Текст книги "Рай. Том 1"

Автор книги: Джудит Макнот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И тут он перебил ее. Всего два слова – сухие и непререкаемые:

– Нашего ребенка.

Мередит с трудом кивнула, растроганная почти до слез.

– И последний выход. Нет, тебе он не понравится… Мне, впрочем, тоже. Это неприлично…

Корчась от унижения и муки, Мередит смолкла и, собравшись с силами, начала снова, на этот раз не выбирая выражений; слова полились беспорядочным потоком:

– Мэтт, не смог бы ты помочь мне убедить отца, что мы любим друг друга и решили… решили пожениться прямо сейчас. Тогда через несколько недель мы успеем признаться, что я беременна. Естественно, после рождения ребенка мы сумеем развестись. Не согласишься ли на такие условия?

– С огромным нежеланием, – отрезал Мэтт после продолжительной паузы.

Сгорая от стыда и понимая, что сама поставила себя в подобное положение, Мередит отвернулась. Неужели он решил отыграться на ней? И теперь нарочно дает понять, что колеблется, а если решил согласиться, то только затем, чтобы сделать ей одолжение?

–  – Спасибо за рыцарское отношение, – саркастически бросила она. – Я готова подписать документ о том, что не буду иметь к тебе никаких претензий после рождения ребенка и обещаю дать тебе развод. У меня в сумочке ручка, – добавила она, направляясь к машине, вне себя от гнева, но почти решившись составить письменное соглашение и покончить со всеми формальностями.

Но когда она проходила мимо Мэтта, сильная рука сомкнулась на ее запястье, и он, дернув ее назад, повернул лицом к себе.

– А чего, черт возьми, ты от меня ожидала? – процедил он. – Не считаешь, что с твоей стороны немного неромантично начинать с того, что ты находишь мысль о замужестве со мной непристойной, и говорить о разводе сразу же после того, как упомянула о браке?

– Неромантично? – повторила Мередит, тупо уставясь на словно высеченное из камня лицо, разрываясь между истерическим смехом оттого, что так недооценивала его, и боязнью, что сейчас он может сорвать на ней злость. Но окончательно осознав, что хотел сказать Мэтт, она забыла о веселье и ощутила себя неразумным младенцем.

– Прости меня, – прошептала она, глядя в его непроницаемые глаза. – Пожалуйста, прости. Я не хотела сказать, что наш брак – такая непристойная вещь. Дело в том, что жениться только из-за того, что я забеременела, отвратительно, такое должно происходить, когда люди любят друг друга.

И ослабев от облегчения, она увидела, как смягчилось его лицо.

– Если успеем добраться к судье до пяти часов, – решил он, выпрямляясь, – значит, сможем раздобыть разрешение на брак и пожениться в субботу.

Процедура получения брачной лицензии потрясла Мередит как нечто омерзительно несложное и тошнотворно бессмысленное. Стоя рядом с Мэттом, она, предъявила все необходимые документы, доказывающие ее личность и возраст. Потом оба расписались и вышли из старого здания суда в центре города под нетерпеливым взглядом привратника, которому не терпелось поскорее запереть двери. Помолвлены и должны скоро пожениться. Вот так, просто и без лишних эмоций.

– Как раз вовремя успели, – с деланной веселостью проговорила она, чувствуя, как ворочается в желудке тяжелый неприятный ком. – Куда мы сейчас идем?

Она села в машину, по привычке уступив ему место водителя, потому что не хотела утруждать себя.

– Собираюсь доставить тебя домой.

– Домой? – напряженно повторила Мередит, заметив, что ему все происходящее нравится ничуть не больше, чем ей. – Не могу я ехать домой, пока мы не поженились.

– Я не имел в виду ту каменную крепость в Чикаго, – поправил он, устраиваясь рядом. – Я говорил о своем доме.

И хотя Мередит была донельзя усталой и измученной, точное описание ее жилища все-таки заставило ее слегка улыбнуться. Она начинала понимать, что Мэттью Фаррела ничто не могло унизить или потрясти, ужаснуть или запугать. Ничто и никто. Повернувшись, он положил руку на спинку ее сиденья, и улыбка Мередит поблекла при виде его неумолимого тона.

– Я согласился получить лицензию, но прежде чем мы сделаем последний шаг, необходимо заключить нечто вроде соглашения по некоторым вопросам.

– Каким вопросам?

– Пока еще не знаю. Поговорим подробнее дома. Сорок пять минут спустя Мэтт свернул с проселочной дороги, по обеим сторонам которой тянулись кукурузные поля, на изрытую колеями тропу. Машина прогремела по доскам узкого мостика через ручей, и Мередит впервые увидела то место, которое он называл домом. По контрасту с ухоженными полями ветхий дощатый домик выглядел заброшенным и давно нуждавшимся в ремонте. Во дворе сорняки глушили траву, а дверь амбара пьяно повисла на одной петле. Несмотря на запустение, было заметно, что когда-то здесь жили заботливые хозяева: деревянная решетка у крыльца была увита буйно вьющимися розовыми розами, а старые деревянные качели свисали с ветки гигантского дуба во дворе.

По пути сюда Мэтт рассказал, что его мать умерла семь лет назад и теперь он живет с отцом и шестнадцатилетней сестрой. Мередит так разнервничалась при мысли о встрече с его семьей, что почти лишилась дара речи и, показав на фермера, ехавшего на тракторе по полю, с трудом выговорила:

– Это твой отец?

Мэтт наклонился, чтобы открыть дверцу, посмотрел в ту сторону, куда показала Мередит, и покачал головой:

– Это сосед. Мы давно уже продали почти всю землю, а остальное сдаем ему в аренду. Отец потерял всякий интерес к фермерству, когда умерла мать.

И, заметив изменившееся от напряжения лицо Мередит, сжал ее руку:

– Что с тобой?

– До смерти боюсь твоих родных.

– Нечего тут бояться. Моя сестра посчитает тебя необыкновенной, волнующей и утонченной только потому, что живешь в большом городе.

Нерешительно помолчав, он добавил:

– Мой отец пьет, Мередит. Запил, когда выяснилось, что мать смертельно больна. Правда, у него есть постоянная работа и во хмелю он никогда не буянит. Говорю это тебе для того, чтобы ты поняла его и не осуждала. Последнюю пару месяцев он держался и был совершенно трезв, но это в любой момент может кончиться.

Он не извинялся, а признавал факт, никого при этом не осуждая.

– Понимаю, – кивнула Мередит, хотя в жизни не общалась с алкоголиками и на самом деле ничего не могла сообразить.

Но беспокоиться не осталось времени, потому что в этот момент дверь распахнулась, и стройная девушка с темными волосами и серыми глазами Мэтта выбежала на крыльцо, не сводя глаз с машины.

– О Господи, Мэтт, «порше»!

У нее была почти такая, же короткая стрижка, как у брата, подчеркивавшая прелесть хорошенького личика, на котором было написано почтительное восхищение. Повернувшись к Мередит, девушка спросила:

– Это ваш?

Мередит кивнула, пораженная порывом мгновенной симпатии к сестре Мэтта, так похожей на брата и все же совершенно лишенной его сдержанности:

– Вы, должно быть, невероятно богаты, – бесхитростно продолжала она. – То есть я хочу сказать, Лора Фридриксон очень богата, но у нее никогда не было «порше».

Мередит была ошеломлена упоминанием о деньгах и мгновенно загорелась любопытством, услышав имя Лоры Фридриксон. Мэтт раздраженно поглядел на сестру:

– Немедленно замолчи, Джули! – прикрикнул он.

– О, простите, – широко улыбнулась девушка и вновь обратилась к Мередит:

– Привет. Я ужасно невоспитанная сестра Мэтта – Джули. Может, зайдете в дом?

Она открыла дверь.

– Па только поднялся. На этой неделе он работает в одиннадцатичасовой смене, так что ужинать будем в половине восьмого. Нормально?

– Порядок, – кивнул Мэтт и, полуобняв Мередит, подтолкнул к дому. Мередит огляделась, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце, но постаралась взять себя в руки перед встречей с отцом Мэтта.

Внутри дом выглядел почти как снаружи – заброшенный, неухоженный, потерявший былое очарование. Деревянный некрашеный пол был весь в выбоинах и щелях, а плетеные коврики выцвели от времени и износились. От кирпичного очага под прямым углом отходили книжные полки, пара потрепанных кресел с зеленой обивкой стояла перед диваном в цветастом чехле с рисунком потускневших осенних листьев. За гостиной была столовая с мебелью из клена, а через открытую дверь виднелась кухня с раковиной на ножках. Лестница справа вела из столовой на второй этаж, и очень высокий мужчина с седеющими волосами и морщинистым лицом как раз спускался по ступенькам со сложенной газетой в одной руке и со стаканом, наполненным жидкостью цвета темного янтаря, – в Другой. К несчастью, Мередит разглядела его слишком поздно, и неловкость, которую она ощутила при виде дома, была по-прежнему ясно написана на ее лице, да к тому же почему-то ее внимание привлек этот злосчастный стакан.

– Что здесь происходит? – осведомился он, переводя взгляд с Мередит на Мэтта и Джули, переминавшуюся возле очага и исподтишка восхищавшуюся нарядом гостьи – модными слаксами, итальянскими босоножками и рубашкой «сафари» цвета хаки.

Мэтт познакомил Мередит с отцом и Джули.

– Мы познакомились с Мередит в прошлом месяце, когда я был в Чикаго, – пояснил он. – Собираемся пожениться в субботу.

– Что-о-о? – ошеломленно пробормотал отец.

– Потрясающе! – завопила Джули, заставив остальных на несколько мгновений забыть обо всем. – Всегда мечтала иметь старшую сестру, но в жизни не думала, что она появится в собственном «порше»!

– В чем появится? – растерянно переспросил Патрик Фаррел у слишком впечатлительной дочери.

– «Порше»! – в полном восторге повторила Джули, подбегая к окну и отодвигая занавеску, чтобы порадовать отца волшебным зрелищем.

Машина Мередит поблескивала на солнце – белая, изящная и, несомненно, дорогая. Насколько неуместно выглядела она здесь, среди окружающего убожества! Патрик, очевидно, тоже так посчитал, потому что, когда снова повернулся к Мередит, мохнатые брови были сведены в прямую линию, а выцветшие голубые глаза почти исчезли в глубоких морщинах.

– Чикаго? – удивился он. – Но ты пробыл в Чикаго всего несколько дней!

– Любовь с первого взгляда! – объявила Джули, прерывая напряженное молчание. – Как романтично!

Патрик Фаррел, прекрасно разглядев, с каким выражением Мередит оглядывала дом, ошибочно посчитал, что гостья прониклась мгновенным и искренним презрением к убогому жилищу и к его обитателям. Откуда ему было знать, как напугана и измучена девушка мыслями о неопределенном и невеселом будущем? И теперь, глядя в ее застывшее лицо, не смог скрыть своих чувств.

– Любовь с первого взгляда? – повторил он с нескрываемым сомнением. – Это действительно так?

– Очевидно, – предостерегающе бросил Мэтту тоном, явно говорившим о том, что лучше оставить эту тему, и спас Мередит от дальнейших расспросов, осведомившись, не хочет ли она отдохнуть перед ужином. Мередит с радостью схватилась бы не только за это предложение, но и за колючую проволоку, только бы поскорее уйти отсюда. После пережитого сегодня унижения, когда пришлось признаться Мэтту в беременности, это был второй, самый постыдный момент в ее жизни. Она молча кивнула Мэтту. Джули предложила свою спальню, пока Мэтт доставал из машины ее чемоданчик.

Очутившись наконец наверху, Мередит в угрюмом молчании присела на кровать Джули, а Мэтт положил чемодан на стул.

– Худшее позади, – тихо сказал он. Но девушка, не поднимая глаз и нервно ломая руки, покачала головой:

– Мне так не кажется. – И, уцепившись за самую незначительную из всех одолевающих ее проблем, добавила:

– По-моему, это только начало. Твой отец возненавидел меня с первого взгляда.

В голосе Мэтта впервые за все это время прозвучали веселые нотки:

– Может, все и обошлось бы, не погляди ты на стакан чая со льдом в его руке, словно на гремучую змею.

Откинувшись назад, Мередит, сбитая с толку и пристыженная, уставилась в потолок.

– Неужели я сделала это? – хрипло спросила она, закрывая глаза, словно пытаясь отогнать ужасную картину.

Мэтт взглянул на измученную красавицу, такую несчастную и одинокую, лежавшую поперек постели, словно сорванный, увядающий цветок, и мысленно увидел ту Мередит, какой она была всего полтора месяца назад: смеющуюся, с озорно сверкающими глазами, делавшую все возможное, чтобы он чувствовал себя среди этих надутых снобов как дома. И что сталось с ней теперь?

Что-то странное и незнакомое свинцовой тяжестью легло на сердце, и только сейчас до него дошла вся абсурдность их положения: они почти не знают друг друга, но были близки настолько, насколько могут быть близки лишь любовники.

В отличие от любой другой женщины из тех, с кем переспал Мэтт, Мередит была совершенно невинна и теперь носила его ребенка.

Между ними разверзлась социальная пропасть шириной в тысячи миль, и вот теперь они намереваются, поженившись, перекинуть мостик через эту пропасть, а потом, разведясь, еще больше расширить ее и уничтожить эту хрупкую связь.

У них не было абсолютно ничего общего, ничего, если не считать единственной ночи любви, страстной, сладостной, жаркой любви, когда соблазнительная искусительница в его объятиях превратилась из испуганной девственницы в источник мучительного восторга. Эта незабываемая ночь любви, не дававшая покоя, терзавшая безумными воспоминаниями, ночь, когда он добровольно позволил увлечь себя, чтобы самому стать настойчивым преследователем, отчаянно пытавшимся подарить им обоим наслаждение, которое они не смогут никогда забыть.

И ему это удалось.

Но теперь благодаря его решимости он скоро станет отцом.

Жена и ребенок не входили в планы Мэтта на ближайшее время, с другой стороны, разрабатывая свой жизненный план и следуя ему десять долгих лет, он знал, что раньше или позже это случится, и поэтому теперь всего-навсего придется приспособиться к обстоятельствам. Конечно, все это произошло в самое неподходящее время, но Мэтт привык нести на своих плечах любую тяжесть, любую ответственность. Нет, долг и обязанности не тяготили Мэтта так, как другие обстоятельства, и самым важным из них было потухшее безнадежное лицо Мередит. И мысль, что из-за случившегося радость и счастье никогда не осветят это чарующее лицо, беспокоила его больше всего на свете. Именно поэтому Мэтт наклонился над ней и голосом, который должен был прозвучать шутливо, но сорвался почти на крик, резко приказал:

– Ну-ка улыбнись, спящая красавица! Глаза Мередит распахнулись, сузились, опустились к его улыбающимся губам и снова поднялись в немом жалком недоумении.

– Не могу, – хрипло прошептала она. – Вся эта идея попросту безумна, и теперь я это вижу. Поженившись, мы только испортим жизнь друг другу и малышу.

– Почему ты это говоришь?

– Почему? – повторила она, краснея от унижения. – Как ты можешь спрашивать меня, почему? Боже, да ты даже не захотел пригласить меня куда-нибудь после той ночи. Даже не позвонил! Как ты мог…

– Я намеревался позвонить тебе… – перебил Мэтт. Мередит закатила глаза при виде столь невероятного хладнокровия, но он продолжал:

– Через год-другой, после того как вернулся бы из Южной Америки.

Не будь Мередит так несчастна, наверняка бы рассмеялась ему в лицо, но следующие слова, произнесенные со спокойной силой, успокоили ее сердце.

– Да если бы я хоть на секунду подумал, что ты хочешь меня видеть, давно бы позвонил.

Охваченная одновременно недоверием и болезненной надеждой, Мередит сомкнула веки, безуспешно пытаясь справиться с собой. Слишком много свалилось на нее – безмерное отчаяние, ошеломляющее облегчение, робкая надежда, ослепительная радость.

– Улыбнись! – снова приказал Мэтт, необычайно довольный тем, что она действительно хотела увидеть его.

Помимо всего прочего, тогда он предположил, что при беспощадном свете дня она воспримет все в другом виде и поймет, что отсутствие денег и соответствующего положения станет непреодолимым препятствием ко всяким дальнейшим отношениям. Но оказалось, к счастью, она так не думала.

Мередит длин но, прерывисто вздохнула, и только когда попыталась заговорить, Мэтт сообразил, что она безуспешно старается подчиниться его требованию улыбнуться. Дрожащими губами она мрачно пролепетала:

– Собираешься меня пилить?

– По-моему, это скорее твоя обязанность.

– Неужели?

– Угу. Жены вечно пилят мужей.

– А что делают мужья?

Он с деланным превосходством оглядел ее:

– Мужья командуют!

По контрасту со следующими словами улыбка и голос были поистине ангельскими:

– Хочешь побиться об заклад?

Мэтт отвел глаза от зовущих губ, взглянул в сверкающие, словно драгоценные камни, глаза и ответил с обезоруживающей откровенностью:

– Не хочу.

И тут случилось то, что он менее всего ожидал. Вместо того чтобы развеселиться, она неожиданно заплакала, и не успел Мэтт выругать себя за то, что обидел ее, Мередит обхватила его шею и притянула к себе. Зарывшись лицом в его грудь, она заплакала еще громче, так что затряслись худенькие плечи. Мэтт молча растянулся рядом, и когда через несколько мгновений Мередит заговорила, слова было почти невозможно разобрать за потоком слез и громкими всхлипами:

– А жена фермера должна консервировать и мариновать овощи?

Мэтт едва успел подавить неуместный смех и, гладя ее роскошные волосы, выдавил:

– Нет.

– Хорошо, потому что я ничего не умею.

– Но я не фермер, – напомнил он. – Ты ведь знаешь.

И настоящая причина ее страданий вырвалась вместе с новым потоком слез:

–  – Я должна со следующего месяца начать учебу в колледже, – с глубокой искренней скорбью проговорила она. – Мне необходимо поступить в колледж. Я собираюсь когда-нибудь стать президентом, Мэтт.

Пораженный Мэтт опустил голову, пытаясь разглядеть ее лицо.

– Весьма благородная цель, – объявил он торжественно. – Президент Соединенных Штатов…

Он говорил так серьезно, что, непредсказуемая молодая женщина в его объятиях невольно сквозь слезы взвизгнула от смеха.

– Не Соединенных Штатов, а универмага, – поправила она, и теперь ее великолепные глаза искрились смехом. Куда подевались боль и отчаяние?

– Благодарение Богу и за малые милости, – пошутил Мэтт, вне себя от облегчения, что она наконец улыбнулась. – Через несколько лет я стану богатым человеком, но даже к тому времени вряд ли смогу купить тебе пост президента страны.

– Спасибо. – шепнула она.

– За что?

– За то, что заставил меня смеяться. Я не плакала так сильно с тех пор, как была совсем ребенком. А теперь, кажется, остановиться не могу.

– Надеюсь, ты не смеялась над тем, что я когда-нибудь разбогатею.

Несмотря на небрежный тон, Мередит почувствовала, что он не шутит, и мгновенно стала серьезной. В этом лице с квадратным подбородком светились решимость, ум и тяжело доставшийся жизненный опыт. Судьба не подарила ему тех преимуществ, которые имели мужчины ее класса, но Мередит инстинктивно чувствовала в Мэтте Фарреле редкое сочетание силы с несгибаемой волей и стремлением к успеху. И, несмотря на некоторый его цинизм и привычку повелевать, она чувствовала, что глубоко в душе Мэтта таится нежность. Сегодняшнее поведение было тому доказательством. Она сама была виновата в том, что произошло полтора месяца назад, и беременность и поспешное замужество, несомненно, так же гибельны для его жизни, как и для нее. Однако Мэтт ни разу не упрекнул Мередит за беспечность и глупость, не послал к черту, когда она попросила его жениться на ней… а ведь она ожидала взрыва негодования.

Мэтт понимал, какими невероятными казались его претензии, особенно сейчас, и видел, что Мередит исподтишка изучает его и взвешивает его шансы на успех. В ночь их первой встречи он выглядел как один из тех, среди которых она жила. Теперь же она поняла, из каких низов вышел ее жених, видела, как он, весь в грязи, копается в моторе. Мэтт вспомнил ее потрясенное брезгливое выражение лица. И теперь, глядя в это прекрасное лицо, почти ожидал, что она рассмеется… Нет, Мередит слишком хорошо воспитана для этого, скорее всего скажет что-то снисходительное, и он, Мэтт, сразу все поймет, эти нелгущие глаза выдадут ее.

И наконец Мередит заговорила – спокойно, задумчиво улыбаясь:

– Собираешься перевернуть мир?

– Вверх дном, – кивнул он.

К совершенному изумлению Мэтта, Мередит Бенкрофт подняла руку, застенчиво притронулась к его напряженной челюсти, погладила пальцем щеку, и улыбка отразилась в ее глазах, заставив их засветиться. Мягко, но абсолютно убежденно она прошептала:

– Уверена, что так и будет, Мэтт.

Мэтт хотел что-то сказать, но слова не шли с языка. Прикосновение ее пальцев, близость тела, выражение глаз подействовали на него словно наркотик. Совсем недавно его безумно влекла эта девушка, и теперь притяжение мгновенно вернулось с прежней силой, заставившей его наклониться и завладеть ее губами в безжалостном мучительном поцелуе. Он поглощал ее сладость, потрясенный собственным исступлением, когда пришлось почти силой раскрыть губами ее губы, потому что инстинктивно чувствовал: едва ли она ощущает то, что ему приходится испытывать сейчас. И когда ее губы раскрылись, он был ошеломлен нахлынувшим на него потоком чувств. Куда девались здравый смысл и холодный рассудок! Мэтт наклонился над ней, оцепенев от желания, и почти застонал, когда Мередит, отстранившись, уперлась ладонями в его грудь.

– Твои родные, – с отчаянием охнула она. – Они внизу…

Мэтт нехотя отнял руку от ее обнаженной груди. Его родные… Как он мог забыть о них! Очевидно, отец пришел к верному выводу относительно причин столь внезапного брака и к совершенно не правильному заключению насчет самой Мередит. Нужно спуститься и все прояснить: не стоит укреплять отца в том мнении, что Мередит – просто богатая потаскуха, которая сейчас не стесняется валяться с ним в этой спальне.

Мэтт был потрясен отсутствием всякого контроля над собой там, когда рядом была Мередит. Медленные, нежные ласки… нет, он совсем не этого хотел… быстрое полное обладание – вот его цель, а такого никогда не случалось с ним раньше.

Откинув голову, Мэтт несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, вскочил с постели – подальше от соблазна! – и прислонился к кроватному столбику, наблюдая, как она с трудом садится и нерешительно оглядывает комнату, поспешно поправляя одежду. Мэтт усмехнулся, увидев, как тщательно Мередит прикрывает груди, которые он целовал и ласкал всего несколько мгновений назад.

– Рискуя показаться чересчур эмоциональным, – задумчиво заговорил он, – начинаю находить мысль о фиктивном браке не только ужасной, но и чрезвычайно непрактичной. Очевидно, что мы испытываем друг к другу сильное сексуальное притяжение. Кроме того, мы вместе сделали малыша. Может, стоит попробовать жить, как все женатые пары? Кто знает, – пожал он плечами, невольно улыбаясь, – может, нам это понравится.

Мередит не удивилась бы сильнее, даже если бы у него внезапно выросли крылья и он начал летать по комнате. Она поняла, что Мэтт не настаивает, а просто предлагает ей подумать и о такой возможности. Разноречивые чувства, вызванные его хладнокровием, с другой стороны, мыслями о будущей семье, смутили девушку, и она ничего не ответила.

– Спешить некуда, – бесшабашно улыбнулся он. – Впереди еще несколько дней, чтобы все решить.

После его ухода Мередит с усталым недоверием взглянула на закрывшуюся дверь, поистине ошеломленная быстротой, с которой он делал выводы, отдавал приказы и приходил к решениям. Характер этого почти незнакомого Мэттью Фаррела был воистину многогранен, и она никак не могла понять, какой же он на самом деле. В ночь их встречи в нем была некая леденящая отчужденность, граничившая с грубостью, однако чуть позже он улыбался над ее шутками, спокойно рассказывал о себе, целовал до беспамятства и любил с требовательной страстью и ошеломительной нежностью. Однако даже после той ночи она чувствовала, что он может быть резок и непреклонен и не стоит его недооценивать. Более того, чего бы ни предпочел Мэттью Фаррел добиться в жизни, он станет силой, с которой придется считаться.

Она задремала с мыслями о том, что он достаточно опасный противник для всех, кто вздумает стать ему поперек дороги.

Неизвестно, что сказал Мэтт отцу, но, когда Мередит спустилась вниз, Патрик Фаррел, казалось, успел вполне смириться с тем фактом, что сын скоро женится. Но несмотря на это, только веселая болтовня Джули помешала этому ужину стать тяжелым испытанием для Мередит. Мэтт все это время был молчалив и задумчив, хотя, казалось, лишь одним своим присутствием давал понять, кто главный в этой комнате и за столом. Патрик Фаррел, номинальный глава семейства, очевидно, уступил эту роль сыну. Худощавый, мрачный человек с лицом, носившим следы бурной жизни и пережитой драмы, он предоставлял Мэтту решать все дела. Мередит он показался жалким и почему-то пугающим, да к тому же она чувствовала, что будущий свекор по-прежнему недолюбливает ее.

Джули, добровольно согласившаяся взять на себя роль кухарки и экономки, казалась праздничным фейерверком – всякая мысль немедленно срывалась с ее губ потоком восторженных слов. Ее преданность Мэтту была полной и очевидной; она подскакивала, чтобы принести брату кофе, спрашивала у него совета, слушала все, что он говорил, с таким видом, будто сам Господь спустился на землю и проповедует верующим. Мередит, отчаянно пытавшаяся не думать о своих бедах, не переставала удивляться тому, как удалось Джули сохранить оптимизм и жизнелюбие. Почему такая девушка, как Джули, предпочла добровольно пожертвовать своим будущим и карьерой ради отца и брата?

Прошло несколько минут, прежде чем Мередит сообразила, что Джули обращается к ней:

– В Чикаго есть универмаг «Бенкрофт». Я иногда вижу его рекламу в газетах и модных журналах. Однажды Мэтт привез мне оттуда шелковый шарф. Вы когда-нибудь бывали там?

Мередит кивнула, невольно улыбнувшись при упоминании магазина, но не стала вдаваться в подробности. Сейчас не время рассказывать Мэтту о том, каким образом она связана с универмагом, да и Патрик так болезненно отреагировал на ее машину, что не стоило делать этого сейчас. Но, к несчастью, Джули не дала ей выбора:

– Вы, случайно, не родственница Бенкрофтов, тех людей, что владеют магазином?

– Родственница.

– И близкая?

– Очень, – призналась она, улыбнувшись при виде восторженного блеска в больших серых глазах Джули.

– Очень близкая? – продолжала девушка, откладывая вилку и уставясь на Мередит с неподдельным изумлением. Мэтт не донес до рта чашку с кофе, а Патрик, нахмурясь, откинулся в кресле.

Молча смирившись с поражением, Мередит вздохнула:

– Мой прапрадед основал магазин.

– Потрясающе! А знаете, кем был мой прапрадед?

– Нет, конечно. Кем же? – спросила Мередит, так захваченная восторженным энтузиазмом девушки, что совсем забыла взглянуть, как отнесся Мэтт к этой новости – – Эмигрировал в Америку из Ирландии и завел лошадиное ранчо, – сообщила Джули и, встав, начала убирать со стола.

Мередит улыбнулась и тоже поднялась, чтобы помочь.

– А мой был конокрадом!

Мужчины взяли чашки с кофе и направились в гостиную.

– Неужели взаправдашним конокрадом? – охнула Джули, наполняя раковину мыльной водой. – Вы уверены?

– Совершенно, – кивнула Мередит. – За это его и повесили.

Несколько минут они работали в дружелюбном молчании, но потом Джули объяснила:

– Следующие несколько дней отец работает в две смены. Я сегодня переночую у подруги – будем вместе готовить уроки. Утром вернусь и приготовлю завтрак.

Мередит, удивленная упоминанием об уроках, совершенно не обратила внимания на то обстоятельство, что остается наедине с Мэттом.

– Ты учишься? Но почему? Разве сейчас не каникулы?

– Я хожу в летнюю школу. Таким образом, я смогу окончить ее в декабре, через два дня после того, как мне исполнится семнадцать.

– Но это слишком рано.

– А Мэтту было шестнадцать.

– Неужели? – удивилась Мередит, засомневавшись в качестве подобного обучения в сельских школах, позволяющего так быстро усвоить школьную программу.

– А что ты станешь делать потом?

– Поступлю в колледж. Собираюсь специализироваться в одной из естественных наук, но еще не решила, в какой. Возможно, в биологии.

– В самом деле?

Джули, кивнув, с гордостью объявила:

– У меня полная стипендия. Мэтт до тех пор не хочет уезжать, пока не убедится, что я смогу справиться без него. Правда, нет худа без добра: он смог получить степень магистра по управлению предприятием за это время. Хотя ему пришлось оставаться в Эдмунтоне и продолжать работать, чтобы оплатить медицинские счета матери.

Мередит удивленно уставилась на девушку:

– Мэтт сумел… что?!

– Получить степень магистра по управлению предприятием. Ее получают после степени бакалавра, – пояснила девушка. – В колледже Мэтт специализировался по двум предметам – экономике и финансам. У нас в семье все головастые, – добавила она, но, увидев потрясенное лицо Мередит, остановилась и нерешительно пробормотала:

– Ты… на самом деле… ты ничего о нем не знаешь, верно?

«Только как он целуется и занимается любовью», – со стыдом подумала Мередит.

– Не много, – тихо призналась она вслух.

– Ну не стоит так уж винить себя. Большинство людей считают, что Мэтта не так-то легко узнать, а вы были знакомы всего два дня.

Это прозвучало таким осуждением, что Мередит отвернулась, не в силах встретиться с ней взглядом, и, подняв кружку, начала старательно вытирать ее.

– Мередит, – шепнула Джули, тревожно глядя на нее, – тут нечего стыдиться, я хочу сказать… для меня все одно, беременна ты или нет.

Мередит уронила кружку, и она покатилась по линолеуму под раковину.

– Но это так, – настаивала Джули, нагибаясь и подбирая кружку.

– Это Мэтт сказал вам, что я беременна? – едва выговорила Мередит. – Или ты сама догадалась?

– Мэтт потихоньку шепнул отцу, а я подслушала, хотя к тому времени уже поняла все сама.

– Чудесно, – пробормотала Мередит, сгорая от стыда.

– Вот именно, – согласилась Джули. – То есть до того, как Мэтт все рассказал отцу о вас, я чувствовала себя так, словно осталась единственной шестнадцатилетней девственницей в округе…

Мередит закрыла глаза, понимая, что вот-вот лишится сознания от унижения и гнева на Мэтта. Как он мог обсуждать ее с отцом!

– Должно быть, они здорово посплетничали на мой счет, – с горечью бросила она.

– Но Мэтт не сплетничал о тебе. Просто объяснил па, какая ты на самом деле.

Мередит стало неизмеримо легче, и, увидев это, Джули немного изменила тему:

– Тридцать восемь из двухсот девушек в нашей высшей школе забеременели в этом году. По правде говоря, – призналась она с некоторым унынием, – мне не приходилось беспокоиться об этом. Большинство парней боятся даже поцеловать меня.

Чувствуя, что от нее ждут какой-нибудь реплики, Мередит, откашлявшись, спросила:

– Почему?

– Из-за Мэтта, – с удовольствием поведала Джули. – Любой мальчишка в Эдмунтоне знает, что Мэтт – мой брат. И представляет, что он сделает с ним, если обнаружит, что он распускает руки. Если речь идет о защите женской добродетели, иметь Мэтта в родне все равно что носить пояс целомудрия.