Текст книги "Тайна желтых нарциссов (сборник)"

Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес

Соавторы: Франк Хеллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава вторая
Которая доказывает, что всякий доктор – исповедник

– Вы! – воскликнул доктор Циммертюр и невольно отступил на шаг.

– Несомненно! – ответила она с легким смехом, переступив порог двери, которую он перед ней открыл.

Ученый муж не мог оправиться от потрясения. Если это совпадение, то какое удивительное совпадение! Еще и суток не прошло с тех пор, как он и звездочет синьор Донати заключили договор, в известной мере напоминающий договор Провидения и Мефистофеля насчет доктора Фауста: первого клиента, который появится у них на другое утро, каждый из них отправит другому, чтобы обоюдно испытать на нем свои силы. Первого клиента, да – но вот к доктору явился первый клиент, первый пациент, и этим пациентом оказалась молодая женщина, мало того – перед ним стояло то самое блистательное видение, которое явилось ему накануне как раз перед тем, как он встретился с астрологом…

– Вы, – запинаясь, выговорил доктор, продолжая пожирать ее глазами. – Ведь это вы… ведь это вас я видел вчера при… при странных обстоятельствах…

– Вы этого не забыли? – с нескрываемым удовлетворением констатировала она. – Совершенно верно, вы видели меня на Пийльстег, где мне пришлось стать свидетельницей того, как уважаемый в городе коммерсант высказал вам правду через стекло своей витрины. Во всяком случае, он кричал так громко, что его должны были слышать на улице.

– Правду! – воскликнул доктор с искренним негодованием. – Если вы верите тому, что выкрикивал господин Хейвелинк, я не вижу, какая польза может быть от нашей…

– Но разве вы слышали, что он говорил? – спросила она. – Во всяком случае, вы не могли слышать все! Когда вы ушли, он еще не высказал и половины!

– Я прекрасно знаю, что он говорил, хоть и не слышал ни единого слова. Он страдает навязчивыми идеями. Одна из них касается меня. Должен ли я объяснять, что она совершенно ни на чем не основана? И осмелюсь ли я спросить, мадам, по какому делу вы пришли?

Она опустилась на стул, который доктор забыл ей предложить.

– Меня радует, что идеи господина Хейвелинка ни на чем не основаны, – сказала она. – Потому что со вчерашнего дня у него появилась новая навязчивая идея. И она касается меня. Сегодня утром он нанес мне визит, чтобы ее сообщить.

– Идея, которая касается вас? – пробормотал доктор. – Что еще за идея?

– Он считает, что я сошла с ума, – совершенно серьезно заявила молодая женщина. – Он явился сегодня утром в половине девятого, чтобы лично сообщить мне об этом. Он не довольствовался тем, чтобы высказать мне свою мысль один раз, он повторил ее по меньшей мере трижды. И уходя, крикнул: «Если не верите мне, пойдите к доктору, которого вы вчера видели за окном моей лавки. Он специалист, он вам все разъяснит!» И пораздумав минуту, добавил: «Если только вы с ним не в сговоре, что меня нисколько бы не удивило».

Доктор усердно тер себе лоб в том месте, где когда-то начиналась кромка его волос.

– Что… как… но этот человек сошел с ума!

– Он утверждает, что с ума сошла я. Вот для того, чтобы это выяснить, я и пришла к вам. Думаю, мне очень пригодилась бы медицинская справка.

Доктор перестал терзать свой лоб.

– Пожалуй, нам лучше сразу прояснить некоторые обстоятельства, – сказал он. – Господин Хейвелинк однажды посетил меня, попросив истолковать его сон. Насколько мог, я сделал это по всем научным правилам. Как раз в это самое время он стал жертвой двух мошенников, и поскольку он был совершенно уверен, что сон должен был предупредить его об этом, и я все знал, но ничего ему не сказал, он решил, что я состоял в сговоре с мошенниками, и по сей день решительно отказывается пересмотреть эту точку зрения. Но каким образом я могу быть в сговоре с вами, почему вас надо считать сумасшедшей и почему вам было бы так кстати получить свидетельство о том, что вы сошли с ума, – вот три загадки, которые я не в силах разрешить. Не будете ли вы так любезны объясниться яснее?

Гостья серьезно посмотрела ему в глаза.

– Все очень просто. Вчера во второй половине дня, когда вы увидели меня в антикварном магазине, я купила у господина Хейвелинка китайскую шкатулку для драгоценностей. Он послал ее в отель, где я живу, посыльный оставил шкатулку, но забыл взять за нее плату. Сегодня в половине девятого господин Хейвелинк сам явился ко мне в отель, чтобы получить деньги. Он похож на человека, который неохотно открывает кредит. Сведения, которые он получил обо мне от портье, привели к тому, что он немедля поднялся в мой номер. Портье, вероятно, рассказал ему, что мне велено покинуть гостиницу не позже завтрашнего дня с вещами или без них. Я задолжала гостинице за шесть дней пребывания в ней, за номер и еду, но у меня нет денег, чтобы расплатиться. И то, что особа, находящаяся в подобных обстоятельствах, покупает шкатулку для драгоценностей за триста гульденов, показалось господину Хейвелинку достаточным основанием для того, чтобы я получила свидетельство о душевной болезни. Он увидел вас за окном, когда я покупала шкатулку, и решил, что мы, вероятно, в сговоре. Надеюсь, теперь вы все поняли?

Доктор серьезно кивнул, но глаза его блеснули.

– Думаю, что понял. Но скажите мне: у вас нет другой необходимости в упомянутом медицинском свидетельстве, кроме вашего долга гостинице и вашей неудачной попытки обмануть антиквара Хейвелинка?

– Моей неудачной… – начала было она, но тут же, прервав себя, одобрительно взглянула на доктора. – Вы употребили самое точное слово. Нет, больше никаких других долгов у меня нет – хотя что я! Я забыла меховой магазин Виндта. У Виндта мне – как это вы выразились? – удалось обманом выманить весеннюю шубку.

– Весеннюю шубку?

– Сейчас слишком жарко для зимней шубки, а совсем без шубки холодно.

– Совершенно справедливо. И это все? Не забудьте, ведь врач – тот же исповедник.

Она подумала.

– Да, правда… Еще этот портье. Он выкупил несколько посылок, которые я получила из Парижа.

– Почтовых посылок? Дорогих?

– Несколько платьев от Жермен Леконт. Вы, конечно, знаете, что в Амстердаме нет ни одного приличного модного ателье.

Доктор поклонился в знак согласия.

– До сих пор я этого не знал, но увидев вас, верю, что это так. Это все?

– Нет! Не забудьте про себя самого!

Пальцы доктора снова потянулись ко лбу.

– Я не совсем понимаю…

– Не понимаете? Да разве ваш гонорар не составляет тридцать гульденов? Ну да, я знаю, что таков размер вашего гонорара. Так что, надеюсь, теперь вы поняли.

Доктор снова отвесил поклон.

– Понял. Теперь все?

Она задумалась, потом утвердительно кивнула. Доктор внимательно изучал ее лицо. Оно напоминало ему какую-то картину, или скульптуру, или рисунок, который он когда-то видел… Где? Когда? Он не мог вспомнить. И вдруг воспоминание, как струя внезапно забившего источника, прорвалось сквозь преграду сознания: в иллюстрированном библиофильском издании «Венецианского купца» Шекспира, которое доктор перелистывал в одной книжной лавке, хотя так его и не купил, у Порции были именно такие черты лица и такая фигура. Порция! Самая пленительная из шекспировских женщин, самая живая, самая остроумная, самая бесстрашная. Доктор решил, что пойдет в книжный магазин и закажет это шекспировское издание. Глаза у его гостьи были серо-голубыми. Наверняка у Порции были такие же глаза – цвета Адриатического моря. Наверняка Порция была так же стройна и волосы у нее были такие же светлые – не смуглый тип Мадонны, не томная Венера, а именно такая, свежая и дерзкая венецианка с берегов Риальто с черной кружевной шалью на бронзовых волосах.

– Скажите мне, – спросил доктор, – каким образом вы вступили на преступный путь?

Она улыбнулась.

– Отчасти груз наследственности, отчасти личное распоряжение наследством, – с готовностью ответила она.

– А ваши преступления никогда не мешают вам спать по ночам?

Выражение ее лица вдруг изменилось.

– Нет. Мешает кое-что другое, – коротко сказала она. – Потому-то я к вам и пришла. Мысль о том, что я не смогу заплатить за консультацию – единственное из моих преступлений, которое…

Доктор протестующе замахал обеими руками.

– Прошу вас, мадам, прошу вас! Это я ваш должник. Но стало быть, у вас и вправду есть дело ко мне?

– Вы подумали, что я пришла вас дурачить? – спросила она, и когда его мимика явно подтвердила, что именно это он и подумал, добавила, смеясь. – Нет-нет, но сцена, разыгравшаяся в лавке господина Хейвелинка, так меня позабавила, что я не могла не заговорить о ней. Это было очень неучтиво с моей стороны.

– Это было очаровательно, – пробормотал доктор, устремив на гостью восторженный собачий взгляд. – Но стало быть, кроме этого у вас есть ко мне какое-то важное дело?

Она взглянула ему прямо в глаза.

– Такое же дело, как у нашего общего друга, торговца антиквариатом. Меня преследует сон, который мешает мне спать.

Она замолчала и задумалась. Он безмолвно ждал продолжения. Вдруг ее лицо исказила нетерпеливая гримаска.

– Это очень трудно пересказать, – сказала она. – При свете дня, облеченный в слова, этот сон почти смешон. И все же…

– И все же он мешает вам спать, – закончил доктор тоном утешения. – Не беспокойтесь, сударыня, что бы вы ни рассказали, мне это не покажется смешным. Если бы вам была известна хотя бы десятая часть того, что мне приходилось выслушивать в этой комнате! Сны всегда кажутся ничего не значащими, смешными или странными – таково свойство снов. Но моя задача как раз в том и состоит, чтобы проникнуть за маскировку, которой прикрывается сон, и показать, что за ней кроется. Рассказывайте! Помните, врач – это исповедник!

Она прикрыла глаза и, отвернувшись в сторону, начала свой рассказ. Сон состоял в следующем. Ей снилось, что она лежит в кровати и спит. Кровать слишком для нее просторна. У изножья кровати окно. За окном стоят два дерева, сплетшиеся своими ветвями. И вдруг она видит, что деревья объяты пламенем. Она слышит, как трещит огонь, отсвет пламени падает ей на лицо. Она вскрикивает и просыпается.

– Вот и все, – сказала гостья и подняла взгляд на доктора. – Правда, это совершенная бессмыслица? И все же я просыпаюсь в мучительной тревоге с таким чувством, что я должна что-то сделать, но не могу.

Она помолчала, словно бы заглядывая в глубину своей души. Потом добавила:

– Можете вы мне объяснить, что это означает?

Доктор Циммертюр покачал головой:

– Если вы думаете, что сон можно истолковать вот так сразу, я должен вас разочаровать. Вы и представить себе не можете, сколько подробностей я должен знать, чтобы истолковать сон. А я совсем не уверен, что мне удастся их узнать.

– Почему?

– Потому что вы одна можете дать мне необходимые разъяснения. Но когда дойдет до дела, я не уверен, что вы захотите мне их дать.

– Вы в самом деле считаете меня такой скрытной? – спросила она, усмехнувшись. – Мне-то кажется, я должна была произвести на вас совсем другое впечатление! Спрашивайте, я готова отвечать! Но неужели и впрямь нужно знать так много подробностей, чтобы истолковать коротенький сон?

Доктор взял со стола брошюру.

– Это сочинение моего ученого немецкого коллеги по фамилии Ранк, – сказал доктор. – Он исследует два сна. Изложение этих двух снов занимает не более страницы, а истолкование их – семьдесят шесть.

Гостья широко раскрыла глаза:

– Это посложнее «Сонника»!

– Да, несколько сложнее. Но в каком-то смысле старый сонник был прав. Он понимал, что все сны должны толковаться символически – и в некоторых случаях правильно угадывал символ! Но теперь расскажите мне о своем детстве. Расскажите обо всем, начиная с самых ранних ваших воспоминаний, и говорите подряд все, что придет вам в голову, все, что всплывет в вашей памяти.

Она смотрела на доктора во все глаза.

– Какое это имеет отношение к моему сну?

– Наши сны, сударыня, бывают трех родов: чисто телесные сны, вызванные, скажем, голодом или жаждой, сны, зависящие от какого-то неисполненного желания, и сны, всплывающие из необъятного моря нашего подсознания. Причем доказано, что большая часть снов последнего рода восходит к впечатлениям нашего самого раннего детства. И нет никаких сомнений: ваш сон принадлежит именно к этой категории. Так что рассказывайте! Вернитесь, если можете, к тому времени, когда вам было три, четыре года, пять лет!

Она улыбнулась:

– Дорогой доктор, боюсь, я ничего не помню до того времени, когда мне исполнилось лет шесть-семь!

– Так бывает у большинства людей, – согласился он. – От рождения до шестого, седьмого года жизни их существование изгладилось у них из памяти. А вы задумывались когда-нибудь над тем, как это удивительно, необъяснимо, нелогично? Именно то время нашей жизни, когда наши чувства особенно свежи и память почти не загружена, именно то время предстает в книге нашей жизни рядом чистых страниц. Разве это не загадочно?

Взгляд серо-голубых глаз как магнитом был прикован к губам доктора. Доктор почувствовал приятное щекотание в груди.

– Вы правы! – воскликнула она. – Я никогда не думала об этом раньше – но это и в самом деле странно!

– В самом деле, странно, – подтвердил Циммертюр. – Но в последнее время нам удалось слегка приподнять завесу над этой загадкой. Так не угодно ли вам рассказать?

Она откликнулась на его призыв. Родилась она за границей. Ее отец был итальянец, уроженец Венеции, а мать мадьярка. Взгляд доктора скользнул по стройным линиям ее фигуры, и он мысленно кивнул головой. С самого раннего ее детства семья скиталась по разным странам. Вот почему она стала полиглоткой: она говорила на пяти языках и среди них на более тяжеловесном, чем красивом, – голландском. Из двоих родителей она помнила лишь отца, о матери ей только рассказывали. Воспоминания детства! Это было кишение каких-то невнятных, путаных впечатлений от чужих городов и курортов; она ни за что не могла ухватиться – все сливалось воедино. Но какое отношение это имело ко сну, к снам, которые ей стали сниться через двадцать лет?

– Все равно рассказывайте! Ухватите какую-нибудь ниточку, какой бы тонкой она ни была, и следуйте за ней! Дайте мне какой-нибудь факт, все равно какой, но факт!

Она повиновалась. Она закрыла глаза, видно было, что она старается изо всех сил. Наконец, пожав плечами, она взглянула на доктора.

– Ничего не выходит. Только какие-то общие впечатления, но ничего такого…

– Вы ездили вдвоем с отцом? – спросил доктор.

– Нет, конечно, у меня была гувернантка! Много разных гувернанток. Мой отец был слишком молод и хорош собой… да и слишком любил жизнь… чтобы целый день возиться со мной.

– Расскажите про ваших гувернанток. Какие они были – молодые, старые? Как они с вами обращались – ласково или строго?

– Первая гувернантка была итальянка, воспитательница в старом духе, добрая нянюшка. Но ей надоело таскаться по чужим странам, и она вернулась в Италию. Потом у меня, конечно, была швейцарка, потом француженка, потом англичанка. Как звали швейцарку, я помню, англичанку тоже, а вот француженку забыла.

Доктор выпрямился на стуле.

– Попытайтесь вспомнить что-нибудь о француженке.

Казалось, молодая женщина его не слышит. Она тоже выпрямилась на стуле и вглядывалась куда-то вдаль расширенными зрачками.

– Доктор! Я что-то вспомнила! Подумайте, я совсем про это забыла! Как странно!

– Что именно странно?

– Мой сон! Сон, о котором я вам рассказала! Он ведь мучил меня и раньше, когда я была маленькой!

Веки доктора, словно жалюзи, прикрыли его глаза. И глаза эти тоже вспыхнули.

– Рассказывайте! – глухим голосом приказал он. – Когда вам впервые приснился этот сон? Был ли это в самом деле тот же сон, что и теперь?

Она сидела не шевелясь. Она явно пыталась внутренним взором исследовать глубины своего прошлого – глубины, где нам смутно видится основа, из которой медленно произрастала наша личность, подобно тому как из бездн моря и времени к свету сегодняшнего дня поднимается коралловый риф. Вдруг словно что-то ее смутило, она сдвинула брови.

– Я ничего не помню, – резко сказала она.

Доктор улыбнулся.

– Знаете, как вы сейчас себя чувствуете? – спросил он. – Словно вы нырнули в темную воду и вдруг почувствовали, как липкая тварь, поднявшаяся из морских глубин, задела вас по лицу. Не правда ли?

Гостья посмотрела на доктора почти с испугом, а у него в груди снова приятно защекотало.

– Дорогая юная дама, – сказал он. – Моя профессия в том и состоит, чтобы извлекать на свет божий тварей из морских глубин. Давайте попробуем извлечь вашу! Ваш сон впервые приснился вам во времена гувернантки-француженки?

– Не знаю, – неохотно сказала она. – Может быть. Мы жили за границей, по-моему в немецком, нет, во французском городе – нет, все-таки в немецком. И в один прекрасный день покинули его впопыхах – это я помню, – и меня поместили в монастырскую школу, а потом прошло много лет, прежде чем я снова увидела отца. Но в этом промежутке сон снился мне снова и снова.

– А когда он стал вам сниться опять?

– Некоторое время тому назад.

Она говорила отрывистыми фразами. Доктор задал еще несколько вопросов о ее детстве, об обстоятельствах, предшествовавших первому появлению сна. Некоторые вопросы звучали прямо инквизиторски. Вдруг она умолкла и указала на одну из многих книг, лежавших на письменном столе доктора.

– Марко Поло! – небрежно заметила она. – Мой отец вечно что-то фантазировал в связи с этой книгой!

Доктор скорчил гримасу. Наставление было очевидным! До этой границы, но дальше ни шагу! Таковы уж эти избалованные дамочки, которые приходят к нему, чтобы он подверг анализу состояние их души! Но стоит прикоснуться к воистину чувствительной точке, они стонут так, словно дантист коснулся бормашиной зубного нерва. А потом уходят, недовольные тем, что врач не захотел заполнить провалы в их памяти собственными цветистыми фантазиями! Надо было бы стать шарлатаном и именно так и поступать. И все же от нее он ожидал другого…

– Да, Марко Поло, – сказал он с самой любезной своей улыбкой. – А знаете ли вы, сударыня, как прозвали Марко Поло в его родном городе? «Мессер Милионе», господин Миллион – люди считали, что он слишком неосторожно обходится с цифрами. Если вы надолго задержитесь в Амстердаме, может, и вас станут называть «Монна Милионе», – я имею в виду господина Хейвелинка и других ваших мучителей.

Она беззаботно рассмеялась.

– Так или иначе, кто-то счел меня достаточно богатой, чтобы взломать дверь моего номера, – сказала она. – Как раз вчера, вернувшись в отель, я обнаружила, что в мое отсутствие кто-то побывал у меня и перерыл все мои бумаги. Некоторые из них исчезли. Я пыталась уверить администратора, что это были ценные бумаги и отель отвечает за понесенные мной убытки, но администратор не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Понимаете, я надеялась таким образом взыскать с них деньги. Однако ничего не вышло!

– Но милая юная дама, – огорченно сказал доктор. – Как же вы тогда, скажите на милость… как же вы думаете… Не могут же вас выкинуть на улицу без вещей… Позвольте мне сделать все, что я…

Он смущенно заморгал. Она с улыбкой прервала его запинающуюся речь.

– Вы – прелесть! – сказала она. – Но не беспокойтесь. Когда речь идет лишь о деньгах, все всегда улаживается! Это было любимое присловье моего отца, и я убедилась, что оно справедливо. Только не надо волноваться. Если волнуешься, все идет кувырком!

– Но, – снова начал доктор, – вы же сказали, что послезавтра…

– Что самое позднее послезавтра меня вышлют, совершенно верно. Вот поэтому вы и увидите – послезавтра что-нибудь случится! Так бывает всегда.

– Но… – в третий раз начал доктор.

– Вы слишком любопытны, – сказала она. – Но раз уж вы хотите знать, я написала кое-кому из тех, кто был должен моему отцу. Мой отец, как только у него заводились деньги, раздавал их в долг направо и налево. А я оказалась такой мелочной, что в последние годы его жизни стала записывать, кто ему сколько должен. Кстати, этот список был одной из тех бумаг, что у меня украли. Но вор просчитался. У меня есть дубликат! Еще задолго до послезавтрашнего дня я получу от кого-нибудь деньги, вот увидите.

Она улыбнулась. Доктор недоверчиво покачал головой. И вдруг он вспомнил то, о чем едва не забыл, – договор с астрологом. Циммертюр подробно рассказал о нем своей гостье и дал ей адрес синьора Донати. Она широко открыла глаза.

– Астролог! Но у меня нет денег, чтобы ему заплатить.

– Не беда! Это будет за мой счет. Это входит в наше с ним соглашение.

– Астролог! Как интересно! – повторила она, и доктор почувствовал, как что-то кольнуло его в грудь, где до сей минуты царила полнейшая гармония.

– Так или иначе, я не могу отнимать у вас целый день, не имея возможности заплатить вам гонорар! Спасибо, господин доктор, и если случайно вы когда-нибудь найдете объяснение моему сну, то…

– Прежде чем вы уйдете, – перебил ее Циммертюр, – я хочу задать вам последний вопрос. – И увидев, что она невольно отшатнулась, словно боялась, что начнется новое дознание, поспешил добавить: – Вопрос самый невинный. Есть ли у вас какая-нибудь идиосинкразия? Есть ли что-нибудь такое, чего вы совершенно не переносите, но не можете разумно объяснить, чем вызвано такое отвращение?

Поразмыслив несколько секунд, она рассмеялась.

– Есть, – признала она. – Такая вещь есть.

– Что же это такое? – сдавленным от волнения голосом спросил доктор.

– Узнайте же мою тайну! – сказала она. – Ни за какие блага в мире я не могу заставить себя съесть Стра… Эльзасский паштет из гусиной печенки.

Доктор смерил гостью внимательным взглядом. Сомнений не было, она не шутила. Наконец она кивнула доктору в знак прощания.

– Спасибо за информацию, – сказал доктор, провожая ее до двери. – Вот как… Значит, вы не переносите… Спасибо!