Текст книги "Само совершенство. Том 2"
Автор книги: Джудит Макнот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Нет, – почти одновременно с ней сказал Тед, и то, как он это сказал, заставило Джулию подумать, что в этот момент он вспомнил о своем браке с Кэтрин.
– Так как ты, судя по всему, решил постоянно вмешиваться в мою личную жизнь, – с улыбкой продолжала Джулия, – то позволь и мне ответить тебе взаимностью. Если ты имеешь в виду свой брак с Кэтрин, то все дело в том, что он просто никогда не заканчивался. Кэтрин, в отличие от тебя, это понимает. И на твоем месте я бы тоже не стала закрывать глаза на совершенно очевидные вещи. А теперь о моей поездке в Пенсильванию. Зака вырастила его бабка, и он расстался с ней при очень некрасивых обстоятельствах, когда ему было восемнадцать. С тех пор все в его жизни шло наперекосяк. И сейчас, когда он в опасности и совершенно одинок, мне бы очень хотелось, чтобы ему все-таки хоть немного сопутствовала удача. Можете считать это суеверием, но мне кажется, что, наведя те мосты, которые он в свое время безжалостно сжег, я тем самым помогу ему снова обрести своего ангела-хранителя.
Ее слова вызвали у Теда такое недоумение, что он не сразу нашелся, что ответить, как, впрочем, и Кэтрин. Глядя на этих так любимых ею людей, Джулия очень старалась говорить как можно спокойнее, но даже невооруженным глазом было видно, какое огромное значение она придает следующим своим словам:
– Запомните, пожалуйста, то, что я вам сейчас сказала, ладно? Для счастья бывает так важно знать, что твои родные и близкие желают тебе добра… даже если ты поступаешь не совсем так, как они считают нужным. Когда же твоя семья тебя ненавидит, это… это хуже проклятия.
Джулия уехала, а они все молчали. Наконец заговорил Тед:
– Какого черта она хотела всем этим сказать?
– По-моему, она выразилась достаточно ясно, – задумчиво ответила Кэтрин. Ей не давали покоя странные, напряженные нотки, которые она безошибочно различила в голосе Джулии. – Боюсь, что я слишком суеверна, как и мой отец, но мне кажется, что ей все же не стоило употреблять такое сильное слово, как «проклятие». Так можно и беду накликать.
– Я сейчас говорю совсем не об этом. Я хочу знать, что она имела в виду, когда говорила, что наш брак на самом деле никогда не заканчивался и ты это понимаешь?
В течение последних нескольких недель Кэтрин наблюдала за тем, как Джулия мужественно противостояла ФБР и всему миру, открыто высказываясь в поддержку Захария Бенедикта, убежденная в его невиновности. И это несмотря на то, что при прощании там, в Колорадо, он жестоко посмеялся над ее любовью. В то же самое время стараниями той же Джулии ей удавалось довольно часто встречаться со своим бывшим мужем. Но в общении с Тедом Кэтрин прилагала все усилия для того, чтобы ничем не выдать своих истинных чувств по отношению к нему. Она лишь продолжала настойчивые попытки преодолеть его неприкрытую враждебность, избрав постепенную, чрезвычайно осторожную стратегию поведения и ни в коем случае не пытаясь как-то ускорить естественный ход событий. Она справедливо опасалась, что открытым признанием в любви лишь еще сильнее оттолкнет этого нового, посуровевшего и ощетинившегося Теда. Нельзя было также забывать и о том, что сейчас он встречался с совсем другой женщиной, и эти свидания участились после ее возвращения в Китон. Теперь Кэтрин приходилось с горечью признать, что все ее усилия оказались тщетными, что Тед ни на йоту не изменил своего отношения к ней, что он лишь вынужденно терпит ее присутствие, скрывая свое презрение под маской деланной, безразличной вежливости.
И внезапно Кэтрин почувствовала, что если она не скажет всей правды именно сейчас, то уже не решится на это никогда. Что она просто не выдержит этого постоянного нервного напряжения, если немедленно не расскажет Теду о своих истинных чувствах по отношению к нему. Боязнь быть осмеянной и униженной сменилась твердой решимостью как можно скорее поставить все точки над i.
– Может быть, ты все-таки когда-нибудь снизойдешь до ответа на мой вопрос? – резко спросил Тед, все больше раздражаясь от затянувшегося молчания.
Мужественно стараясь не обращать внимания на дрожь в коленях и внезапно вспотевшие ладони, Кэтрин нашла в себе силы взглянуть прямо в ледяные, колючие глаза Теда и сказать:
– Джулия считает, что наш брак все еще не закончен, потому что я до сих пор тебя люблю.
– Потрясающе! И откуда же у нее взялась эта дурацкая мысль?
– От меня, – пытаясь унять дрожь в голосе, ответила Кэтрин. – Я сама сказала ей об этом.
Ответом ей послужил такой ледяной и презрительный взгляд, что Кэтрин невольно вздрогнула.
– Ты сказала Джулии, что до сих пор любишь меня?
– Да. Я рассказала ей все, и то, каким жалким подобием жены я была на самом деле, и даже… даже о ребенке.
И теперь, спустя несколько лет, одно только упоминание о ребенке, от которого она тогда сознательно избавилась, привело Теда в такую ярость, что он с трудом подавил желание ударить стоящую перед ним женщину.
– Никогда, слышишь, никогда не смей даже упоминать о гибели ребенка ни при мне, ни при ком бы то ни было. А не то… да поможет тебе Бог. Я…
– Что ты?! – в отчаянии воскликнула Кэтрин. Теперь уже никакие силы не смогли бы заставить ее замолчать. – Ты возненавидишь меня? Никто не может ненавидеть меня сильнее, чем я сама ненавижу себя за то, что произошло. Ты разведешься со мной? Ты это уже сделал. Ты не поверишь, что это был несчастный случай? Не верь! – Голос Кэтрин сорвался на истерический крик. – Но знай, что это действительно был несчастный случай. Лошадь, на которой я тогда ехала…
– Да замолчишь ты когда-нибудь или нет?! – Тед яростно тряс ее, мертвой хваткой вцепившись ей в плечи, но Кэтрин не замечала боли.
– Нет, не замолчу! Я хочу, чтобы ты хоть раз выслушал меня до конца. Целых три года я пыталась забыть о том, что произошло между нами, о том, что я сделала с нашей с тобой жизнью.
– Не желаю больше ничего слушать! – Тед попытался оттолкнуть Кэтрин с дороги, но встретил настолько решительное сопротивление, что решил уступить. Иначе ему бы просто пришлось отшвырнуть ее в сторону, а он никогда не смог бы так поступить с женщиной. – Какого черта тебе от меня нужно?
– Мне нужно, чтобы ты поверил мне, что это был несчастный случай, – всхлипывала Кэтрин.
Тед изо всех сил пытался игнорировать ее слова и те чувства, которые пробуждались в нем при взгляде на такое знакомое, залитое слезами лицо, но у него это очень плохо получалось. За все те годы, что они были знакомы, он никогда не видел, чтобы его гордая, избалованная жена унизилась до слез. Но даже сейчас он смог бы устоять, если бы Кэтрин не подняла на него печальные, влажные от слез глаза и не прошептала:
– Давай не будем притворяться, Тед. Мы же оба страдали все эти годы. Так обними меня, пожалуйста, и давай покончим с этим раз и навсегда.
Теперь руки Теда действовали против его воли. Крепко прижав к груди залитое слезами лицо жены, он почувствовал, что еще немного, и от его самообладания вообще ничего не останется.
– Послушай, – предпринял он еще одну отчаянную попытку сопротивления, – между нами все кончено. Кончено, понимаешь?
– Ты можешь хотя бы выслушать то, ради чего я приехала в Китон? Тогда мы могли бы расстаться друзьями, а не врагами. – Почувствовав, как напряглось тело Теда, Кэтрин на мгновение испугалась, что сейчас последует отказ. Но ничего не произошло, и она торопливо продолжала:
– Скажи, ты хоть раз пытался допустить возможность того, что я действительно не собиралась сознательно избавиться от ребенка? Если бы ты задумался об этом, то понял бы, что у меня никогда не хватило бы элементарной смелости на такой отчаянный шаг. Разве бы стала такая трусиха, как я, рисковать собственным здоровьем, а может быть, и жизнью? Я же боялась всего на свете – крови, змей, пауков…
Прошедшие годы наложили свой отпечаток и на Теда. Он стал достаточно мудрым для того, чтобы найти в себе силы посмотреть на вещи объективно и признать, что в словах Кэтрин есть своя логика. Кроме того, теперь, когда он видел ее глаза, ему не нужно было больше никаких доказательств. Здесь он ошибиться не мог – она действительно говорила правду. При мысли об этом Тед почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение. Оно росло по мере того, как уходила ненависть, которую он заботливо лелеял в себе в течение последних трех лет.
– Ты боялась даже обычной моли.
Кэтрин кивнула. Сейчас, когда впервые за долгое время она наконец не увидела в его глазах враждебности, ей даже удалось улыбнуться сквозь слезы.
– Я не могу тебе передать, как я раскаивалась в бездушном эгоизме, из-за которого погиб наш ребенок. Как я раскаивалась в том, что превратила наш брак в пародию. Теперь я понимаю, каким кошмаром была для тебя наша совместная жизнь…
– Ну не таким уж и кошмаром, – невольно вырвалось у Теда, но он тотчас же добавил:
– По крайней мере не все время.
– Теперь тебе нет нужды притворяться. Я уже взрослая и вполне в состоянии нести ответственность за собственные поступки. Теперь я понимаю, что была тебе не женой, а всего лишь капризным, взбалмошным ребенком, который вдруг решил поиграть в семейную жизнь. Я не убирала, не готовила, а когда тебе надоедало потакать моим прихотям, отказывалась даже спать с тобой. Я, и только я, виновата в том, что наш брак не удался.
К ее великому изумлению, Тед тяжело вздохнул и, задумчиво покачав головой, сказал:
– А ты по-прежнему любишь заниматься самобичеванием. Все так же беспощадна по отношению к самой себе.
– Беспощадна к самой себе? – Кэтрин не верила собственным ушам. – Тед, ты или шутишь, или путаешь меня с кем-то другим! На тот случай, если ты за эти годы кое-что подзабыл, я попытаюсь немного оживить твою память. Я – та самая женщина, которая только чудом не отправила тебя на тот свет своей стряпней. Это, конечно, касается тех редких дней, когда я снисходила до появления на кухне. Это я сожгла три твои форменные рубашки в первую же неделю нашей совместной жизни. Это я всегда заглаживала стрелки на твоих брюках таким образом, что они приходились как раз на боковые швы.
– Не нужно преувеличивать. Не думаю, чтобы мне на самом деле грозило пищевое отравление.
– Мне очень сложно что-либо преувеличить, Тед! Я же прекрасно помню, как насмехались над тобой все полицейские. Я сама не раз слышала шпильки в твой адрес.
– Неужели ты думаешь, что их насмешки ранили меня больнее, чем сознание того, что я женат на женщине, которую бессилен сделать счастливой?
Но Кэтрин так давно готовилась к этой исповеди, что решительно отвергла галантную попытку Теда взять часть вины на себя:
– Это не правда! Зачем ты возводишь на себя напраслину? О Боже, как вспомню, что твоя бедная мама, стараясь хоть чем-то помочь, даже дала мне рецепт твоего любимого гуляша! Но я и его ухитрилась приготовить так, что ты постарался незаметно выкинуть его в мусоропровод. Да-да! Не отрицай. Я сама это видела. Наверное, та же участь постигала и всю остальную мою стряпню, но я едва ли могу винить тебя за это.
– Черт возьми, Кэтрин, не говори ерунды. – Тед снова начинал сердиться. – Я ел абсолютно все, что ты готовила. Кроме гуляша. Мне очень неудобно, что ты заметила, как я выбрасываю его в мусоропровод, но я его с детства не перевариваю.
– Тед, зачем ты лжешь мне? Твоя мама сказала, что это твое любимое блюдо.
– Это любимое блюдо Карла. Мама просто перепутала. Такое уже случалось.
Внезапно до них обоих дошла вся нелепость и мелочность этого их спора. Теперь Кэтрин с трудом сдерживала смех.
– Почему же ты не сказал мне об этом тогда?
– Ты бы мне не поверила. – Обняв Кэтрин за плечи, Тед попытался объяснить своей повзрослевшей жене то, чего никак не мог объяснить двадцатилетней девчонке. – Понимаешь, в свое время юная, красивая и умная дочь Диллона Кахилла вбила себе в голову, что может сделать все что угодно, и причем гораздо лучше, чем кто бы то ни было. Когда же она в чем-то терпела неудачу, то была настолько огорчена, сердита и зла на саму себя, что ей было бесполезно что-либо объяснять. Кэти, пойми, ты тогда представляла себе жизнь как выполнение ряда заранее поставленных задач. Причем решать их нужно было в полном соответствии с имеющимся образцом, и ответ был тоже предопределен заранее.
Никто, кроме Теда, никогда не называл ее этим забавным уменьшительно-ласкательным именем. И теперь, услышав его снова после такого долгого перерыва, Кэтрин почувствовала, как ее сердце сжалось от сладкой боли. А Тед тем временем продолжал:
– Ты ведь захотела вернуться в колледж сразу после того, как мы поженились, вовсе не из детского каприза. Нет. Просто неожиданное замужество никак не вписывалось в тот стройный план, который уже был у тебя в голове. И в этом плане под первым номером, естественно, стояло получение первоклассного образования в одном из престижных колледжей Восточного побережья. И твое огромное желание иметь собственный особняк тоже не было всего лишь пустой прихотью. И уж, конечно, оно не было вызвано тем, что ты хотела кому-то доказать свое превосходство. Нет. Просто ты искренне верила в то, что мы будем счастливы в этом новом прекрасном доме, потому что… потому что именно в таком доме, по твоим представлениям, должна была жить Кэтрин Кахилл.
Прислонившись к стене и закрыв глаза, Кэтрин слушала его со смешанным чувством любви и печали.
– Ты знаешь, – наконец сказала она, – после возвращения в колледж я почти целый год каждую неделю ходила к психоаналитику, пытаясь разобраться в самой себе и в причинах нашего развода.
– Ну и что же ты выяснила?
– Практически ничего сверх того, что ты сказал две минуты назад. И знаешь, что я сделала потом?
Легкая улыбка наконец коснулась губ Теда, и он отрицательно покачал головой:
– Боюсь, что не смогу догадаться даже приблизительно. Так что же ты сделала потом?
– Я поехала в Париж и поступила учиться на самые лучшие кулинарные курсы!
– Ну и каковы были твои успехи на этом поприще?
– Не могу сказать, что я числилась среди лучших учеников, – неохотно признала Кэтрин. – Пожалуй, первый раз в моей жизни я не смогла преуспеть в том, в чем действительно хотела преуспеть.
Только Тед мог понять, чего ей стоило это признание, и он по достоинству оценил ее мужество.
– Но ты хотя бы сдала выпускные экзамены? – шутливо поинтересовался он.
– Я успешно сдала говядину, – в тон ему ответила Кэтрин, – но потерпела полное фиаско с остальными видами мяса. Особенно с телятиной.
Пожалуй, впервые за последние три года они смотрели друг на друга с улыбкой.
– Поцелуй меня. Пожалуйста, – мягко попросила Кэтрин.
– Нет! – Тед резко отшатнулся, как будто она его ударила.
– Ты что, боишься?
– Прекрати! Ты уже использовала этот трюк несколько лет назад. Больше не сработает. Я уже сказал тебе, что между нами все кончено, черт побери!
Стараясь ничем не выдать того, насколько сильно уязвлена ее гордость, Кэтрин скрестила руки на груди и ласково улыбнулась:
– Для сына священника ты слишком много ругаешься.
– И это ты мне уже говорила несколько лет назад. И я снова отвечу тебе то же самое, что и тогда. В отличие от моего отца, я сам не священник. Кроме того, – добавил он, желая окончательно развеять все иллюзии Кэтрин по поводу возможного продолжения их отношений, – за эти годы у меня несколько изменились вкусы. Теперь я предпочитаю сам выступать в роли соблазнителя.
Этого последнего удара уязвленная гордость Кэтрин выдержать уже не могла.
– Понятно, – тихо сказала она, резко поворачиваясь, чтобы уйти.
– Если хочешь знать мое мнение, – не унимался Тед, – то я бы на твоем месте поскорее вернулся в Даллас к этому Хейуорду Спенсеру или Спенсеру Хейуорду. Думаю, что бриллиантовое колье каратов эдак в пятьдесят быстро залечит любые душевные раны. Кроме того, оно идеально подойдет к этому безобразно вульгарному обручальному кольцу, которое ты носишь на пальце.
Несколько лет назад Кэтрин не спустила бы ему даже одной десятой из только что сказанного, но теперь перед Тедом стояла совершенно другая женщина, непредсказуемые реакции которой постоянно ставили его в тупик. Вот и сейчас она как-то странно посмотрела на него и спокойно сказала:
– Спасибо за совет, Тед. Но боюсь, что я уже давно не нуждаюсь ни в чьих советах. Может быть, тебе покажется странным, но на сегодняшний день многие люди, включая и Спенсера, спрашивают совета у меня.
– По поводу чего? – насмешливо поинтересовался Тед. – Как получше сделать заявление для колонки светской хроники?
– Ну хватит! – не выдержала Кэтрин. – Я ничего не имела против твоих упреков, пока они были справедливы, но я никому не позволю оскорблять меня, прикрывая этим свою нерешительность в сексуальных вопросах.
– Свою что? – взорвался Тед.
– Ты был таким замечательным, таким великодушным, таким галантным до тех пор, пока я не попросила тебя поцеловать меня. После этого ты начал себя вести просто по-хамски. Теперь тебе придется либо извиниться, либо поцеловать меня, либо признать, что ты испугался.
– Извини меня, – выпалил Тед с такой поспешностью, что Кэтрин не смогла удержаться от смеха.
– Извинения приняты, – сказала она, немного успокоившись, и снова повернулась, чтобы уйти.
Только теперь, окончательно сбитый с толку ее непривычной кротостью, Тед наконец до конца осознал, насколько она изменилась за прошедшие годы.
– Кэтрин, прости меня, – еще раз повторил он. – Мне действительно очень стыдно за свое поведение.
Кэтрин кивнула, но глаз не подняла. Они могли выдать ее, а она и так с трудом сдерживала смех.
– Все в порядке, Тед, не нужно больше извиняться. Ты просто, наверное, не правильно меня понял. Я ведь хотела, чтобы ты поцеловал меня на прощание – лишь для того, чтобы скрепить наше перемирие.
Она ожидала чего угодно, но только не того, что последовало дальше. Тед уступил.
– Ну что ж, – сказал он, нежно приподнимая ее подбородок, – пусть будет по-твоему. Поцелуй меня. Но только быстро.
Последняя реплика, сказанная наигранно-строгим тоном, рассмешила Кэтрин.
– Прекрати смеяться, – предупредил он, когда ее рот коснулся его улыбающихся губ.
Но последнее предупреждение было явно излишним. Одного мгновения оказалось достаточно, чтобы в них обоих вспыхнула прежняя страсть.
Глава 54
Следуя указаниям, полученным от владельца небольшого пункта по прокату машин в Риджмонтском аэропорту, Джулия без труда нашла дом, где прошло детство Зака. Величественный тюдоровский особняк, который, по словам владельца гаража, был «основной местной достопримечательностью», стоял на холме, возвышавшемся над небольшой живописной долиной. В нем по-прежнему жила Маргарет Стенхоуп.
Доехав до вычурных кирпичных столбов, которые обозначали поворот к дому, Джулия свернула налево и по широкой, обсаженной деревьями дороге стала подниматься на вершину холма. «После того как я отдал бабке ключи от машины, мне пришлось пешком идти до ближайшего шоссе», – вспомнились ей слова Зака, и она подумала о том, что эта дорога была не такой уж и близкой. Внимательно оглядывая окрестности, Джулия пыталась представить себе, что именно он видел и чувствовал в тот роковой день.
Дорога постепенно расширялась и, последний раз повернув налево, уперлась в величественное каменное здание, в суровости и простоте линий которого было что-то угнетающее, как и в окружавших дом огромных деревьях. Остановив машина на выложенной кирпичом площадке у лестницы, ведущей к парадному входу, Джулия вдруг почувствовала себя очень маленькой и уязвимой. Она не предупредила заранее о своем приезде. Во-первых, потому что не хотела говорить о причине своего визита по телефону, а во-вторых, потому что не хотела получить категорический отказ. Джулия имела довольно богатый опыт в улаживании некоторых деликатных дел и знала, что при этом особенно важен личный контакт. Выбравшись из машины, она немного помедлила, оглядываясь по сторонам и откладывая тот неизбежный момент, когда ей придется постучать в массивные двери особняка. Ей показалось, что в самом доме и окружающем пейзаже было нечто такое, что не могло не наложить своего отпечатка на человека, здесь выросшего.
Мысль о Заке, как всегда, придала ей силы. Джулия поднялась по широким, стертым от времени ступеням, решительно отогнав какое-то необъяснимое, давящее предчувствие близкой беды, и взялась за тяжелый медный дверной молоток.
Дверь открыл невероятно древний, сгорбленный дворецкий в темном костюме и галстуке-бабочке.
– Меня зовут Джулия Мэтисон, – собравшись с духом, сообщила Джулия. – Могу ли я видеть миссис Маргарет Стенхоуп?
Она заметила, как изменилось выражение карих глаз под белыми кустистыми бровями, когда дворецкий услышал ее имя, но старый слуга был слишком хорошо вышколен и больше ничем не выдал того, что оно ему знакомо. Отступив немного назад, в глубь необъятного, мрачного холла с вымощенным зелеными каменными плитами полом, он сказал:
– Я узнаю у миссис Стенхоуп, примет ли она вас. Вы можете подождать здесь, – добавил он, указав на высокое древнее готическое кресло с прямой спинкой, выглядевшее удивительно неуютно. Безуспешно попытавшись поудобнее устроиться на жестком деревянном сиденье, Джулия нервно стиснула сумочку, на несколько мгновений почувствовав себя жалкой и никому не нужной просительницей. Атмосфера холла была явно рассчитана именно на такую реакцию со стороны непрошеных гостей. Джулия тряхнула головой, отгоняя охватившее ее оцепенение, и постаралась сосредоточиться на том, что собиралась сказать бабке Зака. Погруженная в собственные мысли, она вздрогнула от неожиданности, когда за ее спиной снова послышались шаркающие шаги.
– Мадам сможет уделить вам ровно пять минут, – сообщил дворецкий.
Такое обескураживающее начало никак нельзя было назвать многообещающим, но Джулия, следуя за сутулой спиной слуги по широкому коридору, старалась не думать об этом. Наконец дворецкий распахнул одну из высоких дверей, за которой открылась большая комната с массивным камином и роскошным персидским ковром на темном паркете. Перед камином стояла пара кресел с высокими спинками, обитых выцветшей от времени гобеленовой тканью.
Джулия огляделась и, не заметив никого, подошла к столу, уставленному фотографиями в серебряных рамках. Зачарованно рассматривая лица родственников и предков Зака, она подумала о том, что он нисколько не преувеличивал, когда говорил о поразительном фамильном сходстве всех мужчин рода Стенхоупов. Из задумчивости ее вывел резкий, неприветливый голос:
– Я бы на вашем месте не тратила одну из отведенных вам пяти минут на столь бессмысленное занятие, мисс Мэтисон.
Джулия резко обернулась в поисках источника этого зловещего голоса и невольно вздрогнула от неожиданности. С одного из кресел, опираясь на трость из черного дерева с серебряной рукояткой, поднялась пожилая дама, до сих пор скрытая от нее высокой спинкой. Это была отнюдь не та миниатюрная старушка, которую Джулия ожидала увидеть, особенно после встречи с дворецким. Маргарет Стенхоуп оказалась почти на полголовы выше Джулии, что, учитывая ее необыкновенно прямую и горделивую осанку, производило довольно-таки внушительное впечатление. Ледяное, неприступное выражение удивительно гладкого, почти не тронутого старческими морщинами лица не предвещало ничего хорошего.
– Мисс Мэтисон! Можете сесть, можете стоять, но я бы хотела как можно скорее узнать причину вашего столь неожиданного визита.
– Прошу прощения, – растерянно пробормотала Джулия, поспешно усаживаясь во второе кресло с высокой спинкой напротив бабки Зака. Она решила сесть лишь потому, что не хотела вынуждать хозяйку дома продолжать стоять, хотя в глубине души понимала, что это не имеет значения. Маргарет Стенхоуп привыкла поступать согласно своим желаниям, не особенно церемонясь с окружающими.
– Миссис Стенхоуп, я – друг вашего…
– Я прекрасно знаю, кто вы. Я видела вас по телевизору, – ледяным голосом перебила ее старая леди, усаживаясь в свое кресло. – Сначала он сделал вас своей заложницей, а потом – чем-то вроде общественного адвоката перед средствами массовой информации.
– Это не совсем так, – мягко, но решительно возразила Джулия, заметив, что эта женщина избегает даже упоминать имя собственного внука. Конечно, никто и не предполагал, что эта беседа окажется легкой, но действительность превзошла самые худшие ожидания.
– Мисс Мэтисон, я еще раз вас спрашиваю – зачем вы сюда приехали?
Упрямо игнорируя попытки Маргарет Стенхоуп смутить и унизить ее, Джулия улыбнулась и спокойно сказала:
– Я приехала сюда, потому что я была с вашим внуком в Колорадо и…
– У меня только один внук, и он, насколько мне известно, живет в Риджмонте.
– Миссис Стенхоуп, – невозмутимо продолжала Джулия, – вы уделили мне всего лишь пять минут, а потому я очень прошу вас не перебивать меня, придираясь к каждому слову. В противном случае мне так и не удастся сообщить вам то, ради чего я, собственно, и приехала. А мне бы очень хотелось, чтобы вы это все-таки услышали.
Губы старой дамы сжались в почти невидимую тоненькую ниточку, а в глазах зажегся недобрый огонек, но Джулия тем не менее мужественно продолжала:
– Я в курсе того, что вы отказываетесь признавать Зака своим внуком. Мне также известно и о том, что у вас был еще один внук, который трагически погиб много лет назад. Насколько я понимаю, годы, прошедшие со времени вашей последней встречи со своим старшим внуком, лишь углубили существующую между вами пропасть. И в основном это произошло из-за упрямства Зака.
Лицо старой леди искривилось в недоброй усмешке.
– Это он вам так сказал?
Джулия кивнула, не на шутку встревоженная неожиданным сарказмом, который прозвучал в этом вопросе.
– Он о многом рассказывал мне там, в Колорадо. В том числе и о том, о чем до этого никогда не говорил с кем бы то ни было. – Джулия сделала небольшую паузу, ожидая хоть какого-то признака вполне естественного в таких случаях любопытства, но, очевидно, последнее не относилось к числу недостатков Маргарет Стенхоуп. Поэтому ей оставалось только продолжить свой монолог:
– Например, о том, что если бы он мог прожить свою жизнь заново, то обязательно помирился бы с вами еще много лет назад. Ведь он так восхищается вами, так любит вас…
– Убирайтесь вон!
Джулия автоматически встала, повинуясь этому грубому приказу, но все же предприняла еще одну отчаянную попытку подавить бушующий в ней гнев.
– Зак мне, конечно, говорил, что у вас с ним очень много общего, но в том, что касается упрямства, вы, пожалуй, дадите ему сто очков вперед. Я ведь всего лишь пытаюсь сказать вам, что ваш внук любит вас и сожалеет о происшедшем много лет назад разрыве.
– Убирайтесь вон! Я не желаю вас больше видеть!
– Теперь это взаимно, – холодно ответила Джулия, терпение которой наконец истощилось. – Когда я ехала сюда, то даже не могла себе представить, что пожилая женщина, стоя на краю могилы, способна по-прежнему таить такую злобу по отношению к собственному внуку, к своей плоти и крови. Что же такое должен был совершить этот юноша, почти мальчик, чтобы вызвать к себе такую неугасимую ненависть?
Резкий, горький смех Маргарет Стенхоуп полоснул ее как ножом.
– Наивная дурочка! Значит, он и вам заморочил голову?
– Что?
– Что?! Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос, мисс Мэтисон. Неужели этот человек действительно попросил вас приехать сюда? Да он бы никогда не посмел даже заикнуться об этом!
Не желая сыграть на руку высокомерной старухе своим отрицательным ответом, Джулия решительно отбросила в сторону остатки гордости и предприняла последнюю, отчаянную попытку достучаться до этого каменного сердца.
– Он не просил меня рассказывать вам о его любви и восхищении. Это действительно так, миссис Стенхоуп. Но он попросил меня кое о чем другом, чего никогда бы не сделал, если бы не уважал вас. – Стараясь не смотреть на застывшее лицо сидящей перед ней женщины, Джулия сделала глубокий вдох и сказала:
– Полторы недели назад я получила письмо от Зака. В нем он спрашивал, не беременна ли я, и в случае, если это так, просил меня не делать аборт. Вместо этого он предлагал мне родить ребенка и отдать его на воспитание вам. Он говорил, что вы никогда в жизни не уклонялись от ответственности, и если он напишет вам, что…
– Если вы действительно беременны от него и при этом имеете хотя бы самое смутное представление о генетике, – злобно перебила ее Маргарет Стенхоуп, – то вам обязательно следует сделать аборт! Впрочем, я в любом случае не потерплю этого незаконнорожденного ублюдка в своем доме.
Эти слова были произнесены с такой жгучей, ничем не прикрытой ненавистью, что Джулия невольно отшатнулась:
– Послушайте, вы хотя бы понимаете, что вы – самое настоящее чудовище?
– Нет, это вы меня послушайте, мисс Мэтисон! В данном случае ваши упреки совершенно не по адресу. Тот человек, который, судя по всему, полностью задурил вам голову, уже хладнокровно убил двоих любивших его людей. Вам еще повезло, что вы не оказались третьей!
– Он не убивал свою бывшую жену, и я понятия не имею, что вы имеете в виду, говоря о двух убийствах…
– Я имею в виду убийство его брата Джастина, который погиб от руки этого безумца! И это так же точно, как и то, что Каин убил Авеля. Он застрелил его во время ссоры!
Столкнувшись с такой наглой, чудовищной ложью, Джулия окончательно утратила контроль над собой. Срывающимся от волнения и нервного перенапряжения голосом она наконец высказала все накопившееся за время этой мучительной беседы гневные слова:
– Вы лжете Г Я прекрасно знаю, как и почему умер Джастин! И если вы сказали мне все это лишь для того, чтобы отказаться от всякой ответственности за будущего правнука, то вы старались напрасно! Я не беременна. Но даже если бы это было так, я ни за что на свете не доверила бы вам жизнь своего ребенка! Неудивительно, что с такой женой ваш муж искал любовь и ласку на стороне. Да-да, Зак рассказал и об этом! – добавила она, с удовлетворением заметив, что ее последний удар все-таки достиг цели, пробив ледяную броню презрения, в которую до сих пор была закована Маргарет Стенхоуп. – Он мне все рассказал. И о том, как ваш муж говорил ему, что вы – единственная женщина, которую он когда-либо любил, хотя все остальные думали, что он женился на вас из-за денег. Как он жаловался, что никогда бы в жизни не смог удовлетворить ваши завышенные моральные требования. Единственное, чего я не могу понять, – закончила Джулия свою гневную тираду, постаравшись вложить в эти слова все презрение, на которое была способна, – это того, как Зак мог восхищаться вами! Он, наверное, перепутал высокие нравственные устои с полным отсутствием сердца! Неудивительно, что бедный Джастин не смог решиться признаться вам в том, что он был геем! Такое чудовище, как вы, неспособно ни на какие человеческие чувства!
