Текст книги "Александр Корнейчук"

Автор книги: Е. Горбунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

В народных сценах, впечатляющих своим пафосом и воодушевленностью, отчетливо различимы отдельные люди и группы людей, непохожие друг на друга по своей психологии, уровню духовного и политического развития, по своим настроениям, национальной и классовой принадлежности. Достаточно вспомнить живописные фигуры кочегаров Фрегата и Паллады, этих «чертей из преисподней», смело защищающих революцию, двух боцманов – буржуазного националиста, угодливого приспешника офицерства Кобзу и старого служаку Бухту, считающего, что в революцию корабли должны вступить в самом лучшем виде – чисто прибранные и надраенные, или юнгу Юрко, проливающего слезы над предательски застреленной «тетей Оксаной», да и многих других персонажей, образно развивающих идею пьесы.

Эстетические принципы автора «Гибели эскадры» помогли реализовать величественный исторический замысел драмы с адекватной этому замыслу силой художественного впечатления. Трагический накал революционной борьбы соединялся в ней с поэтическим лиризмом и юмором, оптимистическое народное мироощущение воплощалось в характерах энергичных, темпераментных, полных жизнелюбия и чувства справедливости. Потрясающее впечатление производила финальная сцена, когда моряки, поднимая на кораблях сигнал «погибаю, но не сдаюсь», в сосредоточенном молчании, сомкнутым строем проходили через зрительный зал.

Многослойная композиционная структура успешно использовалась Корнейчуком и в дальнейшем, как в драме, так и в комедии. Его умение органично соединять в едином драматическом действии разные стилевые пласты – трагический и героический с жанрово-бытовым и лирическим, психологически отточенный и романтически приподнятый с фарсово-гротесковым и сатирическим – способствовало углублению обобщающей мысли писателя.

Этот жанрово-стилевой принцип принес несомненные положительные результаты и в его народно-героической драме «Правда», написанной к двадцатилетию Октябрьской революции. Массовые сцены, занимающие видное место в «Правде», естественно перемежались эпизодами камерно-бытовыми, судьбы народа и революции как бы просматривались сквозь призму индивидуального мировосприятия Кузьмы Рыжова, Тараса Голоты, преломлялись в судьбах отдельных лиц. Избранный драматургом принцип оказался особенно плодотворным при осуществлении наиболее сложной и ответственной задачи – создании образа В. И. Ленина, действующего в пьесе наряду с другими ее персонажами. Вождь социалистической революции был показан в кульминационный момент Октябрьского переворота как личность выдающаяся, отчетливо различающая перспективы и цели исторической борьбы, твердо ведущая народ к победе и одновременно как человек демократичный, простой в обращении с людьми и потому особенно им близкий и понятный.

Н. К. Крупская, несколько раз смотревшая спектакль «Правда» московского Театра Революции, отметила чуткую реакцию зрителей, впервые увидевших на сцене Владимира Ильича, и считала это «очень большим достижением» автора и театра. Когда Ленин выходил из-за кулис, писала Надежда Константиновна, «публика разражалась громом аплодисментов». Очень активная в первых действиях спектакля, она затем «затихает и напряженно следит за игрой» артиста, вникая в каждое слово Ильича (Н. К. Крупская. О пьесах, посвященных Октябрю. – «Правда», 1937, 13 декабря).

Не осталась незамеченной и содержательная, драматически действенная контрастность характеристик персонажей, использованная Корнейчуком: наряду с впечатляющим и высоко человечным образом вождя пролетарской революции, реалистически полнокровными образами его соратников и последователей на сцене в сатирически-гротескном виде были показаны «идеологи» меньшевизма Гоц и Дан, политическая кокетка Керенский, его истеричное окружение. Прием социально-психологического контраста помог острее акцентировать непримиримость интересов пролетариата и буржуазии, противоречивость и непоследовательность многочисленных эсеровско-меньшевистских групп и группировочек, старавшихся помешать осуществлению революционного переворота в ночь на 25 октября 1917 года.

Александр Корнейчук рассказывал о чувстве растерянности и даже страха, которые он испытал, когда его пригласили участвовать в конкурсе пьес с образом В. И. Ленина. Актеры уговаривали его изобразить в пьесе Владимира Ильича «без слов». Они помыслить не смели о том, чтобы достойно справиться с такой ответственной ролью. В душе драматург был согласен с ними. Все же перед тем, как окончательно засесть за работу, он отправился в Ленинград на встречу с рабочими-красногвардейцами, участвовавшими в штурме Зимнего дворца. Корнейчук был воодушевлен общением с этими замечательными людьми, переполнен впечатлениями. Но, когда его собеседники узнали, что в пьесе Ленин безмолвствует, они резко запротестовали. Корнейчуку пришлось отказаться от первоначального замысла. И в этом решении проявилась важная черта его личности – способность не отступать перед трудностями.

Главной особенностью «Правды», так же как пьес Н. Погодина и К. Тренева, одновременно поставленных в театре, была свобода творческого отношения к фактам истории: выбор конкретного угла зрения, самобытно выявляющего суть типической ситуации, непринужденное развертывание сюжета, соединение действительных исторических лиц с лицами вымышленными и т. д. Корнейчук, например, выдвинул в качестве звена, связующего события разного плана и масштаба, драматическую коллизию Тараса Голоты – солдата, оставившего окопы в поисках своей, «крестьянской» правды и нашедшего ее в рядах сражающегося за революцию пролетариата. Авторы «Правды», «Человека с ружьем», «На берегу Невы» стремились воссоздать образ Ленина, подняв его до высот обобщения и не утратив при этом его индивидуальных черт. В той или иной мере это им удалось, о чем свидетельствует успех пьес у зрителей, отзывы критики.

Н. К. Крупская в уже цитировавшейся статье «О пьесах, посвященных Октябрю» заметила, что «обоим артистам, игравшим Ильича, и тов. Штрауху («Правда» в Театре Революции. – Е. Г.) и тов. Щукину («Человек с ружьем» в Театре им. Вахтангова. – Е. Г.) удалось показать Ленина на трибуне. У тов. Штрауха даже в голосе иногда слышны нотки Ильича…» Сам Корнейчук оценивал «Правду» только как подступы к разработке важнейшей темы нашего искусства: «Пьеса моя очень и очень несовершенна, и говорить о том, что в ней в какой-то степени отражен образ Владимира Ильича Ленина, было бы наивностью с моей стороны. Но я счастлив, что оказался в числе моих друзей-писателей, которые были первыми на этом пути, которым было что писать, о чем говорить, которые первыми дали какой-то материал для артистов».

С тех пор Корнейчук постоянно, с чувством благоговения обращался к ленинской теме, которую понимал широко, как осуществление ленинских принципов демократии и интернационализма. «Ленинская тема, – сказал он в одном из своих последних интервью, – не замыкается в произведении, где выведена фигура Владимира Ильича. Можно уверенно утверждать, что нет такой темы – современной или исторической, – которая не требовала бы от художника углубленного изучения ленинских идей, истинного следования заветам и учению Ленина». Наиболее выразительным примером подобного развития ленинской темы в собственной драматургии Корнейчук считал «Фронт» и «Память сердца».

Сказанное может быть распространено и на многие другие его произведения, проникнутые духом партийности, верности идеалам ленинизма. Писал ли Корнейчук о событиях отдаленного прошлого («Богдан Хмельницкий»), о драматических и комических коллизиях нового деревенского жизнеустройства («В степях Украины», «Приезжайте в Звонковое», «Калиновая роща», «Над Днепром», «Мои друзья»), о советской интеллигенции («Платон Кречет», «Банкир», «Мечта», «Почему улыбались звезды», «Страница дневника»), о рабочем классе («Макар Дубрава»), о сложных противоречиях послевоенной действительности («Расплата», «Крылья»), – в каждой из этих пьес мы ощущаем политические, социально-исторические и нравственно-этические критерии, так или иначе восходящие к учению Ленина.

Значителен был вклад молодого украинского писателя в историческую и историко-революционную драматургию, но его талант заиграл всем богатством красок в произведениях о современности. Метко подмечая коллизии, возникающие в преодолении пережитков прошлого, в становлении морали и нравственности нового общественного строя, Корнейчук создал обширную галерею современных характеров. Первыми по времени своего появления на сцене советского театра были герои его пьес «Платон Кречет», «Банкир» (1936) и «В степях Украины».

Лирическая драма «Платон Кречет» посвящена вопросам, интересовавшим Корнейчука с первых шагов его творческой деятельности: месту и роли интеллигенции в созидательном труде народа, формированию нового типа советского интеллигента. Эта проблема в предвоенные годы привлекала внимание многих писателей; она отражена в романах, повестях, драмах М. Булгакова, Ю. Олеши, К. Федина, А. Толстого, Л. Леонова, А. Афиногенова, Б. Лавренева, В. Киршона, Р. Кочара, изображавших сложный путь сближения старой интеллигентской элиты с новым общественным строем. Драматизм созданных ими произведений отражал реальность жизненного развития.

Новаторство «Платона Кречета», сразу обратившего на себя внимание театральной общественности и зрителей, определялось тем, что в центре драмы находились интеллигенты нового поколения, молодые специалисты, воспитанные Советской властью, – врачи Платон Кречет, Валя и Степа, архитектор Лида Коваль, живущие интересами и заботами своего времени, сталкивающиеся с противоречиями и трудностями, во многом отличными от тех, что вставали на пути их литературных предшественников. Они активны в утверждении своих идеалов, в непримиримости к беспринципным приспособленцам, бюрократам и карьеристам, вроде директора больницы Аркадия Павловича.

Да и старшее поколение героев пьесы – беспартийный Терентий Осипович Бублик, выслушавший на своем веку сто двадцать шесть тысяч сердец и пульсов, или же председатель горисполкома Павел Семенович Берест ничем не напоминают колеблющихся интеллигентов из ранних пьес Корнейчука. Общей чертой этих очень различных людей является их демократизм, неподкупная принципиальность, сильно развитое чувство справедливости, желание и способность поддерживать все новое. И если Бублик воплощал лучшие черты старой интеллигенции, то Берест представлял собой уже сложившийся тип новой партийной интеллигенции. Именно он, умелый руководитель и вдумчивый воспитатель, создавал в пьесе атмосферу доверия и доброжелательности к людям; благодаря позиции, занятой им в конфликте между Платоном, Аркадием и Лидой, такое важное значение приобретали нравственно-этические акценты и гуманистические критерии.

Драматург ставил своих героев в ситуации, открывавшие богатство их духовного мира. Чуждые эгоистичности и карьеризма, они отдавали свой талант и душевное тепло людям, заботам об их здоровье и нравственной красоте.

Они существовали уже реально, такие врачи, архитекторы, партийные руководители. Их вырастила и ускорила «фазу развития» та самая жизнь, которую не вполне и не сразу поняло старшее поколение интеллигентов. Мировоззрение, психология, быт, труд этих людей составляли новое качество того «материала», с которым имела дело наша литература.

И вот что знаменательно: по мере укрепления новых общественных отношений тема интеллигенции в советской литературе постепенно утрачивала свое обособленное значение. Конфликты, поднимавшие к действию героев «Платона Кречета», так же, например, как и героев написанных в канун Отечественной войны «Танкера «Дербент» Ю. Крымова или «Глубокой разведки» А. Крона, касались не только интеллигенции. В той или иной мере они касались всех советских людей. Наука и ее деятели не отстояли больше от революции на дистанции, требующей долгого и мучительного преодоления. Строители социализма – рабочие, профессиональные партийные деятели, труженики и командиры производства – стремились быть и становились людьми образованными, интеллигентными в истинном значении слова. Такими мы видим в драме Корнейчука «хозяина города» Береста, талантливого хирурга Платона Кречета и его коллег.

Написанная с высоким драматургическим мастерством, волнующая правдой характеров и человеческих отношений, эмоционально заразительная лирическая драма Корнейчука стала новаторским явлением театрального искусства. Не случайно уже сорок лет она удерживается в репертуаре советского и зарубежного театров, неизменно пользуясь успехом у каждого нового поколения зрителей.

Чуткий к обновлению жизни, Корнейчук и в дальнейшем не раз возвращался к образам советской интеллигенции. Мы встречаемся с художниками, артистами, писателями, архитекторами, партийными руководителями в его пьесах «Приезжайте в Звонковое» (1946), «Калиновая роща» (1950), «Крылья» (1954), «Почему улыбались звезды» (1957), «Страница дневника» (1964), «Память сердца» (1969). Герои этих произведений, различных по теме и жанру, будь то писатели Батура или Искра, живописец Верба, секретарь обкома Ромодан, депутат горсовета Катерина Михайловна, не повторяют Платона Кречета или Павла Семеновича Береста; не походят они и друг на друга. Всякий раз мы видим в них черты новой, быстро движущейся действительности, отражение достижений и трудностей своего очень конкретного времени. Отдавая сердце людям подобного типа, Корнейчук не идеализирует их, не старается представить героями без сучка и задоринки. Напротив, нравственно-психологическая и общественная достоверность его положительных персонажей в том, что они живут полной жизнью и потому не чужды ее противоречий. Внутренне сложными, многому научившимися на своих ошибках видим мы Ромодана в «Крыльях», писателя Искру в «Странице дневника».

Корнейчук отдает себе отчет и в том, что формирование новой интеллигенции сопровождается своими издержками. Потому в его пьесах немало представителей так называемой городской и сельской интеллигенции, схвативших поверхностное и внешнее, не освободившихся от груза индивидуализма и себялюбия. Писатель не терпит снисходительного к ним отношения, успешно пользуясь оружием сатиры и комедии, которым отлично владеет. А что уж говорить об «околоинтеллигентском» мещанстве и обывателях, «коллекционирующих» художественные ценности, о молодых и молодящихся бездельниках, развязно болтающих об экзистенциализме и новом искусстве, о глупых и невежественных дамочках, придумывающих себе аристократических предков и претендующих на так называемую «светскость». Их Корнейчук высмеивает с блеском и талантом бесстрашного реалиста.

В предвоенные годы широко прошла в нашем театре первая комедия Корнейчука «В степях Украины». Отрывки из нее были напечатаны в январе 1941 года в «Правде». Случай, по тем временам почти исключительный. Два превосходных качества соединились в этом произведении: чувство нового и удивительно заразительное чувство юмора, умение воплотить серьезный по своей сути замысел в комедийной форме. «В степях Украины» положила в творчестве драматурга начало длинному ряду комедий – народно-бытовых, лирических, сатирических, комедий-памфлетов, впитавших лучшие традиции русской и украинской классики, на их основе развивших содержательно-изобразительные возможности современной комедиографии.

Комедия «В степях Украины», насыщенная общественно актуальной проблематикой, привлекала симпатии зрителей правдой полнокровных характеров, точностью их социально-психологической индивидуализации. Конфликт, развертывавшийся динамично, в многообразии подлинно комедийных положений, выводил мелочную борьбу самолюбий неполадивших соседей – двух председателей колхозов – в сферу существенных явлений современной деревни. Сталкивались противоположные взгляды на методы колхозного строительства в условиях предвоенных хозяйственных достижений. Люди, научившиеся широко мыслить и хозяйствовать с перспективой, хотели двигаться вперед, только вперед, приумножая народное богатство и повышая народную культуру. А им мешали те, кто довольствовался достигнутым, чьи интересы не поднимались выше интересов собственного брюха и кармана. Первую тенденцию в комедии олицетворял решительный и непримиримый Саливон Чеснок, председатель колхоза «Смерть капитализму»; вторую – упрямый, самодовольный Кондрат Галушка, председатель колхоза «Тихая жизнь», и прижившиеся под его крылышком спекулянты и ловкачи, вроде агента по продаже колхозных «излишков» Долгоносика.

Это был новый для советской драматургии конфликт, возникший на почве заново складывающихся общественных отношений в колхозной деревне. Недаром А. Фадеев в свое время так высоко оценил новаторское содержание воспроизведенной драматургом ситуации – перестройка косного крестьянского сознания и сопутствующие ей трудности. Там, где хозяйничают Галушки, где главенствует психология потребительства, говорил он, обязательно должен быть и Долгоносик, исподволь подтачивающий устои колхозного строя, возрождающий частнособственническое мировоззрение.

Комедия Корнейчука с успехом прошла во многих наших театрах, в ней с блеском выступили выдающиеся мастера Москвы, Киева, Ростова, Одессы, Харькова и других городов. Ярко и сочно выписанные фигуры Чеснока и Галушки вошли в сознание современников как своего рода синонимы характерных жизненных явлений.

…Мирная жизнь советских людей в 1941 году была нарушена нападением на СССР гитлеровской Германии. Резкий перелом обозначился и в советском искусстве, теперь целиком подчинившем свои интересы главной общенародной цели – защите социалистического отечества. Четыре года войны в жизни Александра Корнейчука полны напряженной деятельности: с первых дней он в рядах Красной Армии; его статьи, рассказы и очерки печатаются в «Правде» и во фронтовых газетах, издаются отдельными сборниками, он выступает по радио и в действующих войсках, три его пьесы – «Партизаны в степях Украины» (1941), «Фронт» (1942) и «Миссия мистера Перкинса в страну большевиков» (1943) идут на сцене многих театров.

Произведения Корнейчука, относящиеся к этому времени, неравноценны в художественном отношении; иные из них не поднимались выше агитационного отклика на текущие события, не задерживались в театральном репертуаре. Но пьеса «Фронт», прозвучавшая на весь мир, ознаменовала значительный этап в творческом развитии не одного Корнейчука. Вместе с «Русскими людьми» К. Симонова и «Нашествием» Л. Леонова «Фронт» засвидетельствовал высокий подъем патриотического сознания советского народа, обозначил новую ступень в развитии нашего искусства. Жестокий жизненный опыт, приобретенный непосредственно на войне, укрепил присущую Корнейчуку прямоту и смелость взгляда на жизнь со всеми ее противоречиями и конфликтами, верность передовым художественным идеалам.

Задумывая «Фронт» (пьеса была написана за один месяц предоставленного автору «творческого отпуска»), Корнейчук не ставил перед собой задачи проанализировать события на юго-западном направлении, свидетелем и участником которых он был, в их исчерпывающей полноте. Он выбрал один, но чрезвычайно существенный для сложившейся ситуации аспект – новый характер стратегии и технической вооруженности противника и устаревшие методы руководства военными действиями в нашей армии. Подобный замысел требовал от автора глубокого и конкретного знания фактов, ответственного к ним отношения, ибо речь шла об изображении крупных фигур и масштабных явлений; он предполагал предельное заострение драматургического конфликта. Объектом художественного исследования и критики стал штаб целого фронта во главе с его командующим генералом Иваном Горловым.

В пьесе поставлены сугубо военные вопросы: значение разведки и связи для успешного ведения боевых операций, роль военной техники и храбрости личного состава в осуществлении намеченных планов, сочетание, а не противопоставление этих двух факторов, обучение войск на приобретенном опыте и многие другие, имевшие, как показало время, самое актуальное значение. И вместе с тем, несмотря на «военную специфику», «Фронт» был написан о людях и о том, что затрагивало каждого. Столкновение героя гражданской войны, старого боевого генерала Горлова и молодого талантливого командарма Владимира Огнева не было традиционным конфликтом поколений. Непримиримость их полководческих и нравственно-этических принципов отражала важный конфликт переживаемого времени. Друг другу противостояли различные общественные типы, враждовали новаторство, высокая культура военного дела с невежеством, отсталостью и самодурством; творческая мысль, инициатива, передовой практический опыт восставали против инерции устаревшей «военной доктрины» эпохи гражданской войны, против зазнайства и самодурства людей, подобных Ивану Горлову. Образному заострению конфликта способствовали выразительные средства сатиры, широко использованные драматургом.

«Фронт» был напечатан в газете «Правда» в дни горьких поражений Красной Армии, отброшенной гитлеровцами к берегам Волги и в предгорья Кавказа. О потерях и неудачах, об их причинах говорилось в пьесе полным голосом; резко и требовательно критиковались отсталые военачальники, плохие военные планы. Пьеса вызвала исключительно живой отклик и среди тех, кто на поле сражения пережил наше летнее отступление на юге, и тех, кто был удален от передовых позиций на сотни и тысячи километров. «Фронт» читали по многу раз и по-разному. Одни с изумлением, замешательством, даже негодованием. Другие с благодарностью, облегчением и надеждой.

Все, кто желал победы, кто испытал чувство горя и стыда за наши поражения, разделяли гневную убежденность автора и героев «Фронта» в необходимости менять обстановку и стиль руководства военными операциями. Находились, естественно, и противники пьесы. В штаб Верховного главнокомандующего Красной Армии поступали телеграммы, требовавшие запретить печатание и постановку «Фронта». Но подобные требования не получили поддержки. Об этом пишут в своих мемуарах маршалы С. С. Бирюзов и С. М. Штеменко.

Вспоминая горячие военные дни и споры вокруг пьесы, Корнейчук говорил, что, создавая пьесу, он думал о деятелях коммунистического, ленинского типа, которым всегда было чуждо зазнайство, чванство и другие отвратительные свойства, мешавшие нам в первые месяцы трудной войны. Постановка столь сложной задачи, особенно в условиях наших временных военных неудач, была не безопасной: «Но я сознательно шел на риск, понимая, что победы можно добиться только тогда, когда мы решительно откажемся от всего бюрократического, помпезного, чуждого природе нашего демократического строя.

Работая над пьесой, я постоянно обращался к ленинским трудам, в том числе к трудам по военному искусству, и в них черпал моральные силы для своего творчества. Помните, как в конце первого акта Мирон, обращаясь к Горлову, говорит: «Я думаю: господи, когда же, наконец, переведутся на нашей земле дураки, невежды, подхалимы, простофили, подлизы!..» На это ему Горлов, смеясь, отвечает: «Ты опять за свое. Ну, что ж, думай, думай. Индюк вот так же думал, да и сдох». Но на это Мирон возражает: «Верно. Думать поздно. Надо бить их, этих самовлюбленных невежд, бить вкровь, вдребезги и поскорее заменить их другими – новыми, молодыми, талантливыми людьми. Иначе мы загубим наше великое дело». Внимательный читатель и зритель, заметил драматург, уже тогда не мог не обратить внимания на то, что «Мирон говорит почти дословно ленинскими словами. Ленин ненавидел бюрократизм и комчванство, и всю силу этой ненависти я постарался выразить во «Фронте».

Желание довести до сознания каждого читателя и зрителя главную мысль пьесы побудило писателя наряду с реалистической, жизненно полнокровной обрисовкой действующих лиц и положений использовать и многие условные средства изображения, свойственные сатире и публицистике. Поэтому, в частности, мастерский диалог – лаконичный, действенный, афористичный – соседствовал во «Фронте» с развернутыми монологами. К ним нередко прибегали Мирон Горлов и член Военного Совета Гайдар для ничем не замаскированной критики лиц и их действий, порою – Огнев и Орлик, излагающие свои взгляды или прямо разъясняющие суть конфликта. Не исключено, что такой способ сценической характеристики делал образы положительных героев несколько риторичными, менее действенными. Но именно он позволял насытить пьесу пламенной нетерпимостью. А в этом состояла главная цель автора.

Впрочем, широко применяя открытый текст, гротескные характеристики и ситуации, драматург не чуждался лиризма и романтической одухотворенности. Это ясно ощутимо в сценах, посвященных его любимым героям – Огневу, трагически погибающим артиллеристам батареи Сергея Горлова. Таким образом, для выявления внутреннего единства «Фронта» важное значение приобретал не только конкретно-реалистический, но и лирико-романтический план, в котором Корнейчук запечатлел героизм и величие народного подвига. Поэзия, героика и гражданственность – главные черты этого замечательного произведения, выразившего дух своего времени и сохранившего значение для последующих поколений.

Поистине сокрушающий критический пафос, сатира на военачальников высшего ранга и звания, казалось бы, обособляли «Фронт» от общего драматургического потока своего времени, ломали уже начавшую стабилизироваться тематическую и стилевую традицию. Но так ли уж неподготовленным оказалось появление этой пьесы, если вдуматься в движение военной действительности и литературы? При кажущейся жанрово-тематической исключительности «Фронт» Корнейчука фактически сконденсировал глубинные тенденции художественного развития той поры, дал ответ на вопросы, никого не оставлявшие в покое уже с первых месяцев войны. Этого ответа искали все – военные и гражданские люди. Искали его и литераторы, понимавшие, что их слово не может быть легковесным и односложным, как неоднозначны и трагичны действительные условия военных удач и неудач. Для такого ответа требовался не только трезвый и по-своему жестокий анализ действительного положения дел, но и художественная форма, способная выдержать столь мощную содержательную нагрузку.

Послевоенное творчество Александра Корнейчука обращено к проблемам, выдвинутым на передний план ходом самой жизни. Он пишет об упорном, самоотверженном труде советских людей, восстанавливающих страну, ликвидирующих разруху («Приезжайте в Звонковое», «Макар Дубрава», «Калиновая роща»), об их стремлении не останавливаться перед трудностями, казалось бы, непреодолимыми, о залечивании душевных ран, причиненных гитлеровским нашествием («Расплата», «Крылья»). В поле его зрения – и новые явления, особенно нравственно-этического характера, рождаемые новыми обстоятельствами действительности («Почему улыбались звезды», «Над Днепром», «Мои друзья», «Память сердца»). Трудовой подвиг советских людей, сознающих высокий патриотический смысл своей деятельности, их возрастающая духовная культура – главное в пьесах Корнейчука последних десятилетий его жизни.

Заметным явлением в послевоенном театре стала пьеса Корнейчука о рабочем классе, названная по имени главного героя – «Макар Дубрава» (1948). В ней изображались кадровые рабочие-шахтеры, уже ушедшие на пенсию, но теперь, когда страна с огромным напряжением сил восстанавливала разоренный гитлеровцами донецкий угольный бассейн, возвратившиеся в забой. Благодаря их инициативе, самоотверженному, умело налаженному труду и шахта «Звезда» вернула себе былую славу.

Прообразом Макара Дубравы послужил заслуженный донецкий шахтер Сергеев, чье имя гремело на всю страну. Однако Корнейчук не «списал» с него портрет своего героя. Опираясь на факты биографии Сергеева, он создал самобытный художественный образ, обобщивший типические черты современника. Макар Дубрава, человек во всех отношениях крупный и сильный, по-государственному мыслящий, правомерно выдвигался в центр драматического действия. Участник гражданской войны, герой первых пятилеток, хорошо поработавший на своем веку, он и сегодня хочет внести свой вклад в восстановление родного Донбасса, твердо рассчитывая еще пожить и при коммунизме.

Именно эта целеустремленность в будущее побудила его, простого шахтера, объявить войну директору шахты «Звезда», своему зятю Павлу Кругляку, помогла выиграть эту войну.

Конфликт Макара и Павла, стянувший в тугой узел всех остальных персонажей, выходил, в сущности, за пределы конкретных производственных неурядиц, выявляя их нравственно-этическую подоплеку. В противоречие вступали несовпадающие понятия о жизни, а не «плохой» директор и «хороший» рабочий. На этой основе развертывалась внутренняя коллизия характеров. Борьба Макара против сложившихся методов руководства на шахте была, вместе с тем, борьбой за моральное «оздоровление» ее руководителя, за создание сплоченного коллектива, идущего к общей цели. Поэтому Павел Кругляк, с которым воевал Макар Дубрава, задуман как фигура по-своему сложная, не ординарная, как человек, за которого имело смысл драться.

У Кругляка были серьезные заслуги перед обществом, он хорошо воевал и хорошо начинал свой трудовой путь. Но то, чем он довольствовался, сегодня уже не отвечало требованиям времени. Понять это Павлу, окрыленному быстрыми успехами, человеку самонадеянному, зараженному своего рода административной фанаберией, было трудно, мучительно трудно. Потому поражение в конфликте с Макаром становилось одновременно и началом его духовного возрождения. Такой подход к сложному переплетению общественных и личных отношений позволил драматургу углубить психологическую характеристику персонажей. Это видно не только на примере Кругляка, но и Макара Дубравы, тоже переживающего глубоко затаенную личную драму: его старший сын Петр, партизанивший в пору фашистской оккупации, пропал без вести при обстоятельствах, не вполне выясненных. Тем более понятными становились переживания старого шахтера, надеявшегося в зяте обрести второго сына. Сцена, в которой Макар Дубрава находил останки Петра, замученного фашистами, написана сдержанно, с высоким художественным мастерством. Недаром именно эта сцена, сыгранная выдающимися актерами А. Бучмой и М. Державиным как подлинно трагическая, принесла им заслуженную славу.

Не все написанное Корнейчуком в послевоенные годы оказалось равноценным в идейном и художественном отношении. Да это и понятно. Развитие таланта редко протекает гладко, без спадов и неудач. Творческий поиск неизбежно сопряжен с трудностями. Не такой уж простой была и обстановка, складывавшаяся тогда в нашем искусстве. В некоторых произведениях Корнейчука ощущается влияние ложных эстетических теорий, имевших хождение в послевоенные годы; в частности, отрицательное влияние пресловутой «теории бесконфликтности», дань которой отдавали тогда многие. На Втором съезде писателей СССР в 1954 году Корнейчук признавался, что в известном смысле укрылся от противоречий и реального драматизма народной жизни в зеленой куще своего любимого калинового гая. Преодоление многообразных послевоенных трудностей изображалось им порою слишком облегченно и безмятежно, что так или иначе расходилось с действительным положением вещей.