Текст книги "Приступить к ликвидации (сборник)"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Среднего роста, брюнет, волосы короткие и курчавые, сильно развитые надбровные дуги, глубоко сидящие пустые светлые глаза, чуть приплюснутый нос, тонкие губы, безвольно скошенный подбородок. Данилов даже ловил себя на том, что, идя по улице, он ищет этого человека среди прохожих. Он не радовался, что эксперты подтвердили его гипотезу, он думал о том, чего только не наворотил, наверное, его «знакомец» за эти четыре года.

Эксперты ушли, оставив документы.

– Что будем делать? – спросил он у Серебровского.

– Ловить будем.

– Это понятно. Ты меня, кажется, старьевщиком назвал?

– Я! Ваня, беру свои слова обратно. Нюх у тебя как у охотничьей собаки.

– Ты хотел сказать – у легавой.

– Ну зачем же, я имел в виду, к примеру, благородного ирландского сеттера.

Данилов усмехнулся, подумав опять о значении слова «интуиция». Серебровский разрешил его филологические изыскания коротко и просто:

– Рынками, Иван, как я и говорил, займутся мои люди, ну а остальное…

Данилов, не дослушав, поднял трубку:

– Белов, Муравьев, Никитин, ко мне.

Три офицера вошли в кабинет и молча уселись на привычные места.

– Муравьев, займетесь типографией и Наркоматом торговли.

– Слушаюсь.

– Никитин, твое дело – обзвонить все отделения, выяснить все об убитом, возьми финку, может быть, узнаешь что о хозяине.

– Слушаюсь.

– Белов, твоя задача – рынок. Действуйте.

Белов

Он поехал домой переодеваться. Не попрешься же на Тишинку в полной милицейской форме. Сергей долго ждал трамвая. Мела метель. Тротуары были засыпаны снегом. К остановке протоптали узкую тропинку в сугробах. Холодный ветер пробивал насквозь синюю суконную шинель, и Сергей пожалел, что не надел свитер под гимнастерку.

Перед ним лежал пустой, задубевший от холода Страстной бульвар, и Белову не верилось, что всего три года назад, сдав весеннюю сессию в юридическом институте, они гуляли до утра именно по этому по-летнему прекрасному бульвару.

Как все это было давно. Институт, ночные споры на московских улицах, прекрасных и тихих. Потом был сорок первый год, рубеж под Москвой, болезнь, работа в МУРе.

Родители его уехали в Ташкент сразу же, как началась война. Буквально на второй день. До Сергея доходили слухи, что отец там процветает, имеет обширную практику и считается лучшим адвокатом.

Его отношения с отцом ухудшились еще перед войной. Слишком уж суетлив и жаден был Белов-старший. Мать – актриса Московского драматического театра на Новослободской – жила своей отдельной жизнью. Репетиции, премьеры, гастроли и, конечно, устроенный адвокатом Беловым быт.

Отношения с отцом испортились сразу после поступления Сергея в институт. После того, как он немного разобрался в основах юриспруденции.

Трамвая все не было, и Сергей начал замерзать всерьез. Наконец из круговерти выполз кругом залепленный снегом лобастый вагон, на котором еле различался номер семнадцать.

– До Никитских ворот вагон, – крикнула из его ледяного чрева кондуктор, – только до Никитских!

А Сергею дальше и не нужно. Он жил у Никитских, в доме, где была аптека.

В вагоне стояла холодная изморозь. Кондукторша взглянула на милицейскую форму Белова и отвернулась. Трамвай медленно полз через заснеженную Москву. Мимо холодных домов с окнами, крест-накрест схваченными полосками из бумаги. Почти из всех форточек жилых квартир торчали закопченные колена буржуек. Война изменила лицо города, он стал похож на человека, перенесшего тяжелую болезнь.

– Никитские ворота! – надсадным от простуды голосом крикнула кондукторша. – Трамвай идет в парк.

Сергей спрыгнул с обледеневшей подножки, посмотрел на нахохлившегося от холода Тимирязева. Великий ботаник взирал на мир недовольно, с некоторой долей высокомерия. Он был выше мелких человеческих страстей. Его приговорили к бессмертию.

Дверной замок в квартире поддавался туго. Видимо, тоже замерз. Окна в комнате покрылись толстым слоем льда, и в квартире было сумеречно, как перед наступлением ночи. Сергей растопил буржуйку. Печка горела хорошо. Ее сделал шофер отдела Быков, человек, который мог смастерить все.

Комната нагревалась медленно, но Сергей снял шинель, стянул гимнастерку и открыл платяной шкаф. Да, небогато он жил, совсем небогато. На плечиках висели его единственный штатский костюм и демисезонное пальто. Слава богу, что на полке валялась потрепанная, но вполне годная ушанка. Он так и стоял в раздумье, как вдруг услышал, что кто-то пытается открыть дверной замок.

Белов переложил пистолет в карман галифе и тихо, стараясь не стучать сапогами, вышел в коридор. С той стороны кто-то пытался открыть дверь. Сергей щелкнул выключателем, и прихожую залил тусклый свет лампочки, горящей вполнакала.

Сергей опустил руку в карман и распахнул дверь.

В квартиру ввалилась здоровенная бабища в тулупе, перетянутом офицерским ремнем, и огромных валенках. Следом за ней проник, именно не вошел, а незаметно проник старичок в драповом пальто с каракулевым воротником и фетровых бурках-чесанках. Щечки старичка румянились от мороза, словно яблочки.

– Ты кто есть? – прохрипела баба, отталкивая Белова дубленой грудью. – Ты чего здесь?

– Я здесь живу, – несколько растерянно ответил Сергей.

– Шутите, молодой человек, шутите, – захихикал старичок, – здесь никто не живет. Квартирка эта эвакуированных.

– Вот что, малый, – прогудела баба в кожухе, – я как есть начальство из ЖАКТа, так ты выметайся отсюдова, пока я милицию не позвала. Квартира эта вакуированных. Мы ее занимаем согласно решения.

– Чьего решения? – опешил Сергей.

– Исполкому.

– Но я здесь живу.

– Нехорошо обманывать, – вкрадчиво прошипел старичок, – нехорошо. Квартирка эта адвоката Белова, а он в Ташкенте с семейством урюком питается, пока мы здесь от голода пухнем.

– Это вы пухнете? – Сергей посмотрел на щечки-яблоки, на упитанное лицо старичка-проныры.

– Вы чего с ним разговариваете, Клавдия Ивановна? У нас решение…

– Ты кто такой? – вновь рявкнула женщина в тулупе. – Документы!

– У меня все есть, – с угрозой сказал Сергей и, повернувшись, пошел в комнату.

Пока он надевал форменную гимнастерку, по коридору протопали валенки и бурки. Бабища и старичок прошли в гостиную.

– Мебель хорошая, – гудела баба, – это тоже денег стоит…

– Вот мои документы. – Сергей вынул из кармана гимнастерки муровскую книжку.

Баба и старик как завороженные смотрели на его погоны.

– Ваши документы? – строго потребовал Белов.

– Так мы… Товарищ начальник… Мы что, – засипела баба.

А старичок растворился, исчез. Только хлопнула входная дверь.

– Я чего… Я людям стараюсь… Для народу, значит…

– Документы! – Сергей вынул из кармана пистолет и переложил в кобуру.

Вид оружия парализовал человеколюбивую бабищу. Трясущимися руками она расстегнула кожух и вытащила паспорт.

– Получите его в отделении, а теперь вон из моей квартиры, а старичку своему скажите, я его все равно найду.

Тяжело ухнула входная дверь.

В комнате стало теплее, и уходить мучительно не хотелось. Белов с грустью подумал, что надо будет переодеваться, шагать по завьюженным улицам, ехать в стылом трамвае.

Сергей натянул свитер, надел теплые носки, брюки от костюма, сапоги. На вешалке в прихожей висел ватник, сегодня наступило его время. Он постоял у зеркала, рассматривая себя внимательно, потом смял гармошкой сапоги. Теперь он похож на приблатненного.

Перед уходом Белов позвонил в районное отделение милиции и рассказал начальнику о визите «общественников». Обещал не позже чем завтра прислать рапорт и изъятый паспорт. Потом выгреб из печки горячую золу и поехал в 18-е отделение.

Начальник розыска отделения Кузин уже ждал его. Он внимательно осмотрел Сергея и сказал:

– Знаешь, Белов, если бы к твоему маскараду да другое лицо, я бы сам тебя заловил.

– А где я другое лицо возьму? – поинтересовался Сергей.

– Что точно, то точно. Не для нашей работы оно у тебя. Ну ладно, мы тут справочки навели. Верные люди подсказали. Книжками этими торгует Толик Севостьянов по кличке Кочан. Проживает он в Большом Тишинском, дом три, квартира пять, не учится и не работает. В феврале ему исполнится семнадцать. Детская комната наша от него просто рыдает. Вредный парень. Правда, связишки у него интересные. Он, кстати, в кинотеатре «Смена».

– Что делать будем? – спросил Белов.

– Ты старший, тебе и решать. Я только обеспечиваю операцию.

– Я же советуюсь с тобой, Евгений Иванович, ты же обстановку на своем участке лучше знаешь.

– Вот что я тебе скажу. Этот самый Кочан – мастер на все руки. Торгует книжками этими, папиросами рассыпными, билетами в кино. На моей территории несколько таких пацанов. Работают они на хозяина. Есть человек, который их всем этим снабжает. Мы пацанов задерживаем. Молчат. Видать, здорово он их запугал.

– Что ж ты, Евгений Иванович, раньше ими не занялся?

– Дорогой ты мой друг Белов, – Кузин встал, подошел к окну, отодвинул занавеску, – посмотри туда. Тишинка. У меня здесь столько всего, что до этих пацанов руки не доходят, а народу… Я сам третий. Так-то.

– Я думаю, мне с этим Кочаном повидаться нужно.

– Давай, он сегодня билетами торгует.

Они вышли на улицу. На город спустились мглистые сумерки. По Большой Грузинской проползали темные трамваи. В их глубине теплился синий свет маскировочных лампочек.

– Ты иди, Кочана этого сразу узнаешь по куртке хромовой желтой, – сказал Кузин.

В кинотеатре «Смена» в который уж раз шел американский фильм «Полярная звезда». На афише горящий краснозвездный самолет врезался в колонну фашистских танков. Сергей видел этот фильм в клубе управления. Он смотрел и смеялся. Американцы показывали некий колхоз «Полярная звезда» и судьбы колхозников в годы войны. Да, несколько странно представляли себе войну люди, отгороженные от нее океаном. Этот фильм можно было смотреть, полностью абстрагировавшись от происходящих событий.

В маленьком зале, где находились кассы, толкался народ. Сергей огляделся и увидел парня в желтой кожаной куртке, кепке-малокозырке, традиционных сапогах-прохорях с напущенными на них брюками. Нет, совсем не пацан был этот Кочан. Отечное лицо, злые рыскающие глаза, расчетливо-вороватые движения. Он только что продал два билета какому-то военному и теперь оглядывал зал, ища нового клиента.

Белов подошел к нему:

– Здорово, Кочан.

– Здорово, – буркнул парень. – Билеты нужны?

– Нет. – Сергей полез в карман и вынул пачку «Беломора», протянул Кочану. Тот взял, прикурил молча, внимательно разглядывая незнакомого человека.

– Ты кто такой? – спросил Кочан.

– А ты что, не видишь?

– Откуда?

– С Бахрушинки.

– Золотого знаешь?

– Его третьего дня «цветные» за квартиру повязали.

Сергей прекрасно знал Бахрушинку, так назывался целый квартал домов бывшего купца Бахрушина в Козицком переулке. Там, так уж сложилось исторически, жила шпана центра Москвы.

Белову не раз приходилось бывать в этих домах, в которых до революции и при нэпе размещались игорные притоны, жили сапожники и портные, за ночь перешивавшие краденые вещи. Дурная слава была у Бахрушинки, куда как дурная.

Но на Тишинке человек оттуда пользовался уважением.

– Значит, повязали Золотого? – задумчиво спросил Кочан.

– Слушай. – Белов говорил, не выпуская папиросы изо рта. – Мне Витек книжку показывал с песнями.

– Пять красненьких.

– По сто двадцать отдашь – десять штук куплю.

– Толкнуть хочешь? – улыбнулся Кочан.

– Есть пацаны, возьмут.

– По сто тридцать.

– Давай. – Белов полез за деньгами.

– У меня сейчас нет, приходи через час в Большой Кондратьевский.

– Где там?

– У седьмого дома.

– Давай. Я бы и папирос у тебя взял тоже, пачек десять.

– Могу и больше.

– Больше завтра, сейчас при себе денег мало.

– Я бы тебе папиросы по четыре червонца продал.

– Завтра, а сегодня возьму немного.

Кочан исчез, растворился в толпе, штурмующей кассу с табличкой: «На сегодня все билеты проданы».

У Белова в запасе был целый час. Он вышел на темную улицу. Метель прекратилась. На остановке ожидала трамвая толпа народу. Сугробы почти закрывали окна маленьких, вросших в землю деревянных домов.

Белов зашел в автомат и позвонил Кузину.

– Кочан назначил мне свидание в Большом Кондратьевском через час. Придет с товаром.

– Твое решение? – спросил Кузин.

– Я думаю, надо брать.

– Давай.

Муравьев

В типографии пахло керосином. Запах этот особенно резко ощущался в холодном воздухе наборного цеха. Линотиписты работали в шерстяных перчатках с обрезанными концами пальцев. Иногда они прерывали работу и клали руки на теплый кожух машины, отогревая их.

– Холодно, – сказал директор типографии, – у многих начинается ревматизм и радикулит. Но люди работают в три смены, выполняем фронтовые заказы.

В цехе непривычно горели пятисотсвечовые лампы. После светящих вполнакала муровских малюток Игорю казалось, что он попал в царство света.

– Строки, интересующие вас, изготовлены на третьем линотипе.

– Это на котором?

– А вон в углу.

Игорь и директор подошли к линотипу. На нем работала молоденькая девушка, укутанная в толстый платок.

– Нина Силина, комсомолка, стахановка, лучший наш работник.

– Она одна печатает на нем?

Директор усмехнулся:

– На линотипе не печатают. Но вам простительно. У них молодежная бригада. Три девушки. Прекрасные девчата, я вам скажу. Трудятся заинтересованно, умно. Борются за звание фронтовой бригады. Я за них головой отвечаю.

– Уговорили. А как у вас охраняется типография?

– Нормально, ВОХР.

– Оружие у них есть?

– А как же.

– Пригласите начальника.

Начальник охраны вошел в кабинет и вытянулся на пороге:

– Разрешите?

– Проходите, пожалуйста, садитесь.

Начальнику охраны было далеко за шестьдесят, но чувствовалось, что форму он носит давно. Гимнастерка сидела на нем с особым, строевым щегольством. Синие галифе ушиты по фигуре, сапоги подогнаны по ноге. На зеленых петлицах теснились белые начищенные кубики.

«Бывший военный», – подумал Муравьев.

Человек сел, внимательно поглядел на Муравьева.

– Вы начальник вооруженной охраны Клевцов Сергей Иванович?

– Так точно. Простите, с кем имею честь?

– Моя фамилия Муравьев, зовут Игорь Сергеевич, я старший оперуполномоченный отдела борьбы с бандитизмом Московского уголовного розыска.

Клевцов все так же молча продолжал глядеть на Муравьева.

Игорь полез в карман, вынул удостоверение, протянул. Начальник внимательно прочитал его.

– Слушаю вас. – Он вернул удостоверение Муравьеву.

– Вы, Сергей Иванович, видимо, знаете, что привело меня сюда.

– Да, я очень огорчен. Бывает, мальчишки-ученики тащат старые болванки, гайки. Один умелец приспособился даже кастеты мастерить. Но шрифт… Такого у нас не было.

– Всякая неприятность случается впервые, главное – чтобы не повторилась.

– Ваша правда, товарищ Муравьев, но нам от этого не легче.

– Сергей Иванович, в бригаде Силиной три девушки. Что вы о них можете сказать?

– Нина Силина вне подозрений. Аня Девятова – тоже, а вот Лена Пименова… – Начальник охраны замолчал, раздумывая. Игорь не торопил его, давая собеседнику собраться с мыслями. – Лена Пименова… Лена Пименова… Вроде и неплохая девушка. Показатели у нее хорошие… Общественница. Но…

Он опять замолчал.

– Так что вас смущает?

– Понимаю, что значит неосторожное слово. Лена девушка неплохая, но, простите, хахаль у нее…

– Вы его знаете?

– Видел. Он ее после первой смены встречал несколько раз. Хлыщеватый тип такой. С баками, усики в стрелочку. Одет дорого. Пальто пушистое, шляпа из велюра. Я ее спрашиваю, почему твой-то не на фронте, а она – бронь у него. Артист Москонцерта. Ну мне что, артист и есть артист. Только внучка заболела у меня, я поехал на Тишинку отрез шинельный сменять на жиры. Вижу, этот артист там со шпаной крутится. Кожаное пальто на нем, кепка букле. Одним словом, все как надо.

– Постойте, Сергей Иванович. – Игорь даже поверить не мог в столь неожиданную удачу. – Где он живет или фамилию его знаете?

– Нет.

– А Лена продолжает с ним встречаться?

– Думаю, да. Неделю назад торчал этот «артист» у проходной.

– Пименова сегодня в какую смену работает?

– Она в ночь.

– Где живет?

– По-моему, на Соколиной Горе. Я сейчас вам адрес принесу.

Соколиная Гора, прикинул мысленно Игорь, значит, до метро «Сталинская», а там на трамвае. Пилить и пилить, час с лишним, если не больше. И он решил попросить у Данилова машину. Ему повезло, начальник оказался на месте.

Он выслушал Муравьева. Помолчал.

– Ну что ж, – сказал Данилов, – дам тебе машину. Вроде потянул ты нитку. Запомни, что Минин тоже из Москонцерта. Прими это как рабочую версию.

– Как у ребят?

– У Никитина глухо, а Белов тоже вроде зацепился. Через пятнадцать минут Быков подъедет, я с ним Самохина пришлю. Чувствую, выходим мы.

Начальник повесил трубку. «Неужели вышли?» – подумал Муравьев.

Белов

Седьмой дом зиял черной пустотой проходной арки. Сергей сразу же оценил тактические способности Кочана. Сдал товар и растворился в темноте арок, сквозных подъездов, узких щелей между домами. Безусловно, Кочан знал географию района, как коридор в своей коммуналке. Но Сергей очень надеялся, что и Кузин знаком с ландшафтом своей территории. Кочана решили брать сразу при передаче книжек и папирос. Шло время, а он не появлялся. Сергей начал пристукивать сапогами, ноги прихватывал мороз.

– Слышь, – окликнул его голос за спиной, – дай прикурить.

Сергей обернулся и увидел крепкого парнишку в темном пальто, серой кепке и светлом атласном шарфе. Белов достал спички, протянул. Слабый огонек вырвал из темноты поднятый воротник пальто, косую челку, падающую из-под кепки на лоб.

– Кочана ждешь?

– Меньше знаешь, – процедил Сергей, – дольше живешь. Иди, я с тобой дел не имею.

– Меня Кочан прислал.

– Товар у тебя?

– Нет.

– Так зачем ты в чужие дела суешься?

– Ты на меня не тяни. Понял? – с угрозой сказал парень.

– Да я с тобой по масти своей вообще говорить не должен. Ты, фраерок, иди себе по вечерней прохладе. А если что имеешь с меня, скажи. Я с тобой без толковища разберусь.

– Битый, – в голосе парня послышалась нотка уважения, – Кочан говорил, ты с Бахрушинки. Это я так. Пошли, Кочан во дворе ждет.

Этот вариант они с Кузиным тоже предусмотрели. Они прекрасно понимали, что Кочан со своей кодлой, возможно, захотят просто грабануть залетного парнишку. А там, если он действительно с Бахрушинки…

– Куда пойдем? – спросил Белов.

– А вон, в кирпичный.

Впереди за двухэтажными деревянными домами возвышался темный силуэт пятиэтажного дома.

– Показывай дорогу, – резко сказал Сергей.

Парень зашагал впереди. Они миновали двор с палисадником, забрались на горку. Ноги скользили, и Сергей пару раз чуть не упал.

– Куда? – зло спросил он у провожатого.

– В подъезд.

Вошли в освещенный синим светом подъезд. Белов сразу же заметил желтую куртку Кочана и еще одного парня увидел. Лестничная площадка была довольно широкой, Сергей быстро поднялся и остановился, прислонясь к стене.

– Ну, – сказал он, – Кочан, принес товар?

– А как у тебя с хрустами?

– Где товар?

– Ишь разбежался.

Сергей краем глаза заметил, как двое начинают заходить с боков.

– Давай хрусты, бачата, снимай прохоря тоже и дуй отсюда, пока мы добрые, – угрожающе придвинулся к нему Кочан.

В руке одного из парней блеснул нож.

– Ты что… Ты как… – нарочито испуганно сказал Сергей, – перо-то зачем… Деньги отдам… Бачата берите… А прохоря? Холодно же, ребята…

– Мы тебе дадим перековаться, – в голосе Кочана послышалось торжество, – там старые валенки стоят, не замерзнешь.

Белов сунул руку в карман, словно собирался достать деньги, коснулся пистолета, снял предохранитель.

– На, бери, – сказал он и, выдернув пистолет, ногой ударил Кочана в живот. Перепрыгнул через упавшего и, повернувшись, скомандовал: – Брось нож! Руки вверх!

На полу корчился от боли Кочан, двое других прилипли к стене с поднятыми руками, с ужасом глядя на пистолет в руке Белова.

Хлопнула дверь, вспыхнули карманные фонари.

– Ну, сопляки, – сказал вошедший Кузин, – на грабеж пошли. Ну-ка, посвети, – попросил он одного из оперативников. – Компания известная. Лешка Шведов и Колька Бодуев. Берите их, ребята, в отделении поговорим.

Муравьев

– Мне пойти с тобой, Игорь? – спросил Самохин.

Муравьев еще не успел ответить, как вмешался шофер Быков:

– Конечно, вместе.

Они вылезли из машины. Самохин зажег карманный фонарь. Синеватый луч заискрился на сугробах, мазнул по тропинке на снегу и уперся в дверь с тремя эмалевыми табличками.

– На первом этаже две квартиры, на втором одна, – сказал Самохин.

– Ты, Петрович, – Муравьев наклонился к окошку эмки, – смотри, может, кто-нибудь из окна сиганет.

Быков вылез из машины, расстегнул полушубок, достал из кобуры наган, сунул его в карман.

– Иди, не впервой.

На Быкова можно было положиться.

Они вошли в темный подъезд. Светя фонарем, поднялись по деревянной скрипучей лестнице. На дверях квартиры висела табличка.

– Пименовым – два звонка, – прочитал Игорь вслух и дважды повернул звонок.

– Кто там? – спросил за дверями женский голос.

– Из ЖАКТа, – сказал Игорь, – откройте, пожалуйста.

Дверь распахнулась. На пороге стояла молоденькая девушка в халате, волосы ее были накручены на папильотки, и поэтому голова напоминала репей.

– Ой! – вскрикнула она и попыталась закрыть дверь.

Но Игорь подставил ногу и надавил плечом.

– Спокойнее, гражданка Пименова, мы из милиции.

Муравьев достал удостоверение.

– Ко мне?

– Именно.

Прошли по длинному, пахнущему прогорклым жиром коридору, мимо сундуков и старых чемоданов, мимо корыт и велосипеда без колес, висящего на стене.

Девушка толкнула дверь в комнату, совсем маленькую, метров двенадцать. В ней еле разместились две кровати, платяной шкаф и стол. Пол у окна был обшит жестью, на нем стояла печка, сделанная из оцинкованного бака. Венчал все это желтоватый абажур с кистями, низко висящий над круглым, покрытым вязаной скатертью столом.

– Садитесь, – сказала Лена.

Игорь оглядел комнату. Патефон на тумбочке, стопка пластинок, на стене фотографии Любови Орловой, Павла Кадочникова, Марка Бернеса и еще одна. Молодой мужчина с бачками и тонкими усиками нагловато смотрел на них большими миндалевидными глазами.

– Милая Леночка, – начал Игорь, – я был в типографии, и там нам дали ваш адрес.

– А зачем? – Хозяйка выдергивала из головы бумажные закрутки.

– Леночка, – Игорь достал из кармана шрифт, – кому вы его давали?

– Но ведь ничего страшного не случилось? – спросила девушка. – Правда?

– Как сказать. Вы мне ответьте на вопрос.

– У меня есть друг, ну жених, если вы хотите. Он артист в Москонцерте.

– Это он? – Муравьев показал на фотографию.

– Да. Ему шрифт нужен для нового спектакля.

– Вы любите театр?

– Обожаю.

– Хотите стать актрисой?

– Очень. Весной Олег устроит меня в театральную школу, он говорит, что у меня талант.

– Охотно верю ему, – усмехнулся Муравьев.

Девушка была прелестная. Синеглазая, с золотыми волосами, даже тусклый свет не мог затушевать красок молодости.

– А как фамилия Олега?

– Гостев.

– Вы бывали у него дома?

– Нет. Он приходит ко мне.

– А где он живет?

– Не знаю. Я у него паспорт не спрашивала. Я же женщина, товарищ милиционер, а не комендантский патруль.

– Вы говорите, он ваш жених, и вдруг ничего о нем не знаете?

– Товарищ милиционер, – Лена улыбнулась, – он же не хулиган и не жулик. Почему он вас заинтересовал?

– Допустим, что так. Но шрифт, который вы ему передали, найден у человека, совершившего убийство.

Лена начала медленно бледнеть, отчего глаза ее, казалось, стали еще больше.

– Не может быть!

– К сожалению, это так. Мы ни в чем не обвиняем вашего друга. Но, сами понимаете, время военное.

– Но я…

– Как нам его найти, Лена? – твердо спросил Игорь.

– Он мне сказал, что разошелся с женой, актрисой. Истеричкой и дурой, но вынужден пока жить с ней в одной квартире. Он мне оставил телефон своего друга.

– Номер?

– Ж-2-45-48. Соломон Ильич.

– Леночка, когда вы договорились встретиться с ним?

– Он просил еще несколько литер, я обещала позвонить.

– Вы поедете с нами.

– Вы меня арестовали? – В голосе девушки послышался ужас.

– Нет, пока пригласили в милицию.

– А как же работа?

– Вас подменят. Мы, если вы не возражаете, захватим с собой фотографию вашего жениха.

Белов

Кочан сидел посреди комнаты, мрачной и длинной, как пенал. На покрытой засаленным тряпьем кровати лежала стонущая старуха.

– Ой, нет совести у вас, – подвывала она, – обижаете сироту…

Оперативники обыскивали комнату, в углу застыли понятые: дворничиха и сосед из квартиры напротив. Он пришел прямо с улицы, и снег на валенках начал подтаивать, растекаясь по полу маленькими лужами.

– Сироту не жалеете, – стонала старуха, – я немощная… Матка его на труд фронте… Папка от немецкой пули погиб…

– Ты молчи лучше, Севостьянова. Молчи, – устало оборвал ее Кузин, – мамка его за спекуляцию сидит… А сынок твой, Витя Севостьянов, в сорок первом погиб в Зоологическом переулке, когда на третий этаж в пустую квартиру лез… Знатного ты домушника вырастила, Севостьянова.

– Тебе бы оговорить старуху немощную…

Белов смотрел на Толика Севостьянова. Перед ним сидел не Кочан, а обыкновенный мальчишка, шмыгающий носом, нервно облизывающий губы. Руки у него были покрыты цыпками, как у пацанов, играющих в снежки.

Сергей глядел на него и думал о том, сколько таких Толиков Севостьяновых выбросила на улицы война. И как долго придется ему и его товарищам переделывать этих пацанов, рано узнавших вкус табака и водки, полюбивших легкие, лихие деньги.

– Слышь, Толик, – сказал Кузин, – где товар?

– Нету у меня ничего, – буркнул Кочан, – нету как есть.

– Вы на чердак сходите, – сказал мужчина-понятой, – он туда что-то часто лазит.

– Сука, – выдавил Толик.

– Ты меня не сучи, сопляк, и глазами не зыркай, я всю жизнь у станка, а ты, как и твой папаша распрекрасный, на краденое живешь.

– Сам покажешь? – спросил Кузин.

– Ищи, начальник, тебе казна за это платит.

– Дурак ты, Толик, – беззлобно ответил Кузин. – В блатного играешь. Фасон давишь. Вспомнишь еще мои разговоры когда-нибудь. Никакой ты не блатной, а так – пена.

Минут через десять оперативники принесли в комнату несколько бумажных упаковок папирос, ящик водки и пол-ящика шоколада.

– Да у него целый гастроном, – ахнула завистливо дворничиха.

Милиционер, писавший протокол обыска, начал пересчитывать бутылки, пачки папирос, шоколад. Книжки со стихами нашли за иконой, их было пять штук.

– Где деньги, Севостьянов?

Парень молчал, глядя куда-то поверх головы Белова.

– Так, гражданка Севостьянова, – сказал Кузин, – вставайте.

– Зачем? – спросила внезапно старуха хрипло и резко.

И Белову показалось, что говорит кто-то вновь пришедший, так не похожи были голос и интонация на скорбный старушечий плач.

– Кровать обыщем.

– Я хворая, нет у вас такого права.

– Есть, Севостьянова, есть. – Кузин подошел к кровати.

– Я встать не могу.

– Ты мне лапшу на уши не вешай, Севостьянова, хворая. А кто вчера водкой торговал, не ты? – В голосе Кузина зазвенели резкие нотки.

– Вчера не сегодня, начальник.

– Не встанешь – поднимем.

Старуха вылезла из-под одеяла и, на удивление Белова, оказалась в стеганых ватных брюках и толстом свитере.

– Бери, гад. – Она плюнула и отошла в угол.

– Так-то оно лучше.

Кузин подошел к кровати, скинул одеяло, поднял второе, лежащее на матрасе. Под ним были деньги.

– Ты что, Севостьянова, думаешь, это все? Сейчас мы выйдем, а наши девушки тебя обыщут. Не зря ты ватные штаны натянула. Пошли, Белов.

Милиционеры вывели Кочана, в комнату вошли две девушки с сержантскими погонами. За дверью слышалась возня, хриплый голос Севостьяновой, потом все стихло.

– Порядок, товарищ капитан, – выглянула на площадку девушка-сержант. – Заходите.

Старуха сидела в углу, закутавшись в тулуп. На столе лежали кольца, часы и деньги.

Севостьянова глядела на вошедших тяжело и ненавидяще.

– Ты, Севостьянова, – задохнулся от гнева Кузин, – сына своего вором сделала, невестку и внука. Люди на фронте кровь проливают, а ты жиреешь здесь на горе человеческом. Ты паук кровяной. Моя бы воля…

– Бодливой корове бог рогов не дал, – спокойно и зло ответила старуха. – На мне нет ничего. А деньги и цацки внучек принес.

Кочан, стоявший у дверей, вздрогнул, будто его ударили плетью.

– Ты чего, бабка! Ты же мне срок лишний лепишь.

– А ты, Толик, привыкай. У вас блатной закон – человек человеку волк. – Кузин достал папиросу и закурил.

Данилов

– Значит, вас зовут Леной и вы хотите быть актрисой? – Данилов грел пальцы на стакане с чаем. – Вы пейте чай, правда, он не очень сладкий, но все же с сахаром.

Девушка смотрела на него просто и ясно. Она совершенно не терялась в этом служебном кабинете, чувствуя себя здесь естественно и просто. Сделала маленький глоток, подула.

– Горячий.

– После холода хорошо. Вы мне расскажите про Олега, Лена. Где познакомились, где бывали, как зашел разговор о шрифте?

– Неужели это так важно?

– Очень. Вы комсомолка, сейчас война, сами должны понимать, что просто так вас сюда к нам не пригласили бы.

– А как мне называть вас? – поинтересовалась девушка.

– Иван Александрович.

– Я познакомилась с Олегом летом. В ЦПКиО. Там в летнем театре для красноармейцев концерт был, я туда попала. Олег сидел на соседнем кресле. Я еще подумала – молодой, здоровый, а не в армии. Потом у меня каблук на босоножке сломался. А он подошел, сказал, посиди, мол, здесь, и убежал. Пришел – каблук на месте. Потом он сказал мне, что артист и режиссер, пригласил в гости к своему товарищу.

– Где живет товарищ и как его зовут?

– На Сивцевом Вражке, зовут Славой. У него чудесные пластинки и патефон заграничный. Мы пили у него чай, разговаривали о театре.

– Вы бывали у этого Славы?

– Да, несколько раз.

– Значит, адрес помните?

– Сивцев Вражек, дом три, квартира один.

Муравьев, сидевший в углу, встал и вышел в другую комнату.

– Вы часто встречались?

– По-разному. Олег много ездил в составе фронтовых бригад.

Вошел Муравьев, положил перед Даниловым бумажку. Иван Александрович прочитал:

«Гостев Олег Борисович в Москве не прописан. В кадрах Москонцерта не значится. В Сивцевом Вражке, 3, квартира 1, проживает Шумов Вячеслав Андреевич. Через час его доставят сюда».

Данилов прочитал еще раз, положил записку в папку.

– Кого из друзей Гостева вы знаете?

– Только Славу и телефонное знакомство с Соломоном Ильичом.

– Гостев приносил вам продукты?

Лена покраснела, помолчала, собираясь с мыслями, и ответила не очень уверенно:

– Приносил… Конфеты… Шоколад… Вино… Недавно несколько банок консервов. Он получает все это за концерты.

– Пусть так, пусть так. Да вы пейте чай, он, наверное, совсем остыл, – улыбнулся Данилов.

Он смотрел на эту славную девушку и думал о том, сколько раз она смотрела кинофильмы «Цирк», «Машенька», «Горячие денечки». Как ей хотелось стать такой же, как Любовь Орлова и Окуневская. Наверное, она ходила в самодеятельность.