Текст книги "Узурпатор (Изгнанники в плиоцен - 3)"

Автор книги: Джулиан Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Всей силой своих активных либо латентных способностей Аграйнель требовала любви. Напрягая еще не развитый психокинез, билась в маточную темницу, исподволь корректировала сознание Мерси, стремясь к свободе, пыталась сотворить нерушимую зависимость меж ними обеими, а ее принудительные функции были особенно мощны. Таким образом, происходило обыкновенное чудо метапсихической связи – как у всякой нормальной матери с ее ребенком.

"Любви! – бушевал крохотный ненасытный ум. – Любви!"

"Мама любит тебя. Ты любишь Маму. Спи".

Детский умишко удовлетворенно затих.

"Бедный Эйкен", – подумала Мерси, проводя сравнение.

А затем: "Ноданн. Мой Ноданн".

– Но у нас так не принято! – закричала Морна-Ия. – Наши матери должны сражаться до победного конца! И особенно ты, ведь тебе, возможно, предстоит породить новое потомство.

– Все будет так, как я говорю, – твердо заявила Мерси. – Лорд Целитель явился с Кожей, чтобы помочь мне, благородные леди уже собрались в приемной.

– Как?! – ужаснулась Морна. – В такой интимный момент?!

– Воительницы, которые сопровождают лорда Эйкена-Луганна, получат инструктаж позднее. Остальные здесь. Я добровольно отказываюсь от уединения. Мой долг как Главного Творца дать всем вам указания на будущее.

Морна всплеснула руками.

– Не хочешь ли ты...

– Когда другие увидят мои роды, – перебила ее Мерси, – увидят моего ребенка, они просто не смогут иначе.

Морна склонила голову.

– Как скажете, леди. Времена нынче не те...

Мерси ободряюще улыбнулась великанше, одетой в хитон цвета лаванды. Глаза ее отливали голубизной, золотистые волосы рассыпались по плечам. Она надела длинный, без рукавов газовый пеньюар, белый с золотой каймой; на бледной коже россыпь крохотных веснушек. В глубоком вырезе пеньюара, открывавшем ложбинку между налитыми грудями до того места, где начинал вздыматься живот, сиял золотой торквес.

– Дорогая моя Сестра Ясновидица Морна, ты теперь первый кандидат на замещение вакантной должности Создательницы Королей и вторая по статусу среди наших благородных леди. Ведь именно ты восемьсот лет назад принимала первые роды у королевы Нантусвель. И на этот раз тебе не придется делать ничего особенного – отличие только в том, что Аграйнель – девочка. Но как только ее аура отделится от моей, ты увидишь, что твоя нынешняя крестница будет исключительной личностью.

Мерси взяла сухие холодные руки Морны и приложила их к своему животу.

– Чувствуешь? Она готова.

Младенец подпрыгнул изо всех сил. Мерси засмеялась, и обе женщины сплелись в тесном умственном объятии.

– Ну, веди меня под балдахин!

В просторной приемной зале царил полумрак: окна из цветных стекол, днем наполнявшие помещение радужным светом, теперь, разумеется, были затемнены. Лишь свечи в бронзовых канделябрах бросали колеблющиеся оранжевые блики на помост, установленный под роскошным балдахином. Самое странное – что на помосте не было ни кушетки, ни стула, ни гинекологического кресла. Только стол из чистого золота с двумя большими ваннами по бокам – одна золотая, другая хрустальная, наполненная теплой водой. У стола ожидал лорд Целитель Дионкет, вызванный из добровольного изгнания в Пиренеях. Он держал наготове большой мешок и сверкающее рубиновое лезвие. Рядом с важным и невозмутимым видом стояли три тануски: леди корректор в красно-белом, леди психокинетик в розово-золотистом и леди принудитель в голубом; последняя – не кто иная, как Олона, невеста Салливана Танна.

Мерси неторопливо подошла к краю помоста. Несколько сот зрительниц застыли неподвижно, плотно завернувшись в белые плащи с капюшонами и столь же тщательно прикрывая мысли.

"Привет вам, сестры", – обратилась к ним Мерси.

"Мы откликнулись на твой призыв, леди Гории", – прошелестел хор внутренних голосов.

"Сейчас я продемонстрирую новый способ производить на свет детей. Всем известно, что сила моя велика, но – в отличие от вашего творчества неагрессивна. И я покажу ее вам, чтобы вы могли при желании последовать моему примеру".

Она подошла к Дионкету. Морна и три акушерки остались на заднем плане. Мерси обернулась к затаившей дыхание женской аудитории и закрыла глаза. Лорд Целитель взмахнул рукой; из золотого мешка, струясь, выползла тончайшая пленка, обволакивая тело Мерси, как вуаль обволакивает статую. Льющийся изнутри свет был сконцентрирован на раздутом животе роженицы. Белый пеньюар просвечивал, так же как целительная Кожа, и все отчетливо увидели маленький силуэт в круге света.

Вскоре этот сгусток эктоплазмы просочился сквозь брюшную стенку и медленно вплыл в протянутые руки Мерси. Мгновенно подавленный всплеск чувств пронесся в толпе. Суровый лик Дионкета озарила улыбка. Зрительницы в первых рядах ощутили, как он бросил свою корректирующую и психокинетическую энергию на подмогу творческим силам матери для ее почти мгновенного исцеления.

Дионкет снова взмахнул рукой, и Кожа растворилась без следа. Мерси не сводила глаз с новорожденной, все еще находившейся внутри тонкого пузыря, от которого тянулась к плаценте пуповина.

Морна взглядом подняла золотую ванну и с помощью акушерки-психокинетика подставила ее под младенца. В воздухе сверкнуло рубиновое лезвие Дионкета, и воды хлынули в ванну, а за ними туда же бултыхнулся пузырь.

Аграйнель открыла глаза и задышала легко и свободно после живительного поцелуя Мерси. Корректор поднесла к ней хрустальную ванну, нежнейшую губку и полотенца. Мерси и Морна смыли с девочки остатки амниотической жидкости, после чего кожица стала свежей и розовой. Мерси вновь поцеловала ребенка, и крошечное тельце мгновенно высохло. Юная Олона надела на младенца распашонку и завернула в одеяльце до подмышек.

Мерси взяла дочь на руки, дала ей грудь. Новорожденная еще не научилась сосать, но ум ее жадно впитывал первые впечатления от внешнего мира. Зрительницы не решались шелохнуться, пока Мерси не подала им ободряющий знак; тогда все приблизились и одарили ребенка легкими, как пух, умственными ласками.

– Тихо! Ритуал нарекания, – еле внятно произнесла Морна, однако толпа расслышала ее голос.

Почтенная леди показала всем маленький золотой торквес; акушерки застыли в напряженном ожидании. На кого из них падет выбор?

– Олона, – сказала Мерси.

Дева-принудительница вне себя от счастья приняла ребенка.

– Мое сокровище! Какая же ты красавица!

– Дочь Мерси Розмар и Тагдала, ты будешь зваться Аграйнель! – Морна защелкнула золотой обруч на шейке ребенка. – Добрая Богиня пророчит тебе долгую жизнь, славу и счастье!

"Сланшл", – выдохнули сотни женских умов.

– Сланшл, – повторил лорд Целитель.

– Сланшл, – сказала Мерси дочери, забирая ее у Олоны.

Впервые со времени потопа сердце ее наполнилось радостью, и она задала подошедшей Морне главный вопрос:

– Ну, ясновидящая Создательница Королей, какое будущее ждет мою милую крошку?

Нежные, как Эолова арфа, внутренние голоса запели Песню.

– Я вижу Аграйнель королевой Многоцветной Земли.

У Мерси перехватило дыхание.

– Правда? Ты не лукавишь?

На гладком, без единой морщинки, лбу старухи выступили капли пота. Губы ее дрожали.

– Правда. Я поняла это при первом ее вздохе.

Мерси остановилась перед портьерами в глубине помоста. Ее глаза отрешенно блестели. Она крепко прижала ребенка к своей пылающей щеке.

– А ее король?! – вскричала Мерси. – Кто он?

– Он... еще не родился.

– Но ты знаешь, кто он? У кого он родится? – настаивала Мерси. Скажи мне, Морна! Ты _д_о_л_ж_н_а_ мне сказать!

Морна попятилась, побледнела, защищаясь от любопытства Мерси.

– Я не могу! – с трудом выдавила она. – Не могу.

Потом резко отдернула портьеру и выбежала. Мерси изумленно глядела ей вслед. Лорд Целитель подошел, оберегающим жестом обнял ее за плечи и стер в ее усталом мозгу навязчивые вопросы, беспокойство, страх.

Мерси тут же обо всем забыла.

Ребенок зашевелился возле груди, начал сосать, и заботы отлетели прочь.

5

Он пробудился от жадного, засасывающего поцелуя.

Безвкусная пережеванная пища перекочевала в его рот из чужого. Ласки влажного языка и пальцев, массирующих горло до тех пор, пика он не проглотит, монотонное бормотанье в ритме его сердца.

Он почувствовал запах мяса, немытого женского тела, одетого в шкуры; дыма, поднимающегося к каменному потолку; услышал далекий перезвон струй, чье-то близкое раскатистое харканье, щебет птиц; шумное дыхание ветра в верхушках горных сосен.

Все тело сковал паралич, но ему все-таки удалось разлепить веки. Свет больно ударил в глаза; видение было расплывчатым. Из глотки вырвался глухой стон. Молитвенное бормотание тут же прекратилось.

– О Боже, наконец-то!

Длинные свисающие пряди очень грязных белокурых волос. Бледное одутловатое лицо под слоем копоти, короткий приплюснутый нос, широко расставленные голубовато-серые глазки, вспыхнувшие от радости. Разинутый перемазанный пищей рот, гнилые зубы.

– О Бог Моря! Ты очнулся!

Лицо приблизилось, стало нечетким; вновь последовал смачный и страстный поцелуй. Оторвавшись от его рта, она принялась ласкать губами ноздри, щеки, глаза и лоб, мочки и ушные раковины, гладкую нижнюю челюсть.

– Очнулся! Жив! О мой светлый Бог!

Пока он мог шевелить только глазами; мозг одеревенел, метафункции начисто стерлись. Женщина отпрыгнула и куда-то убежала; теперь он рассмотрел каменные стены темной пещеры в тусклом свете, маячившем где-то возле ног (только есть ли они у него – вот вопрос).

После долгого отхаркивания раздался гнусавый старческий голос:

– Живой, стало быть? Ну-ка поглядим на это чудо!

Шаркающие шаги, натужное дыхание с бурлящей в горле мокротой. Взволнованный шепот женщины:

– Осторожно, дедушка! Не трогай его.

– Да заткнись, корова, дай поглядеть!

Теперь над ним склонились два лица. Здоровенная бабища в засаленных одеждах из оленьих шкур и старик в поношенных холщовых штанах и жилете из великолепных норковых шкурок, бородатый, плешивый, с налитыми кровью глазами и хищным ястребиным носом.

Старик присел на корточки. Цепкая паучья рука схватила его за волосы и потянула на себя.

– Не надо, дедушка! – взвыла женщина.

Вернувшиеся к жизни глаза наполнились слезами. Зрение прояснилось, и лежащий увидел свое тело, закутанное в мех. Дряхлый палач выпустил прядь волос, и он стукнулся затылком о каменный пол. Старик с ухмылкой щелкнул его по носу, ущипнул за щеку шершавыми пальцами, дал несколько оплеух при этом голова бессильно моталась из стороны в сторону.

– Глянь-ка, и вправду живой! Только вялый какой-то. Да, ваше танусское величество, осталась от вас куча дерьма!

Женщина оттащила упирающегося старика.

– Только попробуй еще раз тронуть Бога, дедушка! – произнесла она с угрозой в голосе. Послышались звуки ударов, старческие стоны. – Он мой! Я спасла его от смерти и никому не дам его в обиду.

Еще один удар и слабый окрик.

– Черт тебя драл, девка, я ж ему ничего не сделал! О-о-о! Хребет сломаешь, сука поганая! Помоги встать.

– Сперва дай слово, дедушка.

– Даю, даю! – Старик приглушенно выругался.

– Ступай принеси его руку. И масляную грелку. Они там, у костра.

Пыхтя и отплевываясь, тот ушел. Женщина проворно опустилась на колени и опять потянулась к нему своими вывороченными губами. Он стиснул зубы, защищаясь от назойливых губ.

– Ну почему? – укоризненно воскликнула она и пригладила ему волосы. Я же люблю тебя. Не бойся, со мной ты будешь счастлив, очень счастлив. Но сначала... у меня есть для тебя сюрприз.

Дед принес кожаный мешок и какой-то ящичек.

– А можно мне поглядеть? – попросил он. – Ну хоть одним глазком, Голда!

Она усмехнулась.

– Что, молодость вспомнил, старый скот?

– Ну я же сделал руку! – скулил старик. – Я буду тихонечко сидеть, как мышь.

– Да ты и без разрешения за нами подглядываешь. Ладно уж. Руку давай!

Повеяло холодом: она отогнула край мехового покрывала.

Ему почудилось какое-то движение возле правого бока, и он скосил туда глаза.

Женщина приподняла его руку, которая чуть ниже локтя оканчивалась культей.

Что-то заклокотало у него в горле.

Рука опустилась.

– О мой бедный Бог! – сочувственно воскликнула она. – Я забыла, что ты не знаешь! – Опять поцелуи, страшные поцелуи. – Я нашла тебя израненного в лагуне. Одну из твоих стеклянных рукавиц смыло волной, и рука была изодрана в клочья о соляные наросты у подножия наших скал. И вдобавок тебя укусила гиена. Я прогнала ее, но укусы гиен ядовиты, потому рана гноилась и никак не заживала. Дедушка сказал мне, что надо делать. Он думал, у меня не хватит смелости. – Лицо, будто вырубленное топором, придвинулось совсем близко, обдавая его зловонным дыханием. Потом женщина с улыбкой отстранилась и показала ему деревянную руку. – Я попросила дедушку, и он вытесал ее для тебя. – Из полутьмы донеслось старческое хихиканье. – Сейчас я ее привяжу, и ты опять будешь цел-целехонек.

Она с обожанием заглядывала ему в глаза и вертела перед ним протез. Деревяшка была утоплена в кожаном основании; от него отходили кожаные ремешки. Столяр тщательно выделал все суставы пальцев.

– Дедушка говорит, когда ты поправишься, то сможешь ею двигать. – Она беспокойно тряхнула головой и с недоверием покосилась на старика. Вообще-то он и соврет – недорого возьмет, но ты не думай об этом. Знай себе выздоравливай!

Он закрыл глаза, ужаснувшись возможности своего выздоровления. Смех старика перешел в пароксизм кашля.

Ноздри задрожали от теплого аромата масла.

– Не волнуйся и не спеши. Я знаю, как вернуть тебе силы. Настойчивое, монотонное бормотанье первобытной начало убыстрять ритм его сердца. Масло, впитываясь, разглаживало сморщенную, онемелую кожу. Женщина оседлала его бедра.

– Ну давай, Бог Радости! Очнись для меня!

Нет, умолял он свой разум, свою предательски восстающую плоть. Нет, только не с этой! Но солнечная энергия отзывалась на ее вкрадчивый шепот, озаряя пещеру золотисто-розовым светом. Кошмар неотвратимо надвигался, захватывая его в плен.

– О-ох! – выдохнула она. – Вот так! Вот так!

Поглотив его сияние, она снова забормотала, все быстрей и быстрей. Плавно раскачиваясь, он отдался на волю жизненных волн.

6

– Луговой Жаворонок Бурке.

– Да, Элизабет.

– Знаю твои трудности.

– С ума сойти! Нашел около тысячи человек на западном берегу озера Брес. Голодные, увечные, больные. Дерутся промеж собой. Кто их туда загнал? Ревуны? Фирвулаги?

– Думаю, и те и другие. В последние месяцы я наблюдала странное перемещение ревунов. А фирвулаги захватили Бураск и выдворили его неокольцованное население в Герсиньянскую пустыню. Часть обнаруженной тобой группы – беженцы из Бураска. Другая – первобытные, на чьи крохотные поселения наткнулись ревуны.

– Вот черти, они поубивали бы друг дружку в этой вонючей яме. Мы набрели на них, и я приказал расстрелять полоумных зачинщиков. А какого дьявола мне теперь делать? Не могу же я притащить их в Скрытые Ручьи или на железные рудники? Мы давно бы крест на них поставили, но Амери не желает их бросать.

– Естественно. Она же миссионерка.

– Ну и как нам быть? Посоветуй! Ведь люди как-никак.

– Повремени с возвращением в Скрытые Ручьи. Без тебя там пока обойдутся. Посольство Бэзила к Суголлу и Катлинели отменяется. Ревуны покинули Фельдберг.

– Не иначе – конец света!

– Вот что. Жаворонок, твой отряд из тридцати вооруженных всадников вполне справится с этим убогим скопищем заблудших. Они даже помогут вам. Веди их на север, до речушки, вытекающей из озера Брес. Если двигаться по ее течению, она приведет вас к водоразделу в низине. Переправитесь вброд и пойдете на запад, километров шестнадцать, пока не увидите другую реку фирвулаги называют ее Пликтолом. По ней можно плыть на плотах. Километрах в ста шестидесяти Пликтол сливается с еще одной рекой под названием Нонол, той самой, на которой стоит Бураск. Плывите по Нонолу еще примерно полсотни километров, и перед вами откроется огромный луг – Золотое поле фирвулагов. В мае оно зарастает лютиками и зверобоем, позже их сменят огромные желтые ромашки. На правом берегу реки находится город фирвулагов Нионель. Туда от Золотого поля перекинут понтонный мост.

– Я думал, это легенда.

– Нет, настоящий город. Фирвулаги отдали его на откуп Суголлу и Катлинели при условии, что их подданные его восстановят.

– Ну и?..

– Все. Приведешь туда свою безумную орду. Суголл примет ее с распростертыми объятиями.

– Шутишь?

– И не думаю. Только не говори этим несчастным, что ведешь их в город ревунов. Скажи просто, что им там будет хорошо и спокойно... Кто-нибудь из них окольцован?

– Нет. Всех носителей торквесов либо поубивали, либо отбили тану.

– Вот и отлично. В Нионели поговоришь с лордом Суголлом о новой экспедиции к Могиле Корабля. Он даст тебе проводника. Сразу после Майского Дня отправишься в путь со своими головорезами. Амери завезете в Скрытые Ручьи. Тебе, наверно, тоже стоит остаться, а во главе экспедиции послать Бэзила. Решай сам. Нынешним летом фирвулаги могут начать военные действия. А Эйкен рано или поздно тоже позарится на твое железо.

– Час от часу не легче!

– Ничего. Пока все спокойно. Сейчас у них перемирие, оно будет длиться еще две недели после праздника Великой Любви.

– Ох, Элизабет, твоими бы устами... Боюсь, вместо распростертых объятий ревуны пустят нас на мясо.

– Не бойся. Суголл будет рад твоим беженцам, потому что они мужики.

– То есть?

– Сам увидишь. Благослови тебя Бог, Жаворонок.

– Хой!

7

Рыболовный сезон в этом году окончился рано – не потому, что рыба перестала клевать, а из-за недомогания и уныния Марка, ставших следствием его безумной европейской авантюры. Он пытался выбросить из головы невеселые думы о молодом поколении, но ничего не выходило. Соблазн испытать их умы был слишком велик, особенно одолевал он Марка по вечерам, когда бдительный Хаген не отвлекал его от этих мыслей.

Сидя на веранде с незашторенными окнами и потягивая водку, он глядел на озеро и слушал шорохи плиоценовых флоридских джунглей. По ту сторону сада мягко светились окна Патриции Кастелайн. Однако он сам себе не признавался в том, насколько истощилось его либидо во время последнего звездного вояжа, а силы на сей раз восстанавливались слишком медленно. В спускающихся сумерках Марк видел тринадцатиметровый кеч, лениво качавшийся на волнах Саргассова моря и погоняемый не столько свежим бризом морских широт, сколько психокинетической энергией команды.

Ночную вахту несли Джилиан и Клу; мужчины спали. Его дочь, как бледная нереида, вытянувшись на носу корабля, порождала метапсихический ветер. А темноволосая кораблестроительница у руля так твердо держала ост-норд-ост, что в кильватере прочерчивалась прямая звездная линия. Порой из воды выныривал косяк летучих рыб и, сверкнув в воздухе, словно призраки потонувших чаек, опять погружался в текучую тьму; то на поверхности моря показывались фосфоресцирующие скопления мелких рачков, то разбрасывали лунное серебро змеевидные новорожденные угри.

Какие же они юные! Как уверены в успехе! А ведь неизвестно, клюнет ли безумная Фелиция на их приманку... Клу и Элаби сильные принудители и корректоры. Джилиан – львица психокинеза. Вон, несмотря на неразвитый интеллект, обладает довольно мощным психокреативным напором и вдобавок отменный ясновидец. В трюме яхты находится целый арсенал разнообразного оружия, смирительного оборудования (возможно, его даже удастся задействовать), а также гипнотический проектор (этот едва ли будет работать) мощностью в шестьдесят тысяч ватт. В прямой умственной конфронтации у детей нет ни малейшего шанса против Фелиции. Единственная надежда – победить ее хитростью.

Хитростью Оуэна Бланшара.

Экстрасенсорные лучи Марка проникли на полубак, где престарелый мятежный Стратег устроил себе каюту. Бланшар беспокойно ворочался на узкой койке и, хотя ночь стояла прохладная, обливался потом. Временами у него можно было наблюдать синдром Чейна-Стоукса, то есть дыхание становилось все реже, реже и, наконец, на целую минуту пропадало совсем, а потом с хрипом возобновлялось. Стейнбренер утверждал, что это не опасно, однако Бланшару уже сто двадцать восемь, и он решительно отказывался от омолаживания в доморощенной барокамере острова Окала.

Как же старикан бушевал, когда его запрягли в это путешествие! Марк активизировал буквально каждый эрг своей принудительной силы, чтобы вытащить Оуэна из его берлоги на Лонг Бич, где он жил в компании ленивых котов, сухопутных крабов и пальмовых тараканов в руку величиной. Когда Оуэн не предавался воспоминаниям о былой славе, то либо собирал ракушки на берегу, либо слушал пластинки – у него была огромная фонотека классики. Коты безуспешно воевали с крабами и тараканами; Бланшару же последние нисколько не мешали. Беспозвоночные были в отличие от котов неприхотливы в еде и никогда не разбивали пластинок.

В самом начале плавания кеч попал в крутую воронку Гольфстрима, и Оуэн до сих пор не мог оправиться от морской болезни. Хотя они давно вошли в спокойные воды, он и носа не казал на палубу – все сидел в каюте и крутил на портативном проигрывателе Малера и Стравинского. К молодежи он относился с прохладцей; те держались с ним вежливо, но отчужденно и никак не могли поверить, что этот хилый эстет когда-то возглавлял мятежную армаду, едва не нанесшую поражение Галактическому Содружеству. Марк настороженно следил за их настроениями. Они согласились подчиняться в пути Оуэну с тем условием, чтобы сразу по прибытии в Испанию он проявил себя как личность, а если будет осторожничать, детки просто избавятся от него, зная, что Марку их не достать. Вот в таком случае катастрофа неминуема, Фелиция наверняка разметет в пух и прах эту пустоголовую команду.

Марк перестал следить за ними и вернулся к своим заботам. Сдвинув брови, залпом допил водку, а стакан забросил в темный сад. Окна Патриции уже не светились.

Черт бы побрал их всех! Оуэна с его старческой осторожностью, детей с их юным безрассудством, недоверчивую Клу, слабовольного Хагена, Вселенную и ее пустые звезды!

– Хаген! – взревел он. – Хаген!

– Я здесь, в доме. С Дианой.

– Спровадь ее и поднимайся в обсерваторию.

Во времена Галактического Содружества только пять планет Солнечной системы (за исключением Земли) породили разумных существ, переживших опасности технического прогресса, и достигли метапсихического Единства, которое сумело мирным путем подчинить себе все эти планеты.

Компьютер Марка Ремиларда в обсерватории острова Окала выдал ему информацию о том, что вероятность разумной жизни в плиоценовой галактике Млечного Пути ничтожно мала. И все же Марк выделил из бесчисленного множества звезд – 634.468.321 – планеты, на которых встреча с разумными существами была наиболее вероятна. За двадцать пять лет изгнания он обследовал 36.443 планеты в поисках новой основы для возрождения несбывшейся мечты.

В этом он видел цель своей жизни, потому не позволил себе даже двухнедельного отдыха, перед тем как возобновить поиск. Все равно теперь он никоим образом не сможет повлиять на события в Испании. Более того, он старался не думать об их исходе. Его дело – звездный поиск, и он не станет больше ни на что отвлекаться.

Вместе с Хагеном они составили список из ста звезд, коим он посвятит свое внимание в течение двадцати дней. Их удаленность колебалась от четырех до двенадцати тысяч световых лет, но для метапсихолога его уровня расстояние – фактор, которым в принципе можно пренебречь, поскольку исследователь способен четко сфокусировать умственные лучи на каком угодно интервале. Сканирование осуществлялось при помощи тонкого оборудования, временно вмонтированного в мозг оператора для зарядки необходимой энергией. Другие приборы стимулировали жизнедеятельность организма и сводили к минимуму опасность срыва.

Хаген помог Марку забраться в металлокерамический скафандр, законсервировал работу внутренних органов, переключил кровообращение и установил таймер на двадцать дней. Для поиска отведено только ночное время, а в солнечные часы астронавт будет погружаться в забытье.

– Готов?

Хаген надел на Марка массивный защитный шлем, подсоединив его к скафандру. Лицо у юноши было бледное, в глазах отразилась тревога – но не за отца. Свои полеты Марк совершал в одиночку; помощь сына нужна ему только на этапе запуска.

– Ну, чего ты ждешь? – произнес он устало.

Четырнадцать фотонных лучей пронзили череп Марка, четырнадцать электродов прошили его подкорку сверхпроводимыми нитями. Еще два игольчатых бура, связанные с системами охлаждения и давления, внедрились в спинной мозг. Боль была страшная, но длилась долю секунды.

СМЕНИТЬ ФАЗУ ОБМЕНА ВЕЩЕСТВ.

Скафандр заполнился жидкостью. Марк перестал дышать. По жилам его теперь текла не кровь; строго говоря, он был уже не человеческим существом, а живой машиной, защищенной изнутри и снаружи от повышенной активности собственного мозга.

ВКЛЮЧИТЬ ВСПОМОГАТЕЛЬНУЮ МОЗГОВУЮ ЭНЕРГЕТИКУ.

Телепатические команды поступали к Хагену через микрофон компьютера и одновременно появлялись на дисплее.

Бездушный механизм, только что бывший его отцом, полностью подчинялся всем системам управления, терпеливо ожидал, пока он проверит и перепроверит каждую операцию, чтобы перейти к следующей, обозначенной на контрольном листке.

ВЫВЕСТИ НА ОРБИТУ.

Руки Хагена мелькали над командным щитком.

– Вывод на орбиту, – сказал он в микрофон, и бронированная махина выкатилась на маленькую платформу гидравлического подъемника.

ПОДЪЕМ.

– Поехали!

Тело, заключенное в капсулу, стало подниматься по рельсам под своды обсерватории. Плавно и бесшумно отошел сегмент крыши. Лифт замедлил движение и остановился. Апрельские плиоценовые звезды ожидали Марка Ремиларда; когда-нибудь они будут так же зазывно светить его сыну.

ТЯГА.

– Включить тягу, – повторил команду Хаген.

На экране появились координаты первого объекта, затем дисплей прощально вспыхнул и померк. Исследователь начал работу, и целых двадцать дней с ним не будет связи. Внутреннее освещение обсерватории само собой погасло. Все электронные системы закрылись невидимыми лазерными щитами. Хагену, как и остальным обитателям острова Окала, было хорошо известно, что теперь никто не сможет вмешаться в дела его отца.

Он отложил пульт управления, с минуту постоял, глядя на тележку, медленно ползущую на верх цилиндрического подъемника, заслоняющую звездное небо.

– Только не я! – выкрикнул он звенящим от ненависти голосом. – Меня увольте!

И бросился вон из обсерватории. Двери автоматически закрылись за ним.

8

– Мы заблудились! – в отчаянии проговорил Тони Вейланд. – Чертова река течет на север, а не на северо-запад, значит, это не Лаар.

– Боюсь, вы правы, милорд. – Дугал прищурился, оглядывая озаренный закатными лучами пейзаж. – Давайте-ка устраиваться на ночлег. А завтра да направит наши стопы великий Аслан прямо к желанному Каир-Паравелю!

Он взмахнул веслом и стал подгребать к правому берегу. Плот уткнулся в прибрежный ил под густо сплетенными ветвями лириодендроновых деревьев, увешанных клочьями мха.

– Надо найти местечко повыше, – небрежно заметил Дугал, вытаскивая на сушу тюк с провизией, – а то как бы крокодилам в зубы не угодить.

Пройдя несколько сот метров вниз по течению, они набрели на крутой пригорок, который в сезон дождей наверняка превращается в небольшой островок. На нем росло несколько коричных деревьев и кустов дикой смородины, но была и открытая зеленая лужайка.

– То, что нужно! – одобрил Тони. – Хищники до нас не сразу долезут, к тому же есть плавник для растопки.

И действительно, место оказалось уютным. После скудного ужина из кореньев и зажаренной на костре бобрятины Тони и Дугал блаженно растянулись на траве у костра.

– Да-а, милорд, путь нам выпал нелегкий. – Дугал запустил пятерню в рыжую бороду. Застрявшие в ней кусочки мяса скатились по рыцарскому панцирю с гербом в виде золотого льва. – Не жалеете о том, что ушли по-английски, не попрощавшись, из кузницы Вулкана?

– Еще чего! Рано или поздно мы найдем дорогу в Горию. Если и завтра эта река не повернет на запад, тогда двинемся посуху. Черт, мне бы получше ориентироваться. Когда нас тренировали на постоялом дворе, я без зазрения совести прогуливал.

– Да на тех тренировках со скуки можно было подохнуть... Хорошо хоть, наши преследователи, кажется, отказались от своей затеи.

– Дай-то Бог! Этот чернокожий пес Денни Джонсон наверняка вздернул бы нас на первом суку. – Тони орудовал самодельным компасом – магнитной стрелкой, привязанной к пучку соломы и опущенной в воду. – Что за чертовщина! – проворчал он. – Слушай, убери ты свой проклятый тесак!

Дугал послушно засунул в мешок стальной охотничий нож.

– Ну вот, совсем другое дело... Знаешь, я, когда увидел эту реку, подумал: ну все, свободны! Помнишь, что говорил нам тот парень в Парижском бассейне? Вторая большая река к западу от Мозеля. Но может, ту первую, через которую мы переправились, не надо было считать? Может, она только показалась нам большой? Уж больно быстро мы дошли... и вообще, все было как-то подозрительно гладко. – Тони отложил компас и удрученно уставился в огонь.

– Нет соблазна опаснее того, что нас ведет на путь греха! [В.Шекспир. Мера за меру. Акт II, сцена 2. Пер. Т.Щепкиной-Куперник] – процитировал Дугал, вычищая ножом грязь из-под ногтей. – Я вам до гроба предан, милорд, но что будет, если Эйкен Драм откажет нам в пристанище?

– Не откажет. Инженер-металлург ему еще больше нужен, чем первобытным в Скрытых Ручьях. Я для всех находка, Дугги! Скоро будет война между тану и фирвулагами, и в ней все решит железо.

Из чащи донесся оглушительный перезвон, во много раз превышающий целый оркестр литавр.

– Саблезубые слоны? – предположил Тони, придвигаясь ближе к огню.

Глаза Дугала сверкнули под рыжими кустистыми бровями.

– А может, злые духи этого зачарованного леса! Я чувствую, как над нами витают эльфы, лешие, призраки, тролли, ведьмы, демоны, вампиры и прочие гады!

– Тьфу на тебя, Дугги! Говорят тебе, просто зверь лесной.

К перезвону присоединились рев, уханье и странный злобный хохот.

– Чудища поганые! – не унимался рыцарь. – Людоеды и минотавры! Нечисть всякая!

Зашелестев титановой кольчугой, он вскочил на ноги, выхватил огромный двуручный меч и принял боевую стойку в отблесках догорающего костра.

– Пришпорьте гордых коней! Вскачь! И в кровь! Ломайте копья! Изумляйте небо! [В.Шекспир. Ричард III. Акт 5, сцена 3. Пер. А.Радловой]

– Ради Бога, сядь! – взмолился Тони.

Но Дугал, устремив взгляд на сверкающее острие меча, декламировал:

Лишь поведет плечами всевидящий Аслан

Прогонит прочь печали, излечит нас от ран.

Взмахнет своей десницей – и вмиг растопит льды,

Зальются песней птицы, и зацветут сады.

Он ухмыльнулся, зачехлил меч и зевнул.

– Ладно, все. Спи спокойно, стальной клинок. – Потом свернулся калачиком на траве и через минуту захрапел.