Текст книги "По ту сторону Ла-Манша"

Автор книги: Джулиан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Они ломались, как сухари. Из пореза на ее большом пальце закапала кровь.

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ УЗЕЛ
Jynction. Перевод И. Гуровой

Воскресенье использовалось для стрижки волос и мытья собак. Приехавшая из Руана французская компания была сначала разочарована. Мадам Жюли наслушалась историй про цыган, banditti,[15]15
  бандиты (ит.).


[Закрыть] израильтян и саранче, пожирающей страну. И перед поездкой осведомилась у мужа, не следует ли им взять с собой что-либо для защиты. Но доктор Ашиль предпочел положиться и как на проводника, и как на защитника на своего студента-медика Шарля-Андре, крепкого застенчивого юношу, родившегося на огромной меловой равнине за Барантеном. Однако временный поселок встретил их тишиной. И тишина эта не была, как они сначала заподозрили, следствием пьяного оцепенения – рабочим предстояло получить плату только в конце месяца, и только тогда они будут затевать кулачные бои с кем ни попадя, транжирить заработанные деньги по cabarets[16]16
  кабаре (фр.).


[Закрыть] и низкопробным кабакам, поглощая французский коньяк, будто английское пиво, напиваясь, а затем усердно поддерживая себя в этом состоянии, так что к тому времени, когда всех удавалось привести в чувство, рабочие лошади в выемке успевали насладиться полным отдыхом трое суток. И французскую компанию встретила безмятежность упорядоченного отдыха. Десятник в алом плюшевом жилете и в панталонах из плиса брился у бродячего цирюльника-француза, любезно перекладывая короткую курительную трубку из одного угла рта в другой, чтобы облегчить процесс бритья. Неподалеку землекоп намыливал своего ларчера, а пес скулил от такого унижения и словно изготавливался куснуть хозяина, получая в ответ оплеуху открытой ладонью. Возле приземистой сложенной из нарезанного дерна лачуги стояла старая ведьма перед котлом, в мутных бурлящих водах которого таинственно тонул десяток веревок. На сухом конце каждой висел большой бурый ярлык. От одного из своих однокурсников Шарль-Андре слышал, будто английский землекоп съедает в обычный день до пяти килограммов мяса, но проверить эту гипотезу они не смогли, так как ведьма не одобрила их приближения и загремела уполовником о котел, словно отгоняя демонов.

Йорки Том гордился, что он – человек Брасси. Кое-кто из них работал у него с самого начала – вот как Бристольский Джо, и Тентон Панч, и Еж, и Пятнистый Билл, и Дылда Нобби. Работали у него со времени Честер – Кру, Лондон – Саутгемптон, а то и Большого Узла. Если землекоп заболевал, мистер Брасси содержал его, пока он не поправлялся; если кто-то умирал, он обеспечивал его семью. Йорки Том навидался всяких смертей: мужчины, раздавленные обрушившимися камнями, подрывники, отправившиеся на Небеса из-за неразумного применения пороха, мальчишки, перерезанные пополам колесами повозок с землей. Когда Слен Без Трех Пальцев потерял остальные семь и обе руки по локоть вдобавок, мистер Брасси заплатил ему сорок фунтов и заплатил бы все шестьдесят, если бы Без Трех Пальцев не был тогда пьян и не высвободил бы тормоза толчком плеча. Мистер Брасси был мягок в обхождении, но тверд в решениях. Он платил хорошо за хорошую работу; он понимал, что плохо оплачиваемые люди не торопятся и работают хуже; кроме того, он умел распознавать слабости и не заводил кредитных лавочек и не позволял странствующим торговцам пивом продавать свой товар его рабочим.

Мистер Брасси помогал им всю ту чертову зиму три года назад. Голодающие землекопы заполонили бульвары Руана, работы на линии из Парижа остановились, и никаких предложений из Англии. Благотворительность и бесплатный суп помогли им продержаться. Холод был такой, что вся дичь затаилась. Ларчер Пятнистого Билла за всю зиму почти ни единого зайца не поднял. Тогда-то молодой мистер Брасси, сын подрядчика, и приехал посмотреть работы, а увидел только голодающих землекопов. Его отец убедительно и часто высказывал мнение, что филантропия не заменит полномерной работы.

И они работали полной мерой с весны 1841 года, когда повели 82 мили от Парижа до Руана. Пяти тысяч английских рабочих, привезенных мистером Брасси и мистером Маккензи, оказалось мало, и подрядчикам пришлось нанять вторую армию из континентальных – еще пять тысяч французов, бельгийцев, пьемонтцев, поляков, голландцев, испанцев. Йорки Том помогал обучать их. Научил есть говядину, научил тому, что от них ожидалось. Самый лучший способ придумал Радужная Крыса: выстраивал их, указывал, какая предстоит работа, топал ногами и вопил D-n![17]17
  Damn! – часть английского ругательства God damn (прокляни Бог), в то время непечатного. Во французском произношении сливается в «годдон». – Примеч. пер.


[Закрыть]

А теперь его рассматривает мусью Лягух со своей мадам и мальчишкой, который плетется сзади, зыркая глазами по сторонам. Пусть пялятся. Пусть посмотрят, как бережно водит своей бритвой мусью Брадобрей: все знают, что произошло, когда из-за неуклюжести Панч Свиной Хвост был порезан до крови. А теперь они шушукаются о его жилете и штанах, будто пялятся на зверюгу в зоологическом саду. Может, зарычать, зубы оскалить, ногами затопать и заорать D-n!

Кюре деревни Павийи был истов в вере, бдел над своей паствой и втайне был разочарован светской терпимостью своего епископа. Кюре был на десять лет моложе столетия и еще только учился в семинарии во время еретических и богохульственных событий в Менилмонтане; позднее процесс 1832 года и разгром секты принес ему радостное облегчение. Хотя его нынешние прихожане совершенно не разбирались в сложностях сен-симонизма – даже зазнайка мадемуазель Делиль, которая однажды получила письмо от мадам Санд, – священник считал полезным упоминать в проповедях Nouveau Christianisme[18]18
  Новое Христианство (фр.).


[Закрыть] и дьявольские поползновения приспешников Анфантена. Они служили ему источником назидательных и устрашающих примеров вездесущности зла. Он не принадлежал к тем, кто в своих наблюдениях мира путает невежество с чистотой духа. Он знал, что соблазны рассеяны по земле для укрепления истинной веры. Но он также знал, что некоторые перед лицом соблазна подвергнут свою душу опасности и соблазнятся; и в часы уединения он изнывал в муках сострадания к этим грешникам, как нынешним, так и будущим.

Когда железная дорога Руан – Гавр начала выгрызать свой северо-западный изгиб от Лe-Ульма в сторону Барантена, когда насыпи все больше приближались, когда живность начала пропадать, когда войско дьявола надвинулось, кюре деревни Павийи встревожился.

Газета «Фаналь де Руан», любившая представлять современные события в исторической перспективе, умудренно указала, что не впервые les Rosbifs[19]19
  ростбифы (фр.), здесь: прозвище англичан.


[Закрыть] облегчали развитие национальной транспортной системы: первая дорога между Лионом и Клермон-Ферраном была проложена британскими пленниками при императоре Клавдии в 45–46 годах. Газета затем предложила сравнение между 1418 годом, когда город много месяцев героически выдерживал штурмы английского короля Генриха V и его свирепых годдонов, и 1842 годом, когда он без сопротивления сдался могучему войску мистера Томаса Брасси, воины которого были вооружены кирками и лопатами вместо легендарных длинных луков. И наконец, сообщила «Фаналь», воздерживаясь от собственного суждения по данному вопросу, некоторые специалисты сравнивают постройку европейских железных дорог с возведением великих средневековых соборов. Английские инженеры и подрядчики, согласно этим авторам, напоминают странствующие компании итальянских умельцев, под началом которых местные строители воздвигли свои собственные великолепные приношения Богу.

– Этот субъект, – сказал Шарль-Андре, когда они удалились на достаточное расстояние от английского десятника, – способен перелопатить за один день двадцать тонн земли. Поднимать на высоту собственной головы и ссыпать в повозку. Двадцать тонн!

– Действительно чудовище! – отозвалась мадам Жюли. Она покачала прелестной головкой, и студент любовался тем, как ее локоны трепещут, будто хрустальные подвески люстры, колеблемые сквозняком.

Доктор Ашиль, высокий длинноносый мужчина с глянцевитой пружинистой бородой начала пожилого возраста, снисходительно укоротил фантазии своей супруги:

– В таком случае посмотри на пышные дворцы этого Минотавра и его товарищей. – Он указал на ряды убогих первобытных пещерок, пробуравивших склон холма. Немногим превосходили их сложенные из дерна лачужки, длинные бараки и кое-как сколоченные хибарки, мимо которых они проходили. Из одного такого жилища доносились перебранивающиеся голоса, среди них женский.

– Насколько мне известно, их брачный ритуал весьма живописен, – сказал Шарль-Андре. – Счастливая пара торжественно перепрыгивает через метлу. И все. С этой минуты они считаются состоящими в браке.

– Легко заключается, – сказала мадам Жюли.

– И еще легче расторгается, – подхватил студент. Он был рад щегольнуть искушенностью и жаждал угодить супруге доктора, но опасался ее шокировать. – Как я узнал… говорят, они продают своих женщин, когда те им надоедают. Продают их… часто… как кажется… за галлон пива.

– Галлон АНГЛИЙСКОГО пива? – переспросил доктор, и его шутливый тон успокоил студента. – Цена поистине чересчур низкая. – Супруга кокетливо шлепнула его по локтю. – Вас, моя дорогая, я продал бы не меньше, чем за фургон наилучшего бордо, – продолжал он и получил еще один шлепок к своему удовольствию. Шарль-Андре позавидовал этим интимностям.

Прокладывая 82 мили железной дороги Париж – Руан, мистер Джозеф Локк, главный инженер, всего лишь следовал пологому руслу реки Сены между этими городами. Но продолжение этой линии до Гавра, где она стыковалась бы с пароходным сообщением через Ла-Манш и таким образом с железной дорогой Лондон – Саутгемптон, завершив кратчайший путь из Парижа в Лондон, поставило его перед куда более сложными инженерными задачами. Сложности эти отразились в сметной цене: 15 700 фунтов стерлингов за милю Париж – Руан и 23 000 фунтов стерлингов за милю Руан – Гавр. Кроме того, французское правительство настояло на исследовании предполагаемых градиентов дороги. Мистер Локк первоначально предложил максимум 1 на 110. Некоторые французские специалисты предпочли бы 1 на 200 в целях безопасности – изменение, которое потребовало бы либо заметного удлинения дороги, либо много дополнительных земляных работ с выемками и насыпями. В конце концов стороны сошлись на компромиссном градиенте – 1 на 125.

Мистер Брасси вновь водворился в Руане, на этот раз с супругой Марией, которая бегло говорила на французском языке и могла служить переводчицей в переговорах с чиновниками французских министерств. Они нанесли визит консулу и показались в англиканской церкви Всех Святых на Ile[20]20
  Остров (фр.).


[Закрыть] Ла-Круа. Они осведомились об адресе библиотеки, предоставляющей английские книги, но ни единой еще учреждено не было. В часы досуга миссис Брасси посещала великие творения готического зодчества в городе: Сен-Уан с его величественным трифориумом и сверкающим окном-розеткой; Сен-Маклу с его резными дверями и гротескным Страшным Судом; и Собор Богоматери, где причетник при всем параде (шляпа с пером, шпага и посох) навязал ей свои услуги. Он обратил ее внимание на окружность амбуазского колокола, на место упокоения Пьера де Бризе, на изображение Дианы Пуатье, на поврежденную статую с могилы Ричарда Львиное Сердце. Он указал на Окно Химер и рассказал легенду Tour de Beurre,[21]21
  Букв.: Масляная башня (фр.).


[Закрыть] построенной в семнадцатом веке на деньги, полученные за индульгенции, позволявшие есть сливочное масло в Великий Пост.

Рабочие мистера Брасси начали прокладку от руанского вокзала железной дороги Париж – Руан, затем по новому мосту, потом пологой дугой на север через холмы и долины города. Они построили туннель Сент-Катрин длиной в 1600 метров, воздвигли виадук Дарнеталь, прокопали туннели Бовуазен, Сен-Мор и Мон-Рибуде. Они пересекли реку Кайи к югу от Малонея. Впереди поджидала река Остреберт, через которую у Барантена предстояло построить изящный виадук. Миссис Брасси рассказала мужу легенду Тур де Бер и поинтересовалась, что, собственно, можно было бы воздвигнуть в их собственное время на доход от индульгенций.

«Приготовьте путь Господу, прямые сделайте в степи стези Богу нашему. Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими».

Собравшиеся жители деревни Павийи ожидали, что последует призыв к усердным рукам выровнять ухабистую дорогу, которая вела от церкви к кладбищу. Однако между вступительной цитатой из Книги Пророка Исаии и последующими наставлениями кюре прямой связи не обнаружилось. Он принялся предостерегать своих пасомых – и отнюдь не впервые – против губительных опасностей, заложенных в доктрине, которая хоть как-то была известна весьма малому их числу, а соблазнить могла бы куда меньшее. Фермер, владевший землей в Лe-Пюсель, нетерпеливо ерзал, раздраженный чересчур образованным стилем кюре. На задней скамье Адель, которую на этой неделе ее хозяйка загоняла больше обычного, зевала во весь рот.

Кюре объяснил, каким образом эти ереси, столь противные христианской доктрине, прятались под личиной словно бы разумного и прельстительного толкования Истинной Веры – таковы уловки Диавола. Граф Сен-Симон среди многого другого, например, утверждал, будто общество обязано стремиться к улучшению нравственного и физического состояния беднейшего класса. Подобная мысль не оттолкнет тех, кто знаком с заветами Нагорной Проповеди. Однако что при ближайшем рассмотрении предлагал еретик? Да чтобы управление христианским обществом было предано в руки ученых и фабрикантов! Чтобы духовное руководство миром было отнято у Святейшего Отца в Риме и отдано изготовителям машин!

И как далее повели себя последователи этого лжепророка, когда они сбились в гнусную коммуну для осуществления мерзких принципов своего покойного вожака? Они публично провозгласили обобществление имущества, уничтожение права наследования и равноправие женщин. Вместе взятое это означало лишь, что лица обоего пола, не вступая в брак, жили совместно, как скотские многоженцы на Востоке; и, провозглашая равенство женщины и мужчины, они бесстыдно практиковали свальный грех. Кюре деревни Павийи избавил своих слушателей от описания теории оправдания плоти, ибо и без разбирательства знал, что она богохульна, а взамен предостерег их от опасностей, которыми чревата необычная и эксцентричная одежда. Так в коммунистической менилмонтанской общине все носили белые панталоны как символ любви, красные жилеты как символ труда и синюю блузу как символ веры. Последнее одеяние кроилось так, что застегивалось на спине – особенность, которой полигамисты утверждали свое братство, так как никто не мог одеться без помощи другого. Тут кюре сделал паузу священного умолчания, и во время нее некоторые прихожане догадались, что именно он не решился сказать вслух: полигамисты, кроме того, не могли и раздеться без посторонней помощи.

Адель на задней скамье, теперь само внимание, созерцала пуговицы сутаны священнослужителя, словно созерцала саму добродетель, и одновременно вспоминала алый плюшевый жилет, который впервые увидела лишь несколько дней назад. Кюре возвестил о своем намерении вернуться к этой теме в следующее воскресенье и начал благословлять.

Французская компания продолжала прогулку до выемки. Памятуя о заведомом безбожии английских землекопов, они живо надеялись увидеть хотя бы нескольких рабочих, кощунственно трудящихся в день субботний. Но выемку окутывал полный покой. Рассеченная земля мирно являла взору толстые слои белого мела, желтого гравия и оранжевой глины. Доктора Ашиля восхитила аккуратность, с какой эти грубые мужланы рассекли кожу планеты.

Дощатые настилы для тачек внутри меловой выемки были безлюдны. Шарль-Андре, успевший стать знатоком-любителем земляных работ, принялся описывать их способ работы: настилы, уложенные на крутом склоне, столб вверху, блок на столбе, лошадь припряжена к канату, чтобы помогать землекопу вкатывать нагруженную тачку вверх по настилу. Шарль-Андре своими глазами видел, какие тяжести поднимались таким образом; кроме того, он видел жидкую грязь, сползающую по настилам, запаниковавшую лошадь, у которой подгибались ноги, и землекопа, метнувшегося в сторону, чтобы его не раздавила собственная тачка. Только силачи из силачей, гиганты предприимчивости обладают упорством и дерзостью, необходимыми для подобного труда.

– Пять кило говядины, – заметил доктор Ашиль.

– Тем не менее, – сказала мадам Жюли, обдумывая немалые опасности такого трудового процесса, – казалось бы, не правда ли, что при некотором хитроумии можно изобрести машину, которая вывозила бы землю наверх?

– Насколько мне известно, ее изобрели. Движущаяся платформа. Землекопы усмотрели в ней угрозу своим заработкам и уничтожили ее.

– Рад, что они не святые, – объявил Ашиль.

Когда они направились назад к насыпи, то услышали слова как будто не их родного языка, но и не иностранные. Двое мужчин чинили лопату, ручка которой разболталась. Более дюжим, объяснявшим, был английский десятник, владельцем лопаты – французский крестьянин. Их диалект, а вернее, lingua franca[22]22
  Здесь: смесь языков (лат.).


[Закрыть] был частично английским, частично французским, а в остальном представлял собой olla podrida[23]23
  испанское кушанье из рубленого мяса, капусты и еще всякой всячины (исп.).


[Закрыть] из других языков. Даже знакомые слушателям слова корежились, а грамматика беспощадно калечилась. Тем не менее двое с лопатой в совершенстве владели макароническим стилем и прекрасно понимали друг друга.

– Вот так мы будем разговаривать в будущем, – с внезапным апломбом провозгласил студент, – и конец недоразумениям, нации наладят свои отношения, как эти двое наладили лопату.

– Конец поэзии, – сказала мадам Жюли со вздохом.

– Но конец и войнам, – парировал Шарль-Андре.

– Вздор! – возразил доктор Ашаль. – Просто иная поэзия. Иные войны.

Кюре деревни Павийи вернулся к главе XI Книги Пророка Исаии. Адель взирала на добродетельные пуговицы священника, но он более не коснулся истолкования одежды. Вместо этого он принялся разъяснять, как суд над полигамистами Менилмонтана за действия, противные социальному закону и порядку, отрубил одну голову гидры, и как на ее месте выросли новые, и то, чего еретическая секта достичь не сумела, теперь осуществляется с помощью инженерии. Известно, что многие члены разгромленной секты теперь действуют в личинах ученых и инженеров, расползаясь наподобие лишая по телу Франции. Некоторые из их числа ратуют за прорытие канала через Суэцкий перешеек. А еврей Перейре открыто провозгласил Железную Дорогу орудием цивилизации. Проводятся кощунственные сравнения со святыми искусниками, которые воздвигли великие соборы. Кюре указал, что правдивей была бы аналогия с языческими строителями пирамид в Древнем Египте. Английские инженеры и их безбожники-землекопы явились сюда сооружать новые глупые причуды нынешнего века и вновь демонстрировать суетное тщеславие Человека, его поклонение ложным богам.

Нет, он вовсе не подразумевает, что подобное строительство само по себе противно христианской вере, но если долы будут наполняться, а горы и холмы понижаться, если кривизна будет выпрямляться, а неровные пути будут делаться гладкими, как было при пересечении реки Кайи под Малонеем и будет с предполагаемым виадуком в Барантене, то подобные деяния должны вершиться, дабы, как учит Исаия, приготовить путь Господу, сделать в степи стези Богу нашему. Если же цель Человека не вдохновляется более великой целью Божьего Промысла, то Человек остается скотом, и величайшие его труды не более, чем грех Гордыни.

На задней скамье Адель задремала. Фермер, владевший землей в Ле-Пюсель, получивший хорошую прибыль от уступки части ее под железную дорогу Руан – Гавр, а также сделавший солидный взнос в Епархиальный фонд вспомоществования вдовам и сиротам, отправил епископу письменную жалобу на склонность молодого священника к теоретическим инвективам. Приходу требуются прямые нравственные наставления, касающиеся местных дел и забот. Епископ сделал надлежащее увещевание кюре деревни Павийи, одновременно похвалив себя за проницательность, с какой он отправил молодого человека на безопасное расстояние от города. Пусть растратит свой огонь и гнев среди простых душ, где они никакого вреда не принесут. Церкви нужна вера, а не идеи.

Французская компания, возвращаясь, поравнялась с первыми лачугами рабочего поселка.

– Итак, на нас не напали бандитти? – заметил Ашиль.

– Пока еще нет, – ответила его жена.

– И нас не ограбили цыгане?

– Нет.

– Не пожрали полчища саранчи?

– Не совсем.

– И мы не видели, как бичуют рабов, строящих пирамиды?

Она шаловливо шлепнула его по локтю, и он улыбнулся.

Землекоп, мывший ларчера, ушел.

– Этих собак натаскивают на нашу дичь, – пожаловался Шарль-Андре. – Говорят, два таких пса заваливают взрослую овцу.

Однако нарушить приятное расположение духа доктора Ашиля оказалось невозможным.

– В нашей стране кроликов хватает с избытком. И я готов променять несколько кроликов на железную дорогу.

Йорки Том сидел на том же жестком низеньком стуле и грел на солнце свежевыбритый подбородок. Короткая трубочка, зажатая в уголке рта, торчала почти вертикально, а его глаза казались зажмуренными. Французская компания вновь осторожно, но внимательно рассмотрела этого свирепого поглотителя мяса, этого плотоядного падальщика. Десятник ни в чем не перенял французской манеры одеваться. На нем был бархатный с короткими прямыми фалдами сюртук, алый плюшевый жилет в узорах черных крапинок, плисовые панталоны, стянутые кожаным ремнем на талии и еще ремнями у колен, ниже которых выпуклые икры скрывались в паре толстых сапог. Рядом с ним на табурете лежала белая фетровая шляпа с загнутыми кверху полями. Он выглядел экзотичным, но крепко сбитым, странным, но разумным животным. И он не имел ничего против того, что его рассматривают: веки он приподнял на четверть, чтобы приглядывать за шляпой, а потому видел и разинувших рты пожирателей лягушек.

И они вежливо держались на расстоянии. Он провел во Франции большую часть пяти лет, и на протяжении этого срока в него тыкали пальцами, его щупали, ели глазами; в него плевали; на него натравливали собак, а местные буяны опрометчиво изъявляли желание помериться с ним силами. И напротив, ему рукоплескали, его целовали, обнимали, угощали и потчевали. В разных местах тамошние французишки считали строительство железной дороги даровым развлечением, и английские землекопы иногда любили показать, до чего неимоверно они способны трудиться. Рыжий Билли, который на пару лет, пока строилась дорога Париж – Руан, взял в жены француженку, переводил на человеческий язык все их ахи и охи, которые Йорки и его ребятам нравилось вызывать. Они ведь были королями своего труда и знали это. Требовался год, чтобы закалить здорового английского батрака в землекопы, и куда труднее было такое преображение для поджарого фитюльки-француза, который ел только хлеб да овощи и фрукты, которому требовались постоянные передышки и запас платков, чтобы утирать потный лоб.

Тут внимание французской компании отвлекли препирательства возле соседней лачужки. Старая ведьма вытягивала одну из веревок, тонущих в жиже и топи ее котла. Возле нее порыкивал бородатый великан, подозрительно вглядываясь в иероглиф на сухом конце каната. Из жижи выпрыгнул кусок мяса, пронизанный веревкой. Карга вышвырнула его на тарелку, добавила ломоть хлеба, а волосатый землекоп перенес свои подозрения с веревки на мясо. За пару часов под надзором старухи кусок словно бы частично утратил свою форму, почти весь цвет и целиком – индивидуальность. Великан принялся ее поносить – но за стряпню или нечестность, понять было невозможно: хотя и он, и она были английского происхождения, рычание и визг воплощались исключительно в lingua franca временных поселков.

Все еще улыбаясь этому фарсу, французская компания подошла к своему экипажу.

Кюре деревни Павийи, приструненный своим епископом, покинул сферы теоретизирования. Его долг требовал остеречь прихожан в самых суровых выражениях против каких бы то ни было соприкосновений с надвигающейся ордой филистимлян и варваров. Он произвел предварительную разведку, даже сам побывал среди них и собрал следующие сведения. Во-первых, они не были христианами ни в соблюдении веры, ни в нравственном поведении. Доказательством служило то, как они отвергают имена, данные им при крещении, и предпочитают лжеимена, несомненно, с намерением ввести в заблуждение силы закона и порядка. Они не блюдут День Субботний и либо работают в святой день, либо употребляют его для затей, колеблющихся от малопристойных, вроде мытья собак, до преступных, таких, как использование тех же собак для кражи дичи и живности. Правда, трудятся они усердно и справедливо вознаграждаются за свой труд, но утроенная плата только погружает их втрое глубже в беззаконие. И нет у них никакого понятия о бережливости: они растранжиривают деньги, едва их получив, и главным образом на горячительные напитки. Они крадут без всякого стеснения. Далее, они не соблюдают законов христианского брака, живут с женщинами в бесстыдном блуде и отнимают у этих женщин всякое подобие скромности – их общие лачуги, по сути, не более чем притоны свального греха. Те, что говорят на родном языке, богохульствуют не переставая, пока трудятся, а те, что говорят на общем языке землекопов, ничем не лучше строителей Вавилонской Башни – и разве не осталась Башня недостроенной? И не были ее строители покараны и рассеяны по всей земле? И наконец, что важнее всего, землекопы – богохульники в делах своих, ибо они наполняют долы и неровные пути делают гладкими в собственных целях и небрегают целями Господа.

Фермер, владелец полей в Ле-Пюсель, одобрительно кивал священнику. Для чего ходить в церковь, как не затем, чтобы услышать сокрушительные обличения других, подтверждающие собственную твою добродетельность? Девушка Адель тоже слушала внимательно, иногда разевая рот.

Французская компания, постоянно приезжавшая поглазеть на работы, дивившаяся сноровке и пренебрежению опасностями тачечных настилов и под конец разобравшаяся, почему английскому землекопу платили от 3 шиллингов 3 пенсов до 3 шиллингов 9 пенсов, а его французский аналог получал лишь от 1 шиллинга 8 пенсов до 2 шиллингов 3 пенсов, в последний раз посетила их на исходе 1845 года. Виадук у Барантена был теперь почти завершен. Они рассматривали это сооружение через побеленные инеем луга: высота 100 футов при длине в четверть мили, из двадцати семи арок с гордыми пролетами в 50 футов каждый. Скоро его осмотрят министр общественных работ и другие высокопоставленные французские чиновники.

Доктор Ашиль придирчиво рассмотрел пологую дугу виадука над дном долины и про себя пересчитал грациозные симметричные арки.

– Не могу понять, – сказал он наконец, – почему мой брат, претендующий быть художником, не способен увидеть изумительную красоту железных дорог. Почему он настолько их не приемлет? Казалось бы, он слишком молод для подобной старомодности.

– Он, мне кажется, полагает, – ответила мадам Жюли с некоторой осмотрительностью, – что развитие наук делает нас слепыми к нравственным порокам. Оно создает у нас иллюзию, будто мы движемся вперед, а по его мнению прогресс этот чреват грозными опасностями. То есть так он говорит, – добавила она словно в пояснение.

– В этом он весь, – сказал ее муж. – Слишком умен, чтобы увидеть простую истину. Поглядите на сооружение перед нами: теперь хирург сможет прибыть быстрее, чтобы спасти пациента. Где же тут иллюзия?

В первые дни января 1846 года, вскоре после благосклонного посещения министра общественных работ, на область севернее Руана обрушились проливные дожди. Примерно в шесть часов утра 10 января пятая арка Барантенского акведука раскололась и рухнула. Одна за другой обрушивались и остальные арки, пока весь бывший виадук не растянулся по разбухшему дну долины. Заключалась ли причина в спешке, с какой он возводился, в недоброкачественности местной извести или в бушевании стихий, осталось неясным; однако французские газеты и среди них «Фаналь де Руан» усердно способствовали ксенофобской реакции на катастрофу. Не только мистер Локк, Главный инженер, и мистер Брасси с мистером Маккензи были англичанами, но англичанами были и большинство рабочих, и большинство капиталистов, вложивших деньги в проект. Какой у них мог быть интерес, кроме как выкачать из Франции деньги за работу с огрехами?

Кюре деревни Павийи чувствовал себя всецело оправданным. Вавилонская Башня рухнула, строители были прокляты. Те, кто богохульствовал, именуя себя новыми созидателями соборов, поверглись в прах. Господь дал ясно почувствовать свое неудовольствие. Пусть заново возводят плод своего безумия на любую высоту, как им заблагорассудится, ничто уже не зачеркнет изъявление Божественной Воли. Грех гордыни был покаран, но, избегая искушения самому вступить на тот же путь, священник в следующее воскресенье посвятил проповедь долгу Милосердия. Фермер, владелец полей в Ле-Пюсель, удвоил свое обычное пожертвование. Девушки Адели на задней скамье не было. В течение последних недель она часто исчезала из деревни, а в ее лексиконе появились слова-полукровки. В Павийи удивлялись не все, а ее хозяйка часто говаривала, что Адель наверняка растолстеет прежде, чем станет честной женщиной.

Мистер Брасси и мистер Маккензи были крайне удручены катастрофой у Барантена, но откликнулись на нее с достойным мужеством. Не стали дожидаться ни тяжб, ни определения вины, а немедленно предприняли поиски нескольких миллионов новых кирпичей. Подозревая, что причиной катастрофы была местная известь, они организовали доставку издалека. Благодаря энергии и решимости, а также помощи опытных агентов мистер Брасси и мистер Маккензи сумели восстановить виадук менее чем за полгода, взяв все расходы на себя.

Кюре деревни Павийи не присутствовал на церемонии открытия железной дороги Руан – Гавр. Зато на ней присутствовали почетный караул и сливки общества обоего пола, включая доктора Ашиля и мадам Жюли. Священнослужители в парусящих сутанах высоко поднимали толстые свечи, достигавшие высоты парового купола локомотива. Мистер Локк, Главный инженер, и оба его подрядчика почтительно сняли шляпы, и епископ прошествовал вдоль глянцевой цилиндрической машины, изготовленной мистером Уильямом Баддикомом, бывшим смотрителем работ в Кру, на его новом заводе в Сотвиле-ле-Руан. Епископ окропил святой водой топку, котел и дымовую коробку, он брызнул вверх на паровой кран и предохранительные клапаны; затем, словно не удовлетворившись свершенным, он прошествовал назад и окропил колеса, буксы и рычаги, буфера, дымовую трубу, пусковую рукоятку и подножку. Не забыл он и тендер, в котором уже восседали некоторые важные особы. Он воздал должное соединительным цепям, водяной цистерне и буферному брусу, он омыл тормоз, будто был самим святым Христофором. Паровоз получил благословение во всех деталях, его поездки и его предназначения были обеспечены защитой Бога и сонма святых.