Текст книги "Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет"

Автор книги: Джуди Блум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 4

В среду вечером мама помогла мне вымыть голову. Она накрутила мои волосы на большие бигуди. Я хотела спать в них всю ночь, но уже через час они стали мне сильно мешать, и я сняла их. В четверг утром я поднялась рано, но есть за завтраком не могла. Мама сказала, что волноваться в первый день занятий – совершенно естественно. Она сказала, что чувствовала себя точно так же, когда была девочкой. Мама вечно рассказывает мне всякие истории о том, как она была девочкой. Это для того, чтобы показать мне, что она все понимает.

Я надела новое голубое в клеточку платье, купленное специально к школе. Мама считает, что голубой цвет идет к моим глазам, делая их еще ярче. Я надела коричневые туфли на босу ногу. Мама сказала, что это глупость.

– Маргарет, тебе надо будет пройти пешком три четверти мили.

– Ну и что?

– Ты же знаешь, что без носок ты всегда натираешь водянки.

– Значит, придется потерпеть.

– Зачем терпеть? Надень носки!

Вот я и думаю: если мама так много обо мне понимает, то почему бы ей, например, не понять, что мне надо надеть туфли без носок? Я сказала:

– Нэнси говорит, что в шестом классе никто не надевает носки в первый день занятий!

– Маргарет! Не знаю, что делать с тобой дальше, если ты уже сейчас такая!

Вот еще одна любимая ее тема: мой приближающийся переходный возраст. Стой прямо, Маргарет! Хочешь, чтобы потом была хорошая фигура, следи за осанкой. Мой лицо с мылом, Маргарет! А то в четырнадцать будешь вся в прыщах. Я-то сама думаю, что быть подростком та еще радость – вечно бояться этих угрей и думать о том, как ты пахнешь!

Наконец, мама пожелала мне хорошего дня. Она поцеловала меня в щеку и похлопала по спине. Я направилась к дому Нэнси.

К тому времени, как я добралась до восемнадцатой комнаты школы Дилано, ноги мои болели так, что я боялась не протянуть до конца занятий. И почему только во всяких таких вещах мамы всегда оказываются правы? Как оказалось, половина девочек все же была в носках.

Когда мы вошли в класс, учителя там еще не было. Правда, там была девушка, которую я поначалу приняла за учительницу, но оказалось, что она просто учится в нашем классе. Она была очень высокого роста (потому я и приняла ее за училку), и глаза ее по форме напоминали кошачьи. Сквозь кофточку у нее просвечивал лифчик и, если смотреть спереди, можно было с уверенностью сказать, что он не самого маленького размера. Она сидела одна и ни с кем не разговаривала. Я подумала, может быть, она тоже новенькая, потому что все вокруг болтали и смеялись, обсуждая каникулы, новые фасоны стрижек и все такое.

Все резко умолкли, когда в класс вошел мужчина: он кивнул нам и написал на доске имя:

МАЙЛЗ ДЖ. БЕНЕДИКТ, МЛ.

Повернувшись к нам, он откашлялся и, указывая на имя на доске, произнес:

«Это я». Потом, еще раз прочистив горло, – «Я ваш новый учитель».

Нэнси толкнула меня в бок и шепнула: «Ну и ну!» Весь класс шептался и обменивался ухмылками.

Мистер Бенедикт снова подошел к доске. Он написал шесть строчек. Потом повернулся к нам. Он заложил руки за спину и слегка покачивался на ногах вперед-назад. Он прочистил горло. «Сейчас опять что-то скажет», – подумала я.

– Ну вот… э-э… как меня зовут, вы знаете. Скажу немного о себе. Э-э… Мне двадцать четыре года. Я закончил педагогический колледж, и… это мое первое место работы. А теперь я хотел бы… познакомиться с вами. Если вы спишете с доски эти шесть строчек и закончите их, будет… ээ… очень хорошо.

Он закашлялся. Я подумала, что у него, наверно, очень болит горло.

Мистер Бенедикт сам раздал листки бумаги. На доске было написано:

Меня зовут…

Пожалуйста, зовите меня…

Мне нравится…

Мне не нравится…

В этом учебном году я хочу…

Я думаю, учителя-мужчины…

Я помусолила кончик карандаша. Первые два пункта были легкими. Я написала:

Меня зовут Маргарет Энн Саймон.

Пожалуйста, зовите меня Маргарет.

Следующие два были потруднее. Есть миллион вещей, которые мне нравятся и не нравятся. Откуда я знаю, что ему нужно. Но он сказал, что отвечать на вопросы не будет. Он сидел за своим столом и смотрел на нас. Иногда он начинал барабанить пальцами. Ноги были скрещены под столом. Наконец я написала:

Мне нравятся длинные волосы, жареный тунец, запах дождя и все розовое.

Мне не нравятся угри, печеная картошка, когда мама бесится и религиозные праздники.

В этом учебном году я хочу, чтобы было не скучно.

И еще прибавить знаний, чтобы можно было перейти в седьмой класс.

Я думаю, учителя-мужчины…

Вот это было хуже всего! Откуда я знаю? Все учителя разные. Но что можно написать в анкете? Я написала:

Я думаю, учителя-мужчины – это не то, что учителя-женщины.

Ну и ладно. Сойдет. Глупый, конечно, ответ, но и вопрос, по-моему, был глупый.

В половине третьего Нэнси сунула мне записку. Я прочла:

«Встреча Тайного клуба сегодня после школы у меня дома – никаких носок!»

Я пошла домой переодеться, чтобы идти к Нэнси. Мама уже ждала меня.

– Давай перекусим и ты все мне расскажешь, – предложила она.

– Не могу, – ответила я. – Сейчас мне некогда. Надо идти к Нэнси. Я вступаю в Тайный клуб.

– Интересно, – проговорила мама. – Ну расскажи хотя бы о вашей учительнице. Как она выглядит?

– Это он, – бросила я. – Его зовут мистер Бенедикт, и мы его первый класс.

– Ну вот! Почти что практикант! Что может быть хуже?

– Он, вообще-то, неплохой, – сказала я. – Он показался мне довольно приятным.

– Посмотрим, чему вы научитесь, – проворчала мама.

Я надела шорты и тенниску и пошла к Нэнси.

Глава 5

Остальные были уже в сборе: Дженни Лумис, Гретхен Поттер и Нэнси. Мы устроились на веранде, и Нэнси принесла нам коктейли и пирожные. Когда Гретхен взяла себе шесть пирожных сразу, Нэнси спросила у нее, сколько она прибавила в весе за лето. Гретхен положила четыре назад и сказала: «Не много».

– Ты видела, как сегодня заявилась Лора Дэнкер? – спросила Дженни.

– А какая она из себя? – поинтересовалась я.

Они прыснули. Нэнси обратилась ко мне таким тоном, как будто она была моей матерью.

– Маргарет, дорогая, Лору Дэнкер ни с кем не спутаешь. Большая блондинка с большим, ну ты знаешь чем!

– А, я сразу ее заметила, – сказала я. – Она очень симпатичная.

– Симпатичная! – фыркнула Нэнси. – Советую тебе держаться от нее подальше. У нее плохая репутация.

– Что ты хочешь сказать? – не поняла я.

– Мой брат говорит, что она ходит за супермаркет с ним и с Мусом.

– И, – добавила Дженни, – она носит лифчик с четвертого класса, и, я готова спорить, что у нее уже есть месячные.

– А у тебя есть? – спросила Нэнси.

– Что есть?

– Ну, месячные, – сказала Нэнси, удивляясь моей непонятливости.

– А… нет, нет еще. А у тебя?

Нэнси сделала глоток коктейля и покачала головой.

– Ни у кого из нас пока не началось.

Это сообщение меня обрадовало. Представить, чтобы у них все уже началось, а у меня нет! Вот было бы ужасно!

Гретхен облизала губы, стряхнула крошки от пирожного и сказала:

– Давайте перейдем к делу.

– Давайте, – спохватилась Нэнси. – Для начала нужно придумать, как будет называться наш клуб в этом году. Пусть каждый подумает над названием.

Стало тихо. Все думали. Я на самом деле не думала, но делала вид. Я еще ничего не знала о клубе – как же я могла придумать название?

Гретхен предложила «очаровательных шестиклассниц». Дженни сказала, что это неинтересно. Тогда Гретхен сказала: если она такая умница, то пусть сама что-нибудь предложит. Дженни предложила «УМДБ» – «Ученицы Майлза Дж. Бенедикта». Нэнси сказала Дженни, что она забыла Мл. в конце его имени.

Дженни разозлилась и под каким-то предлогом удалилась в ванную.

– А кстати, – оживилась Нэнси, – что вы думаете о Майлзе Дж.?

– Я думаю, он симпатичный, – хихикнула Гретхен.

– В общем, да, только слишком тощий, – заметила Нэнси.

Тогда я, наконец, нашлась, что сказать.

– Интересно, женат он или нет.

Дженни появилась снова.

– По-моему, нет. По виду не скажешь.

– А вы заметили, как он смотрел на Лору? – спросила Нэнси.

– Нет! А он смотрел? – глаза у Гретхен раскрылись очень широко.

– Естественно! Мужчины не могут не смотреть на нее, – заявила Нэнси.

– А ты думаешь, она специально так делает? – спросила я.

Все засмеялись, и Нэнси сказала:

– Ох, Маргарет!

Нэнси умеет сказать так, что чувствуешь себя полной идиоткой.

Потом мы стали обсуждать анкету мистера Бенедикта, и Гретхен сказала, что на вопрос об учителях-мужчинах она написала, что они очень строгие – чтобы мистер Бенедикт подумал, что мы его боимся: тогда он постарается, наоборот, быть с нами помягче. Я сказала, что она здорово сообразила, и пожалела, что сама этого не написала.

– А вообще, эта анкета нужна для того, чтобы выяснить, нормальные мы или не совсем, – поделилась своей догадкой Дженни.

Такая мысль не приходила мне в голову. Но теперь было уже поздно.

– А как он может определить, нормальные мы или нет? – спросила я.

– Это легко, – ответила Нэнси. – По твоим ответам. Ну например, если бы ты ответила, что не любишь папу, маму и брата, он бы понял, что у тебя не все дома. Поняла?

Я поняла.

Нэнси щелкнула пальцами.

– У меня есть отличное название для нашего клуба, – объявила она.

– Какое? – встрепенулась Гретхен.

– Говори, – сказала Дженни.

Нэнси тряхнула волосами и улыбнулась:

– Мы будем называться «Четыре сенсации», сокращенно «ЧС».

– А что, звучит, – одобрила Гретхен.

– Здорово! – взвизгнула Дженни.

Мы провели тайное голосование, и, конечно, название было принято. Потом Нэнси решила, что у нас должны быть тайные «сенсационные» имена: Александра, Вероника, Кимберли и Мэвис. Нэнси стала Александрой, я – Мэвис.

Нэнси напомнила нам, что никто в школе не должен знать о нашем тайном клубе и что на тайных собраниях, подобных этому, мы должны пользоваться нашими тайными именами. После торжественной клятвы нам предстояло придумать правила.

Нэнси придумала, что мы все должны носить лифчики. Я почувствовала, как у меня покраснели щеки. Интересно, они уже носят или еще нет? Дженни, думаю, нет, потому что после этих слов Нэнси она стала глядеть в пол.

Гретхен предложила установить, что та из нас, у кого первой начнутся месячные, должна сообщить об этом остальным. Особенно, что при этом чувствуешь.

Правило Дженни заключалось в том, что каждая из нас обязана вести особую тетрадь, в которой должны быть перечислены имена нравящихся нам мальчиков, причем в соответствующем порядке. Каждую неделю мы будем вносить в список поправки и пускать свои тетради по кругу.

Наконец Нэнси спросила, какое правило предлагаю я. У меня ничего такого не придумывалось, и я сказала:

– Встречаться каждую неделю в определенный день.

– Естественно! – фыркнула Нэнси. – Но в какой день?

– Ну, я не знаю, – промямлила я.

– Ладно, давайте подумаем, какой день нам подходит, – подключилась Гретхен.

– Вторник и четверг исключаются. У меня – еврейская школа.

– Ох, Гретхен! – сказала Дженни. – И зачем тебе эта еврейская школа?

Неужели ты не можешь отказаться?

– Я бы с радостью, – объяснила Гретхен. – Но мне остался один год, и все.

– А ты не ходишь, Маргарет? – спросила меня Дженни.

– Ты имеешь в виду, в еврейскую школу?

– Да.

– Нет, не хожу.

– Маргарет и в воскресную школу не ходит. Правда, Маргарет? – спросила Нэнси.

– Правда, – ответила я.

– Как это ты так устроилась?

– У меня нет никакой религии, – призналась я.

– Вот это да! – Гретхен даже рот разинула.

– А что твои родители? – спросила Дженни.

– Ничего, – отрезала я.

– Хорошенькое дело! – сказала Гретхен.

Потом они все молча уставились на меня, и я чувствовала себя очень глупо. Тогда я попыталась объяснить.

– Ну как вам сказать, м-м… папа был еврей, а, м-м… мама христианка и…

У Нэнси сделалось заинтересованное лицо.

– Продолжай, – попросила она.

В первый раз они проявляли такой интерес к тому, что говорила я.

– Ну вот, родители моей мамы, которые живут в Огайо, сказали ей, что не хотят зятя-еврея. Если она хочет испортить себе жизнь, это ее дело. Но они никогда бы не согласились на ее брак с моим отцом.

– Да, серьезно… – протянула Гретхен. – А что родственники твоего отца?

– Ну, моя бабушка была не очень-то рада иметь невестку-христианку, но она, по крайней мере, смирилась с ситуацией.

– И что же дальше? – продолжала допрашивать Дженни.

– Они сбежали.

– Как романтично! – вздохнула Нэнси.

– Вот поэтому-то они обходятся без религии.

– Я их не осуждаю, – заявила Гретхен. – Я бы поступила так же.

– Но если у тебя нет никакой религии, то как ты будешь решать, куда записываться – в Имку[1]1
  ИМКА – Христианский союз молодёжи.


[Закрыть] или в Еврейскую Ассоциацию Молодежи?

– Не знаю, – сказала я. – Я никогда об этом не думала. Может быть, я никуда не буду записываться.

– Но ведь все состоят либо там, либо там, – не унималась Нэнси.

– Ну, это, я думаю, как родители решат, – решила я сменить тему.

Вообще-то я не собиралась так сразу рассказывать им свою историю.

– Так значит… в какой день мы будем собираться?

Нэнси заявила, что пятница ей не подходит – у нее музыка. Дженни сказала, что у нее балет по средам. Значит, сказала я, остается только понедельник. И мы решили встречаться по понедельникам. На следующей неделе мы принесем наши тайные списки и пройдем проверку, чтобы все были наверняка в лифчиках.

Когда заседание клуба было закончено, Нэнси подняла руки высоко над головой. Потом закрыла глаза и прошептала: «Четыре сенсации! Ура!»

«Ура!» – пропели мы вслед за ней.

Во время ужина я обдумывала, как бы сказать маме, что я хочу носить лифчик. И почему ей никогда не придет в голову самой заговорить об этом, если уж она так хорошо помнит себя девочкой?

Когда она пришла поцеловать меня на ночь, я решилась и сказала.

– Я хочу носить лифчик. – Прямо так, напрямик.

Мама снова включила свет.

– Маргарет… ты что?

– Ничего, просто хочу, и все.

Я спряталась под покрывалом, чтобы ей было не видно мое лицо.

Мама сделала глубокий вдох.

– Ну хорошо, если ты действительно хочешь, то нам придется съездить в субботу в магазин. Договорились?

– Договорились, – я улыбнулась. Мама была небезнадежна.

Она выключила свет и прикрыла дверь. У меня как гора с плеч свалилась!

Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Я только что сказала маме, что мне нужен лифчик. Пожалуйста, помоги мне вырасти. Я хочу быть как все. Ты знаешь, все мои новые друзья состоят или в Имке, или в Еврейской Ассоциации. Как же мне определиться? Я ведь не знаю, чего Ты ждешь от меня.

Глава 6

На следующий день после школы мистер Бенедикт вызвал меня к себе.

– Маргарет, – начал он. – Я бы хотел обсудить твою ознакомительную анкету. Например, почему тебе не нравятся религиозные праздники?

И надо мне было это писать! Глупость, да и только! Если ему, правда, нужно было выяснить, нормальные ли мы, то меня, я думаю, он вряд ли отнес к нормальным. Я чуть не рассмеялась.

– Я просто так это написала, – ответила я. – На самом деле я нормально к ним отношусь.

– Я думаю, у тебя все же была причина. Ты можешь сказать мне. Это останется между нами.

Я подняла на мистера Бенедикта правую бровь. У меня это здорово получается. Одна поднимается, другая на месте. Я делаю так, когда не могу придумать, что сказать. И люди сразу это замечают. Некоторые даже спрашивают меня, как я такое делаю. Забывают, о чем мы говорили, и сосредотачиваются на моей правой брови. А я точно не знаю, как. Просто думаю об этом, и бровь сама поднимается. С левой я так не могу. Только с правой.

Мистер Бенедикт заметил. Но он не стал спрашивать, как мне это удается.

Он только сказал:

– Я думаю, у тебя есть серьезная причина не любить религиозные праздники.

Я поняла, что он ждет от меня каких-нибудь объяснений. Он не собирался махнуть рукой и забыть. Поэтому я решила разделаться с этим сразу.

– Они для меня все одинаковые. У меня нет никакой религии, – заявила я.

Мистер Бенедикт казался удовлетворенным. Как будто он открыл какую-то глубокую и сокровенную тайну.

– Понимаю. А твои родители?

– Они не принадлежат ни к какой конфессии. И предполагается, что я сама выберу себе исповедание, когда вырасту. Если захочу, то есть.

Мистер Бенедикт сложил руки и с минуту просто смотрел на меня. Потом он сказал:

– Ладно, Маргарет. Теперь можешь идти.

Я надеюсь, в конце концов он все же решил, что я нормальная. Я прожила в Нью-Йорке одиннадцать с половиной лет, и, по-моему, никто никогда не спрашивал меня о моей религии. Я и не думала об этом никогда. А теперь вдруг, ни с того ни с сего, это стало чем-то важным.

Вечером позвонила бабушка и сказала, что она достала абонемент в Линкольн-Центр на нас двоих. Теперь мы будем встречаться раз в месяц в субботу, чтобы позавтракать вместе и идти на концерт. Умная все-таки у меня бабушка. Она знала, что мои родители не смогут ничего возразить против Линкольн-Центра и одной субботы в месяц. Это ведь культура. А культура для них – святое. Теперь мы с бабушкой сможем проводить какое-то время вместе. Но я была рада, что Линкольн-Центр начнется не сразу, потому что эту субботу я хотела целиком посвятить проблеме лифчика.

Суббота началась с того, что утром появился Мус Фрид – пришел стричь наш газон. Отец мрачно читал спортивный журнал. Палец у него был намного лучше, но все еще забинтован.

Пока Мус стриг газон, я сидела в саду с книгой. Мне нравилось, как он напевает за работой. Еще мне нравились его зубы. Я видела их, когда он мне улыбался. Они были очень белые и чистые, и один спереди рос немного криво. Я делала вид, что целиком поглощена книгой, на самом же деле наблюдала за Мусом. Если он смотрел в мою сторону, я быстро утыкалась носом в книгу. Если бы мне хватило смелости, то Мус стоял бы на первом месте в моем списке. Но что скажет Нэнси, ведь она его ненавидит?

После ланча мама сказала отцу, что мы поедем за покупками. У нас была наша прежняя машина, но мама считала, что надо завести вторую, потому что в Фарбруке не было автобусов, а такси стоило очень дорого. Отец сказал, что посмотрит, но я знала, что вторая машина появится скоро. Если моя мама чего-нибудь хочет, то уговорить отца для нее не составляет никакого труда.

Мы поехали в торговый центр, где был магазин Лорд и Тейлор. На мне было голубое в клеточку платье, туфли на босу ногу и три пластыря поверх водянок.

Сперва мы зашли в отдел женского белья, где мама сказала продавщице, что мы хотим посмотреть лифчик для меня. Продавщица бросила на меня быстрый взгляд и сказала, что нам лучше пойти в подростковый отдел, где есть маленькие размеры. Мама поблагодарила продавщицу, а я готова была провалиться сквозь землю. Мы спустились по эскалатору и направились в подростковый отдел. Там был большой выбор нижнего белья. Просто лифчики и ансамбли. Я никогда не носила ничего, кроме обычных белых трусиков и маечек. Иногда бикини, когда шла в гости. Мы подошли к прилавку и сказали продавщице, что нас интересует лифчик. Я стояла сзади и делала вид, что я тут ни при чем. Еще нагнулась, чтобы почесать новый комариный укус.

– Подойди сюда, дорогая, – позвала меня продавщица.

Терпеть не могу людей, которые обращаются к тебе «дорогая». Я подошла к прилавку и подняла на нее правую бровь.

Она перегнулась через прилавок и сказала:

– Давай снимем мерочку, дорогая.

Она обняла меня сантиметровой лентой и улыбнулась моей маме.

– Двадцать восемь.

Мне хотелось ее треснуть.

Потом она вынула и положила на прилавок целый ворох лифчиков. Мама пощупала все.

– Советую тебе взять нулевку, дорогая. Для первого ты еще не вполне готова. Можешь примерить и посмотреть, в каком тебе удобнее.

Она провела нас к примерочной с розовой запирающейся дверью. В примерочной мама села на стул. Я сняла платье. Под платьем у меня ничего, кроме трусиков, не было. Я взяла первый попавшийся лифчик и просунула руки в бретельки. Застегнуть его сзади я не могла. Пришлось маме помочь мне. Она поправила бретельки и потрогала спереди.

– Ну как? – спросила она.

– Не знаю.

– Не слишком туго?

– Нет.

– И не очень свободно?

– Нет.

– Нравится тебе?

– Может быть…

– Примерь еще вот этот.

Она вытащила меня из первого лифчика и засунула в новый. И как я только научусь справляться с ними сама? Неужели маме придется одевать меня каждый день?

Второй лифчик был мягче первого. Мама объяснила, что он сделан из дакрона. Он и вправду показался мне приятным. Мама кивнула. Третий был с кружевом и чесался. Мама сказала, что он непрактичный.

Когда я уже натягивала платье, продавщица постучала в дверь.

– Ну как у нас дела? Нам что-нибудь подошло?

Мама сказала, что нам подошло.

– Мы возьмем три таких, – сказала она, беря мягкий лифчик.

Когда мы подошли к прилавку, там уже стояли… Дженни Лумис и ее мама.

– А, привет, Маргарет, – пробормотала она. – Вот, хочу купить себе теплую пижаму.

Щеки у нее были красные, и на прилавке перед ней я разглядела несколько лифчиков.

– Надо же, – удивилась я, – я тоже покупаю фланелевую пижаму на зиму.

– Ладно, увидимся в понедельник, – попрощалась Дженни.

– Ага, до понедельника.

Хорошо, что моя мама была в это время у кассы на другом конце прилавка.