Текст книги "Пять к двенадцати"

Автор книги: Эдмунд Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

У Дайона с собой имелось более чем достаточно денег, чтобы заплатить за вечер с серьезной попойкой. Это не было его основным намерением, но, по крайне мере, планом номер семь, на тот случай, если предыдущие шесть планов рухнут. Большую часть недели ему приходилось быть сквайром доми Джуно и, надо сказать, не без удовольствия для себя. Когда она не состояла на дежурстве, а чаще всего это было именно так, они занимались любовью, осторожно изучая друг друга, следя за душевным состоянием партнера, за тем. когда можно продвинуться вперед, а когда надо сдать назад. Ошибки были минимальны – оба уравнивали свои скорости достаточно хорошо.

Однажды вечером, развлечения ради, они улетели в Париж, просто потому, что Дайону захотелось прогуляться вдоль Сены, поесть французских булочек с сырым луком и посетить какое-нибудь музыкальное заведение на Елисейских полях. Джуно была изумлена этим предложением, но и только.

Но сегодня... Сегодня вечером Джуно находилась при исполнении своих служебных обязанностей – или, лучше сказать, делала карьеру, лично участвуя в небольшом, для узкого круга, научном семинаре по проблеме раннего обнаружения отклонений в поведении потенциальных правонарушителей. Совещание происходило в Кембриджской психолаборатории, и в нем, без сомнения, должны были принять участие говорливые психологи-профессионалы и большегрудые офицеры порядка с выражением крайней серьезности во взоре. Дайон искренне желал, чтобы Джуно получила от всего этого удовольствие.

Но, как говорится, ночи не нужны инъекции жизни – и Дайон направился в "Виват жиган!", где кроме основного зала имелись солярий, спальни, сдаваемые парочкам на час-другой, и парилка в полуподвальном этаже.

Сам бар был почти пуст – длинный, замечательно отвратительный бар, с настоящим кафелем двадцатого века, древними дубовыми панелями и тускло-красными неоновыми лампами. В нем был даже столетней давности музыкальный автомат (используемый только в декоративных целях) и синтетические опилки на полу. Дайон считал, что здесь можно в максимальной степени ощутить атмосферу века мужского превосходства.

Однако он был в восторге не столько от самого заведения, сколько от его хозяина. Бармена звали просто Безымянный – поскольку большую часть времени он и сам не мог вспомнить свое имя. Это был толстый с бессмысленным выражением лица мужчина, выглядевший как человек ста семидесяти трех лет от роду, срок действия последней инъекции жизни которого истек полвека назад. На самом деле он был в точности ровесником Дайона и к тому же последним из политических убийц Англии. Около десяти лет назад Безымянный из лазерной винтовки разрезал пополам министра творческой деятельности, за что получил всеобщую известность, анализ первой степени и вечный запрет на инъекции жизни.

Среди праздношатающихся жиганов он был знаменитостью и считался чем-то вроде героя. Одна стена бара была полностью покрыта кое-как намалеванной цитатой, описывающей его преступление и последовавшее затем наказание. Цитата была обезображена припиской, провозглашавшей Безымянного матерью-героиней Советского Союза десятой степени. Стало уже традицией, что жиганы, впервые посещавшие бар, ставили свои подписи под этим текстом, присоединяясь тем самым к протесту против прогрессирующего засилия женщин. Его преступление вовсе не означало, что Безымянный имел что-то лично против предыдущего министра творческой деятельности (которая ныне, конечно же, покоилась в Вестминстерском аббатстве). Но она была доминантой из доминант и несла ответственность за принятие акта об ограничении занятости. И то и другое было прекрасным мотивом для убийства.

Согласно легенде, Безымянный когда-то считался великолепным архитектором. Но, разумеется, это была сугубо женская работа. В результате – большая шутка с лазерной винтовкой, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Пива, – потребовал Дайон, опираясь о пустой конец стойки бара. Лёвенбрау особого. Холодного.

Безымянный бесстрастно нашел нужную бутылку, с видом нейрохирурга, ищущего скальпель, выбрал стакан и налил в него пива:

– Полтора льва.

Дайон высыпал на стойку несколько монет:

– Себе нальешь?

– Danke schon [Большое спасибо (нем.)], жиган. Это будет стоить уже три. Лёвенбрау – лучшая, черт побери, комариная моча из тех, что здесь подаются. Кто может позволить себе пить его, кроме тебя, меня и доминант, если бы им вздумалось заглянуть в эту трущобу? – Профессиональным жестом Безымянный одним глотком опорожнил свой бокал.

При звуках слова "Лёвенбрау" трое жиганов, сидевших у дальнего конца стойки, неловко придвинулись поближе. Ясное дело: парень, который расплачивается с такой щедростью, – это сквайр, изображающий из себя жигана.

– Самое лучшее, – сказал один из них развязным тоном, – было бы стерилизовать всех инфр. Конечно, тут нужны большие силы, но дело того стоит. Это нокаутирует доминант.

– Квадратный корень из ничего, – сказал другой, – во имя процветания человеческой расы.

– Ты прав, дружище, – сказал третий. – Нам нужно лишь схватить избранных высокопоставленных доминант, вколоть им полную дозу антистерилизатора, накачать нескольких сквайров афродизиаками, чтобы они осеменили доминант со всем возможным энтузиазмом, и потом посмотреть, как начнут расти их животы. Харакири для верхушки. Ха-ха.

– Переключись, – сказал Безымянный. – Ерунду городишь. Трахать они тебя хотели. Дайон оглядел жиганов.

– Поскольку я состою при даме, парни, – сказал он, – деньги у меня водятся в избытке. Делайте выводы. Что это будет – свободный стиль, каратэ, кун-фу или лёвенбрау для всех, кто захочет упиться до смерти?

– Говорит как жиган, – сказал парень, грезивший о стерилизации доминант. – Пять лёвенбрау, Безымянный. Это лучшее, что можно услышать в Земле Обетованной.

Дайон опустошил свой стакан и кивнул. На стойке появились пять чистых стаканов, бутылки зашипели, и на время трое жиганов сделались кровными братьями.

– Джентльмены, – сказал Дайон, поднимая второй стакан. – Я представляю собой мужчину эпохи Возрождения.

– Мужчину эпохи Возрождения, – повторила троица в унисон.

– И вы знаете, что можете сделать с ним, – продолжал Дайон, поставив стакан. – Потому что, Дорогие друзья по выпивке, вы и я – шакалы. Мы злоупотребили оказанным нам гостеприимством. Мы трусы из трусов. Мы последние отбросы человечества. Потому что доминанты что-то могут, а мы нет.

– Выпьем за это, – сказал Безымянный с энтузиазмом.

Дайон посмотрел на него:

– Как, черт побери, тебя зовут?

Безымянный секунду или две поскреб затылок.

– Джеймс Фламинго Бонд, – ответил он. – А как, черт побери, зовут тебя?

5

Чем больше бутылок лёвенбрау было выпито, тем прочнее становилось кровное братство. Три жигана – худосочные, бледные как смерть создания, выглядевшие так, будто их отлили из одинакового пластика, – назывались Пандо, Гарвил и Тибор. Ни один из них не занимался полезным трудом. Они жили уборкой мусора, мелким воровством и проституцией. Но, несмотря на то что Дайон пал так низко, что стал сквайром, они великодушно его простили. Деньги не пахнут.

– Все, что нам нужно, – сказал Пандо, взяв свою долю выпивки, – это всего лишь один сумасшедший, но гениальный индивид мужского пола. Один-единственный жиган, чуть-чуть рубящий в науке.

– Все гении – это доминанты, – запротестовал Тибор. – Сам знаешь, наука только для баб. Нет больших титек – нет большого IQ.

Пандо рыгнул.

– Да не динозавры же мы все, в самом деле, – запротестовал он. Где-то среди нас должен скрываться гений, даже если он всего лишь дворецкий и имеет дело только с бутылками пива и соломинками для коктейля.

– Предположим, чисто теоретически, он у нас есть, что тогда? – спросил Гарвил. – Один-единственный гений – это еще не все жиганы.

– Nein, non, нет! Один-единственный гений создаст антидоминантный вирус, стрептококтейль, который уничтожит их бесплодие. И вирус и его изготовитель, конечно, должны быть полностью под нашим контролем. Потом мы запустим эту штуку во все резервуары питьевой воды и спокойно станем смотреть, как доминанты начнут делаться похожими на надутые баллоны, желательно с максимальными для них мучениями.

– Это все мечты, – сказал Дайон раздраженно, – извечные мифы невежественных людей. Что, Стоупс побери, вы будете делать с миром, преподнесенным вам на серебряном блюдечке? Доминанты останутся навсегда, если их низвержение будет зависеть от трутней-жиганов, толкающихся в миллионах пивных баров. Нам не нужны вирусы, бомбы или дубинки. Единственное, что нам нужно, – это настоящие мужчины. Поднимитесь, жиганы! Распрямитесь, станьте на три фута выше, чтобы я мог сосчитать вас.

Последовало недолгое молчание. Наконец до Пандо дошло, что его, похоже, оскорбили.

– Что с тобой, сквайр? – усмехнулся он. – Какая замечательная речь из уст наемного трахалыцика! Залезь на лестницу и посчитай сам себя.

– Джентльмены, – сказал Дайон терпеливо, – я только хотел сказать, что шакал не может сражаться против львицы. Если бы нашлось достаточное количество настоящих мужчин, доминанты падали бы рядами. Ergo [Следовательно (лат)], подумайте еще раз.

– Дважды верно, – торжественно согласился Гарвил. Затем, вспомнив о верности своим приятелям, он добавил: – Но все же ты слегка нас обидел.

– О, дорогие и любимые друзья, – сказал Безымянный, неожиданно со слезами на глазах пробудившись от спячки. – Я пью за вселенское братство мужчин... О Боже, военная команда.

Дайон и трое жиганов проследили за направлением его взгляда.

Семеро здоровенных и хорошо развитых доминант как раз в этот момент входили в бар. Одеты они были небрежно и довольно грязно. На головах троих из них сидели побитые фибергласовые шлемы.

– Ирландские морские коровы, – зашипел Безымянный, – эти большие суки уже приходили сюда на прошлой неделе. Побили мебели на пять сотен львов, но заплатили сразу же и наличными. Ведите себя тихо, жиганы. Этих разгоряченных телок не интересует, как возвести ноль в куб.

– Газ? – спросил Дайон, с интересом разглядывая доминант. – Нефть? Минералы?

– Нет. Подводные отели и все такое прочее. Они говорили мне, что многие доминанты любят, валяясь в постелях со своими одухотворенными сквайрами, пялиться сквозь углеродистое стекло на шаловливых рыбешек.

Доминанты с шумом расположились вокруг стола в одной из уединенных полуниш. Очевидно, они где-то уже успели изрядно набраться, так как их движения были гораздо резче, а слова громче, чем надо.

Одна из них – высокая и мускулистая брюнетка – стала стучать кулаком по столу:

– Вино! Вина! Дю в'эн! В'инью!

– К вашим услугам, дорогие доминанты. – Безымянный профессионально перемахнул через стойку бара и подошел к ним, чтобы принять заказ.

В этот момент одна из доминант отделилась от своей группы и слегка нетвердой походкой стала прохаживаться по бару. Критически оглядев Дайона с компанией, она сказала:

– Один – для одиночества, два – для компании, три и больше – это уже заговор. Что скажете, жиганы? Ночи не нужны инъекции жизни.

– Точно, не нужны, – сказал Тибор, выпячивая грудь. – К твоим услугам, дорогая доминанта, отныне и вовеки.

Она оглядела его сверху донизу и бросила на стойку пять львов:

– Ты никогда не выдерживал больше одного раунда, дитя. Выпей-ка лучше стаканчик молочка.

Тибор уставился на деньги и проглотил насмешку.

– Сколь хороша, столь и щедра! Но мы утопим то, чему уже не бывать, не в молоке, а в лёвенбрау.

Гарвил оглядел доминанту и постарался придать блеск своим глазам.

– По крайней мере пять раундов, – сказал он вкрадчиво, – подлинность товара гарантируется.

– Смело и убедительно, – сказала с улыбкой доминанта. – Что же, вполне возможно. Ты довольно-таки тощ, но это не имеет значения. Я видала жиганов и получше, и похуже.

Она выбросила руку и крепко ухватила Безымянного, который, получив заказ, в этот момент как раз возвращался к стойке.

– Койку, любезный. Твой маленький приятель хвастает, что он половой гигант.

– Номер три, – сказал Безымянный, выуживая из кармана ключ, – семь пятьдесят в час.

– О, какая высокая цена греха. – Доминанта повернулась к Гарвилу: Выдержишь час, храбрец? Гарвил облизал губы:

– По двадцатке за палку, и я буду продолжать до закрытия бара.

– Мания величия, – засмеялась доминанта, – запомни, ради твоей собственной пользы, – поступки должны соответствовать словам.

Она взяла ключ, хозяйским движением обхватила Гарвила и обратилась к своим компаньонкам:

– Синьоры, дорогие, закадычные подруги! Я собираюсь устроить маленький экзамен на прочность. Не пейте много до моего возвращения.

– Через девяносто секунд, – предсказало чье-то глубокое контральто.

– Да ну тебя! Не меньше трех минут!

И она увела не сопротивлявшегося Гарвила в спальню.

Безымянный обнес доминант напитками. Две или три из них многозначительно посмотрели на стойку бара, потом раздался взрыв смеха. Затем одна доминанта – красивая и, очевидно, самоуверенная особа поднялась с места и пересекла зал. Она остановилась возле Дайона и многозначительно посмотрела на него:

– Пойдем?

– Это очень лестно для меня, но нет, – сказал он осторожно, – моя рыба жарится в другом месте.

– Это был не вопрос, – сказала самоуверенная доминанта, – а скорее царственное повеление.

– Которое я, к сожалению, отвергаю – со всеми возможными стереофоническими извинениями.

– Парень, – ее голос сделался жестким, – когда я приглашаю, только отчаянный смельчак может отказаться.

– Примите мои поздравления. В таком случае трус тоже должен отказаться.. Могу я предложить вам выпить?

Наблюдавшие эту сцену доминанты оскорбительно захохотали.

– Я что, уродина, калека или persona non grata? – спросила самоуверенная доминанта жестким тоном.

– Ни в малейшей степени. Вы крайне привлекательны и все такое. Но, увы, я предпочитаю выпить.

– Пятьдесят львов должны подавить твою жажду.

– Вовсе нет. Присоединяйтесь ко мне. Неожиданно наступила тишина. Вдруг доминанта рассмеялась:

– Похоже, учтивость – новый порок жиганов. Я действительно присоединяюсь к тебе, мой учтивый трус. Заказывай.

– Два лёвенбрау, – крикнул Дайон Безымянному. Выпивка появилась мгновенно.

– Твое здоровье, – сказал Дайон, поднимая стакан.

– Салям алейкум, – ответила с улыбкой доминанта и вылила лёвенбрау ему на голову. – Благослови Господь всех плывущих в этих водах.

Дайон пробормотал что-то бессвязное. Все засмеялись.

Пока он безуспешно пытался вытереться платком, доминанта, подстрекаемая всеобщим одобрением, взяла второй стакан и повторила процедуру снова. Но смущение Дайона, похоже, уже не зависело от количества пролитой на него жидкости.

– Теперь Божья милость дважды благословенна, – пояснила доминанта. Это как приятный дождичек с небес.

Сквозь пелену льющегося пива Дайон смотрел на издевающуюся над ним женщину. Звуки все возрастающего веселья раздавались со всех сторон. Пандо и Тибор чуть не умерли со смеху.

– Ха-ха, – сказал Тибор, – распрямитесь, станьте на три фута выше, чтобы вас можно было сосчитать. Как ты теперь себя чувствуешь, суровый сквайр?

Дайон потряс головой и сделал глубокий вдох. Он посмотрел на унизившую его доминанту, наблюдавшую его замешательство с нескрываемым удовлетворением.

– Это, – сказала она, – должно научить тебя быть больше мужчиной.

– А это, – парировал Дайон, с ожесточением ударив ее ребром ладони в горло, – должно научить тебя быть больше женщиной.

Доминанта не ожидала отпора. Когда первый удар достиг ее горла, она издала звук, похожий на хрюканье. После второго удара, который Дайон нанес пальцами ей в живот, женщина снова издала тот же звук, и тогда он от души врезал ей по затылку. Она упала на пол и растянулась на нем, корчась и стеная.

– Еще кто-нибудь хочет позабавиться? – спросил Дайон угрожающе. Любой может попробовать.

И снова на несколько мгновений наступила тишина. Пандо и Тибор смотрели на него с благоговением.

Затем послышался звук отодвигаемого стула. Казалось, он грохочет, как гром. Одна из доминант, сидевших в нише, встала и двинулась к Дайону. Это была, пожалуй, едва ли не самая красивая и пропорционально сложенная женщина из всех, кого он когда-либо видел раньше. Абсолютно черная, примерно шести футов и шести дюймов роста, но стройная и гибкая, как кошка. Ее темные мускулистые руки были налиты силой.

– Боюсь, – сказала она с прекрасным английские произношением, – ты изувечил мою подругу. Поступок несколько антиобщественный. Сейчас тебе придется очень плохо, уверяю тебя.

– Забери ее, – сказал Дайон, показывая на лежащую доминанту носком ботинка. – Она слишком много выпила.

– Конечно, – сказала высокая негритянка, – мы все слишком много выпили. Но сначала, с твоего разрешения, я разорву тебя пополам.

Краем глаза Дайон увидел, что еще две доминанты поднялись со своих мест в глубине ниши. Он отчаянно взглянул на Пандо и Тибора:

– Теперь пришло время каждому настоящему мужчине присоединиться к своей партии.

– Нет, – ответил Пандо, – мы сейчас же выходим в отставку. Мягкого приземления, сквайр. Получи все, что тебе причитается.

В отчаянии Дайон схватил табуретку и поднял ее, направив ножками на высокую негритянку.

– Подойдешь еще на шаг, – пригрозил он, прислоняясь к стойке бара, – и я научу тебя стоять на бочке и петь "Боже, храня королеву".

Негритянка улыбнулась и придвинулась ближе.

Безымянный, стоявший точно позади Дайона по другую сторону от стойки, отработанным движением выхватил непонятно откуда тяжелую дубинку и с силой опустил ее на затылок Дайона. Мир взорвался, и сквайр беззвучно рухнул на пол.

– Спокойной ночи, прекрасный принц, – вежливо сказал Безымянный, высокие чувства высокими чувствами, но скандал определенно не способствует торговле.

Все засмеялись. Как по волшебству, появилась новая порция выпивки.

В конце концов, так как Дайон упрямо отказывался приходить в сознание, Безымянный вызвал скорую помощь.

6

Доминанта-доктор осуждающе посмотрела на Дайона сверху вниз и сказала:

– Подстрекательские заявления, драка, нападение на мирных граждан с преступными намерениями – ты устроил неплохой концерт, не правда ли?

– Кто меня вырубил? – спросил Дайон, слишком быстро садясь в кровати, так что запульсировавшая в раненой голове кровь заставила его лечь снова.

– Бармен, – ответила домдок. – В момент божественного вдохновения. Возможно, он уберег тебя от обвинений в расизме, от убийства при отягчающих обстоятельствах и от анализа первой степени. По-моему, ты должен этому человеку как минимум сигару.

– Велика ли пораженная область? – спросил Дайон, осторожно ощупывая голову. На ней красовалась огромная шишка.

– Будешь жить, – уныло ответила домдок. – Прискорбно, но кто-то на небесах имеет пагубную привычку покровительствовать таким, как ты. Твое положение крайне неприятно, Дайон Кэрн. Я изучила все медицинские записи, касающиеся тебя. Ты рожден для первой степени и получишь ее если не в ближайшее время, то во всяком случае раньше, чем действие твоих инъекций жизни подойдет к концу.

– Забить бы тебе!

– Повтори.

– Забить бы тебе! Это древнее выражение, – объяснил он терпеливо. Имеется в виду, что адресату предлагается фаллический символ.

– Ты предлагаешь это мне? – нахмурилась она.

– С сотрясением мозга и посттравматическим шоком? Это было бы неэтично.

– Да уж... Ну, мой маленький умница, только от меня зависит, рекомендовать тебя для анализа или нет. Я подумаю над этим, жиган, в ожидании фаллического символа.

– Сквайр, – мягко поправил он. – Меня низвели до этой респектабельности.

Она удивленно подняла брови:

– Кто, Стоупс побери, обладает таким извращенным вкусом?

– Джуно Локк, офицер порядка Лондона-Семь. Брови поднялись еще выше.

– Ловкая мистификация?

– Простите, но должен вас разочаровать. Все почти легально. Проверьте и убедитесь.

– Ваш брак не зарегистрирован.

– Совершенно верно. Он у нас неформальный, недавний и, определенно, временный.

– Я позвоню ей и спрошу, – вздохнула домдок, – хочет ли она претендовать на твое тело. И помоги тебе Стоупс, если ответ будет отрицательным. Лично я не предложила бы тебе стать моим сквайром, даже будь ты последним оставшимся мужчиной с Y-xpoмосомой.

– У каждого свои причуды, – ответил Дайон. – Ради той великой нелюбви, которую ты испытываешь ко мне, позвони ей.

– Я сейчас вернусь, – сказала домдок. – Если все обстоит так, как ты сказал, тебе придется немедленно покинуть госпиталь. Если же нет – мы должны будем познакомиться поближе.

Неожиданно она улыбнулась:

– Кстати, не пытайся удрать через окно. Оно соединено с лазером. Я уверена, тебе не захочется получить на физиономию несколько ужасных ожогов, не правда ли?

– Не знаю, – ответил Дайон, – что может выкинуть моя подсознательная жажда смерти.

Домдок – яркая, эффектная, не достигшая еще и пятидесятилетнего возраста – вышла из комнаты. Через пару минут она вернулась.

– Ты оказался прав. Джуно Локк, офицер порядка Лондона-Семь. Теперь я готова поверить даже в Санта-Клауса.

7

Сидя на балконе, Джуно задумчиво смотрела на Лондон. Стоял теплый солнечный полдень. В полумиле внизу осенние листья, сорванные с полуобнаженных деревьев, кружась по спирали, мягко слетали на землю. Небо, исполосованное инверсионными следами возвращающихся из стратосферы пассажирских ракет и содрогающееся от их приглушенного расстоянием гула, несмотря ни на что, сияло грустной и спокойной голубизной. На востоке можно было разглядеть гигантскую змею Темзы, теряющуюся в блистающем просторе Северного моря.

Сидя в относительной темноте комнаты, Дайон сквозь французское окно наблюдал за Джуно. На ней было бело-голубое сари. Голубой цвет соответствовал небу, белый – инверсионным следам ракет. Дайона очень интересовало: получилось ли это случайно или так оно и было задумано.

Джуно повернулась к нему.

– Я разговаривала с тем квазимодо, который вырубил тебя в "Виват, жигане!", – сказала она бесстрастным голосом.

– С Безымянным? Я сам поговорю с ним через пару дней, – ответил Дайон, трогая все еще большую шишку у себя на голове. – Посмотрим, будет ли его поведение a posteriori [После опыта (лат)] так же хорошо, как и его аргументы a priori [До опыта (лат)]. У этого ублюдка довольно подлые методы убеждения.

– Ты оставишь его в покое, – ответила Джуно.

– Предположим, я не захочу этого сделать?

– Я заставлю тебя. Нет никакой заслуги в том, чтобы раздавить растение.

– У этого растения есть шипы.

– Избегай шипов. С твоей стороны было бы идиотизмом первым делом отправиться туда.

– Я люблю тебя, – сказал Дайон.

– Что?

– Я люблю тебя. Это прошедшее через первую степень растение ударило по моему запоминающему устройству, и теперь ты ждешь, что я буду выражаться исключительно метафорами.

– Я допрашивала его официально, как офицер порядка. Он утверждает, что ты состоял в заговоре с тремя праздношатающимися жиганами с целью изувечить всех доминант. Дальше он утверждает, что ты нанес тяжелые телесные повреждения одной доминанте и угрожал другой. Даже если предположить, что здесь всего лишь сорок процентов правды, эти вечерние похождения прямиком вносят тебя в список кандидатов на вторую степень.

Дайон разразился хохотом:

– Если эти показания – основание, чтобы подвергнуть второй степени невинного свидетеля, то, храни меня Стоупс, что же было бы, натвори я что-нибудь на самом деле.

– Ну, юнец, – вздохнула Джуно, – изложи тогда свою версию событий.

Дайон стал рассказывать. К его удивлению, она, похоже, совсем его не слушала. Воздух был тих, и голос Дайона без труда проникал через открытую балконную дверь. Но Джуно смотрела на горизонт, и на ее обращенном к комнате полупрофиле не было видно и проблеска какого-нибудь выражения. Когда Дайон закончил, она некоторое время продолжала молчать, потом вынула из верхней складки своего сари клочок бумаги и прочитала:

Незащищенные от ветра слова из меди и бронзы

Шепчут по бульварам и переулкам

О подземных полуночных солнцах

И несостоявшихся путешествиях разума

Шепчут о древних лунных морях

И омутах межзвездного пространства,

Которое вертится за маской

Штампованного медальона лица.

Дайон с ужасом взглянул на Джуно. Затем ринулся в ванную, открыл вентиляционную решетку и начал шарить в пространстве позади нее. Старинный блокнот для записей был на месте, карандаш – тоже. Распираемый гневом, он выскочил на балкон:

– Ты, проклятая сука! Ты что, обыскиваешь квартиру каждую ночь?

– Прости, – сказала Джуно смиренно, – прости, я надеялась...

– Не надейся! – огрызнулся он яростно. – Ты получаешь достаточно денег, чтобы купить мое тело, но будь я проклят, если ты даже во сне сможешь увидеть столько денег, сколько нужно, чтобы купить мою душу. Это не входило в условия нашей сделки.

Дайон был удовлетворен, увидев влажный блеск в глазах Джуно. Он порывисто схватил листок бумаги, разорвал его на мелкие клочки и бросил их с балкона. Падая, они смешались с вереницей летящих листьев.

– Какие странные и прекрасные слова, – сказала Джуно мягко.

– Архаичные вирши в давным-давно изжившем себя стиле.

– И все-таки прекрасные.

– Чепуха. Словесные экскременты – продукт больного воображения бездомного жигана. Она повернулась к нему:

– Теперь ты видишь, Дайон, почему я не хочу, чтобы ты прошел через вторую степень. Тогда эти слова умрут. Ты знаешь это. Должен знать.

Он ударил ее. Она не двинулась. Красное пятно расплылось на ее щеке.

Он ударил ее снова. И снова она не двинулась. В течение нескольких пугающих секунд они стояли, пристально глядя друг на друга.

Потом вдруг он обнял ее и поцеловал в губы. Это был лишь третий случай в его жизни, когда он целовал женщину потому, что действительно сам этого хотел.

Ее голубое сари, ее грудь, ее живот прижались к нему. Он изумился, как много жизненной энергии билось в этом теле. Оно пульсировало и вибрировало. Оно дрожало и трепетало.

Он почувствовал на губах соль, и вкус этой соли был сладок.

8

Дайон вдохнул чистый прохладный утренний воздух, который, борясь с тепловыми потоками, идущими от вентиляционной системы, и едва уловимым запахом, оставшимся после бешенства любви, проникал сквозь до сих пор открытое французское окно.

Он посмотрел на Джуно. Ее глаза были все еще закрыты. Восхитительно изогнувшись, она лежала сбоку от него, обнаженная, похожая на огромную пластиковую куклу. Она была прекрасна – насчет этого не могло быть никаких сомнений. Но прекрасно любое живое существо. Все дело в том, чтобы стоять или лежать – так, чтобы красота сделалась видимой.

Джуно и Дайон провели вместе день, вечер и ночь. Они занимались любовью до полного истощения. Потом заказали еду и питье. Когда требуемое возникло в вакуумном люке, они перенесли поднос в постель и не отрывались от него, пока не напитали энергией свои тела и не почувствовали, что снова в силах предаться экстазу. Так это и продолжалось раз за разом, но теперь все было кончено. Страсть иссякла, осталась одна только нежность. И непередаваемое изумление.

Костяшками пальцев Дайон погладил грудь Джуно. Она никак не прореагировала и осталась неподвижна – как и полагается всякой уважающей себя пластиковой кукле. Он улыбнулся, вспомнив причуды этой ночи. Доминанта растворилась в абсолютной женственности Личина офицера порядка спала, как ненужная одежда, обнаружив под собой только лишь миллионолетнюю женскую сущность, превыше всего жаждущую сексуального подчинения

Тут было над чем задуматься. А что, если все доминанты в глубине души таковы? Нет, все доминанты – нет. Среди них были существа твердые, как углеродистая сталь, полностью подавившие в себе естественные миллионолетние инстинкты. Дайон знавал их по личному опыту – горькому личному опыту Так, может быть, Джуно – вовсе не настоящая доминанта, может быть, она замаскированная инфра? Может быть, все, чего она хотела, – это приступы бурной страсти и множество детей?

Да нет. Может быть, Джуно и прекрасна, но главное – она все-таки бесплодная утроба. Дети для нее – нечто грязное и противное. Оскорбление ее великолепному мускулистому телу.

Дайон встал с кровати и через всю комнату подошел к приемному устройству вакуумного люка:

– Большой чайник чая. Яйца всмятку. Тосты, масло, мармелад. Накрыть на двоих. Десять минут. Все.

Услышав его голос, Джуно пошевелилась:

– Дайон, сколько времени?

– Половина восьмого, и воздух наполнен музыкой, которую никто никогда не научится играть.

– Стоупс побери! Мне надо на дежурство. В половине одиннадцатого.

– Спи спокойно. Всему человечеству надо на дежурство сегодня и каждый день... Как твои ячейки памяти?

Она села, затрясла головой и улыбнулась:

– Достаточно хорошо, чтобы смотреть на тебя любя, мой маленький мейстерзингер. Он присел на край постели:

– "Любя" – слово из четырех букв. Это столько же, как и в слове "кайф". Никогда не произноси непристойности [Выражением "четырехбуквенное слово" (four-letter word) по-английски обозначают нецензурное слово] до завтрака.

Она засмеялась:

– Я дарю тебе каламбур сегодняшнего дня: на самом деле то, что произошло между нами, не было просто секстазом.

Он холодно посмотрел на нее:

– На самом деле между нами не было ничего, кроме секса. "Секс" чистое слово из четырех букв, которое намного проще, чем "любовь".

Она состроила ему гримасу:

– Ты задираешься со мной, юнец? Он покачал головой:

– Это только доставило бы тебе удовольствие. Недавно ты хотела, чтобы тебя любили, теперь – чтобы побили.

– Бесполезно, Дайон. Я не собираюсь ссориться с тобой сегодня.

– Да, решать, ссориться или нет, – прерогатива правящего пола. Кто платит, тот и заказывает музыку.

Она ударила его подушкой. И в этот момент появился завтрак. Они съели его, сидя вдвоем на кровати, обнаженные и расслабленные.

– Как бы ты отнесся к тому, чтобы узаконить все это? – спросила наконец Джуно.

– Узаконить что?

– Наше сожительство.

– Мне все равно, – пожал он плечами. – Что ты собираешься сделать поставить тавро мне на лоб? Или повесить на шею колокольчик, чтобы я мог расхаживать по улицам, громко крича: "Берегись!"?

– Я не собираюсь ссориться с тобой сегодня.

– Тогда давай узаконим наше сожительство, если хочешь, – чтобы отметить тот единственный день, когда мы не поссорились.

Она засмеялась и спрыгнула с кровати:

– Да, твое поведение нормальным не назовешь, мой маленький трубадур. Я позвоню в генеральную регистратуру, пока ты не переключил каналы своего запутанного сознания.

– Но не в таком виде! – ответил Дайон, унося поднос обратно к вакуумному люку.

– Прикрыть грудь?

– Прикрыть. Я реакционная фашистская бестия.

Джуно подошла к главному пульту и нажала пару кнопок. Кровать убралась в стену, а другая часть стены скользнула в сторону, открыв взору шкаф с богатым выбором одежды.