Текст книги "Викинг"
Автор книги: Эдисон Маршалл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Мы с Бертой уже говорили об этом, пока вы с Китти была на холме. Мы подумали, что если я одену оленьи шкуры и заплету косы, а потом испачкаю лицо и руки ореховым соком, то сойду за дочь Китти. Тогда если мы встретим разбойников, они подумают, что у нас нечего взять и не тронут нас.
– Но они никогда не поверят, что Берта – лапландка.
– Если она тоже переоденется, ты сможешь сказать, что она – твоя жена. В таком виде мы даже не будем похожи на христиан. Это большой стыд и, боюсь, великий грех, но так как мы сделаем это по необходимости, то Бог простит нас.
Моргане он простит все, подумал я.
Я боялся посмотреть ей в глаза, чтобы она не увидела моих глаз и не поняла, как перепутались мысли у меня в голове и как застыло мое сердце. Нет, я не могу взять никакой платы за услуги, только подарок от чистого сердца.
– Лучше всего было бы избежать таких встреч, – сказал я ей. – Но если нас поймают, держись с высоко поднятой головой, скажи им, что ты Моргана Уэльская, и мы останемся в живых как твои слуги. Скажи им, если упадет хоть один волосок с твоей головы, то Родри захватит их и предаст смерти, твой Бог проклянет их души и отправит гореть в вечном пламени. Они, конечно, тоже будут держать тебя в плену, но обращаться с тобой станут гораздо лучше. Вряд ли эти люди окажутся лучше Хастингса, но они будут бояться.
– Хастингс не боится никого и ничего, – сказала она, поразмыслив. – Это правда.
– Если ты им так сильно восхищена, то могла бы остаться.
Она повернулась ко мне и посмотрела в глаза, и смущение ее постепенно превращалось в радость.
– Если разбойники поймают меня, оставят ли они тебя в живых?
Я покачал головой.
Она широко раскрыла глаза, поскольку привыкла мне верить. Я удивился, что она спросила об этом, ведь все и так было ясно.
– Ты храбрее Хастингса.
– Нет, ты ведь и сама говорила иначе. Я боюсь многих вещей. Я боюсь выглядеть глупо перед лицом людей и богов.
– Каких богов?
– Прежде всего, Одина. – Я запнулся и взглянул на нее, подумав, что, возможно, воины Одина больше боятся выглядеть глупо перед лицом христианского Бога.
– Вот это гордость! Ты что-нибудь слышал о Сатане?
– Нет.
– Это Князь демонов. Бог сбросил его с Небес за его необъятную гордыню. И он падал девять дней, прежде, чем попал в Хель.
– Один путешествовал девять дней по дорогам тьмы, чтобы попасть в Хель, и вынес оттуда Девять Рун.
– Наверное, Один и Сатана – разные имена Князя демонов. Если ты тоже так считаешь, то, может быть, ты станешь христианином?
– Как ты посмела предложить мне это? Мне следует ударить тебя по лицу.
– Чего ж ты? Давай. Я не могу дать тебе сдачи. То, что мой Бог может покарать тебя, не остановит твоей руки. И зная это, ты лишь сильнее меня ударишь.
– Этого я не сделаю, я не хочу видеть кровь на твоем лице. Ты не хотела обидеть меня. Но я не подниму руку на тебя не из-за этого, а потому что ты так прекрасна. Я скорее убью себя, чем обижу тебя. Ты когда-нибудь слышала о драгоценной чаше, которую франкский король Хлодвиг захватил в Суассоне?
– Нет.
– Он страшно желал завладеть ею, но один из вождей нарочно разрубил ее. Хлодвиг дождался своего часа и снес ему полчерепа секирой. «Я сделал с твоей головой то же, что ты с моей чашей в Суассоне», – сказал он. И я отрублю себе руку, если ударю тебя.
– Что это значит, Оге? – спросила она, нарушив долгое молчание.
– Это значит, что я люблю тебя.
– Молодые бароны в замке моего отца ухаживали за мной и служили мне; они говорили мне о любви, но они совсем не похожи на тебя.
– Да, они благородного происхождения, а не рабское отродье.
– Они очень рыцарственны, это правда, но я имею в виду, что их любовь не была такой страстной и дикой.
– Их не кидали чайкам в детстве, и крабам в зрелые годы. Они не клялись убить Рагнара и его сына.
– Но ведь ты обещал вернуть меня Аэле.
– Если доживу.
– Может, ты и не говорил это прямо, но все же ты дал мне понять, что я останусь достойной невестой короля.
– Ты хочешь знать, поступлю ли я с тобой так же, как Рагнар с матерью Аэлы?
– Матерь Божия! Если Рагнар отец Аэлы…
– Аэла родился раньше.
– Слава Богу! – она с благодарностью возвела очи к небу. Но затем на ее лицо вновь вернулось озабоченное выражение. – Ты говоришь, что любишь меня, Оге, и я тебе верю. Ты ежечасно рискуешь жизнью ради меня, и я не знаю… да, пожалуй, и не говори мне сейчас, как ты собираешься вернуться. Я откликаюсь на твою любовь, хоть ты и был рабом, но лишь душой, не телом. И я прошу тебя, Оге, и буду молить об этом небо – храни любовь внутри себя и не позволяй ей разбудить желания тела.
– Можно ли поймать угря за хвост?
– О чем ты?
– Слишком поздно! Как только я увидел тебя, в моем сердце проснулась страсть, какую ты не можешь и вообразить. Если бы хоть нечто подобное пылало в груди твоих христианских баронов, они сгорели бы дотла. Такая страсть подобна буре, швыряющей беспомощный корабль.
– Но это грех! Я христианка, обрученная с другим, а ты поклоняешься иным богам, – воскликнула со слезами на глазах Моргана. – Оге, ты можешь справиться с ней?
– Я господин своих чувств, а не раб. Мой железный ошейник уже давно на дне моря.
Я давно знал, что «Игрушка Одина» быстрее драккара при сильном ветре.
На третий день преследования, когда все малые суда Хастингса повернули назад, словно поджавшие хвост щенки, предоставившие охоту полудюжине опытных гончих, такой ветер поднялся с севера незадолго до заката.
Укрывшись за мысом в ожидании темноты, мы увидели, как три драккара расправили крылья и превратились из гончих в ястребов. Другие три все еще рыскали вдоль побережья, выискивая наше убежище.
Мы выжидали, пока ближайший охотник не оказался в миле от нас с наветренной стороны, и подняли мачту. Наш белый парус тут же наполнился ветром, и мы стрелой вылетели из-за мыса. Нас заметили сразу. Громкие крики викингов раскатились над морем. Но я знал, что один, лучший из них, не будет кричать ни после самой великой победы, ни от самой отстрой боли.
Им надо было получше смазать кили. Дочери Эгира – морские девы – могли любоваться славной гонкой: как «Игрушка Одина» спасалась от шести хищников. Мы неслись, едва касаясь воды, а наши преследователи являли грозное зрелище – драконы с шипением разрезали волны грудью, покачивая клыкастыми головами.
Как я и рассчитывал, расстояние между нами постепенно увеличивалось. Но все же я еще не был уверен в нашем спасении. Слишком уж часто бывало, что ветер ослабевал вместе с заходом солнца.
К счастью, ветер усилился. Солнце, напоследок раскрасив море и облака в золотисто-багряный цвет, удалилось на покой в свой дом за краем моря. Когда умирающий день выпустил на волю первые бледные звезды, мы сыграли веселую шутку над преследователями.
Со всей скоростью, на которую были способны, мы повернули поперек ветра. Мы убрали мачту и гребли изо всех сил. Вскоре в сумерках показались проплывающие мимо верхушки парусов драккаров Хастингса. Когда они миновали нас, мы вернулись к последнему мысу, который перед тем проплыли.
Когда Хастингс потерял нас из вида, мы были уже далеко впереди, и я подумал, что вряд ли Хастингс станет искать нас у себя за спиной.
Три последующих дня повозка находилась перед лошадью. Мы держались позади рвущихся вперед драконов, там, где они не могли увидеть нашу маленькую лодку, а мы различали лишь верхушки мачт да края парусов.
Это была самая веселая игра, в которую мы когда-нибудь играли с Китти. Улыбки не сходили с лиц лапландцев.
Это прекратилось в один из дней, когда густой, холодный туман окутал все вокруг. Исчезли высокие береговые скалы, земля и море слились в одно целое.
Нам пришлось встать на якорь у какого-то острова, чтобы нас не вынесло на риф.
Тут Кулик, у которого, как я считал, отродясь не водилось никакого имущества, вытащил из-под своих лохмотьев маленькую железную полоску в форме рыбки. К ней была привязана тонкая веревка. Кулик принялся раскачивать свою рыбку и всецело погрузился в это занятие. Я решил, что это, должно быть, его оберег.
Внезапно из тумана раздались голоса.
– Хастингс! Хастингс! Где ты?
– Здесь!
– К востоку или к западу?
– Идиот! Я прямо перед тобой! – Грянул дружный хохот.
– Кто-нибудь скажет, где берег?
– Этого не знает даже Один, будь проклят его единственный глаз.
– Хастингс! Хастингс Девичье Личико! – вдруг прозвучал неземной голос.
– Кто это?
– Поворачивай! Плыви обратно! На твоих кораблях проклятие.
– Да кто это?
– Мыс фризского корабля, который ты потопил в устье Хамбера, когда похищал принцессу.
– Возвращайтесь обратно и продолжайте кормить акул!
– Наши тела наполовину обглоданы морскими чудовищами, но мы нашли тебя.
– Ну и где же вы? Я не боюсь вас. Я вырву ваши остекленевшие глаза и сделаю бусы для своей девушки.
– Хастингс! Хастингс!
– Это ты, Бьёрн?
– Нет, это твой воин Горм, убитый саксонкой под волчьим деревом. В моей спине широкая рана, кровь быстро вытекла сквозь нее. – И рядом в тумане раздался жуткий кашель.
Моргана вскочила и прижалась к моей груди. Я обнял ее и, прежде чем осознал, что я делаю, прижался своими губами к ее. Свершилось то, о чем я мечтал. Она теснее прижалась ко мне, словно ребенок, ищущий защиты. Затем опомнилась, и тело ее напряглось.
– Ты не боишься? – спросила она, отступив назад.
– С чего бы это? Викинги так шутят.
– Ты хочешь сказать, что…
– Они часто прикидываются призраками в тумане, хотя на самом деле верят в призраков. Многие хорошо умеют подражать голосам своих товарищей. Хастингс вскоре догадается, кто это шутит, и тогда все здорово повеселятся.
– Хастингс! Хастингс! – позвал пронзительный голос.
– Кто это? Руперт Бездельник? – так звали одного из вольноотпущенников Ивара.
– Я няня принцессы, плывшая с ней на фризском корабле. Помнишь, как ты отрубил мне голову? Поворачивай, если не хочешь отправиться в Хель!
Вновь раздался дружный хохот. Тут мне пришла в голову мысль, и я повернулся к Берте, которая вцепилась в борт, ни жива, ни мертва.
– Ты крикнешь то, что я попрошу?
– Да.
– Когда стихнет смех, позови Хастингса, да погромче.
– Хастингс! Хастингс!
– Кто это?
– Эдит, твоя мать!
Берта выговаривала слова с акцентом, но ведь так же говорила и наложница Рагнара.
– Чего тебе, старуха?
– Возвращайся! Возвращайся!
На этот раз не было никакого хохота. Мы снялись с якоря и доверились отливу, который вынес нас в открытое море. Лишь однажды промелькнули перед нами смутные очертания одного из драккаров. Люди разговаривали тихими голосами.
Глава шестая
ДЕВА МОРГАНА
Мы еще не осмеливались пересечь пролив Скагеррак. Ветры все время меняли направление и своей непостоянностью, словно вынуждали нас сдаться на милость Хастингсу. В это время года часто случались сильные бури, и они запросто могли разбить нас о скалы или вынести так далеко в открытое море, что мы никогда бы уже не вернулись назад. Часто нас задерживал туман, надолго скрывавший все вокруг. Поэтому мы медленно продвигались вдоль побережья на северо-восток, до Осло-фьорда, а затем повернули на юг.
После того как мы миновали Марстренд, наше положение улучшилось. Горы задерживали северные ветра, и мы могли плыть при любой погоде. Мы двигались на юг вдоль Зеландии – путь очень длинный, но зато берег изобиловал многочисленными укромными местами, где можно было легко спрятаться. Имей мы вдоволь еды, этому пути мы бы, пожалуй, и отдали предпочтение. Нас радовало, что Хастингс понятия не имеет, какой маршрут мы выберем. На его месте я бы поджидал нас где-нибудь возле Ско.
Поэтому, когда отлив вынес нас в море, и сильный восточный ветер разнес туман в клочья, мы подняли парус и со всей быстротой понеслись вперед. Я надеялся миновать Ско прежде, чем Хастингс успеет устроить там засаду. И, судя по всему, мы могли успеть. Наша лодка неслась стремительно. Мы с облегчением и удивлением восхищались своим судном. Небо было голубым, словно яйцо малиновки, море – синее, точно бирюза, оправленная в бриллианты. И даже взгляд Морганы просветлел.
В последнее время она казалась ко всему безучастной: мало ела, много спала, а в часы бодрствования сидела неподвижно, почти ничего не говоря. С грустью смотрел я на ее бледное лицо, так изменившееся с первого дня побега. Чтобы как-то ее утешить, я предупредил, что к ночи мы войдем в воды, омывающие Англию. Я не стал уточнять, что до самой Англии будет еще очень далеко.
– Я думала о твоем предупреждении, – сказал Моргана, задумчиво перебирая прядь волос.
– Раскрой свои мысли за поцелуй! – храбро попросил я.
– Нет, я расскажу их тебе бесплатно. И не потому, что боюсь твоих поцелуев. Они мне не кажутся такими уж опасными. Мне было приятно, когда ты поцеловал меня.
– Но ты тоже поцеловала меня.
– Разве? Я была напугана и подумала о тебе, своем защитнике, как об отце.
– Тогда мне можно целовать тебя сколько угодно?
– Я этого не говорила. Хотя, не отрицаю, твои губы оказались не такими твердыми, как можно было ожидать у грубого моряка.
– Но и не такими мягкими, как у какого-нибудь барона при дворе твоего отца.
– По правде говоря, разница не так уж велика. Ты мне и вправду нравишься больше, чем любой из них. Я буду в вечном долгу за все, что ты делаешь для меня…
Но она не совсем это хотела сказать, и начала заново:
– Я пыталась объяснить, что твое предупреждение было лишним. Но ты желал мне добра, и я благодарю тебя.
– Благодарить будешь после окончания путешествия.
– Что ты имеешь в виду?
– Может, ты решишь, что ничем мне не обязана.
– Я не передумаю, но, пожалуй, в самом деле подожду, и тогда мой жених присоединит свою благодарность к моей.
– Можно подумать, тебе не терпится отведать его страстные поцелуи.
– Он столько ждет меня, что они, наверное, сожгут меня, – Моргана весело отодвинулась.
– Скорее, они потухли от такого долгого ожидания, – возразил я. Я был рад ее оживлению, хотя последняя моя шутка сильно походила на правду. Если измерять наше путешествие не временем, а пройденным расстоянием, то оно едва началось. Плывя вдоль берега, в основном при помощи весел, мы обрекали себя на долгий путь. Даже большие корабли викингов редко плавали в Англию через открытое море из-за частых сильных штормов и гибельных густых туманов. Если бы мы рискнули сократить наш путь, то могла бы сбыться моя угроза: мне пришлось бы выбросить Китти за борт, чтобы облегчить вес лодки.
Итак, обогнув Ско, мы направились на юг вдоль пустынного побережья. К концу дня мыс стал похож на облако в северном небе. Утром нашему взору предстало бескрайнее море справа и бесчисленные песчаные дюны на берегу слева, и множество островков, среди которых могла бы легко спрятаться маленькая лодка, вроде нашей.
За весь этот день мы ни разу не заметили чужих парусов. Мы решили, что Хастингс окончательно потерял наш след. Но я настаивал на том, чтобы двигаться без остановки, а Моргана была опять бледна и печальна.
– Может, стоит отдохнуть чуток, а не грести с рассвета до заката? – как-то спросила Китти.
– Надо как можно скорее доставить Моргану, принцессу Уэльса, к Аэле Йоркскому, ее жениху! – горько усмехнувшись, ответил я.
– Сомневаюсь, что она дотянет до конца путешествия.
– Может, ты подскажешь, как двигаться быстрее?
– Ее убивают не малая скорость, а голод и жажда.
– Сушеное мясо и жир еще не закончились, но нельзя же заставлять ее есть!
– Добудь ей нормальную еду, подходящую для принцессы. В каждом заливе полно жирных уток, а в ручьях кишат угри.
– Ты считаешь, она согласится на задержку ради охоты?
– Клянусь Уллем, богом охотников, я разговариваю с глупцом?
– Ты упоминала и про жажду, но ведь у нас всегда свежая вода из ручьев. Что ты хотела этим сказать?
– Принцессы привыкли к вину.
– И где же здесь можно достать вино?
– Да есть одно; с ним не сравнится и то, что пьют короли. Но оно чересчур опьянит вас, и расставание, которого не избежать, причинит слишком мучительные страдания. Так что ты все же не глуп, не предлагая ей этот напиток.
– Выражайся проще, желтая ведьма!
– Как, ты до сих пор не понял? Это Вино Жизни. Ни одна шестнадцатилетняя девушка не откажется попробовать его.
Я трижды погрузил весло в воду, затем еще трижды, и еще три раза, прежде чем ответил:
– Объясни еще раз.
– Займи для начала ее работой. Она мается, сидя на одном месте. Конечно, ей необязательно грести, но она может ухаживать за твоим оружием, сплести тетиву для лука. Когда ты принесешь дичь, она сможет потрошить ее. Если ветер встречный, можно высаживаться на берегу – ты же видишь, ее укачивает при сильном волнении.
Я согласился с Китти и направил лодку в устье ближайшего ручья. Причалив к берегу, я высадился со своим Тисовым Соколом. И быстро подстрелил жирного гуся.
– Займитесь пока рыбалкой, надо пополнить наши запасы, – предложил я, честно пытаясь исполнить план Китти.
Три пары рук споро взялись за дело, только Кулик не услышал, а Моргана не обратила внимания на мои слова.
– Не согласится ли принцесса помочь нам в минуту необходимости? – со всей вежливостью спросил я.
– Что я должна делать? – капризно сказала Моргана.
– Брось конец этой бечевки в воду. Не трогай ее, пока рыба не дернет ее как следует. Вот тогда хватай и тяни изо всех сил.
– Я постараюсь, – честно пообещала она.
– Прости, – продолжал я гнуть свое, – но нам всем некогда насадить наживу вот на этот железный крючок.
Она хотела обидеться, но, пересилив себя, гордо ответила:
– Извинение принято. Даже ребенок справится с этим. Ты увидишь, что христианский Бог посрамит твоего, язычник!
– Что ж, попробуй и поглядим!
Незаметно я подсунул ей лучшую наживу. Ее нежные пальчики уверенно насадили гусиные потроха на крючок, и она ловко забросила бечевку в воду. Буквально через мгновение она уже яростно сражалась с розовым пятифунтовым окунем.
– Сукин сын! – визжала она в ореоле белых брызг, а рыба отчаянно била по воде, пытаясь вырваться.
Это было самое захватывающее зрелище, какое я когда-либо видел в жизни.
– Вот! – торжественно сказала Моргана, сверкая глазами и указывая на красавца, бившегося на дне лодки. И тут же отодрала новую порцию потрохов для наживки. Я мог поклясться, что она скорее съест их, чем попросит у меня помощи.
Я порадовался за нее, но удовольствие, которое растеклось до кончиков пальцев, неожиданно переросло в сладкую истому, и я уже пожирал ее глазами. Она тяжело дышала, и я вообразил, что это от менее невинной страсти, чем рыбалка. Эти мысли отвлекли меня, и я упустил свою рыбу. Тем временем Берте попался окунь поменьше, но прежде, чем она успела втащить его в лодку, Моргана уже вовсю костерила заглотившую приманку камбалу, которая была редкостью в наших водах.
Через полчаса мы решили, что наловили достаточно. Моргана гордо предъявила девять крупных рыбин. У Берты оказалось шесть, у Китти и Куолы – по две на каждого. Я с грустью признал поражение, продемонстрировав толстую жабу, крошечного ската и трех хилых крабов.
– Китти, я не могу смотреть на Моргану без страсти, – пожаловался я своей мудрой кормилице, – как ты считаешь, может, таким коварным способом христианский Бог хочет переманить меня на свою сторону?
– Переманить тебя при помощи всякой дряни со дна морского? Если его мощь так велика, как боятся викинги – хоть они скорее дадут отрезать себе языки, чем признаются в этом, – то ему проще щелчком смахнуть на тебя какую-нибудь гору. Моргана, пожалуй, по душе своему Богу. Хоть ты и воин Одина, он вряд ли рассердится на страсть, разбуженную красотой его творения. Без нее тебе, наверное, было бы скучновато.
У Морганы было замечательное настроение – еще бы, она доказала свое превосходство надо мной. Она с радостью согласилась провести на берегу и весь следующий день, который, как я надеялся, будет счастливейшим в моей жизни. Мы просушили постели, выбросили мусор из лодки и застелили дно свежим тростником. Затем женщины ушли за дюны. Там Китти обработала их одежду из шкур тюленьим жиром, чтобы убить блох, поселившихся в меху. Затем я усадил Моргану оттачивать наконечники моих стрел. И она трудилась без отдыха до самого вечера, пока полные животы не заставили нас устраиваться на покой. Она отложила работу, когда я подсел к ней, и озабоченно стала рассматривать свои руки:
– Аэле вряд ли понравится, если они огрубеют от работы, – невесело заключила она.
– Если он не возьмет тебя, мы снова отправимся в путешествие, – утешил ее я.
– К-куда?
– В Уэльс, где я попрошу короля Родри соединить эти самые огрубевшие руки с моими.
Она засмеялась, но без издевки.
– Ты воображаешь, что он отдаст меня сыну раба, не имеющего ничего за душой? Хотя, впрочем, ему нужны корабли для защиты побережья от норманнов. Если Ты умеешь строить их, он хорошо заплатит тебе.
– И тогда я построю большой легкий корабль и какой-нибудь летней ночью ворвусь в твою спальню, схвачу тебя, не обращая внимания на крики, унесу в драккар и отплыву прочь… – Я сделал паузу, старательно представляя ее в прозрачной льняной рубашке в полной своей власти.
– Ну и куда? – зевая, поинтересовалась она.
– На запад. За западное море. Рассказывают, что за Исландией лежит огромный остров. Там, правда, холодновато, но мы отправимся южнее, вслед за солнцем. Может быть, мы доберемся до края Мира, где море низвергается в бездну с таким ревом, по сравнению с которым гром – просто комариный писк. Там мы можем погибнуть, но зато увидим то, чего не видели глаза смертных. И когда мое тело пожрут чудовища, а твое – гигантские черви, наши души гордо отправятся в страну теней. Мы расстанемся, ведь ты попадешь на Небеса, а я в Хель, но мы будем вспоминать наше путешествие, и нам позавидуют и твои ангелы, и мои демоны.
– У нас, и правда, может оказаться много общих воспоминаний, – задумчиво согласилась она.
– Какое нам дело до этого мира – до королей и воинов, до корон и рабских ошейников, до конунгов и торговцев? Никто не разлучит нас, пока мы живы. Мы больше не принцесса и сын раба, не христианка и язычник. Мы стали частью друг друга. Мне будет принадлежать твоя красота, а тебе – моя сила. Мы будем вместе, наши души и тела сольются в огненном порыве. Она протянула мне руку, и я схватил ее.
– Это только мечта, – возразила она, – мы будем разлучены через несколько дней. Этого желают мои святые. Я должна выйти замуж за христианского принца и зачать христианское дитя.
– Почему бы не одурачить всех и не пожениться сегодня? – предложил я. – Море нашепчет слова, которые обвенчают нас. Нужно будет только встать на берегу, и мы услышим их. Песни лебедей красивее, чем хор кастрированных мальчиков в христианском храме. Затем мы зажжем большой костер, нагреем воды и искупаем друг друга, смывая все нарушенные нами законы, а потом…
– Постой, постой. Это очень коварные слова, а ты слишком смел…
– А разве мы плохо знаем друг друга? Ты маленькая и изящная, твоя кожа нежнее и мягче шелка. Но если ты выдержала путешествие из Уэльса в Хамбер на корабле фризов, а оттуда в страну данов на драккарах, то тебе по плечу и переезд через бескрайнее море.
– А знаешь ли ты, какое море шире всех?
– Нет.
– Между язычником и христианином.
– Но ведь мы сидим здесь, держась за руки.
– Вместе только плоть, а не души.
– Значит, наши души безгрешны перед своими богами. Пускай сольются только тела.
– Ты хитрее и коварнее, чем я считала.
– Я стал таким благодаря тебе.
– Ты, наверно, имел возможность поупражняться, обманывая робких девушек своей бешеной страстью.
– Ни одна девушка не отдавалась мне. Впрочем, я и не просил.
– Значит, ты имел дело с опытными женщинами.
– Я всего раза три заигрывал с рабынями на кухне, и то, когда был подростком. С тех пор я охотился только на пернатую и мохнатую дичь, и стремился лишь в море да к оружию. Если не считать всего этого да еще сновидений, то я тоже девственник. Коли в тебе проснулась страсть, то это не распутство.
– Что же это тогда?
– Мать-Земля совершила чудо в твоем сердце.
– Твоя Мать-Земля – языческая богиня, которой наплевать на добрую репутацию честной девушки. Но ты прав, это не распутство. Это скромное чувство благодарности за то, что ты делаешь для меня.
Не очень-то мне это понравилось, но особо спорить я не стал.
– И все же у меня есть желание утешить тебя, – попыталась исправиться Моргана, – и даже какое-то стремление к тебе. Хоть это и грех, но я не могу этому противиться. Скажи правду, Оге, неужели ты низкорожденный?
– Раз уж я тебе покровительствую, то мало кто сравнится со мной знатностью.
– Я поцеловала тебя, несмотря на это. Сначала в щеку, а затем, испугавшись голосов в тумане, и в губы. И потом мне почему-то не было стыдно. Словно ты христианский барон. Смотри-ка, ты и впрямь не особо отличаешься от саксонского рыцаря, правда, волосы посветлее, да в лице что-то ястребиное.
– Это душа великой соколицы вселилась в мою, – попытался объяснить я.
– Вот когда ты выражаешься в таком духе, я и вспоминаю о бездонной пропасти между христианством и язычеством. Когда-нибудь ты расскажешь мне эту историю. Наверное, это злой дух, который овладел тобой. Но сейчас, даже помня о том, кто ты и на что способен, я думаю, будет несправедливо, если я лишу тебя небольшого удовольствия.
– Неплохая мысль.
– Если тебе нравится целовать меня…
– А тебе самой нравится? Если нет, я не буду.
– Если ты не станешь распускать руки и не обидишь мою девичью скромность, то я буду находить удовольствие в твоем удовольствии.
– Если твое удовольствие – отражение моего, то готов поклясться, ничто в жизни не понравится тебе больше.
Через несколько минут я уже сравнивал наш маленький огонек с большими кострами Бальдра в ночь праздника середины лета.
Кстати, до этого события оставалось не так уж много. В эту ночь молодежь со всей округи собиралась на мысе, чтобы исполнить приятный ритуал. После богатого пира танцев и песен молодежь принималась заигрывать друг с другом. Повсюду бродили целующиеся парочки, девушки, обнажив грудь, водили хороводы вокруг костра, и частенько веселье заходило слишком далеко. Но, хотя после своего освобождения я ни разу не упускал случая принять участие в подобного рода забавах, мне всегда не везло до конца. Возможно, страсти моих светловолосых подруг не давало разгореться воспоминание о моем ошейнике раба. Да и меня сковывало сомнение, и я уговаривал себя подождать, пока не добуду известность и славу.
Я полагал, что удовольствие будет не слишком отличаться от развлечений на подобных праздниках, но поцелуи Морганы оказались во сто крат слаще и более волнующими.
Я ни разу не видел раскрывшейся могилы и ожившего мертвеца, выходящего из нее по заклинанию вёльвы, и поэтому не очень-то верил в подобное. Я сомневался в правдивости сказок о блуждающих ведьминых огнях и о живых деревьях. Но теперь я обладал тайной, более притягательной, чем эти. Поцеловав меня, Моргана подарила мне всю свою красоту. До сих пор я только любовался ей, и томление разрывало мне грудь. Теперь же она была внутри меня, такой же неотъемлемой частью, как дыхание или биение сердца. И теперь она всегда будет жить в моей душе.
Дух мой обрел крылья и закружился в танце, похожем на тот, который устраивает Древний Народ, выходя лунной ночью из своих курганов.
Моргана не стеснялась своих поцелуев. Раскрасневшись, она продолжала дарить их мне. Ее руки обвились вокруг мое шеи; даже чудесное ожерелье, сработанное подгорными мастерами-гномами для королевы фей, не способно было бы совершить подобное волшебство. Мы были двумя молниями, слившимися в единой вспышке.
Я радовался больше, чем гребцы, спасшиеся с разбитого бурей корабля и добравшиеся до берега. Пускай я сын раба – какой король не позавидует мне?
Я был уверен, что вскоре умру. Нельзя быть настолько счастливым и не заплатить за это.
Я забирал только то, что свободно отдавала Моргана. То, что она вдруг вскочила и побежала к лодке, произошло ни из-за того, что я нарушил данное ей обещание. Я смел надеяться, что причиной ее побега стала собственная сладкая истома и охватившее ее неизведанное доселе желание, а не страх перед моей страстью.
На следующее утро погода начала меняться. Взошло кроваво-красное солнце. Море было тихим, словно лесное озеро. Ветер пропал совсем, так что подброшенное перышко падало ровно вниз. Еле заметная рябь оживляла поверхность воды. Чайки пронзительно кричали, носясь над морем, а бакланы, как бешеные, ныряли за рыбой.
Позже с запада показались первые рваные края облаков, будто их армия была разбита в чудовищном сражении, и они неслись, спасаясь бегством. К полудню поднялся порывистый ветер, и на берег стали накатывать длинные ряды волн. Потом ветер еще усилился, вода приобрела зловещий цвет, исчезли все птицы.
Мы уже несколько часов торопливо плыли вдоль берега, заглядывая в каждую бухточку в поисках надежного укрытия от надвигающегося шторма. Наконец мы нашли подходящее устье ручья, и прилив помог нам войти в него. Выбранная мной стоянка не была защищена дюнами только с юга. Я бросил оба якоря и привязал пару веревок к скальным выступам.
Присутствие утесов было необычно для этого побережья, и я был благодарен великану, зашвырнувшему их сюда во время древней битвы за право повелевать миром. Так, по крайней мере, объясняли существование скал средь бескрайних песков, вдали от всяких гор, скальды. Китти возразила, что давным-давно, когда еще и в помине не было великанов, громадная льдина съехала с Севера и накрыла всю землю, ворочая исполинские камни, словно семечки. И уже тогда ее народ жил здесь.
Куола и Китти собрали сухой плавник и развели костер. Моргана с Бертой наполнили меха водой, вычистили кухонную утварь и привели ее в порядок. Мы с Куликом трудились в поте лица, как можно прочнее закрепляя края паруса, натянутого над бортами, пытаясь предугадать силу ударов надвигающегося урагана. Ко времени, когда мы закончили приготовления, море посерело от ярости, а ветер завывал, словно гигантская стая волков. Остаток рыбы я завялил у костра, чтобы Моргана потом не жаловалась, что ее кормят сырой пищей.
Небо приняло угрожающе черный цвет; мы заползли под натянутый над лодкой парус через маленькое отверстие у кормы, оставив берег таким же заброшенным, каким он был до нашего прихода.
– Злой ветер вырвет нас с корнем, – жаловался тростник.
– Море вздымается, оно отравит мою воду, – плакал ручей.
– Надвигается буря – она унесет нас неведомо куда, – стонали пески.
Я закрыл отверстие, через которое мы забрались внутрь, и наша команда стала похожа на гномов в подгорной пещере. Было темно, и только угли в горшках призрачно мерцали, отдавая нам свое тепло. Мы долго лежали, прислушиваясь к разгулявшейся непогоде, затем постепенно уснули.
