Текст книги "Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет"

Автор книги: Джуди Блум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 11

К началу декабря мы уже перестали пользоваться тайными именами. Нэнси сказала, что от них только путаница. Еще мы почти забросили наши списки. Все равно имена в них никогда не менялись. Нэнси еще удавалось как-то разнообразить свой список. Но с ее восемнадцатью именами было легче. Дженни, Гретхен и я всегда ставили первым номером Филиппа Лероя. И никаких перемен не предвиделось. Я только не могла понять: то ли он действительно им нравился, то ли они делали то же, что и я – ставили его первым номером только потому, что он самый симпатичный мальчик в классе. Может быть, они тоже стеснялись написать, кто им нравится на самом деле.

В тот день, когда у Гретхен, наконец, хватило смелости утащить у отца книгу по анатомии, мы собрались у меня дома, закрывшись в моей спальне и подперев дверь стулом. Мы сидели на полу полукругом – перед нами лежала книга Гретхен, открытая на анатомии мужчины.

– Думаете, Филип Лерой, когда он раздет, выглядит так же? – спросила Дженни.

– А ты как думала! – удивилась Нэнси. – Или что он, по-твоему, не мужского пола?

– Все эти кровеносные сосуды и кишки… – состроила гримасу Дженни.

– Ну, это у всех, – заметила Гретхен.

– По-моему, это все отвратительно, – сказала Дженни.

– В таком случае, не советую тебе становиться врачом или медсестрой, – сказала Гретхен. – Они смотрят на это каждый день.

– Переверни страницу, Гретхен, – велела Нэнси.

Следующая страница была посвящена половой системе мужчин.

Мы замолчали и только смотрели в книгу. Наконец Нэнси сказала:

– Все, как у моего брата.

– Откуда ты знаешь, как у твоего брата? – спросила я.

– Он иногда ходит по дому голый, – сказала Нэнси.

– Мой отец тоже иногда ходил голый, – вставила Гретхен. – Но в последнее время перестал.

– Моя тетя прошлым летом ходила на нудистский пляж, – вспомнила Дженни.

– Правда что ли? – не поверила Нэнси.

– Да, целый месяц, – подтвердила Дженни. – И мама потом три недели с ней не разговаривала. Она считала, что это позор. Тетя разошлась с мужем.

– Из-за нудистского пляжа? – спросила я.

– Нет, – сказала Дженни. – Она была разведена еще раньше.

– А что, по-твоему, они там делают? – поинтересовалась Гретхен.

– Просто слоняются голые, вот и все. Тетя говорит, там все очень спокойно. Но я никогда не стану ходить голой – ни перед кем!

– А как же – когда ты выйдешь замуж?

– Даже тогда.

– Подумаешь, скромница!

– И вовсе нет! При чем тут это!

– Когда вырастешь, будешь думать по-другому, – заверила ее Нэнси. – Еще захочешь, чтобы все на тебя смотрели. Как на этих девиц из «Плейбоя».

– Каких еще девиц из «Плейбоя?» – удивилась Дженни.

– Ты что, никогда не держала в руках «Плейбой»?

– Откуда я его возьму? – спросила Дженни.

– У меня отец его получает, – брякнула я.

– Значит, он у тебя есть? – заинтересовалась Нэнси.

– Конечно.

– Тогда принеси!

– Сейчас? – спросила я.

– Ну да.

– Ну, это я не знаю, – замялась я.

– Послушай, Маргарет, – Гретхен смогла взять у своего отца его медицинскую энциклопедию, думаешь, ей было легко? А ты только покажешь – и все.

В общем, я открыла дверь спальни и спустилась вниз по лестнице, пытаясь вспомнить, где я видела последний номер. У мамы я спрашивать не хотела. Не потому, что я считала таким зазорным показывать его подругам. В конце концов, ведь отец получал его… Хотя мне кажется, что в последнее время отец его прячет, потому что я перестала видеть его в газетнице, где он всегда бывал раньше. Наконец я нашла его в ящике отцовского стола. Я подумала, что если мама меня застукает, я скажу, что мы делаем себе альбомы и нам нужны старые журналы, из которых можно что-нибудь вырезать. Но она не застукала.

Нэнси открыла журнал как раз в середине, на фотографии голой девицы. На предыдущей странице рассказывалась ее история. Девицу звали Хилари Брайт, и ей было восемнадцать лет.

– Восемнадцать! Всего на шесть лет старше нас, – воскликнула Нэнси.

– Но вы посмотрите на ее габариты. Вот это да! – изумилась Дженни.

– Думаете, мы тоже будем такими в восемнадцать? – спросила Гретхен.

– По-моему, тут что-то не так, – усомнилась я. – У нее же пропорции неправильные.

– Интересно, Лора Дэнкер уже так выглядит? – спросила Дженни.

– Пока еще нет, – сказала Нэнси. – Но в восемнадцать будет наверняка.

Пятьдесят раундов «И раз, и раз…» завершили наше собрание.

Глава 12

Одиннадцатого декабря бабушка отправилась в трехнедельный круиз по Карибскому морю. Она путешествовала каждый год. В этом году мне разрешили ее проводить. Мама подарила бабушке шелковый зеленый мешочек для украшений: чтобы были в сохранности. Он был очень красивый, с белой бархатной подкладкой. Бабушка сказала «спасибо» и добавила, что все ее украшения – для «ее Маргарет», и потому их надо содержать в порядке. Бабушка всегда напоминает мне, что никто не живет вечно и что все, что у нее есть, предназначено для меня, а я терпеть не могу, когда она об этом заговаривает. Однажды она поделилась со мной, что ее адвокат уже составил завещание, в котором все учтено. Например, в каком гробу она хочет быть похороненной, и что она не хочет никаких надгробных речей, и чтобы я приходила к ней только раз или два в год – присмотреть за могилой.

Мы оставались на корабле около получаса, потом бабушка поцеловала меня на прощанье и обещала как-нибудь взять с собой.

На следующей неделе мама начала отправлять рождественские открытки – иногда она бывала погружена в это занятие по нескольку дней подряд. Правда, она не называет их рождественскими открытками. Просто праздничными поздравлениями. Вообще-то, мы не празднуем Рождество. Мы дарим подарки, но родители говорят, что в Америке так принято. Отец говорит, что эти рождественские открытки напоминают маме ее детство. Она посылает их людям, с которыми прошли ее детские годы, и они тоже ей пишут. Так, раз в год она узнает, кто на ком женился, у кого кто родился и всякое такое. Одну открытку она всегда посылает своему брату, с которым я не знакома. Он живет в Калифорнии.

В этом году я сделала странное открытие. Я обнаружила, что мама писала рождественскую открытку своим родителям в Огайо. Однажды, когда я не пошла в школу из-за простуды, я разглядывала кипу рождественских открыток, и вот! – на одном конверте было черным по белому написано: мистер и миссис Хатчинс, а это они и есть – мои дедушка с бабушкой. Я ничего не сказала маме. Я чувствовала, что мне не следовало этого знать.

В школе мистер Бенедикт бегал, как заведенный, пытаясь выяснить, что стало с новыми костюмами для хора. Вся школа готовилась к рождественско-ханукальному представлению, устраиваемому для родителей. Наш шестой класс был хором. Нам не пришлось даже тянуть жребий. «Класс мистера Бенедикта будет хором», – объявил директор. Каждый день мы репетировали с нашей учительницей по музыке. Мне казалось, что когда Рождество будет наконец позади, у меня совсем не останется голоса. Мы выучили пять рождественских гимнов и три гимна для Хануки. Мальчики пели в основном альтами, а девочки сопрано. После Дня Благодарения с нас сняли мерки для новых костюмов. В АРУ решили, что старые уже никуда не годятся. Новые костюмы будут не черными, как раньше, а зелеными. И в руках у нас вместо свечей будут маленькие электрические фонарики.

Мы должны были пройти через весь коридор и войти в зал с пением «Все верные Богу»[4]4
  «Все верные Богу» – популярный рождественский гимн.


[Закрыть] (на английском и латыни). Все это мы отрабатывали не один раз. Идти надо было двумя колоннами: с одной стороны мальчики, с другой – девочки. И, конечно, мы были выстроены по росту. Я шла сразу за Дженни, потому что Рут перешла в другую школу. В паре со мной оказался Норман Фишбейн. Я не смотрела на него, просто шла, глядя прямо перед собой, и пела очень громко.

За неделю до праздника Алан Гордон сказал мистеру Бенедикту, что не будет петь рождественские гимны, потому что это против его религии. Тогда Лиза Мэрфи подняла руку и сказала, что не будет петь никаких других гимнов, кроме рождественских, потому что это тоже против ее религии.

Мистер Бенедикт объяснил, что гимны – для всех и религия тут ни при чем, но на следующий день Алан принес из дома записку, и с этого момента он только ходил со всеми, но не пел. Лиза пела, когда мы входили в зал, но когда доходило до ханукальных песнопений, то даже не шевелила губами.

Бог, ты здесь? Это я, Маргарет. Я хочу, чтобы Ты знал: в этом году я много думаю о Рождестве и о Хануке. Я пытаюсь решить для себя, что мое, а что нет. Я, правда, очень много думаю об этом. Но пока не нашла никакого ответа.

Наши новые зеленые костюмы были привезены в школу как раз накануне праздника, и нам было сказано взять их с собой домой и отгладить. Помимо костюмов и фонариков мне понравилось еще то, что я сидела в первом ряду хора лицом к аудитории, и малыши-дошколята сидели прямо передо мной. Некоторые из них пытались дотянуться ногами до наших ног. Один мальчик описался во время представления, когда Мария с Иосифом приходят в гостиницу. На полу появилась лужа: прямо напротив Дженни. Она продолжала петь, стараясь делать вид, что ничего не замечает. Было очень смешно, и я с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Сразу после рождественского праздника начинались каникулы. Когда я пришла домой, мама сказала, что меня ждет письмо.

Глава 13

– Маргарет, тебе письмо, – крикнула мама из студии. – Лежит на столе.

Я почти не получаю писем. Наверно, потому, что никогда на них не отвечаю. Я сразу кинулась к столу и схватила его. Мисс Маргарет Саймон, значилось на нем. Я перевернула конверт, но обратного адреса не было. Я стала думать, от кого бы оно могло быть. Так гораздо интереснее, чем вскрывать сразу. Впрочем, это могла быть просто реклама. Наконец, когда я не могла уже больше терпеть, я вскрыла его – очень осторожно, чтобы не порвать конверт. Это было приглашение! Я сразу догадалась по картинке: мальчишки и девчонки танцуют вокруг магнитофона. Внизу была подпись: ПРАЗДНИЧНЫЙ ВЕЧЕР.

Интересно, кто устраивает вечер? И к тому же приглашает меня? Конечно, я могла узнать сразу. Стоило только заглянуть внутрь открытки. Но так было интереснее. Я перебирала в уме разные возможности. Это, конечно, не от «сенсаций»: если бы от них, я бы сразу поняла. Может быть, от нью-йоркских знакомых или от кого-нибудь из летнего лагеря, но ведь я еще не писала никому из старых друзей, и они до сих пор не знают моего адреса. Я посмотрела на штамп: Нью-Джерси. Интересно, подумала я. Кто же? Кто? Наконец, я открыла.

Приглашаю в субботу, 20 декабря

с 17 до 21 (ужин)

1334 Уиттингем Террас

Норман Фишбейн

«Норман Фишбейн!» – простонала я. Этот слюнтяй и нытик. Я никогда с ним не разговаривала. И чего ему вздумалось приглашать меня. Да еще на ужин!

– Мам! – крикнула я, вбегая в студию. Мама в это время отошла от холста, чтобы посмотреть на свою работу со стороны. Кисточку она держала в зубах.

– Попробуй догадайся!

– Ну, что там? – спросила мама, не вынимая кисточки.

– Я приглашена на вечер. Вот, смотри…

Я показала ей приглашение. Она прочла.

– Кто это – Норман Фишбейн?

Она вынула кисточку изо рта.

– Из моего класса.

– Он тебе нравится?

– Так, средне. Можно, я пойду?

– Ну что ж… думаю, да.

Мама добавила в натюрморт еще красного. Тут зазвонил телефон.

– Я возьму.

Я помчалась в кухню и с бьющимся сердцем сняла трубку.

– Привет, это Нэнси. Тебя пригласили?

– Да, – сказала я. – А тебя?

– И меня. Нас всех: Дженни и Гретхен тоже.

– Ты сможешь пойти?

– Конечно.

– Я тоже.

– Никогда не бывала на праздничном ужине, – призналась Нэнси.

– И я. А как надо одеваться?

– Моя мама собирается звонить миссис Фишбейн. Я тебе тогда перезвоню.

Она повесила трубку.

Через десять минут телефон зазвонил снова. Я подошла.

– Маргарет, это снова я.

– Я поняла.

– Ты никогда не поверишь! – воскликнула Нэнси.

– А что? – спросила я.

– Мы все приглашены.

– В каком смысле все?

– Весь класс.

– Все двадцать восемь человек?

– Миссис Фишбейн сказала так моей маме.

– И Лора?

– Я думаю.

– Думаешь, она придет? – спросила я, пытаясь представить себе Лору на вечере.

– Ее мама с миссис Фишбейн работают вместе во всяких комитетах. Может быть, ее мама и уговорит ее.

– А Филип Лерой?

– Я знаю только, что он приглашен, как и все. Еще миссис Фишбейн говорит, что одежда должна быть обязательно вечерняя.

Повесив трубку, я бросилась назад в студию.

– Мам, весь наш класс приглашен.

– Весь класс? – Мама отложила кисточку и посмотрела на меня.

– Да, все двадцать восемь человек.

– Миссис Фишбейн, должно быть, сошла с ума! – сказала мама.

– Как ты думаешь, может, мне надеть бархатное платье?

– Это твое лучшее. Если хочешь, надевай.

20 декабря я говорила с Нэнси шесть раз, с Дженни три и с Гретхен – два раза. Нэнси звонила мне каждый раз, как ей приходила новая идея, насчет того, в чем идти на вечер. И каждый раз она спрашивала меня, не передумала ли я надевать бархатное платье. Я говорила, что не передумала. Остальное время мы обсуждали другие вопросы, связанные с вечером. Мы решили, что Нэнси будет ночевать у меня, а Гретхен у Дженни. Мистер Уиллер отвезет нас всех на вечер, а мистер Лумис привезет обратно.

В два часа мама помыла мне голову и ополоснула волосы бальзамом. Потом она накрутила их на толстые бигуди по всей голове. Я сидела под ее сушилкой. Она не только подстригла мне ногти, но еще и обпилила их пилкой. Мое бархатное платье было уже разложено на кровати вместе с нижней юбкой. Там же лежала коробка с новыми туфлями и трусики.

Нижнее белье было не хлопчатобумажное, как обычно, а нейлоновое, с кружевом по краю. Это был один из моих декабрьских подарков. Весь день я думала о том, что может быть Норман Фишбейн не такой уж и нытик.

После ванной я собиралась пойти в свою комнату отдохнуть, чтобы быть в хорошей форме. Я пошла туда и закрыла дверь – только я не могла отдыхать. Вместо этого я передвинула стул от письменного стола к зеркалу… Потом я встала на стул и сняла с себя одежду. Я стояла перед зеркалом голая. Я заметила, что у меня появился пушок. Я повернулась спиной, после чего стала изучать себя в профиль. Потом я слезла со стула и подвинула его ближе, снова залезла на него и снова стала смотреть. Моя голова в бигудях выглядела смешно, и все остальное тоже.

Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Я не хотела напоминать Тебе, Бог… То есть я знаю, что у Тебя много дел. Но вот уже декабрь, а я все никак не повзрослею. По крайней мере я не вижу никакой разницы. Может быть, уже пора. Бог? Разве я не достаточно жду? Пожалуйста, помоги мне.

Я спрыгнула со стула, села на край кровати и надела лифчик, новую комбинацию и трусики. Потом я снова встала перед зеркалом. На этот раз я смотрела на себя совсем недолго.

Я пошла в ванную и открыла шкафчик. Там я нашла целую коробочку ватных шариков. «В упаковке стерильны», прочла я. Я залезла в коробочку и достала несколько шариков. Сердце у меня при этом сильно билось – глупо конечно, чего мне бояться, в самом деле? Если бы мама сейчас меня увидела, она бы даже ничего не сказала. Ведь я все время ими пользуюсь – когда смазываю комариные укусы, промываю ссадины и царапины и протираю лицо лосьоном на ночь. Но сердце все равно колотилось – я-то знала, для чего мне нужны шарики.

Я пробралась на цыпочках в свою комнату и закрыла дверь. Потом зашла в свой туалет и стала там в углу. Я засунула по три ватных шарика в каждую чашечку лифчика. Что ж с того, что это обман. Наверняка, другие девчонки сделают то же самое. Главное, чтоб выглядело хорошо.

Я вышла из туалета и снова забралась на стул. На этот раз, повернувшись боком, я осталась довольна. Теперь я, правда, выглядела взрослей.

Ты еще здесь, Бог? Правда, так неплохо? Мне ведь совсем немного нужно – совсем немного помощи. Я буду все делать по дому. Могу целый месяц убирать вечером со стола, может, и больше месяца! Пожалуйста, Бог…

Глава 14

Мама расчесала мне волосы. Мне понравилось, как они легли. Только одна прядь слева оказалась завитой не в ту сторону. Мама сказала, что от этого вышло только естественней.

Папа с мамой все улыбались мне, пока я ждала, когда за мной заедет отец Нэнси. И я улыбалась им в ответ. Можно было подумать, что все мы знаем какой-то секрет. Я-то знала, что у меня есть свой собственный секрет, о котором они не догадываются. Хорошо еще, что они не стали говорить всякой ерунды типа «очаровательно!» и «первый твой вечер, не что-нибудь!» Я бы умерла на месте.

Мистер Уиллер просигналил нам из машины, когда было без четверти пять.

Мама поцеловала меня напоследок, а папа помахал рукой из своего кресла.

– Приятного вечера, – крикнул он мне вдогонку.

«Четыре сенсации» забились все вместе на заднее сиденье уиллеровой машины. Отец Нэнси сказал, что это совсем неудобно, и он чувствует себя нанятым водителем. Но мы в ответ только захихикали. Дженни, не предупредив никого из нас, остригла волосы. Она сказала, что для нее самой это стало неожиданностью. Просто мама взяла ее с собой в салон красоты и побеседовала там наедине с мистером Энтони. Потом мистер Энтони начал подрезать ей волосы, и не успела она опомниться, как у нее уже была новая стрижка. Теперь она похожа на эльфа. Стрижка ей очень идет. На какую-то минуту я даже подумала, а как бы я выглядела с такой же. Но потом вспомнила, скольких мучений мне стоило отрастить волосы, и решила, что было бы глупо вот так сразу взять и остричь их.

Когда мы приехали, дверь открыла мать Нормана. Она была очень высокая, худая и лицом похожа на Нормана. Я помнила ее еще с того бала. На этот раз одета она была не как фермер. На ней были черные бархатные штаны и какая-то кофточка без рукавов, на которой было нашито что-то вроде бриллиантов и рубинов.

– Добрый вечер, миссис Фишбейн, – сказала Нэнси каким-то неизвестным мне голосом. – Познакомьтесь, пожалуйста, с моей подругой Маргарет Саймон.

Миссис Фишбейн улыбнулась мне и сказала:

– Очень приятно, Маргарет. – Потом она взяла у нас пальто и отдала их прислуге, которая унесла их наверх.

– Ох, какие вы сегодня красивые, – сказала миссис Фишбейн. – Все внизу.

Нэнси, ты знаешь где, проходите.

Я пошла за Нэнси через гостиную. Вся мебель была очень современная. Стулья похожи на выпиленные ящики, а столы сплошь стеклянные. Цвет везде один – бежевый. У Нэнси мебель вся на львиных лапах и разноцветная, а у меня дома в гостиной только ковер и больше ничего. Мама еще никак не решит, как ее обставить.

Дом у Нормана оказался немаленьким, прежде чем спуститься вниз, нам с Нэнси пришлось пройти не меньше четырех комнат.

Кажется, почти весь наш класс был в сборе. Включая Лору Дэнкер, которая, по-моему, выглядела шикарно в светло-розовом платье, с распущенными волосами, падающими ей на лицо.

Мальчики были все в пиджаках, некоторые – в галстуках. Филип Лерой, когда я только его увидела, был в галстуке, но уже через несколько минут галстук исчез, а ворот рубашки оказался расстегнутым. Вскоре после этого среди мальчиков не осталось ни одного в пиджаке. Все они были свалены в кучу в углу комнаты.

Девочки, в основном, собрались в одном конце комнаты, мальчики в другом. Когда собрались все, миссис Фишбейн принесла еду. Сэндвичи всех видов и большое блюдо сосисок с фасолью. Я взяла себе немного сосисок и еще салату и села за один столик с Дженни, Нэнси и Гретхен. Всего столиков было шесть, так что мест хватало. После того, как все было подано, миссис Фишбейн и прислуга удалились наверх.

Не знаю уж, кто первый начал стрелять горчицей в потолок через соломинку. Помню только, что Филип Лерой завопил: «Гляди, Фредди!» и нацелил соломинку вверх. Горчица взлетела вверх, оставив желтый потек на белом потолке.

Миссис Фишбейн не появлялась внизу, пока не настало время десерта. Вначале она не обратила внимания на потолок, зато свалку на сервировочном столе заметила. Когда же она взглянула наверх, то так и обомлела. В комнате стало очень тихо.

– Что это на моем потолке? – спросила она Нормана.

– Горчица, – ответил Норман.

– Я вижу, – проговорила миссис Фишбейн.

Это все, что она сказала, но посмотрела на каждого из нас взглядом, называющимся «и чему только учат вас родители». Потом миссис Фишбейн встала рядом с нашим столиком и сказала:

– Уверена, что девочки в этом безобразии не участвовали. – Мы улыбнулись ей, но я заметила, как Филип Лерой показал нам язык.

– Сейчас мне нужно подняться наверх, чтобы принести десерт, – сказала миссис Фишбейн. – Я надеюсь, вы будете вести себя как леди и джентльмены.

На десерт были крошечные пирожные-корзиночки – все разных цветов. Не успела я съесть две корзиночки с шоколадной начинкой, как к нашему столику подошел Фредди Барнетт.

– Я уверена, что эти девочки не могли сделать ничего плохого, – начал передразнивать он. – Это хорошие, милые девочки.

– Да заткнись ты, – оборвала его Нэнси, вставая. Да, ростом Бог ее не обидел.

– А почему бы тебе не заткнуться, всезнайка!

– Полегче, Рак! – огрызнулась Нэнси.

– Кто это Рак?

– Да ты! – Нэнси даже заскрипела зубами.

Фредди вцепился в Нэнси, и я подумала даже, что сейчас он ее треснет.

– Убери от меня свои клешни! – взвизгнула Нэнси.

– Так я тебя и послушался, – фыркнул Фредди.

Нэнси закрутилась на месте, но Фредди крепко держал ее за карман платья, и вдруг Нэнси оказалась в другом конце комнаты, а Фредди остался стоять, где был, с карманом в руке.

– Он отодрал мой карман! – завопила Нэнси.

У Фредди был такой вид, как будто он сам не мог в это поверить. Но карман был – вот он, здесь, у него в руке. Никакой дыры у Нэнси на платье не осталось, просто на месте кармана висели какие-то нитки. Нэнси побежала по лестнице наверх и через несколько минут вернулась вместе с миссис Фишбейн.

– Он оторвал мне карман, – проговорила Нэнси, показывая на Фредди Барнетта.

– Я не хотел, – объяснил Фредди. – Просто так вышло.

– Я возмущена вашим поведением. Просто возмущена! – сказала миссис Фишбейн. – Что же вы за дети такие! Я не могу отослать вас домой, потому что родители оставляли вас до девяти, а сейчас только семь. Но вот что я вам скажу: если этот шурум-бурум продолжится, я позвоню всем без исключения родителям и сообщу им, как вы беспардонно себя ведете!

Миссис Фишбейн отправилась наверх. Мы изо всех сил старались сдержать смех, но это не очень получалось. Все было так забавно. «Шурум-бурум» – и «беспардонно»!

Даже Нэнси и Фредди – и те смеялись. Потом Норман предложил, чтобы мы во что-нибудь поиграли – так будет лучше.

– Начнем с «Угадай, кто!» – сказал Норман.

– Угадай, кто? – переспросила Дженни. – А как в это играть?

Норман стал объяснять.

– Значит, так, я выключаю везде свет, ребята выстраиваются с одной стороны, девчонки – с другой. Потом, когда я подам сигнал, мы должны перебежать на вашу сторону и отгадать, кто есть кто – на ощупь.

– Ну уж нет, спасибо, – фыркнула Гретхен. – Это отвратительно!

– Трогать разрешается выше плеч, – уточнил Норман. – Только выше плеч.

– Исключается, – отрезала Гретхен, и мы все с ней согласились. Я вздохнула с облегчением – мои шесть ватных шариков были ненамного ниже шеи, и рисковать мне не хотелось.

– Ладно, – сдался Норман. – Тогда давайте в «бутылочку».

– Это круто! – подал голос Филип Лерой.

– Можно… – протянули остальные мальчишки.

– Надо же с чего-то начать, – сказал Норман. Он положил зеленую бутылку на середину пола. Мы сели большим кругом вокруг этой бутылки. Норман объяснил правила.

– Надо поцеловать того, на кого укажет горлышко бутылки. Мальчикам с мальчиками и девочкам с девочками не целоваться.

Норман раскручивал первый. Ему досталась Дженни. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, получилось где-то около уха, даже чуть повыше. Он вернулся бегом и занял свое место в кругу. Все засмеялись. Потом была очередь Дженни. Ей выпал Джей. Она приблизилась губами к его лицу, но поцеловала не его, а воздух.

– Нечестно! – закричал Норман. – Ты должна поцеловать его по-настоящему.

– Ладно, ладно, – согласилась Дженни. Она сделала вторую попытку. На этот раз она действительно его поцеловала, но не в губы, а тоже очень далеко.

Я почувствовала себя намного уверенней, когда убедилась, что все ограничивается поцелуями в щеку. Каждый раз, когда кто-то крутил бутылку, я сидела, затаив дыхание: интересно, кому я достанусь; а мне – кто? Когда Гретхен достался Филип Лерой, она чуть не упала. Вначале она долго кусала себе губы, потом подошла к нему и поцеловала так быстро, как, наверно, никто еще никого не целовал. После этого я сидела почти не дыша: если ему достанусь я, я просто упаду в обморок. Я закрыла глаза. Когда я их открыла, то увидела, что бутылка показывает прямо на Лору Дэнкер. Лора смотрела в пол, Филип приблизился к ней, но смог поцеловать только ее лоб и падающую прядь.

Тогда Джей сказал:

– Все это действительно глупо. Давайте играть в «Две минуты наедине».

– Это как? – спросил Норман.

Джей объяснил.

– Каждый из нас получает номер, потом кто-нибудь называет другой номер, ну, например, – номер шесть – и тогда эти двое отправляются на две минуты в ванную… ну вот.

Норман, не теряя времени, достал бумагу и карандаши. Он нацарапал номера на большом листе бумаги: четные для девочек, нечетные для мальчиков. Потом разделил все номера и положил сначала четные, потом нечетные в отцовскую шляпу. Мы тянули по очереди. У меня вытянулся номер двенадцать.

Я сидела как на иголках. И почему только я не упражнялась раньше, как Нэнси? Нэнси бы не растерялась, оставшись с мальчиком в темноте. А я что? Ведь я ничего не знаю. Ничего!

Норман сказал, что он, как хозяин вечера, будет первым. Никто не стал возражать. Он встал, прочистил горло и сказал:

– Номер, э-э… номер шестнадцать.

Гретхен взвизгнула и вскочила на ноги.

– Пока, – напутствовала ее Нэнси. – Не задерживайтесь.

Какое там! Они вернулись через три секунды.

– Ты же говорил – на две минуты, – удивился Филип Лерой.

– Не больше двух, – пояснил Норман. – Но можно и поменьше.

Гретхен назвала номер три – это оказался Фредди Барнетт, и я подумала, что никогда не назову номер три.

Потом Фредди назвал четырнадцать и получил Лору Дэнкер. Мы все хихикнули. Интересно, подумала я, как он будет целовать ее, он же даже не сможет до нее дотянуться. Только если встанет на что-нибудь – может, на сиденье унитаза? При этой мысли я не смогла удержаться и расхохоталась.

Когда они вышли из ванной, у Лоры было такое же красное лицо, как и у Фредди, и я подумала, что для девочки, которая ходит с мальчиками за супермаркет, это очень даже странно.

Лора произнесла номер очень тихо. «Семь», – сказала она.

Филип Лерой поднялся с места и послал улыбку в сторону остальных мальчиков. Он откинул волосы со лба и, не вынимая рук из карманов, направился к ванной. Мне пришло в голову, что если Лора ему действительно нравится, то потом он может назвать ее номер, и так они могли бы оставаться в ванной до конца вечера.

Когда они вышли, Филип по-прежнему улыбался, чего нельзя было сказать о Лоре. Нэнси ткнула меня локтем, у нее был понимающий взгляд. Я так внимательно смотрела на Лору, что не услышала, как Филип назвал номер двенадцать.

– У кого двенадцать? – спросил Филип. – У кого-то же должен быть двенадцатый номер?

– Ты сказал двенадцать? – переспросила я. – Это я.

– Тогда пошли, Маргарет.

Я встала, понимая, что никогда не смогу одолеть путь через холл до ванной, где Филип Лерой ждал, чтобы меня поцеловать. Я видела, что Дженни, Гретхен и Нэнси улыбаются мне, но не могла улыбнуться им в ответ. Не знаю, как я дошла до ванной. Знаю только, что все-таки оказалась там. Филип закрыл дверь. В темноте почти ничего не было видно.

– Привет, Маргарет, – произнес он.

– Привет, Филип, – прошептала я. Вдруг на меня напал смех.

– Я не могу поцеловать тебя, пока ты не перестанешь смеяться, – сказал он.

– Почему?

– Потому что когда ты смеешься, у тебя открыт рот.

– Ты собираешься поцеловать меня в губы?

– А ты знаешь место получше?

Я перестала смеяться. Жаль, что я не запомнила, что говорила Нэнси в тот день, когда целовалась с подушкой.

– Стой спокойно, Маргарет, – велел Филип.

Я замерла.

Он приблизился почти вплотную и положил руки мне на плечи. Потом он поцеловал меня. Это был быстрый поцелуй. Не тот, который показывают в кино, когда он и она не могут оторваться друг от друга. Пока я думала об этом, Филип поцеловал меня еще раз. Потом он открыл дверь ванной и пошел обратно на свое место.

– Называй номер, Маргарет, – поторопил меня Норман. – Не тяни.

Никакой номер не шел мне на ум. Я хотела назвать номер Филипа Лероя, но не могла его вспомнить. В конце концов я назвала номер девять, и это оказался Норман Фишбейн!

У него был такой гордый вид, как будто я действительно выбрала его из всех. Он прямо-таки побежал в ванную.

Закрыв дверь, он повернулся ко мне и сказал:

– Ты мне правда нравишься, Маргарет. Как ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

– В щеку и быстро, – сказала я.

Он так и сделал, после чего я быстро открыла дверь и пошла обратно.

Позже, у меня дома, Нэнси сказала, что считает меня самой счастливой на свете и что наверно, это судьба свела нас с Филипом Лероем вместе.

– Хорошо он тебя поцеловал? – спросила она.

– Нормально, – ответила я.

– Сколько раз? – спросила она.

– Около пяти. Я сбилась со счету.

– Он что-нибудь сказал?

– Ничего особенного.

– Он тебе по-прежнему нравится?

– Конечно!

– Мне тоже!

– Спокойной ночи, Нэнси!

– Спокойной ночи, Маргарет.