Текст книги "Грабитель"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 10

В Риверхеде, как, собственно, и в целом городе, но в Риверхеде особенно, под вечер обыватели покидают свои пещеры, свои бесчисленные клетушки, которые гордо именуются доходными домами для среднего класс. Такие дома, обычно из желтого кирпича, настолько изобретательно спроектированы, что развешанное для просушки белье вы видите только в том случае, если безжалостное строительное ведомство соорудит какую-нибудь подвесную магистраль, пересекающую задние дворы.

Там пространство между домами давно и прочно обжито. Перед подъездами собираются женщины. Сидя на стульях, стульчиках и табуретках, они загорают, вяжут и беседуют, и основным предметом их разговоров служит белье, развешенное перед домом напротив. За три минуты эти Риверхедские кумушки могут уничтожить любую репутацию. Эти всплески злословия спокойно перемежаются с обсуждением партии в маджонг, состоявшейся накануне вечером. И с той же скоростью они оставляют эту проблему и начинают обсуждать вопрос, не ввести ли контроль рождаемости на островах Рождества.

Тем полднем в понедельник 18 сентября злодейка осень так и сбивала их с пути истинного. Они продолжали сидеть во дворе, зная, что их мужья вот-вот вернутся домой, голодные и злые из-за опаздывающего обеда, но, не в силах уйти, наслаждались свежим воздухом.

Когда высокий светловолосый мужчина остановился на Петерсон-авеню перед домом номер 728, проверил номер над подъездом и вошел в парадное, вязавшие женщины тут же начали обсуждение. После короткого совещания выбрали одну из них, по имени Бирди, которая должна была незаметно проскользнуть в парадное и, если подвернется возможность, проследить незнакомого красавца и выяснить, куда он идет.

Но Бирди, как ни старалсь быть осторожной и неприметной, не воспользовалась своим шансом. Когда она проскользнула на лестницу, Клинга уже не было.

На длинном ряду почтовых ящиков с латунными табличками он нашел фамилию Таунсенд, надавил кнопку звонка и нажал на внутренние двери, пока они со щелчком не открылись. Потом поднялся на четвертый этаж, нашел квартиру 47 и снова нажал звонок.

Подождал немного.

Потом позвонил снова.

Двери сразу распахнулись. Никаких шагов он не слышал, поэтому, удивленный, машинально взглянул девушке на ноги. Она была босиком.

– Я выросла в предгорьях Озарка, – сказала она, проследив за его взглядом, и продолжала: – У нас уже есть пылесос, механическая щетка, гриль, комплект энциклопедий и подписка на все журналы. Полагаю, нам не нужно ничего из того, чем вы торгуете, и мы не собираемся поддерживать вас на выборах.

Клинг улыбнулся:

– Я продаю автоматический извлекатель яблочных сердцевин.

– Мы яблоки не едим, – ответила девушка.

– Наш агрегат вылущивает семечки и превращает их в волокна. К нему прилагается рекламный проспект, из которого вы узнаете, как из этого волокна можно ткать ткани.

Девушка подозрительно взглянула на него.

– Волокно можно получать шести цветов, – продолжал Клинг, – кофейный, светло-фиолетовый, ярко-красный…

– Вы себя хорошо чувствуете? – спросила девушка, несколько растерявшись.

– Матово-серый, – не дал сбить себя Клинг, – желто-зеленый и темно-красный. – Он помолчал. – Не интересуетесь?

– Идите к черту! – Та явно была шокирована.

– Меня зовут Берт Клинг, – абсолютно серьезно представился он. – Я из полиции.

– Вы говорите, как ведущий телешоу.

– Мне можно войти?

– А что я натворила? Снова оставила ту проклятую колымагу перед пожарным гидрантом? – спросила девушка.

– Нет.

И тут она атаковала:

– А где ваш жетон?!

Клинг его показал.

– Убедиться никогда не вредно, – сказала девушка. – Даже когда приходит коп. Каждый должен иметь документ при себе.

– Я понимаю.

– Так проходите же, – пригласила она. – Я – Клер Таунсенд.

– Я знаю.

– Откуда?

– Меня сюда направили ребята из клуба “Темпо”.

Клер молча взглянула на Клинга. Она была высокого роста. Даже босиком доставала Клингу до плеча. Обуй она туфли на высоких каблуках, немало американцев среднего роста схлопотали бы комплексы. Волосы у неё были черные. Не темные, а именно черные, как беззвездная и безлунная ночь. Темно-карие глаза оттеняли черные брови. Прямой нос, крутые скулы и ни следа косметики. Одеты она была в белую блузку и тесные черные брюки, зауженные к обнаженным лодыжкам. Ногти на ногах были покрыты ярко-красным лаком.

Она продолжала разглядывать его.

– Зачем вас сюда послали? – наконец спросила она.

– Они сказали, что вы знали Дженни Пейдж.

– Ох, – девушка вдруг покраснела. Слегка потрясла головой, словно стараясь скрыть это, и сказала: – Ну проходите же.

Клинг прошел за ней в квартиру. Та была обставлена во вкусе среднего класса.

– Садитесь, – предложила она.

– Спасибо. – Он сел в низкое кресло. В нем было ужасно неудобно, но приходилось терпеть.

Клер подошла к низкому столику, открыла шкатулку с сигаретами, взяла одну.

– Вы курите?

– Нет, спасибо.

– Вы сказали, вас зовут Клинг, не так ли?

– Да.

– Вы детектив?

– Нет, патрульный.

– Ага. – Клер закурила, загасила спичку и снова взглянула на Клинга. – Какое отношение вы имеете к Дженни?

– Я хотел спросить вас о том же самом.

Клер усмехнулась.

– Я спросила первая.

– Мы знакомы с её сестрой. Она меня попросила.

– Угу, – кивнула Клер. Затянулась сигаретой и скрестила руки на груди. – Тогда продолжайте. Спрашивайте. Вы же полицейский.

– Почему вы не садитесь?

– И так целый день сижу.

– Работаете?

– Учусь в университете, – сказала Клер. – Хочу стать социологом.

– Почему именно социологом?

– А почему нет?

Клинг улыбнулся:

– На этот раз я спросил первым.

– Потому что хочу заняться людьми до того, как они попадут в руки полиции.

– Это звучит разумно, – признал Клинг. – Почему вы ходите в клуб “Темпо”?

Она сразу насторожилась. Он буквально видел, как её глаза затянула темная пелена, словно защитная завеса. Отвернувшись, она выпустила шлейф дыма.

– А почему бы и нет? – спросила она.

– Я уже вижу, как будет развиваться наша беседа, – усмехнулся Клинг. – Почему? А почему бы и нет?

– Это намного лучше, чем “потому что потому”, вам не кажется? – её голос зазвучал язвительно. Он удивился, с чего бы вдруг она так сразу отказалась от предыдущего дружеского тона. Взвесив её возможную реакцию, решил ударить напрямую:

– Ребята в клубе для вас слишком юны, вам не кажется?

– А вы начинаете быть бестактным, вам не кажется?

– Да, – согласился Клинг, – начинаю.

– Наше знакомство слишком мимолетно, чтобы раскрывать свою душу, – холодно сказала Клер.

– Хаду не больше восемнадцати…

– Послушайте…

– А Томми сколько? Девятнадцать? И у них обоих в голове ещё ветер гуляет. Почему вы ходите в “Темпо”?

Клер погасила сигарету.

– Пожалуй, вам лучше уйти, мистер Клинг.

– Я только что пришел, – напомнил он ей.

Она отвернулась.

– Послушайте, давайте откровенно. Насколько я знаю, я не обязана отвечать на вопросы, которые касаются моей личной жизни. Отвечать я должна была бы только, подозревай вы меня в тяжком преступлении. А если уж совсем напрямую, я не обязана отвечать ни на какие вопросы какому-то заурядному патрульному. Другое дело, явись вы официально, а вы признали сами, что это не так. Мне нравилась Дженни Пейдж, и я бы рада помочь, но если вы будете на меня давить, то здесь мой дом, а мой дом – моя крепость, и извольте убираться отсюда.

– О’кей, – прокудахтал растерянный Клинг. – Простите, мисс Таунсенд.

– О’кей, – сказала и Клер.

Воцарилась тишина. Клер взглянула на Клинга. Клинг взглянул на нее.

– И вы простите, – сказала наконец Клер. – Мне не стоило так возмущаться.

– Нет, вы были совершенно правы. Мне не нужно совать нос…

– Но и я не должна была…

– Нет, конечно, я был не прав…

Клер прыснула. Клинг тоже рассмеялся. Все ещё хихикая, она упала в кресло. Потом спросила:

– Что-нибудь выпьете, мистер Клинг?

Клинг взглянул на часы.

– Нет, спасибо.

– Для вас слишком рано?

– Ну…

– Для коньяка никогда не рано… – поучала она его.

– Я никогда коньяк и не нюхал, – признался он.

– В самом деле? – её брови медленно полезли кверху. – О, мсье, тогда вы лишились наибольшего удовольствия на свете. Немножко, да? Каплю?

– Если только капельку…

Подойдя к бару с дверцами, обтянутыми зеленой кожей, она открыла их и выбрала бутылку с соблазнительно выглядевшей янтарной жидкостью.

– Коньяк, – торжественно провозгласила она, – король всех крепких напитков. Он годится в хайболл, коктейль, пунш, в кофе, чай, горячий шоколад и даже с молоком.

– С молоком? – переспросил пораженный Клинг.

– Вот именно, с молоком. Но лучший способ насладиться коньяком – пить его чистым.

– Вы, похоже, специалистка, – сказал Клинг.

Ее глаза внезапно вновь скрыла пелена.

– Меня кое-кто научил его пить, – блеклым тоном сказала она, а потом налила понемногу в высокие бокалы грушевидной формы. Когда она снова обернулась к Клингу, пелены на глазах уже не было.

– Заметьте, что бокал наполнен только до половины, – обратила она его внимание. – Это чтобы вы могли покачивать бокал в руке и не расплескать содержимого.

Подала бокал Клингу.

– Покачивание и вращение перемешивают коньячные пары с воздухом в бокале, от чего усиливается аромат. Покрутите бокал в руке, мистер Клинг. Коньяк согреется, и вы ощутите его аромат.

– Вы его нюхаете или пьете? – с любопытством спросил Клинг и потряс бокал в своих громадных ручищах.

– И то и другое, – ответила Клер. – И все это позволяет насладиться коньяком. Ну, попробуйте!

Клинг отхлебнул как следует. Клер, не выдержав, даже пыталась остановить его рукой.

– Подождите! Господи Боже, его нельзя пить залпом! Это грех – так хлестать коньяк. Пригубите его, подержите на языке…

– Простите, – извинился Клинг. Пригубил коньяк и попытался его распробовать. – Прекрасный! – сказал он.

– Крепкий, – добавила она.

– Мягкий, – уточнил он.

– Конец рекламы.

Они сидели молча, наслаждаясь коньяком. Он чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. На Клер Таунсенд приятно было взглянуть и приятно поговорить. Снаружи седой осенний полумрак затягивал улицу.

– Так вот насчет Дженни, – начал он. Ему бы не хотелось говорить о смерти.

– Да?

– Вы её хорошо знали?

– Думаю, как и все. Мне не кажется, что у неё было много друзей.

– Почему вы так думаете?

– Это сразу видно. Такая потерянная душа. Такая красотка, и совершенно потерянная. Боже, я отдала бы все на свете, чтобы выглядеть, как она.

– Ну, вы тоже неплохо выглядите, – усмехнулся Клинг и отхлебнул из бокала.

– Это все теплый янтарный жар коньяка, – сказала Клер. – При дневном свете на меня без слез не взглянешь.

– Ну, это вы зря, – не отступал Клинг. – Где вы с ней впервые встретились?

– В “Темпо”. Она пришла как-то вечером. Думаю, её пригласил какой-то парень. Во всяком случае, название и адрес клуба у неё были записаны на бумажке. Она мне её показала, словно входной билет, а потом просто сидела в углу и даже танцевать не хотела. Похоже было… как бы это объяснить… Была там, но словно её и не было. Вы встречали таких людей?

– Да, – ответил Клинг.

– Иногда и со мной такое бывает, – созналась Клер. – Возможно, именно потому я и обратила внимание. Но как бы там ни было, я подошла к ней, представилась, и мы поговорили. Вполне нашли общий язык и даже обменялись телефонами.

– Она вам когда-нибудь звонила?

– Нет. Мы встречались только в клубе.

– А когда вы обменялись телефонами?

– Ох, очень давно.

– Что такое очень давно?

– Подождите, – Клер отхлебнула коньяку и задумалась. – Ужасно давно, не меньше года назад. – Она кивнула. – Да, примерно так.

– Ладно, а что дальше?

– Ну, нетрудно было выяснить, что её мучает. Она была влюблена.

Клинг наклонился вперед.

– А откуда вы знаете?

Клер не отвела взгляда, продолжала смотреть прямо ему в лицо.

– Я и сама бывала влюблена, – устало ответила она.

– С кем она встречалась? – спросил Клинг.

– Не знаю.

– Она вам не сказала?

– Нет.

– Никогда не упоминала его имени? Я имею в виду, в разговоре.

– Нет.

– Черт побери! – не выдержал Клинг.

– Понимаете, мистер Клинг, она была как птенец, который учится летать. Дженни покинула гнездо и пробовала свои крылья.

– Понимаю.

– Ее первая любовь, свет в глазах, сияющее лицо, бегство в мир снов, мир мечты из этого серого мира… – Клер покачала головой. – Боже, сколько я видела таких незрелых девиц, но Дженни… – умолкнув, она опять покачала головой. – Она явно ничего не понимала. Это было дитя с телом женщины. Вы её когда-нибудь видели?

– Да.

– Тогда вы понимаете, что я имею в виду. Внешне она выглядела прекрасной женщиной. Но внутри… маленькая девочка.

– Как вы это представляете? – спросил Клинг, подумав о результатах вскрытия.

– Об этом говорило абсолютно все. То, как она одевалась, как разговаривала, её вопросы, да, наконец, даже её почерк. Все словно у маленькой девочки. Вы можете мне поверить, я никогда ничего подобного…

– А что с её почерком?

– Ах, да. Подождите, я взгляну, где-то у меня есть. – Пройдя через комнату, она взяла с кресла сумочку. – Я самый ленивый человек в мире. Никогда не пишу адреса в записную книжку. Все бумажки складываю в неё и потом… – Она порылась в маленькой книжечке. – Ага, вот оно, – сказала, подавая Клингу белый листок. – Это она написала в тот вечер, когда мы познакомились. “Дженни Пейдж” , потом номер телефона. Обратите внимание, как она пишет.

Клинг растерянно уставился в бумажку.

– Но тут написано: “Клуб “Темпо”, Клаузер-стрит, 1812”, – заметил он.

– Что? – нахмурилась Клер. – Точно, это та самая бумажка, с которой она в тот вечер пришла в клуб. На другой стороне она записала свое имя и телефон. Переверните её.

Клинг перевернул листок.

– Видите эти детские каракули? Такова была Дженни Пейдж год назад.

Клинг снова перевернул листок.

– Меня гораздо больше интересует эта сторона. Вы сказали мне, что это написал её парень. Почему вы так думаете?

– Не знаю. Это я только так думаю, что он послал её в клуб, и все. Это мужской почерк.

– Да, – кивнул Клинг. – Я могу это оставить?

– Если хотите. – Клер помолчала. – Думаю, телефон Дженни мне больше не понадобится.

– Да, – ответил Клинг. Убрал записку в нагрудный карман. – Вы упоминали, что она вас кое о чем расспрашивала. Какие вопросы она вам задавала?

– Ну, например, спросила меня, как надо целоваться.

– Что-что?

– Да. Спросила меня, что нужно делать губами, нужно ли открывать рот и пользоваться языком. И все это спрашивала, широко раскрыв невинные глаза. Знаю, звучит это невероятно, но она была всего лишь птенцом, не догадывавшимся, насколько сильны его крылья.

– Ну, это она выяснила, – заметил Клинг.

– Как это?

– Дженни Пейдж была беременна.

– Это невозможно! – вскричала Клер и поставила бокал с коньяком на стол. – Вы шутите!

– Я говорю серьезно.

Клер надолго умолкла. Потом сказала:

– Господи, вот так сразу и… Черт возьми!

– Так вы не знаете, кто был её парнем?

– Нет.

– Она с ним продолжала встречаться? Вы сказали, это было год назад. Я хочу сказать…

– Знаю, что вы хотите сказать. Да, парень был все тот же. Она продолжала с ним регулярно встречаться. И использовала для этого клуб.

– Он тоже ходил в клуб?

– Нет, этого не было. – Клер нетерпеливо тряхнула головой. – Думаю, что её сестра с мужем запрещали ей с ним встречаться. И она говорила им, что идет в “Темпе”. Немного потолкавшись там, на случай, если кто проверит, она уходила.

– Если я правильно понял, – сказал Клинг, – она приходила в клуб и потом шла на свидание. Так?

– Да.

– И так было каждый раз? Она всегда приходила одна, а потом встречалась с ним?

– Почти всегда. Редко когда оставалась в клубе до закрытия.

– Они встречались где-нибудь поблизости?

– Нет, не думаю. Раз мы ушли вместе и дошли аж до линии “Л”.

– Когда она обычно уходила из клуба?

– Между девятью и половиной одиннадцатого.

– И она шла к линии “Л”, да? И вы думаете, что там она садилась в поезд и ехала на свидание?

– Я знаю, что она отправлялась на свидания. В тот вечер, когда мы шли вместе, она сказала мне, что едет в центр к нему.

– В центр? Куда?

– Этого она не говорила.

– А как этот парень выглядел?

– Тоже не говорила.

– Никогда о нем не рассказывала?

– Только твердила, что он лучший человек на свете. Кто сегодня воспевает свою любовь? Разве что Шекспир.

– Шекспир и семнадцатилетние, – сказал Клинг. – Семнадцатилетние трубят о своей любви на целый свет.

– Вы правы, – грустно сказала Клер. – Это факт.

– Но не Дженни Пейдж. Черт, почему именно она?

– Не знаю. – Клер на минуту задумалась. – Этот душегуб, что её убил…

– Да?

– Полиция же не думает, что это парень, с которым она встречалась, правда?

– Полиция до сих пор ничего не знает о её интимной жизни, – сказал Клинг.

– Ах, ну… Он не мог этого сделать. Он был с нею нежен, судя по тому, что о нем рассказывала Дженни… Она говорила о нем так, словно он был очень ласков.

– Но она никогда не упоминала его имени?

– К сожалению, нет. Клинг встал.

– Я, пожалуй, пойду. Как я понимаю, вы готовите ужин?

– Отец скоро придет домой, – пояснила Клер. – Мама умерла, и я, когда приду с занятий, наскоро что-нибудь готовлю.

– Каждый вечер? – спросил Клинг.

– Что? Я не поняла…

Он не знал, стоит ли повторять вопрос. Она не расслышала, и его легко можно было опустить или перевести разговор на другое. Но он упрямо решил спросить ещё раз.

– Я спросил, и так каждый вечер?

– Что, каждый вечер?

Она явно не хотела ему помочь.

– Вы готовите каждый вечер? Или иногда бываете свободны?

– Ну, бывают и свободные вечера, – ответила Клер.

– А вы не хотели бы поужинать где-нибудь?

– То есть с вами?

– Да, именно это я имел в виду.

Клер Таунсенд долго смотрела на него в упор. Потом наконец сказала:

– Нет, не думаю. Благодарю, но, к сожалению, не могу.

– Ну… Гм… – на Клинга словно вылили ведро холодной воды. – Я… Гм… пожалуй, уже пойду. Благодарю за коньяк. Он был очень хорош.

– Да, – коротко ответила она, и он вспомнил, как они говорили о людях, которые здесь и в то же время не здесь, и теперь тоже знал, что она имела в виду, потому что и её сейчас там уже не было. Она была где-то очень далеко, и хотел бы он знать, где. Он вдруг отчаянно захотел узнать, где она, или ещё лучше, оказаться там с нею.

– До свидания, – тихо простился он. Улыбнувшись, она закрыла за ним дверь.

Клинг вошел в телефонную будку, бросил в автомат де-сятицентовик и набрал номер Питера Белла. Голос того звучал заспанно.

– Надеюсь, я тебя не разбудил? – спросил Клинг.

– Разумеется, разбудил, – ответил Белл, – но ничего страшного. Что случилось, Берт?

– Молли дома?

– Молли? Нет. Она пошла за покупками. Что случилось?

– Ну я… Она просила меня кое-что разузнать.

– И что же?

– Да ничего особенного. Сегодня пополудни я зашел в клуб “Темпо” и потом поговорил с одной девушкой, зовут её Клер Таунсенд. Чудная девушка.

– И что ты выяснил, Берт?

– Дженни встречалась с каким-то парнем.

– С каким?

– Об этом и речь. Мисс Таунсенд этого не знает. А при тебе или Молли она никогда не упоминала его имени?

– Нет, насколько я помню.

– Это плохо. Знаешь, это бы нам для расследования очень помогло. Знай мы хотя бы имя. Что-то, за что можно было бы зацепиться.

– Нет, – сказал Белл, – сожалею, но… – Он умолк. В трубке стало тихо, как в могиле. Потом вдруг: – О, Господи!

– Что такое?

– Она кое-кого упоминала, Берт. Да, конечно, упоминала. О Господи!

– Кого? Когда?

– Как-то раз мы разговорились, она была в хорошем настроении… Берт, она назвала мне имя того парня, с которым встречалась.

– Как его зовут?

– Клиффорд! Боже мой, Берт! Его зовут Клиффорд!

Глава 11

Первого серьезного подозреваемого в грабеже и убийствах привел Роджер Хэвиленд. Им был молодой мужчина по имени Сиксто Фангец, пуэрториканец, который жил в городе уже больше двух лет. Сиксто было двадцать лет, и до недавнего времени он был членом уличной банды “Ториадо”. Теперь он в банду уже не входил, ушел на покой, или предпочел женитьбу на Анджелите. Анджелита была беременна.

Сиксто якобы вздул одну шлюху и утащил у неё из сумочки тридцать два доллара. Она была одной из известных местных проституток, с которой случалось покувыркаться не одному местному копу. Некоторые даже платили ей за такую честь.

В обычной обстановке, несмотря на обвинения девицы по адресу Сиксто Фангеца, Хэвиленд предпочел бы за небольшую сумму забыть обо всем. Было общеизвестно, что нужное слово и нужная сумма легко заставляют забыть о такой ерунде, как мордобой.

Но по стечению обстоятельств газеты как раз сосредоточили все внимание на похоронах Дженни Пейдж – похоронах, отложенных из-за обстоятельного вскрытия, проходившего как раз в то утро, когда привели Сиксто. Газеты требовали от полиции сделать что-нибудь с грабителем-насильником, и именно этим, очевидно, объяснялось рвение Хэвиленда.

Встряхнув пораженного и перепуганного Сиксто, он рявкнул на него:

– За мной! – и втолкнул его в комнату, невинно именовавшуюся “Следственное помещение”. Войдя внутрь, Хэвиленд запер дверь, хладнокровно закурил сигарету. Сиксто наблюдал за ним. Хэвиленд был здоровенным лбом, у которого, по его словам, и немой бы заговорил. Однажды он вмешался в уличную драку, и ему тут же сломали руку в четырех местах. Кости с первого раза срослись неудачно, и их пришлось ломать снова, так что поправка шла долго и мучительно, и у Хэвиленда появилась уйма времени для размышлений. И он создал собственную философию.

Сиксто понятия не имел о мыслительном процессе, который привел Хэвиленда к созданию его жизненного кредо. Он только знал, что из всех полицейских в округе Хэвиленда больше всех боялись и ненавидели. С интересом глядя на него, он заметил мелкие капельки пота, поблескивавшие у того над тонкой верхней губой, причем старался не терять из вида его руки.

– Ну что, наделал дел, Сиксто? – спросил Хэвиленд.

Сиксто кивнул и что-то буркнул. Облизнул губы.

– Ну, так почему ты избил и ограбил Кармен, а? – спросил Хэвиленд. Склонился над столом и небрежно выпустил дым. Щуплый Сиксто, хрупкий, как птичка, вытер костлявые руки о колючие твидовые штаны. Кармен – это та самая проститутка, которую он вздул. Знал, что она время от времени трахается с копами, но не знал, входит ли в их число Хэвиленд. Поэтому молчал, лихорадочно пытаясь сориентироваться в ситуации. – Ну так что? – спросил Хэвиленд милым, необычно мягким голосом. – Почему ты избил и ограбил такую милую девушку?

Сиксто продолжал молчать.

– Порезвиться захотелось, а, Сиксто?

– Я женат, – сдержанно ответил Сиксто.

– Хотел её немного потрахать, а?

– Нет, я женат. С шлюхами не вожусь, – сказал Сиксто.

– Тогда что ты делал с Кармен?

– Она была мне кое-что должна, – ответил Сиксто. – Я только хотел забрать долг.

– Ага, так ты ссужал её деньгами.

– Си.

– Сколько?

– Где-то сорок долларов.

И значит, ты пришел к ней и захотел их забрать, так?

– Си. Это были мои деньги. Я их одолжил месяца три или четыре назад.

– А зачем они ей понадобились?

– Черт, она же наркоманка. Вы что, не знаете?

– Что-то я слышал, – сказал Хэвиленд, мило улыбаясь. – Ей нужна была доза, и она пришла попросить тебя о помоши, я прав, Сиксто?

– Она не приходила ко мне. Я себе сидел в баре, и она сказала, что у неё ломка, и я дал ей четыре десятки. И все. Ну и пошел за ними, а она начала мне морочить голову.

– Чем именно?

– Говорила, что дела идут плохо, клиентов в центре мало и тому подобное. А я ей сказал, что её дела меня не волнуют, и мои четыре червонца пусть гонит назад. Я женат. Мы ждем ребенка. Не могу разбрасываться деньгами всяким шлюхам.

– Ты где-нибудь работаешь, Сиксто?

– Си. В центре, в ресторане.

– А зачем тебе эти сорок долларов так срочно?

– Я же вам сказал. Моя жена на сносях. И надо платить доктору.

– Так почему ты ударил Кармен?

– Я ей объяснил, что никакая шлюха не будет дурить мне голову. Сказал ей, пусть гонит денежки назад. А она вдруг взяла и заявила, что моя Анджелита тоже шлюха. Господи, ведь она моя жена! Моя Анджелита чиста, как Дева Мария! Ну я ей и врезал! И все.

– А потом вытряхнул её сумочку, да?

– Я искал только свои деньги.

– И взял тридцать два бакса, да?

– Си. За ней осталось ещё восемь.

Хэвиленд понимающе кивнул. Потом придвинул пепельницу. Несколькими короткими резкими движениями загасил сигарету. Взглянул на Сиксто и ангельски улыбнулся. Потом глубоко вздохнул, расправив могучие плечи.

– Ну, а теперь я хочу слышать правду, Сиксто, – мягко сказал он.

– Но это правда, – ответил Сиксто, – все так и было.

– А как насчет других девиц, которых ты ограбил?

Сиксто, не моргнув, уставился на Хэвиленда. Казалось, что он онемел. Потом с трудом выдавил из себя:

– Что?

– А как насчет остальных девиц, со всего города? Как было с ними, Сиксто?

– Как? – снова спросил Сиксто.

Хэвиленд непринужденно встал из-за стола и сделал три шага в сторону Сиксто. Все ещё улыбаясь, сжал пальцы в кулак и дал Сиксто по зубам.

Сиксто вытаращил глаза и закачался. Уткнувшись в стену, непроизвольно тыльной стороной ладони вытер лицо. На пальцах остались кровавые пятна Он заморгал и взглянул на Хэвиленда.

– Почему вы меня ударили? – спросил он.

– А как насчет остальных девиц, Сиксто? – спросил Хэвиленд, снова приближаясь к нему.

– Каких девиц, каких?! Господи Иисусе, что вам в голову пришло? Я врезал этой шлюхе, потому что…

Хэвиленд ударил его ладонью наотмашь, потом по другой щеке, потом снова наотмашь и снова тыльной стороной ладони, так что голова Сиксто подпрыгивала, как у тряпичной куклы. Сиксто попытался закрыть лицо, но Хэвиленд ударил его в живот. От боли Сиксто сложился пополам.

– Дева Мария, – завопил он, – за что…

– Заткнись! – рявкнул Хэвиленд. – Так как насчет тех ограблений, ты, свинья? А как насчет семнадцатилетней девушки, что ты убил на прошлой неделе?!

– Я никого…

Хэвиленд снова взмахнул огромным кулаком. На этот раз он ударил в глаз, и пуэрториканец рухнул на пол. Хэвиленд в бешенстве пнул его.

– Вставай, сволочь!

– Никого я…

Хэвиленд снова пнул его. Парень взвыл. Кое-как поднялся, и Хэвиленд снова врезал ему в живот и опять начал бить по лицу. Сиксто скорчился у стены и истерически всхлипывал.

– Почему ты её убил?

Сиксто ответить не мог. Он только тряс головой и всхлипывал. Хэвиленд крепко ухватил его за лацканы пиджака и начал бить головой об стену.

– Почему, свинья пуэрториканская? Почему? Почему? Почему?

Сиксто только качал головой, потом она обвисла, и он потерял сознание.

Хэвиленд долго смотрел на него. Потом глубоко вздохнул, подошел к раковине в углу и смыл с рук кровь. Закурил, подошел к столу, сел на него и задумался. Дерьмо какое, он уже не был уверен, что Сиксто – тот, кто им нужен. Разумеется, история с Кармен оставалась, но пришить ему остальные грабежи и убийство вряд ли удастся. Да, он вляпался в изрядное дерьмо.

Потом Хэвиленд открыл дверь и зашел в административный отдел по соседству. Мисколо поднял глаза от пишущей машинки.

– Там, рядом, какой-то пуэрториканец, – сказал Хэвиленд и затянулся сигаретой.

– Там?

Хэвиленд кивнул:

– Там. Он упал и поранился. Думаю, нужно позвать доктора, а?

* * *

В другом конце города детективы Мейер и Темпл вели допрос несколько более примитивными методами.

Мейер был рад такой возможности. По приказу лейтенанта Бернса перед этим ему пришлось допрашивать сексуальных насильников, что изрядно вывело его из себя. Не то, чтобы он не любил допросов, но безусловно не переваривал сексуальных маньяков.

На очках, которые нашли возле тела Дженни Пейдж, на дужке стояла маленькая “С” в кружке. Полиция связалась с несколькими торговцами очками, и один из них идентифицировал “С” как торговую марку фирмы “Кэндрел, инкорпорейтед”. Бернс отозвал Мейера и Темпла из смрадных, разложившихся трущоб 87 участка и отправил их в Мажесту, где находилась фирма.

Кабинет Джеффри Кэндрела был на третьем этаже производственного корпуса, стены облицованы сосновыми панелями, поглощавшими шум, и был обставлен современной мебелью. Письменный стол словно висел в воздухе. Картина на стене за столом напоминала обезумевший компьютер.

Толстяк Кэндрел сидел в огромном кожаном кресле. Взглянув на разбитые темные очки на столе, он ткнул в них толстым пальцем, словно проверяя, жива ли сдохшая змея.

– Да, – заявил он трубным голосом, резонировавшим в могучей груди. – Да, мы производим такие очки.

– Могли бы вы рассказать о них поподробнее? – спросил Мейер.

– Могу ли я рассказать о них поподробнее? – Кэндрел высокомерно усмехнулся. – Я произвожу все мыслимые виды очков, оправ уже больше четырнадцати лет. А вы спрашиваете, могу ли я вам о них что-то рассказать. Друг мой, я могу вам рассказать о них все, что пожелаете.

– Ну, нас бы интересовало…

– К сожалению, большинство людей думает, – продолжал Кэндрел, – что очень легко и просто сделать оправу для солнечных очков… или оправу для любых других очков, впрочем, тоже. Ну, господа, я должен сказать, что они весьма ошибаются. Или речь идет о халтурщиках, которым наплевать на имя своей фирмы. Но не о Кэндреле. Кэндрел думает о своем добром имени и о потребителе.

– Ну, если бы вы могли…

– Вначале мы получаем материал в листах, – Кэндрел не обращал внимания на Мейера. – Называется он “этрол”, – это промышленное название нитроцеллюлозы, которое используется в оптике. И из этого материала делаются передние и боковые части очков.

– Передние части? – спросил Мейер.

– Боковые? – спросил Темпл.

– К передней части очков крепятся дужки. А боковые части вы закладываете за уши.

– Понимаю, – сказал Мейер, – но что касается этих очков…

– Выштамповав передние и боковые части, мы их обрабатываем, – закругляем острые грани, заусенцы от штамповки, фрезеруем гнезда для дужек. Потом нанос-ники крепятся к передним частям. Потом закрепляют перемычку…

– Да, сэр, но…

– Но и это ещё не все, – продолжал Кэндрел. – Чтобы наносники лучше прилегали к передним частям, их обрабатывают на влажном барабане с пемзой. В завершение технологического цикла все детали помещают в барабан с мелкими кусочками дерева, каждый из которых по два сантиметра длиной и два миллиметра толщиной, вместе с эмульсией и нашей секретной добавкой. Кусочки дерева, скользя по деталям, очищают и полируют их поверхность.

– Сэр, мы хотели бы…

– А потом, – сказал Кэндрел м нахмурился, вероятно, не привык, чтобы его перебивали, – передние и боковые части соединяют пайкой. Острые грани, которые ещё остались на оправах, опять стачивают на пемзовых барабанах. И потом…

– Мистер Кэндрел…

– И потом оправы моют, чистят и отправляют в полировку. Все наши оправы полируют вручную, чтоб вы знали. Большинство фирм просто макают оправы в раствор, чтобы они выглядели как полированные. Но не мы. Мы их полируем вручную.

– Это впечатляюще, мистер Кэндрел, – прорвался Мейер, – но…

– И к тому же мы используем специальные линзы, не искажающие изображение. Наши недиоптрические солнцезащитные очки оптически идеальны.