Текст книги "Шпион императора"

Автор книги: Эдмон Лепеллетье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

VI

Пака все еще не было на его посту. Его место занимал человек подозрительного вида, сменивший его утром.

Амелия не смела заговорить с этим человеком. Она предчувствовала для себя целый ряд неприятностей с удалением бывшего управляющего. Она была теперь совсем одинока, без всякого покровителя, ей не с кем было посоветоваться. Уединение стало еще более суровым, ее отчаяние еще более жгучим. Она совсем упала духом, даже забросила свое ремесло, свои иголки.

Амелия еще ничего не ела со вчерашнего дня и не имела к этому даже ни малейшего желания. К тому же был ли еще хоть кусок хлеба в ее маленьком буфете? У нее не было даже охоты и силы заглянуть туда. Ее лихорадило, лицо пылало, горло пересохло. Она бросилась одетая на кровать, и ее охватило лихорадочное забытье. Из этого тяжелого состояния ее вывели легкие удары в дверь.

– Это Пак! – радостно вскрикнула она, бросившись отпирать.

Но на пороге показался изящно одетый господин.

Девушка отступила, охваченная страхом. Она узнала человека с тонкими губами, с худощавым, лукавым лицом, ожидавшего ее на улице, того незнакомца, которого она видела у белошвейки.

– Разве я внушаю страх, прелестное дитя? – бесшумно закрыв за собой дверь, спросил он, тихо подходя к ней, как кот, подкрадывающийся к своей добыче.

– Что вам надо? Я не знаю вас. Уходите отсюда.

Вошедший сжал тонкие губы и смотрел на перепуганную девушку блестящими глазами.

– Она еще красивее, когда сердится, – пробормотал он, и по его губам пробежала сладострастная улыбка.

Амелия тревожно следила за ним.

– Я не хочу пугать вас, милое дитя, – сказал посетитель отеческим тоном, – я друг вам, поверьте.

– Я прошу вас уйти, я одна и никого здесь не принимаю, – сказала Амелия, стараясь казаться спокойной.

– Мне известно ваше печальное положение, – не смущаясь, продолжал незнакомец. – После смерти вашей матери вы остались почти без всяких средств.

– У меня есть мое ремесло, я – вышивальщица. Я ничего не прошу и никому не позволю предлагать мне непрошенную помощь.

– Я знаю, что вы много должны за свое помещение и вам грозит выселение за неплатеж. Я в хороших отношениях с вашим хозяином. Позвольте мне ходатайствовать за вас.

– Вы знаете герцога д'Отранте? – спросила Амелия.

– Я его приятель, – ответил незнакомец со сдержанной улыбкой, доставая полную щепотку из большой табакерки, причем нюхая, продолжал следить своим кошачьим взглядом за дрожащей девушкой, опиравшейся на спинку стула.

– Да уж не герцог ли д'Отранте вы сами? – живо спросила она.

– Черт возьми! – рассмеялся незнакомец. – Если ты узнала меня, милая малютка, то это очень упрощает дело. Да, я – герцог д'Отранте, но для тебя я – просто поклонник твоих прелестных глаз, желающий устроить для тебя счастливую, беззаботную жизнь взамен нескольких часов блаженства около тебя. Скажи, ты согласна?

Амелия слушала, дрожа от негодования. Весь ее страх исчез. Она сделала шаг навстречу Фушэ и гордым жестом указала ему на дверь, говоря:

– Уходите! Вы не имеете права оскорблять меня и угрожать мне. Пока вы не выселили меня отсюда при помощи ваших сыщиков и приспешников, я здесь у себя.

– Я не угрожаю и не оскорбляю вас! Поверьте, я не так страшен, как вы думаете. Я узнал от Пака, моего управляющего, что после смерти матери вы очень нуждаетесь, задолжали за квартиру и не имеете никаких средств к жизни, кроме случайного заработка у белошвейки в Пале-Рояле. Я узнал, кроме того, что вы – особа прекрасного поведения, развитая и более интеллигентная, чем ваша среда. Вашего происхождения, вашей семьи я не знаю. Достаточно взглянуть на ваши прекрасные глаза, на ваше свежее личико, чтобы плениться вами навсегда. Ваша юная красота очаровала меня с первого же раза, когда я увидел вас. С тех пор одно желание владеет мной: видеть вас наедине, без несносных свидетелей, чтобы сказать вам, что если вы согласитесь хоть сколько-нибудь полюбить меня, то я сделаю вашу жизнь счастливой. Я жду вашего ответа. Не будьте так недобры, позвольте любить вас, я умоляю! Я только потому не встал на колени, что это смешное положение не подходит ни к моему возрасту, ни к сану, но сила моего чувства от этого не меньше.

Последние слова Фушэ произнес дрожащим голосом и двинулся к Амелии, желая заключить ее в свои объятия.

Она выскользнула из его рук и, бросившись к окну, распахнула его настежь.

– Что вы делаете? Зачем вы открыли окно? – крикнул удивленный Фушэ, прерывая объяснения в любви.

– Вы заперли дверь, – холодно сказала Амелия, – мне остается только окно, которым я и воспользуюсь.

– Что вы хотите сделать?

– Позвать на помощь, если вы сделаете еще хоть шаг ко мне. О, хоть вы и министр полиции, ко мне придут на помощь, меня защитят, когда я стану кричать в это окно, что мужчина хочет оскорбить девушку, у которой нет иной защиты, как добрые люди.

– Полно, незачем сердиться и кричать! Закройте окно' Вы можете простудиться, когда я открою дверь и будет сквозной ветер.

Фушэ прибег к своей обычной насмешливости, чтобы скрыть досаду и смущение.

Амелия закрыла окно, а он уже с порога оглянулся на нее и сказал:

– Вы победили меня, малютка, на этот раз вы взяли верх, доказав мне, что вы у себя дома. Но берегитесь, чтобы не случилось наоборот, когда, в свою очередь, я буду у себя.

– Я никогда не буду у вас!

– Министр полиции у себя в каждой кордегардии королевства, и мы можем встретиться там с вами.

Произнося про себя проклятия, Фушэ стал спускаться с той лестницы, по которой только что поднимался полный нетерпения любви, с огнем страсти в глазах.

Амелия провела весь день в сильном нервном возбуждении. Теперь она поняла, о какой опасности предупреждал ее своими намеками Пак. Оказалось, что герцог д'Отранте влюблен в нее или по крайней мере желал обладать ею. Он открыл отчасти свои планы Паку и приказал ему быть неумолимым с бесправной жилицей дома, рассчитывая на то, что страх выселения приведет ее в его объятия. Теперь она, видя, какими средствами Фушэ хочет воздействовать на нее, убедилась, что Пак был прав, советуя ей обратиться к императору, и сильно раскаивалась, что не последовала этому совету. Но теперь было уже поздно, к тому же и Пака более не было с ней.

Что делать? Оставаться в этой комнате, подвергая себя преследованию отвергнутой любви и упрямства Фушэ, желавшего торжествовать над дурочкой, отказавшейся от собственного счастья, было опасно. Надо уйти, искать себе приют. Но для этого прежде всего нужны деньги, хотя бы небольшая сумма на первые, необходимые расходы. Где их найти? Если бы еще Пак был тут! Но, вероятно, его уже удалил Фушэ, сообразив, что тот может оказать ей поддержку и помощь. Ее, очевидно, хотели оставить совсем одну, в полной нищете и отчаянии.

Несмотря на все это Амелия подняла голову и энергично сказала себе: «Я буду бороться». Искать новое помещение в этот вечер было невозможно, но завтра же она пойдет снова к своей белошвейке, госпоже Клеман, которая ее так хорошо встретила и обещала дать ей работу, если у нее будет хорошая рекомендация от прежней заказчицы; ведь та, конечно, в этом не откажет. Таким образом она получит работу и сможет взять немного денег вперед, чтобы снять комнату и купить себе поесть. Свое имя она изменит, выходить на улицу будет только по вечерам и таким образом собьет с пути агентов Фушэ, которых он, конечно, направит по ее следам. Потом будет видно, что будет; прежде всего надо как можно скорее скрыться из этого опасного дома.

Амелия заснула почти успокоенная, надеясь найти завтра и работу, и надежный приют.

Около девяти часов она отправилась к белошвейке, которую нельзя было застать раньше. Амелия подошла к ней покрасневшая и взволнованная. Мадам Клеман, увидев ее, поморщилась и объявила наотрез, что работы у нее нет, и попросила ее удалиться, не желая продолжать разговор.

Амелия вышла, как во сне, так же машинально, почти бессознательно несколько раз обошла Пале-Рояль и наконец, обессиленная, упала на стул около кабинета для чтения.

У нее явилось соображение, что Клеман отказала ей, вероятно, потому, что получила дурную рекомендацию от прежней хозяйки Почему же, однако, та дала о ней такой неверный и дурной отзыв? Тогда Амелия вспомнила о человеке, виденном ею у белошвейки. Очевидно, Фушэ все предвидел заранее и повлиял на хозяйку, из-за чего она лишилась работы Таким образом ей представлялось на выбор – нужда и смерть или уступка желаниям Фушэ.

Амелия снова принялась бродить без цели, без надежды по галереям Пале-Рояля, уже наполнявшимся пестрой толпой, стремившейся к удовольствиям и развлечениям, или же попытать счастья в игорных домах, которые открывались в полдень. На ходу она обдумывала, что и как она сегодня будет есть, где будет ночевать, потому что твердо решила не возвращаться в дом Фушэ. Иногда в ее утомленном мозгу мелькал луч надежды. Не могла же она погибнуть таким образом! Ей двадцать лет, будущее принадлежит ей. Отчаиваться грешно: кто знает, может быть, счастье еще улыбнется ей и введет в свои лучезарные чертоги.

Размышления девушки были прерваны грубым и неожиданным образом. Какой-то человек схватил ее за руку и сказал ей:

– Я уже давно слежу за вами. Идите за мной!

– Куда это? Боже мой! Что я сделала, что вам надо? – в испуге вскрикнула бедная девушка, не понимая, почему ее так грубо схватили.

– Вам говорят – идите за нами, и без разговоров! – раздался позади нее еще один грубый голос, и еще чья-то сильная рука схватила ее с другой стороны.

Амелия стала кричать и отбиваться, призывая на помощь.

Некоторые прохожие остановились около нее.

– Ничего, ничего, – сказал один из схвативших ее людей, – эта девица скандалит, и мы отправляем ее в полицейский пост.

Прохожие спокойно отправились дальше, повторяя: «Ничего особенного».

Амелия теряла сознание. Ужас, стыд, отчаяние подавили ее энергию. Она чувствовала, что ее уводят, но не могла ни кричать, ни защищаться. Ее посадили в заранее приготовленный фиакр. Она наклонилась к дверце и хотела выбить стекло, однако агент, сидевший с той стороны, предупредил ее, что если она будет кричать и рваться, то он будет вынужден надеть ей кандалы и заткнуть рот.

Ей пришлось покориться и терпеливо ждать. Когда-нибудь фиакр остановится, найдутся люди, которым она пожалуется, потребует сострадания и справедливости. Как бы ни был могуществен министр полиции, но и он не может держать ее пленницей без всякого основания. Он предупредил ее, что будет мстить и что они еще встретятся в кордегардии, на полицейском посту, где хозяином будет он, Фушэ. Но она будет защищаться, сопротивляться, призывать людей на помощь, ее крики будут услышаны, ее освободят…

Амелия снова почувствовала себя сильной, рассудительной, энергичной: ведь она не была еще в когтях Фушэ.

Фиакр остановился перед уединенным, но обыкновенным домом, с решеткой, окружавшей деревья и кусты сирени. Этот дом походил на убежище, которое богачи прежних времен устраивали для своих фавориток и происходивших у них оргий.

Оба агента довольно вежливо попросили Амелию пройти за решетку, отворенную служанкой, и войти в дом.

Улица была пустынна, квартал – уединенный; помощи Ждать было не от кого. Понимая невозможность сопротивления, Амелия решила войти в дом.

Дверь захлопнулась за ней, как только она переступила порог, и оба агента исчезли. Девушка была одна со служанкой, особой с суровым взглядом и очень серьезным видом. Она открыла дверь в маленькую гостиную, за которой виднелась уборная, и сказала Амелии, что она найдет здесь все нужное, чтобы привести в порядок свое платье и прическу. Девушка хотела было отказаться – для кого и для чего ей было украшать себя? Но потом подумала, что если ей придется предстать перед судьями или вообще перед кем-нибудь, то лучше иметь приличный, не беспорядочный вид; ее манеры, речь и наружность могли бы говорить в ее пользу.

Когда служанка вышла, Амелия оправила платье, причесала волосы и стала с любопытством осматривать помещение, куда привезли ее. Мебель была хотя старинная, но изящная. Кресла с медальонами, кушетка с грациозными изгибами, покрытая материей, где были вытканы танцующие пастухи и пастушки. Инкрустированный стол посреди комнаты – все напоминало прошлый век. В глубине виднелся альков кровати, нарядно убранной кружевами и бантами из лент.

Все это не походило ни на полицейский пост, ни на темницу. Фушэ, как видно, приказал своим агентам под предлогом арестов, производившихся ежедневно по галереям Пале-Рояля среди наводнявших их девиц, привезти ее в этот домик, бывший когда-то приютом любви для какого-нибудь изящного богача восемнадцатого века.

Амелия, расстроенная донельзя, тихо плача, опустилась на красную кушетку; она боялась, что теперь она пропала. Бегство отсюда казалось немыслимым, звать на помощь было бесполезно. Если бы кто и явился, то, конечно, слуга, сообщник Фушэ, который сдержал слово, мстя теперь за пренебрежение к себе. Теперь она, прогнавшая его накануне, была в его власти.

Она попробовала собраться с духом и стала раздумывать, нельзя ли поискать способ уйти из рук Фушэ?

Внутри комнаты виднелось окно. Амелия хотела открыть его рамы, но секретная задвижка не позволила сделать это. Значит, этот путь был закрыт. Тогда девушка стала тщательно осматривать кокетливую комнату, служившую для нее тюрьмой, но не могла придумать никакого спасения от насилия Фушэ, который, конечно, не замедлит явиться, чтобы силой взять то, что он не смог получить угрозами и обещаниями.

Амелия готова была решиться на все, чтобы только избежать объятий этого ненавистного человека, любовь которого была ей хуже всякой пытки.

Случайно взгляд девушки упал на позолоченные палки, поддерживавшие занавес кровати, и ей пришло в голову, что одну из этих поддержек можно превратить в оружие. Она подбежала к алькову и вырвала одну из этих палок, с большим усилием отделив ее от стены. На одном конце этой палки был металлический шар, а на другом остался большой кусок гвоздя, так что образовалось некоторое подобие пики. Потрясая этим оружием, девушка довольно улыбнулась: может быть, ей удастся защититься этой импровизированной пикой, оттолкнуть или ранить своего преследователя. Держа в руках свое оригинальное оружие, Амелия ждала, чутко прислушиваясь: ей почудились как бы отдаленные шаги, заглушаемые дверями и драпировками. Вероятно, шел Фушэ, она вооружилась вовремя.

Шаги раздались около двери, и последняя неожиданно распахнулась. Амелия подняла свою пику, готовая защищаться.

– О, как вы похожи на Минерву с занесенным копьем, недостает только каски и щита! – раздался твердый, металлический, несколько отрывистый голос.

Однако вошедший не был герцогом д'Отранте. Это был человек среднего роста, со спокойными и правильными чертами лица, насколько можно было их разглядеть из-под надетой шляпы.

– Не бойтесь, – сказал незнакомец, – вам нечего бояться, я – не Фушэ. Я пришел сюда как друг.

– Кто вы? Меня привезли сюда силой, взяв в галерее Пале-Рояля. Чего от меня хотят? Я хочу уйти отсюда.

– Ваше желание будет исполнено. Повторяю, меня вам нечего бояться.

– Кто поручится мне, что вы не обманываете меня? Что вы не посланы герцогом д'Отранте помогать ему в его намерениях?

– Я понимаю ваши опасения. Итак, Фушэ овладел вами и против вашей воли привез вас в этот дом? Это недостойно! А публика, а прохожие, видевшие это дерзкое похищение среди дня, неужели никто не помешал этому насилию?

– Никто. Вероятно, видели, что это – агенты министра полиции. Право, не знаю… я была слишком расстроена. Никто не посмел вступиться за меня.

Незнакомец сделал недовольную гримасу и проговорил:

– Конечно, полиция должна пользоваться уважением, но лишь тогда, когда она служит интересам закона. Да! Так мне сообщили о вашем печальном положении, и я пришел, чтобы прекратить его.

– Кто же открыл вам это происшествие? Кто мог указать вам этот дом, в который меня заперли и который герцог д'Отранте считает, конечно, никому не известным?

– Я знал раньше этот дом, а о том, что вас привезли сюда, я узнал от одного из ваших друзей.

– Кто же позаботился обо мне? – быстро спросила Амелия, все более успокаиваясь. – У меня нет друзей, я одна на свете, без родных, без опоры.

– Ваша мать умерла недавно. Но ваш отец? Правда ли, что его зовут графом Нейппергом, что он теперь в Вене?

Последние слова незнакомец произнес с какой-то глухой яростью; даже его лицо приняло злое выражение.

– Я действительно дочь графа Нейпперга, – сказала Амелия. – Моя мать, брошенная им, нашла со мной убежище во Франции, я не видела его многие годы.

– Хорошо, не тревожьтесь же больше, я займусь вашей судьбой. У дверей ждет экипаж, который отвезет вас в такое убежище, где сам герцог д'Отранте не посмеет искать вас. Вы больше не боитесь? Вы доверяете мне, скажите? Тогда следуйте за мной.

Амелия была готова на все, лишь бы не попасть во власть Фушэ, и потому несколько минут спустя села в карету около своего неожиданного и странного спасителя.

Какой-то военный сел на козлы рядом с кучером, и карета тронулась в путь.

После многих поворотов экипаж остановился перед низкой дверью. Под навесом высоких деревьев тянулась длинная стена, ограждая прекрасный сад. В нескольких шагах виднелась будка гвардейца-часового. Незнакомец вышел, предшествуемый каким-то человеком, похожим на военного в штатском платье; последний вынул из кармана ключ и, отперев маленькую дверь, посторонился, чтобы пропустить Амелию и ее покровителя. В это время молодая девушка с безграничным удивлением увидела, что часовой сделал на караул, отдавая честь оружием.

Пораженная Амелия остановилась и с глубоким волнением обратилась к спасшему ее незнакомцу:

– Ваше величество? Так это вы?!

– Да, дитя мое, здесь вы у меня. Я же вам сказал, что там, куда я привезу вас, вам нечего бояться моего министра полиции.

С этими словами император ласково указал трепещущей девушке дорожку, которая вела через сад Елисейских полей к самому дворцу.

VII

Шенбруннский парк находился на некотором расстоянии от центра Вены и являлся любимым местом прогулки венцев, равно как и летней резиденцией императорского семейства. Часть дворца была в описываемое здесь время предоставлена в распоряжение Марии Луизы и ее сына.

Последнее обстоятельство нисколько не повлияло на доступ в парке для венских обывателей. Но зато там были поставлены специальные сторожа и агенты охраны, на обязанности которых лежало следить, чтобы к Марии Луизе и в особенности к Римскому королю никто не приближался; то было сделано ради того, чтобы не допустить агентов Наполеона войти в сношение с его супругой и сыном.

Шенбрунн, построенный при Иосифе I и отделанный при Марии Терезе, – прелестное местечко. Парк украшен статуями, фонтанами, гротами; в частях его, огороженных и недоступных для обычной публики, можно видеть, как между деревьев скользят грациозные лани, козы, олени. Белые лебеди величественно плавают по глади громадных прудов. Наконец, там устроен ботанический сад, славящийся среди ученых своими редкими породами растений.

С некоторого времени в той местности парка, где ежедневно гулял сын Наполеона в обществе матери или чаще всего со своей гувернанткой Монтескью, можно было заметить одетого в длинный редингот ученого, по виду иностранца, который с глубочайшим вниманием рассматривал через очки редкие растения, помещавшиеся там.

Хотя ботаник ничем не мог вызвать какое-либо подозрение, но к нему сейчас же подошел один из сторожей и спросил, кто он такой.

Ученый, нисколько не смущаясь, подал сторожу письмо директора императорского венского общества, и это не только обеспечило ему в дальнейшем полную свободу научных занятий в парке, но и внушило сторожу громадное уважение к нему; по крайней мере сторож даже предложил ему присесть и отдохнуть на стуле, поставленном около двери вестибюля дворца, из которого ежедневно царственный ребенок выходил на прогулку.

Вскоре между сторожем и ученым установилась даже дружба. Они много разговаривали, и, когда сторож, старый солдат, пожаловался ученому, что его мучает страшный ревматизм, ботаник стал приносить ему травы, способные успокаивать страдания. Отдых на стуле около вестибюля теперь практиковался все чаще и чаще.

Однажды – это было на другой день после разговора де Монтрона с ла Виолеттом, ставшим импресарио труппы ученых собак, – ботаник, разговаривая со своим приятелем-сторожем, пожаловался на странную слабость и вместо того чтобы, как обыкновенно, заняться изучением растений, долго просидел на стуле у входа в вестибюль. Он нетерпеливо поворачивал голову (это, по его словам, было следствием мучивших его невралгических болей) к входу в вестибюль, словно стараясь разглядеть что-то, словно ожидая какого-то знака, какого-нибудь таинственного появления… Время от времени он настораживался и прислушивался к доносившейся из парка старинной музыке.

– Вам придется вернуться домой, барин, – с участием сказал ему сторож, – вам, видно, очень нездоровится!

– Сейчас немножко лучше, спасибо, друг мой, – ответил ботаник, – еще несколько минут отдыха, и я буду в силах вновь взяться за свои занятия или вернуться домой. А сейчас я чувствую, что не мог бы сделать и шага.

– Вас, верно, раздражает эта музыка? Господи, когда чувствуешь себя и без того плохо…

– В самом деле! Откуда эти шум и грохот, которые вы называете музыкой? – спросил ботаник.

– А это показывают дрессированных собак. Громадная толпа собралась посмотреть.

Тем временем беспокойство ботаника все увеличивалось. Он все чаще посматривал на часы, помещенные на фронтоне дворца, и с тревогой впивался взглядом в мрачные недра вестибюля, остававшиеся сегодня до сих пор молчаливыми и пустынными. Наконец он не выдержал и спросил сторожа:

– А скажите-ка, разве теперь не время эрцгерцогини и ее сыну выйти на прогулку?

– О, это время давно прошло! – спокойно ответил сторож. – Очевидно, на сегодня отдано другое распоряжение Вот видите, уводят часовых. Значит, ни эрцгерцогиня, ни молодой принц не выйдут сегодня на прогулку.

Ботаник ничего не ответил на это. В продолжение четырех или пяти минут он продолжал хвататься за лоб и легко стонать; потом, словно почувствовав, что боль внезапно покинула его, он вытянулся и пробормотал:

– А, вот мне стало и получше! Теперь я буду в силах кое-как добраться до дому.

– Смотрите только не простудитесь! – напутствовал его добряк-сторож.

Де Монтрон (это именно он и был заболевший ботаник) направился к тому месту, где под грохот дикой музыки продолжалось представление дрессированных собак.

Его и в самом деле терзало сильное беспокойство. Он спешил поскорее добраться до ла Виолетта и узнать от него, не имеет ли он каких-либо сведений о том, что перевернуло вверх дном весь их проект. Но надо было стараться не обращать на себя внимания; он должен был продолжать разыгрывать роль больного, и ему следовало идти тихим шагом, умеряя свое нетерпение.

Идя по дорожке парка, де Монтрон раздумывал и строил различные предположения. Почему как раз сегодня была отменена прогулка Римского короля, регулярно повторявшаяся до сих пор каждый день в определенный час? Правда, Мария Луиза не каждый день гуляла с сыном, но гувернантка принца, Монтескью, ни разу не забывала водить своего воспитанника в парк. К тому же и погода стояла великолепная, так что происшедшую перемену ровно ничем нельзя было объяснить.

Кроме того, генерал Анрио, пробравшийся во дворец под видом аббата Альфьери, не показывался оттуда. Было решено, что если Мария Луиза, ознакомившись с содержанием важного письма императора, согласится последовать за своими освободителями, она в обществе Альфьери сойдет в Шенбруннский парк. Там, разговаривая, они отойдут подальше и, словно усталые от прогулки, опустятся на скамейку. Римский король подойдет к ним со своей гувернанткой, и в то время как Монтрон займется с ребенком, Анрио уведет Марию Луизу к карете, которая умчится полным галопом. Ла Виолетт постарается при помощи своих собак отвлечь внимание сторожа настолько, чтобы похищение супруги и сына императора оставалось как можно долее незамеченным. На первой же остановке Мария Луиза переоденется в мужское платье, которое они позаботились припасти в кузове кареты.

Все было организовано как нельзя лучше, и похищение должно было удаться, но при одном только условии: если Мария Луиза согласится сойти в парк вместе с мнимым аббатом Альфьери.

И вдруг ни Анрио-Альфьери, ни Мария Луиза не показались! Что же случилось? Что перевернуло вверх дном весь их план? Самые мрачные предчувствия зашевелились в душе Монтрона.

В тот момент, когда он подходил к толпе, окружившей животных ла Виолетта, вызвавшего в это время взрыв аплодисментов зрителей ловкими скачками собак через палочку, которую он поднимал все выше, со стороны дворца, где помещалась кордегардия, послышался какой-то шум. Солдаты расталкивали толпу, заставляя ее подаваться в обе стороны, словно желая образовать коридор для прохода какой-то важной особы.

Теперь де Монтрону уже нечего было бояться сторожа, которого могло бы поразить его такое быстрое выздоровление; он бросился бежать к толпе и прибыл в тот самый момент, когда проводили под сильным эскортом солдат Анрио со связанными руками.

У Монтрона все закружилось перед глазами, он чуть-чуть не упал в обморок. Значит, Анрио арестовали? Значит, его узнали? Выдали, быть может? Но кто именно? Куда его вели? А ла Виолетт? Не напала ли полиция на их след?

Шествие полуроты солдат, эскортировавших арестанта, отвлекло от ла Виолетта все внимание зрителей. Он бы i теперь один со своими собаками и, дав знак своему человеку-оркестру прекратить невыносимый грохот, приготовился осторожно начать отступление. Он тоже узнал Анрио и задавался вопросом, что сталось с де Монтроном.

Когда он заметил ботаника, то в знак утешения принялся быстро вертеть палкой над головой. Что же делать! Не стало доброго товарища, но еще двое свободных и смелых мужчин уцелело, значит, не все еще было потеряно. Вот что должно было выразить быстрое вращение палки ла Виолетта при виде де Монтрона.

Ботаник– прошел тихим шагом мимо него и торопливо шепнул ему:

– Нужно узнать, куда увели генерала Анрио. Сегодня вечером будьте на дороге у Дуная. Это – пустынное место, там нам можно будет поговорить.

– Буду! – ответил ла Виолетт. – Я видел Римского короля в одном из окон дворца. Он хотел посмотреть на моих собак, а его оттащили от окна. Бедняжку, сына нашего императора, мучают. Что за негодяи! Хотят запретить ему даже смеяться и забавляться. Его позабавили мои собаки, так его отвели от окна!

– Во дворце случилось что-то особенное, – сказал Монтрон. – Вы не знаете, почему и как был арестован генерал Анрио?

– Нет. Все, что я узнал от одного из камер-лакеев, залюбовавшихся чистой работой моих собак, это то, что госпожу де Монтескью только что уволили со службы. Подробностей он не знал, а сказал только, что нашу добрую француженку должна будет заменить какая-то немка. Она тут же приступила к исполнению своих обязанностей, вот поэтому-то принц и не был сегодня на обычной ежедневной прогулке.

– Ла Виолетт, мне кажется, наше дело плохо, – сказал де Монтрон, знаком показывая, что им надо расстаться.

– Ну, пока еще это нельзя сказать, раз мы живы и на свободе, то отчаиваться не приходится. До вечера, около Дуная! – ответил ла Виолетт, который никогда не терял надежды.

Затем, собрав своих собак, он в сопровождении тирольца-музыканта удалился прочь, несколько раз принимаясь по дороге вертеть над головой палкой в знак задумчивости и затруднения.

Вечером он не преминул прийти на обусловленное место свидания, находившееся в пустынных и болотистых низинах у берега Дуная. Оба приятеля обсудили положение и поделились тем, что каждому из них удалось разузнать.

Анрио отвели в военную тюрьму, заперли в одну из башен старого замка и обвинили в государственной измене. Им не удалось узнать, как было мотивировано обвинение, но ведь им обоим более чем кому-либо были известны причины ареста Анрио. Что им было важно узнать – был ли раскрыт заговор похищения Марии Луизы и ее сына.

Собственно говоря, даже если было найдено письмо Наполеона, то в нем не было никаких указаний относительно всего проекта бегства. В письме император просто просил Марию Луизу следовать инструкциям, которые будут ей переданы подателем этого письма от имени Наполеона. Значит, теперь опять можно будет рискнуть повторить свою попытку. Анрио, наверное, ничего не сказал на допросе, имена его сообщников остались неизвестными. Предосторожности, принятые ими, чтобы не встречаться и не показываться на виду у всех, могли помочь им избежать внимания австрийской полиции; следовательно, они могли и без Анрио продолжать свое дело.

Де Монтрон предложил вновь проникнуть в Шенбрунн и вновь попытаться поговорить с императрицей.

Ла Виолетт согласился с этим, но заметил, что сначала надо постараться освободить их товарища. Если им удастся увезти супругу и сына императора, то Анрио, оставаясь в руках австрийцев, окажется их жертвой. Поэтому надо было постараться во что бы то ни стало освободить его. Но как? Ах, ну уж найти какое-либо средство для этого – это было дело компетенции де Монтрона. Ведь он – ученый и должен ухитриться изобрести такой аппарат, открыть секрет, с помощью которого можно будет разбить все тюремные засовы и выпустить на свободу арестанта. Он, ла Виолетт, будет действовать, но воображение – не его дело, в этом он не силен. И добряк-ворчун остановился в ожидании, что де Монтрон тут же в своем умственном сундучке, в котором должны были храниться неисчислимые сокровища, найдет знаменитый ключ и откроет им двери темницы Анрио.

К несчастью, де Монтрону пришлось признаться, что он не может в один присест прозреть ту тьму, которая окружала их новое предприятие, и что единственное, представляющееся ему возможным в данный момент, – это постараться убедить Марию Луизу, чтобы она заступилась за Анрио; быть может, ей удастся добиться даже его освобождения.

Ла Виолетт встретил такое предложение кислой гримасой и, условившись относительно нового свидания с де Монтроном, ушел, погрузившись в глубокое размышление.

Но они вернулись в Вену различными дорогами. Каждый занимался своими планами: де Монтрон раздумывал, как бы добиться свидания с Марией Луизой, а ла Виолетт – как бы прежде всего освободить Анрио.

Тамбурмажор плохо спал эту ночь, проворачивая в уме тысячи планов, один другого абсурднее и невозможнее, и соображая, как бы дать Анрио знать, что его судьбой озабочены друзья и чтобы он не терял бодрости духа.