Текст книги "Однажды в полночь"
Автор книги: Джулия Лонг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 6
На следующее утро Джонатан подкинул монетку, чтобы решить, отправиться ли ему сначала к Клаусу, чтобы огорошить того новостью, что найти денег не удалось, и посмотреть, как вытянется у него веселая, полная надежд физиономия, а потом выдержать бурю, которой разразится эмоциональный немец. Или провести вторую половину дня, спасая Аргоси от него самого.
Он не испытал особой радости от того, что жребий выпал на Аргоси.
Вместо Аргоси, который беспечно купался в казавшихся нескончаемыми потоках отцовских денег и которому была предоставлена полная свобода жениться на ком угодно, он лучше бы отправился прямиком к Клаусу. Опять же в Лондоне Редмонду повсюду было неуютно от ощущения повисшего над головой дамоклова меча.
Однако, когда Джонатан и Аргоси вместе вошли в комнату, дамы бросились к ним и окружили друзей, как стайка перелетных птиц. Аргоси был белокур, хорошо сложен и красив, он был как раз таким, какими получаются потомки от смешения кровей красивых людей в течение многих поколений. И вдобавок наследником виконта. Аргоси предпочитал выступать в роли тоскующего страдальца – тогда женщины из кожи лезли, чтобы стать той единственной, которая оживит его для любви. Ради этого они были готовы на сомнительные эротические приключения, и Аргоси никогда не давал задний ход. «Зная компанию, в которой вы вращаетесь…» – сказала Томми тогда, под окнами герцога Грейфолка. Она, без сомнения, имела в виду именно Аргоси.
В настоящее время объектом неуместного и навязчивого внимания со стороны Аргоси была Томми.
Год назад графиня Мирабо решила, что страдает от одиночества, и вместо того чтобы ездить с визитами или устраивать у себя ужины, как поступили бы нормальные аристократы, стала приглашать к себе людей, которые развлекали бы ее. Поэта, которого она обожала, или художника, популярного философа либо двух (хотя настоящие философы быстро уставали от салонной болтовни с поэтами), или дочь бывшей знаменитой куртизанки (речь шла о Томми), и очень скоро ее вечера стали модными. То есть модными у золотой молодежи.
Стоило молодым людям увидеть Томми, как они возвращались сюда еще и еще. И приносили с собой дорогие напитки, потому что, обладая титулом, графиня не имела ни пенни за душой.
Вот так родился еженедельный салон.
У Джонатана была причина не желать наведываться туда сегодня: Томми, конечно, особа весьма таинственная, однако он прекрасно понимал, что на самом деле эта женщина – сплошная головная боль.
Низкие мужские голоса смешивались со звонким смехом дам. Поэт, которому явно не давали покоя лавры Байрона, зажался в угол и что-то говорил, отчаянно жестикулируя, в то время как его собеседник – какой-то романист, чьи волосы были слишком длинны, как будто он был настолько погружен в творчество, что напрочь забыл про парикмахера, – слушал и согласно кивал головой. Художник по фамилии Виндхэм – про которого говорили, что он написал портрет Томми, но про которого Джонатану было известно, что он, прежде всего, наштамповал несколько цветастых, полных похоти картинок для борделя «Бархатная перчатка», – стоял рядом с теми двумя и не скрывал, что скучает и полон скептицизма. За что Джонатан даже испытывал к нему симпатию.
А еще здесь находился лорд Прескотт, виконт, которому, как утверждали, было уже почти тридцать лет. Будучи старше любого из присутствовавших, слишком худой для своего роста, этот персонаж, подперев собой стену, стоял в одиночестве и совершенно неподвижно. Двигались только глаза. Он следил за перемещениями Томми по комнате.
Пока он оставался единственным, кого Томми старательно игнорировала.
Интересный факт.
Прескотт был виконтом. Богатым. Холостым. «Сухарь» – так однажды охарактеризовал его Аргоси, после того как познакомился с ним на каком-то приеме. Не характеристика, а приговор.
Графиня Мирабо величественно, как на троне, сидела в другом углу возле огромного мраморного камина, который, на взгляд Джонатана, совершенно некстати украшали херувимчики. Их фигурки с пухлыми щеками и мясистыми ягодицами лепились по углам сооружения, карабкались по нему вверх до самого потолка, где эта беспутная и разнузданная на вид группка созданий с крылышками выстраивалась в небольшую дугу. Графиня была одета в тогу, на голове – венок, на ногах – сандалии.
– Сегодня вы – гречанка. Да, миледи? – спросил ее Джонатан.
– Carpe diem[1]1
Carpe diem (лат.) – лови момент (Гораций, Ода XI, кн. II). – Здесь и далее примеч. перев.
[Закрыть], мистер Редмонд. Carpe diem.
– Попытаюсь, спасибо. Рад, что вы выглядите так чудесно.
– Взаимно, молодой человек. Вам не кажется, что вы слишком укутаны? Может, в тоге будет намного удобнее?
– Вне всякого сомнения, – согласился он. – Но только в следующий раз.
Он подумал было задержаться возле графини и поболтать с ней, потому что ее легкое сумасшествие отвечало его настроению, но тут возник Аргоси.
– Поехали со мной завтра на «Таттерсоллз»[2]2
«Таттерсоллз» (Tattersall’s) – аукцион чистокровных лошадей в Лондоне.
[Закрыть]. Я воспользуюсь твоим советом насчет новой кобылки.
Аргоси пытался отвлечь друга от тяжких дум, в которые тот сейчас погрузился.
– Поехали. Хотя это будет то еще удовольствие, поскольку у меня сейчас ни единого су в кармане.
– Это удручает меня так же, как и тебя. Твое решение неожиданно лишило меня самого терпимого друга.
Джонатан фыркнул.
– Твои переживания очень трогательны. Правда-правда.
– Зачем нужно было вкладывать все свои прибыли в еще одно предприятие с морскими перевозками, Редмонд?
– Затем, что время было подходящим, и мне показалось, я смогу получить двойную отдачу от вложений, и очень быстро. Доставка шелка – отличное дело. А еще из-за того, что я уже предчувствовал, как загребу эти деньги. То был просчет, который я больше никогда не допущу.
Аргоси выслушал его, слегка нахмурившись.
– Во-первых, где ты набрался подобных вещей? Неужели поставить на кон в игорном доме не настолько же выгодно и предсказуемо? Во-вторых, я совсем не уверен, что мужчина может отзываться о сделках с шелками как об отличном деле. И еще – твой отец богат. Ты можешь себе позволить не заниматься ничем, кроме верховой езды, стрельбы и танцев, в чем ты уже преуспел больше других.
– Во-первых, я считаю прекрасным практически любое занятие, которое приносит прибыль. Заниматься шелком – отличное предприятие. Газовое освещение – отличное предприятие. Производство бумажных тканей – отличное предприятие. Надо вложить деньги в пресс для цветной печати? Отлично, вложусь! Во-вторых, мне кажется, что все деловые навыки, которыми я обладаю, унаследованы от отца, чтоб ему пусто было! Но я вошел во вкус, чертовски хорош в деле, и мне нравится этим заниматься. А в-третьих, я не уверен, что мужчина должен таять от комплиментов другого мужчины по поводу умения танцевать, но с твоей стороны весьма любезно было это отметить.
Аргоси усмехнулся.
– Я скажу тебе, что прекрасно на самом деле. Вернее, кто. – Он незаметно указал своим изящным подбородком на Томасину де Баллестерос, которая, стоя неподалеку, развлекала разговором одного из гостей.
Джонатан слегка повысил голос.
– Кто, де Баллестерос? Эта заурядная девица с рыжеватыми волосами?
Она продолжала беседовать. Но у нее дернулся уголок рта, а плечи слегка развернулись в их сторону, как флюгер.
Теперь Джонатан был уверен, она слышит их разговор.
Аргоси повернулся к нему.
– Ты с ума сошел? – негодующе зашипел он. – Только взгляни, какая у нее кожа. Янтарь и сливки! А волосы! О господи! И не говори ни слова, она идет к нам. Она идет, она идет, она идет!
Томми действительно, непринужденно завершив беседу, теперь двигалась в их направлении.
При ее приближении оба поклонились. Она грациозно присела – так шелковый носовой платок легко планирует, падая на землю. На ней было белое муслиновое платье, волосы уложены в греческом стиле, вырез платья можно было бы описать как обещающий приключения, за что каждый мужчина в комнате исполнился бы признательности.
Ничего общего со вчерашней широкополой шляпой и с непритязательной шалью.
– Мистер Редмонд, если вы и дальше будете навевать тоску своим мрачным видом, я буду вынуждена попросить вас уйти. Вы, как солнечное затмение, забираете весь свет, и люди начинают говорить о предзнаменованиях. Хотя некоторые дамы считают мрачность очень интересной. Может, поэтому вы прибегаете к ней? Или таким способом поддерживаете собственную загадочность? Или это как-то связано с небольшим синяком у вас под глазом?
Джонатан выслушал ее, неопределенно улыбаясь. Возникла стратегически важная пауза, которую он не торопился заполнить.
– Виделись еще с какими-нибудь герцогами, мисс де Баллестерос?
Томми вежливо улыбнулась, как будто он сказал что-то эксцентрическое.
Однако в глазах сверкнуло предостережение.
Улыбка у него расползлась еще шире, чтобы продемонстрировать, насколько ее предостережение ему безразлично.
– Может, вы недостаточно выпили, мистер Редмонд? – предположила она. – Сейчас рано, но шампанское действует подобно лучам солнца. Это должно помочь вам, и всем нам будет приятнее смотреть на вас.
Аргоси не удержался и встрял.
– Вы должны извинить меня, мисс де Баллестерос, но его лишили денежного содержания, и, понимаете ли, это может омрачить всякого. Я уверен, что еще одна или две минуты в вашем очаровательном обществе приведут его в норму. Ваше присутствие поможет любому мужчине позабыть о тревогах.
Томми без слов наблюдала, как двигаются губы Аргоси.
Тут он закончил.
– О… Это вы! – наконец сказала Томми и одарила его легким шлепком кончика веера.
Джонатан задохнулся от смеха.
Она сделала поворот в три четверти и посмотрела ему в глаза.
– Мне показалось, я слышала слово «шелка».
Вид у нее был исключительно деловой.
– Вы любите шелк? Я куплю вам целый корабль этого добра, – вызвался Аргоси.
– Будьте лапушкой, купите, – сказала она через плечо, как о самой обычной вещи.
Чтобы скрыть смех, Джонатан покашлял в кулак.
– Вы не ослышались, мисс де Баллестерос. Я вложился в поставки шелка.
– И?… Наверняка это не конец истории. Развлеките меня, мистер Редмонд. Заставьте меня рассмеяться или залиться слезами.
– И… я удвоил мою прибыль.
Она вздохнула.
– Обожаю счастливые финалы.
– Полагаю, это пока середина истории. Полученную прибыль я инвестировал в следующую поставку шелка.
– А дальше?… – поторопила его Томми, как ребенок, который слушает любимую сказку на ночь.
– А дальше… мы ждем.
– Другими словами, это превращается в нескончаемую историю вроде повествования Шахерезады в «Тысяче и одной ночи».
– Вы очень быстро схватываете. Инвестиции этим и интересны. Волшебная сказка превращается в быль.
Томми рассмеялась. Все в комнате беспокойно зашевелились, потому что ее слегка хрипловатый смех был по-настоящему искренним и вызывал в памяти звон колокольчиков, журчание родника и все, что могло взволновать мужчин. Всем им хотелось стать тем единственным, кто заставил бы ее так смеяться.
– В прошлый раз, когда вы были здесь, мистер Редмонд, мне показалось, что в разговоре вы упомянули что-то о прессе для цветной печати.
Джонатан отметил, что у нее не прямой взгляд. Вблизи было видно, что глаза у Томми зеленые, а радужка словно очерчена серебром. Форма глаз миндалевидная, как у цыганок или персиянок. И аккуратные черные брови стрелками. Аргоси сказал бы, что у нее лицо феи или колдуньи. Джонатан, впрочем, с ним бы согласился, хотя предпочитал холодных блондинок. Для него все необычное означало сложное, а исходя из его опыта, все «сложное» являлось синонимом «проклятого».
Аргоси, должно быть, совершенно не заметил прагматизма и ума, который светился во взгляде Томми.
Дело в том, что Джонатан в разговоре с ней ничего не говорил о цветной печати, и это его заинтриговало. Судя по всему, она не только устраивает засады под окнами всесильных герцогов, но и ловит обрывки подслушанных разговоров. И это не совсем то, что он ожидал. Для нее все эти салоны служили местом сбора информации.
А вчера Томми поинтересовалась, для какой цели ему требуются деньги герцога.
– У меня есть друг, джентльмен-немец, который сейчас живет в Лондоне. Он придумал способ цветной печати большими тиражами – хромолитографию. Так это называется. Я думаю, подобных способов – миллион. Он не единственный, кто рассчитывает наладить массовое производство, но единственный, кого я знаю в Лондоне.
Откинув голову назад, Аргоси театрально застонал.
– Теперь Редмонд собирается инвестировать деньги и в это дело, но я уже говорил, что в настоящее время ему не удается найти партнеров. – Решил он поучаствовать в недостойной его конкуренции за ее внимание. – Он вложил все в шелк. У него совсем нет денег.
Джонатан медленно повернулся к другу и пронзил его мрачным взглядом.
Аргоси беспомощно смотрел на него, умоляя о прощении, словно все, что он только что сказал, говорил против своей воли. Да, Томми относилась именно к такому сорту женщин. К тем, которые остаются в стороне и ничего не предпринимают сами. Джонатан подумал, что это лишь дело времени, когда мужчины начнут биться из-за нее на кулаках или схватятся за пистолеты.
Он, конечно, не собирался становиться одним из соискателей, но не хотел, чтобы и Аргоси угодил в их число.
Казалось, Томми не услышала Аргоси.
– Мистер Редмонд, как ваш друг отнесется к тому, чтобы печатать… ну, скажем… игральные карты с портретами известных персон?
Джонатан замер.
Потом зажмурился. Только что сделанное предложение по спирали помчалось в глубины сознания, как золотая гинея, которую бросают в источник, загадывая желание.
Это было блестяще! Незаконно! Но блестяще.
– Возможно… – наконец заговорил он, – … печатать портреты членов Двора? Или представителей высшего света? – Джонатан размышлял вслух, наполовину для себя. Идеи рождались одна за другой.
– Слово «представители» вы используете в качестве эвфемизма или?… Хотя и те и другие, я уверена, станут популярны.
Превосходная двусмысленность! Оценив ее, Джонатан озорно усмехнулся. Томми вернула ему улыбку, и на миг вокруг них возникла аура опасности и возбуждения, но тут он вспомнил, что у него нет ни гроша и что ему предстоит жениться до конца года.
– Скажите мне, мистер Редмонд. – На этот раз веер коснулся его груди каким-то словно ласкающим движением. – Вы хороши в этом виде деятельности? В инвестициях?
– Да, – коротко ответил Джонатан.
Он вдруг обратил внимание, что взгляд Аргоси прикован к тому месту, где ее веер упирался ему в грудь. Джонатан покраснел, что было совсем ни к чему.
– А вот мне нравится инвестировать деньги в рубиновые ожерелья, которые подходят к пламенным волосам одной искусительницы, – резко напомнил о себе Аргоси, которому явно надоело быть отодвинутым в сторону.
Томми снова повернулась к нему.
– Правда? Я думаю, что «Ренделл Бридж и Ренделл» еще работают в это время суток, но вам следует поторопиться, – живо откликнулась она.
Джонатан не выдержал и расхохотался. Аргоси заслужил такое обхождение после своего заявления. Потом ему стало жаль друга – тот ведь так хотел обратить на себя внимание мисс де Баллестерос.
– Почему бы тебе не рассказать нашей хозяйке о твоих особых талантах, пока мы не наскучили ей и она не отправилась дарить беседой других?
Томми послала Джонатану острый взгляд прищуренных глаз, выражение которых было непонятно, потом внимательно посмотрела на Аргоси.
– Об этих талантах можно открыто говорить в приличном обществе, – начал тот, а она кивнула, подбадривая его, как школьная учительница поощряет смышленого ученика. – Я прекрасно танцую. Умею предупреждать желания женщин. Могу поддерживать разговор на разные темы, за исключением инвестиций, где мне не под силу конкурировать с дюжиной других мужчин. Но когда конкурирую, боюсь, начинаю говорить гиперболами.
Аргоси, казалось, слегка успокоился, когда Томми засмеялась. Она протянула ему пустой фужер из-под шампанского, который держала в руке.
– Можете догадаться, что мне хочется сейчас, лорд Аргоси?
– Ваше желание – для меня закон. – Аргоси отвесил низкий поклон и тут же отправился на поиски шампанского для нее.
При этом не преминул бросить подозрительный, предостерегающий взгляд на Джонатана.
– Давайте встретимся сегодня в полночь в Ковент-Гардене возле театра «Халф мун», – шепотом быстро произнесла Томми.
– Что? Нет!
– Не для того, о чем вы подумали, мистер Редмонд.
Джонатан поднял глаза к потолку.
– Боже милостивый! Пообещайте, что не повторите этого еще раз. Нет! Меня не интересуют полные хлопот амуры с осмотрительными рыжеволосыми женщинами.
– А вам должно быть известно, что меня не интересуют амуры с повесами, у которых нет ни гроша за душой.
Что ж, ладно.
– Я мог бы сказать: туше! – поосторожничал он.
– Могли бы, но вам все равно, что думаю я, так же как мне все равно, что думаете вы. Так как у нас есть общий интерес, мне кажется, что вы благосклонно отнесетесь к деловому предложению, которое я вам сделаю.
– Каждое зерно здравого смысла, которым я обладаю, диктует мне быть мудрым и сделать вид, что я не слышал ваших слов.
– Сколько всего у вас таких зерен?
– Дайте подумать… Три, по последним подсчетам. Их должно было быть четыре, но одного я лишился, когда позволил Аргоси уговорить себя отправиться в этот салон вместе с ним.
– Какая жалость! Три зернышка – это на одно меньше, чтобы уберечь вас от похода к театру «Халф мун» в полночь.
Джонатан вновь рассмеялся.
Если бы они еще раз засмеялись вместе, все присутствующие мужчины, наверняка, вызвали бы его на дуэль – такое напряжение создавали ее демонстративное к нему внимание и демонстративно глубокий вырез платья. Вот такой она была. Разговаривала с единственным из всех, которому было абсолютно все равно, говорит он с ней или нет, как кошка, которая выбрала человека, который терпеть не может кошек.
– Приходите, мистер Редмонд, – попросила Томми, понизив голос. – На что еще вам убить свое время? Это не то же самое, что усесться за карточный стол. Тем более с вашим здравым смыслом. Насколько я поняла, у вас в запасе есть еще три зернышка. Вас лишили содержания, и, поправьте меня, если я не права, ваш отец не относится к тем, кто с радостью будет платить за вас по долгам, если вы сядете играть без денег. Поэтому, давайте встретимся в полночь у театра «Халф мун». Вы узнаете кое-что интересное. Ах да, не забудьте взять с собой пистолет.
С этими словами Томми развернулась на каблуках и нацелила лучистый поток своего внимания на Аргоси, возвращающегося с шампанским, которое нес, как рыцарь нес бы королеве голову ее врага.
– Лорд Аргоси! – весело воскликнула она. – Разве можно устоять перед мужчиной, который предупреждает мои желания!
Теперь она раскинула сеть, сотканную из сияния и блеска драгоценностей, над Аргоси. И он попался. Он наслаждался. Он забыл про свою зависть к Джонатану. За каких-то пару минут Аргоси сумел убедить себя, что он стал ее любимцем, только потому, что Томми проявила к нему такое внимание. Она немыслимо очаровательна, подумал Джонатан. Очаровательна без всякого усилия. Ей нравится быть очаровательной. Это было вполне очевидно.
Но в то же время Джонатан понимал, что еще было и неким представлением. И ему нравилось это представление, пока он оставался в безопасности, в присутствии людей. Джонатан огляделся, с удивлением и некоторым облегчением сообразив, что никто его не замечает, в то время как Томми сделала еще несколько глотков шампанского с Аргоси, стоивших ей немного лести и тепла, и отправилась очаровывать других гостей.
Что-то ему не хотелось встречаться с этой женщиной в полночь в неизвестном месте.
Однако ему нравилось, как она движется. Джонатан рассеянно подумал об этом, наблюдая, как она удаляется. Если бы шампанское было женщиной, оно двигалось бы так же, с легкой и текучей элегантностью.
Глава 7
Джонатан бросил полного надежд Аргоси в салоне еще до того, как солнце склонилось к закату, при этом неопределенно пообещав ему, что увидится с ним вечером в клубе «Уайтс». И только в том случае, если друг совершит покупку. Пешком он добрался до Бонд-стрит. Свежий воздух унес мрачные мысли. Джонатан неожиданно остановился.
Его внимание привлекла витрина итальянской кондитерской.
В ней за стеклом среди разного рода сдобной выпечки громоздилась гора фруктов, приготовленных из марципана.
Подумать только! Там еще виднелась горсть малины.
Джонатан улыбнулся. Не было никаких сомнений, это добрый знак. Все обязательно будет по его, несмотря на угрозы отца.
Он порылся в карманах, решив пожертвовать несколькими пенсами ради сестры. Вайолет рассмеется, когда увидит это. Потом выбрал несколько марципанов. Владелец магазинчика завернул их с такой осторожностью, словно имел дело с яйцами. Засунув сверток во внутренний карман плаща, Джонатан повернулся на выход с улыбкой, игравшей на губах.
И тут улыбка застыла на его лице, потому что в накидке из гладкого алого сукна, придерживая рукой дверь, стояла обворожительная леди Филиппа Уинслоу.
Глаза ее были прищурены, губы – поджаты. Что было необычно, потому что глаза ее всегда широко смотрели на мир, а губы смеялись.
Сейчас губы у нее дрожали, словно она пыталась не дать вырваться наружу землетрясению, которое держала в себе.
– Филиппа! – Голос Джонатана звенел от воспоминаний и воодушевления. – Какое наслаждение увидеть тебя!
– Ты должен был рассказать мне, – прошипела она. Джонатан глазом не успел моргнуть и уклониться в сторону, как – бац! – ее рука взлетела и влепила ему пощечину.
Ошеломленный, он сделал шаг назад.
– Что за черт?…
Однако Филиппа резко развернулась и была такова. Она заскочила назад в карету, бросив ему через плечо взгляд, от которого могло разорваться сердце. И никаких тебе сладостей.
Ставший невольным свидетелем выяснения отношений, хозяин кондитерской только покачал головой и причмокнул языком.
– Женщины… Они все-таки ненормальные, si[3]3
Si (ит.) – да.
[Закрыть]?
– Si, – с жаром согласился его Джонатан. Приложив руку к щеке и прищурившись, он глядел вслед уносившемуся прочь экипажу. В голове возникло ужасное подозрение.
– Amore стоит того, si?
– Боюсь, насчет этого мы придерживаемся разных мнений, любезный сэр, – мрачно ответил Редмонд.
Сбитый с толку и в ярости, Джонатан засунул марципаны глубже в карман и остаток пути до дома прошел пешком, позволив ветру остудить лицо, а сам рылся в памяти, оценивая каждый свой шаг с их последней встречи две недели назад и стараясь понять, что он сделал не так, чем заслужил такое отношение.
Женщины – сумасшедшие и капризные создания. Это был единственный вывод, к которому он пришел.
Вот тебе и гадание. Надо будет сказать Вайолет, что это все из-за нее.
На этом неприятные сюрпризы не закончились. Когда Джонатан вернулся домой, оказалось, что его родители неожиданно нагрянули в Лондон.
– Мама! Отец! Какая радость! – Он старался и никак не мог придумать, что сказать дальше. – Я думал, что вы еще немного побудете в Пеннироял-Грин.
Он постоял, дожидаясь поцелуя матери в щеку. Отец опустил газету, которую держал в руках, кивнул сыну и продолжил читать.
– Вайолет настаивала, чтобы я порадовала себя походами по магазинам в городе, и сказала, что за пару дней без меня с ней ничего не случится. Поэтому я решила поехать с ним. Всего на день или два.
«Не сомневаюсь, что настаивала», – подумал Джонатан, развеселившись.
– Отец договорился встретиться с герцогом Грейфолком.
О! Герцог Грейфолк! Джонатан скрыл усмешку. Значит, отец все-таки прислушался к нему.
Он попытался представить, о чем сейчас думает отец, скрывшийся за газетой, но тот ничем не выдал себя. Джонатан раздумывал, не рассказать ли ему о своей встрече с герцогом.
Или пусть герцог упомянет о ней сам? Удивится ли тогда отец?
Или отец уже все знает?
Несколько секунд Редмонд помучился этим вопросом, а потом решил, что в данный момент это не самое главное.
Джонатан не удивился бы, если бы вдруг узнал, что герцога Грейфолка неожиданно пригласили стать членом клуба «Меркурий». Что отец, что герцог были людьми, которые любыми возможными путями добивались желаемого, и им обоим позарез требовалась Ланкастерская мануфактура.
Итак, в восемь вечера Джонатан сидел вместе с родителями за ужином, на который подали ягнятину с горошком. И слушал, как мать рассказывала отцу о каком-то родственнике, страдавшем от печеночной недостаточности. Отец явно заинтересовался ее рассказом. Опять же он годами искусно притворялся, что интересуется массой вещей для того, чтобы получить то, что хотел.
От их разговора у Джонатана тоже разыгралась печень. Он рассеянно подумал, что жениться просто отличная идея. Нужно жениться хотя бы только для того, чтобы завести потомство, а потом мучить отпрысков жалобами на печеночную недостаточность.
По своему опыту он знал, что немного вина частенько может восполнить какую-нибудь другую жизненную недостаточность, поэтому глотнул от души.
– Отец сообщил мне, что ты намерен жениться до конца года, Джонатан.
Джонатан поперхнулся.
– Пей маленькими глотками, дорогой, – сказала мать, как будто ему было девять лет.
Расправив плечи, Редмонд аккуратно поставил бокал на стол.
– Не уверен, что я сказал именно это, матушка, – осторожно начал он.
– У твоего отца нет привычки не расслышать что-либо важное, мой сын. Я считаю, что это прекрасное, зрелое решение, и должна признаться, что с ним согласна. – Она улыбнулась, с любовью глядя на сына. Вот черт! Мать казалась такой счастливой, а это бывало не часто. – Очень скоро нашу детскую заполонят твои дети. Ты, наверное, обратил внимание на кучу приглашений в прихожей. Как только мы вернулись, я тут же оповестила всех. Как удачно, что в этом сезоне первый раз в свет выходит столько красивых девочек.
Это «оповестила всех» полностью объясняло поведение Филиппы и пощечину. Новости такого рода распространяются по Лондону со скоростью холеры.
Джонатан проглотил пилюлю, кивнув головой, и принялся сосредоточенно рассматривать свою вилку. У него было два варианта. Первый – воткнуть ее в свое сердце. Второй – метнуть ее в крошечное черное сердечко отца. Возможно, его увлечение дартсом сослужит ему добрую службу.
Он натолкнулся на взгляд Айзеи. Отец улыбался ласково и благосклонно.
Нет! Его сердце слишком мало и совсем усохло. В такую цель не попасть даже такому меткому стрелку, как Джонатан.
Однако ведь действительно в этом сезоне в свет выедет много хорошеньких девушек. Хотя хорошенькие девушки были сродни цветам: Джонатан был уверен, что они так нравятся ему лишь потому, что он никогда не отвечал за их поливку, не ухаживал за ними, не лелеял и не выслушивал их разглагольствований о печеночной недостаточности.
Появится также много и других красивых девушек из разряда тех, кого никогда не пригласят на балы, которые посещал Джонатан, тех, кто могли швырнуть в него всем, что попадется под руку, рыдать и говорить ему, как он мог так бессовестно обойтись с ними. У него не было постоянной любовницы. Но было несколько… которые пробовались… на эту роль, если можно так сказать. Филиппа относилась к их числу.
Господи! Лондон, любимый город, на несколько следующих недель превратится для Джонатана в плац, где его будут водить сквозь палочный строй.
Неожиданно ему почудилось, что стены столовой угрожающе надвинулись на него.
Джонатан никогда не был сердцеедом и никогда не собирался становиться таковым. Он не мог понять, почему женщины с такой охотой отдают мужчине свое сердце, а потом начинают обвинять его в том, что он растоптал их дар, а бедолага ни сном, ни духом о том, что владел таким сокровищем. Неужели женщины не понимают, насколько опасная штука любовь? Какое это безрассудство – влюбится?
Влюбиться – это уже само по себе проявление безумия.
Последние куски ягнятины вкусом напоминали опилки. Джонатан с трудом проглотил их, запил остатками вина и поднялся из-за стола.
– Что ж, отправлюсь на поиски петли, – без улыбки произнес он в качестве извинения.
– Ха-ха! – Мать была к нему снисходительна.
Отец неопределенно улыбнулся. Судя по всему, он и не слышал сына.
Через три часа, вместо того чтобы увидеться с Аргоси в «Уайтсе», Джонатан стоял перед театром «Халф мун» в Ковент-Гардене.
Уж если он приговорен и от этого не отвертеться, тогда что ему терять?
