Текст книги "Вдовы"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

* * *

Он сидел в гостиной один и плакал. В комнате было темно, если не считать мягкого света от стоявшего сзади торшера, представлявшего собой имитацию светильника, зажигаемого в Двенадцатую ночь. Он сидел в большом уютном кресле. Плечи его поникли, а слезы так и катились по лицу.

Тедди не могла слышать его всхлипываний.

Подойдя к нему, она села на подлокотник кресла и мягко положила его голову себе на плечо. Он не относился к той категории людей, которые считают, что мужские слезы – это стыд, проявление слабости. Он плакал, потому что ему было больно. И если чувства, испытываемые при этом, ранили его, то сами по себе слезы были безболезненными. Конечно, такую тонкую разницу какой-нибудь «бравый» герой мог не оценить по достоинству.

И вот теперь он плакал. Голова его покоилась на плече жены, а он плакал, пока слезы не иссякли. Тогда он поднял голову, вытер лицо платком, посмотрел на нее опухшими от слез глазами, кивнул и вздохнул, тяжело и тоскливо.

Она знаками попросила его:

– Скажи мне все.

Он рассказывал ей с помощью мимики и рук, фразы формулировались губами и пальцами; это был глухонемой вопль в тишину, слабо освещаемую рождественским «светильником Епифании». Дедушкины часы, стоявшие у дальней стены, пробили одиннадцать раз. Было одиннадцать часов вечера, но Тедди не слышала ударов, как не слышала и мужа: только читала по губам и пальцам. Он рассказал ей, что смотрел в окно на мать, видел, как она перебирала вещи, как ходила по комнате, трогая предметы, которыми пользовался отец: сковородки и жаровни, шкворни, дуршлаги, лопаточки, формы для пирожков, черпаки и сита, даже ручки на дверцах большой печи... Он долго смотрел на мать. Смотрел, как она молча бродила по пекарне, любовно касаясь всего, что попадало под руку.

Отойдя от окна, он подошел к тому участку мостовой, который все еще был огражден, как место преступления; еще не были сняты предупредительные знаки, не был стерт очерченный мелом силуэт жертвы. Тень матери накрыла эту «тень» как раз в тот момент, когда он находился у входа в пекарню.

На его стук она спросила:

– Кто там?

– Это я, – ответил он. – Стив.

– А-а, – произнесла она и открыла дверь.

Он вошел и обнял ее. Она была на голову ниже его, все еще в трауре. И траур она должна будет носить еще очень долго, в соответствии с обычаями своей старой страны, хотя родилась уже в Соединенных Штатах. Он обнимал ее, ласково похлопывая по спине. Я тут, мама, все в порядке. Я здесь.

Она сказала ему в плечо:

– Ты знаешь, я пришла в надежде встретить его здесь, Стив.

Он опять погладил ее, нежно-нежно.

– Но его нет, – произнесла она. – Он ушел...

Теперь Карелла смотрел на свою жену, прямо в глаза. Он сказал:

– А знаешь, ведь я плакал не по отцу. Я плакал из-за нее, Тедди. Не из-за папы. Нет, из-за нее. Ведь это она теперь осталась одна. Это она теперь вдова.

* * *

Привратник дома номер 1137 по улице Селби-Плэйс заявил детективам, что разговаривал с жертвой буквально за три минуты до того, как услышал выстрелы.

– Мы обменялись парой слов о погоде, – пояснил он. – Теперь ведь все только и говорят что о погоде. Такая жарища, просто смерть.

Правда, сейчас немного похолодало, и бюро прогнозов погоды предсказало даже вечером дождь.

Детективы стояли на тротуаре, недалеко от того места, где «технари» навешивали на кусты и деревья желтую пластмассовую ленту, очерчивая таким образом участок, где произошло преступление, соответственно вывешивались и запретительные знаки. Там, где не было подходящей растительности, ставили специальные столбики с подпорками. Моноган и Монро отбыли примерно час назад. Также укатили медэксперты, и карета «Скорой» увезла тело в морг. Только Хейз и Уиллис в одиночестве остались наблюдать за тарарамом, производимым техническими специалистами, те крючками и какой-то другой металлической дрянью пытались обшарить водостоки и панельные плиты в поисках хоть каких-нибудь улик.

Привратник был ниже ростом, чем Хейз, но выше Уиллиса. Что правда, то правда: мало кто был ниже Уиллиса, почти никто. При поступлении на службу много лет назад он едва-едва дотянул до установленного полицейским регламентом роста – 154 сантиметра. С тех пор многое изменилось. Вот вам, пожалуйста, даже женщин стали брать в полицию, и среди них некоторые были значительно ниже ростом, чем Уиллис. Хотя, например, тот же Хейз еще ни разу не видел лилипута в полицейской форме. Хейз не любил дежурить на пару с Уиллисом. Уж очень тот был грустный в последние дни. Ну да понятно, горе по утрате любимой женщины священно, но нельзя же из-за этого причинять столько боли окружающим.

Хейз почти не знал женщину, с которой жил Уиллис. Мэрилин Холлис. Жертва двух убийц-налетчиков; пара взломщиков ворвалась в дом и прикончила ее, что-то в этом роде. Хейз так никогда и не был посвящен в подробности. Вообще об этом ходили разные слухи, говорили, например, что Уиллис укокошил обоих. Кто знает... Карелла и Бернс советовали Хейзу не очень-то лезть к Уиллису с вопросами. Событие это произошло уже два или даже три месяца назад, а время в их участке ползло как гусеница, особенно летом.

И вот теперь Уиллис вел допрос. Спрашивал о мертвеце мертвым голосом.

– Как его звали?

– Артур Шумахер.

– Номер квартиры?

– Шестьдесят два.

Печальные карие глаза опущены над блокнотом. С короткими курчавыми волосами, стройный, всегда готовый к прыжку, как матадор. Таков был детектив Хэл Уиллис. Он истекал печалью, словно невидимыми слезами.

– Женат, вдов?

– Женатый, – сказал привратник.

– Дети?

– Они здесь не живут. У него взрослые дочки от первого брака. Одна из них иногда его навещает... Навещала.

– А вы не знаете, как зовут его жену? – спросил Хейз.

– По-моему, Марджори. Но ее сейчас нет. Если вы думаете поговорить с ней...

– А где она?

– У них загородный дом на Айодинс, на островах.

– Почему вы думаете, что она там?

– Видел ее, когда она уезжала.

– И когда это было?

– Во вторник утром.

– Так. Значит, вы видели ее, когда она уезжала?

– Да. Поздоровался с ней и все такое.

– А вы не знаете, когда она может вернуться?

– Не знаю. Обычно летом они бывают то там, то здесь.

По всему было видно, что привратник в восторге от происходящего. Ведь он последний, кто видел убитого, и он, видимо, уже наслаждался будущей ролью Свидетеля номер один, ибо таковым он станет, когда поймают убийцу и дело попадет в суд. Он встанет, прямой, словно меч правосудия, за кафедрой правосудия и скажет прокурору все, слово в слово, как сейчас детективам, хотя и трудно поверить, что этот жалкий замухрышка в самом деле детектив. Вот второй, большой, – да. Тут нет вопроса. Но – коротышка?! У привратника имелся богатый опыт жителя этого города, а где в этом городе вы видели карликов-полицейских? Да нигде. На то он и этот город...

– Вас не затруднит повторить, – спросил коротышка, – в котором часу мистер Шумахер вышел с собакой из дома?

– Без самой малости девять, – он отрабатывал свои будущие показания в суде. – Так же, как и каждый вечер. За исключением тех случаев, когда он и его супруга куда-нибудь уезжали. Но вечером в конце недели обычно это было всегда в девять, когда он выходил с собакой.

Хейз подумал, что под словами «вечером в конце недели» привратник подразумевал уик-энды. Для Хейза это означало начало уик-энда. Следующий он проведет с Энни Роулз. В последнее время большинство их он проводил в обществе Энни. Он подумывал, не ведет ли это к чему-либо более серьезному. По правде говоря, это его немного настораживало.

– Что произошло потом? – перебил его мысли Уиллис.

– Он начал прогулку по улице, – сказал привратник, – с собакой.

– Где вы были в этот момент?

– Я вошел в дом.

– Перед этим вы кого-нибудь видели?

– Никого.

– Кого-нибудь посреди улицы или поодаль, в конце квартала?

– Никого.

– Когда вы услышали выстрелы?

– Аккурат в тот миг, когда вошел в дом. Ну, может, одной, двумя секундами позже. Но не больше.

– И вы распознали, что это были именно выстрелы?

– Уж мне ли их не отличить. Я был в Наме[2]2
  Во Вьетнаме (сокр.).


[Закрыть].

– Сколько было выстрелов?

– Мне показалось, что целую обойму выпустили. Собаку тоже убили. Вы знаете. Такая хорошая, умная собака. И почему кому-то пришло в голову убить собаку?

Уиллис подумал: «Почему кому-то пришло в голову убить человека?»

– Я думаю, вам это пригодится! – сказал, подойдя, один из специалистов. На нем были джинсы, белые кеды и белая рубашка. Он вручил Уиллису плотный конверт, на котором было напечатано: «Улики». – Четыре пули, – пояснил он. – Должно быть, прошли навылет.

В небе сверкнуло.

– Дождик будет, – сделал тонкое наблюдение привратник.

– Спасибо, – сказал Уиллис «технарю». Он взял конверт, опечатал его и положил в правый внутренний карман куртки.

Хейз посмотрел на часы. Было четверть двенадцатого. Он задумался: как бы им разыскать миссис Шумахер. Уж так не хотелось болтаться здесь всю ночь.

– У вас есть номер их загородного телефона? – спросил он.

– Нет, извините. Нет. Возможно, он есть у управляющего. Но он приедет только утром.

– Во сколько?

– Обычно он бывает здесь около восьми.

– Может, вы хотя бы приблизительно знаете, где их дом на архипелаге Айодинс? Там несколько островов. Хотя бы на каком острове?

– Извините, не знаю.

– Собака лаяла? – спросил Уиллис. – Может, кидалась на кого-нибудь?

– Нет, я не слышал.

– Может, вы слышали, как мистер Шумахер что-нибудь сказал кому-нибудь?

– Нет, я не слышал. Ничего, кроме выстрелов.

– И что потом?

– Я выбежал наружу.

– И что?

– Посмотрел в ту сторону, откуда слышались выстрелы...

– Ах-ха...

– ...и увидел, что мистер Шумахер лежал вот здесь. – Он показал рукой в ту сторону, где специалисты очертили мелом фигуру покойного на тротуаре. – А собака лежала здесь. – Специалисты никак не обозначили это место. – Оба они лежали там. И тогда я подбежал и сразу понял, что оба мертвы. Мистер Шумахер и собака.

– Как звали собаку? – поинтересовался Уиллис.

Хейз воззрился на него.

– Амос, – сказал привратник.

Уиллис кивнул. Хейз не мог понять, зачем ему потребовалось знать, как звали собаку. Хейз подумал также о том, куда ее могли увезти. Ведь не в морг же на вскрытие?..

– Кого вы еще видели здесь? – спросил Уиллис.

– Никого. Улица была пустая.

– Ах-ха...

Специалисты все еще возились неподалеку. Хейзу хотелось бы знать, долго ли они тут проболтаются. Еще одна молния перекрестила небо. Раздался раскат грома. Дождь смоет следы крови...

– Кстати, – спросил он, – когда миссис Шумахер уезжала, у нее был чемодан?

– Да, сэр, небольшой.

– Так что, вы уверены, что она поехала на Айодинс?

– Ну, я не могу ручаться, но полагаю, так, сэр.

Хейз вздохнул.

– Что ты собираешься предпринять? – спросил он Уиллиса.

– Закончить все здесь и приняться за бумажки. Если не найдем ее телефона, придется приехать завтра к управляющему.

– У меня завтра отгул, – сказал Хейз.

– И у меня, – вздохнул Уиллис.

Он произнес это таким тоном, словно не знал, чем бы заняться в свободное время.

Хейз снова со значением посмотрел на него.

– Ну ладно, – сказал Уиллис привратнику, – большое спасибо, если у нас будут еще вопросы, мы найдем вас.

– Да, да, прекрасно, – произнес привратник, не отрывая взгляда от рисунка мелом на тротуаре.

И тут вдруг пошел дождь.

* * *

В субботу утром 21 июля Стив Карелла приехал на службу. Первое, что он нашел на своем столе, был рапорт, подписанный детективом третьего класса Харольдом Уиллисом, который тот составил накануне, в час ночи. К тому времени он еще не смог связаться с вдовой Артура Шумахера. Телефон был внесен в телефонную книгу графства Элсинор, но не предназначался для публики, поэтому ночная дежурная отказалась сообщить номер Уиллису: пусть он прежде получит спецразрешение властей.

Кроме того, к рапорту Уиллиса была подколота памятная записка лейтенанта Бернса, в которой он предлагал кому-нибудь – лейтенант не уточнял, кому именно, – безотлагательно утром позвонить в телефонную компанию графства и добиться связи с миссис Шумахер. Как можно быстрее. Ни Уиллиса, ни Хейза не будет на работе до утра понедельника, и кто-нибудь – Бернс снова не уточнил, кто, – должен взять дело в свои руки и заниматься им круглосуточно. А поскольку рапорт был оставлен на столе Кареллы, то он совершенно логично заключил, что этот «кто-то» – и есть он сам.

Графство Элсинор состояло из восьми крошечных муниципалитетов на восточном берегу Лонг-Айленда; все они были защищены от эрозии почвы и ураганных натисков океанского ветра мысом и длинной стрелкой, называемой Сэндс-Спит, а это, причем не только по мнению патриотически настроенных обитателей, но и вполне объективно, привело к тому, что на маленьком архипелаге были самые красивые пляжи в мире. Всего здесь было шесть островов, два из которых находились в частном владении, третий представлял собой общественный парк для приезжих; на остальных трех были расположены частные дома, а также недавно возведенные отели и дорогие кондоминиумы-кооперативы; их бесстрашные обитатели бросали вызов морской стихии, особенно ураганам; и действительно, стихия причиняла страшный урон островам, может быть, не очень регулярно, но достаточно часто.

Шумахеры владели половиной дома в Солт-Спрэй, на островке, расположенном неподалеку от материка. Там-то Карелла и отыскал в девять пятнадцать вдову убитого, после того как в буквальном смысле слова вымолил номер телефона Шумахеров у полицейского офицера, отвечавшего за связь с телефонными и телеграфными компаниями. И именно ему, Карелле, выпала горькая участь сообщить ей, что ее муж был убит.

* * *

Они приехали в квартиру Шумахеров на Селби-Плэйс в два часа дня в субботу. Маргарет (а не Марджори, как почему-то назвал ее ночной дежурный) Шумахер отбыла с островов сразу же после звонка Кареллы и ждала его дома. На вид ей было лет тридцать семь, весьма привлекательная женщина с голубыми глазами и светлыми волосами. На ней была коричневая юбка, значительно открывавшая колени, блузка интенсивного апельсино-оранжевого цвета и туфли на низком каблуке. Она сказала, что приехала домой час назад. Глаза, опухшие и красные, свидетельствовали, что она проплакала все утро. Карелла очень хорошо знал, что она чувствовала.

– Это второй брак, и у меня, и у него, – сказала Маргарет. – Я думала, что это будет вечно. И вот теперь такое...

Она рассказала, что три года находилась в разводе, когда встретила Артура. Он тогда был женат...

– Он значительно старше меня, – продолжала она, не замечая, что говорит о нем в настоящем времени...

Ее муж был убит накануне. Как показало вскрытие, четыре пули попали в голову. А она все говорила о нем так, словно он был еще жив. Вообще, как правило, родственники поначалу именно так и говорят, пока не спохватятся...

– Мне тридцать девять, ему – шестьдесят два. Это большая разница в годах. Он был женат, когда я его встретила. У него две дочки моего возраста. Одной, во всяком случае, столько же лет, сколько и мне. Это было трудное время для нас обоих, но постепенно все наладилось. И вот уже два года, как мы женаты. В сентябре будет два года...

– Вы можете назвать имя его первой жены? – спросил Карелла. Он полагал, что разведенные супруги подчас поступают друг с другом более чудовищным образом, чем незнакомые люди; он думал о том, что в голову покойного попало четыре пули. А ведь и одной было бы достаточно...

– Глория Сэндерс, – сказала Маргарет. – Она взяла девичью фамилию после развода.

«Горько сказано», – отметил Карелла.

– А дочери?

– Одна из них одинокая, ее зовут Бетси Шумахер. Вторая замужем, ее имя миссис Марк Стайн.

– А есть у вас их адреса и телефоны? Это сэкономило бы нам...

– Я уверена, у Артура где-то записано.

– Вы ладили с ними? – спросил Браун, которому не понравился тон ответа мадам Шумахер, это «где-то».

– Нет, – сказала Маргарет.

Точка.

Нет. И все тут.

– А ваш муж? Какие у него были отношения с ними?

– Он любил Лоис до безумия. А вторую не очень.

– Это – Бетси? Так? – спросил Карелла, заглянув в блокнот.

– Да, Бетси. Он ее называл состарившейся хиппи. Она действительно такая.

– И сколько же ей лет?

– Точно как мне: тридцать девять.

– А второй, Лоис?

– Тридцать семь.

– А как он был с прежней женой? – спросил Браун.

У него из головы не выходил тон, каким она сказала, что, видите ли, у мужа «где-то записано». Телефонные номера. Тут что-то не так. Такое раздражение, точнее, горечь в голосе.

– Не имею представления.

– Ну, виделись ли, разговаривали ли...

– Кто? Он или я?

– Скажем так: и вы, и он.

– А какой смысл говорить с ней? Дочки взрослые. Они уже были взрослыми, когда мы встретились...

– Его бывшая жена получает алименты?

– Да.

Снова нотка горечи.

– В каких размерах?

– Три тысячи в месяц.

– Миссис Шумахер, как по-вашему, кто мог совершить убийство?

Такой вопрос задают уцелевшим родственникам вовсе не в надежде получить стоящую информацию. В действительности это вопрос-ловушка. Большинство убийств даже по нашим временам, в эру безымянного, анонимного насилия, все-таки носят как бы семейный характер. Мужья убивают жен и наоборот; жена убивает любовника; приятель – приятельницу; приятель – приятеля. И так далее, по всем степеням близости. Выжившие муж или жена – всегда первые в ряду подозреваемых до тех пор, пока не будет найден кто-нибудь еще. И потому такой вопрос: а кто еще хотел или мог убить? – прекрасная наживка для крючка. Но тут всегда надо соблюдать крайнюю осторожность.

Маргарет не задумалась ни на секунду.

– Его все любили, – сказала она.

И заплакала.

Полицейские стояли рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу. Она вытерла слезы бумажной салфеткой «Клинекс», высморкалась. И продолжала плакать. Полицейские ждали. Казалось, она никогда не успокоится. Они стояли в центре гостиной, в тишине, нарушаемой кондиционером и всхлипываниями этой красивой, высокой, золотоволосой женщины, с прекрасным загаром, раздавленной показным либо истинным горем.

– Его все любили, – повторила она.

Но уж они-то по опыту знали, что если говорят – «все», то это значит, никто не любил его по-настоящему. И потом, она не сказала, что она любила его. Возможно, просто допустила оплошность...

– Это ужасно, то, что случилось, – произнес наконец Браун. – И нам понятно, что вы должны чувствовать...

– Да, – сказала она. – Я его очень любила.

Может быть, скорректировала оплошность... И теперь уже – в прошедшем времени.

– И вам не известны причины, по каким кто-нибудь...

– Нет.

Она продолжала утираться разорванным «Клинексом».

– Никаких угроз – по телефону или письменно?

– Нет.

– Каких-нибудь требований... Шантаж. Или кто-нибудь был ему должен...

– Нет.

– Или он кому-нибудь был должен?

– Нет.

– Какие-то проблемы с начальством?

– У него свое дело.

Опять – в настоящем времени. Так вот и скачет из прошлого в нынешнее, адаптируясь к реальности внезапной кончины.

– Что за бизнес? – спросил Карелла.

– Он адвокат.

– Можем ли мы узнать название конторы?

– «Шумахер, Бенсон и Лееб...» Он – старший партнер.

– Где находится контора, мэм?

– В центре, на Джаспер-стрит.

– Были у него неприятности с партнерами?

– Я этого просто не знаю.

– Или с кем-нибудь, имеющим отношение к делу?

– Не знаю.

– Он кого-нибудь недавно увольнял?

– Я не знаю.

– Миссис Шумахер, – сказал Браун, – мы обязаны об этом спросить: была ли у вашего мужа связь с другой женщиной?

– Нет.

И точка.

– Мы также должны спросить, – продолжал Карелла, – у вас есть связь с кем-нибудь?

– Нет.

Она выпрямилась, твердый взгляд со слезами.

– Значит, это действительно был счастливый брак.

– Да.

– Вы понимаете, мы обязаны этим поинтересоваться, – сказал Браун.

– Понимаю.

Но она все-таки не понимала. А может, и понимала, кто ее знает. Так или иначе, такие вопросы причиняют боль. Карелла вдруг представил себе полисменов из 45-го, спрашивавших его мать, был ли ее брак счастливым. Правда, то было несколько иное. Но было ли? Неужели они настолько погрязли в полицейской рутине, что забыли об убитом здесь человеке? Забыли о том, что убитый был мужем этой женщины, а женщина была человеком... Неужели стремление схватить негодяя было настолько сильным, что они смело и без оглядки выматывали душу хорошим людям только потому, что они попали под руку? А может быть, и того хуже: забыли, что на свете вообще есть хорошие люди?

– Извините, – произнес он.

– Миссис Шумахер, – сказал Браун, – как вы отнесетесь к тому, что нам придется осмотреть вещи, принадлежащие вашему мужу? Его записную и адресную книжки, личный календарь с пометками и, кроме того, дневник, если он его вел...

– Он не вел дневника.

– Ну, все что угодно, что-нибудь, что он мог записать, разговаривая по телефону, настольный блокнот...

– Я покажу вам его стол.

– Мы хотели бы также осмотреть его личные вещи, если вы не возражаете.

– Зачем?

– Понимаете, иногда мы натыкаемся на клочок бумаги, даже фирменный спичечный коробок ресторана или магазина...

– Артур не курил.

«Ну, – подумал Карелла, – теперь все в прошедшем времени...»

– Мы будем очень аккуратны, клянусь, – сказал он.

И это при том, что до сих пор он не очень-то со всеми миндальничал.

– Хорошо, ладно, – согласилась она.

Но он знал, что они переступили грань, и настало отчуждение. Навсегда. Внезапно ему захотелось приласкать ее, утешить, как свою мать, но дело зашло уже слишком далеко, «легавый» взял верх над рядовым человеком, точнее, этого человека уже просто не было.

– Конечно, если вы позволите, – промямлил он.

Маргарет показала им стенной шкаф убитого с его вещами. Они обшарили все карманы в пиджаках и брюках, но не нашли ничего. Рядом с гостиной была комната, меблированная под кабинет, с письменным столом, креслом и рядом книжных полок, заставленных в основном томами по юриспруденции... Они тотчас нашли записную книжку и настольный календарь с пометками о визитах и встречах. Детективы попросили Маргарет разрешить им взять это с собой под расписку, чтобы все было на законном основании. В одном из нижних ящиков письменного стола детективы нашли небольшой ящичек, в котором обнаружили незаполненную чековую книжку и маленький красный конверт с ключом от банковского сейфа-депозита...

Вот так в понедельник утром они обнаружили еще одну пачку писем эротического содержания.