Текст книги "Операция №6"

Автор книги: Эдуард Хаританович

Соавторы: Г. Михайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Ну, дорогие Товарищи, здравствуйте! – весело проговорил Рогов. – Все-таки мне удалось достичь цели своего путешествия и, кажется, раньше своих десантников.

Комиссар и командир, выжидая, с недоверием молчали.

– Я – «товарищ Степной», прибывший к вам для выполнения операции номер шесть.

6

Только после прибытия в лагерь десантников во главе с Кравчуком и Хохловым стало ясно, почему Москва в последней своей радиограмме уведомляла, что «о „товарище Степном“ будет сообщено в свое время».

Сразу же после приземления Звягинцев радировал в Москву, что десант в полном составе, за исключением его командира майора Рогова, приземлился благополучно в районе высоты 157,2. Майор же Рогов, видимо, погиб, не успев выброситься, так как на самолет неожиданно напал вражеский «мессер», обстрелял его и поджег.

Там, в Москве, предполагали, что если гибель Рогова подтвердится, послать для руководства операцией № 6 другого командира с той же конспиративной кличкой.

Поэтому и приказывала Москва командиру отряда Птицыну ждать дальнейших распоряжений.

– Срочно радируйте командованию, – приказал Рогов Звягинцеву, – что ваше первое радиодонесение оказалось ошибочным и что десант в полном составе приступает к операции № 6.

Птицын внимательно рассматривал человека, к которому отныне переходил весь партизанский отряд под общее командование, отодвигая его, командира Птицына, на второй план.

Энергичное, худощавое лицо советского командира, его широкий лоб с выпуклыми надбровными дугами, седеющие виски и спокойный взгляд темносерых глаз говорили о твердой воле, решительности и уме.

Самолюбивый Федор Кузьмич Птицын, ожидавший встретить молодого, горячего офицера, неопытного в трудной и сложной партизанской борьбе, был приятно разочарован.

«С таким, пожалуй, повоевать не плохо», – подумал он и обратился к Рогову:

– Кстати, товарищ майор, расшифруйте нам слова: «Операция № 6».

– Взрыв бензобашен, питающих всю здешнюю армейскую группировку немцев…

Птицын невольно присвистнул: легко сказать – взрыв четырех бензобашен! Они врыты глубоко в землю, а сверху покрыты стальными колпаками. Помимо того, бензобашни зорко охраняются, и сейчас, в связи с выброской десанта, по донесению «Днепра», генерал-майор Зитц укрепил гарнизон полковника Качке двумя батальонами СС.

– Да знаете ли вы, товарищ, что собою представляют эти бензобашни и как они охраняются? – воскликнул Птицын. – Мы тоже не лыком шиты, пытались их взорвать, да ничего у нас не вышло, дери их курица!

– Знаю, – ответил Рогов. – Вот потому-то наше командование и сочло необходимым поручить это дело специалистам подрывникам-саперам, товарищ Птицын. Это – приказ… И он должен быть выполнен во что бы то ни стало! Мы обязаны обескровить этот участок фронта.

После короткого отдыха партизаны пригласили гостей на обед, а после обеда в землянке начался военный совет.

На совете присутствовали Птицын и Чернопятов, Вера Холодова и Алексей Найда – первый помощник командира отряда, молодой светлорусый гигант, человек необычайной храбрости и страстно ненавидевший фашистов.

Со стороны десантников были Рогов, Кравчук, Звягинцев, Гапаридзе и Хохлов.

– Товарищи, – открыл Рогов совет. – Я наметил план, который прошу вас внимательно выслушать и о котором прошу высказаться. Первая часть плана сводится к следующему: нам необходимо ввести в заблуждение фашистского полковника Качке…

– Проще говоря, обмануть его, – забасил Найда.

– Совершенно верно: обмануть, – согласился Рогов. – Для этой цели необходимо сделать так, чтобы Качке был убежден, будто им разгромлен наш десант… И чем больше у него будет этой уверенности, тем успешнее мы проведем нашу операцию по взрыву бензобашен.

– Что-то мне не вполне ясно, – заметил Птицын. – Как же это сделать?

– Я предлагаю, – продолжал Рогов, – создать небольшой отряд, скажем, из двенадцати-пятнадцати человек, в который войдут и десантники, и партизаны. Под видом сброшенного с самолетов десанта отряд ввяжется в бой с вражескими силами, высланными Качке для уничтожения нашего десанта, и как будто даст себя разгромить… Таким образом, немцы будут убеждены, что они полностью разделались с десантом, и ослабят свою бдительность…

– Абсолютно верная мысль, – проговорил Чернопятов. – Хорь станет праздновать «победу», и настороженность его ослабнет… Но… но, товарищи, в плане майора есть существенное «но»… Наш отряд будет, конечно, по численности в несколько раз меньше вражеских сил.

– Правду сказал комиссар, – подтвердил Птицын.

– Да, товарищи, – продолжал Рогов, – наш отряд будет в несколько раз меньше вражеских сил. Все это так… Но у отряда есть другие преимущества, которых у немцев нет… Ведь каждый партизан знает в лесу любую тропинку, любой куст, и это поможет ему ловко маневрировать, бить врага наверняка и отступать в такие места, куда враг и не сунется. Поэтому наш отряд при умелом и мужественном поведении бойцов сможет провести намеченную операцию с самыми незначительными потерями… Если, вообще, эти потери будут…

– Ваша правда, товарищ майор, – горячо и взволнованно проговорил Найда. – Наш отряд навяжет бой немцам в выгодных для себя условиях, – и это уже часть победы… Потом, при ловком маневрировании, мы сможем избежать потерь… Ну, а если нужно будет, то все погибнем, а приказ выполним…

– Хорошо сказано, товарищ, – подхватил Кравчук. – Прошу назначить меня в эту группу, товарищ майор…

– Мы пойдем вместе с Кравчуком, товарищ майор, – сказал Звягинцев. – Я, Гапаридзе и Камнев…

– Прошу меня назначить в помощь лейтенанту Кравчуку, – заявил Найда.

– Товарищ майор, – сказала Вера, – отряд не может пойти в бой без медицинской помощи. А я уж не раз выполняла обязанности медицинской сестры…

– Утверждаю командиром группы лейтенанта Кравчука, – проговорил Рогов. – Товарищ Найда будет его помощником. С ним отправятся Звягинцев, Гапаридзе, Камнев и Холодова… Остальных девять человек прошу назначить вас, товарищ Птицын, по вашему усмотрению. Выступает группа ровно через час…

Смешливый Гапаридзе не удержался, чтобы не сострить:

– Мы должны, товарищи, во что бы то ни стало помочь полковнику Качке получить железный крест за «уничтожение» русского десанта…

– Вот уж, как говорится, – забасил Птицын, – у сатаны будут новые штаны, курица его дери! Хорю-то, товарищи, и невдомек, что мы печемся о награде для него…

Глава четвертая. Неожиданный поворот

1

Солнце не опустилось еще за верхушки высоких сосен, окружавших лагерь, а группа партизан и десантников в количестве пятнадцати человек вышла на боевую операцию по плану, разработанному майором Роговым – «товарищем Степным».

Группа имела с собой несколько парашютов, небольшой ящик с взрывчаткой и некоторые инструменты, которые должны будут убедить немцев, что перед ними именно советские парашютисты, сброшенные накануне невдалеке от Сухова.

Вера Холодова с санитарной сумкой на плече замыкала шествие.

Девушке, уже после заседания совета, пришлось долго упрашивать командира отряда Птицына, который убедил Рогова отменить назначение Веры в группу.

Федор Птицын резонно заметил, что намеченная операция потребует от ее участников выносливости и будет настолько тяжелой, что окажется не по силам даже иному мужчине, а не только молодой девушке.

Но Вера знала, что ее ожидает. Она знала и то, что операция будет не только тяжелой, но и сопряжена с большими опасностями. Но кто же из советских воинов чурается опасности?

К тому же, страстное желание кровью врага искупить свою с ним близость не давали девушке покоя. Ей чудилось, что на губах все еще чернеют, как тавро, горячие поцелуи Сергея Кирьякова…

Как только группа скрылась в лесу и все вокруг затихло, комиссар отряда Чернопятов спешно стал настраивать рацию.

Наконец, ему удалось связаться с «Днепром», которому он и сообщил о выходе специальной группы в район «Трех ключей» для проведения операции № 1, как ее условно назвал Рогов.

Но не дремал и Сергей Кирьяков, или Кирьяк, как его именовал Курт Амедей фон Качке.

2

Полковник Курт Амедей фон Качке нетерпеливо бегал по кабинету, заложив руки за спину и наклонив по-бычьи голову.

Это было точное подражание фюреру, который также бесновался, когда тревога и нетерпение выводили его из себя.

Лейтенант Гуго Вальтер стоял у стола на вытяжку, бледный, с проступившими на лбу каплями пота и ежеминутно приглаживал рукой свои белесые жиденькие волосы.

– Черт возьми! – вдруг рявкнул полковник, внезапно остановившись перед своим трепещущим адъютантом. – Уже девять часов, а от этого Кирьяка нет никаких вестей… Черт возьми! – выкрикнул он еще раз прямо в лицо Вальтеру, как будто плюнул в него, и вновь забегал по кабинету, ссутулившийся под фюрера и свирепый, как фюрер.

В самом деле, рация, установленная в кабинете полковника, с момента ухода Кирьяка молчала, как глухонемая, и господин Курт Амедей фон Качке все больше и больше приходил в неистовство.

Накал злобы, наконец, достиг своего предела. Качке схватил лежащий на столе парабеллум и пулю за пулей всадил всю обойму в квадрат «Луна-6» – «Волк-4», четко обведенный красным карандашом на карте, висевшей на стене.

Набухшие воспаленные веки Гуго Вальтера вздрагивали при каждом выстреле, а пот, проступивший на лбу, потек тонкими струйками по его посеревшему от страха лицу. Ему казалось, что его разъяренный шеф не удовлетворится мертвой и глухой стеной, а всадит, наконец, пулю в живое, дрожащее тело своего адъютанта.

Кто знает, было бы так или не было, но в это время, к великому облегчению Вальтера, запел зуммер рации, и Качке, как кузнечик, разом прыгнул к аппарату.

Да, то были долгожданные позывные Кирьяка.

Он сообщал, что ему удалось выследить советских парашютистов в количестве около полусотни человек (точное число из-за темноты установить было невозможно). Группа медленно продвигается в юго-западном направлении, миновала шоссе и в настоящее время находится в квадрате «Юпитер-4».

Полковник Качке медлить не стал. Прежде всего, подтверждалось мнение летчика Краузе с количестве десанта.

«Значит, в самом деле этому ослу удалось уничтожить один из советских воздушных кораблей!» – подумал он и не знал, то ли радоваться тому, что количество русских не такое уж большое, как он думал, не то печалиться, что прав какой-то осел летчик, а не он, Курт Амедей фон Качке.

Но полковнику не приходило в голову, что не прав ни «этот осел летчик», ни сам господин Качке: советских самолетов всего было два, и они благополучно выбросили весь десант в количестве 20 человек. Но что не сделаешь карьеры ради! Умножишь свои подвиги, постараешься из овцы сделать быка, из чахлого кустика ветвистый дуб!..

Полковник остановился возле карты, пробитой в нескольких местах пулями, и, ткнув пальцем в квадрат «Барс-8» – «Лев-5», расположенный к юго-западу от «Юпитера-4», обратился к Вальтеру:

– Немедленно капитана Штаубе ко мне!

Энергичные действия полковника Качке привели к тому, что меньше чем через час батальон войск СС под командованием капитана Штаубе отправился в квадрат «Лев-5» наперерез движущемуся десанту.

Штаубе был осторожный человек. Опасаясь партизанских засад, он продвигался очень медленно и только к рассвету достиг квадрата «Лев-5».

Здесь он встретил Кирьяка с рацией. Кирьяк сообщил ему, что десантники, насколько ему, Кирьяку, известно, еще не прошли через квадрат «Лев-5», но что ждать их следует каждую минуту.

– Это есть замечательно, – похлопал довольный Штаубе по плечу подручного полковника Качке. – Вы зеер гут служите Германии… Служение Германии возвышает человека, неслужение Германии…

Недостающие слова капитан-эсэсовец восполнил весьма показательным жестом и мимикой: он сжал рукой свою шею, закатил глаза и высунул язык. Это была наглядная демонстрация того, что ждет человека, который не пожелает служить Германии…

– Мы будем делать такое повешение всех партизан и весь русиш десант, – прибавил господин Штаубе и отдал распоряжение батальону развернуться в боевой порядок, выдвинув далеко вперед оба фланга.

– Это есть замечательный клещи, – доверительно пояснил он Кирьяку. – Русиш десант мы будем раздавливать, как орех. Хрусь – и все будут разглядывать одна шелуха…

Но совершенно неожиданно бой начался не так, как его планировал капитан Штаубе.

Как случилось, что десантники ударили по батальону с тыла, господину Штаубе разгадывать было некогда. Он должен был под губительным огнем противника перестраивать боевые порядки батальона, а это привело к весьма ощутимым потерям в живой силе.

Бой разгорался. И сразу стало ясно численное превосходство немцев. Это приободрило капитана Штаубе, потрясенного началом боя: из строя первой ударной роты было выведено сразу около 50 солдат.

– Мы будем их преследовать и добивать! – решил капитан Штаубе, когда убедился, что соотношение сил равно, по крайней мере, один к десяти в его пользу.

3

Гигант Найда перетаскивал свой станковый пулемет с места на место, чтобы создать у немцев представление, будто под пулеметным огнем находится весь фронт боевых действий.

Это была нелегкая задача – стремительными рывками покрывать каждый раз расстояние не меньше 50 метров.

Сначала Найде пришлось сбросить полушубок, потом он освободился от ватника, но это было слабым облегчением. При перебежках со станковым пулеметом в руках гулко, с бешеной быстротой колотилось сердце, нехватало дыхания, язык во рту казался шершавым, неповоротливым и чужим, а липкий пот слепил глаза.

Остап Кравчук с ручным пулеметом стремился не допустить окружения его группы, которая в этом случае погибла бы сразу.

Важно было и другое: под огневым прикрытием группа должна постепенно отходить, бросая, словно бы в панике, известное количество снаряжения и боеприпасов. Немцы ни на минуту не должны усомниться, что ведут бой со всей группой парашютистов, сброшенных накануне.

Рассвет, между тем, быстро расползался по лесу: из серой мглы начали отчетливо выступать мохнатые ели, белоствольные березы, сосны и голые кустарники.

Особенно тяжело было Вере: на ее обязанности лежало оказание раненым первой помощи, и в то же время она должна была вести автоматный огонь в случае, если немцы покажутся на ее участке. Партизаны, отлично зная местность, маневрировали умело, хладнокровно. Поэтому раненых было мало, да и ранения легкие. Во всяком случае, никто из бойцов не покидал поля боя.

Только к рассвету совсем вышел из строя молодой партизан Петров – пуля раздробила ему коленную чашку, и он не в состоянии был двигаться. А через час получил нелегкую рану десантник Синицын – осколок снаряда угодил ему в правое плечо.

Раненых отнесли в глубь леса, подальше от места боя.

Но и там они не остались без дела.

Петров начал снаряжать пулеметные ленты, Синицын помогал ему, как мог.

Группа медленно отходила, завлекая врагов к болоту. Пулеметчики сменялись приблизительно каждые сто – сто пятьдесят метров: когда отходили первые, их прикрывали пулеметы второй линии, затем они отходили под прикрытием следующих и т. д…

Найда, великолепно зная лес, стремился лишь к тому, чтобы достичь болота. Он рассчитывал, что немцы, достигнув болота, не рискнут углубиться в него, если только их не проведет кто-нибудь из знающих эту местность.

Вера, тревожно оглядывавшаяся по сторонам, боялась одного: Сергея Кирьякова. Окажись он здесь, вместе с немецким батальоном, – партизанам конец. Кирьяков мог провести немцев в самую глубь трясины, по тайным тропам. Но где сейчас он? Неужели среди немцев?…

Но тревога Веры оказалась напрасной. Когда группа достигла болота и скрылась в его густых кустарниковых зарослях, капитан Штаубе с хода врезался было ротой автоматчиков в зыбкую почву, но, потеряв около половины своих солдат, потонувших в трясине, он отступил.

Сергей Кирьяков не повел врагов вслед за остатками «разгромленного» десанта. То ли он боялся партизанской пули, то ли у него были какие-то другие соображения, но во всяком случае он не предложил Штаубе своих услуг, а Штаубе и не подумал спросить Кирьяка, знает ли тот проход через болото.

Штаубе вынужден был прекратить преследование партизан.

Тем временем группа партизан и десантников, неся двух раненых, проникла по знакомым тропинкам в глубь трясины и сделала там привал. Люди просто свалились от страшной усталости.

Шум боя затих. Не слышалось больше ни выстрелов, ни вражеских голосов.

4

Несколько запаянных металлических коробок с взрывчаткой, связки бикфордова шнура, запалы, а также случайно найденные в квадрате «Юпитер-6» в разных местах три парашюта были теми трофеями, которые убедили Штаубе полном разгроме советского десанта.

Капитан Штаубе был уверен, что эта победа принесет ему крест и давно обещанные майорские погоны.

Поэтому возвращение батальона войск СС в город Сухов было в высшей степени помпезным. Впереди шествовали фанфаристы, дудя что было мочи в свои никелированные рожки. За фанфаристами рота за ротой выступал весь батальон. А впереди четким парадным шагом, далеко выкидывая перед собой ноги и запрокинув назад голову, шел сам «победитель» – будущий майор Штаубе.

Смущало его только то обстоятельство, что ему не удалось захватить пленных. Ни одного пленного, черт подери! Правда, в рапорте на имя полковника Качке имелось тому весьма и весьма веское доказательство: десантники дрались, как дьяволы, предпочитая смерть плену. Воображение капитана Штаубе было поистине великолепным – он взорвал на связках гранат несколько десантников вместе с полусотней своих солдат. Правда же была та: действительно, погибло пятьдесят эсэсовцев, сраженных пулями отряда, но капитан Штаубе не сказал другой половины правды – столько же захлебнулось в болотной жиже. Для этого у него не хватило воображения. Но его мучил страх: потерять сотню солдат, не захватив при этом ни одного десантника! Правда это обстоятельство лишний раз подчеркивало, насколько упорны были в бою эти русские. А если при этом, как писал Штаубе в своем рапорте, принять во внимание соотношение убитых один к одному, то, само собой разумеется, количество убитых парашютистов тоже равняется сотне. Здесь арифметика господина Штаубе явно хромала, – ведь по данным полковника Качке, десантников-то было всего пятьдесят! Но черт подери! Кто на это обратит внимание? Важно было в рапорте побольше убить советских парашютистов, дабы поскорее повесить на плечо майорский эсэсовский погон, а что касается действительности, то черт с ней, с действительностью! Нихт вар? – как любит говаривать этот карьерист полковник Качке.

5

Капитан Штаубе не ошибся – никто не обратил внимания на странные арифметические подсчеты командира батальона СС. Наоборот, на основании этих подсчетов полковник Качке послал донесение генерал-майору Зитцу и получил от последнего благодарность, а также радостное уведомление, что он, генерал-майор фон Зитц, направил в Берлин представление о награждении железным крестом его, полковника Качке, и крестом с возведением в чин майора капитана Штаубе.

В связи с таким вдвойне радостным событием – и награждение и полный разгром десанта – полковник Курт Амедей фон Качке вернул его превосходительству два батальона войск СС, присланных для укрепления суховского гарнизона и охраны бензобашен, и назначил на вечер этого дня шумный банкет с обильным количеством разнообразных закусок и ассортиментом вин и крепких водок.

Гроза, нависшая над полковником Качке, быстро миновала благодаря его энергичным действиям, и, по крайней мере, две недели можно было считать себя в полной безопасности.

Хайль!

6

Кирьяк не вернулся в Сухов вместе с «победоносным» батальоном Штаубе. По приказанию капитана он остался в районе квадратов «Волк-4» – «Барс-8» – «Юпитер-6», чтобы выследить остатки разгромленного десанта, которые, несомненно, попытаются связаться с партизанским отрядом этого таинственного «товарища П.».

По замыслу Штаубе, это и будет той нитью, которая приведет Кирьяка в расположение партизанского отряда. А, установив местонахождение партизан, Штаубе будет уже нетрудно внезапно нагрянуть на них и уничтожить.

Это была прямая директива полковника Качке, которую тот, в свою очередь, получил от генерал-майора Зитца.

Мысли у Штаубе были весьма радужными. После разгрома десанта разгромить партизанский отряд, действующий в непосредственной близости от Сухова, – значило сделать большой скачок по лестнице чинов, отличий и наград.

За один год от обер-лейтенанта до, непременно, полковника, – вот это карьера, черт подери!

И Штаубе стремился использовать благоприятные условия, чтобы скорым шагом достичь заветной цели.

Хауптман[2]2
  Хауптман – капитан (нем.).


[Закрыть] Штаубе звучит куда лучше, чем обер-лейтенант Штаубе. Майор Штаубе – несравненно по звучанию с хауптманом Штаубе. Но черт подери! – что такое майор в сравнении с таким звучным чином – полковник!

Вот почему Кирьяк остался в районе названных квадратов: капитан Штаубе пек блины, пока сковорода была раскалена.

Оставшись один, Кирьяк присел на пенек, предварительно сняв с него рыхлую шапку снега, и, свернув козью ножку, закурил.

В лесу было тихо: не слышалось даже писка мелких пичуг, не шипел ветер в кронах сосен и елей, и вокруг, быть может, на много километров, не находился ни один человек.

Но Кирьяков ошибался. За ним следило несколько пар зорких глаз.

Неотступно наблюдала за ним и еще одна пара глаз, горящих лютой, неугасимой ненавистью.

Но Кирьяков не подозревал ни о глазах нескольких людей, ни о глазах одного, страшного для него человека.

Накурившись, он поднялся, не спеша сделал несколько шагов к густому кустарнику и скрылся в его чащобе.

Вскоре оттуда послышался тихий напев рации, вспыхнули лампочки накала и методично застучал ключ, выбивая азбуку Морзе.

Кирьяков так увлекся передачей, что не заметил, как четыре человека с автоматами на перевес осторожно приближались к нему.

Потом события начали развиваться с необычайной быстротой: трое крепких мужчин разом навалились на Кирьякова, сунули ему в рот кляп и затем крепко скрутили его по рукам и ногам.

Трое крепких мужчин разом навалились на Кирьякова.

– Наконец-то, ты попался, предатель. – с ненавистью произнес один из трех, высокий, широкоплечий, широкогрудый.

Окидывая глазами своих неожиданных врагов, Кирьяков вдруг остановился на девушке в заячьем треухе. Лицо его побагровело от натуги, на лбу и шее вздулись тугие жгуты вен, и кляп с силой, как стрела, вылетел у него изо рта.

– Вера? – сиплым голосом проговорил Кирьяков и глаза его стали большими, круглыми и светлыми.

7

Майор Рогов сидел возле рации с Чернопятовым, который принимал донесение от Звягинцева «о разгроме десанта» батальоном капитана Штаубе.

Звягинцев сообщал о положении группы после боя и просил выслать в район «Трех ключей» четырех человек для эвакуации двух раненых.

– И все-таки двое наших ранены и, видимо, не легко, раз просят помощи, чтобы их перенести, – в раздумье произнес Чернопятов.

Рогов посмотрел на него.

– Откровенно говоря, товарищ комиссар, – ответил он, – я ждал худшего… Кстати сказать, и вы тоже… После такого боя, когда противник имел батальон, наши потери ничтожно малы. В сущности, их вообще нет. Ведь эти двое раненых, если и не войдут опять в строй, то не потеряны для труда… Не так ли?

– Это так, – согласился Чернопятов. – Ваш план, товарищ майор, прямо сказать, талантливый…

– Э, товарищ Чернопятов, – заметил Рогов. – Что наши планы без мужества и стойкости тех, кто их выполняет… Честь и слава нашим советским воинам, товарищ комиссар!

– Ив этом вы правы, – согласился Чернопятов. – Но я бы добавил еще: нет солдат без командира, как нет командира без солдат. Все это одно целое…

– Вот теперь я с вами согласен полностью, – произнес Рогов.

В это время опять заработала рация, и Чернопятов уловил позывные «Днепра».

– Ага, вот сейчас узнаем, как себя чувствует Хорь после «разгрома» вашего десанта, товарищ майор…

Но комиссар успел только принять два-три вступительных слова, как рация вдруг замолчала. Все попытки Чернопятова и Рогова наладить прием ни к чему не приводили: аппарат молчал. Это встревожило Чернопятова.

– Боюсь, не случилось ли несчастья с нашим «Днепром»? – произнес он взволнованно. – Уж не накрыли ли его немцы во время передачи?..

– Ну уж так и накрыли, – постарался успокоить комиссара майор Рогов. – Вернее предположить, что, заметив опасность, он сам прекратил передачу.

– Все может быть, – ответил Чернопятов с облегчением. – Но если парень провалился, – это большая потеря для отряда.

– Кстати, Федор Никитич, – сказал Рогов. – Расскажите-ка мне поподробнее о вашем разведчике… Во всяком случае, кто он – мужчина или женщина?

– Совсем еще молодой человек, – ответил Чернопятов. – И законспирировали мы его надежно… Кроме меня и Птицына, никто из партизан никогда его не видел и ничего о нем не знает. У «Днепра» свой код, свои позывные, своя волна, на которой мы и держим с ним связь.

Помню, дело было так: незадолго до занятия немцами нашего города явился ко мне в райком молодой вихрастый парнишка и предложил остаться в тылу врага в качестве партизанского разведчика. По началу я было принял его просьбу не вполне серьезно. Думаю, парень смотрит на все это дело сквозь романтические очки. Ну, я начал объяснять ему, что работа подпольщика прежде всего тяжелый повседневный труд, связанный с опасностями на каждом шагу. «А в случае провала, – говорю, – немцы подвергнут тебя страшной пытке и повесят…» Но парнишка оказался кремнем. Он прекрасно изучил все это дело, знал многие тонкости работы в подполье… Одним словом, поговорил я с Птицыным, к тому времени уже назначенным командиром партизанского отряда, с партийными руководителями области и согласился.

После этого снабдили мы парня соответствующими документами, чтобы скрыть от немцев его подлинное прошлое, потом, как говорится, окрестили его конспиративным именем, дали ему портативную рацию, связали с подпольной группой, которая должна была работать во время оккупации города и благословили на боевой нелегкий труд…

И надо сказать, не ошиблись… Работает парнишка прекрасно. Через него нам известен каждый шаг немцев. Он там – наши глаза и уши…

Чудесный парень… Выдержка, хладнокровие, мужество – поразительны для его лет…

Чернопятов замолчал, и вновь тревога легла на его лицо.

– Не нравится мне этот внезапный обрыв в передаче, – тихо, как бы про себя, опять проговорил он. – Неужели попался парень, а?..

– Не думаю, – ответил Рогов. – А если попался, будем выручать… Для такого дела все мои десантники в вашем распоряжении, Федор Никитич… Да и сам я тоже… Вот только надо установить точно, что же с ним случилось?

– Вернется Вера, – в раздумье произнес Чернопятов, – придется послать ее в Сухов в разведку. Ей дело это не новое – ходила уж не раз по нашему заданию…

– Ну вот и хорошо, – бодро сказал Рогов. – Выручим парня. Только рано вы беспокоитесь, Федор Никитич, ничего ведь еще неизвестно…

Чернопятов опять склонился над рацией, пытаясь настроиться на волну «Днепра», но аппарат попрежнему был глух, как камень.

– Нет, товарищ майор, – сказал он, – все ясно: провалился наш «Днепр»!

8

Услышав свое имя, произнесенное ненавистными губами, Вера отвернулась. На ее глазах заблестели слезы от гнева и жгучего чувства стыда.

– Ну, что мы будем с ним делать? – спросил лейтенант Кравчук, с любопытством разглядывая молодое красивое лицо предателя.

– Повесим, – ответил Найда не колеблясь.

– Эх, кацо, так нельзя, – сказал Гапаридзе– Надо все по закону – надо сначала судить.

– Мы и будем судить, – глухо произнесла девушка, для которой, наконец, наступил час возмездия – она ждала его долго, Ждала с нетерпением и страхом. – Здесь будем судить, – добавила она, потупясь и нахмурив брови.

– Здесь, – согласился Найда. – Да и судить нам не долго… Все мы обвинители, – и он окинул взглядом подошедших остальных партизан. – А вы, товарищи, – повернулся он к десантникам, – будете судьями, как лица, можно сказать, объективные… Я, – продолжал Найда с силой, – я обвиняю этого человека в предательстве Родины, в том, что без всякого принуждения он пошел в услужение к лютым врагам нашим, чтобы погубить партизан… А с врагами разговор у нас один – смерть!

– Этого человека, – начала девушка почти шопотом, с хрипотцой в голосе, – я любила… говорю это прямо, не таясь… Но он предал все… и любовь мою тоже… Стыдно мне, товарищи, что не распознала я его, поверила его льстивым книжным словам о великой любви к Родине, о подвигах во имя Родины, на алтарь которой – это его лживые слова – он готов был положить свою жизнь, как ее клали великие революционеры всех времен и народов… Да, товарищи, он говорил красиво, он умел говорить красиво, но каждое его слово оказалось черным, как его душа… А с предателями у нас один разговор – смерть!

Выговорив последнее слово, девушка вдруг стала бледной, как березовая кора, и руки у ней обвисли, как сломанные сучья. Закрыв глаза, она прислонилась к дереву и затихла, обессиленная.

Наблюдавший за ней Кравчук понял ее мужество, ее великое страдание, потому что не сразу и не легко вырвать из сердца свою первую чистую девичью любовь.

После Веры выступил следующий партизан.

– Я знал этого человека мало. Но встречаться приходилось – он был телеграфистом, я – путевым обходчиком. Я к тому это говорю, товарищи, что никакого значения не имеет– кто, как знал друг друга до войны. Во время войны человек раскрылся. А этот раскрылся так, что хуже и не бывает… Предать свою Отчизну, друзей, свою любовь, все самое дорогое для человека может только самая черная душа, у которой нет ничего святого… Я все сказал, и последнее мое слово – смерть!

Тем временем Найда вынул из дорожного мешка тонкую и длинную веревку и, приспосабливая петлю, поглядывал вверх, выбирая сук покрепче.

Наблюдая за этой сценой, Кравчук с удивлением подметил: Кирьяков не проронил ни одного слова, не сделал ни одного движения, словно происходящее абсолютно его не касалось.

Заметила это и Вера, но девушка по-своему понимала причину такого молчания: что мог сказать этот человек, этот предатель в свое оправдание? Ничего, ни одного слова! Защищаться? Чем? Все, что ни сказал бы он, было бы для него обвинительным актом.

Но Остап Кравчук думал иначе: «По всей видимости, у этого человека было что-то более страшное, чем предательство. Он сделал что-то несравненно худшее, о чем партизаны, видимо, еще и не подозревали».

Все это следовало непременно выяснить. И не здесь, в этом импровизированном судилище, где на скорую руку производится следствие и где заранее известен приговор. Нет, это скорее было похоже на поспешную расправу, чем на подлинный народный партизанский суд.

– Раз вы уже поручили мне и моим товарищам – десантникам быть судьями над предателем, – заговорил лейтенант, обращаясь к партизанам, – то вот наше слово: этого человека надо судить, но судить по всем правилам, согласно советским законам, партизанским судом, чтоб приговор был общим и чтоб вся деятельность преступника была выяснена до конца.