Текст книги "По ту сторону Ла-Манша"

Автор книги: Джулиан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Позже устроили пиршество для английских землекопов. Французская кавалерия несла дозор, пока зажаривались бычьи туши, и труженики пили вволю. Они сохранили благодушие, несмотря на опьянение, а затем принялись энергично отплясывать, вертя своих партнерш с той силой и ловкостью, какие ежедневно прилагали к своим тачкам. Адель перелетала от Йорки Тома к Дылде Нобби. А когда смерклось, они включили противотуманные сирены в честь торжественного дня, и внезапные завывания напугали робкие души. «Фаналь де Руан» подробно описала празднество и, хотя еще раз припомнила рухнувший у Барантена виадук, лестно отозвалась о гомерическом телосложении английских землекопов и, благожелательно спутывая две культуры, в последний раз приравняла их к строителям великих соборов.

Через десять лет после открытия железной дороги Руан – Гавр Томас Брасси был официально награжден за свои титанические труды во Франции. За протекшие годы он построил железные дороги Орлеан – Бордо, Амьен – Булонь, Руан – Дьеп, Нант – Кан, Кан – Шербур. Император Наполеон III пригласил его на обед в Тюильри. Подрядчик сидел вблизи императрицы и был особенно растроган добротой, с какой она большую часть времени обращалась к нему по-английски. В тот же вечер император французов церемонно наградил мистера Брасси крестом ордена Почетного Легиона. После вручения ему ордена подрядчик-иностранец ответил скромно:

– Миссис Брасси будет им очень довольна.

ЭКСПЕРИМЕНТ
Experiment. Перевод Инны Стам

Для этой истории у дяди Фредди было припасено несколько разных зачинов. Вот самый любимый: однажды дядя отправился в Париж по делам фирмы, производившей натуральный воск для натирки полов. По приезде зашел в бар выпить бокал белого вина. Стоявший рядом посетитель поинтересовался, чем он занимается, и дядя ответил:

– Cire réaliste.[24]24
  Натуральным воском. Автор обыгрывает небезупречный французский своего героя и каламбурное сходство его ответов со словом «сюрреалист».


[Закрыть]

Но мне доводилось слышать от него и совсем иную версию. Например, будто один богач взял дядю Фредди с собой в Париж штурманом на авторалли. Незнакомец в баре (между прочим, в этой версии мы уже оказываемся в отеле «Ритц») держался высокомерно, подчеркнуто любезно; дядя постарался не ударить лицом в грязь и, мобилизовав свой французский, на вопрос о цели поездки ответил:

– Je suis, sire, rallyiste.[25]25
  Я, сир, раллист (фр.).


[Закрыть]

В третьем же, наименее, по-моему, правдоподобном варианте – впрочем, повседневность частенько бывает нелепой, а нелепость может, напротив, оказаться вполне правдоподобной, – в бокале у дяди было белое вино «рейли» – из одной деревушки в долине Луары, всякий раз пояснял он, – букетом напоминавшее «сансер». Дядя впервые приехал в Париж, еще не освоился, однако уже пропустил несколько стаканчиков (теперь действие переместилось в petit zinc[26]26
  маленькое дешевое кафе (фр.).


[Закрыть] в quartier Latin[27]27
  Латинский квартал (фр.).


[Закрыть]), а потому, когда незнакомец (в этой версии не проявлявший никакого высокомерия) поинтересовался, что пьет сосед, дядя испугался, что забыл французское выражение, и со страха и отчаяния перевел родную английскую фразу дословно. Имея в виду оборот «пивком балуюсь», он объявил:

– Je suis sur Reuillys.[28]28
  Балуюсь «рейли»-с (искаж. фр.).


[Закрыть]

Как-то я упрекнул дядю в противоречивости его воспоминаний; в ответ он довольно усмехнулся.

– Подсознание – штука удивительная, верно? И до чего изобретательно…

Мало того что случайный сосед по стойке бара выступал в разных физических обличьях, он еще и представлялся по-разному: то Танги,[29]29
  Ив Танги (1900–1955) – французский художник-сюрреалист, с 1939 г. жил в США.


[Закрыть] то Превером,[30]30
  Жак Превер (1900–1977) – французский поэт и сценарист, в начале творческого пути был близок к сюрреалистам.


[Закрыть] то Дюамелем,[31]31
  Жорж Дюамель (1884–1966) – французский писатель.


[Закрыть] то Юником,[32]32
  Пьер Юник (1909–1945) – французский поэт, киносценарист и журналист; в юности примкнул к сюрреалистам, но в 1932 г. порвал с ними.


[Закрыть] а однажды даже самим Бретоном.[33]33
  Андре Бретон (1896–1966) – французский писатель, теоретик и один из основоположников сюрреализма.


[Закрыть] Зато нам доподлинно известно время этой неправдоподобной встречи: март 1928 года. Главное же – чего не отрицают даже самые осторожные комментаторы – состоит в том, что под не слишком загадочными инициалами «Т Ф.» скрывается (вернее, скрывался) мой дядя Фредди, который участвовал в Заседании 5 (а) Кружка сюрреалистов, посвященном знаменитым и отнюдь не платоническим диалогам о сексе. Полностью эти диалоги были опубликованы в приложении к «Recherches sur la sexualite»,[34]34
  «Исследования проблем сексуальности» (фр.).


[Закрыть] январь 1928 – август 1932 г. В примечаниях говорится, что дядю скорее всего представил собравшимся Пьер Юник и что «Т.Ф.», вопреки необъяснимым выкрутасам его подсознания годы спустя, на самом деле приехал в Париж отдохнуть.

Не стоит чересчур скептически относиться к ничем не заслуженному entrée[35]35
  вхождение (фр.).


[Закрыть] дяди в круг сюрреалистов. Изредка они действительно пускали на свои сборища посторонних: лишенного сана священника или активиста коммунистической партии. Вероятно, они решили, что рядовой двадцатидевятилетний англичанин, попавший к ним, по-видимому, в результате лингвистического недоразумения, им пригодится: расширит их научный кругозор. А дядя, объясняя, почему его допустили в этот круг, с удовольствием ссылался на известное французское изречение о том, что в душе каждого законника похоронен погибший в нем поэт. Я, как вы понимаете, чужд и юриспруденции, и поэзии (а мой дядя тем более). Да и насколько эта мудрость вернее ее зеркального варианта: в душе каждого поэта похоронен погибший в нем законник?

Дядя Фредди утверждал, что заседание с его участием проходило в квартире того самого господина, с которым он познакомился в баре; тогда список возможных мест встречи ограничивается пятью вариантами. Если верить дяде, членов кружка набралось человек двенадцать; а согласно «Recherches», всего девять. Хочу пояснить, что поскольку материалы Заседания 5 (а) были опубликованы только в 1990 году, а дядя мой умер в 1985-м, все несообразности в рассказе проистекали исключительно из свойственной автору непоследовательности. Кроме того, повесть о дяде Фредди и сюрреалистах предназначалась лишь для посиделок в комнате, которую он величал курительной: там известное вольнодумство считалось более уместным. Взяв со слушателей клятву до гроба держать язык за зубами vis-à-vis[36]36
  Здесь: в присутствии (фр.).


[Закрыть] тети Кейт, он принимался откровенно и подробно расписывать всю безнравственность того, что в 1928 году происходило в Париже. Иной раз он заявлял, что был глубоко потрясен, услышав от парижан за один вечер больше непристойностей, чем за три года армейской жизни во время последней войны. Но бывало, что рисовал себя этаким английским прожигателем жизни, повесой и щеголем, который не скупится на дельные советы и готов подсказать кое-какие изощренные приемчики этим французишкам, ибо, по мнению дяди, напряженная умственная деятельность явно затрудняла их естественные плотские реакции.

Опубликованные материалы, разумеется, не подтверждают ни одной из этих версий. Те, кто читал «Recherches», уже имеют представление об этой странной смеси из псевдонаучных изысканий и откровенно субъективных суждений. Дело в том, что каждый ведь толкует о сексе на свой лад, да и занимается им тоже, надо полагать, по-своему. Андре Бретон, вдохновитель всех этих сборищ, этакий Сократ местного пошиба, держится сурово, а временами просто отвратительно («Не люблю, когда меня ласкают. Терпеть не могу»). Остальные же – люди очень разные: добродушные и циничные, склонные к самоиронии и к хвастовству, безыскусные и язвительные. Разговор их, к счастью, исполнен юмора, порою, впрочем, непреднамеренного, вызванного, к примеру, страхом перед грядущим холодным судом потомков; но чаще намеренно шутливый тон их бесед порожден горестным пониманием нашей хрупкости и бренности. Так, на Заседании 3 Бретон допытывается у своих собеседников, позволяют ли они женщине трогать свой член, когда он не находится в состоянии эрекции. Марсель Нолль[37]37
  Марсель Нолль (годы жизни неизвестны) – французский писатель, в 1923–1929 гг. участник группы А. Бретона.


[Закрыть] отвечает, что очень этого не любит. Бенжамен Пере[38]38
  Бенжамен Пере (1899–1959) – французский писатель-сюрреалист.


[Закрыть] говорит, что в таких случаях чувствует себя приниженным. Да, соглашается Бретон, «приниженный» – именно то слово, которым можно было бы определить и его собственные ощущения. На что Луи Арагон[39]39
  Луи Арагон (1897–1982) – французский писатель, поэт; начинал как сюрреалист.


[Закрыть] возражает:

– Если бы женщина трогала мой член, только когда он стоит, вряд ли у нее часто бывал бы повод его потрогать.

Но я отвлекся от темы. Быть может, я просто тяну время – уж очень не хочется признавать, что участие дяди в Заседании 5 (а) по большей части откровенно разочаровывает. Вероятно, когда эти суровые исследователи предположили, что англичанин, случайно, из-за его языкового ляпсуса подобранный в баре, представит на их суд крайне важные показания, вся ученая компания руководствовалась ложно понимаемым демократизмом. «Т.Ф.» было задано множество стандартных вопросов: в каких условиях он предпочитает заниматься сексом? Как именно он утратил девственность? Может ли он определить, что женщина испытала оргазм, а если может, то по каким приметам? Со сколькими партнерами он вступал в половые сношения? Когда последний раз онанировал? Сколько раз подряд способен достичь оргазма? И далее в том же роде. Не стану пересказывать дядины ответы, поскольку они либо банальны, либо, подозреваю, не совсем правдивы. Вот Бретон в своей лаконичной манере спрашивает:

– Помимо влагалища, заднего прохода и рта, куда еще вам нравится извергать семя? Укажите в порядке предпочтения: 1) под мышку; 2) между грудями; 3) на живот.

И дядя Фредди отвечает (за точность не ручаюсь, поскольку приходится переводить его слова с французского):

– А если в ладошку чашечкой?

На вопрос, какую сексуальную позу он предпочитает, дядя признается, что любит лежать на спине, под сидящей на нем женщиной.

– А, – отзывается Бенжамен Пере, – так называемая «поза лентяя».

Далее дядю допрашивают о склонности англичан к половым извращениям; он старательно защищает репутацию соотечественников, как вдруг выясняется, что речь идет вовсе не о гомосексуализме, а скорее об анальном сексе между мужчинами и женщинами. Тут дядя встает в тупик.

– Мне такого делать не доводилось, – говорит он, – и от других тоже не слыхал.

– Но вы ведь об этом мечтаете? – спрашивает Бретон.

– И мысли такой отродясь не было, – упрямствует «Т.Ф.».

– А монахиню покрыть прямо в церкви мечтали? – задает Бретон следующий вопрос.

– Нет, никогда.

– А священника или монаха? – вопрошает Кено.[40]40
  Раймон Кено (1903–1976) – французский писатель.


[Закрыть]

– Тоже нет, – отвечает дядя.

Меня не удивляет, что материалы Заседания 5 (а) перенесены в приложения. Следователи и коллеги-исповедники задают вопросы будто во сне или чисто автоматически, а ненароком залученный на этот суд свидетель упорно твердит своё. Потом, уже поздним вечером, наступает минута, когда присутствие англичанина обретает некий смысл. Здесь, на мой взгляд, необходимо привести стенограмму заседания полностью.

Андре Бретон: Что вы думаете о любви?

«Т.Ф.»: Когда двое вступают в брак…

Андре Бретон: Нет-нет-нет! Слово «брак» антисюрреалистично.

Жан Бальдансперже:[41]41
  Фернан Бальдансперже (1871–1958) – французский литературовед.


[Закрыть] А как вы относитесь к половым сношениям с животными?

«Т.Ф.»: Что вы имеете в виду?

Жан Бальдансперже: Овец. Ослов.

«Т.Ф.»: В Илинге[42]42
  Западный пригород Лондона.


[Закрыть] ослов не густо. А вот дома у нас жил ручной кролик.

Жан Бальдансперже: Вы вступали в сношения с кроликом?

«Т.Ф.»: Нет.

Жан Бальдансперже: А мечтали о сношениях с кроликом?

«Т.Ф.»: Нет.

Андре Бретон: Не могу поверить, что ваша сексуальная жизнь настолько лишена фантазии и сюрреализма, как вы ее нам изображаете.

Жак Превер: Укажите основные различия в сношениях с англичанкой и с француженкой.

«Т.Ф.»: Да я только вчера приехал во Францию.

Жак Превер: Вы фригидны? Ну-ну, не обижайтесь. Я ведь шучу.

«Т.Ф.»: Давайте я вам расскажу, каким мечтаньям я по молодости предавался; может, мое сообщение вам и пригодится.

Жан Бальдансперже: Мечтанья были об ослах?

«Т.Ф.»: Нет. Но на нашей улице жили сестры-двойняшки.

Жан Бальдансперже: Вам хотелось вступить в половые сношения с обеими одновременно?

Раймон Кено: Сколько им было лет? Еще девочки?

Пьер Юник: Лесбиянки вас возбуждают? Вам нравится смотреть, как женщины ласкают друг друга?

Андре Бретон: Пожалуйста, господа, дайте высказаться нашему гостю. Мы, конечно, сюрреалисты, но это уже просто бедлам.

«Т.Ф.»: Я часто засматривался на этих двойняшек, с виду совершенно одинаковых, и думал: интересно, как далеко простирается их сходство.

Андре Бретон: То есть вас занимало, как, вступив в половые сношения с одной из них, вы могли бы удостовериться, что это она, а не ее сестра?

«Т.Ф.»: Вот именно. Особенно поначалу. А потом возник и другой вопрос. Что, если бы нашлось двое людей, вернее, две женщины, которые в своих…

Андре Бретон: В своих сексуальных проявлениях…

«Т.Ф.»:…В своих сексуальных проявлениях были бы в точности одинаковыми, но во всех других отношениях – совершенно разными?

Пьер Юник: Эротически идентичные, хотя в бытовом плане диспаратные индивиды.

Андре Бретон: Абсолютно точно. Чрезвычайно ценное сообщение.

Жак Превер: С француженкой, стало быть, вы еще не переспали?

«Т.Ф.»: Говорю вам, я только вчера приехал.

На этом документально подтвержденное участие дяди Фредди в Заседании 5 (а) заканчивается; члены группы вернулись к вопросам, обсуждавшимся на Заседании 3, – о различии между оргазмом и извержением семени, а также о связи между сновидениями и тягой к мастурбации. На эти темы, естественно, мой дядя мало что мог сообщить.

Когда я виделся с дядей в последний раз, я, разумеется, и думать не думал, что потом появятся документы, подтверждающие его байки. Мы встретились с ним в ноябре 1984 года. Тетя Кейт уже умерла, и я наезжал к «Т.Ф.» (как я теперь склонен мысленно его называть) все более из чувства долга. Племянники обыкновенно отдают предпочтение тетушкам. Тетя Кейт была женщина мечтательная и мягкая, окутанная, словно газовым шарфом, ореолом тайны. Дядя Фредди же был прям и самонадеян до неприличия; всегда казалось, что он ходит, как напыщенный индюк, сунув большие пальцы в карманы жилета, даже если жилета нет и в помине. В его манере держаться ощущался морально и физически некий вызов: он-то, мол, прекрасно понимает, что значит быть мужчиной, его поколению чудом удалось удержаться на тонкой грани между былым жестким подавлением всего и вся и последующей вольницей, и любое отклонение от этого beau idéal[43]43
  прекрасного идеала (фр.).


[Закрыть] весьма прискорбно, а то и просто порочно. Поэтому в обществе будущего «Т.Ф.» я всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Однажды он объявил, что считает святым долгом научить племянника разбираться в винах, но его педантизм и самоуверенный напор долго, до самого недавнего времени, отвращали меня от этой материи.

После смерти тети Кейт у нас вошло в обычай отмечать день рождения дяди Фредди в ресторане, где я угощал его обедом, а потом мы ехали к нему на Кромвель-роуд и напивались вдрызг. Последствия кутежа не имели для дяди большого значения, но мне-то предстояло принимать больных, и я всякий раз пытался наклюкаться поменьше, чем в предыдущем году. Попытки эти, признаться, ни разу не увенчались успехом: моя решимость год от года крепла, однако же и дядино занудство отнюдь не ослабевало. Жизненный опыт убедил меня, что для запойного пьянства есть немало достойных, хотя и не очень веских причин: чувство вины, страх, невзгоды, счастье; но существует и вполне весомый повод позволить себе упиться в стельку – это скука. Один неглупый алкоголик, мой давний знакомый, утверждал, что пьет он лишь потому, что тогда с ним происходят такие вещи, каких на трезвую голову ему вовек не видать. Я склонен был ему верить, хотя само по себе спиртное, на мой взгляд, не может быть причиной событий, оно только помогает не отчаиваться от того, что ни единое событие не нарушает однообразия жизни. От того, например, что в дни рождения дядя неизменно бывал особенно занудлив.

Падая в стакан с виски, кубики льда покрывались сетью трещин, пощелкивала, накаляясь, облицовка газового камина, дядя Фредди закуривал свою, как он выражался, ежегодную сигару, и разговор вновь сворачивал на тему, которую я теперь называю про себя «Заседание 5 (а)».

– Итак, дядя, напомни-ка мне, чем ты на самом деле занимался в Париже.

– Пытался свести концы с концами. Чем же еще обычно занимаются в молодости? – Мы уже почали вторую фляжку виски; понадобится еще и третья, прежде чем будет достигнута желанная стадия анестезии. – Таков уж от века удел мужчин, верно?

– И как, сходились?

– Кто сходился?

– Сходились концы-то?

– Такой молодой, и такие непристойности на уме, – с хмельной враждебностью вдруг ополчился на меня дядя.

– Яблочко от яблони, дядя Фредди.

Это я, конечно, сказал не всерьез.

– А я тебе когда-нибудь рассказывал?..

Всё, завелся с полоборота, если только это выражение не слишком утрирует его внутреннюю готовность и целеустремленность. На сей раз дядя снова выдал вариант, по которому он приехал в Париж в качестве штурмана и механика при некоем английском милорде.

– И какой марки была машина? Любопытно все-таки.

– «Панар», – небрежно бросил он.

В этой версии неизменно присутствовал «панар». Чтобы немного развлечься, я размышлял над вопросом: как следует трактовать дядину приверженность именно к этому элементу повествования? Придает ли она большую достоверность рассказу или, наоборот, подчеркивает его неправдоподобие?

– А где проходило ралли?

– По горам, по долам, мой мальчик. Где только не проходило. Из одного конца страны в другой.

– Чтобы свести наконец концы, да?

– Пойди прополощи рот после этаких слов.

– Яблочко от ябл…

– Стою, значит, я в баре…

Я ублажал дядю, задавая наводящие вопросы, и вот он уже добрался до неизменной кульминации своей истории; то был один из считанных эпизодов, полностью совпадавших с опубликованными потом материалами Заседания 5 (а).

– …этот малый мне и говорит: «А с француженкой ты уже пробовал?» «Дай же срок, – отвечаю, – я ведь только вчера с парохода!»

Тут я всегда, деланно хохотнув, подливал себе еще виски и ждал завершения эпопеи. Но в тот раз я почему-то уклонился от привычной развязки.

– Ну и как?

– Что как?

– Попробовал с француженкой?

Я нарушил правила, и в дядином ответе послышался упрек – так, во всяком случае, я воспринял его слова.

– Твоя тетя Кейт была чиста, как свежий снег, – икнув, заявил дядя Фредди. – Поверишь ли, несмотря на прошедшие после ее кончины годы, тоска моя по ней не убывает. Жду не дождусь, когда мы снова будем вместе, уже навеки.

– Держись, дядя Фредди, помереть всегда успеется. – А ведь я пользуюсь этим выражением крайне редко. И чуть было не ляпнул вдобавок: «Жив еще курилка!» – до того заразительна, прямо-таки прилипчива была дядина болтовня. Впрочем, я удержался и лишь повторил: – Так попробовал ты с француженкой или нет?

– Это целая история, мой мальчик, я ее не рассказывал ни единой живой душе.

Прояви я тут неподдельный интерес, наверняка вспугнул бы рассказчика, но я отупело предавался унылым раздумьям о том, что дядя мой не просто старый зануда, но еще и карикатура на старого зануду. Не хватало ему только пристегнуть к ноге деревяшку и, размахивая трубкой, начать выкаблучиваться возле камина в какой-нибудь древней пивнушке, на потеху таким же старым чудикам. «Это целая история, я ее не рассказывал ни единой живой душе». Так сейчас никто не говорит. Разве только мой дядя – он именно так и выразился.

– Они мне все устроили, понимаешь?

– Кто устроил?

– Да ребята эти, сюрреалисты. Мои новые приятели.

– Ты хочешь сказать, они нашли тебе работу?

– Я что-то не пойму: ты сегодня так поглупел или это твое обычное состояние? Женщину мне устроили. Вернее, двух.

Тут я навострил уши. Дяде я, разумеется, не поверил. А он, возможно, с досады, что его тысячу раз рассказанная история «Как я познакомился с сюрреалистами» уже почти не производит впечатления, пустился ее приукрашивать.

– Видишь ли, по зрелом размышлении я пришел к выводу, что такого рода встречи… Ребятам просто хотелось собраться и поболтать на непристойные темы, но признаться в этом они не могли, вот и объявили, что ставят какие-то там научные задачи. Но по части скабрезностей они оказались не ахти какими мастаками. Что-то им, я бы сказал, внутренне мешало. Одно слово – интеллектуалы. Нет жара в крови, одни идеи. Да за три года, что я был в армии…

Избавляю вас от этого традиционного отступления.

– …А потому я сразу понял, куда ветер дует, но ублажать их не стал. Знаешь, болтать на непристойные темы с компанией иностранцев – это ведь почти то же самое, что предавать родину. Непатриотично, правда?

– В жизни не пробовал, дядя.

– Ха! Да ты сегодня в ударе. «В жизни не пробовал». Точно как они, всё хотели вызнать, чего я в жизни не пробовал. Но ведь с такими типами беда: им говоришь, что тебя отродясь не тянуло делать то-то и то-то, так они не верят. А уж стоит сказать, что делать то-то и то-то ты не желаешь, и они немедленно делают вывод, что тебя прямо-таки подмывает заняться именно этим. Вот бестолочи, да?

– Не без того, наверное.

– Ну, я и счел своим долгом несколько облагородить характер обсуждений. Не смейся, я знаю, что говорю. Смотри, попадешь сам в компанию интеллектуалов, которые не закрывая рта талдычат о своем приборе, небось не так запоешь. Стало быть, я им говорю: «Задам-ка я вам задачку. Предположим, нашлись бы две девочки, которые занимаются любовью одинаково. Настолько, что если закрыть глаза, то одну от другой и не отличишь. Вот была бы штука!» А им, при всей их башковитости, такая головоломка на ум не приходила. Тут они, сказать по правде, чуть не передрались.

Ничего удивительного, подумал я. Обычно ведь такими вопросами не задаешься. Ни о себе самом (а нет ли на свете кого-нибудь еще, кто трахается в точности как я?), ни о других. В том, что касается секса, нас занимают различия, а не схожесть. Он/она был/а хорош/а или не слишком хорош а, замечателен замечательна, скучноват/а, неестествен/на и тому подобное; но вряд ли мы когда-нибудь мысленно отмечаем: ага, в постели она очень напоминает ту особу, с которой мы занимались тем же самым пару лет назад. Собственно, если закрыть глаза… Такие мысли нам, как правило, в голову не приходят. Отчасти, полагаю, из этических соображений, из желания оберечь чужую индивидуальность. А еще, может быть, из страха: как ты о них, так же точно и они ведь о тебе начнут думать.

– Тогда мои новые приятели мне все и устроили.

– ?..

– Пожелали отблагодарить меня за ценный вклад в их изыскания. Поскольку я-де им изрядно помог. Тот щеголь, с которым я в баре познакомился, сказал, что будет держать со мной связь.

– Дядя, но ведь вот-вот должны были начаться автогонки? – не удержался от шпильки я.

– На следующий день он явился и сообщил, что вся компания делает мне, как он выразился, сюрреалистический подарок. Придя в большое волнение от того, что я еще не познакомился поближе с прелестями француженок, они решили восполнить это упущение.

– Редкостная щедрость, – сказал я, а про себя подумал: редкостная причуда.

– Назавтра, с трех часов пополудни, они сняли мне номер в гостинице возле церкви Сен-Сюльпис,[44]44
  Католическая церковь в юго-западной части Парижа.


[Закрыть] сообщил мне гость. И добавил, что сам он тоже туда придет. Это меня немножко удивило, но с другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят и все такое прочее. «Вам-то зачем приходить? – удивился я. – Меня ведь за ручку водить не надо». Тогда он раскрыл мне условия: они, мол, хотят, чтобы я принял участие в эксперименте. Компания желает выяснить, отличаются ли сношения с француженкой от сношений с англичанкой. Я спросил, почему для этого исследования им понадобился я. А потому, последовал ответ, что, по их предположениям, мои реакции будут более непосредственными. Под этим, видимо, надо было понимать, что в отличие от них я не стану сидеть сложа руки и предаваться размышлениям.

«Давайте-ка начистоту, – говорю я гостю. – Вы хотите, чтобы я часика два провел с француженкой, а на следующий день пришел к вам и доложил свои впечатления?» – «Нет, – отвечает Щеголь, – не на следующий день, а через день. На следующий день мы заказали вам в тот же номер другую девочку». – «Щедро, – говорю я, – две француженки по цене одной». – «Не совсем так, – замечает он, – одна из девочек – англичанка. И вам надо отгадать, кто из них кто». – «Ну, это я сразу отгадаю, как только скажу „бонжур“ да взгляну на них». – «Именно поэтому, – говорит он, – вам не разрешается ни говорить „бонжур“, ни смотреть на них. К вашему приходу я уже буду в номере: первым долгом завяжу вам глаза, а потом сам впущу девочку. Повязку с глаз можно будет снять, только когда девица, уходя, хлопнет дверью. Как вам наше предложение?»

Как мне их предложение? Да я просто обалдел. Ведь едва я успел подумать «дареному коню в зубы не смотрят», и оказалось, что аж двум дареным лошадкам нельзя будет смотреть в зубы или еще куда-нибудь. Как мне их предложение? Положа руку на сердце, чувство у меня было такое, будто разом сошлись целых два Рождества. С одной стороны, вся эта петрушка с завязыванием глаз меня не слишком волновала; но с другой, если честно, – волновала, да еще как.

До чего же старики любят приврать насчет своих похождений в оны годы – даже жалость берет. Ведь слепому ясно, что это сплошные выдумки. Париж, молодость, девица, две девицы, снятый на два дня номер в гостинице, и все это устроено и оплачено неизвестно кем? Расскажи это своей бабушке, дядя. Двадцать минут в hôtel de passe,[45]45
  дом свиданий (фр.).


[Закрыть] где вместо полотенца жесткая тряпица, а потом – морока с подцепленным триппером; вот это было бы правдоподобнее. И зачем старикам утешаться такими побасенками? Экую избитую околесицу смакуют они в одиночестве! Ладно, дядя, полный вперед с твоей скромной порнушкой. Про штурмана и авторалли мы уж напоминать не станем.

– Идет, говорю, согласен. И на следующий день отправился после полудня в гостиницу позади церкви Сен-Сюльпис. Хлынул ливень, пришлось от метро бежать бегом, и явился я туда весь в мыле.

Уже неплохо, а то я опасался услышать про ясный весенний денек, про аккордеонистов, под чьи серенады он шел через Люксембургский сад.

– Отыскал я номер, Щеголь был уже там, помог мне снять шляпу и пальто. Но, как ты догадываешься, я не собирался раздеваться догола перед моим радушным хозяином. «Не беспокойтесь, – сказал он, – она все сделает сама». Он лишь усадил меня на кровать, завязал мне глаза шарфом на двойной узел, взял с меня честное английское слово не подглядывать и вышел из комнаты. Минуты две спустя я услыхал скрип отворяемой двери.

Отставив стакан с виски, дядя откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, чтобы яснее припомнить то, чего он, безусловно, видеть не мог. Я решил проявить снисходительность и не стал прерывать затянувшееся молчание. Наконец он произнес:

– А потом настал второй день. Все повторилось снова. И снова лил дождь.

Газовый камин шумно ахнул, забормотали, грассируя, кубики льда в моем стакане, словно пытались что-то подсказать. Но дядя Фредди вроде бы раздумал продолжать свою повесть. Может быть, он и впрямь ее завершил? Дудки, дядюшка, подумал я. Это смахивает, если так можно выразиться, на вербальное разжигание сексуальных аппетитов.

– Ну и как?..

– Как? – тихо отозвался дядя. – Вот так.

С минуту-другую мы сидели молча, наконец я не выдержал:

– И в чем же все-таки было различие?

Не меняя позы и не открывая глаз, дядя Фредди издал звук, походивший одновременно на вздох и на всхлип.

– Француженка слизывала с моего лица капли дождя, – в конце концов вымолвил он и открыл глаза; в них стояли слезы.

Ни с того ни с сего я растрогался. Француженка слизывала с моего лица капли дождя. И дядя – то ли ловкий врун, то ли сентиментальный мемуарист – был щедро вознагражден: я не мог скрыть зависти.

– Значит, ты все-таки догадался…

– Догадался о чем? – рассеянно переспросил он, предаваясь пикантным воспоминаниям.

– Которая из них англичанка и которая француженка.

– А, ну да, еще бы, конечно, догадался.

– Как же?

– А по-твоему – как?

– По запаху чеснока?

Дядя довольно хмыкнул.

– Нет. По правде сказать, они обе надушились. И очень сильно. Но, разумеется, разными духами.

– Значит… штуки они проделывали с тобой не одни и те же? Или закавыка в том, каким манером они их проделывали?

– А вот это коммерческая тайна.

На дядином лице вновь появилось самодовольное выражение.

– Да будет тебе, дядя Фредди.

– Я всегда придерживался правила: ни с кем о своих дамах не судачить.

– Помилуй, ты же их в глаза не видел. Тебе их поставили по договору. Никакими «твоими дамами» они вовсе не были.

– Для меня – были. Причем обе. Такое у меня сложилось ощущение. Соответственно я к ним с тех пор и отношусь.

Я чуть не лопнул с досады, не в последнюю очередь потому, что невольно сам выказал доверие к дядиным выдумкам. Но какой смысл, спрашивается, сочинив целую историю, изымать из нее самое главное?

– Уж мне-то ты можешь сказать, дядя, им же ведь сказал.

– Им?

– Той компании. Небось на следующий день представил им полный отчет.

– Н-да, разумеется, слово англичанина – закон, кроме разве тех случаев, когда его нарушают. Ты уже большой мальчик и сам должен это понимать. К тому же… отчасти и в первый раз, а особенно во второй мне, признаться, чудилось, что за мной наблюдают.

– Кто-то сидел в платяном шкафу?

– Где и как – понятия не имею. Но чувство такое было. И оттого казалось, будто я вляпался в какую-то дрянь. Опять же, я давно взял себе за правило: о своих дамах не судачить. Поэтому на следующий день я сел в поезд, потом на пароход – и домой.

Естественно, напрочь забыв об авторалли, подумал я, и о блестящих перспективах в деле распространения натурального воска для натирки полов или еще чего-нибудь в том же роде.

– И это был самый умный шаг в моей жизни, – продолжал дядя. – Ведь там я и познакомился с твоей тетей Кейт. На пути домой.

– Я об этом не знал.

– Откуда ж тебе об этом знать? Через месяц мы обручились, через три поженились.

Что и говорить, напряженная тогда выдалась весна.

– А как она отнеслась к твоему приключению?

На дядином лице снова появилась отчужденность.

– Твоя тетя Кейт была чиста, как свежий снег. Мне и в голову не пришло это обсуждать… как не пришло бы в голову прилюдно ковыряться в зубах.

– И ты ей так ничего и не рассказал?

– Ни словечка. И потом, поставь себя на ее место. Вот знакомится она с симпатичным парнем, он ей в общем-то по сердцу, она спрашивает, чем он занимался в Париже, и он сообщает, что каждый Божий день брал на часок девицу-другую под честное слово, что потом пойдет и выложит кому-то все непристойные подробности. Навряд ли он после этого был бы ей мил, правда?

Сколько я мог заметить, тетя Кейт и дядя Фредди преданно любили друг друга. Когда она умерла, он неподдельно горевал, хотя иногда, после возлияний, в его чрезмерной скорби ощущался налет театральности. Дядя пережил жену на шесть лет, но я относил это лишь за счет мощной жизненной инерции. Через два месяца после нашей вечеринки в его последний день рождения эта инерция иссякла. На похоронах, как водится, было немноголюдно и тягостно; венок от сюрреалистов с непристойными намеками, возможно, пришелся бы кстати.

Пять лет спустя вышли «Recherches sur la sexualité», частично подтвердив дядину повесть. Мое любопытство, смешанное с досадой от невозможности его удовлетворить, разгорелось вновь; я, как дурак, снова ломал голову над прежними вопросами. Меня бесило, что, выдавив из себя тогда одну-единственную фразу «француженка слизывала с моего лица капли дождя», дядя так и не раскололся.