Текст книги "Зеркало для наблюдателей"

Автор книги: Эдгар Пенгборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Уилл!

– Извините… Уилл, Уилл. Я так много думала о Бене… Ну, он писал, что хотел бы побывать на концерте, но очень занят и не очень здоров. Наверно, писал под диктовку этой суки. Она знает, что он все еще по-своему любит меня… А, это ее проблемы. Люди так… так… – Она махнула рукой.

Мы долго молчали, очень, очень долго. А потом я сказал:

– Фофифэ фофэфу?

И тут она разрыдалась. Судорожным движением она схватила протянутый мною носовой платок и пробормотала:

– Сп'с'бо б'л'шое. Нельзя ли еще коньяку?..

– А мама София?

– Замечательная. – Она промокнула глаза и принялась подправлять косметику. – О, бессмертие… Боже мой, если бы она жила всегда! Я не знала, что ей сказать, когда уходила. Лгунишка гнусная… Заявила, что мне хочется побыть одной. Думаю, она и не догадывается. Так и будет ждать до поздней ночи сообщений прессы. Ни за что не заснет… Не хотите ли поехать ко мне домой? Повидаете ее…

– Не сегодня голубушка. Как-нибудь попозже. – Я достал вырезанную из газеты фотографию и показал ей. – Вот этот человек позади Макса, слева… Он тебе никого не напоминает?

– Подождите-ка, подождите… Черт! – Она поворачивала вырезку под разными углами. Затем откинулась на спинку кресла. На океанскую синеву ее широко распахнутых глаз словно дымку набросили. – Билли Келл!

– Вполне возможно. И старый Уилл Майсел должен выяснить, он ли это.

Она некоторое время смотрела на меня, совершенно сбитая с толку. В ее взгляде не было недоверия, скорее она была уверена, что я многое скрываю от нее.

– Уилл! Зачем?.. Черт, неужели я должна сидеть тихо, как мышка, и поигрывать на своем рояле, пока вы бьетесь головой о каменную стену?! Неужели я нашла вас только для того, чтобы увидеть, как вы разобьете себе голову?

– Анжело жив.

– О, вера, – сказала она мягко. – Уилл, дорогой, я никогда не видела те горы, которые она, говорят, сдвигает с места… Ладно, вы думаете, что, если Анжело жив, то он мог бы быть в контакте с… этим парнем?

– Вполне возможно.

– Я же помню Билли Келла и тот мерзкий поступок, который он совершил… И совсем не потому, что он сделал мерзость мне самой… Чтобы работать на Партию единства, он должен был повзрослеть. Я обязана сказать вам… Что если вы разбиваете свое сердце чем-то… Я имею ввиду, что это было так давно! И в любом случае в случившемся не было вашей вины. Ну же, Бен… Уилл… Полиция должна была следить, именно для этого они существуют, и средства у них есть. Они бы довели дело до конца. Вы поймите… если его… если он умер, вы, вероятно, и не узнали бы об этом, не так ли? А может, он сейчас банковский кассир или профессор-физик… или вовсе занимается мерзкопакостями, а вы… Я бы на вашем месте…

– Я стар, – оборвал я ее. – У меня есть деньги. Я мог бы помочь ему. Ты теперь взрослая девушка, а у меня не осталось ничего, чем бы я хотел заняться.

– Тогда я буру свои слова назад. Если это то, чем бы вы хотели…

– Если я найду его, это немало значило бы и для тебя. Разве не так?

– Дорогой… Если уж быть отвратительно честной… Откуда я знаю!

2

9 МАРТА, ЧЕТВЕРГ, НЬЮ-ЙОРК

Сегодня и вчера – это конец и начало. Дрозма, я почти уверен, что Анжело жив. Расскажу, откуда взялась моя уверенность.

Черт бы побрал эту Партию органического единства, но, по крайней мере, они не прячутся. Они занимают первый этаж делового единства, но, по крайней мере, они не прячутся. Они занимают первый этаж делового здания, выросшего в ту пору, когда Лексингтон стала одной из двухуровневых авеню. Компанию ей составляют Вторая и Восьмая. Это настоящее торжество технического прогресса. Нижние уровни предназначены только для машин и оборудованы электронными контроллерами. На верхних уровнях никакого транспорта, кроме автобусов, бегущих по узким центральным проездам. На пересечениях транспортных потоков обязательные развязки.

Моя квартира находится в роскошной деловой части города, вблизи останков Бауэри.[36]36
  Квартал, в котором расположены дешевые бары и притоны.


[Закрыть] Шутки ради я отправился ранним утром прогуляться на Верхний Уровень Второй авеню. Эти воздушные развязки породили в молодежной среде своеобразную игру. Ограждения таковы, что у вас нет никакой возможности забраться на них, зато сквозь отверстия в ограждениях можно произвести влажной жевательной резинкой меткий выстрел по крыше идущего внизу автобуса. Вот только не знаю, какова у них система подсчета очков…

На Верхнем Уровне Лексингтон-авеню я сел в автобус. Штаб-квартира Партии органического единства расположена в жилых кварталах города, около Сто двадцать пятой. А Гарлем далеко не таков, каким вы, Дрозма, его помните. Негры живут по всему городу или почти по всему: среди белого большинства они все еще кажутся чумными пятнами, но это уже не имеет значения. Гарлем превратился в обычный район города, в котором встречаются и светлые, и темные лица. А вот в офисе Партии органического единства я не встретил ни одного темного лица… Процветающее местечко. Спасение мира для чистых душой – прибыльное занятие. И всегда, считаю, таковым было.

Секретарь-блондинка оказалась стеклянно-совершенной. Как фальшивый бриллиант. Оценив добротность моей одежды, она тут же переключилась в режим радушного приема – стандартная полуавтоматическая улыбка для шугэдэдди[37]37
  sugar-daddy – пожилой поклонник молодой женщины, делающий богатые подарки.


[Закрыть] – и приглашающе показала рукой на матовую стеклянную дверь с табличкой «Дэниел Уолкер». Уолкер оказался искусственно-радостным мезоморфом,[38]38
  Мезоморф – в антропологии тип пропорций человеческого тела, средний между обладателем широкого туловища и коротких конечностей и обладателем узкого туловища и длинных конечностей.


[Закрыть] размякшим от полноты на своем четвертом десятке. Такой же автомат для приветствия, но на порядок совершеннее блондинки. Я не хотел спешить и потому достал сигару. В Уолкере не было ничего выдающегося. Пристальный взгляд сдержано-искренен, разговаривает он решительно-глухим голосом человека, у которого каждое слово – цитата.

– Мне интересно, – сказал я. – О вас, кажется, не очень лестные отзывы в прессе.

– Вы из газеты, мистер Майсел?

– Нет! – Я выглядел возмущенным. – На пенсии. Занимался неподвижным имуществом.

– Никогда не тревожьтесь насчет прессы, – процитировал он. – Джо не тревожится. Пресса вся реакционная. Она Не Выражает Органического Единства Народа.

В его речи так и звучали заглавные буквы, а я смотрел на него суровым, мудрым взглядом и кивал.

– По Большому счету у нас хорошая пресса. Они ненавидят нас. Ненависть заставляет их болтать, а слухи влекут за собой Разумные Вопросы, подобные вашим.

Я задрал нос, самодовольный старый козел.

– Что вас больше всего интересует в Партии, мистер Майсел?

– Ваше Чувство Предназначения, – сказал я. – Вы не боитесь Формулировать Цель.

Я поднес к сигаре огонек зажигалки, которая облегчила мой карман на сорок восемь баксов, – медленно-медленно, так, что-бы искренние глаза мистера Уолкера успели прилепить к зажигалке ценник. (Я притащу ее домой, Дрозма. Знаете, выскакивает такая фигурка, в полдюйма высоты, бело-золотая, в чем мать родила, ударяет молоточком по кремнию и тут же прячется обратно. Эстетическая ценность – около никеля.[39]39
  Никель – монета в пять центов.


[Закрыть] Детям, вероятно, очень нравится.)

– Когда вы Одиноки в Мире… – Я вздохнул. – Честно говоря, мистер Уолкер, я чувствую, что и мне самому Партия может дать Чувство Предназначения.

И я рассказал ему, что мир рискованно плывет по течению. Интернационалистические заблуждения. Потеря сопричастности с Великими Истинами. Буйно разросшийся скептизм.

– Да! – любезно сказал мистер Уолкер и принялся выуживать мою биографию.

Я позволил ему выведать, что я из штата Мэн, вдовец, детей не имею. Разумеется, всегда был республиканцем. Но, слава Богу, не теперь. Они – Реакционеры: не понимают, что активные шаги в Азии неизбежны. Никакого Чувства Предназначения. Я был хорошим и отрицательно настроенным по отношению к республиканцам.

– Их дни сочтены, – процитировал Уолкер. – Не берите их в голову. Вас не удивило, почему мы называемся «Партией органического единства»? – И не дожидаясь ответа, продолжил: – Кое-что конфиденциально, мистер Майсел. Слово «единство» имеет одно неудобство. Нельзя же назвать себя «унионистами» или «унитариями», хе-хе.[40]40
  Слова «унионисты» и «унитарии» в данном случае Уолкер производит от английского «unity» – единство; оба термина известны в истории: унионисты – сторонники федерации в гражданской войне в США; унитарии – члены одной из сект в христианстве.


[Закрыть] Ну, и не «органистами» же!.. И слово найдено, мистер Майсел. Это Органит. Кое-кто из лидеров подарил нам его всего несколько дней назад. Оно еще не встречалось в литературе, но, я уверен, попало в самую точку. Скоро оно будет на языке у всех. И на языках у наших врагов – тоже. Они будут высмеивать его. – Он продемонстрировал мне десять наманикюренных пальцев. – Пусть высмеивают! Нам даже выгодно. – Это был единственный момент, когда из под маски любезника-атлета выглянул истинный мазохистский фанатизм. – Вот! Почему «органического»? Потому что это единственное слово, которое выражает Природу Общества и Основные Потребности Человека! Общество – это Единый организм. Вот! Что должен иметь любой единый организм? Просто, не правда ли? Средства передвижения. Средства удовлетворения голода. Средства воспроизводства. Органы чувств. Естественно, единую нервную систему. Вот! Что, например, такое – средства удовлетворения голода в Обществе?

Его руки заметались по столу, перебирая и передвигая ко мне все новые и новые брошюры и проспекты. Успокоились руки только тогда, когда мои карманы доверху оказались набиты рекламными материалами.

– Сельское хозяйство и сельскохозяйственные рабочие, – ответил я, уже видевший ранее некоторые из этих брошюр и успевший заучить жаргон, на котором излагались содержавшиеся в них идеи, идеи настолько старые и банальные, что человеческие существа были загипнотизированы ими или почувствовали к ним отвращение по меньшей мере пять тысяч лет назад.

– А что такое нервная система Общества?

– Ну, это именно тот вопрос, который беспокоит меня, честно говоря… Всякий желает быть частью нервной системы, скажем так.

– Нет, коллега, тут вы не правы… Вы не будете возражать, если я выскажусь по этому поводу? – Он снова коснулся пальцами лежащих на столе брошюр. – Далеко не всякий. Человек с улицы, мистер Майсел, желает быть управляемым. Не забывайте, демократия должна определяться как величайшее благо для подавляющего большинства. Спросите себя, сэр, много ли людей знают, что для них хорошо? Человек с улицы, мистер Майсел, нуждается в Просвещенном Преобразовании. Он должен найти, понять и принять свое предназначенное место в Организме. А иногда принять и без понимания. Вот! Кто подскажет ему? Кто в силах совершить это, кроме цвета общества, людей хорошо информированных, настоящих руководителей, иными словами – нервной системы Общества?

Я попытался взглянуть на него так, словно только что представил себе нечто светлое и ясное:

– Кажется, в этом направлении Партия органического единства могла бы оказаться весьма полезной.

Я дал сигаре возможность потухнуть, чтобы сорокавосьмидолларовая обнаженная фигурка еще раз явилась на свет. Потом я затянулся и принял такой самодовольный вид, что мне до сих пор тошно вспоминать об этом. Уолкер тоже выглядел довольным, но в его удовлетворении я заметил некоторую толику презрения, тут же, впрочем, исчезнувшего с его лица. Словно ласка выглянула из-за кучи камней и, испугавшись неведомого, скользнула назад.

– Вы очень верно выразились, мистер Майсел.

– Но нет ли у Передовой лейбористской партии чего-то похожего на подобную идею?

Это могло оказаться ошибкой – вопрос был слишком умным для «старика Майсела». Уолкер проявил осторожность и спокойно сказал:

– У них есть неплохие идеи. Они лучше старых партий понимают Проблемы Общества. И так же, как мы, видят, в чем величайшая опасность.

Я напряг свою старую марсианскую шею, чтобы искусно изготовленные щеки «мистера Майсела» украсились приятным румянцем:

– Полагаю, вы имеете в виду этих чертовых Федералистов?

Это была верно выбранная чушь. Думаю, она его утешила. Его голос снова стал любезным:

– Не было бОльших предателей в Америке со времен гражданской войны. Да, разумеется… У вас есть какие-нибудь связи с передовыми лейбористами, мистер Майсел?

– О нет!

Он успокоился, Дрозма, еще до того, как я успел ответить. Он принял решение:

– Вероятно, вам стоит побеседовать с Келлером. Замечательный парень, он вам понравится. И если у вас есть какие-то сомнения относительно того, что мы делаем и каковы наши цели, он сумеет развеять их лучше меня. – Он искоса, словно я был произведением искусства, посмотрел на меня и взялся за телефон. – Билл? Ну как?

Мое горло похолодело. Вот оно, то, за чем я сюда явился. Билл Келлер. Билли Келл… Я напряг свой грешный марсианский слух, но голос в трубке был просто писком.

– Угу, Билл… Возможно, ты встретишься с ним, когда у тебя появится свободное время?

Код, догадался я. Нечто вроде «выбери время, чтобы прощупать этого олуха».

Вскоре Уолкер прикрыл рукой трубку и нежно сказал:

– Он будет свободен сегодня днем.

Я тоже был свободен сегодня днем.

Он проводил меня до самых дверей. Он не положил мне на плечо руку, потому что я был на три дюйма выше его, но сделал все остальное, чтобы я почувствовал себя Великим Стариком Кеннебека.

– Между нами, Билли Келлер очень высокопоставленный человек. Не поймите неправильно… Он так же демократичен, как вы или я. Но, понимаете, такой Вождь, как Джо Макс, со всеми его обязанностями и заботами, не может каждому уделить столько времени, сколько ему хотелось бы. Опирается на несколько избранных. – Уолкер показал мне скрещенные пальцы. – Билл Келлер прямо Оттуда! – Он похлопал меня по спине.

«Старик Майсел» вышел, расправив плечи, окрыленный Чувством Предназначения.

Я не думал, что они организуют за мной слежку, да и не слишком заботился об этом. У них был мой адрес, и они могли бы вынюхать все, что захотели. Остаток утра я пробродил по городу. Угостил себя ленчем, не помню где, и перевел дух в Центральном зоопарке. Мартовский день был, как принявшая ванну девушка – прохладный, нежный и готовый на проказы. Теперь я способен реагировать и на такие вещи. Мы почти люди, Дрозма, но как понять, что тот кого любишь, может оказаться твоим злейшим врагом?..

Весна будоражила и медведей. Старый светло-коричневый самец патрулировал переднюю сторону ограды – нервное топтание, десять шагов влево, мотание головой, десять шагов в право, печальный разговор с самим собой. Кроме меня, за медведем наблюдал коричневолицый мальчик. Через пару минут он признал мое присутствие и обеспокоенно спросил:

– На что он жалуется?

– Не нравится сидеть в клетке, особенно в это время года.

– А вы не могли бы помочь ему освободиться, мистер? Если можете…

– Нет… Слишком люблю свою собственную шкуру.

– Конечно! Он бы схрупал нас со смаком, не так ли?

– Угу. И я не мог бы осудить его за это.

– Да?

– Да. Его посадили туда люди. Такие же, как мы.

– Да-а-а! Здорово! – Он неодобрительно посмотрел на медведя и отправился прочь.

Когда я вернулся в офис «Органические единства», минуло четыре. Холл был битком набит. Уолкер оказался занят. С четверть часа я сидел, наблюдая за приходящими и уходящими органитами. Многие из них были унылыми, напряженными и сосредоточенными на самих себе типами. Другие имели вид людей, жаждущих власти. Некоторые выглядели вылетевшими в трубу, некоторые – состоятельными. Общим у них было только одно – все они чего-то хотели. И я не видел значительного различия между глупо и умиротворенно улыбающимся чудаком, который, по-видимому, искал тут работу, умея только заклеивать конверты, и тощим параноиком, который, наверное, приволок сюда какой-то новенький – с иголочки! – план мироздания. Все они были одним миром мазаны…

В конце концов Уолкер повел меня по запутанным тропам между письменными столами в дальнею часть офиса. Помещение оказалось огромным – они оценивали общественное положение, как это делал Муссолини – по количеству ковров между дверью и столом. И когда эта дверь открылась…

Дрозма, марсианский запах был таким, что его можно было резать ломтями.

Хотя я узнал бы его и без запаха – та же тяжелая фигура, дышащая угрозой. Лицо он изменил не очень, только сделал его более зрелым. Толстые щеки, тщательно отрепетированный, наполовину радушный, наполовину сердитый взгляд. Прежде чем подняться и поприветствовать нас, он выдержал очень выразительную паузу. Самоуверенность мелкой сошки… Нет сомнения, что источником власти является страшно гуманный Джозеф Макс. Тем не менее, раздувшимся от власти и влюбленным в нее был Уильям Келлер.

Я обновил дистроер запаха в общественном туалете, да и мое новое лицо было изготовлено вполне качественно. Правда, Шэрон узнала Бена Майлза. Но Шэрон любила память об этом человеке, а кроме ого, еще не приблизившись ко мне, увидела мой достаточно красноречивый взгляд. Билли Келл (я должен научиться звать его Ульямом Келлером) Бена Майлза не узнал. Он солидно обогнул стол, солидно пожал на руки, величественно вынес, когда Уолкер в качестве рекомендации похлопал меня по спине, и одним движением брови выставил Уолкера вон.

Келлер не разглагольствовал об идеологии. Он подавил меня своим видом и стал ждать, пока я заговорю. И я заговорил. Я щелкал зажигалкой. Я бормотал автобиографию и пересыпАл ее партийными лозунгами. С Келлером и речи не могло идти о том, чтобы быть таким же грубым, каким я был с Уолкером. Наконец, ухитрившись выглядеть одновременно строгим и почтительным к моим сединам, он сказал:

– Мне бы хотелось знать, мистер Майсел, что привело вас к нам. Среди молодежи авторитет партии общеизвестен. Мы будим в них дух противоречия, мы дадим им то, во что можно верить… Именно поэтому нас ничто не может остановить. Но люди с вашим прошлым более склонный быть по отношению к нам враждебными. Они или устали, или обескуражены. Конечно, я счастлив, что вы здесь, но расскажите мне поподробнее о том, что заставило вас прийти сюда.

Меня так и подмывало ответить» «Хотя бы возможность обогнуть стол, взять тебя за горло и заставить выложить мне все, что знаешь!» Это был момент жуткого одиночества, на меня давил непосильный груз девяти мерзких лет. Но я умудрился сказать:

– Думаю, решающим фактором, мистер Келлер, была личность вашего Вождя. Я следил за карьерой Джозефа Макса… по радио и телевидению… Ну, и однажды утром я проснулся, желая что-нибудь сделать… Для начала я изучил его книгу…

После суровых раздумий Келлер кивнул:

– Это библия нашего движения. Не ошибетесь, если будете руководствоваться «Социальным Организмом» – там есть все. И вы действительно кажетесь способным схватывать теорию… Собственно, фактически это не теория, а очевидный социальный факт… А вот в чем бы я хотел быть абсолютно уверен, так это в том, что вы поняли: мы занимаемся серьезным делом. Для нас это не игра. У нас нет ни малейшего желания возиться с дилетантами, ни времени на них… Есть два типа членства в партии: ассоциат и выдержавший. Членство ассоциата – для всякого, кто платит взносы и получил билет. Выдержавший – это кое-что еще. Такое членство становится возможным после периода обучения. И экзамена.

– Разумно, – заметил я. – Не знаю, готов ли я к чему-либо подобному. Но я действительно чувствую, что способен принадлежать по меньшей мере у числу рядовых, – я скромно улыбнулся, – органитов.

Он очень любезно поинтересовался:

– А где вы слышали это слово?

– Ну, мистер Уолкер сказал, что оно скоро будет использоваться в литературе…

Его маска стала похожей на лицо покойника.

– Ему не следовало бы так говорить! – Пальцы Келлера забарабанили по столу. – Но раз уж он это сделал, я обязан вам сказать… Это слово не будет использоваться. Кое-кто из второстепенных советников Вождя склонялся к его употреблению, но слово это слишком открыто для насмешек. Естественно, Макс сразу понял всю его неуместность… Я предлагаю, мистер Майсел, считать, что вы никогда не слышали его.

К черту все испытания остроты! Эти люди, подобно коммунистам, не обладают чувством юмора. Я принялся трогательно запинаться:

– Ну конечно… Я не понял…

– Все в порядке. Вы не могли знать.

– Мистер Келлер! Нельзя ли мне как-нибудь встретиться… с Ним?

Он порекомендовал тайные размышления, пожал плечами и кивнул. Теперь он надел на себя усталость, почти человеческую и возбуждающую сочувствие.

– Конечно. Можно было бы устроить. Сегодня вечером, если вы свободны. Макс… Кстати, он избегает слова «мистер», просто «Макс», даже если вы встречаетесь с ним впервые… По четвергам Макс устраивает вечеринки для контактов с друзьями партии. Возьму вас с собой, если желаете. – Он отмахнулся от благодарностей. – Рад помочь. Да, вот еще что… По отношению к другим членам партии он предпочитает определенное соблюдение формальностей. Думаю, это обратная сторона величия. Мне плевать, но когда мы приходим туда, мы называем его Макс, а для всех остальных употребляем «мистер», понимаете?

Я почтительно кивнул.

– Загляните в мою квартиру, если желаете, – продолжал Келлер. – Около половины девятого. «Зеленая башня», последнее жилое здание на Эспланаде, возле моста. Если сейчас собираетесь вернуться в деловую часть города, то такси на Нижнем Уровне Восьмой – лучший способ добраться оттуда до моего жилища. Попросите водителя следовать робби-роудом до поворота на Вашингтон. – Он потянулся к телефону. – До встречи!

Закрывая дверь, я услышал, как он спрашивает кабинет Уолкера.

Некоторое время я плутал среди столов, оккупированных болтающими партийными чиновниками, и в конце концов уперся в какой-то тупик, из которого меня вывела стенографистка. Когда я добрался до холла, Уолкер был уже там. Он жадно пил воду. Его гипертиреодные[41]41
  Гипертиреоз – один из признаков неправильной работы щитовидной железы.


[Закрыть] серые глаза, круглые от страха, слепо смотрели сквозь меня. Могла ли пустяковая ошибка в рутине партийной терминологии привести к таким эмоциональным перегрузкам?.. А перегрузки были – руки у него тряслись так, что он с трудом держал бумажный стаканчик…

Я хотел было позвонить Шэрон. Но после «интервью» с бездушным и таинственным существом, носящим имя Билли Келл, я был в неважнецком состоянии. Скорее всего я запутал бы и напугал ее. А то и вообще сказал бы слишком много. Я пообещал себе, что обязательно поговорю с ней после встречи с Максом – если не будет очень поздно, – и отправился обедать. Обед прошел в скуке и одиночестве. А потом я доверился фортуне. Такси промчало меня через город на Нижний Уровень Восьмой авеню. Когда мы достигли въездного радианта, выложенного белым кафелем, мотор машины вдруг заглох. Водитель бросил деньги в щель монетоприемника. Приборный щиток автомобиля расцвел желтыми огнями. Водитель тронул клавишу, мотор проснулся, и такси вкатилось в сияющее таинственное нечто. Водитель убрал обе руки с руля и спокойно закурил.

– Что за чертовщина?

– Первый раз, приятель? Не приходилось пользоваться этой штукой? – Водитель подвинулся чуть правее, положил руки на спинку сиденья и с удовольствием повернулся ко мне. (Спидометр показывал сто двадцать.) – Движение в жилых кварталах города в это время невелико. Все держится на здешнем Всевидящем Глазе. Это не человек… Знаете, приятель, не то чтобы мне нравилось пользоваться этим, но раз уж я могу ехать подобным образом, то почему бы и нет?.. Возьми шокер,[42]42
  Дешевый бульварный роман.


[Закрыть] можешь даже не читать, лишь бы он напоминал тебе, что надо держать подальше от руля руки. – Он зевнул.

Я посмотрел на мелькающие за стеклом светильники и колонны:

– А как насчет аварий?

– Говорят, ни одной. У них тут сканер. Когда вы опускаете свои четыре монеты, он производит мгновенный контроль машины. Однажды тут меня прихватили – что-то в машине было не то, а я и не знал. Робот загнал меня на ремонтную площадку, сразу за въездом. Зато ремонтники оказались людьми… Содрали с меня три бакса и знаете что? Мой пассажир не хотел платить. Начала разоряться. Ну, это была дама, которую ждал хахаль. Забавно, до сих пор существуют люди, которые думают, что Нижний Уровень вытерпит любую развалюху. Поставили копов на каждом въезде, чтобы отвадили их. Чертовы ослы, в основном, конечно, иногородние… Вот, проезжаем поворот.

– Уже?

Он расхохотался. Мы прогудели через листок клевера[43]43
  Транспортная развязка, напоминающая в плане форму клеверного листка.


[Закрыть] и поднялись к выезду. Тут шофер вздохнул и взялся за руль.

– Все дело в том, – сказал он, – что робби не человек…

«Зеленая Башня» – это парящий модерновый дизайн. Каковы бы ни были использованы отделочные материалы, но в итоге складывалось впечатление, что башня выстроена из мягко светящегося зеленого нефрита. Рядом с нею опоры моста кажутся маленькими, но гордая грация его, считающегося теперь устаревшим, от этого не меркнет. Квартира Келлера находится на четырнадцатом этаже, который расположен сразу над двенадцатым.

Меня впустил сам Келлер, рассеянный, дружелюбный, усталый, но не ставший менее строгим. Под дверным замком я обнаружил еще два имени – Карл Николас и Абрахам Браун.

Едва оказавшись в искусно отделанном холле, я тут же услышал приглушенные закрытыми дверями звуки фортепиано. Смысл восьмой инвенции Баха пытался постичь некто, чьи пальцы и ум были далеко не готовы к подобному постижению. Пока Келлер, приняв пальто, вел меня в пышную жилую комнату, левая рука музыканта дважды совершила одну и туже грубую ошибку. Исполнитель заметил ее, но еще не понял, что такие ошибки можно исправить только с помощью скучных долгих упражнений. И хотя звуки были приглушенными, создавался раздражающий фон крушения надежд.

– Скотч? – сказал Келлер. – Туда еще рановато подниматься.

– Спасибо.

Он принялся колдовать у фантастически маленького бара. Что-то раздражало меня и помимо спотыкающейся музыки. Это не была очевидная роскошь – я и так знал, что метод мессианской предприимчивости, присущей Максу, всегда представлял собой золотое дно. Легионы одиноких, изголодавшихся по мыслям и эмоциям, сбитых с толку и обиженных, злых мечтателей наконец – кто из них не отстегнул бы пять-десять долларов, в надежде купить себе замену Богу, или Деве Марии, или Старшему Брату, или Новому Иерусалиму?.. Нет, дело было в другом: едва оказавшись в комнате, я заметил краем глаза какую-то странность, а потом отвлекся. И пока Келлер возился с выпивкой, я снова обнаружил эту странность – возле арки выхода в холл висел рисунок. Я продрейфовал к нему и остолбенел.

На фоне унылой угольно-черной темноты – зеркало. Откуда-то падает странный свет, возможно, льется из самого зеркала. В зеркало смотрит молодой человек. Видны, правда, только обнаженная рука и плечо, до часть щеки, но этих деталей вполне достаточно, чтобы сказать – и с абсолютной уверенностью! – о его чрезвычайной молодости. В зеркале же на зрителя смотрит Зрелость. И тут нет ни гротеска, ни преувеличения возраста. Взятое отдельно, это скорбное лицо с пристальными глазами должно принадлежать человеку, у которого за спиной по меньшей мере тридцать-сорок сложных и печальных лет… Да, конечно, воображение любого художника могло бы натолкнуться на такую концепцию, да, уровень технического исполнения был присущ тысячам профессиональных художников. Но…

– Нравиться? – лениво спросил Келлер, протягивая мне выпивку. – К Эйбу иногда приходят чертовские идеи. Не всякого заинтересует такое.

Я привел в порядок свое лицо:

– Да, потрясающая работа.

– И я так думаю. На самом деле он не работает над ними, он делает их наспех.

– Эйб?.. О, это Абрахам Браун. Я видел его имя на вашей двери.

– Угу. – У него не возникло подозрений: просто Уилл Майсел оказался наблюдательным человеком. – Эйб мой друг. Делит эту квартиру со мной и с моим дядей. Это Эйб музицирует. Не люблю его прерывать, иначе бы представил вас.

«Твой дядя?» – подумал я. И сказал:

– Как-нибудь в другой раз… Он… э-э… тоже интересуется делами партии?

– Более или менее. – Келлер сел, глядя в свою выпивку, вздохнул, человеческим жестом отогнал от лица дым. – Не совсем политически зрелый. Совсем ребенок, мистер Майсел. Еще не нашел себя. Ему только двадцать один год.

Я должен был либо сменить тему, либо выдать сея.

– Макс живет рядом?

Келлер снисходительно улыбнулся. Глаза его говорили, что я слегка замешкался со своей выпивкой.

– Наверху. В пентхаусе.[44]44
  Пентхаус – фешенебельная квартира на крыше небоскреба.


[Закрыть]

Анжело жив. Я разобрался с выпивкой без излишней торопливости, но быстро.

Горилла[45]45
  Охранник.


[Закрыть] вежливо обыскал меня в холле пентхауса, а Келлер тут же извинился за то, что не предупредил меня об этом. Хорошо, что гранаты имеют достаточно плоскую форму и хорошо прикрепляются к коже. Джозеф был уже среди щебечущих людей. Келлер, ведя меня за собой, продираясь через лес из рук, грудей и коктейльных стаканов. Мои мысли все еще пребывали внизу, рядом с «Абрахамом Брауном». Я надеялся, что мою рассеянность примут за косноязычное благоговение, которое мне полагалось ощущать в присутствии Великого Человека.

При близком рассмотрении сходство с Калхоуном закончилось челюстью. Оставшаяся часть крупного желтоватого лица замазана и зашпаклевана. Седая грива волос. Гипертиреодные, как у Уолкера, глаза и такой же нерешительный, почти слепой взгляд. Вероятно, из тщеславия избегает носить очки, но, конечно, далеко не слеп: первая же улыбка преподнесла ему Уилла Майсела взвешенным, перевязанными ленточкой и занесенным в картотеку. В нем есть, Дрозма, что-то от параноидальной силы Гитлера, немного от сварливой интеллектуальной ярости Ленина и его густых бородатых школьников. В нем есть избыток неприкрытой жажды власти, но очень мало истинной суровости, которую мы ассоциируем со Сталиным, Аттилой. Макс следует традициям тиранов, но суть его слаба. Первое же его крупное поражение может оказаться последним – он застрелится или уйдет в религию. Вот только партия, которую он создал, совсем не обязательно должна разделить его судьбу.

– Мистер Майсел! Мистер Келлер сегодня говорил о вас. Рад встречи с вами, сэр! Надеюсь, вы пожелаете работать вместе с нами.

У него есть шарм.

Я сказал:

– Для Америки нынешний год станет великим.

Эту фразу я придумал сам. Большие глаза тут же поблагодарили меня. Я смотрел, как он примеривает мои слова к знамени компании. Меня одарила улыбкой платиновая блондинка. Дружно поднялись стаканы. Подчиняясь взгляду Макса, Платинка тут же приклеилась ко мне, принялась проявлять заботу о моей выпивке. Мириам Дэйн, раскаленные под пеплом уголечки…

Пылкая, самоуверенная самочка. Когда она забывает улыбаться, ее рот становиться печальным и не терпеливым. Кажется постоянно прислушивающейся к кому-то, кто в любой момент может позвать ее. Профессионально разыгрывала благоговение маленькой девочки перед всем, что слетало с моих губ. Я догадался, что я уже в партии, Дрозма, раз приходится играть в подобные игры. Но теперь, когда я узнал, что Анжело жив, все ставки снимаются. У меня не было никакого плана дальнейших действий, но одно я знал наверняка: завтра, когда Келлер отправится в свой офис, я снова приду в его квартиру.

Мириам поискала кого-то глазами и спросила:

– А Эйб Браун не поднялся вместе с вами и Биллом?

Ее рука коснулась крупного брильянта, украшавшего палец другой руки.