Текст книги "Чудовищный бог Мамурта (СИ)"

Автор книги: Эдмонд Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гамильтон Эдмонд
Чудовищный бог Мамурта

ОН ПРИШЕЛ из погрузившейся в ночь пустыни; спотыкаясь, шагнул в тесный круг света нашего костра и тут же рухнул на песок. Вскрикнув от изумления, мы с Митчеллом вскочили, ведь одинокие пешие странники – необычное зрелище для пустынь Северной Африки.

Первые несколько минут, что мы возились с ним, я думал, мужчина вот-вот умрет, однако постепенно его удалось привести в чувство. Митчелл держал кружку с водой у потрескавшихся губ незнакомца, при одном взгляде на которого становилось ясно: долго ему не протянуть. Одежда путника превратилась в лохмотья, а кожа на руках и коленях была буквально содрана – судя по всему, он долго полз по пескам. Так что, когда бедняга слабым жестом попросил еще воды, я исполнил просьбу, понимая, что в любом случае время его подходит к концу. Вскоре он смог говорить слабым каркающим голосом.

– Я один, – сказал умирающий, отвечая на первый вопрос, – больше там некого искать. Вы двое, кто вы? Торговцы? Так и думал. Нет, я археолог. Охотник за минувшим, – на мгновение голос его прервался. – Раскрывать мертвые тайны – не всегда к добру. Некоторым вещам лучше оставаться в прошлом.

Странник заметил взгляд, которым мы с Митчеллом обменялись.

– Нет, я не безумец, – произнес он. – Выслушайте меня, я все расскажу. Но запомните, оба, – убеждал мужчина так пылко, что даже приподнялся, – держитесь подальше от пустыни Игиди. Не забывайте об этом. Меня тоже предупреждали, но я не придал значения. И угадил в ад... в ад! Впрочем, начну с самого начала.

Имя мое теперь не имеет значения. Я покинул Могадор более года назад и, пройдя предгорьями Атласского хребта, направился в пустыню в надежде отыскать какие-нибудь карфагенские руины, которые, как известно, разбросаны по пескам Северной Африки.

Я провел в поисках несколько месяцев, путешествуя от одной убогой арабской деревушки к другой: сегодня у оазиса, а назавтра – далеко в белой неизведанной пустыне. Чем дальше я углублялся в дикие края, тем чаще встречал искомые развалины: крошащиеся останки храмов и крепостей – почти уничтоженные реликвии той эпохи, когда Карфаген, могучий город-крепость, являлся сердцем империи, охватившей всю Северную Африку. А потом, на поверхности огромного каменного блока, обнаружилось то, что и направило меня в сторону Игиди.

Та надпись на искаженном финикийском диалекте, языке торговцев Карфагена, была достаточно коротка, так что я запомнил ее и могу повторить слово в слово. Буквально в ней говорилось следующее:

'Купцы, не ходите в город Мамурт, что лежит за перевалом. Ибо я, Сан Драбат из Карфагена, в месяц Эшмуна вместе с четырьмя спутниками вошел в сей город для торговли, а на третью ночь нашего там пребывания явились жрецы и схватили моих товарищей. Мне же удалось скрыться. Компаньонов моих принесли в жертву злому божеству города, что обитает там с начала времен и для которого волхвы Мамурта построили величественный храм – подобного не сыскать нигде на земле, и в нем народ Мамурта поклоняется своему богу. Я сбежал из города и оставил здесь это предостережение для любого, кто соберется направить свои стопы в Мамурт, навстречу смерти'.

Вероятно, вы можете представить, какой эффект произвели на меня древние письмена. Я наткнулся на единственный след города, несохранившегося в людской памяти; на последний оставшийся на поверхности обломок цивилизации, что канула в океан времени. И я считал вполне вероятным существование подобного города. Что мы вообще знаем о Карфагене, кроме нескольких имен и названий? Ни один город, ни одна цивилизация, существовавшие когда-либо, не исчезали с лица земли столь бесследно. Римлянин Сципион стер в порошок все храмы и дворцы Карфагена, а землю вспахал и посыпал солью – и над пустыней, где некогда вздымалась столица великой империи, воспарили победоносные орлы Рима.

Глыбу с надписью я нашел на окраине одного из жалких арабских поселений, где и попытался нанять проводника. Но никто не согласился. Я отчетливо видел перевал – просто щель меж возвышавшихся лазурных скал. На самом деле меня отделяли от него многие мили : свет пустыни обладал обманчивыми оптическими свойствами, а потому казалось, будто перевал совсем близко. Без труда отыскал я на своих картах ту горную гряду, оказавшуюся меньшим отрогом Атласского хребта. Пространство за ним обозначалось: 'Пустыня Игиди'. Больше из карт ничего не удалось почерпнуть. Единственное, в чем точно не приходилось сомневаться, так это в том, что по другую сторону перевала раскинулась пустыня, и, отправляясь туда, следует захватить с собой достаточно припасов.

Однако арабы знали больше! Я сулил бедолагам награду, которая должна была казаться им сказочным богатством, и все же ни один не пожелал отправиться со мной, когда я говорил, куда собираюсь. Там никто никогда не бывал; мало того, местные старались особо не углубляться в пустыню в том направлении. Область по другую сторону гор воспринималась всеми не иначе как пристанищем дьяволов и излюбленным местом злобных джиннов.

Понимая, сколь глубоко в аборигенах укоренились суеверия, я более не пытался переубедить их и отправился в путь в одиночку. Припасы и воду несли два тощих верблюда. Три дня плелся я по пустыне под палящим солнцем, а наутро четвертого достиг перевала.

ПРЕЖДЕ ВСЕГО, он оказался всего лишь узкой расщелиной, чье дно загромождали большущие валуны, превратившие проход насквозь в долгую, изнурительную работу. Скалы по бокам возносились на такую высоту, что пространство между ними представлялось обителью теней, шорохов и полумрака. Было уже далеко за полдень, когда я наконец миновал ущелье – и на мгновение остолбенел: по другую сторону перевала пустыня сбегала вниз, в огромную чашу, и в центре этой чаши, на расстоянии примерно двух миль от того места, где я стоял, сияли белизной руины Мамурта.

Помню, был совершенно спокоен, когда преодолевал отделявшую меня от развалин пару миль. Я настолько не сомневался в существовании города, что, не обнаружив руин, испытал бы гораздо более сильное потрясение, чем когда узрел их.

От выхода из ущелья виднелась лишь однородная масса белых обломков, но чем ближе я подходил, тем отчетливее вырисовывались некоторые из них: крошащиеся блоки, стены и колонны. Песок тоже не стоял на месте, и почти полностью похоронил одни участки развалин, в то время как большинство других стояли занесенные лишь наполовину.

Тут-то я и сделал любопытное открытие. Я остановился, чтобы изучить материал руин – гладкий, без прожилок камень, крайне походивший на искусственный мрамор или же на первоклассный бетон. И когда я осматривался, полностью поглощенный исследованием, то заметил, что почти на каждой глыбе и колонне, на каждом столбе и разбитом карнизе вырезан один и тот же символ (если его можно назвать символом). То было грубое изображение причудливого, нелепого создания, очень похожего на осьминога; от круглого, едва ли не бесформенного тела ответвлялось несколько длинных то ли щупалец, то ли рук, напоминавших скорее жесткие, суставчатые лапы паука, чем гибкие, лишенные костей осьминожьи конечности. Я, собственно, решил, что, скорее всего, назначением твари и было символизировать собой паука, хоть изображалась она немного и неверно. Минуту я пытался найти объяснение изобилию, с каким создания те были высечены на развалинах повсюду, а затем сдался – загадка казалась неразрешимой.

Такой же неразрешимой, как и тайна города вокруг. Что могла поведать наполовину погребенная груда каменных обломков? У меня не было возможности даже поверхностно исследовать то место, ведь скудные запасы провианта и воды не позволяли задерживаться надолго. Удрученный, я возвратился к верблюдам и отвел их на свободный пятачок среди руин, где разбил лагерь на ночь. А когда опустилась тьма, я сидел у маленького костра, и невообразимая, тягостная тишина того царства смерти вызывала у меня жуть. Не было слышно ни людского смеха, ни криков зверей или птиц, ни даже стрекота насекомых. Со всех сторон лишь безмолвный мрак, угрюмо отступавший под ударами ярких копий света небольшого костерка.

Я сидел, погрузившись в размышления, и тут из задумчивости меня вывел донесшийся сзади едва уловимый шум. Вздрогнув, я оглянулся узнать, в чем дело. И оцепенел. Как я упоминал, лагерь мой располагался посреди сглаженной ветрами площадки чистого песка. Так вот, пока я стоял и глазел на плоское песчаное пространство, на его поверхности, в нескольких ярдах от меня, возникло небольшое углубление, прекрасно различимое в отблесках огня.

Только что там не за что было глазу уцепиться, даже тени отсутствовали, а в следующий миг послышался легкий хруст, и на ровной поверхности песка появилась ямка. Пока я пялился на это чудо, звук повторился, и сразу же проступила еще одно углубление – футов на пять-шесть ближе, чем предыдущее.

Когда я это увидал, меня пронзили ледяные копья страха. Поддавшись безумному порыву, я выхватил из костра горящую головню и швырнул ее, словно комету алого пламени, туда, где появились впадинки. Послышалось тихое шуршание и возня. Казалось, будто отступает некое создание, которое и оставило отпечатки. Если их, в принципе, оставило живое существо. Я даже предположить не мог с чем столкнулся, ведь в поле зрения было совершенно пусто, однако, словно по волшебству, посреди чистого песка появился сначала один след, а затем другой (конечно, если и в самом деле это были следы).

Таинственное явление не шло из головы. И даже во сне я не обрел покоя. Казалось, из мертвого города в мозг просачиваются дурные видения. Словно все покрытые пылью грехи, вершившиеся много веков назад в том забытом Богом месте, воплотились в явившихся мне грезах. В них блуждали странные, неземные образы, словно бы порожденные далекой звездой; они то становились почти различимы, то снова исчезали.

Я мало спал той ночью. Однако, солнце наконец взошло, и под первыми золотистыми лучами покрывало страхов и опасений тут же слетело с меня. Не удивительно, что древние народы поклонялись солнцу!

И когда ко мне вновь возвратились сила и мужество, меня вдруг осенило. В надписи, которую я цитировал вам, давно умерший купец-путешественник упоминал огромный городской храм и особо отмечал его величие. 'Где же тогда развалины столь грандиозной постройки?', – недоумевал я. Если здешний храм размерами походил на храмы древнего Карфагена, то руины должны бросаться в глаза. Поэтому я решил, что лучше потрачу оставшееся время на их поиски.

Я ВЗОБРАЛСЯ на ближайший бархан и осмотрелся. Но ни одно нагромождение обломков в округе нельзя было соотнести с огромным храмом. Зато я заметил две большие фигуры из камня, темневшие вдалеке на фоне розового пламени рассвета. Открытие настолько взволновало меня, что я быстро свернул лагерь и отправился к изваяниям.

Они возвышались на дальней оконечности города, поэтому добраться до них удалось только после полудня. И тогда я смог подробно их рассмотреть. Два вырезанных из черного камня исполина восседали там, взирая на город и на меня; высота каждого – добрых пятьдесят футов, и примерно такое же расстояние пролегало между ними. Вполне человеческие тела покрывала необычная чешуйчатая броня. Лица же описать не могу, ведь в них не было ничего людского. Нет, своими красивыми чертами гиганты вполне походили на людей, однако выражение, застывшее на лицах, лишало их всякого родства с человеком, каким мы его знаем. 'Неужели, ваяли с натуры?', – спрашивал я себя. Если так, то, вероятно, в городе том некогда жило неведомое племя, которое и воздвигло статуи.

Я оторвал взгляд от изваяний и огляделся. В обе стороны от колоссов уходила длинная осыпающаяся гряда – судя по всему, в прошлом здесь возвышалась неприступная стена. Однако между изваяниями обломков не было – в том месте, очевидно, располагались врата. Я гадал, отчего два каменных привратника уцелели и выглядят совершенно невредимыми, а стена и город за моей спиной лежат в руинах? Наверное, статуи высекли из иного материала. Но какого?

И лишь тогда я заметил длинную дорогу, что начиналась позади обелисков и уводила в пустыню примерно на полмили. По краям проспекта стояли каменные изваяния размером поменьше. Двумя ровными линиями выстроились они за спинами гигантов. Я зашагал по дороге, пройдя меж огромных статуй, замерших у ее начала. Однако минуя исполинов, я заметил надпись, выбитую на внутренней стороне каждого.

На подножии, на высоте четырех-пяти футов, крепилась сделанная из того же материала, квадратная табличка со сторонами примерно в ярд. Ее покрывали незнакомые символы – без сомнения, буквы утраченного языка. Во всяком случае, я не смог и слова разобрать. Хотя, мне уже попадался один символ, который особенно выделялся в начертанном – то самое изображение паука или осьминога, вырезанное повсеместно на городских развалинах. В надписи, среди составлявших ее символов, оно попадалось крайне часто. Из таблички на другом изваянии не удалось почерпнуть ничего нового: она в точности повторяла первую. Я двинулся по проспекту, прокручивая в голове загадку вездесущего символа, но вскоре, увлеченный окружавшими меня диковинами, и думать о ней забыл.

Длинная улица напоминала аллею сфинксов Карнака , по которой рабы носили на плечах паланкин фараона в храм и обратно. Однако статуи, возведенные у дороги, не походили на сфинксов. Им придали форму невиданных зверей, невообразимых тварей из иного мира. Не могу вам даже описать их – как невозможно описать дракона слепому от рождения человеку. Они напоминали зловещего вида рептилий; меня передергивало от одного взгляда на них.

Я шел меж двух рядов изваяний, и вскоре достиг конца аллеи. Стоя у последних фигур, я не видел пред собой ничего, кроме желтого песка пустыни, что простиралась до самого горизонта. Был я весьма озадачен. Ради чего мучиться и строить все это: стену, две огромные статуи и длинный проспект, уводивший в никуда?

Постепенно я рассмотрел, что часть пустыни впереди выглядит как-то странно: она была плоской. Среди песков угадывались очертания совершенно ровной круглой площадки, занимавшей несколько акров . Ни одна, даже самая маленькая дюна не искажала поверхность большого круга, словно чудовищная сила утрамбовала там всю почву. Со всех сторон гладкий участок обступала вполне себе обычная пустыня, изрезанная небольшими холмиками и впадинами, над которыми ветер гонял тучи пыли. Однако на плоскости передо мной не двигалось ни песчинки.

Заинтригованный, я пересек несколько ярдов, отделявшие меня от края круглой площадки. Но стоило только ступить на грань, и словно незримая рука ударила в лицо и грудь. Отлетев назад, я навзничь упал на песок.

Прошло несколько минут, прежде чем я снова двинулся вперед. Любопытство снедало меня; я просто не мог отступить. Выставив перед собой пистолет, я на четвереньках подобрался к границе круга и осторожно повел перед собой оружием.

Когда дуло достигло края площадки, оно стукнулось о нечто твердое, и протолкнуть его дальше не удавалось. Словно в стену уперлось. Но там и в помине не было никакой стены или чего-нибудь подобного. Протянув руку, я коснулся какой-то твердой поверхности, и тут же вскочил на ноги.

Теперь стало ясно: никто на меня не нападал – я просто врезался в преграду. Я расставил руки в стороны как можно шире, и всюду ощущал под ладонями гладкую стену, совершенно невидимую и все же вполне осязаемую. И даже я мог отчасти объяснить это явление. В стародавние времена ученые из мертвого города позади (те самые 'волхвы', упомянутые в надписи) каким-то образом открыли секрет придания невидимости твердым телам. Результат их трудов я теперь и ощупывал. В этом нет ничего невозможного. Даже современные ученые, используя рентгеновское излучение, могут делать материю частично невидимой. Очевидно, обитавший здесь народ владел более совершенным способом. Но тайна затерялась в веках, подобно секрету твердого золота, мягкого стекла и прочих диковин, описания которых можно встретить в сочинениях древности. Оставалось только поражаться подобному мастерству, ведь миновали века, строители невидимой стены давным-давно обратились в прах, а та все еще не утратила своих качеств.

Я отошел и начал швырять камешки в сторону круга. Но как бы высоко я их не подбрасывал, достигнув края площадки, они тут же со стуком отскакивали обратно; так я выяснил, что стена, судя по всему, вздымается на большую высоту. Я жаждал проникнуть за преграду, исследовать место, что скрывалось за ней. И как же это сделать? Вход должен быть. Но где? Вдруг припомнились два каменных стража у начала аллеи и таблички с письменами, и я задумался: какое же отношение имели они к этому месту?

Неожиданно, словно удар молнии, меня поразила дикость всей картины: могучая незримая стена; плоский и неподвижный участок пустыни; и я – стою, озадаченный и растерянный. Казалось, мертвый город шепчет за спиной, призывает развернуться и бежать. Бежать как можно дальше. Вспомнилось предупреждение, высеченное в камне: 'Не ходите в Мамурт'. И когда я подумал о надписи, сомнения оставили меня. Вот он, величественный храм, о котором упоминал Сан Драбат. Конечно же, он был прав – подобного храма не сыскать на земле.

Всё же, я не желал уходить. Просто не мог. До тех пор, пока не исследую стену изнутри. Спокойно все взвесив, я пришел к выводу, что проход должен находиться в конце аллеи: таким образом тот, кто проходил по дороге, попадал прямиком в храм. И рассуждения оказались верными. Именно там и отыскался вход – проем шириной в несколько ярдов (о высоте, ничего сказать не могу, потому что мне так и не удалось достать до притолоки).

НАОЩУПЬ пробравшись сквозь врата, я тут же ощутил под ногами твердый пол – не такой гладкий как стена, но такой же невидимый. К центру круглой площадки от прохода уводил одинаковой с ним ширины коридор, по которому я и двинулся, шаря перед собой руками.

Должно быть, со стороны я представлял собой странное зрелище. Понимая, что повсюду вокруг возвышаются незримые стены и присутствует неведомо что еще, я в то же время видел под собой обширную площадку песка, залитую светом послеполуденного солнца. Только вот мне казалось, будто я шагаю по воздуху в футе от земли – такой толщины был пол под ногами; и, очевидно, вес этакой громады и сплющил песок, сохранил его в неподвижности.

Выставив перед собой руки, я неспеша шел по проходу. Но буквально через несколько шагов уткнулся в очередную гладкую стену, пересекавшую коридор. На первый взгляд это походило на тупик. Однако на сей раз я не растерялся, поскольку знал: где-то здесь должна быть дверь. В ее поисках я начал обшаривать все вокруг.

Дверь отыскалась. Ощупывая стены коридора, я обнаружил на одной из них плавно закругленную выпуклость. Стоило моей ладони лечь на нее, как дверь отворилась. Повеяло легким ветерком, и когда я снова осторожно двинулся вперед, то оказалось, что преграждавшая проход стена исчезла и я могу беспрепятственно продолжить путь. Но я не решился сразу идти дальше. Вернувшись к кнопке, я убедился: сколько на нее ни нажимай и сколько ни крути – открывшийся портал более не желает закрываться. Внутри выпуклости сработал некий хитрый механизм, приводимый в действие простым прикосновением руки. В результате, весь конец коридора (полагаю, по специальным пазам) скользнул наверх, подобно опускной решетке. Хотя в этом я не уверен.

Так или иначе, открытая дверь была надежно зафиксирована, и я миновал ее. Перемещаясь, словно слепой в незнакомой обстановке, я понял, что очутился в просторном внутреннем дворе, стены которого огромной дугой разбегались в стороны. Выяснив это, я вернулся к точке, в которой располагался выход из коридора, и оттуда зашагал напрямик через двор.

На моем пути обнаружились ступени, составлявшие, судя по их ширине, лестницу воистину титанических размеров. Я пошел наверх: медленно, осторожно, ощупывая каждый фут. Лестница лишь ощущалась под ногами, и больше ничего не указывало на ее существование, ведь, насколько я мог видеть, я просто поднимался в пустоту. Слов нет, как же это было странно.

Я восходил все выше и выше, пока не оказался в добрых ста футах над землей. Затем лестница сузилась, ее края ближе подступили друг к другу. Еще несколько ступенек – и подо мной снова ровный пол. После непродолжительного ощупывания окрестностей, я определил, что очутился на широкой площадке, которую окружала высокая ограда. На четвереньках я пересек то место и опять уткнулся в стену. В ней отыскалась очередная дверь, которую я миновал тем же манером, не поднимаясь. И хотя вокруг все по-прежнему оставалось невидимым, я ощутил, что нахожусь теперь не под открытым небом, а в обширном помещении.

Я резко остановился. Вдруг на меня обрушилось недоброе предчувствие: что-то угрожающее и злобное витало в воздухе. Скорчившись на полу, я ничего не видел и не слышал. Но в глубинах разума пульсировала мысль о чем-то невероятно древнем и бесконечно злом, являвшемся частью того места. 'Может, это всего лишь осознание тех ужасов, что творились здесь в незапамятные времена?' – гадал я. Как бы то ни было, но перед лицом овладевшего мной страха я не мог заставить себя двинуться дальше, и поэтому попятился и вернулся на площадку перед входом. Подойдя к краю, я облокотился на высокий парапет и взглянул на расстилавшийся внизу пейзаж.

Заходящее солнце, словно огромный, цвета раскаленного железа шар, висело на западном небосклоне. В огненно-красном сиянии два каменных гиганта отбрасывали на желтый песок длинные тени. Стреноженные верблюды беспокойно переминались с ноги на ногу неподалеку. По всему выходило, что я вишу в воздухе футах в ста над землей. Однако в своем воображении я рисовал картины просторных дворов и коридоров, через которые проделал путь наверх.

Размышляя, стоял я в багровом свете, и у меня не вызывала сомнений грандиозность храма. Какое зрелище, должно быть, представлял он собой во времена расцвета города! Я так и видел бесконечное шествие священнослужителей и простых людей, облаченных в угрюмые или пышные одеяния. Процессия изливалась из города, проходила меж величественных статуй и двигалась по длинной аллее. С собой, возможно, тащили несчастных пленников – жертв божеству невидимого храма.

СОЛНЦЕ нырнуло за горизонт. Я повернулся, чтобы уйти, но, не успев ступить и шагу, остолбенел; а сердце в груди, кажется, вообще остановилось. На дальней оконечности свободной песчаной полосы, пролегавшей между храмом и городом, неожиданно появилось углубление – выскочило на лице пустыни точно так же, как прошлой ночью рядом с костром. Словно загипнотизированный наблюдал я за этим явлением и не мог отвести взгляд – как кролик от удава. На моих глазах подобные отметины возникали одна за другой – не по прямой, а зигзагообразно. Две ямки продавливались с одной стороны, две – с другой, а затем еще одна – посередине. Получалась цепочка следов примерно два ярда шириной от края до края, и она приближалась к храму и ко мне. Но я никого не видел!

Внезапно меня осенило: такие следы могло бы оставлять на песке разросшееся до невиданных размеров насекомое с множеством ног. И при этой мысли на меня обрушилась истина. Я вспомнил паука высеченного на развалинах и на статуях, и теперь стало очевидным, кого олицетворял он собой для обитателей города. Как там говорилось в надписи? 'Злое божество города, что обитает там с начала времен'. Глядя на вереницу следов, приближавшихся ко мне, я понял: древнее злобное божество города по-прежнему живо, и я нахожусь в его храме один и без оружия.

Кто знает, какие невиданные твари существовали на заре времен? А этот гигантский паукообразный монстр – не могло ли так сложиться, что строители города повстречали его, когда пришли в те места, и в благоговейном страхе сделали своим божеством, и построили ему грандиозный храм, в котором я теперь и стоял? И, обладая знаниями и умениями, чтобы сделать невидимым для людских глаз сей огромный храм, не могли ли они сделать подобное и для своего бога, почти превратив его тем самым в истинное божество: незримое, всемогущее и бессмертное? Бессмертное! Чтобы просуществовать все эти века, оно и должно было быть таким. Как известно, даже некоторые виды попугаев живут сотни лет. А что мы знаем о чудовищном реликте из допотопных эпох? Когда город опустел и разрушился, а в логово монстра в храме перестали приводить жертв, то с чего бы ему не жить, рыская по пустыне? Неудивительно, что арабы боялись тех краев! Смерть ожидала всякого, кто все же отважится прийти туда. Ужас мог гнаться, нападать и хватать добычу, и при этом всегда оставаться невидимым. Неужели подобная смерть приближалась и ко мне?

Такие мысли бурлили у меня в голове, пока я следил за неуклонно растущей цепочкой следов, которые оставляла подступавшая все ближе погибель. И тут сковавшие меня оковы страха лопнули. Я бросился вниз по огромной лестнице, а затем – во двор. Я не мог придумать, где же укрыться в этом громадном зале. Попробуйте-ка спрятаться в помещении, где все прозрачно! Но я должен был отыскать какой-нибудь закуток. Наконец, проскочив мимо подножия лестницы, я добрался до стены (прямо под площадкой, где недавно стоял) и сжался там в комок, молясь, чтобы сгустившиеся тени сумерек скрыли меня от глаз монстра, обитавшего в храме.

КОГДА тварь миновала ворота, сквозь которые вошел и я сам, об этом сразу же стало известно. 'Пуф, пуф, пуф', – раздались приглушенные, мягкие звуки ее поступи. Шаги на мгновение замерли у отворенной двери в конце коридора. Возможно, чудовище удивилось, что проход оказался открыт. Почем знать, на сколько низкий или высокий интеллект заключен в мозгу твари? Затем: 'пуф, пуф' – она пересекла двор, и я услышал, как глухие звуки удаляются наверх. Если бы я не боялся даже вздохнуть, из меня точно вырвался бы крик облегчения.

Но страх все еще не давал пошевелиться, и я продолжал сидеть, скорчившись у стены, пока тварь поднималась по лестнице. Только вообразите картину! Все вокруг совершенно невидимо; все, за исключением большого плоского песчаного круга в футе подо мной. Но внутренним взором я видел то место и знал: рядом находятся стены и дворы, а наверху – чудовище, в страхе перед которым я и сидел, затаившись в сгущавшейся темноте.

Звук шагов над головой стих: судя по всему, тварь скрылась в большом залеь – в том самом, в который я не отважился войти. Теперь было самое время сбежать под покровом мрака; так что с безмерной осторожностью я поднялся и, мягко ступая, направился через двор к двери, что вела в коридор. Когда, как мне казалось, половина расстояния уже осталась позади, на моем пути вдруг выросла очередная невидимая стена. Врезавшись в нее, я упал на спину, и металлическая рукоять ножа, висевшего в ножнах на поясе, с громким лязгом обрушилась на пол. Господи, помилуй! Я неправильно определил положение двери и, промахнувшись, шагнул прямо в стену! Я лежал не шевелясь, и леденящий кровь ужас заполнял все мое естество. Затем послышалось: 'пуф, пуф' – мягкие шаги твари, пересекавшей площадку наверху лестницы, а после – тишина. 'Увидит ли оно меня? – спрашивал я себя. – Заметит ли?' Минуту во мне тлела надежда, ведь стояло гробовое безмолвие. Но в следующий миг я понял: смерть взяла меня за горло. 'Пуф, пуф', – донеслось сверху.

При этих звуках остатки самообладания покинули меня. Вскочив, я, как безумный, рванул в сторону двери. Бац! – угодил в очередную стену. Дрожа всем телом, поднялся. Теперь шаги стихли, ни звука. Как можно бесшумнее побрел я дальше через широкий двор. Но я понятия не имел куда иду – все представления о направлении безнадежно спутались. Боже, что за безумная игра велась там, над погрузившимся в темноту песчаным кругом!

Охотившаяся тварь не издавала ни шороха. Снова внутри меня затеплилась надежда. И по ужасной иронии, именно в эту секунду, я напоролся на чудовище. Вытянутая рука легла на что-то толстое, холодное, покрытое волосами и машинально сжалась. Должно быть, то была одна из лап монстра. Тут же она выскользнула из ладони и в следующий миг вцепилась в меня. Еще одна конечность и еще одна обхватили мое тело. Стоя совершенно неподвижно, тварь позволила мне самому прийти к ней в объятия – трагедия паука и мухи!

Лишь миг чудовище держало меня. Холодное прикосновение вызывало столь глубокое омерзение, что я, извернувшись, высвободился и, сломя голову, побежал через двор. И снова запнулся о нижнюю ступеньку огромной лестницы. Я рванул наверх, и даже на бегу слышал за спиной звук погони.

Взлетев по ступеням, я пресек площадку и вцепился в парапет, намереваясь броситься вниз, предпочитая милосердную смерть на каменном полу. Но под ладонями я ощутил, как верхушка парапета сдвинулась. Один из больших блоков, из которых, судя по всему, была сложена ограда, расшатался и качнулся в мою сторону. Не мешкая, схватил я камень и, шатаясь, поволок его через площадку к началу лестницы. Думаю, двое мужчин едва сдюжили бы поднять тот блок. Но я, благодаря внезапному приливу безумной силы, сделал даже большее: услыхав, что монстр приближается, стремительно взбираясь по лестнице, я поднял невидимый куб над головой, и обрушил его на ступени, туда, где, как я слышал, находилась в ту секунду тварь.

После грохота на мгновение повисла тишина, а затем раздалось низкое жужжание, переросшее в громкий гул. И в тот же миг на полпути вниз по лестнице, в том месте, куда упал блок, прямо из пустоты хлынула водянистая фиолетовая жидкость. Она стекала по невидимым ступеням, и те обретали форму; она окрасила границы сброшенного блока, под которым проступили очертания огромной волосатой конечности, что лежала там раздавленная и сочилась той самой жидкостью – кровью чудовища. Тварь не издохла. Однако глыба придавила ее к месту, лишив возможности передвигаться.

На лестнице послышалась яростная возня, и фиолетовый поток побежал еще обильнее. Брызги летели во все стороны, благодаря чему я разглядел смутный образ чудовищного бога, которого почитали в Мамурте столетия назад. Он походил на огромного паука с угловатыми, длиной в несколько ярдов лапами и отвратительным волосатым телом. Даже стоя там, я гадал, отчего тварь, оставаясь невидимой, все же стала различима, измазавшись собственной кровью. Однако так оно и было, и я не могу даже предположить почему. Мне хватило и беглого взгляда на едва различимый, заляпанный фиолетовым силуэт, а затем, держась края лестницы, я спустился. Минуя тварь, я чуть не задохнулся от невыносимой вони раздавленного насекомого. Сам же монстр яростно пытался освободиться и наброситься на меня. Но у него ничего не вышло, и я благополучно сошел вниз. Меня трясло, а ноги не желали слушаться.