Текст книги "Зло"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– А кого же ты считаешь меньшей частью?

– Кого? Да таких, каким был ты четыре года назад.

– Не понял.

– А чего тут понимать! – Игорь Дмитриевич засмеялся. – Меньшая – это те, кто получает пайки, спецмедобслуживание, казенные машины под задницу. Ты же все это имел, племянник?

– Имел.

– Меньшая – это номенклатура. Она везде. В маленьком райцентре и в столице. Но психология у этих людей одна. Любыми средствами прорваться наверх. Чтобы кормушка была посытней. Знаешь, при Сталине была автомобильная иерархия.

– Как это? – удивился Юрий.

– Очень просто. Маленький начальник ездил на 401-м «Москвиче». Начальник покрупнее – на «Победе». Значительные персоны – на ЗИМе, а верхушка – на ЗИС-110. Ты понял, почему я это вспомнил?

– Откровенно говоря, нет.

– Нашему руководству было наплевать, как живут люди, главное – пересесть с одной машины на другую. Разве теперь что-нибудь изменилось? Нет, еще хуже стало. Ты считаешь себя героем Африки? Нет, дружок! Ты был обычным наемником, пушечным мясом. Своей кровью вы закладывали возможность номенклатуре – не стране – расширить свое влияние.

Сегодня наши ребята льют свою кровь в Афганистане. Ты вспомни, в каких шоколадных отношениях мы были с их королем. Но срочно решили построить там социализм. А кто решил? Баи вроде Рашидова? Из Афгана идут самолеты с гробами. Но разве только с убитыми? Наркотики оттуда гонят, часы «Ориент», дубленками набивают служебные борты. Золото и камни приходят в Москву в гробах. Кому нужна эта война? Мне? Тебе? Она нужна тем, кто сделал ее средством обогащения.

Ты что, думаешь, когда тебя арестовали, я сидел дома и курил трубку? Нет, милый мой, я дошел до кандидата в члены Политбюро Соломенцева, он переадресовал меня к секретарю ЦК КПСС Долгих, тот к Савинкину, Савинкин – к некоему Иванову, завсектором, курирующему правоохранительные органы. Он, к сожалению, застрелился недавно. Парень оказался честный, сам позвонил мне и сказал, что ничего сделать нельзя.

Позже, замгенпрокурора, добрый мой товарищ, приехал и сказал мне: «Не бегай, не хлопочи. Твой племянник выступил не против блатняков, которые банк взяли, а против сложившихся отношений власти и криминала».

Вот какие, брат, дела. Поэтому мы должны бороться с ними, точно зная, что наверху поддержки не найдем.

* * *

Майор Рудин разыскал полковника Баринова на даче в двадцать часов.

– Что у тебя, Сережа? – Голос начальника был праздно расслаблен.

И Рудин представил, как Баринов в одних трусах сидит на террасе, пьет чай с домашним печеньем и отдыхает от городской духоты.

– Товарищ полковник, ЧП.

– Что такое? – Голос Баринова стал служебно-твердым.

– ЗК покалечил наших.

– Не понял?

– Лейтенанту Сомову повредил правую руку, прапорщику Степанову ключицу, а старшему прапорщику Литвиненко нанес тяжкие телесные повреждения. Угнал нашу «шестерку» и сбросил ее в котлован.

– Ты шутишь?!

– Да какие шутки, товарищ полковник, ребята в хирургии на Пехотной лежат.

– Еду! Жди меня у госпиталя. Генералу докладывал?

– Пока нет.

– Я сам с ним свяжусь.

Рудин зашел в ночной буфет, купил конфеты, яблоки, боржоми. Неудобно было ехать к поверженным бойцам с пустыми руками.

Минут сорок он ходил возле КПП, пока оттуда не вышел дежурный прапорщик и не проверил его документы.

– Я вас, товарищ майор, пропустить не могу, а передачу отнести – это пожалуйста.

– Сейчас начальство подъедет и решит, – ответил Рудин и увидел, как из-за поворота вырвалась генеральская «Волга».

С другой стороны подлетели «жигули» Баринова.

Михеев подошел к Рудину, взглянул на сумку с передачей.

– Ну что, стратеги, обделались?

– Есть малость, – из-за его плеча ответил Баринов.

– Ну, вы даете, – генерал засмеялся. Но тут же, видимо вспомнив, зачем сюда приехал, опять стал серьезным.

Михеев показал прапорщику удостоверение, но тот сказал твердо:

– Извините, товарищ генерал, в такой поздний час без разрешения дежурного пропустить вас не могу.

– Звони дежурному, – вздохнул Михеев.

Минут через двадцать дело разрешилось и их пропустили.

Все трое страдальцев расположились в одной палате. Когда вошел генерала, они вскочили.

– Сидите, бойцы. Вот, Рудин вам подарочки принес, хочет загладить свою вину.

– Да нет его вины, товарищ генерал, – сказал лейтенант Сомов. – Нет его вины.

– А чья есть?

– Ничья. Глупое стечение обстоятельств.

– То есть?

– А то, что мы его ломать не хотели. Приказа такого не было. Должны были напугать, ну, врезать пару раз по мягким частям.

– Ну так что же?

– Мы знали, что он мастер спорта, боксер. Но мы и не таких «уговаривали». Он первый начал, мне руку покалечил, прапорщика Литвиненко подсек и дубинкой моей врезал. Его Коля Степанов по мышцам достал. Так он, как в кино, перекатился и врубил по причинному месту.

– Какому? – хитро прищурившись, спросил генерал.

– По мудям, товарищ генерал, извините за солдатскую прямоту.

– Извиняю. Дальше.

– Согнул он его, дубинку на шею набросил. Орет, кто, мол, послал?

– Я похрипел для вида, – вмешался в разговор Степанов, – и сказал, мол, Ястреб.

– Дальше.

– Он мне по ключице дубинкой врубил, я упал, а он в машину и за угол. Потом нашу машину в котлован сбросил. Мы бы его как мальца сделали, но приказа не было.

– Как мальца не вышло бы, – снова заговорил Сомов, – он подготовлен не хуже нас.

– Это точно. Его раньше в спецназе тренировали. Спасибо, товарищи, вы провели очень нужную нам операцию. Благодарю вас от лица службы и поощряю премией в размере оклада, – объявил генерал.

– Служим Советскому Союзу! – рявкнули бойцы.

– Отдыхайте, я с врачом пошептался, переломов нет. Недельки две поскучаете – и на службу.

– А кто бы ему дал руки ломать, – мрачно в спину генералу сказал Сомов.

Когда вышли из дверей госпиталя, Михеев облегченно вздохнул.

– Не люблю все эти лечебницы, – брезгливо сказал он, – я в Афгане месяц в военно-полевом госпитале провалялся. Жара. Вонь. С тех пор и боюсь любой больницы. Ну что делать будем, товарищи чекисты?

– Что вы имеете в виду, Борис Николаевич? – поинтересовался Баринов.

– Нужно где-нибудь поужинать, рюмку выпить, победу Сергея Рудина отпраздновать. Ну что, Сережа, приглашаешь на ужин?

Слава богу, что жалованье выдали совсем недавно, поэтому деньги у Рудина были.

– Как скажете, – бодро ответил он. – Только время двадцать три часа. Все закрыто.

– Это не проблема, – хлопнул его по плечу генерал. Он подошел к машине и, взяв телефонную трубку, набрал номер. – Автандил… Вечер добрый… узнал… вот и хорошо… примешь? Нас трое… отлично… едем.

– Садитесь, Сережа. Полковник, видимо, поедет на своей.

– Куда? – спросил Баринов.

– В «Гагру».

– Понял.

Машин было немного, до Профсоюзной добрались быстро, свернули на Дмитрия Ульянова и остановились возле узенькой стеклянной двери, на которой полукругом было написано «Гагры».

Немедленно за дверью зажегся свет, на улицу вышел пожилой плотный грузин.

– Прошу, дорогие гости, – почти без свойственного кавказцам акцента пропел он.

– Спасибо, спасибо, Автандил Георгиевич, ты настоящий друг.

– Я вам в зале накрыл стол. Там прохладно, хорошо.

– В кабинете гуляют?

– Гуляют, – мрачно ответил Автандил, – главный милицейский начальник района.

– Бог с ним, пусть отдыхает.

Они вошли в полутемный зал, сели за накрытый столик.

– Что пить будете, дорогие гости?

– Тащи боржоми, Автандил, и красное вино.

– Ну что, друзья? – спросил Михеев, когда первый голод был утолен.

Он налил вина в фужер, разбавил его боржоми и с наслаждением выпил.

– Что мы имеем по ЗК? – продолжал он.

– Разрешите доложить, Борис Николаевич? – Рудин вытер рот салфеткой.

– Валяйте, Сережа.

– Агент Лосев так и не смог войти в доверие к ЗК. Видимо, неправильно начал разработку. ЗК отказался от работы в речной газете. Сказал, что бегать в пацанах и печататься под псевдонимом ему не с руки. И пошел тренером в клуб «Боевые перчатки». Наши люди, работающие под крышей московского и центрального комитетов по спорту, будут оказывать ему полное содействие.

– Прекрасно. Этот парень мне нравится, у него есть характер. Продолжайте.

– Прописку ЗК пробил его дядя. Он вышел на главного зятя страны. Но вчера в восемьдесят восьмое отделение звонил генерал Кравцов из МВД. Он требовал аннулировать прописку. Узнав, кто подписал бумагу, сразу замолчал.

– Еще бы! – Генерал положил себе на тарелку три хинкали. – Люблю пельмени в любом виде.

– Анатолий Леонидович Кравцов, – вмешался в разговор Баринов, – генерал-майор милиции. Бывший первый секретарь обкома комсомола Иркутской области, потом завотделом в ЦК ВЛКСМ. В настоящее время занимает должность замначальника управления по политико-воспитательной работе. Связи самые обширные. Вращается в столичных светских кругах. Хорошо знаком с бывшей женой ЗК.

– Конкретнее, – заинтересовался Михеев, – насколько хорошо знаком?

– Пока не знаю.

– Уточните.

– Есть.

– Дальше.

– Наш человек, работающий в издательстве «Физкультура и спорт», по моей просьбе послал в клуб «Боевые перчатки» своего завредакцией, и тот предложил ЗК написать книгу о его тренере, знаменитом Николае Королеве, – продолжал Рудин.

– А что, такая книга действительно может выйти? – заинтересовался Михеев.

– Может, если хорошо напишет.

– Вы, Сережа, прямо Дед Мороз. Что еще?

– Дальше вы знаете. Драка. Объявлена кличка Ястреб.

– Вы его установили, наконец?

– Пока нет, но работаем.

– Поторопитесь. Правда, думаю, что ЗК вас на него выведет.

– Полковник Ельцов очень интересуется неким генералом МВД Болдыревым.

– Мы им тоже интересуемся. Вот видите, ЗК с дядей заставят этого проходимца занервничать, а значит, наделать глупостей, тут мы и подоспеем.

– С завтрашнего дня ввожу в разработку агента Люсю.

– Вот это дело. ЗК на нее клюнет. Нет такого мужика, чтобы мимо спокойно прошел. Отлично. Как подведете?

– В Доме кино.

– Весьма естественно. И торопитесь, он должен разворошить это болото.

– А если с ним что-то случится?

– А мы на что, Сережа? Такого парня в обиду давать нельзя. Помните, мы сейчас сели на хвост бриллиантовой мафии. Два года назад начальник ГУУРа генерал Карпец подобрался к ним достаточно близко, и его сразу же перевели в начальники института МВД. В восьмидесятом раскрыли нападение на музей-квартиру Алексея Толстого. Вернули все ценности, кроме главной – французской броши старинной работы. По нашим данным, именно за ней шла охота.

Арестовали в январе прошлого года людей, ограбивших квартиру Ирины Бугримовой. Ценности возвращены, кроме изумрудного гарнитура. Кольцо и серьги, работы знаменитого французского ювелира Шарпье.

Теперь ереванский банк. Там тоже похищены ювелирные работы Фаберже. Смотрите, как лихо получается. Налет, похищение ценностей, потом часть из них находится, а самое ценное исчезает бесследно. Словно кто-то специально планирует эти операции с учетом потерь.

Нам надо обязательно найти этого человека. Он и есть главное связующее звено между уголовниками и номенклатурой. Мы должны на них выйти, ребята, иначе наша страна погибнет. Перемены нужны вот так. – Генерал провел рукой по горлу.

– Это кто там? Что за люди, Автандил? – послышался у буфетной стойки пьяный голос.

– Мои друзья, Пал Палыч. Солидные люди.

– Я же сказал, чтобы никого не было.

Михеев и Рудин оглянулись. К ним нетвердой походкой шел полковник милиции в расстегнутой форменной рубашке.

– Вот и поужинали в тишине и покое, – зло сказал Михеев.

– Вы кто такие? – Полковник угрожающе навис над столом.

– Вы бы привели себя в порядок, полковник, – жестко ответил Михеев, – вы же советскую власть представляете.

– Что? Что ты сказал?

Полковник находился в том состоянии, когда контроль над поступками практически утерян. Он, видимо, не совсем адекватно воспринимал обстановку. Но ему на помощь уже спешили двое в штатском.

– В чем дело? – К столу подошел высокий худощавый мужчина.

– А вы кто такой? – спросил его Баринов.

– Я-то начальник уголовного розыска Фрунзенского района, а вот вы кто?

– Я – полковник КГБ. – Баринов развернул удостоверение.

– Значит, если вы из КГБ, вам можно безобразничать, пьянствовать, оскорблять руководителя подразделения милиции? Сейчас я вызову наряд и отправлю вас в отделение, а там мы поговорим.

– Сергей Григорьевич, – сказал Михеев, – они, видимо, хотят нам новый «несчастный случай» в метро устроить, идите позвоните.

Рудин двинулся к двери, но дорогу ему преградил плотный человек.

– Куда?! – заорал он

– Тащить верблюда! – Рудин сжал ему руку у локтя, хватка у него была железная.

– Ты… – прохрипел мент.

Но Рудин уже вытащил его за дверь.

Машина стояла напротив, водитель, увидев эту странную сцену, выскочил на помощь Рудину.

– Вы его, Коля, подержите, чтоб не дергался, а я к телефону.

Мент, увидев спецмашину с антенной, кинул взгляд на номера и сразу понял, что за люди ужинали в ресторане.

– Товарищи… – начал он, но водитель Коля, который одновременно был охранником начальника управления, привычно завернул ему руку.

– Нашел с кем связываться, – участливо сказал он менту.

Рудин сел в машину, поднял трубку, соединился с дежурным.

Минут через десять подъехал милицейский наряд: капитан и три сержанта. Они вошли в зал ресторана.

– Этих, – сказал Пал Палыч, – в отделение, я приеду часа через два и разберусь с ними.

– Пойдемте с нами, граждане, – миролюбиво предложил капитан.

– Может быть, все уладим на месте? – Михеев встал и вынул удостоверение.

Капитан прочел, вытянулся

– Виноват, товарищ генерал, приказ.

– Это что еще за генерал? – Полковник надвинулся, покачиваясь, и хотел вырвать удостоверение из рук Михеева.

Но в это время распахнулась дверь и в зал ворвались шестеро в бронежилетах с чехословацкими автоматами «Питон» на поясе. Милиционеры оторопело смотрели на этих огромных, коротко стриженных амбалов.

– Товарищ генерал, – один из вошедших повернулся к Михееву, – прибыл по вашему приказанию.

– Возьмите этого, – Михеев указал на Пал Палыча, – и к нам, а вы, полковник, из моей машины свяжитесь с дежурным по МВД, пусть приедут и заберут своего офицера.

Пал Палыч начал трезветь на глазах. Он застегнул форменную рубашку и скомандовал наряду:

– Возвращайтесь в отделение.

Капитан повернулся к Михееву, вытянулся, бросил руку к козырьку:

– Разрешите идти, товарищ генерал?

– Идите, капитан.

Капитан повернулся через левое плечо, как положено по строевому уставу, и вместе с сержантом вышел из ресторана.

– Товарищ генерал, – сказал начальник райотдела трагическим голосом, – товарищ генерал… – безнадежно проговорил он.

И Михееву внезапно стало жалко этого молодого мужика. Начальник розыска принес тому китель, и он никак не мог попасть руками в рукава. Михеев мельком взглянул на наградные колодки и увидел две афганские ленточки.

– Были в Афганистане, полковник?

– Так точно, работал в Кандагаре, я вас вспомнил, товарищ генерал. Вы к нам приезжали, только тогда вы полковником были.

Память вырвала из прошлого…

Ночь…

Окраина города…

Глинобитные дома…

Острый запах опиума…

Короткий, яростный бой и веселого подполковника, московского сыщика, советника по угрозыску, руководившего операцией.

А теперь он стоит перед Михеевым. Погрузневший, с бледным опухшим лицом. И в его колодке две Красные Звезды и афганские ордена.

– Белоусов. Ну, конечно же, Белоусов. Это ты?

– Я, товарищ генерал.

Пауза, наступила прекрасная мхатовская пауза. Пятеро бойцов из КГБ, прошедшие в Афгане ужас и кровь, смотрели на генерала. Выжидательно смотрел на него полковник Баринов, чудом спасшийся из горящего вертолета над Гератом.

«Ну что ты сделаешь, генерал? – словно спрашивали они. – Ты же с этим парнем вместе кропил кровушкой чужую землю».

– Вы свободны, – обратился к группе захвата Михеев, – спасибо за оперативность, отправляйтесь в расположение. – И затем повернулся к Белоусову: – Ну что мне с тобой делать, полковник?

– Товарищ генерал, – пропел за его спиной Автандил. Он был искренне удивлен, узнав, какое положение занимает его скромный гость. – Товарищ генерал, вы же воевали вместе. Вы как братья, я сейчас стол накрою. Такой стол! – Он замахал руками и прищелкнул.

– А что, – засмеялся Михеев, – как вы смотрите, Баринов?

– Положительно, Борис Николаевич.

В ресторан вошли Рудин и толстенький милиционер, потиравший руку.

– Нас примете? – спросил майор. – Я хоть и не афганец, но интернациональный долг выполнял в Африке честно.

И засуетились все. И сразу стало весело и празднично. Начальник уголовного розыска приволок несколько бутылок водки. Когда выпили по первой, он сказал:

– Вы уж нас простите, товарищ генерал. Мы не с радости, от злобы пили.

– А что случилось? – поинтересовался Баринов.

– Обычное дело. Заловили мы крутых деляг, вышли в цвет, вся доказательная база, как очко, на руках, а дело у нас прокуратура забрала, развалила, и они по городу ходят и над нами смеются. Когда же это кончится?

– Кончится, – Михеев зло ткнул вилкой в тарелку с рыбой, – подождите, ребята. А с делом этим познакомить можете?

– Хоть сейчас, – обрадовался Белоусов. – Я, Борис Николаевич, когда вышел, вас за деловых принял, ну и пошло. Пьян был сильно.

А потом приехал брат Белоусова с гитарой. Молодой парень с двумя медалями «За отвагу» и афганской. Правую щеку разрезал шрам. Он начал петь свои песни об Афгане. Хорошо пел бывший десантник, горькие и трогательные слова сочинил он о войне, которая опалила его молодость.

Михеев слушал эти песни, смотрел на людей, сидевших за столом. Солдаты сидели с ним. И пусть они сегодня работают в разных местах, Афган объединил их. Там они пролили кровь, похоронили друзей, на себе испытали всю глупость стариковской государственной политики.

Михеев искренне любил и уважал Андропова. Был его единомышленником, считал, что без перемен страна рухнет в пропасть. Понимал, что те люди, которые сегодня любыми путями прикарманивали ценности, через несколько лет начнут распродавать страну по частям. А Михеев любил свою страну, и люди, сидящие с ним за столом, доказали делом преданность ей и думали так же, как и он. И это успокаивало Михеева и вселяло надежду на скорые перемены.

Москва. Июнь 1982 года

По телевизору в который раз показывали «Рожденную революцией». Многосерийную телевизионную сагу. Игорь Дмитриевич с трубкой уселся на диване, он смотрел эти фильмы как профессионал, выискивая огрехи и ошибки. У Юры же они вызывали непреходящий интерес. Ему нравилась эта незатейливая история. И хотя он сам столкнулся с ментовской несправедливостью, все равно приятно было смотреть, как актер Жариков побеждает своих врагов.

Вот уже бандит Ленька Пантелеев бежит из тюрьмы…

И тут раздался звонок в дверь.

– Кого это принесло? – вздохнул дядька. – Откроешь?

Юра пошел к двери.

На пороге стоял незнакомый человек с клочковатой, словно приклеенной бородой.

– Здравствуйте, – сказал он, – меня Николаем Носковым зовут.

– Очень приятно, – улыбнулся Юра, – а я – Юрий Ельцов.

– Я, собственно, к вам.

– Проходите.

– Да разговор у меня не простой.

– А что нынче просто? – Ельцов потянул его за рукав.

– Нет, лучше вы ко мне выйдите.

Юра шагнул на площадку, огляделся. Никого.

– Ну, говорите.

– Вам надо со мной поехать.

– Кому это надо?

– Вам и вашему другу.

– Вообще-то я вас впервые вижу…

– Да не опасайтесь, вас ждет человек, с которым вы в проходняке метелили ребят Кабана.

– Мишка!

– Он. Только давайте все сделаем по-тихому. У меня машина внизу. Поехали?

– Вы заходите, Коля, мне одеться надо.

– Кто там? – выпустил клуб ароматного дыма дядька.

– Привет от Махаона, – прошептал ему на ухо племянник.

– Едешь?

– Да.

– А если…?

– «Если» не будет – связной пароль назвал.

– Ну, тогда с богом. А куда едете?

– Пока не знаю.

– Узнай и мне скажи, – жестко скомандовал Ельцов-старший.

Когда Юрий переоделся и вышел в коридор, Носков сидел в кресле у маленького столика.

– Куда едем? – спросил его Юрий.

– А это важно?

– Для меня – да.

– В Даев переулок, на Сретенку.

Дядька стоял за дверью и слышал разговор.

Было еще светло, когда они въехали в сретенский переулок. Замечательное это время – начало лета. Солнце не торопится покидать город, к вечеру оно становится ласковее, и улицы, залитые его зыбким светом, таят в себе ожидание замечательных встреч. В такое время хочется увидеть женщину, о которой мечтал всю жизнь. Она обязательно должна появиться из глубины переулка, из надвигающихся сумерек и переплетения теней. Нежным становится город. Нежным и таинственным.

Юрий вылез из машины, посмотрел на перспективу переулка. Посмотрел, но никого не увидел в мерцающем мареве вечера.

Носков закрыл машину, и они вошли во двор. В прекрасный московский двор, каких уже мало осталось в городе. Он зарос акацией, лопухи прижимались к щербатым стенам домов, поросших у основания мхом.

На третьем этаже, прямо из стены, выбилось какое-то храброе деревцо, оно искривилось, пробираясь к свету, и листья его тихо раскачивал ветерок.

– Это наше дерево, – сказал Николай, – выросло вопреки всему прямо в стене. Мы его с Мишкой бережем.

Подъезд был прохладным и гулким, вытертые обитые ступени вызывали ассоциации с развалинами древних городов.

На третьем этаже Носков открыл ключом дверь.

– Это моя мастерская. А теперь и квартира. Я с женой развелся.

В коридоре было три двери. На двух висели мольберты, на третьей – старый фотоаппарат с медным кольцом вокруг объектива. Именно эта дверь открылась, и вышел высокий человек с аккуратно подстриженной бородкой.

– Привет, Елец, – улыбнулся он.

Юрий, не узнавая, глядел на него, весь напрягшись, готовый немедленно послать в атаку послушное тело.

– Ты чего, Юра? Не узнаешь?

Можно изменить внешность, но голос…

– Мишка!

Они обнялись.

Потом Ельцов часто будет вспоминать тот вечер. Комнату странную, в которой перемешалось время. Ощущение это создавала невесть где набранная мебель. Буфет, сработанный под раковину, типичный модерн начала века. Платяной шкаф, простой и незатейливый, напоминал о революционном аскетизме. Дубовый стол и стулья с резными спинками, явный трофей, вывезенный из побежденной Германии. Бамбуковые этажерки – привет из пятидесятых, а кривая книжная полка напоминала о хрущевских новшествах. Под потолком висела старая люстра под китайский фонарь, над тахтой – бронзовое массивное бра.

– Всю эту красоту по помойкам собрали. Народ на польские да немецкие гарнитуры бросился, а мы восстановили. Вон, даже ковер в порядок привели, – пояснил Николай, умело накрывающий на стол.

Все стены в комнате были увешаны прекрасными фотографиями с видами старой Москвы. Юра внимательно рассмотрел их. Работы неплохие. Три из них были просто прекрасными.

– Хорошие работы, – сказал он.

– Нравится? – спросил Мишка.

– Да. Кто автор?

– Я.

– Ну ты даешь.

– А он теперь фотохудожник. Вполне официальный человек, – вставил Носков.

– Как же…? – начал Ельцов.

– В этом деле без полбанки не разберешься, – засмеялся Мишка, – давайте к столу.

И начался разговор. Нервный, рвущийся.

Юра позвонил дядьке, успокоил его, и они просидели за столом до рассвета.

– Нам нужен выход на Ястреба, – подытожил разговор Юра.

– Что тебе Петро перед откидкой сказал? – поинтересовался Мишка. – Давал маляву, называл имя?

– Маляву не давал, а человека назвал.

– Кого?

– Витю Золотого.

– Солидный человек. Не ссученый, мы с ним кенты. Петро как сказал? Повтори дословно.

– Сказал: «Иди, Юрок. Ты срок отмотал, как настоящий бродяга. На воле тебе есть с кого получить, но один не лезь. Я маляву отправил Вите Золотому. Он мой кент и вор честный, если что, он тебе поможет, тем более что ты кореш моего брата Махаона».

– Видишь, – сказал с гордостью Мишка, – есть у меня еще авторитет.

– Есть, есть, – засмеялся Коля, – но лучше бы его не было.

– Это почему? – обиделся Мишка.

– По кочану, – сказал Коля, – твой авторитет теперь на стенах висит. Был ты урка, а теперь художник.

– Если бы я все забыть мог… – Мишка выплеснул в рот полфужера водки. – Если бы мог. Лучше бы отсидел свой срок на Севере диком, а не влип в такую историю.

Горечь услышал Ельцов в Мишкиных словах.

– Юра, – Мишка закурил фирменную сигарету, затянулся глубоко со вкусом, – эти сявки ссученые работают не от себя, мусор тот, что тебя допрашивал, как сказал? Шестерки они. Главный высоко сидит, раз мог меня зараз с кичи сдернуть. Нам надо шестерок отбомбить, а тогда мы на паханов выйдем. Ты говорил, что ментами теми Игорь Дмитриевич занимается. Пусть. Он мент в законе. Все-таки начальник МУРа…

– Бывший, – перебил его Ельцов.

– Не бывает бывших воров и бывших ментов, – засмеялся Мишка, – это, ребята, печать на всю жизнь.

– Значит, ты так всю жизнь и останешься вором? – огорчился Коля.

– Чудак ты, кент мой дорогой. Можно на дело не ходить, а оставаться уркой. Это свойства характера. Не понимаете? Поясняю. Сук ненавидеть, ментов презирать, разбираться со всякой шпаной по-воровски. По закону, значит. О чем мы сейчас говорим? О том, как будем с этих козлов получать. И нам правильные воры помогут. Потому что хоть я на дело не хожу, но закон бродяг соблюдаю.

– Ты, Мишка, – Юра посмотрел на него внимательно, – все перепутал. Тот же Ястреб человек страшный…

– Ну да, такой страшный, что на него даже муха сесть боится. Юрик, ты хоть и чалился у хозяина, психология фраера у тебя осталась.

– Ну вот, я фраером стал, – засмеялся Ельцов.

– Ты и есть фраер. А кто ты? Вор? Нет. Ты как мужик на зоне жил. Все по закону исполнял. Поэтому стал бродягой и тебе вор помочь может.

– Да ну тебя, Мишка! – разозлился Носков. – Забывай свои блатные примочки.

– Коля, это уже до смерти.

– Знаешь, Мишка, многие думают, что если они путь свой жизненный извилистым делают, то от этого живут дольше. Нет, дорогой…

– Хватит философии! – Махаон хлопнул ладонью по столу. – О деле давайте базарить. Юра, ты знаешь, где Золотого найти?

– Да.

– Утром иди к нему.

– Так уже утро.

– Ничего, поспишь вечером. У тебя сегодня тренировка есть?

– Нет.

– Значит, к Золотому. А у меня план созрел, как на Ястреба выйти.

– Миша, а почему его зовут «Золотой»? – заинтересовался Коля.

– А потому, что он, кроме золота, ничего не ворует. Шуба будет норковая лежать большой цены и рядом колечко пустяковое. Он колечко возьмет, а шубу не тронет. Такая у него специализация. Я ему маляву напишу.

– Ребята! – Коля поднялся, подошел к окну и распахнул его. – Утро уже. – В комнату ворвался свежий, настоянный на дворовой зелени воздух. – Хорошо-то как. А может, пойти в милицию или КГБ, в прокуратуру, рассказать все. Мы же в стране живем, а не в лесу. Закон…

– Закон, – перебил его Мишка, – а когда тебя ни за что в Бутырку окунули, где твой закон был?

– Так разобрались же…– тихо откликнулся Коля.

– А год жизни в крытке, под следствием, это как?

– Бывают же ошибки, Миша.

– Ошибки… Эх, Коля-Николай. Парень ты золотой. Я, конечно, не такой образованный, как Юрка, но скажу тебе так. Мы все в нашей стране навоз. Дерьмо. И вкалываем на хозяина. Сначала на Ленина, потом на Сталина, потом на придурка Хрущева, теперь на Леню бровастого. У меня теперь время есть, я книжечки почитываю. Так в мемуарах Жукова прочел интересную вещь, будто он, маршал, ездил за советом к полковнику Брежневу. Да кто Жуков и кто Леня, ты задумался? Вот так-то.

– А при чем здесь Жуков и наши дела? – запальчиво спросил Коля.

– Да при том, что таких Леней Брежневых у нас в каждом райкоме натыкано. Для них власть – всласть. Вот Юрка решил их потревожить и намотал срок на уши.

– Значит, все напрасно? – огорчился Коля.

– Нет, – сказал Ельцов, – правду мы найдем. Конечно, тяжелое это дело. Но все равно найдем. Власть эта не вечная. Брежнев на ладан дышит.

– Думаешь, придет новый и все изменится? – захохотал Мишка.

– Уверен, что перемены будут, иначе стране кранты.

* * *

Шорин не любил баню. Он терпеть не мог парилку и мыться предпочитал в ванной. Хватит, в давние времена в лагере в Потьме походил в баньку вместе со всей кодлой. По сей день у него осталось чувство отвращения к ораве голых мужиков.

Он и теннис не любил, хотя играл неплохо. Новое спортивное поветрие охватило номенклатуру, и с этим надо было считаться.

Суббота называлась банно-спортивным днем. На стадион «Шахтер» в Сокольники приезжали весьма влиятельные персоны и, конечно, вездесущие торгаши и люди творческих профессий, считавшие за честь для себя погонять упругий мячик с генералом МВД или замминистра. Компания была устоявшаяся. Работники ЦК и горкома, высокие чины из министерств и ведомств, офицеры и генералы КГБ и МВД. Известные журналисты-международники, писатель, автор популярных детективных романов, директора больших гастрономов, два известных в Москве ресторатора и, конечно, вездесущий Вовчик.

Встреча начиналась с ритуального теннисного матча, потом парилка, выпивка с легкой закуской, далее опять парилка и настоящее застолье. И если закусочный стол накрывали из того, что каждый привозил с собой, то главное угощение выставляли рестораторы.

Шорин, который всегда брал с собой Вовчика, позвонил и сказал, что задерживается. Не хотелось козлом бегать за мячиком. Тем более что неделя выдалась тяжелая.

Он наконец-то купил дачу рядом с рестораном «Архангельское». Продал ее сын покойного маршала, отставной полковник, гуляка и светский лев. Дача, конечно, была полковнику нужна, на ней почти ежедневно пьянствовала развеселая московская шобла. Но для широкого образа жизни, к которому так привык бывший полковник, 250 рублей пенсии явно не хватало. Полковник поставил одно условие: все деньги наличными и сразу. Сумму он заломил крутую – двести тысяч.

Шорин знал, что эти деньги ему готовы отдать друзья с Кавказа, поэтому торговаться не стал и привез деньги на улицу Грановского в огромную восьмикомнатную квартиру. Полковник раскрыл чемодан, высыпал пачки сторублевок на ковер и, не стесняясь Шорина, сел на пачку купюр.

– Ну вот, теперь и погуляем, – радостно засмеялся маршальский сирота. – Этих бабок мне надолго хватит.

Все документы оформили стремительно, и Шорин стал хозяином огромного двухэтажного дома и участка в полтора гектара. Конечно, надо было делать ремонт, но дом находился в неплохом состоянии и Шорин решил повременить с работами до весны.

Дача была продана с мебелью, некогда вывезенной из поверженной Германии, с картинами, изображающими сцены охоты, в дорогих лепных рамах, с целым взводом напольных и настольных часов, которые давно остановились.

Шорин вызвал на дачу Ястреба, тот долго ходил, рассматривал часы, картины, вытертые гобелены.

– Я тебе, Умный, так скажу. Хата богатая.

– Спасибо на добром слове, но прошу тебя, забудь эту кликуху.

– А чем она не нравится? Ты, конечно, сильно поднялся, до тебя теперь не достать. А кликуха все равно осталась, это, брат, на всю жизнь.