Текст книги "Цифровые грезы"

Автор книги: Эдмундо Сольдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Себастьян мог провести с ней долгие годы, даже и не помышляя о браке – ему было достаточно того, что она принадлежит ему. Кроме того, спешить было некуда, поскольку Никки всего десять месяцев назад пережила тяжелый развод. Ее «экс» был настоящий деспот, и она, по ее собственным словам, только-только излечилась от страхов, но душевные раны были еще слишком свежи. Тем не менее однажды в «Tomorrow Now», модном молодежном баре, куда они время от времени заглядывали (Себастьяну было двадцать семь, а Никки двадцать два), она, захмелев от текилы, принялась кокетничать с приятелем. Себастьян напился и закатил грандиозный скандал – совершенно потрясающую сцену ревности. Тогда Никки внезапно схватила его за шею и сжала в руках серебряную цепочку – с распятием и английской монетой 1891 года с изображением королевы Виктории (подарок мамы к получению степени бакалавра), – затем, расстегнув замок, надела на цепочку золотое кольцо, которое перед этим достала из сумочки, и спросила, хочет ли он на ней жениться. Себастьян, заикаясь, забормотал в ответ, что так, мол, дела не делаются и это он должен просить ее руки. Да, но от тебя пока дождешься, так мхом покрыться можно. Друзья зааплодировали, Себастьян покраснел как рак, привлек ее к себе, поцеловал и сказал, что да, он хочет жениться и что просто-соврешенно-спятил-от-любви. Потрясающая она, эта Никки, вечно все делает по-своему.

Он ускорил шаг. За мостом муниципальному освещению явно недоставало жизнейных сил. Река являлась границей, отделявшей светлый, живущий яркой жизнью город от сумрачной, серой как тень, стороны – зоны тени. Кварталы обветшалых домов, где обитали те, кто выбрался из нищеты, но так и не смог завершить прыжок к экономической стабильности – освещенные голубым сиянием телеэкранов окна, припаркованные на улице бразильские «фольксвагены», разбросанные по тротуарам детские велосипеды, шляющиеся там и тут наглые псы и бродячие коты. А еще полуночные крики, пьяные мужья и избитые жены да юнцы, с запудренными кокаином мозгами. Нужно вкалывать, чтобы переехать за пять кварталов отсюда, на другой берег реки, к рекламе и свету, нужно вытащить Никки из этого района проигравших. О долгах думать не хотелось. Было чистым безумием согласиться на тот тур в Антигуа, хотя, с другой стороны, они здорово оторвались. И компьютер…

Он с улыбкой миновал последний перед домом квартал. Даже мысли о Никки делали его счастливым. Стоило только представить, как она ждет его дома – кожа цвета корицы, горячее тело, что так отчаянно боролось с полнотой, проигрывая сражение за сражением (у нее упрямо толстели бедра и попка), короткие черные вьющие волосы и высокий рост (она была немного выше Себастьяна даже босиком). Осьминожка моя, прошептал он, чувствуя, как на него снова налетает шквал любви, от которого исчезал, проваливаясь в небытие, окружающий город, а сам он оставался обнаженным и беззащитным перед безжалостностью дня. Я хочу видеть мою малышку-осьминожку. Ее вид успокаивал его, потому что, к чему скрывать – брак вовсе не являлся для него источником той уверенности, которую мог внушать в старые добрые времена, он лишь усиливал и обострял желания. А также преумножал страх ее потерять. Никки ежедневно отправляла ему по меньшей мере два e-mail – полунежные, полупорнографические, – она писала, что принадлежит ему и что «твой язык творит со мной чудеса». Он читал и перечитывал строчки, пока не уставали глаза, и, наконец, успокаивался. На несколько минут. Потому что чуть погодя уже начинал ждать новое письмо и сердито спрашивал, какого черта она там возится, с кем сейчас болтает, кто наслаждается видом ее одежды и лица или просто беседой с ней, и не пришел ли тот жуткий день, когда он по возвращении домой не обнаружит там ее вещей, и только шлейф духов будет сопровождать его по опустевшим комнатам. Может, причиной всему ее независимость и агрессивность, что она сама себе хозяйка и во всех смыслах выше его? Потому что Никки представляла собой тот тип женщин, которые в юности прошли бы мимо него, даже не удостоив взглядом. Да и в день их знакомства в спортклубе он раза три оглянулся, чтобы удостовериться, что она смотрит именно на него, а не на кого-то за ним. И когда, закончив тренировку, он подошел к ней – дрожащий от волнения, неловкий и неимоверно смущенный – с дежурной фразой, что-то вроде «кажется мы где-то встречались», она, в мокром топе, с длинными, покрытыми зеленым лаком ногтями, ответила, нет, это ты только что придумал, а на самом деле ты хочешь заполучить мой телефон и пригласить меня куда-нибудь в выходные, возможно в ближайшие, – то он сразу понял, что они с ней в разных весовых категориях.

Свет не горел.

Открыв дверь, Себастьян остановился на пороге и оглянулся на раскинувшийся через улицу парк, пробежав взглядом качели, горки и скрипящие карусели, на которых они иногда сидели звездными ночами и делились воспоминаниями детства и юности, рассказывая о разбитых в первых школьных влюбленностях сердцах. Осьминожка моя. Какой-то парнишка в сгущающихся сумерках запускал змея; змей дрожал и, наконец, поднявшись ввысь, скрылся из виду, подхваченный беспокойным ветром. На площадке слева кучка ребят из квартала по ту сторону парка играла в баскетбол. Себастьян видел, как один из них то и дело подбегал к загородке, где, не выключая мотора, притормаживали машины, и быстро передавал что-то водителю, после чего автомобиль срывался с места и исчезал вдали. Соседка сверху, толстуха по прозвищу Большая Мамушка, что почти каждую ночь бурно занималась любовью с мужем, говорила, что эти пацаны торгуют наркотой. Еще она была уверена, что оскорбляющие Монтенегро граффити, которыми пестрели стены домов по ту сторону парка, тоже их рук дело.

Президент-убийца – мы не забудем твоих мертвых. Монтенегро продался янки. Кока наша, возродить ее – наш долг.

Вот дурень – как он мог позабыть? Уже несколько недель Никки возвращалась домой позже него. После занятий она шла в адвокатское бюро, где подрабатывала помощницей адвоката и где доктор Доносо (галстуки от Calvin Klein’a волосы с проседью) пожирал ее взглядом с едва сдерживаемой похотью. Не нужно было позволять ей там работать. Хотя, кто его спрашивал? Никки не обращалась к нему за советом – просто поставила в известность и точка.

Не следует делать поспешных выводов.

Себастьян включил телевизор, шли «Флинстоуны». В гостиной витал легкий, аромат орхидей – Никки предпочитала именно этот освежитель воздуха. Голубоватый свет экрана уютно растекся на журнальном столике в центре, на книжных полках и на еще не политых сегодня цветах. С подсвеченным пространством аквариума за спиной – вялые, словно вечно утомленные жизнью скалярии и меченосцы, тупые и без малейших признаков со-знания – Себастьян плюхнулся на диван и предался размышлениям о телах без голов и о головах без тел.

Глава 3

Голова Летиции Каста и тело Субкоманданте Маркоса[13]. Голова Диего Марадоны и тело Анны Курниковой. Троцкий и Сельма Хайек. Маргарет Тэтчер и Варгас Льоса. Дженнифер Лопес и Ральф Файнс. Президент Монтенегро и Дэйзи Фуэнтес. Мать Тереза и Туто Кирога[14]. Жоан Маноель Серра и Шакира. Кэмерон Диас и Андре Агасси. Эдуардо Галеано и Аранта Санчес-Викарио.

Продажи воскресных изданий заметно возросли и большая часть успеха, безусловно, принадлежала цифровым коллажам Себастьяна. Сам же он предпочитал считать, что коммерческому успеху способствовал «Фаренгейт 451», журнал, который, несмотря на не слишком вдохновляющий уровень своего черно-белого предшественника (Элисальде беззастенчиво крал материалы печатных и электронных версий бразильских и аргентинских журналов), достиг высот графического дизайна, которыми заслуженно гордились как Алиса, так и Джуниор (фотографии и цвет оказались способны продать даже самые что ни на есть посредственные тексты).

Тем не менее Себастьян не был склонен сильно недооценивать и роль, сыгранную его Цифровыми Созданиями. Сотворенные им Химеры – как окрестил их Браудель – пользовались заслуженной славой и узнавались с первого взгляда благодаря отличной технике исполнения и насыщенным цветам. Себастьян был сам не свой до ярких оттенков. Ему хотелось раскрасить город так же, как он раскрашивал свои фотографии: фасады домов в ярко-желтый, здания в бирюзовый, церкви в оранжевый. Город и Химеры нуждались в сочных гиперкинетических красках киберстиля, чтобы ожить и затопить сетчатку зрителя ослепительными броскими цветовыми мазками, встряхнуть его нервы, как если бы он во время грозы схватился за опору линии высоковольтки.

Себастьян никогда публично не объявлял себя автором этой страницы. Максимум, что он себе позволял, это по окончании работы над Цифровым Созданием недели спрятать свою подпись – стилизованное «S» (нечто наподобие интеграла – вытянутое тело буквы и коротенькие загнутые хвостики) – в потайном уголке рамки. Что-то вроде плэйбойского кролика, разве что найти подпись Себастьяна было несколько сложнее: иногда при помощи масштабирования он так уменьшал значок, что обнаружить его невооруженным глазом становилось практически невозможно. Он предпочитал сохранять анонимность: быть творцом втайне от других – зона тени давала ощущение власти и могущества, оберегала от нежелательного внимания и создавала впечатление, что он кукловод, приводящий своих кукол в движение при помощи тянущихся от его пальцев нитей. Тем не менее на улицах его частенько останавливали и, окидывая восхищенными взорами, спрашивали, не он ли творец Цифровых Созданий. А что делать – городок маленький, слухи в нем распространяются быстро. Себастьян отрицал свою нричастность, поражаясь растущей славе и полагая, что магия будет разрушена, как только выяснится, что любой, обладающий приличным компьютером и мало-мальскими познаниями в Photoshop’e, вполне способен делать то же, что и он. В «Tomorrow Now» у него даже просили автограф. Себастьян не уставал удивляться этому. Так же, как и рассекающим небо самолетам – как это им удается? – или, когда его выдергивал из дневной дремы назойливый телефонный звонок во время сиесты, а он, еще погруженный в ступор, изумлялся звучащему в трубке голосу – на каких частотах, в каких мирах обитал этот голос? Многие (большей частью пожилые, нежели молодые) все еще испытывали благоговейный трепет перед компьютером, этим стилизованным монстром, что дни и ночи напролет извергал из себя e-mail, игры, отчеты, бюджетные сводки, романы и цифровых созданий – и так ad infinitum [15]. Рио-Фухитиво, несмотря на кажущуюся прогрессивность и урбанизацию, на самом деле был обычным провинциальным городком. Техническая революция застала нас среди навоза, подумал Себастьян, цитируя Пикселя. Даже забавно, что кто-то мог подумать, будто для его детей все это будет совершенно естественным.

В четверг утром в «светлой комнате» зазвонил телефон, и женщина попросила позвать Себастьяна. Браудель, рисовавший на своем компьютере в CorelDraw (пустынная площадь, окруженная обломками колонн – идеальная картинка для рекламы какой-нибудь страховой компании), попросил ее подождать и спросил Пикселя, скачивающего с сайта fitness-centerfolds.com фотографию Кори Надин, видел ли тот Себастьяна.

– А кто его спрашивает?

– Я журналистка из Ла-Паса, мы хотим взять у него интервью.

– Он где-то здесь. Я его видел буквально несколько минут назад.

Вскоре появился Себастьян с журналом «Hola» в руке. Пиксель окинул его любопытным взглядом. Он создал чудовище: еще совсем недавно Себастьян впервые появился в их издании и с присущей его возрасту самоуверенностью пожаловался на какую-то ерунду. Прошло немного времени и голова Че и тело Уэлч слились в цифровом мире, став неотъемлемыми частями друг друга. Сейчас Себастьяна искала слава, в то время как он, без чьей проницательности Химеры никогда не шагнули бы с экрана компьютера и не обрели бы самостоятельную жизнь, был немилосердно забыт на обочине. Да, он создал чудовище, создающее чудовища.

– Что-то стоящее? – с деланным безразличием спросил он, как только Себастьян повесил трубку.

– Нет, – ответил тот, – я дал понять, что реклама мне ни к чему.

На самом деле звонок его заинтриговал. Женщина сразу заявила, что речь идет вовсе не об интервью, а о «крайне интересном предложении». Они договорились встретиться сегодня же после обеда в кафе где-нибудь подальше от центра. От их разговора он ничего не потеряет.

Пиксель заметил про себя, что даже чудовище может невзначай оказаться в чьем-то желудке. Это он вынес из игры Pac-Man.

Выходя из редакции, Себастьян столкнулся с Алисой и Валерией Росалес. Они горячо спорили. Росалес вела свою колонку и с явным удовольствием постоянно влипала во всевозможные передряги, вытаскивая на свет божий факты коррупции в городском правлении, синдикатах, мэрии, префектуре и всяческих общественных организациях, в которых только можно было заподозрить их наличие (то есть вообще во всех без исключения организациях).

Себастьян недавно просил у Алисы повышения зарплаты. Ей ничего не стоит убедить Джуниора. Однако она была так погружена в дискуссию, что Себастьян молча проследовал своей дорогой.

Стены «Медитерранео»[16] пестрели фотографиями актеров золотого века Голливуда. Это было маленькое уютное кафе, насыщенное запахом свежемолотого кофе и сигарет. Народу было немного, и Себастьян узнал звонившую ему женщину, как только переступил порог. Он подошел к ее столику в глубине помещения и остановился.

– Исабель Андраде, – она протянула ему руку.

На женщине были замшевые сапожки, черная мини-юбка и блузка цвета морской волны с волнующим V-образным вырезом. Себастьян заметил, что у нее были такие же тонкие брови вразлет, как и у Никки. Итак, она поднялась и протянула ему руку.

– Бонд. Джеймс Бонд, – весело оскалившись, ответил он, не в силах удержаться от шутки.

Убранные в пучок светлые волосы, шейный платок: как стюардесса или администратор банка. Иные нашли бы ее красивой, но не он. Нет, она красива, конечно, но такой безобидной, неопасной для него красотой.

Себастьян глубоко вздохнул (иногда ему не хватало воздуха – странно, он вроде не так уж много курил и время от времени заглядывал в спортзал; наверное, нужно бы обследоваться) и сел. Заказал себе лимонад, Исабель попросила кофе с молоком.

– Я вас слушаю, – подтолкнул ее к разговору Себастьян.

Исабель оглянулась, словно проверяя, не шпионит ли кто за ней и, достав из сумочки фотографии, выложила их на стол. Снимки были сделаны на какой-то вечеринке. Перед Себастьяном предстали довольные лица известных политиков – в руках пиво, на столах блюда с закусками, жарким и плошки с llajwa[17]. У Себастьяна забурчало в животе, сейчас он, пожалуй, не отказался бы от хорошего сэндвича с сыром и ветчиной. Интересно, ждет ли его очередной e-mail от Никки? Он задумчиво повертел в пальцах пластиковую розу, торчащую из вазочки в центре стола. Снятся ли андроидам искусственные розы?

– Ну?

У Исабель оказалась еще одна фотография. Она осторожно показала ее Себастьяну, так и не выпустив из рук. Действие явно происходило на той же вечеринке. На снимке президент Монтенегро поднимал бокал вместе с Игнасио Сантосом, известным под кличкой Торговец Пудрой. Глаза навыкате, нос, словно перебитый в драке, подбородок как у Пепе Кортисоны[18], брюшко – как у бизнесмена, у которого нет времени на занятия спортом, но который обладает достаточной властью, чтобы не слишком обращать внимание на фигуру. Да, это он, Торговец. Это была та самая пресловутая фотография, о которой кричали все газеты и информационные телеканалы: фотография Наркогейта (журналисты, наверное, обладают самым неразвитым воображением среди земных существ; со времен Уотергейта их мозги разбил паралич и теперь они без устали штампуют названия кризисов по стандартной схеме). Фотография, доказывающая связь Монетенегро с наркотрафиком, подтверждающая, что его предвыборная кампания была профинансирована из казны Торговца. С помощью этого снимка Уилли Санчес, лидер Cocaleros[19] смог бы начать ответную кампанию, обвинив президента в лицемерии и двуличии – одной рукой он выкорчевывает плантации коки, прогибаясь перед янки, а другой обнимается с нарками.

Себастьян бережно, словно реликвию, поднес фотографию поближе – это был оригинал. Хотя, конечно, реликвией была не сама фотография, а ее негатив. Уникальность присуща лишь негативам – ведь довольно и одного, чтобы распространить снимок по всему миру. Исабель теребила выбившийся из прически локон.

– А вы могли бы?.. – проговорила она, подбирая слова, – вы могли бы сделать так, чтобы Генерал исчез с фотографии?

– Отчего же нет – могу. Конечно могу, это делается элементарно. Настолько, что я не очень понимаю, зачем вам понадобились все эти хлопоты – искать меня, договариваться о встрече…

– Не думайте, что мы не пытались справиться своими силами. У нас кое-что даже получалось, но все равно – кое-где не сходятся цвета, кое-где остается заметная тень от исчезнувшей фигуры. Тогда мы вспомнили древнюю мудрость: кесарю – кесарево. Если можно нанять Пикассо, так зачем мучиться с малярами?

Исабель улыбнулась. Себастьяну было отлично известно, что стоило кому-то похвалить его искусство, как он делался почти ручным (именно так его окрутила Никки). Кроме того, было ясно как день, что манипулировать изображением на компьютере может любой, но все равно останутся мельчайшие следы, отличающие настоящего художника от толпы посредственностей. Цвет выводимых на экране областей должен определяться числами, чья точность иногда достигает шести де-сятичных знаков. А еще игра света, то, как тень падает на объект и как сам объект отбрасывает тень… С первого взгляда все кажется таким простым, но это далеко не так.

– Кто хочет меня нанять?

– Естественно, это конфиденциальная информация.

– Не беспокойтесь, я понимаю.

– Министерство информации. Я работаю в Цитадели.

Так значит, это правда, что Цитадель снова в деле и на этот раз в руках правительства.

Ему пришло в голову, что Исабель самым невинным образом просит его об отнюдь не невинных вещах. Вот оно, бесстыдство их времени, продажность, о которой неведомо разве что детям. Может быть, отчасти вина лежала на Элисальде: все знали, что он находится на содержании министра правительственного кабинета – Сальмона Барриоса – и тот выделяет ему ежемесячное жалование за защиту своей агрессивной политики искоренения коки в мягко говоря посредственных передовицах «Фаренгейта 451». Джуниор был в курсе, но говорил, что на данном этапе не может ничего предпринять, поскольку журналисты, мол, слишком мало зарабатывают, так что им ничего не остается, как поддаваться коррупции (не самый убедительный довод – а как же Валерия Росалес?). Он клялся, что если бы был в состоянии платить Элисальде больше, то ни за что не потерпел бы подобной ситуации. И эта работающая на правительство женщина наверняка отлично знала об Элисальде и ему подобных и естественно полагала, что содержимое сундуков государственной казны способно купить любого журналиста, а уж эти самые сундуки всегда открыты для таких дел.

Исабель назвала сумму, и Себастьян в смущении признался себе, что идея привлекает его все больше. Хотя, может, стоило еще немного поразмыслить? Для Пикассо цифровой фотографии эта была работа на один зубок. Никто и не узнает, а у него появятся несколько лишних песо на оплату части долгов и на то, чтобы сделать сюрприз Никки – ужин в роскошном ресторане, шикарное нижнее белье и духи. Или, может, стоило еще немного поразмыслить?

– Конечно, все это останется строго между нами.

– А как вы поступите с фотографией?

– Занимайтесь своим делом, а я займусь своим.

– А как же негатив? Ведь что бы я ни навертел с фотографией, пока существует негатив…

– Занимайтесь своим делом, а я займусь своим.

– Ладно, посмотрим, что я могу сделать.

– Отлично. Кажется, мы начинаем друг друга понимать. Встретимся завтра в это же время.

– Пока что я ничего не обещал. Я только сказал, что посмотрю.

Исабель положила на стол несколько песо и встала.

Себастьян остался со снимком в руках, невольно возвращаясь к мысли, что есть продажность и продажность, что его случай не идет ни в какое сравнение со случаем Элисальде, что это всего лишь разовая работа, единичная халтурка. Он успокаивал себя тем, что запечатленная на фотографии встреча уже канула в Лету и исчезла в тумане времени, задержавшись в реальности только на этом бумажном прямоугольнике, и пропадет окончательно и бесследно, когда он приложит к этому свой талант, искусство и вероломство.