Текст книги "Там, где дым"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 18

Девяносто шестая улица и Ферли-авеню находятся в Шринк-сити. Этот микрорайон, состоящий из трех кварталов, буквально напичкан кабинетами психиатров. С запада к нему примыкает парк, с востока – Ферли-авеню, на севере располагается пуэрториканское гетто. В южной стороне – Ферли-авеню и еще пара широких проспектов устремляются в самое сердце деловой части города. На Девяносто Шестой улице было только одно здание с зеленым тентом. Я вошел в вестибюль и направился к почтовым ящикам. Ко мне быстро подошел ночной дежурный.

– Эй, вы! – крикнул он. – Что вам здесь надо?

– Я офицер полиции, – сказал я и показал ему значок. – Я ищу женщину по имени Сузанна Мартин.

– По фамилии Мартин здесь никто не проживает, – заявил он.

– А есть какие-нибудь Сузанны?

– Есть две Сьюзан, а Сузанн нет, – ответил он. – В квартире 12С проживает Сьюзан Хауэл, в 8А – Сьюзан Кан.

– Давайте попробуем обеих, – сказал я.

– Что значит «попробуем»? Вы хотите звонить в квартиры?

– Да.

Он посмотрел на часы:

– Сейчас полтретьего ночи.

– Я знаю.

– А нельзя ли подождать хотя бы до восхода солнца?

– Речь идет об убийстве.

– Соболезную, – проговорил он. – Но если я стану будить жильцов посреди ночи, я лишусь рождественских чаевых. Может, департамент полиции возместит мне чаевые?

– На ваше усмотрение, – предложил я, – или вы звоните и говорите, что пришли из полиции, или я сам постучусь к ним.

– Идите сами, – сказал он. – И вообще, я не видел, как вы вошли, – прибавил он, повернулся ко мне спиной и пошел в свою каморку в глубине вестибюля.

Я поднялся на лифте на одиннадцатый этаж, нашел квартиру 8А и позвонил. За дверью дважды звякнул колокольчик. Я подождал, потом снова позвонил.

– Кто там? – спросил мужской голос.

– Полиция, – ответил я.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Я разыскиваю женщину по имени Сузанна Мартин.

– Здесь нет Сузанны Мартин, – сказал он.

– А есть здесь Сьюзан Кан?

– Да, это моя жена.

– Сэр, вы не откроете дверь? – спросил я.

– Мистер, в этот час ночи я не открою двери даже нашему мэру.

– А если просто отодвинуть задвижку «глазка» и взглянуть на мой значок?

Я услышал, как он отодвигает задвижку, и поднял значок.

– Очень хорошо, – сказал он. – Если вы работаете легально, то вооружитесь ордером.

– Мистер Кан, незнакома ли ваша жена с некоей Натали Флетчер?

– Нет. – Я услышал, как щелкнула задвижка. – Спокойной ночи, – сказал он.

Я вернулся к лифту и поднялся на двенадцатый этаж. У дверей квартиры 12С я поглядел на именную табличку «Сьюзан Хауэл» и позвонил. На этот раз кто-то тотчас посмотрел в «глазок». Я отступил пару шагов, чтобы меня могли получше разглядеть.

– Что такое? – спросил женский голос.

– Я разыскиваю Натали Флетчер.

– Ее здесь нет.

– Вы знакомы с ней?

– Знакома. Ее здесь нет.

– Можно войти?

– Вы знаете, который час?

– Да.

– Приходите в другой раз, – предложила она.

– Я офицер полиции, – сказал я и поднял значок.

Последовала пауза.

– Минуточку, я только накину что-нибудь.

Приблизительно пять минут спустя она подошла к двери и приоткрыла ее на щелку, не снимая цепочки.

– Дайте-ка мне еще раз взглянуть на ваш значок, – попросила она. Я поднес значок к щели.

– Тут написано «в отставке», – заметила она.

– Натали в беде.

– В какой беде?

– Мисс Хауэл, мы перебудим весь дом.

– Меня не интересует весь дом. В какую беду попала Натали Флетчер?

– Вы знаете, где она?

– Вначале ответьте вы.

– Ее хотят допросить.

– По поводу чего?

– По поводу убийства. Мисс Хауэл, пожалуйста, откройте дверь.

Она сняла цепочку и распахнула дверь.

Ей было около сорока. На ней был стеганый халат поверх розовой ночной рубашки. Морковного цвета волосы, завитые, торчащие вокруг узкого личика, похожие на укладку, созданную для невесты чудовища Франкенштейна. Нос узкий и длинный, со вздернутым кончиком. Глаза – бледно-янтарные, кошачьи, она долго смотрела на меня, пока не сказала:

– Проходите. – Ее рост был, вероятно, пять футов семь дюймов: перед ней я вдруг почувствовал себя низеньким. Она заперла дверь. – Туда, пожалуйста, – сказала она.

Я прошел в гостиную, освещенную единственной лампой на приставном столике. Стены были выкрашены в черный цвет. Впервые в жизни я находился в гостиной с черными стенами.

– Садитесь, – предложила она.

Я сел в кресло черной кожи. Прочая мебель в гостиной была также черная. Казалось, я сижу в темноте, хотя лампа давала достаточно света для такой маленькой комнаты. Напротив меня в обитом черной парчой кресле с подголовником расположилась Сьюзан Хауэл.

– Что там с Натали? – спросила она.

– Я сказал вам. Ее хотят допросить.

– Полиция хочет допросить?

– Да.

– Но вы не полицейский.

– Я отставной полицейский.

– И вы хотите, чтобы я поверила, будто полиция поручает отставнику расследовать убийство?

– Практически это бывает. У меня за спиной большой опыт. Департамент часто вызывает меня для консультаций и совета. – Тут я солгал. За четыре года с тех пор, как я вышел в отставку, департамент полиции ни разу не послал мне даже рождественской открытки.

– Я не верю вам, – заявила она.

– Человека, который возглавляет расследование, зовут Дэйв Горовиц, – сказал я. – Он является вторым детективом в двенадцатом участке. Позвоните ему. Он объяснит, что я явился по поручению полиции.

Она обдумывала эту информацию полминуты. Мы оба молчали. Громко тикали настольные часы. Наконец она вздохнула и произнесла:

– Я отвечу на ваши вопросы. Но вначале скажите, кого убили.

– Убит человек по имени Питер Грир. Он работал в похоронной конторе. Он приступал к бальзамированию трупа, когда в него вонзили острое орудие. Скажите, мисс Хауэл, вы случайно не знаете, где находится Натали Флетчер?

– Не имею понятия.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Месяц назад.

– Вы ждете ее сегодня?

– Нет.

– Вы говорили с ней по телефону, с тех пор как видели в последний раз?

– Нет.

– Тогда откуда вам известно, что ее нет дома?

– Что?

– Вы сказали, вам неизвестно, где она находится. Откуда вы узнали, что ее нет на Оберлин-Кресент, 420?

– Я... Я решила, что вы уже там были.

– Почему вы так решили?

– Ну, так поступил бы любой полицейский.

– Мисс Хауэл, – сказал я, – вы можете...

– Я предпочитаю, чтобы в обращении вы употребляли мое настоящее имя, – вдруг сказала она.

– Какое?

– Сузанна Мартин, – сказала она и тотчас добавила: – Ведьма Эймсбери.

– Хорошо, мисс Мартин. Правда ли, что Натали Флетчер посещала черные мессы, на которых совершались кровавые жертвоприношения?

Она вдруг рассмеялась.

– Над чем вы смеетесь? – спросил я.

– Да позволено будет смеяться над глупостью человеческой, – заявила она. Голос ее изменился. А вместе с голосом и выбор слов и выражений.

– Вы знаете, что Натали посещала черные мессы?

– Судить ее, судить о ней я не желаю, – сказала она. – Но если с черными искусствами она имеет дело, то знать о том вы можете и я.

– Ее мать...

– Да прокляты пусть матери все будут! – воскликнула она. – Да разве Сара Аткинсон из Ньюбери не матерью была? И разве судьям донесла не Сара, когда меня все обвинили в колдовстве, что как-то раз в дождливую погоду я к ней пришла пешком из Эймсбери и в дом вошла, а ноги между тем сухими оставались? Когда же мне она сказала: «Мои бы ноги были мокры по колено, отправься я в столь дальнюю дорогу да в дождь». И разве не права была я, ей ответив: «Я с мокрым задом не хожу»? Да прокляты пусть матери все будут, проклятие на голову жены, что видела, как превращалась я в небытие и возрождалась, воплотившись в птицу! И пусть проклятие падет на головы отцов, и на тебя, и на отца твого! Пусть проклят будет Джон Кембал, кому послала я щенков, которые в ничто умели обращаться, и были черными, как сердце Иисуса, они бросались на Кембала, и нипочем им был его топор! «Во имя Иисуса, отстаньте от меня, исчадья ада!» – воскликнул он, и лишь тогда щенки отстали. Однако до сих пор его я проклинаю.

– Мисс Мартин, – спросил я, – зачем завтра приедет Натали?

– Рассказ мой выслушать про черную рабыню по имени Титуба и родом из карибов, о колдовском умении ее, о чарах, о магии вуду, что привезла она с собою из Барбадоса в Салем-Виллидж.

– Боюсь, что ее здесь не будет, – сказал я. – Она съехала с квартиры на Оберлин-Кресент. Квартира пуста.

– Пуста глава твоя, – отвечала она.

– Мать разговаривала с ней вчера ночью. Натали сказала, что переходит в новую жизнь. Вы не представляете себе, о чем речь?

– Постыдно тебе слушать тех, кто ум свой потерял.

– Вы знаете, куда отправилась Натали?

– Сказала бы, коль знала. Но не знаю. Погляди! – воскликнула она и указала на потолок. – На балке Кори-вдовушка сидит, а у нее меж пальцев – птенчик желтый.

Я поднял глаза. На потолке ничего не было.

– Не слышно ль тебе дроби барабана? – спросила она. – Так отчего же не идешь ты? Отчего не идешь?

– Куда? Где я найду Натали?

– Там, где стоит Альден, – сказала она. – С плешивой головой, прикрытой шляпой, стоит он перед судьями, а суд суров к нему. Он продал пороха и пуль индейцам и французам, и с девками индейскими он спит, да и ребенок у него – индеец.

– Этого Альдена Натали знает?

– Спроси Джона Индейца, – сказала она.

Я не знал, Джон Индеец – это реальный человек или воображаемый, но было ясно, что больше задавать вопросы моей хозяйке – Сьюзан Хауэл или Сузанне Мартин – не имело смысла. Когда я спросил, как она узнала, что Натали уже нет на Оберлин-Кресент, Сьюзан сразу обратилась в колдунью. Был ли это бессознательный ход или сознательная тактика, вырвать ее из этого уже не представлялось возможным.

– Хорошо, – сказал я. – Большое спасибо. Больше я вас задерживать не буду.

– Когда я нанесла тебе обиду? – ухмыляясь, спросила она.

Я пошел к двери.

– И больше никаких вопросов?

– Никаких, – ответил я.

– И не прибавишь весу? – снова ухмыляясь, спросила она.

Я вышел из квартиры. Она закрыла и заперла за мной дверь. Я прижал ухо. Если она торопливо звонила по телефону, то я не слышал, как набирали номер. Я вызвал лифт. К сожалению, я мало знал об истории колдовства в Салеме. Но я знал, что Джайлз Кори, обвиненный в колдовстве, был казнен – задавлен насмерть следующим образом: в чистом поле неподалеку от тюрьмы ему на грудь накладывали камни, требуя от него признания. Однако он хранил молчание почти до самого конца. И лишь перед смертью произнес два слова: «Прибавить весу».

Глава 19

Выглядело все очень хорошо.

Преступник сделал одну-единственную ошибку, и мне она была ясна. Совершив ее, похититель покойников превратился в убийцу. Он напрасно убил в морге бальзамировщика Питера Грира. До этого шага его преступление было слишком мелким: ему грозил ничтожный срок, или штраф в тысячу долларов, или и то и другое. Но ему так нужен был труп, что он пошел на убийство. И в этом его ошибка.

Однако, кроме этой (нападение на старушку с собачкой я вынужден рассматривать просто как дополнительную подробность картины убийства), других ошибок он не совершил. И мне по-прежнему было неизвестно, зачем ему понадобился покойник и что он собирался с ним делать. Да, я рассматривал гипотезу, что месса, отмеченная в календаре Натали, была ведовским шабашем, для которого требовалось жертвоприношение кровью, взятой от свежего трупа, – в конце концов, убийца вернул труп, в котором крови не оказалось, и украл новый, с которым бальзамировщик еще не начал работать. Но для кровавых ритуалов обычно требовались живые жертвы: коза, ягненок или – в иных культурах – живой человек. Жертву подводят к алтарю, рассекают горло и ждут, когда жертвенный сосуд наполнится кровью. Подношение в виде умершего человека? В качестве кровавой жертвы? Две концепции противоречили друг другу и казались взаимоисключающими. Кроме того, предположим, что кто-то добывает тепленькое тельце (так сказать), чтобы позднее использовать для кровавого жертвоприношения. Станет ли он убивать при похищении этого тела? В Уголовном кодексе нет особой статьи, по которой отсутствие логики в поведении преступника каралось бы как преступление. Но если похититель покойников хотя бы на минуту задумывался о возможном совершении убийства, почему он просто не похитил живое тело и не совершил убийство на алтаре, как настоящее кровавое жертвоприношение? Нет, на мой взгляд, похищенное тело не предназначалось в качестве жертвоприношения для мессы – ни для черной, ни для какой другой. Тогда зачем его похитили?

Входя в квартиру, я насвистывал. Еще не начало светать. Я включил свет в кухне, и ворон в клетке недовольно фыркнул.

– Здравствуй, мой глупый друг, – сказал я. – Тебя кормили?

Он опять заклекотал.

Я заглянул в клетку. Корма в ней не было ни крошки. Я открыл холодильник: под морозильником ни мяса, ни колбасы, но на полке я обнаружил открытую консервную банку с тунцом. Исходя из теории, что вороны, как акулы, едят любую дрянь, я взял ложку и выложил содержимое банки в клетку. Ворон смотрел на еду с подозрением. Я закрыл дверцу и поглядел на доску на стене, где Лизетт прикалывает мне записки. Никто не звонил. Ослабив галстук, я прошел в кабинет и набрал номер двенадцатого участка. Дэйв Горовиц еще был там.

– Слушаю тебя, Дымок, – сказал он.

– Из лаборатории есть результаты?

– В пять утра? – спросил он. – Ты рехнулся? Что с тобой происходит?

– А с тобой что, Дэйв?

– Ничего. – Он помолчал. – На самом деле мне достается от напарника. Ему надоело, что ты суешь нос в это дело.

– Я же помогаю ему в работе. Беру на себя всякую беготню.

– Ну, он так не считает.

– А как он считает?

– Он говорит, что ты запутаешь нам дело.

– Не надо этого бояться.

– Если честно, Бен, я тоже немного нервничаю. Все-таки убийство. Если мы раскроем, не хочется провалить дело в суде.

– Ты просто повторяешь слова напарника.

– Ну, может, он и прав. Для нас это работа, а для тебя... – Он помолчал. – Ладно, забудем.

– Нет, продолжай.

– Ну, О'Нил считает, что для тебя это только хобби.

– Нет, не хобби, Дэйв.

– Я лишь рассказываю тебе то, что он думает.

– Значит, когда ты получишь результаты из лаборатории...

– Кончай, Бен, не морочь мне голову.

– Ты хочешь, чтобы я бросил заниматься этим делом?

– Не знаю, чего я хочу. То, что ты сообщил мне про машину, – оказалось очень важным. Не исключено, что О'Нил и не нарыл бы этой информации... И все-таки, пожалуйста, не сделай чего-нибудь такого, от чего это дело провалится в суде. Ты меня понял?

– Пожалуйста, немножко больше доверия, Дэйв.

– Вот черт, Бен! – воскликнул он и замолчал. Я ждал. Он шевелил мозгами. Я не торопил его. Он вздохнул. – Я проверил Натали Флетчер в отделе установления личности, – сказал он. – Судимостей нет. Но карточка на нее имеется. – Он умолк. Я не торопил его: он снова боролся с собой. Горовиц был мне очень симпатичен. – Пожалуйста, будь осторожней, Дымок, – сказал он наконец. – У меня могут возникнуть серьезные неприятности.

– Буду соблюдать осторожность.

– В той синей карточке есть ссылка на некоего Чарлза С. Каррадерз. За ним тянется огромный список нарушений – начиная еще с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. В последний раз он был арестован за ограбление первой степени, получил максимальный срок, условно освобожден в октябре, отсидев двенадцать с небольшим.

– Какая связь между ним и Натали?

– По информации об условно освобожденных они живут вместе.

– Как датировано последнее донесение?

– Обожди секунду. – Последовала долгая пауза. – 15 августа.

– Его адрес есть?

– Да. И это не Оберлин-Кресент.

– А что это?

– Маккензи, 8212. Получается так, что жила она в одном месте, а спала в другом.

– Ты уже говорил с Каррадерсом?

– О'Нил должен поспеть туда как раз в эту минуту.

– Маккензи, 8212. Это в Хаммерлоке, верно?

– Да, это там.

– Каррадерс – черный?

– Да.

– Что еще тебе известно о нем?

– Ему тридцать три, рост шесть футов два дюйма, вес сто девяносто. Глаза карие, волосы черные, на правом запястье ножевой шрам, других отличительных знаков, татуировок – нет.

– А то ограбление? Оно было самым тяжким из его «послужного списка»?

– Как посмотреть. Когда ему было семнадцать, один торговец наркотиками продал ему туфту. Он погнался за торговцем на машине и задавил насмерть. Его обвинили в убийстве второй степени. Затем снизили до простого убийства первой степени, что, как ты знаешь, по определению включает случайное убийство... Затем снова снизили до «преступной небрежности за рулем». Он был приговорен к пяти годам, отсидел два с половиной.

– Он ни на чем не попадался после освобождения?

– Одно предупреждение от наблюдающего за ним полицейского.

– За что?

– Полицейскому был анонимный звонок от одного парня, который сказал, что Каррадерс присутствовал на каком-то собрании, где все носили маски. Наблюдающий полицейский предупредил Каррадерса, что подобные сборища являются нарушением раздела 710. Ты знаешь этот раздел?

– Да.

– Пустопорожний раздел. Во всяком случае, Каррадерс утверждал, что он ни на каком таком сборище не присутствовал. Вот такая история.

– А что это было за сборище?

– Оно не могло быть каким-нибудь разрешенным законом маскарадом или модным балом, потому что раздел запрещает посещать такие.

– Оно могло быть черной мессой?

– Что ты имеешь в виду? Цветных в церкви?

– Нет. Шабаш ведьм.

– Ах, Дымок... Я очень устал... Всю ночь на ногах. Мне не до шуток.

– Ладно, – сказал я. – Большое спасибо, Дэйв.

– На здоровье, – ответил он и повесил трубку. Вдруг я почувствовал, что измотан. Я положил трубку, вышел из кабинета и направился в спальню. Мария спала, ее длинные светлые волосы разметались по подушке. Я разделся, натянул цижаму и вполз в постель рядом с ней.

– Дымок? – сонно спросила она.

– Да.

– Хорошо, – сказала она и прижалась ко мне.

Глава 20

Комната была освещена солнцем; наконец наступило утро вторника. На подушке Марии я нашел записку:

«Любимый Дымок!

У меня в десять прослушивание. И еще я не хочу, чтобы Лизетт знала, что мы с тобой спим вместе. Я не знаю, нужна ли тебе сегодня машина, – но все равно мне неизвестно, где ты ее поставил. Возьму такси. Позвонишь мне попозже? На автоответчике будет сообщение для тебя. Привет. Береги себя.

Мария.

P.S. Эдгара По я накормила».

Я посмотрел на часы. Было двадцать минут второго. Я не собирался так долго спать. Накинув халат (по какой-то необъяснимой причине мне не нравится разговаривать с людьми по телефону, когда на мне только пижама), я пошел в кабинет и набрал номер двенадцатого участка. Дежурный сержант сказал, что Горовиц отбыл домой. Тогда я попросил соединить меня с Куперой.

– Добрый день, Бенни, – приветствовал меня Купера. Голос его звучал очень официально и даже резковато.

– Купера, – сказал я, – извини, что побеспокоил, но Дэйв Горовиц ожидал отчета из лаборатории...

– Лежит у меня на столе, – сообщил Купера. – Бенни, у меня наверху в помещении для инструктажа находится один очень несчастный полицейский, и, хотя я люблю тебя как брат, по долгу службы я должен держать сбитую команду детективов, работающую как единый механизм. Ты понимаешь меня?

– О чем тревожится О'Нил, будь он неладен?

– Я скажу тебе, о чем он тревожится. Если хочешь. Прошлой ночью он отправился в квартиру Натали Флетчер, а ты там уже побывал. Он разговаривал с комендантом, а ты уже поговорил с ним. Комендант назвал ему имя матери, утром О'Нил отправился к ней – и оказывается, что ты уже был у нее посреди ночи. И мало того, оттуда ты поехал разговаривать с особой по имени Сузанна Мартин. Кто такая Сузанна Мартин, Бенни? О'Нил отправился к этому зданию на Девяносто шестой улице, но не смог найти никого с таким именем.

– Скажи ему, чтобы не отчаивался. Пусть продолжает поиски. Он пробивной.

– Он хороший полицейский. Мне жаль, что он расстроился.

– А что в отчете из лаборатории?

– Никаких комментариев.

– А что известно про микроавтобус «Фольксваген»? Есть что-нибудь новое?

– Бенни, больше ты от меня ничего не узнаешь, – сказал Купера и повесил трубку.

Некоторое время я сидел за столом, размышляя. Отчет из лаборатории определенно содержал какие-то позитивные результаты. В противном случае на мой вопрос Кулера ответил бы просто: «К сожалению, ничего не нашли. Никаких отпечатков». Я решил позвонить прямо в лабораторию. Номер я знал наизусть, мне слишком часто приходилось набирать его за годы службы в полиции. Взявший трубку дежурный пожелал узнать, кто я и зачем хочу поговорить с детективом-лейтенантом Амброзиано. Я назвался и сказал, что звоню по личному делу. Он ответил, что линия лейтенанта занята и надо подождать. Я принялся ждать. В кухне во все горло клекотал ворон.

Майкл Дж. Амброзиано возглавлял лабораторию полиции, которая находилась в комплексе зданий на Вашингтон-Плаза; одним из них было новое здание штаб-квартиры полиции. Лаборатория занимала весь девятый этаж и часть десятого в высоченной тридцатичетырехэтажной башне. Внешне эта башня казалась сделанной исключительно из стекла. Признаться, такое количество окон весьма необычно для здания, в котором располагаются полицейские всех мастей и рангов. Обыкновенно в любом полицейском участке окна забраны толстыми проволочными сетками: обожатели полиции частенько бросают в окна камни и «вонючие» ракеты. Однако на окнах штаб-квартиры нет никаких защитных сеток. А в ней, кроме лаборатории, расположился отдел установления личности, отдел конфискованного имущества (из которого в прошлом году похитили изъятого героина на миллион долларов – чем меньше вспоминать, тем лучше), офисы членов полицейской комиссии, главного инспектора, начальников патрульной службы, детективов, личного состава, а также отдел кадров, офис отношений с сотрудниками и еще офис пресс-атташе и по связям с общественностью.

Майк Амброзиано, полицейский и ученый одновременно, был человеком и опытным, и понимающим – в ту пору, когда я служил, он оказывал мне помощь так много раз, что и сосчитать невозможно. Ему было сорок шесть, у него были светлые, с легкой сединой, волосы и острые голубые глаза, безошибочно находившие как именную пометку на грязной рубашке, так и признаки яда в кофейной чашке. Не один год мы работали бок о бок, и я предполагал, что могу попросить его о любезности. Я ошибался.

Когда меня соединили с ним, он сказал:

– Только что звонил Купера. Это с ним я разговаривал.

– Прекрасно, – заявил я.

– Гм, – буркнул Майк. – Он вычислил, что ты обратишься ко мне.

– Значит, ты мне откажешь.

– Извини. – Казалось, он искренне сожалел.

– Похоже, в том отчете и впрямь что-то очень важное.

– Я не видел, – сказал Майк. – Отчет готовил Раен.

– Неужто Раен захочет мне рассказать о результатах?

– Весьма сомнительно. Раен отнюдь не болтлив.

– Я так и думал.

– Бен, ну почему ты не бросишь это дело? – мягко поинтересовался Майк. – Когда ты добывал драгоценности немки, было дело совсем иного рода. А здесь идет речь об убийстве.

– Меня не остановить, – сказал я. – Я твердо решил, что буду продолжать до конца.

– Ты знаешь историю про адвоката, к которому обратился заклинатель, изгоняющий бесов, – экзорцист? – хихикая, спросил Майк.

– Рассказывай, – велел я.

– Итак, приходит этот экзорцист к адвокату с жалобой, что по поручению человека, в которого вселился бес, проделал некую работу. То есть изгнал беса.

– Ну и что?

– Так вот. Тот человек, из которого был изгнан бес, отказался оплатить услуги экзорциста. И изгоняющий бесов требует удовлетворения. Тогда адвокат звонит тому человеку, объявляет, что он представляет интересы экзорциста, и если тот человек не заплатит экзорцисту по счету, то он (адвокат) приложит усилия, чтобы бес вернулся в него. – Майк расхохотался. Я улыбнулся.

– Майк, – сказал я, – ты нашел отпечатки на ломике или на подвеске?

– Бен, с тобой всегда приятно поговорить. Позвони мне как-нибудь. Может, пообедаем.

Он повесил трубку. В кухне горланил ворон. Я набрал номер Гаравелли.

– Гаравелли, ремонт телевизоров, – сказал он.

– Генри, это Бен. Ты сегодня свободен?

– Какая задача?

– Ищу даму по имени Натали Флетчер, тридцать три года, пять футов шесть дюймов, худая, длинные черные волосы, возможно, одета под Клеопатру.

– Под Клеопатру?

– Да, Генри. Предположительно должна появиться у дома номер 12 по Девяносто шестой улице, ближе к авеню Ферли. По моим расчетам, она придет в два часа к некоей Сьюзан Хауэл, квартира 12С. Видимо, она будет за рулем синего микроавтобуса «Бьюик» 1971 года. Проследи за ней и позвони мне.

– Вас понял. – И он повесил трубку.

Я прошел на кухню и велел ворону заткнуться. Он не послушался. Он горланил все время, пока я жарил яичницу с беконом и тосты, варил кофе. Он продолжал клохтать, пока я ел. Я сложил тарелки в мойку и злобно глянул на птицу. Затем я принял душ, побрился и оделся для поездки в сторону окраины – в Хаммерлок. Я был почти в дверях, когда вошла Лизетт. Было без пяти минут три, а обычно она приходила к одиннадцати утра. Сегодня Лизетт страдала от похмелья: ее друг профессор Рене Пьер, объяснила она, вчера притащил ящик великолепного бордо, и они осушили три бутылки.

Я порекомендовал ей выпить сырое яйцо.