Текст книги "Я был Цицероном"
Автор книги: Э. Базна
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Итак, нашелся человек, на котором я мог сорвать зло. Вероятно, я был всем обязан тому, что пробка разбилась, но это не успокоило меня.
– Возьми новую пробку! – закричал я.
– Я не виновата, – заикаясь, проговорила она.
– Ты мне больше не нужна! – крикнул я ей. – Ты и минуты не можешь оставаться в посольстве.
Ноги у меня подкашивались.
Эзра опустила голову и поэтому не заметила, в какую я впал панику.
В этот раз мы встретились с Мойзишем по его просьбе не в машине, а в его кабинете, приняв те же меры предосторожности, что и во время первого визита. Я опять пролез через отверстие в заборе за сараем с инвентарем.
Меня принял господин Енке.
– Мойзиш придет через несколько минут, – сказал он и улыбнулся. В его глазах я прочитал похвалу.
– Если немцы не примут соответствующих мер, Турция вступит в войну, – сказал я ему и рассказал содержание последних документов.
– В таком случае, мы немедленно сделаем представление турецкому правительству, – проговорил он.
Вскоре появился Мойзиш, и я передал ему пленку. Фон Папен позже писал в своих мемуарах: «Информация Цицерона была весьма ценной по двум причинам. Резюме решений, принятых на Тегеранской конференции, были направлены английскому послу. Это раскрыло намерения союзников, касающиеся политического статута Германии после ее поражения, и показало нам, каковы были разногласия между ними. Но еще большая важность его информации состояла прежде всего в том, что он предоставил в наше распоряжение точные сведения об оперативных планах противника».
Эти сведения они получили. Но смогут ли они удержать Турцию от вступления в войну?
Я чувствовал себя защитником интересов Турции, хотя и непрошеным.
– Я выступаю от имени моей страны, – высокопарно сказал я как-то Эзре и тут же хвастливо добавил: – правда, за мою работу мне платят огромные суммы, но из кармана иностранного государства. Я истощаю не турецкую казну.
Эзра слушала меня с благоговением. В ее глазах я был великим человеком.
Я купил ей одежду в знак благодарности за то, что сигнальный звонок не зазвенел. Она сочла этот подарок великодушным жестом героя, который, по ее мнению, мел все основания сердиться на нее и даже быть грубым с ней. Эзра не могла больше оставаться в посольстве, и я сказал ей, что она будет теперь жить на «вилле Цицерона».
– О, я так рада! – воскликнула она.
– Почему?
– Боялась, что вы отошлете меня обратно, к родителям.
– Я должен был бы сделать это, – сказал я сурово. – Возможно, начнется война.
– Я хочу остаться с вами, – тихо проговорила она и опустила глаза.
Я сделал вид, что не расслышал ее последних слов.
– К пятнадцатому февраля все прояснится.
– Неужели нельзя сделать так, чтобы ее не было? – спросила Эзра с детской наивностью.
– Возможно, я уже предотвратил ее, – сказал я самодовольно, – но еще не уверен в этом.
Эзра смотрела на меня с благоговением, и я наслаждался этим.
Итак, я был знаком с планами великих людей, в чьих руках находились судьбы целых народов. Мне удалось завладеть секретами, от которых зависело очень многое. В то же время я с любопытством наблюдал, как Мара ссорилась с Эзрой.
– Ты дождешься, что я уеду с миссис Баск в Лондон, – заявила она.
Но это не тронуло меня. Я уже не боялся, что Мара предаст меня: она была слишком слаба. Уже в течение длительного времени она отступала и веда лишь сдерживающие действия.
Я привез Эзру к себе домой. Мы приехали на такси с чемоданом и ящиком с платьями, которые я купил ей в самом модном магазине.
– Как ты осмелился! – воскликнула Мара.
Я рассмеялся, и это окончательно освободило меня от страха, который охватил все мое существо при встрече с леди Нэтчбулл-Хьюгессен.
– Уж не думаешь ли ты, что она моя любовница?…Дни шли. Я был внимательным камердинером посла
и в то же время ежедневно фотографировал его секретные документы. Жена посла была настроена ко мне дружелюбно: я аккуратно выполнял все ее желания. Вопрос о вступлении Турции в войну все еще не был решен.
– Она твоя любовница? – как-то спросила меня Мара.
– Не твое дело.
– Миссис Баск опять просила меня поехать с ней в Лондон. Что ты мне посоветуешь?
– Что ж, Лондон – прекрасный город.
Вопрос о вступлении Турции в войну был решен первым. Фон Папен сделал представление турецкому правительству. Сведения о секретных соглашениях, которые он получил от меня и которые столь сильно удивили анкарское правительство, дали туркам возможность избежать войны. Турецкий министр иностранных дел дал английскому послу отрицательный ответ. Я сфотографировал его. Папен писал:
«Благодаря Цицерону ответ турецкого правительства союзникам от 12 декабря лежал на моем столе через несколько дней. Менеменджоглу заявил, что ввиду совершенно недостаточного поступления предметов снабжения турецким вооруженным силам закончить подготовку к Салоникской операции к середине февраля невозможно. Эта нота сильно разочаровала западных союзников…
Таким образом, – писал он далее, – Гитлер знал, что задуманное Черчиллем наступление на Салоники в феврале не состоится… 3 февраля английская военная миссия покинула Турцию. Знаменательно и то, что маршал авиации Линнель, который должен был возглавить наступление на Салоники, намеченное на 15 февраля, также покинул страну… От Балканской операции вынуждены были отказаться».
Сфотографировал я и телеграмму, содержавшую текст турецкого отказа, который сэр Хью послал в Лондон. Его гнев нашел отражение и в депешах, отправленных им в Лондон; их я тоже сфотографировал. В них он предлагал разорвать отношения с Турцией.
Я фотографировал все документы и чувствовал большое облегчение в связи с тем, что угроза войны, нависшая над моей страной, миновала. И это произошло не без моего участия, чем я, конечно, гордился.
Сэр Хью должен был провожать маршала авиации Линнеля.
– Какой сегодня чудесный день, ваше превосходительство, – заметил я, подавая ему костюм.
– Если бы вы знали, как мало интересует меня погода, – ответил он. Но откуда он мог знать, что я имел в виду не погоду?
В то время как сэр Хью прощался с маршалом авиации Линнелем, я вытирал слезы на глазах у Мары. Она осталась верной миссис Баск и сопровождала ее в Англию.
– Я не сержусь на тебя, – сказала она на прощание.
В эту ночь Эзра стала моей любовницей. Когда много лет спустя я снова встретил Эзру и мы разговорились, она сказала с улыбкой:
– Ты выпроводил Мару и в два счета обвел меня вокруг пальца. Но ты не подумал о женщине, которая так много значила для тебя. Ты тогда даже не знал, что Корнелия существует.
Я рассказал ей, как мне удалось заполнить пропуски в этой истории.
От супругов Кутандин, от официантки Пинки и от самой Корнелии я узнал, почему она получила такое задание, и ее дальнейшую судьбу. Однако я но-прежнему считал ее второстепенной фигурой и иногда с трудом верил в ее существование.
Узнать что-либо о Корнелии можно было только от тех, кто работал с ней в немецком посольстве в Анкаре – от Мойзиша и его коллег. Однако поездка в Германию была мне не по средствам, да и к тому же я плохо знал немецкий язык. Господин Ногли связал меня с журналистом Гансом Шварцем, который рассказал мне, как Корнелия шантажировала своих коллег.
Мойзиша хорошо знал некий Зейлер, который был пресс-атташе у фон Папена. Однажды мы с Мойзишем встретились у него на квартире. Как раз там я передал Мойзишу снимки документов, в которых говорилось об отмене вторжения в Грецию и захвате Салоник. Зейлер был высокий, широкоплечий человек с каштановыми волосами, и наша встреча походила скорее на вечеринку. Мы пили виски, и всем нам было очень хорошо. Мойзиш, указав в сторону рояля, сказал:
– Вы как-то рассказывали, что пели под аккомпанемент сэра Хью. Это правда?
– Вам, немцам, всегда нужно все доказывать, – сказал я и спел несколько арий.
Именно Зейлер привез Корнелию в Анкару. Теперь он живет где-то в пригороде Нюрнберга. Рояля у него больше нет – он стал фермером-птицеводом.
Один из кусочков мозаики, которую я составлял, чтобы создать портрет Корнелии, представлял собой магнитофонную запись интервью господина Шварца с Зейлером.
Я сидел в своей стамбульской квартире и пытался воскресить в памяти прошлое. На стенах висели фотографии: я в нескольких ролях, которые мне приходилось играть. На одной из них я был снят во фраке у рояля. Я сидел, развалясь в удобном кресле, обитом цветастым материалом, и слушал разговор, касающийся моего прошлого. Казалось, моя комнатка перестала быть уютной.
Шуршание ленты магнитофона во время пауз раздражало меня.
«– Каковы были ваши обязанности в немецком посольстве в Анкаре в тысяча девятьсот сорок четвертом году?
– Я был пресс-атташе.
– Какие у вас были отношения с Мойзишем?
– Мы били друзьями.
– Вы работали с ним?
– Когда представлялся случай.
– Как случилось, что Корнелия стала секретарем Мойзиша?
– Это чистая случайность.
– Весьма примечательная случайность. Это вы привезли ее в Анкару?
– Мойзишу срочно потребовался секретарь.
– Потому что сообщения Цицерона давали ему очень много работы?
– Да.
– Итак, он послал вас в Софию и поручил вам подыскать подходящего секретаря, и вы случайно напали на Корнелию. Вы, вероятно, знали, что в Софии она работала на американцев?
– Откуда я мог знать об этом тогда? У вас неверные сведения. Мойзиш не посылал меня в Софию искать секретаря. Все произошло случайно, когда я поехал в Софию по своим делам.
– По каким?
– Купить принадлежности для телетайпа, копировальную бумагу и прочее. Все это было очень трудно достать в то время в Берлине.
– Корнелия сама обратилась к вам?
– Я остановился в отеле „Болгария“, который предназначался для немцев. Здесь жили сотрудники посольства, члены торговых делегаций и офицеры, приезжавшие в Софию по разным делам.
– И там же жила Корнелия Капп?
– Да.
– Тоже чисто случайно?
– Она жила с родителями. Ее отец был генеральным консулом при немецком посольстве.
– А она?
– Она работала секретарем в посольстве. – Благодаря отцу.
– Она была толковым работником. Все говорили об этом.
– Эльяс Базна, он же Цицерон, на себе испытал, насколько толковой была она.
– Ее родителей я встретил в гостиной отеля. Очень приятные люди. Капп – дипломат старой школы. Он был генеральным консулом в Бомбее, а позже – в Кливленде и…
– Да. Все это я знаю. Сколько ему тогда было лет?
– Лет пятьдесят. Очень мягкосердечный человек…
– Особенно по отношению к дочери.
– Это верно. У меня создалось впечатление, что он готов был выполнить любой ее каприз.
– В том числе и желание предать интересы родины?
– Что он мог поделать?
– Она была привлекательной?
– Да, очень. Я думаю, ей тогда было не больше двадцати».
Трудно сказать плохое о красивой двадцатилетней девушке. Я отлично представлял себе, как мягкосердечный господин Капп боготворил свою любимую дочь, красивую блондинку, которая должна была уничтожить меня.
«– Вы говорили с господином Каппом всегда в присутствии Корнелии?
– Да-
– Она, конечно, старалась быть при разговоре.
– Это не было заметно. Капп спросил меня, не найдется ли для нее работы в Анкаре. Турция ведь была нейтральной страной, а в Софии ждали воздушных налетов.
– О которых вы знали благодаря Цицерону.
– Немецкие дипломаты в Софии ждали больших неприятностей».
Наступила большая пауза. Слышно было лишь шуршание магнитофонной ленты. Я мысленно представлял себе пожимавшего плечами Зейлера. Может быть, он слишком много говорил в то время? Мойзиш, видимо, рассказал ему о многом. Не они ли оба бросили меня в руки Корнелии?
«– Итак, вы сказали Каппу, что ваш друг Мойзиш, сотрудник главного управления имперской безопасности, который проводил знаменитую операцию „Цицерон“, настолько загружен делами, что ему нужна помощь?
– Нет, это произошло не так.
– А как же тогда?
– Я сказал ему, что для его дочери можно найти работу в Анкаре и что я попытаюсь сделать что-нибудь. Я ведь знал, что Мойзишу требовался сотрудник.
– Так вы попали в ловушку.
– Вы предполагаете, что господин Капп был заодно с Корнелией?
– А почему бы нет?
– Это был честный человек. Узнав позже всю правду о Корнелии, он умер с горя.
– Итак, она сначала обманула отца, а затем и вас.
– Я только хотел помочь коллеге, в котором был полностью уверен. Я сказал Каппу, что для такой должности требуется подходящий во всех отношениях человек.
– И наверное, Корнелия воскликнула в этот момент: „Тогда это как раз для меня!“
– Нет. Корнелия как раз ничего не сказала. Она все время молчала. Говорил господин Капп. „Дочь старого дипломата, – сказал он, – несомненно, является подходящим человеком“.
– И вы рассказали ему, что она, как секретарь Мойзиша, примет участие в операции „Цицерон“?
– Ничего подобного я ему не говорил.
– Вы хотите сказать, что не упоминали об операции „Цицерон“, о которой в немецких дипломатических кругах говорили так же много, как и о любовных похождениях Геббельса?
– Я никогда не упоминал о Цицероне. Только…
– Только что?
– Я упомянул в разговоре, что мы имели определенные источники информации. Но я никогда не упоминал об этом в присутствии Каппа. Я говорил об этом другим людям.
– Вы ходили куда-нибудь с Корнелией?
– Боже мой, не делайте из этого романа! По возвращении в Анкару я сказал Мойзишу, что нашел для него подходящую девушку. Дочь генерального консула, которая выросла в Америке и которая знала английский язык как родной. Мойзиш сказал мне: „Она будет работать у меня. Это как раз то, что мне нужно“.
– Почему он проявил такое рвение?
– Он был порывистый человек, как и все австрийцы.
– И она приехала в Анкару?
– Сначала она прошла проверку по управлению кадров министерства иностранных дел и управлению имперской безопасности. Ведь в конечном счете она должна была работать по линии Кальтенбруннера.
– И все они считали, что Корнелия подходила для этой работы.
– Она приехала в Анкару в январе сорок четвертого года.
– Представляю, как она ликовала!»
То, что я услышал дальше, поразило меня:
«– Мы с Мойзишем отправились на станцию, чтобы встретить ее. Когда она вышла из вагона, я вздрогнул от неожиданности.
– Почему?
– Я описывал ее как очень красивую и хорошо одетую девушку. Когда Корнелия показалась на ступеньках вагона, у нее был такой вид, что Мойзиш вопрошающе посмотрел на меня.
– Корнелия произвела плохое впечатление?
– Она выглядела ужасно. Это был клубок нервов. Волосы падали ей на лицо, руки были. грязные, под ногтями тоже грязь.
– Но после поездки по железной дороге…
– О нет, это не то, совсем не то. У меня создалось впечатление, что во время поездки что-то случилось и это повлияло на нее так сильно, что она совершенно потеряла интерес к тому, как она выглядит..
– Возможно, у нее были неприятности и она хотела избавиться от шпионских поручений. Возможно, американцы, на которых она работала, во время поездки вступили с ней в контакт. Возможно, на нее было оказано давление. Она могла согласиться на что-нибудь, а затем изменить свое решение, поэтому-то на нее и было оказано давление…
– Не знаю. В то время мы были совершенно сбиты о толку ее внешним видом и поведением.
– Позже она изменилась?
– Внешне она, конечно, изменилась. Мойзиш всячески увещевал ее, просил следить за собой и вести себя достойно девушке. За это, я думаю, она и возненавидела его. Но, кроме того…
– Что?
– С ней было много хлопот. Она была ко всему безразлична, никогда не смеялась и даже не улыбалась. Полная противоположность тому, какой она была в Софии. Она стала совершенно другим человеком. Мойзиш даже говорил, что ей, может быть, надо найти какого-нибудь парня. Возможно, это и было причиной всех неприятностей. С ней было трудно из-за ее истеричности…»
На этом магнитофонная запись кончилась.
В письме, приложенном к магнитной ленте, говорилось, что запись будет продолжена.
Итак, Корнелия была загадкой не только для меня, но и для тех, кто близко знал ее.
Я вернулся к корреспонденции из Сан-Диего (штат Калифорния) и заявлению самой Корнелии Капп. Она заявила следующее:
«Мое истеричное поведение было не чем иным, как отвлекающим маневром. Мне надо было замаскировать свою действительную нервозность и беспокойство. Я ведь жила в постоянном страхе, и если бы вела себя нормально, то это только привлекло бы ко мне внимание в те дни, когда напряжение стало почти невыносимым. Поэтому-то в самые напряженные дни моя действительная нервозность не бросалась в глаза».
Значит, Корнелия, пытаясь разоблачить меня, умышленно играла роль истерички.
Одно в ее заявлении взволновало меня:
«Находясь в Анкаре, я принимала сильнодействующие лекарства, потому что моя работа требовала ужасного нервного напряжения. Я знала, что даже блестящие связи моего отца в Берлине не спасли бы меня от виселицы».
Была ли это только игра? Или, может быть, Корнелия принимала лекарства, чтобы заглушить свою совесть и страх?
Я сидел в мягком, удобном кресле, окруженный корреспонденциями, магнитными лентами и турецкими безделушками. А что, если бы дверь вдруг открылась и в комнату вошла Корнелия, которой сейчас около сорока и у которой, как и у меня, лучшие годы позади?
Я бы сказал ей: «Мы оба должны признать, что это была грязная работа. Нас использовали так же, как я использовал свою „лейку“. Разве эта работа дала нам истинное удовлетворение? Большую часть времени мы занимались тем, что скрывали свой страх».
Согласилась бы со мной Корнелия?
Я бы криво усмехнулся и добавил: «Что они посоветовали вам сделать, чтобы вы забыли свой страх?»
8
Надежды людей всего мира во время войны были прикованы к загадочным словам – операция «Оверлорд».
Для генеральных штабов это была математическая проблема, для секретных служб – загадка, а для противника – смертельная угроза. Для каждого из 176 000 офицеров и солдат, предназначенных для высадки, эта фраза могла означать смерть.
Операция должна была начаться в день «Д», точная дата которого еще не была окончательно определена. Но было всего несколько дат, подходящих для события, на которое союзники возлагали все свои надежды. Успех зависел от совпадения ряда факторов.
Во-первых, предшествующая ночь должна быть лунной. Должен быть хороший прилив, но море не должно быть слишком бурным. 176 000 человек, которые в этот день пересекут Ла-Манш вместе с 20 000 машин, танков и других подвижных средств, боящиеся смерти, так же как и все люди, должны забыть свой страх. Они должны высадиться и закрепиться на берегу Нормандии или умереть.
Нервное напряжение от ожидания дня «Д» было огромным. Небо затянули низкие облака, дул юго-западный ветер и лил сильный дождь. Море бурлило. Офицеры, занимавшиеся планированием операции, нервничали: они могли выбрать только три дня из всего– месяца, когда все условия для успешной высадки были благоприятными.
Немецкие синоптики предсказали, что штормовая погода продержится несколько дней. Однако синоптики союзников считали, что погода улучшится па следующее утро в течение нескольких часов. Поэтому день «Д» был назначен на следующий день.
176000 человек пересекли пролив и высадились на берегу Нормандии. Это произошло 6 июня 1944 года. Операция «Оверлорд» началась.
Я стал догадываться о значении операции «Оверлорд» за три месяца до ее начала. Это странное название стало встречаться все чаще и чаще в телеграммах, которые я фотографировал. Я был первым человеком па другой стороне, кто узнал об операции «Оверлорд».
Я был в отличной форме. Эзра, моя любовница, подогревала мою страсть к приключениям.
Я объяснил Эзре, что такое операция «Оверлорд». Она означала открытие второго фронта, чего требовали русские. Когда русские повторяли свое требование, эта фраза сразу же появлялась в телеграммах. Второй фронт – это единственное, что могла означать операция «Оверлорд».
– Англичане хотели, чтобы Турция выступила на их стороне. Тогда немцам придется заниматься Балканами, и дивизии, которые они должны будут держать здесь, не удастся использовать для отражения вторжения во Францию. Но Турция все еще не дает согласия на вступление в войну. Сэр Хью телеграфировал в Лондон, что турки согласятся на это только после того, как операция «Оверлорд» окажется успешной, – объяснял я Эзре. Я возомнил себя выдающимся стратегом. – Если немцы будут настороже, им нечего бояться, – продолжал я. – Все, что им нужно сделать, так это только внимательно читать документы, которые я им даю. В них все сильнее делается ударение на операции «Оверлорд». Теперь уже осталось недолго ждать. Если немцы умны, приготовления, которые они сделают…
Эзра слушала меня с большим вниманием. О Маре я теперь даже не вспоминал. Все мои мысли занимала Эзра, нежная, робкая, преданная.
– Ты не бросишь меня? – спросила она. Ее вопрос испугал меня.
– Ты же знаешь, что когда-то нам придется расстаться.
Она согласилась со мной и в подтверждение этого только кивнула.
Я оставил ее дома, а сам пошел в английское посольство. Точно в половине восьмого утра я подал сэру Хью апельсиновый сок. Когда он был на официальном обеде, я сфотографировал документ, в котором тоже упоминалась операция «Оверлорд».
Операция «Оверлорд» преследовала меня. Позже мне стало известно, что первым, кто сообщил о ней немцам, был я.
Судя по содержанию документа, американский генерал по фамилии Эйзенхауэр должен был осуществлять верховное руководство операцией. В то время эта фамилия мне ничего не говорила. Итак, верховным главнокомандующим должен был стать американец. На турецкое правительство это должно было произвести сильное впечатление. Предполагалось, что турки будут рассматривать назначение американского генерала на пост верховного главнокомандующего как лучшую гарантию успеха и поймут, что теперь наступил подходящий момент для вступления в войну.
Я позвонил в немецкое посольство. Мне ответила секретарь Мойзиша.
– Говорит Пьер.
Я был в отличном настроении.
– Как вы поживаете, дорогая? Какой сегодня чудесный день! Скоро весна. Что вы собираетесь делать на пасху?
– Уеду в отпуск, – сухо ответила она. – Так кто же со мной говорит?
– Пьер, близкий друг Мойзиша. Она захихикала.
– Я бы хотела знать, кто вы на самом деле.
– Это не должно вас интересовать, дорогая. Теперь, пожалуйста, соедините меня с господином Мойзишем.
Потом я услышал щелканье и голос Мойзиша.
– Было бы неплохо сыграть завтра в бридж, – сказал я. – У меня в руках полно козырей.
– Хорошо, – ответил Мойзиш каким-то раздраженным голосом.
– У вас плохое настроение? Пожалуйста, передайте привет вашей очаровательной девушке.
– Перестаньте говорить чепуху, – пробормотал он и положил трубку.
Мы встретились на углу улицы Оздемир. Поехали, как и обычно, вокруг старого города – и обменялись деньгами и катушкой фотопленки.
– Ваша секретарша сказала мне, что на пасху поедет в отпуск.
– Слава богу.
Увидев на его лице неприятное выражение, я улыбнулся. Мойзиш, видимо, не мог сказать о ней ничего хорошего.
– Хотелось бы как-нибудь прогуляться с ней.
– Если вам нравятся истеричные женщины, почему бы и нет.
Я похлопал Мойзиша по спине и выскочил из машины. Придя в посольство, я положил деньги под свой ковер.
Пасха 1944 года, как я узнал впоследствии, была важным периодом в жизни Корнелии Капп.
Семнадцать лет спустя, тоже в дни пасхи, я сидел в своей стамбульской квартире, пытаясь выяснить тайну событий того времени. Вторая магнитофонная запись только что прибыла по почте. Снова вопросы и ответы:
«– Что случилось перед пасхой?
– Девушка, казалось, совершенно потеряла рассудок.
– Что вы имеете в виду, когда говорите, что она потеряла рассудок?
– Истеричность ее не знала пределов.
– Она ведь говорит теперь, что это была игра.
– Я этому не верю.
– Может быть, она думала, что Мойзиш стал подозревать ее?
– Возможно. Но в действительности ей не о чем было беспокоиться. У нас и в мыслях не было, что она работала на другую сторону. Каждый акт предательства, о котором мы узнавали, вызывал у нее вспышку ярости.
– О каком предательстве вы говорите?
– В то время два немца перешли к англичанам.
– В Анкаре?
– Нет, в Стамбуле. Они работали в немецком генеральном консульстве. Сотрудники военной разведки.
– Важные люди?
– Да, это привело немцев в смятение. Сначала исчез один, потом – другой.
– Корнелия притворялась негодующей?
– Да. Она проклинала их. Рассказывала о своих двух братьях, которые служили на восточном фронте. Говорила, что эти люди наносят удар в спину солдатам, сражающимся на фронте. Говорила о долге перед родиной. „Германия должна выиграть войну, – сказала она, – несмотря на то что у нее много врагов“.
– Пыталась отвлечь от себя подозрение?
– Наверное. Она приносила в посольство письма от своих братьев и читала их нам.
– Что это были за письма?
– Это были волнующие письма, письма солдат, которые знают, за что они борются. Мойзиш говорил, что она плакала над этими письмами.
– Видимо, и на предателей находит сомнение.
– Трудно сказать, что происходит в душе человека в такие моменты!
– Она просто хорошо играла свою роль.
– Очевидно, другого объяснения нет. Мойзишу в конце концов все это так надоело, что он захотел избавиться от нее.
– Значит, не она хотела уйти от него, а он хотел избавиться от нее?
– Их желания могли совпасть. Мы, конечно, не могли знать, что она фактически получила то, что хотела. Она ведь считала, что опасность подстерегает ее на каждом шагу. Возможно, она думала, что Мойзиш наблюдает за ней. Но это было далеко не так. Мойзиш просто очень устал от нее. Он даже ходил к Папену.
– Почему?
– Хотел избавиться от нее по-умному. Ведь ее отец находился на дипломатической службе. Надо было убедить его в необходимости забрать дочь к себе. Предлог мог быть такой: по состоянию здоровья она не может удовлетворительно выполнять свои обязанности.
– Значит, было направлено письмо господину Каппу в Софию? * '
– Нет, за это время его перевели в Будапешт. Мы написали ему туда, причем Корнелия не знала об этом.
– Таким образом, все должно было выглядеть так, как будто сам отец хотел, чтобы она возвратилась к нему?
– Да, Мойзиш пощадил чувства старого человека. Корнелия была крайне невнимательна. Допускала очень много ошибок, и когда ей указывали на это, закатывала истерику.
– Она, видимо, уделяла слишком много внимания работе для другой стороны…»
Я слушал магнитофонную запись и представлял себе душевное состояние Корнелии в то время. Она фактически достигла своей цели. Догадывалась, кто был Цицерон, и в то же время боялась разоблачения.
Разговор продолжался:
«– Мы даже обрадовались, когда однажды Корнелия попросила дать ей отпуск. Она сказала, что хотела бы провести отпуск с отцом в Будапеште. Мойзиш сразу же пришел ко мне и рассказал об этом, радостно потирая руки. „Дела идут значительно лучше, чем мы ожидали“, – заметил он.
– Он думал, что избавляется от истеричной секретарши легким и удобным способом?
– Да. И после этого он был исключительно любезен с ней. Однажды он даже пошел с ней в магазин – она хотела купить родителям подарки к пасхе.
– Ходила ли она с Мойзишем в магазин „АВС“?
– Да. Ведь это самый лучший магазин».
Я выключил магнитофон. Итак, девушка, которую я встретил в тот день в «АВС», была Корнелия.
Как-то мне захотелось сделать Эзре приятное. Мы остановились у магазина «АВС» и стали смотреть витрины.
– Какое красивое! – восторженно воскликнула она, глядя на одно из платьев.
Вечером того же дня я сидел в своей комнате в посольстве и думал об Эзре. Вспомнив о платье, представил себе, как она обрадовалась бы, если бы я принес ей коробку с этим самым платьем.
«АВС» – один из самых фешенебельных магазинов на бульваре Ататюрка. Если бы меня там увидели сотрудники английского посольства, моей шпионской карьере наверняка пришел бы конец.
Я гордился тем, что мог выполнять любые желания Эзры. Тогда я не думал об опасностях, которые могли подстерегать меня, и считал, что все будет продолжаться так вечно. Все сомнения отбросил в сторону. Когда предчувствовал недоброе, брал в руки пачки банкнот – и былая уверенность возвращалась ко мне. Я был ненасытен и не верил, что всему этому когда-то придет конец. Наступит конец Цицерону-шпиону и Эльясу-кавасу. Но ведь тогда начнется жизнь Базны-джентльмена. Я ведь был богатым человеком. Исключительно богатым человеком. В то холодное, чистое весеннее утро я обладал огромным состоянием: имел два миллиона триста тысяч лир, или триста тысяч фунтов стерлингов. Мысль об этом не давала мне покоя.
В магазине «АВС» (решил-таки купить Эзре это платье) я увидел Мойзиша. Он сделал вид, что не заметил меня. Но в его глазах я прочел недовольство: он проклинал мое безрассудство. Он сопровождал довольно привлекательную девушку, которая сразу же заинтересовала меня. У нее были белокурые волосы, длинные ноги, какие-то беспокойные глаза. Оба они плохо говорили по-турецки, и продавцы почти не понимали их.
– Не нужны ли вам услуги переводчика? – спросил я.
Тогда я и не подозревал, что человек, которому я предложил свою помощь, был моим противником. Я говорил с девушкой по-французски и потом объяснял продавщице по-турецки. Мойзиш с угрюмым видом стоял в стороне. Мы же с Корнелией весело болтали.
– Вам нужно белье, мадам? Ваш размер? Смертельные враги вели веселый разговор.
– Вы немка?
– Да.
– Надеюсь, вам нравится в Анкаре?
– Да, очень.
В то время Корнелия уже почти достигла своей цели: знала, где искать Цицерона. Она знала, что Цицерон был турок и служил в английском посольстве. Однажды она видела меня, но сейчас не узнала.
Позже она писала об этой встрече так:
«Я хорошо помню человека, который любезно помогал мне выбирать нижнее белье в магазине „АВС“. Я, конечно, не знала, что этот забавный человек был Цицерон. Тогда я не знала, как выглядит Цицерон. Однажды вечером он шел к Мойзишу. Я стояла напротив входа в посольство на противоположной стороне улицы и видела его. но было слишком темно. Он скрылся в направлении сарая с инвентарем (того, что в саду), но когда я подошла к этому сараю, он исчез».
Значит, Корнелия следила за Мойзишем, читала почту, которую доставлял курьер из Берлина, подкарауливала Цицерона ночью. Она все теснее сжимала кольцо вокруг Цицерона, чтобы уничтожить его. А теперь она не знала, что перед ней Цицерон.
– Спасибо вам за помощь, месье.
– До свидания, мадам. – Я улыбнулся.
Я решил при первом же свидании с Мойзишем расспросить его об этом очаровательном. существе.
– Платье на витрине, пожалуйста, – сказал я продавщице.
Из «АВС» я пошел в гостиницу «Анкара Палас». В вестибюле посмотрел свое отражение в бесчисленных зеркалах. Что ж, я был неплохо одет. Странная женщина, которую я встретил в «АВС», не выходила у меня из головы, и я улыбнулся. Подумал об Эзре, для которой только что купил платье. Очень дорогое платье. Еще раз помечтал о роскошной гостинице, которую собирался построить в Бурсе.