Текст книги "Деревенские девчонки"
Автор книги: Эдна О'Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава семнадцатая
Вестибюль гостиницы был ярко освещён, а один его угол превращён в зимний сад – там в громадных вазах росло несколько пальм.
Прежде всего мы зашли в туалет, и я снова надела свои серьги. Потом мы вымыли руки и высушили их тепловой воздухосушилкой. Нам так понравилась эта штука, что мы снова вымыли руки и высушили их по второму разу. Затем вышли из туалета, и я последовала за Бэйбой через вестибюль в ресторанный зал. Там за столами сидело много пьющих, говорящих, флиртующих людей. При мягком розовом свете все эти люди выглядели спокойными и собранными, их лица совсем не походили на лица завсегдатаев бара Джека Холланда. Было бы здорово, если бы мы заглянули сюда сами по себе, чтобы выпить, посмотреть на людей и полюбоваться украшениями, которые были на некоторых женщинах.
Бэйба привстала на цыпочки и помахала в воздухе рукой по направлению к угловому столику. Я последовала за ней, чувствуя себя несколько неуверенно в туфлях па высоких каблуках.
Из-за столика поднялись двое мужчин среднего возраста, и она представила меня им. Я так и не поняла, кто из них был кто, но даже при таком приятном освещении оба были явно не красавцы. Они уже немного выпили, и на столе перед ними стояли пустые бокалы.
– Как я слышал, вы тоже учитесь в колледже, – обратился ко мне мужчина с сединой в волосах. Мужчина с тёмными волосами в это время делал комплименты Бэйбе насчёт того, как хорошо она выглядит, поэтому я решила, что это и есть Реджинальд, а со мной разговаривает Харри.
– И что вы изучаете?
– Английский язык, – быстро ответила я.
– Как интересно. Я сам более чем просто интересуюсь английским. Сказать по правде, у меня даже есть теория о сонетах Шекспира.
Как раз в это время подошёл официант, чтобы принять у нас заказ.
– Джин с тоником, – сказала Бэйба, изображая для Реджинальда голос маленькой девочки.
– Мне тоже, – сказала я официанту. Он вытер начисто стеклянную поверхность стола и собрал пустые бокалы. Когда он вскоре принёс заказанные напитки, никто из наших спутников сначала не выказал готовности заплатить, потом они одновременно вытащили свои бумажники, и в конце концов заплатил за всё Харри и дал на чай два шиллинга. Джин с тоником оказался на слух лучше, чем на вкус, поэтому я спросила, можно ли попросить мне бутылку апельсиновой воды. Апельсиновый напиток смыл горьковатый вкус джина.
Мне не хотелось говорить о сонетах Шекспира, потому что я знала наизусть только один из них, так что я спросила Харри, приходится ли ему много работать.
– Работать! Нет, я же делаю галантерею… услаждаю жизнь, так сказать. Ха-ха-ха!
Они засмеялись. Я подумала о том, сколько раз ему приходилось уже говорить это и каким истрёпанным должно было быть это выражение.
– Смейся, Кэтлин, ради Бога, смейся, – сказала Бэйба, и я постаралась выдавить из себя хотя бы смешок, но не преуспела.
Потом она сказала, что хочет переговорить со мной наедине, и мы поднялись с ней на крытую ковром лестничную площадку.
– Могу я кое о чём попросить тебя? – спросила она меня там. Она очень серьёзно смотрела мне прямо в лицо. Я была гораздо выше её ростом.
– Конечно, – ответила я, и хотя я уже давно больше не боялась её, я ощутила то самое неловкое чувство, когда кто-нибудь говорил мне неприятную вещь.
– Можешь ты, ради всего святого, не спрашивать этих ребят, читали ли они «Дублинцев» Джеймса Джойса? Это их совершенно не интересует. Они вырвались на вечерок. Ешь и пей всё, что хочешь, и пусть Джеймс Джойс играет на своей собственной трубе.
– Он умер.
– Тогда какого чёрта ты беспокоишься?
– Я не беспокоюсь. Просто я люблю Джойса.
– Ох, Кэтлин! Когда же ты будешь как все?
– Мне он не нравится. Если этот Харри попробует прикоснуться ко мне, я закричу.
– Да он не будет делать этого, Кэтлин. Но сегодняшний вечер мы проведём вместе. Подумай лучше об ужине. Заказана баранина под мятным соусом. Ты же любишь мятный соус, Кэтлин. – Если она хотела поправить кому-нибудь настроение, она могла быть очаровательна. Я отправила её обратно к ним, а сама поднялась наверх и посидела немного перед зеркалом. Просто для того, чтобы хоть какое-то время побыть одной.
Я сидела и думала о всех этих людях внизу, довольных обществом друг друга, но больше всего я думала о женщинах, спокойных, богатых и загадочных. Женщине достаточно просто быть загадочной, если она богата. И совершенно непонятно почему я вспомнила то время, когда мне было лет пять и я каждую субботу надевала чистое бельё и получала чистый носовой платок.
Когда я спустилась вниз, мои спутники уже были готовы уходить. Мы направлялись в пригородный отель, где был заказан ужин.
Бэйба села на заднее сиденье вместе с Реджинальдом. Они всю дорогу хихикали и шептались, а я сидела и смотрела только вперёд, чтобы не заметить, если они будут обниматься или заниматься ещё чем-нибудь в этом роде.
– Так вот, позвольте вернуться к тому вопросу о сонетах Шекспира, – произнёс Харри. И всё время, пока мы ехали к отелю, он что-то бубнил себе под нос. Отель располагался у подножия холмов, окружавших город. Это было белое здание георгианской эпохи, окружённое высокими соснами. На клумбе перед домом росла масса нарциссов. Таких крупных и красивых нарциссов мне не приходилось видеть никогда раньше.
– Надо набрать цветов, ребята, – сказала Бэйба, осторожно ступая в своих туфлях на высоких каблуках по посыпанной мраморной крошкой дорожке. «Ребята»! Как она могла так фальшиво себя вести? Она была уже немного пьяна. Я было решила пойти за ней, так как не хотела оставаться наедине с ними, но на полпути почувствовала, что они рассматривают нас сзади, и не смогла сделать больше ни шагу. Мои ноги не повиновались мне.
– А моя цыпочка симпатичнее, – донеслись до меня Улова Харри, и, когда Бэйба вернулась назад, нюхая букет нарциссов, у меня в глазах стояли слёзы.
– Боже мой, да я ни за что на свете больше не возьму тебя, – пробурчала она.
– А я и сама не пойду больше, – ответила я сквозь зубы.
Перед собственно ужином мы выпили шерри. Мужчины побросали в цель стрелки в баре, а потом Харри выставил за свой счёт выпивку местным парням, которые там были. Надо было видеть, как он раздулся от сознания собственной важности, когда эти парни подняли кружки с крепким пивом и пожелали ему: «Счастливой Пасхи, сэр».
Как Бэйба и обещала, нам подали баранину под мятным соусом, а в качестве гарнира – отварной картофель и зелёный горошек. Реджинальд положил себе сразу три картофелины и попросил официантку принести ему двойной виски.
– Кушай, Редж, кушай, – проговорил Харри с сомнением в голосе. Для нас он заказал красного вина. Оно оказалось горьким, но я простила ему эту горечь из-за его цвета. Было приятно даже только смотреть сквозь бокал с вином на вечернюю зарю, на огонь в камине, выложенном из кирпича, или на блестящие медные сковороды, развешанные по стенам.
– Вы чудесная девушка, – сказал Харри.
«Я ненавижу вас», – сказала я про себя, а вслух произнесла:
– А это великолепный ужин.
– В вас есть артистизм, – сказал он, легонько чокаясь своим бокалом. – И вы знаете что? Я тоже артист по натуре. У меня есть маленькое хобби, и вы знаете, какое?
– Не знаю. – Да и как я могла бы знать?
– Я делаю кресла, прекрасные чиппедейловские кресла из спичечных коробков. Это целое искусство. Вам оно понравится. Вы тоже артист по натуре. Давайте выпьем за это. – Мы все выпили, и Реджинальд произнёс:
– Браво.
– Теперь тебе хорошо? – спросила меня Бэйба, но я оборвала её взглядом.
– Вы знаете, я понимаю вас, – произнёс Харри, придвигая свой стул поближе к моему. Мне было как-то неспокойно в его обществе. Не говоря уж о том, что я презирала его, я чувствовала – он принадлежит к тому типу мужчин, которые придут в ярость, если ты забудешь передать им блюдо с горошком. Я решила пить, пока не напьюсь.
– Ещё картофеля, мисс? – спросил Реджинальд, когда в комнату вошла официантка с блюдом десертов. Он поставил локти на стол и опёрся головой о ладони. Когда принесли заказанный им картофель, он уже почти спал, поэтому она унесла картофель обратно, захватив по пути ещё и его тарелку, и блюдо с хлебом, полное шкурок от картофеля.
– Давай же, доедай скорее свои закуски, – потрясла его за рукав Бэйба, и его круглые маленькие поросячьи глазки сфокусировались на блюде с закусками.
– Конечно, конечно.
Он набросился на закуски, как будто у него не было времени распробовать их раньше. Харри ел с большим разбором. Потом мы выпили кофе по-гэльски, с большим количеством сливок и такой дорогой, что после него мне стало плохо. Затем Реджинальд заплатил по счёту и засунул банкноту в карман передника официантки.
Домой мы возвращались в самом начале одиннадцатого, навстречу нам нёсся поток автомобилей из города. – Сядь поближе ко мне, – раздраженно бросил мне Харри. Как будто я должна была знать, чем мне придётся платить за хороший ужин. Но я повиновалась и придвинулась ближе к нему. Я думала, что самое плохое уже позади, и мы скоро будем дома, в нашей маленькой комнате.
– Ближе, – снова сказал он. По его манере разговаривать можно было подумать, что я собака.
– Но ведь движение такое сильное, – сказала я, – хотя вы и прекрасный водитель.
Я мечтала только о том, чтобы спокойно добраться до дома. Три или четыре раза мы были на волосок от столкновения. Реджинальд начал похрапывать, а Бэйба опёрлась локтями о спинку моего сиденья и стала нести всякую чушь о том, что глупо в наше время сохранять девственность. Она была очень пьяна.
– Что это? – спросила я. Машина остановилась рядом с большим особняком в стиле Тюдоров.
– Это дом, – ответил Харри. Двойные ворота были открыты, он завёл машину во двор и остановил в дюйме или двух от белых дверей гаража. Мы вышли.
Рядом с оградой цвело вишнёвое дерево, газон перед домом был ухожен и мягок.
– Не оставляй меня одну, – прошептала я Бэйбе, когда мы поднимались вверх по лестнице.
– Да заткнись ты, ради Бога, – бросила она мне. Она сняла свои туфли и шла только в чулках на босу ногу. Реджинальд поднял её на руки и внёс в прихожую. Харри включил свет, и мы прошли вслед за ним в гостиную. Это оказалась большая комната с высоким потолком, обставленная дорогой мебелью. В воздухе буквально стоял запах денег.
Мы сняли наши пальто и положили их на диван. Харри нажал на кнопку, и передняя панель бара из махагонового дерева опустилась, открыв перед нами полный набор напитков.
– Что вы предпочитаете? – спросил он.
– Давайте все будем скотч со льдом, – сказал Реджинальд, и Бэйба завопила от восторга. Я промолчала. Я повернулась спиной к ним и рассматривала портрет, висевший над камином. На нём была изображена женщина с вытянутым лошадиным лицом. Его жена, решила я.
– Это моя жена, – сказал Харри, протягивая мне стакан с огромной порцией напитка.
– Как Бетти себя чувствует? – спросил Реджинальд, демонстрируя своё почтительное к ней отношение.
– Прекрасно. Она сейчас отправилась на Запад на чемпионат по гольфу, – сказал он, снимая куртку. Под ней у него оказался вязаный жилет на пуговицах. Он одёрнул его и стал с важным видом расхаживать передо мной. Вся его фигура раздувалась от жира, тщеславия и идиотизма.
«Возвращайся поскорее, Бетти», – молила я женщину с лошадиным лицом, заключённым в дубовую раму.
Харри задёрнул занавеси. Это были самые великолепные занавеси, которые мне когда-либо приходилось видеть. Они были сделаны из плотного бархата и мягкими пышными складками спускались до самого пола. Сверху них был подзор из того же материала. С боков занавеси были окаймлены красными и белыми кистями. Они бы очень понравились маме.
– Да сядь ты, – сказал Харри, и я опустилась на диван с высокими подушками. Он присел рядом со мной и начал гладить мне волосы.
– Тебе хорошо? – спросил он. Реджинальд и Бэйба играли на пианино в четыре руки. Рояльный стульчик был довольно большим, и они уместились на нём вдвоём.
– Я бы хотела выпить чаю, – сказала я. Всё что угодно, только бы двигаться, а не сидеть рядом с ним.
– Чаю? – переспросил он таким тоном, словно это было такое зелье, которое пьют только дикари.
– Пошли, Кэт, приготовим чаю, – сказала Бэйба, вставая с рояльного стульчика и поправляя волосы, чтобы сохранить завитые волны. Харри показал нам кухню и, надутый, вернулся продолжать пить.
– Боже, да я сейчас всё здесь съем, – сказала Бэйба, открывая большой белый холодильник. Когда открылась дверь, внутри вспыхнула лампочка, и мы вдвоём заглянули туда, ожидая увидеть его набитым холодными жареными курами. Но металлические полки были абсолютно пусты, во всём холодильнике стояла лишь формочка со льдом.
– Будьте как дома, – сказала Бэйба, отступая в сторону, чтобы я могла окинуть взглядом внутренность холодильника.
Мы заварили чай, поставили всё на поднос и принесли его в гостиную. Молока тоже не было, по даже чёрный чай лучше, чем ничего.
– Харри, могу я показать Барбаре твои картины? – спросил Реджинальд, и Харри ответил:
– Разумеется.
Реджинальд взял Бэйбу за руку, и они вышли из комнаты. Я зевнула и крикнула им вслед, чтобы они не задерживались.
– Ну наконец-то, – сказал Харри, ставя свой бокал на латунный столик и оглядывая меня с головы до ног. Я сидела, положив ногу на ногу и скромно опустив руки на колени, но внутри меня всё дрожало. Он сел на диван и страстно поцеловал меня в губы.
– Ну давай же, – сказал он и попытался снять одну мою ногу с другой. Его лицо было освещено светом, падавшим из-за спины, и его улыбка получилась какой-то странной.
– Не надо. Давайте лучше поговорим, – сказала я, пытаясь держаться непринуждённо.
– Я расскажу тебе сказку, – предложил он.
– Хорошо. Расскажите. Я люблю сказки, – улыбнулась я и взяла протянутый им стакан. Разговор я всегда смогу поддержать. Говорить. Говорить. Говорить. Всё будет хорошо, а потом я так или иначе попаду домой и замолю свои грехи в церкви.
– Ты слушаешь? – спросил он. Я кивнула головой и снова скрестила ноги. Он взял меня за руку, и я настроилась на мирный разговор. Он начал:
– Давным-давно, жили-были на далёком острове петух, лиса и кот…
Рассказ оказался не очень длинным, и хоть я и не поняла его полностью, но до меня всё же дошли вся его грязь и двойное значение, а также то, что наш хозяин грязный, ужасный и глупый человек.
Я вскочила с дивана и истерически крикнула:
– Я хочу уйти домой.
– Холодная сучка. Просто холодная сука, – сказал он, прикладываясь к стакану.
– Вы гнусный и чудовищный человек, – сказала я. Я уже не владела собой.
– Тогда какого чёрта ты увязалась с нами? – спросил он, а я подошла к двери и позвала Бэйбу. Она спустилась по лестнице, застёгивая на шее золотую цепочку.
– Я хочу вернуться домой, – ожесточённо произнесла я, – где Реджинальд?
– Он уснул, – ответила она. Потом взяла свои туфли со столика в прихожей и вошла в комнату за нашими пальто.
Она спросила Харри, может ли он отвезти нас домой, и он надел куртку и вышел, раздраженно поигрывая связкой ключей.
Было приятно оказаться на улице и увидеть газон перед домом, залитый лунным светом. Этот газон и лунный свет были полны достоинства. Жизнь была прекрасна, только если удаётся встретить прекрасных людей. Жизнь прекрасна и полна надежд. Надежд, которые питает любой человек, когда он смотрит в летний день на цветник, полный великолепных голубых цветов, растущих у основания необыкновенно прекрасного фонтана. А воздух между тем полон играющих серебряных брызг, орошающих этот синий ковёр из цветов.
Я села на заднее сиденье. Он вёл автомобиль на очень большой скорости и, как мне показалось, был не прочь угробить нас.
На углу нашего переулка Бэйба сказала, что мы выйдем здесь, потому что, заехав в наш узкий переулок, ему было бы трудно развернуться.
– Спокойной ночи, Барбара. Ты хорошая девочка и, если тебе понадобится моя помощь, сразу же звони мне, – сказал он ей, а мне пожелал только спокойной ночи.
Мы быстро шагали по улочке. Похолодало, и садики могло побить морозом. Ярко светили луна, звёзды и уличные фонари, поэтому шторы на всех окнах были тщательно закрыты. Только из одного окна пробивалась полоска света и оттуда же доносился детский плач.
– Слава Богу, у нас есть чем перекусить, – сказала Бэйба, доставая откуда-то из-под пальто полотенце с парой помидоров, половиной цыплёнка и куском ветчины.
– Откуда ты всё это раздобыла?
– Когда я уходила с Реджем. Он сразу же заснул, а я пошла бродить по дому и в шкафчике на кухне нашла все эти вкусности.
Она дала мне помидор. Я вытерла его о рукав пальто и надкусила. Он оказался сладким и сочным, и я обрадовалась этому, потому что после всех этих крепких напитков меня мучила жажда.
– Что случилось с тобой? – спросила Бэйба.
– Что случилось! Да этого мужика надо было бы пристрелить, – ответила я.
– Если он вёл себя как помешанный, то почему ты не влепила ему пощёчину?
– А ты бы ударила Реджинальда?
– Нет, не ударила бы. У нас с ним всё прочно. Мне он нравится.
– Он женат?
– Разве у нас было бы прочно, если бы он был женат? – жёстким тоном спросила она меня.
– Он похож на женатика, – сказала я, но мне было совершенно всё равно. Мне было хорошо. Всё уже кончилось, и вот мы шагаем по тротуару под деревьями, возвращаясь домой в час ночи. Завтра воскресенье, и можно будет встать попозже. Я даже пританцовывала на ходу, потому что я была счастлива, помидор оказался вкусным, а жизнь только начиналась.
Впереди нас у тротуара стоял небольшой чёрный автомобиль. Похоже было, что он стоял либо у нашей калитки, либо у следующей. Когда мы подошли поближе, я увидела, что боковое стекло опускается, а когда мы поравнялись с машиной, я увидела, что внутри сидит он. Он улыбнулся нам и открыл дверь. Я рванулась к нему.
– О, мистер Джентльмен, – удивлённо произнесла Бэйба.
– Привет, – сказала я. Он выглядел очень усталым, но обрадовался нам. Это было понятно по выражению его глаз. Они сияли.
– Довольно поздний час для возвращения домой, – заметил он. Он смотрел только на меня.
– Да, поздновато, – сказала Бэйба, заходя в калитку. Она не дала себе труда придержать её, а просто захлопнула.
– Оставь ключ в двери, – сказала я ей вслед. Я села в автомобиль, и мы прижались друг к другу. Но нам здорово мешал рычаг переключения передач, поэтому мы перебрались на заднее сиденье. Когда он поцеловал меня, я ощутила холод его кожи.
– Ты пила, – сказал он.
– Да, пила. Мне было так одиноко, – ответила я.
– И я. Не пил, но чувствовал себя одиноким, – и он снова поцеловал меня. Его губы были холодными, приятно холодными, как лёд в бокале коктейля.
– Расскажи мне всё, – сказал он, но прежде чем я смогла начать говорить, а он слушать, мы слились в долгом объятии. Целуясь, я приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на него. Свет уличного фонаря заливал весь салон автомобиля. Его глаза были плотно закрыты, ресницы трепетали, а его бледное, словно вырезанное из камня лицо было лицом очень старого человека. Я тоже закрыла глаза и думала только о его губах, его холодных руках и о горячем сердце, бьющемся под его курткой и накрахмаленной рубашкой. И только в этот момент мне пришло в голову снять своё пальто и продемонстрировать ему мою блузку. Он поднял танцевальные рукава и покрыл мои руки поцелуями от запястий до локтей.
– Давай куда-нибудь поедем, – попросил он. – Но куда?
– Выедем за город и полюбуемся на море.
Мы перебрались на переднее сиденье, и он включил мотор.
– Ты долго ждал меня здесь? – спросила я.
– С полуночи. Я спросил вашу домохозяйку, когда вы придёте домой.
– Ты не прислал мне даже строчки из Испании, – сказала я.
– Это так, – подтвердил он, – но я думал о тебе почти всё время.
Он взял меня за руку. В том, как он взял меня, были одновременно и нежность, и страстность. Когда потом он поцеловал меня, моё тело растаяло. Оно стало мягким, текучим, податливым.
И хотя было приятно сидеть рядом с ним, глядя на море, я представила нас где-нибудь в другом месте. В лесу, среди деревьев, в обнимку на берегу лесного ручья. На зелёной лужайке, окружённой зарослями папоротника.
– Так вас исключили? – мимоходом спросил он.
– Да, мы написали мерзкую записку, – сказала я. И покраснела, представив, что Марта могла рассказать ему во всех подробностях.
– Ты просто забавная маленькая девчонка, – сказал он и улыбнулся.
Сначала я было возмутилась, что он назвал меня забавной маленькой девчонкой, но потом нашла, что это звучит очень ласково. Да и вообще всё, что он говорил, было тронуто печатью ласки и очарования.
Вот так мы встретили рассвет над Дублинским заливом. Это был холодный рассвет, под нами серело пустынное море. Мы сидели так несколько часов, перемешая разговоры объятиями и сигаретами. Мы приходили в восторг от зелёных огней пароходов, стоящих в гавани; мы смотрели друг на друга в предрассветной полутьме и шептали друг другу любовные слова. Потом наступил рассвет, а когда первая чайка поднялась в воздух, зелёные огни все разом погасли.
– Хотел бы ты, чтобы весь день светила луна? – спросила я.
– Нет. Я люблю утро и дневной свет.
Его голос был уже печальным, сонным и отсутствующим. Он снова удалялся от меня.
Когда мы приехали сюда, он поставил автомобиль между двух дюн, поросших жёсткой травой. Теперь он быстро, опытной рукой развернул его. Мы ехали прямо по плотному песку. Прилив прибывал, и я знала, что он сотрёт вскорости следы наших колёс, и я никогда уже не смогу вернуться на это место и найти их. Мы тихо сидели, уже внутренне отстранённые друг от друга. С мистером Джентльменом всегда было так. Когда всё казалось идеальным, он ускользал, словно не мог вынести, когда всё было хорошо.
Мы остановились у калитки нашего дома. Мне ужасно хотелось пригласить его к завтраку. Но я боялась Джоанны.
– Мы по-прежнему друзья? – нерешительно спросила я.
– Конечно, – ответил он и улыбнулся мне. Мы договорились встретиться во вторник.
– Ты сейчас поедешь домой? – спросила я.
– Да.
Он выглядел печальным и холодным, и мне захотелось сказать ему об этом.
– Думай обо мне, – сказал он, трогая автомобиль с места.
Когда я вошла в дом, Джоанна варила сосиски. Увидев меня, она перекрестилась. Я съела завтрак и сразу же отправилась спать. Это было первое воскресенье, когда я не пошла в церковь.
