Текст книги "Послушаем за Глухого"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Ты как считаешь?

– Угу, – задумчиво произнес Карелла. – А ты как считаешь?

– Я думаю, что ты потихоньку сходишь с ума, – ответил Мейер.

* * *

Когда Карелла вошел в мастерскую с ордером на обыск, Сэндфорд Эллиот работал. Длинный деревянный стол, за которым он сидел, был завален бесформенными кусками воска. Справа стояла круглая коробка из-под печенья, почти наполовину заполненная расплавленным воском; сверху была прилажена электрическая лампочка, которая своим теплом поддерживала воск в мягком состоянии. Эллиот зачерпывал воск рукой или специальной лопаткой, добавляя, исправляя, равномерно размазывая его по маленькой скульптуре обнаженной девушки, стоявшей перед ним на столе. Он был так погружен в свою работу, что даже не взглянул на Кареллу, когда тот вошел в студию. Карелла не хотел пугать его раньше времени. Эллиот только подозревался в убийстве, но если он действительно совершил преступление, то в испуге он мог натворить черт знает чего. Карелла несколько минут постоял возле шторы, разделяющей студию, и затем громко кашлянул. Эллиот сразу поднял голову.

– Вы? – удивился он.

– Я, – ответил Карелла.

– Что же вас привело на этот раз?

– Вы всегда работаете с воском, мистер Эллиот?

– Только если собираюсь делать скульптуру в бронзе.

– И как же вы это делаете? – заинтересованно спросил Карелла.

– Я не даю уроков по ваянию, – нервно ответил Эллиот. – Что вам нужно?

– Вот, – сказал Карелла, подходя в Эллиоту и протягивая ему ордер на обыск.

В ордере значилось: "Во имя народа нашей страны офицеру полиции предоставляются следующие полномочия: исходя из письменных показаний детектива Стивена Льюиса Кареллы, имеем основания подозревать, что вещественные доказательства совершенного убийства или другие представляющие интерес для следствия улики имеются и могут быть обнаружены.

В связи с вышеизложенным приказываю: между 6.00 и 21.00 произвести обыск в помещениях первого этажа по Кингз Секл, 1211, где проживает Сэндфорд Эллиот. Произвести досмотр личных вещей Сэндфорда Эллиота или любого другого лица, которое может быть заподозрено во владении вещественными доказательствами, с целью обнаружения белой теннисной кроссовки двенадцатого размера на правую ногу. Если данное вещественное доказательство будет обнаружено, офицер полиции обязан доставить его в здание районного суда.

Данный ордер должен быть использован в течение десяти дней со дня выдачи".

Эллиот прочитал ордер, проверил наличие даты и подписи судьи и спросил:

– Какая еще кроссовка? Я не понимаю, о чем идет речь!

Карелла посмотрел на его ноги. Эллиот был обут в кожаную сандалию – кроссовка как будто испарилась.

– В прошлый раз у вас на правой ноге была кроссовка. Я сам это видел. Этот ордер дает мне право произвести у вас обыск.

– Вы с ума сошли, – сказал Эллиот.

– Неужели?

– Я никогда в жизни не носил кроссовки.

– Но я все-таки взгляну, если вы не возражаете.

– Можно подумать, что я могу вам помешать, – сказал с нескрываемым сарказмом Эллиот и снова углубился в работу.

– Значит, вы не хотите мне рассказывать, как работаете с воском, – задумчиво констатировал Карелла и медленно двинулся вдоль стены.

Он обходил студию в поисках шкафа или комода, где по логике вещей могли храниться обувь и одежда. Рядом с дверью, ведущей в помещение магазина, висела еще одна штора, и Карелле показалось, что она прикрывает шкаф. Но он ошибся. За шторой находились небольшая мойка, стол и холодильник. Он присел на корточки и открыл холодильник. Внутри было полно рук, ног, голов и бюстов. Все это было сделано из воска, но у Кареллы все равно осталось неприятное впечатление, словно он наткнулся на останки массового захоронения лилипутов.

– Что это? – спросил Карелла.

– Части тела, – ответил Эллиот.

Он не только не собирался помогать Карелле, но даже стал откровенно наглым и грубым. Кареллу это абсолютно не удивило: кого же обрадует присутствие человека, который явился с бумажкой, дающей ему право перерыть в доме все сверху донизу.

– Вы их плавите?

– Да, – ответил Эллиот.

– Вы храните их в холодильнике, чтобы они не деформировались?

– Гениально! Как вы догадались?

– А зачем вы их храните?

– Я их использую как образцы, – сказал Эллиот. – Это образцы, с помощью которых я придаю скульптуре нужную позу.

Карелла понимающе кивнул головой, закрыл холодильник и снова принялся ходить по студии. В углу он обнаружил упаковочный ящик, но, открыв его, Карелла увидел, что Эллиот хранит в нем свои вещи. Карелла стал перебирать одежду, по возможности стараясь не нарушить порядок, в котором были сложены джинсы, свитера, рубашки, носки, белье и куртки. На дне он нашел еще одну сандалию, парную той, которая была на Эллиоте. Там же лежали две пары кожаных мокасин, но кроссовки не было. Карелла закрыл крышку ящика.

– А почему вы работаете с воском, ведь он такой нестойкий? – спросил он.

– Я уже говорил вам, что использую его только тогда, когда собираюсь отлить скульптуру в бронзе, – ответил Эллиот, положив инструмент на стол.

Затем он обернулся и с едва сдерживаемой злобой подчеркнуто медленно разъяснил:

– Это называется – «метод потерянного воска». С помощью воска делается форма, а когда дело доходит до литья, воск растапливается и в форму заливается расплавленная бронза.

– Ага, значит, именно таким образом первоначальный воск и «теряется», правильно?

– Удивительно, как это вы догадались, – снова ехидно произнес Эллиот и взял со стола специальный нож.

– А что вы делаете потом, когда вынимаете из формы застывшую бронзу?

– Снимаю заусеницы, заделываю дыры, крашу, полирую ее и устанавливаю на мраморное основание.

– А что здесь? – спросил Карелла, указав на закрытую дверь.

– Склад.

– Склад чего?

– Я храню там крупные части. В основном гипсовые.

– Вы не будете возражать, если я взгляну?

– Вы умеете достать человека, – покачал головой Эллиот. – Вам мало того, что вы пришли с ордером на обыск, так вы еще задаете дурацкие вопросы...

– Не надо лезть в бутылку, – спокойно напомнил Карелла.

– А почему бы и нет? – возмутился Эллиот. – Я вообще-то думал, что вы расследуете убийство!

– Мне кажется, вы до конца это не осознали, мистер Эллиот.

– Я прекрасно все понимаю! И я вам уже говорил, что понятия не имею, кто этот убитый.

– Да, вы мне это уже говорили. Вот только беда в том, что я вам не поверил.

– Ну так и не притворяйтесь таким приторно вежливым, – сказал Эллиот. – Если я подозреваюсь в убийстве, то мне не нужны ваши великосветские манеры.

Карелла молча вошел в помещение склада. Как и говорил Эллиот, там находились несколько больших работ и отдельных гипсовых кусков, тоже, без сомнения, слепленных с Мэри Раин. В конце комнаты Карелла увидел еще одну дверь.

– Куда ведет эта дверь? – спросил он.

– Что? – переспросил Эллиот.

– Тут есть еще одна дверь.

– Наружу. На аллею.

– Откройте мне ее, пожалуйста.

– У меня нет ключа. Я никогда ее не открываю. Она все время заперта.

– Тогда мне придется взломать ее, – предупредил Карелла.

– Зачем?

– Я хочу посмотреть, что находится за ней.

– Но там только аллея.

На засыпанном гипсовой пылью полу отчетливо виднелись следы. Это были следы правой ноги и круглые отпечатки от резинового набалдашника костыля. Следы вели прямо к двери.

– Ну так как, Эллиот, вы собираетесь открывать дверь?

– Я ведь уже сказал – у меня нет ключа!

– Прекрасно, – отозвался Карелла и резким ударом ноги выбил дверь.

– А у вас есть разрешение на это? – сразу закричал Эллиот.

– Можете подать на меня в суд, – ответил Карелла и шагнул наружу.

Возле стены стояли переполненный мусорный бак и две больших картонных коробки, также полные мусора. В одной из них Карелла обнаружил кроссовку, которая еще вчера была на Эллиоте. Он вернулся в студию и показал скульптору кроссовку.

– Вы, конечно, никогда ее раньше не видели?

– Никогда.

– Я так и думал. Ну, вот что, я бы не хотел говорить словами полицейского из телесериала, но должен вас уведомить, что теперь вы не должны покидать пределы города.

– А зачем мне куда-то ехать?

– Ну, я не знаю. Кажется, вы очень любите ездить в Бостон. Последуйте моему совету и не меняйте местожительство, пока я не свяжусь с вами еще раз.

– А зачем вам понадобилась эта старая кроссовка? – спросил Эллиот.

– Может быть, не весь воск «потерялся», а? – ответил вопросом на вопрос Карелла.

Полицейским, который в тот вечер должен был вести слежку за Фредериком Липтоном, оказался Коттон Хейз. Он сидел в машине и наблюдал за тем, как Липтон закрыл дверь своего агентства и пошел вниз по улице, где в конце квартала стоял его «Форд-Конвертибл». Хейз дождался, пока Липтон сел в машину, и поехал за ним, держась на значительном расстоянии, но не теряя «Форд» из виду. Проехав примерно полторы мили, Липтон остановился возле одного дома, вошел внутрь и находился там около четырех часов. Затем он снова сел в свой «Форд» и направился в бар под замысловатым названием «Ги-ги-гоу-гоу». Поскольку Липтон не знал Хейза в лицо и еще потому, что в баре танцевали обнаженные по пояс девицы, Хейз решил зайти внутрь и продолжить наблюдение там.

Собственно говоря, он не ожидал увидеть что-то особенное и не ошибся. Как правило, девушки в подобных заведениях были молодыми и привлекательными. Они извивались под ритм оглушающей слух рок-музыки в опасной близости от столиков, а подвыпившие завсегдатаи пытались их потискать, не вставая со своих мест и только протягивая руки. Но «Ги-ги-гоу-гоу» немного отличался от других подобных ему баров. Танцовщикам здесь было наверняка за тридцать, а может, и еще больше, и их внешность плохо вязалась с теми жалкими попытками акробатических этюдов, которые они предпринимали на сцене, желая привлечь внимание зрителей.

Когда Хейз вошел в бар, там как раз была пауза между выступлениями. Но через секунду мощные динамики обрушили на него волны кричащих звуков, и на сцену одна за другой выскочили четыре танцовщицы. Не переставая наблюдать за Липтоном, Хейз вдруг подумал, что вся эта музыкальная аппаратура стоит дороже, чем все четыре танцовщицы вместе взятые. Да, бары в Калмз-Пойнте отличались от себе подобных в Айсоле.

Липтон, как оказалось, знал одну из танцовщиц, крашеную блондинку лет тридцати пяти. Вырезанные из блестящей бумаги звездочки прикрывали лишь соски ее огромной, накачанной парафином груди. Ее здоровая, обширная задница вдруг вызвала у Хейза ассоциации с кобылами, вернее, с их задами, которые он видел в рекламных роликах Рейнголда. Когда номер закончился, танцовщица присела рядом с Липтоном на табурет у стойки бара, перемолвилась с ним несколькими фразами, а затем они вместе пошли и сели за столик в конце зала. Липтон заказал выпивку для своей подружки, и они проговорили примерно полчаса, после чего она поднялась, так как ей снова нужно было выступать. Публика не сводила с нее восхищенных глаз, словно наблюдала не дешевый кабацкий номер, а, по крайней мере, выступление Марковой на премьере «Лебединого озера». Липтон расплатился и вышел из бара. Без всякого сожаления Хейз покинул сомнительное заведение, вышел вслед за объектом наблюдения и «довел» его до самого дома. Там Липтон загнал машину в гараж, расположенный на первом этаже, и поднялся наверх. Решив, что объект вернулся домой на всю ночь, Хейз поехал обратно в бар, заказал виски с содовой и стал ждать возможности завести беседу с толстозадой танцовщицей.

Такая возможность ему представилась после окончания одного из десятков похожих друг на друга выступлений.

Она как раз направилась либо в туалет, либо в раздевалку, когда Хейз остановил ее и, вежливо улыбаясь, сказал:

– Мне очень нравится, как вы танцуете. Могу я вас чем-нибудь угостить?

– Конечно, – без запинки ответила танцовщица.

В ее обязанности входило вынуждать посетителей покупать разбавленное водой виски или джин, который почему-то выдавался владельцем за шампанское. Девица провела Хейза за столик, где совсем недавно она сидела с Липтоном. У столика сразу возник официант с блокнотом наготове. Танцовщица заказала двойной бурбон с содовой, очевидно, считая шампанское слишком изысканным напитком для данного случая. Хейз опять заказал виски с содовой и, улыбаясь, сказал:

– Мне действительно очень нравится, как вы танцуете. Вы давно здесь работаете?

– Ты – полицейский? – сразу спросила девица.

– Нет, – разыгрывая искреннее удивление, ответил Хейз.

– Тогда кто же ты? Блатной?

– Нет.

– А почему ты ходишь с пистолетом?

У Хейза сперло дыхание. Откашлявшись, он спросил:

– С чего ты взяла?

– Да я знаю. Справа. Я увидела, что у тебя что-то выпирает в том месте, и, когда мы шли к столу, попробовала рукой. Это пистолет.

– Да, ты права, это – пистолет.

– Значит, ты – полицейский?

– Нет. Но вроде того.

– Да? Тогда кто ты? Частный детектив?

– Я ночной охранник. Работаю на фабрике между Клейн и Шестой улицей.

– Если ты ночной охранник, то что же ты делаешь здесь? Уже ночь давно.

– Я заступаю после двенадцати.

– И ты всегда пьешь, когда идешь на работу?

– Нет.

– А куда ты ездил, когда первый раз уходил из бара? – спросила девица.

– Да ты никак меня заметила? – ухмыльнулся Хейз и подумал, что пора переводить разговор на какую-нибудь сексуальную тему, подальше от опасных вопросов.

– Да, – я заметила тебя, – пожав плечами, ответила девица. – Ты очень крупный парень. И потом, у тебя рыжие волосы, что тоже не часто встретишь. У тебя, случайно, кличка не Рыжик?

– Все зовут меня Хэмп.

– Хэмп? Это от какого же имени?

– Сокращенно от Хэмптона.

– Это твое имя или фамилия?

– Фамилия. Меня зовут Оливер Хэмптон.

– А-а, теперь мне понятно, почему ты предпочел «Хэмп».

– А как тебя зовут?

– А ты что, не видел моей визитной карточки?

– Наверное, не заметил.

– Ронда Спэар.

– Это твое настоящее имя?

– Нет, это сценический псевдоним.

– А как тебя зовут на самом деле?

– А зачем тебе? Будешь звонить мне по ночам и тяжело дышать в трубку?

– Нет, я, конечно, могу позвонить, но вряд ли я буду дышать в трубку.

– Если человек не дышит, то он мертвый, – ответила Ронда.

Улыбнувшись, она допила свой напиток одним глотком и томно произнесла:

– Я бы не отказалась от еще одного двойного бурбона.

– Конечно, – быстро сказал Хейз и, подозвав официанта, заказал еще один бурбон. – И сколько же ты можешь выпить за вечер?

– Ну, десять – двенадцать. Это же кока-кола. А ты – полицейский, и знаешь это не хуже меня.

– Я не полицейский, и я не знал, что это кока-кола, – ответил Хейз.

– Зато я прекрасно вычисляю легавых, – ответила Ронда, а затем, подумав о чем-то своем, внимательно посмотрела Хейзу в глаза. – Что тебе нужно, фараон?

– Немного поговорить, только и всего.

– О чем?

– Зачем ты сказала полицейскому, если я таковым являюсь, что он платит за бурбон, а получает кока-колу?

Ронда игриво дернула плечом.

– А почему бы и нет? Если бы эту забегаловку хотели прикрыть, то легко сделали бы это еще лет десять назад. Все легавые этого участка, включая лейтенанта, находятся на здешнем содержании. Я даже иногда танцую без всяких дурацких наклеек на сиськах, и никто еще меня за это не привлек. Ты, наверное, тоже пришел сюда, – задумчиво сказала она, – чтобы получить свой кусок пирога.

– Я не полицейский, – снова повторил Хейз, – и мне глубоко плевать, даже если ты будешь плясать с голой задницей и при этом вливать в себя бочонок с кока-колой.

Ронда вдруг как-то по-детски рассмеялась. Улыбка преобразила ее лицо и, наверное, сейчас можно было рассмотреть остатки той внешности, которая была у нее в молодости. Но улыбка быстро слетела с губ, и лицо ее стало прежним.

– Спасибо, дорогой, – сказала она подошедшему официанту и затем, подняв бокал, обратилась к Хейзу: – Может быть, ты и не полицейский. И вообще, кому какое дело?

– Поехали, – сказал Хейз, тоже поднимая бокал.

– Поехали.

Они выпили.

– Но если ты не полицейский, то какого черта тебе от меня надо? – не унималась Ронда.

– Ты очень красивая девушка.

– Угу.

– Я думаю, что ты и без меня это знаешь. Ронда почему-то опустила глаза, как бы разглядывая звездочки на сосках.

– Я видел, как ты говорила с одним парнем. Я уверен, он...

– Неужели?

– Да.

– Значит, ты следил за нами?

– Конечно. Я могу побиться об заклад, что вы обсуждали не цены на кока-колу.

– А откуда тебе, собственно, знать, о чем мы говорили?

– Этого я не знаю. Я только хотел сказать, что такая красивая женщина...

– Угу, – снова кивнула Ронда.

– Наверное, у тебя нет отбоя от мужиков, поэтому тебя не должно удивлять и мое внимание к тебе.

– А ты находчивый парень. Но подглядывать нехорошо.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что ты – легавый.

– Послушай, сколько тебе можно повторять...

– Ты – полицейский, – спокойно и уверенно произнесла Ронда. – Я не знаю, что тебе нужно, но мне кажется, что пора с тобой прощаться. Кто бы ты ни был, я чувствую в тебе какую-то опасность.

– Я – ночной охранник, – попробовал настаивать Хейз.

– Да-да, конечно. Тогда я – Мерилин Монро, – сказала Ронда и допила свой напиток. – Ты расплатился с официантом? – И встав из-за стола, она пошла, виляя своей широкой задницей, обтянутой тонкой полоской красных трусиков, которые, казалось, могли на ней лопнуть в любой момент.

Хейз расплатился и вышел на улицу.

Глава 9

Карелла не стал ждать результатов экспертизы кроссовки, найденной им в мусорнике Эллиота. В субботу утром он проверил районные больницы, располагавшиеся поблизости, чтобы выяснить, не обращался ли к ним человек по фамилии Эллиот по поводу разрыва Ахиллесова сухожилия. Карелла, конечно, не собирался обзванивать всех частных хирургов, практикующих в районе. Метод перебора отнимает много времени, а шансы попасть в яблочко очень невелики. Но иногда удача все же улыбается детективам. И в субботу, двадцать четвертого апреля, после звонка во вторую по счету больницу, больницу «Буэновиста», Карелле повезло.

Дежурным врачом в отделении неотложной помощи оказался японец по имени Юкио Ватанабе. Он сказал Карелле, что, так как работы сейчас немного, он может проверить журнал регистрации. Если бы Карелла позвонил на час раньше, его наверняка послали бы ко всем чертям, потому что в тот момент отделение было заполнено пациентами, пострадавшими в трех дорожно-транспортных происшествиях, случившихся в одно время.

– Вы, наверное, никогда не видели столько крови! – сообщил Ватанабе чуть ли не с радостью, так, по крайней мере, показалось Карелле. – Да, так какой промежуток времени вас интересует? Книга как раз лежит передо мной.

– Период между восьмым и пятнадцатым, – сказал Карелла.

– Этого месяца?

– Да.

– О'кей, давайте посмотрим. Как вы сказали его зовут?

– Сэндфорд Эллиот.

В трубке наступило молчание. Карелла терпеливо ждал.

– Я проверяю, – донесся голос Ватанабе. – Разрыв сухожилия, вы говорите?

– Да, верно.

– Ничего нет.

– Какое число вы смотрите?

– Одиннадцатое, – сказал Ватанабе и замолчал.

Карелле снова пришлось ждать.

– Ничего, – наконец произнес Ватанабе. – А вы уверены, что это произошло именно с восьмого по пятнадцатое?

– Вы не могли бы посмотреть немного дальше?

– По какое число?

– Ну, числа двадцатого, если, конечно, у вас есть свободное время...

– Здесь у нас всегда есть свободное время, пока, разумеется, кто-нибудь не заявится с разбитой головой, – заметил Ватанабе. – О'кей, поехали дальше. Сэндфорд Эллиот, так?

– Все верно.

Ватанабе молчал. Карелла слышал, как шелестят переворачиваемые доктором страницы.

– Сэндфорд Эллиот, – вдруг сказал Ватанабе. – Вот, нашел!

– Когда он обращался?

– В понедельник утром, девятнадцатого апреля.

– В какое время?

– В семь часов. Дежурил доктор Голдштейн. Но, мне помнится, вы говорили о разрыве сухожилия?

– Ну да, а разве что-то другое?

– Запись в журнале другая. Он обращался по поводу ожогов ступни, щиколотки и икры левой ноги. Ожоги третьей степени.

– Понятно, – сказал Карелла.

– Вам это как-то помогло?

– Это несколько запутало меня. Но все равно – огромное вам спасибо.

– Нет проблем, пожалуйста, – ответил Ватанабе и повесил трубку.

Карелла молча смотрел на телефон. Иногда бывает полезно смотреть на телефонный аппарат, особенно если в голову не идут никакие мысли. Что-то интригующее было в осознании того, что телефон сам по себе – бесполезная машинка до тех пор, пока не раздастся звонок. Карелле почему-то подумалось, что как раз сейчас это и произойдет. Но вместо звонка в комнату вошел вечно хмурый Мисколо с утренней почтой в руках.

* * *

Никто не знал имени девушки, но можно было с полной уверенностью сказать, что она очень красива. Можно было также безошибочно догадаться, что это какая-то звезда времен немого кинематографа. Во взгляде актрис немого кино всегда есть нечто такое, что сразу позволяет определить их профессию и принадлежность к эпохе. Даже люди, которые не видели ни одного фильма с их участием, легко угадывают это. Никто из детективов, находящихся в участке, не был настолько стар, чтобы помнить фильмы с ее участием, но тем не менее все судорожно копались в закоулках своей памяти, вспоминая давно забытые имена и пытаясь сопоставить их с фотографиями, которые попадались им на глаза в журнальных разделах типа «Что же случилось с ...?».

– Может быть, это Глория Свонсон? – неуверенно спросил Хейз.

– Нет, я точно знаю, как она выглядит, – сказал Мейер. – Это определенно не она.

– Долорес Дель Рио? – снова спросил Хейз.

– Нет. Долорес выглядела очень сексуально, – сразу отклонил эту версию Карелла. – Кстати, она такой осталась и по сей день. Я видел недавно фильм с ее участием, кажется, в прошлом месяце...

– А что тебя не устраивает в этой девушке? – спросил Мейер. – Мне как раз думается, что она очень сексуальна.

– Норма Тэлмедж, как вы считаете? – не унимался Хейз.

– Да оставь ты в покое эту чертову куклу! – взорвался Мейер.

– Я просто вспоминаю, вот и все, – пожал плечами Хейз и тут же добавил: – А как насчет Мэрион Дэвис?

– Мне кажется, что это не она, – сказал Карелла.

Но ведь какое-то имя у нее должно быть? – заметил Клинг.

– Дженет Гейнор? – снова вставил словечко Хейз.

– Нет.

– Пола Негри?

– Я прекрасно помню ее, – сказал Клинг. – Это была женщина-вамп.

– Тэда Бара тоже была женщина-вамп, – заметил Мейер.

– Да ну? – удивился Клинг.

– Долорес Костелло?

– Нет, нет, и нет!

– Ми Муррей?

– Нет.

Раздался телефонный звонок. Трубку поднял Хейз.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок. Детектив Хейз.

Он слушал несколько минут, а затем сказал:

– Пожалуйста, не вешайте трубку. Вам нужно поговорить с детективом Кареллой, – и передал товарищу трубку со словами: – Это из лаборатории. Они составили отчет о результатах экспертизы кроссовки.

* * *

Через витрину магазина Карелла наблюдал, как Сэндфорд разговаривает с одним из двух рокеров, находящихся в магазине. Второго из них, курящего сигару тяжеловеса по имени Янк, Карелла знал. Янк бродил по магазину, рассматривая скульптуры, и не обращал практически никакого внимания на Эллиота. Другой рокер стоял напротив Эллиота и тыкал пальцем ему в лицо, как районный судья провинившемуся автомобилисту. Эллиот грустно слушал рокера, опираясь на костыли, время от времени согласно кивая головой. Наконец, незнакомый Карелле рокер отошел от Эллиота, хлопнул Янка по плечу, и они направились к выходу. Карелла быстро укрылся в соседнем с магазином подъезде. Когда рокеры проходили мимо. Карелла успел рассмотреть внешность спутника Янка. Он оказался невысокого роста, шатен, с лицом, покрытым оспенными отметинами, с походкой вразвалочку, словно у моряка, только что ступившего с корабля на землю. Впереди на куртке крупными буквами значилось имя «Бык». Когда они отошли на значительное расстояние, до Кареллы донесся взрыв хохота. По-видимому, смеялся Янк.

Карелла подождал еще секунд десять и, выйдя из подъезда, направился прямиком в магазин Эллиота.

– Кажется, вас только что посетила парочка истинных ценителей искусства? Они что-нибудь купили?

– Нет.

– А что же им было нужно?

– А вам что нужно?

– Несколько ваших ответов на несколько моих вопросов.

– Я уже ответил на все ваши вопросы.

– А почему вы решили, что я задал все свои вопросы?

– Может быть, для начала вам стоит познакомить меня с моими правами?

– Идет следствие, вас не арестовали и не посадили до суда в тюрьму, так что не надо здесь острить по поводу своих прав. Никто их не нарушает. Я хочу задать несколько вопросов и получить на них ответы. Вы не возражаете, Эллиот? Здесь ведь я веду следствие, не так ли?

– Я вам еще раз повторяю, что насчет убийства мне ничего не известно.

– Ваша кроссовка была найдена на месте преступления.

– Кто это вам сказал? – удивленно вскинул брови Эллиот.

– Я так говорю, и лаборатория тоже. Как она туда попала, Эллиот?

– Понятия не имею. Я выкинул эту пару кроссовок еще две недели назад. Наверное, кто-то подобрал одну на мусорке.

– Но когда вчера я забирал кроссовку, вы говорили, что впервые ее видите. Что-то у вас не вяжется, Эллиот. Вы не могли их выбросить две недели назад еще и по той причине, что два дня назад я вас видел в одной из этих кроссовок. Что вы на это скажете? Будете играть честно или хотите совершить поездку в участок?

– А зачем? Вы что, хотите предъявить мне обвинение в убийстве?

– Может быть.

– А мне кажется, что это вам не удастся, – сказал Эллиот. – Я не адвокат, но даже я знаю, что вы не сможете построить обвинение на кроссовке, найденной в заброшенном доме.

– Как вы узнали, где она была найдена?

– Я прочитал об этом в газетах.

– А откуда вы знаете, какое именно убийство я расследую?

– Вы же показали мне фотографию, не так ли? Не нужно быть гением, чтобы сопоставить статью в газете с...

– Надевайте шляпу, Эллиот. Я забираю вас в участок.

– Вы не можете меня арестовать. Кого вы хотите надуть? У вас ничего нет против меня.

– Неужели не могу? – спросил Карелла и продекламировал: «Офицер полиции имеет право арестовать подозреваемого без ордера, если у него есть достаточные основания полагать, что именно он совершил преступление». Что вы скажете по поводу этой выдержки? Она из уголовного кодекса.

– Вашими «достаточными основаниями» является кроссовка?

– У меня есть все основания считать, что преступление было совершено в ночь на восемнадцатое апреля, и мне известно, что предмет вашего туалета был найден на месте преступления. Это достаточный аргумент, чтобы увериться в том, что вы были там до или после преступления. Другими словами, я имею все основания для ареста. Скажите, как это вы умудрились разорвать сухожилие? Ахиллесово, кажется?

– Нет, простое.

– Ну, неужели вы не хотите поведать мне эту историю? Или перенесем разговор в участок?

– Я ничего не хочу вам рассказывать. А если вы меня заберете, то вам придется рассказать мне о моих правах. А как только вы это сделаете, я сразу же откажусь говорить что-либо и...

– Пусть ваша голова поболит об этом в участке.

Наступила пауза. Оба собеседника смотрели друг другу прямо в глаза. Уголки рта Эллиота высокомерно поднялись вверх, во взгляде была уверенность. С трудом сдерживая желание схватить Эллиота за шиворот и потащить в участок, Карелла решил подойти к нему по-другому.

– С сухожилиями у вас все в порядке, – объявил он. – В регистрационном журнале больницы «Буэновиста» записано, что вы обращались туда с ожогами третьей степени на следующее после убийства утро.

– Я никогда не был в больнице «Буэновиста».

– Значит, кто-то в городе использует ваше имя, Эллиот.

– Наверное.

– Вы, конечно, не будете снимать бинты, чтобы показать мне ногу?

– И не подумаю.

– Значит, мне придется выписать новый ордер?

– Да, придется. Почему бы вам не отправиться за ним сразу?

– В одной из комнат остались следы небольшого костра...

– Идите и получите ордер, мне думается, я закончил беседу.

– Уж не там ли произошел с вами этот несчастный случай, Эллиот? Не там ли вы обожгли ногу?

– Идите за ордером. Мне больше нечего вам сказать.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – еле сдерживая ярость, сказал Карелла и открыл дверь. – Но учтите, я еще вернусь.

Сильно хлопнув дверью на прощание, Карелла вышел на улицу, так и не приблизившись к разгадке. Добавились три косвенные улики, но, к сожалению, их было недостаточно для ареста. Кроссовка, найденная в здании, без сомнения принадлежала Эллиоту. Она лежала в углу комнаты, на полу которой остались следы недавнего костра. Эллиот обратился в больницу утром девятнадцатого апреля, сразу после преступления. Карелла надеялся, что Эллиот расколется под давлением этих трех фактов или проболтается о чем-то важном, что позволит вывести следствие на твердую почву.

Но Эллиот оказался крепким орешком. Если бы Карелла обратился теперь в суд с просьбой о выдаче ордера на арест, имея только эти улики, то получил бы отказ уже через пару минут. Более того, это позволило бы юридически укрепить права Эллиота: если его арестовать, то только с предупреждением о том, что он может не отвечать на вопросы, которые могут повредить ему, и тогда он наверняка откажется отвечать на любые вопросы вообще или потребует присутствия адвоката. Ну, а как только адвокат встрянет в дело, так он, конечно, скажет Эллиоту, чтобы тот держал язык за зубами, что опять же вернет следствие на круги своя: доказательства, построенные на одной вещественной и двух косвенных уликах, могут рассыпаться на глазах, как карточный домик.

Карелла быстро направился к своей машине. На сто процентов он был сейчас уверен лишь в одном: если бы Эллиот действительно ничего не знал о случившемся на пятом этаже дома по Норе Гаррисон, 433, в ночь на восемнадцатое апреля, то он бы отвечал на все вопросы охотно и спокойно. Но ведь он отказывался отвечать, а если что-то и говорил, то врал на каждом шагу.

Такое поведение Эллиота вынудило Кареллу обратиться к маленькой девушке с длинными каштановыми волосами, испуганными карими глазками и личиком ангела – Мэри Райн, которую Карелла один раз уже пытался «исповедовать». Тогда Мэри Раин, слава богу, поведала Карелле, что они с Эллиотом вернулись из Бостона в понедельник поздно вечером. А Эллиот на самом деле обратился в больницу «Буэновиста» в понедельник рано утром! Значит, Мэри будет что поведать своему священнику на следующей исповеди. В прошлый раз Карелла заметил, как была напугана Мэри, как дрожало ее хрупкое тельце, поэтому он решил больше не пугать девушку.

Он захлопнул дверцу машины и, повернув ключ зажигания, завел двигатель.

Беда была в том, что Клинг просто не мог оторвать от нее глаз.

Он заехал за Августой ровно в шесть. Хоть она и предупредила его, что может неважно выглядеть после тяжелого рабочего дня, на самом деле была, как всегда, потрясающе красивой. Ее рыжие волосы были еще немного влажными (она призналась, что ей удалось быстренько принять душ в комнате своего шефа). Августа вышла в фойе, протянула для приветствия руку и совершенно неожиданно для Клинга подставила ему щеку для поцелуя. Клинг остолбенел от неожиданности. Ее щека была холодной и гладкой, на ней не было и следа макияжа, только на глазах зеленели тени, и ресницы были слегка подкрашены коричневым броссматиком. На Августе были голубые джинсы, сандалии и джемпер, открывающий плечи. На правом плече болталась синяя кожаная сумочка, которую она быстро перевесила на левую сторону и взяла Клинга под руку.