355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джозеф Кэмпбелл » Мифы, в которых нам жить » Текст книги (страница 12)
Мифы, в которых нам жить
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:34

Текст книги "Мифы, в которых нам жить"


Автор книги: Джозеф Кэмпбелл


Жанр:

   

Эзотерика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Говоря словами американского романиста Готорна, «человек не вправе отрекаться от родства даже с самыми страшными преступниками».


IX. МИФОЛОГИИ ВОЙНЫ И МИРА (1967 г.)

Примеры мифологий войны по очевидным причинам приводить намного легче, чем мифологий мира, поскольку столкновения между группами людей всегда были делом обычным. Следует признать и тот жестокий факт, что убийство вообще является непременным условием бытия: живое живет живым, пожирает живое, иначе просто не сможет существовать. Многие не в силах смириться с этой ужасной необходимостью, и целый народ, случалось, порождал мифологию о пути к вечному миру. В итоге, однако, такие народы не смогли пережить бойню, которую Дарвин назвал всеобщей борьбой за существование. Чаще в ней побеждали те, кто примирился с правилами жизни в этом мире. Скажем просто и откровенно: свою жизнеутверждающую мифотворческую мудрость потомкам передали именно те племена, народы и нации, которые были воспитаны на мифологиях войны.

Если заглянуть почти на два миллиона лет в прошлое, в те невероятно далекие времена, куда уводят недавние палеологические находки и открытия, то выясняется, что уже в первобытной Восточной Африке, то обнаружены самые ранние приметы эволюции нашего рода, существовало два принципиально несхожих вида человекообразных. Гоминиды первого типа, открытые профессором Лики и получившие имя синантропов, были травоядными – и давно вымерли. Второй вид, homowhilis, «человек умелый», как назвал его Лики, был плотоядным. Эти убийцыизготовляли оружие и орудия труда, и именно от них, несомненно) произошла современная человеческая раса.

«Человек, – писал Освальд Шпенглер, – животное хищное». Так уж устроен мир. Есть и другой факт: если в целом сравнить хищников с их травоядными жертвами, то первые не только сильнее, но и, как правило, умнее. Гераклит говорил, что война – творец всего великого, («Война – отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других – людьми, одних творит рабами, других – свободными» (Цит по изд.: Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. – М.: Наука. – 1989. —С. 202; в пер. А. В. Лебедева)) а Шпенглер много позже отметил: «Кому не хватает смелости быть молотом, тот рано или поздно станет наковальней». Откликаясь на эту неприглядную истину, многие чувствительные натуры считали мироустройство нестерпимым, а всех, кто был лучше приспособлен к жизни, с ужасом называли «злобными», «чудовищными» или «свирепыми», предлагая взамен свой идеал человека: он всегда подставляет другую щеку, хотя царство его, разумеется, не от мира сего. И так уж вышло, что в конце концов в широкой панораме человеческой истории можно выделить две совершенно противоположные формы мифологий: одни с воодушевлением принимают кошмарные условия жизни в бренном мире, а другие – с возмущением отвергают.

Если обратиться к первобытным мифологиям народов, не имеющих письменности, сразу становится заметно, что все они без исключения относятся к первому, утверждающему типу. Лично мне не известен ни один примитивный народ, который бы отвергал и презирал борьбу с другими народами либо воспринимал военные действия как абсолютное зло. Крупные охотничьи племена неустанно истребляют животных, и, поскольку запасы мяса ограничены, между членами соперничающих групп, притязающих на одни и те же угодья, неизбежно происходят столкновения.

В целом, охотничьи народы – сообщества воинские; больше того, многие из них видят в войнах развлечение и превращают их в браваду. Обряды и мифологии таких племен опираются обычно на идею о том, что смерти вообще нет. Если кровь убитого зверя просочится в почву, то его жизненное начало вернется к Матери-Земле и после родится заново; иными словами, на следующий год тот же зверь вновь обретет временное тело. По этой причине животные считаются добровольными жертвами, которые дарят тела людям, прекрасно понимая, что охотники проведут все обряды, необходимые для того, чтобы жизненное начало зверя возвратилось к своему источнику. Сходным образом, после военных стычек практикуются особые ритуалы, призванные умиротворить и отправить в страну духов призраки погибших воинов.

Подобные церемонии включают подчас и обряды, смягчающие боевой пыл победителей и их увлеченность войной, поскольку любое умерщвление – хоть животных, хоть людей – всегда считалось чреватым многими опасностями. Во-первых, убитый человек или зверь может отомстить; во-вторых, сам воин или охотник рискует заразиться манией убийства и впасть в неистовство. Таким образом, наряду с обрядами, смягчавшими гнев призраков, порой проводились особые ритуалы для успокоения вернувшихся воинов, чтобы те вновь привыкли к мирной жизни.

Одна из первых книг, которые мне посчастливилось редактировать, была посвящена военным церемониям племени навахо. Книгу сопровождал ряд изображений рисунков на песке (в данном случае точнее было бы сказать: «картин из пыльцы», так как их рисуют порошком из цветочных лепестков). Это были иллюстрации к преданию о богах войны племени навахо, братьях-близнецах, чей культ возродили в резервациях в годы Второй мировой войны, чтобы пробудить боевой дух у индейцев-новобранцев. Сама легенда носит название «Когда двое пришли к отцу» и рассказывает о путешествии близнецов-героев навахо к дому их отца, Солнца, в поисках колдовства и оружия, которые помогли бы истребить чудовищ, наводнявших в те времена всю Землю.

Основополагающая мысль практически каждой мифологии войны сводится к тому, что враг – чудовище и, уничтожая его, ты защищаешь единственный по-настоящему ценный уклад жизни, которому следует, разумеется, только твой собственный народ. В обрядах посвящения племени навахо юные смельчаки играют роль молодых богов-героев мифологической эпохи, которые в свое время спасли людей, очистив пустоши от ядовитых змей, великанов и прочих кошмаров. Я бы добавил, что одна из главных проблем нашего многострадального общества заключается именно в том, что если молодежи, воспитанной в безопасности мирной домашней жизни, внезапно приходится играть роль воинов, ей практически не предлагают нужной психологической установки. Юноши духовно не готовы исполнять требуемые роли в извечной игре жизни, а заложенные в них, но непригодные в этом случае моральные чувства ничем не в силах им помочь.

Впрочем, не все первобытные народы воинственны. Переходя от кочевых охотников и воинов бескрайних равнин к обосновавшимся в деревнях жителям тропиков, где основой питания были прежде всего растения, мы вправе, казалось бы, ожидать относительно миролюбивой жизни, не требующей воинственного уклона в психологии и мифологии Однако не тут-то было! Как уже говорилось в одной из предшествующих глав, в тропических зонах господствуют очень странные верования основанные на том наблюдении, что в растительном мире юное зарождается в увядшем, живое всходит из погибшего, а новый посев прорастает над сгнившими остатками прошлогоднего. В согласии с этим преобладающий среди жителей этих районов мифологический сюжет подтверждает представление о том, что жизнь приумножается умерщвлением. По правде говоря, именно в этих уголках мира проводились, а кое-где сохранились и по сей день! – самые ужасные и бессмысленные по своей жестокости ритуалы человеческих жертвоприношений, в основе которых лежит все та же мысль: чтобы пробудить жизнь, нужно убивать. Именно там процветает охота за головами: прежде чем жениться и произвести на свет потомство, юноша должен отнять жизнь у кого-то другого и добыть его голову. На свадьбе трофею воздадут должные почести – но это не презрение к врагу, а почтение к убитому, который передал свою жизненную силу будущим детям победителя.

Что касается мрачной задачи поиска жертв для обрядов продолжения жизни, то самым показательным примером служит цивилизация древних ацтеков, где беспрестанные умерщвления людей на многочисленных жертвенниках считались необходимым условием движения Солнца, хода времени и существования самой Вселенной. Ацтеки постоянно ввязывались в войны с соседями лишь ради того, чтобы добывать сотни и тысячи пленных для жертвоприношений. Воинов в стране ацтеков почитали наравне со жрецами, а принцип битвы – даже сражений между стихиями ветра и земли, воды и огня – лежал в основе устройства Вселенной, высшим олицетворением которой был великий ритуал так называемой Цветочной Войны.

Перенесемся на древнейший Ближний Восток, где впервые возникли сообщества, занимавшиеся севом и жатвой злаков, а после и ранние города. Около восьмого тысячелетия до нашей эры там постепенно обрел четкую форму совершенно новый уклад жизни, основанной теперь не на собирательстве и охоте, а земледелии; главной кормилицей человека стала великая и добрая Мать-Земля. Именно в те времена у тех народов появились обряды плодородия и стали в дальнейшем важнейшими церемониями всех земледельческих цивилизаций: ритуалы посвящались вспашке и севу, веянию, первой жатве и окончанию сбора урожая. На протяжении примерно тысячи лет такого существования крошечные поселки не нуждались в защите, но уже к шестому тысячелетию, и особенно в пятом, оплотом цивилизованной жизни все чаще становятся городские стены. Так археологи узнали о том, что эти уже сравнительно зажиточные селения миро– и трудолюбивых земледельцев начали ощущать угрозу со стороны воинственных кочевников, а порой и подвергались их опустошительным набегам.

В западной части этой стремительно развивавшейся культурной сферы особенно выделялись два разбойничьих народа: скотоводы-арийцы с лугов Восточной Европы и семиты, вторгавшиеся с юга, из Сирийской пустыни, где паслись овечьи отары и стада коз. Те и другие были воинами совершенно безжалостными, и после их набегов от городов не оставалось камня на камне. Ветхий Завет изобилует рассказами о разграблениях и полном уничтожении мирных селений. Глядите! Со сторожевых башен заметили облако пыли у горизонта. Песчаная буря? Нет, войско кочевников! А это значит, что к утру в черте городских стен не останется ни единой живой души…

На Западе крупнейшим трудом по мифологии войны является, помимо Ветхого Завета, конечно же, «Илиада». Греки стали хозяевами Эгейского моря в конце Бронзового века и начале Железного – примерно тогда же, когда Ханаан наводнили амореи, моавитяне и хабиру, первые евреи. Эти вторжения происходили в одну и ту же эпоху; предания о славных завоеваниях тоже появились практически одновременно. Не очень различались и основные мифологические идеи, пронизывающие оба сборника легенд. «Илиада» и Ветхий Завет изображают нечто вроде двухэтажного мира, где внизу находится Земля, а над нею – мир божественный. На нижнем этаже ведутся войны (наши побеждают чужих), но ходом сражений руководят свыше. В «Илиаде» многочисленные боги пантеона примыкают к противоборствующим сторонам, поскольку там, наверху, тоже царят раздоры: Посейдон идет против воли Зевса, Афина соперничает с Афродитой, а у Зевса не ладятся отношения с Герой. Удача земных армий зависит от исхода очередной распри наверху. Вообще говоря, одной из самых любопытных особенностей «Илиады» является то, что сочинение во славу греков оказывает больше почестей и уважения троянцам. Даже главным духовным героем шедевра становится благородный троянский воин Гектор, рядом с которым Ахилп выглядит мелким головорезом. Трогательный эпизод из шестой книг» когда Гектор прощается перед битвой со своей женой Андромахой и маленьким сыном Астианактом (лежащим, «подобно звезде лучезарной» на руках кормилицы), – несомненно, венец всей поэмы, вершина человечности, нежности и подлинного мужества.

«Муж удивительный, – рыдает добродетельная жена, – губит тебя твоя храбрость! […] Скоро тебя аргивяне, вместе напавши, убьют!» Величественный супруг отвечает:

Все и меня то, супруга, не меньше тревожит; но страшный Стыд мне пред каждым троянцем и длинноодежей троянкой, Если, как робкий, останусь здесь я, удаляясь от боя. Сердце мне то запретит; научился быть я бесстрашным, Храбро всегда меж троянцами первыми биться на битвах, Славы доброй отцу и себе самому добывая!

И когда малыш в страхе отшатывается от отцовского сверкающего шлема с пучком конского волоса на гребне, Гектор громко смеется, снимает шлем, кладет на землю и лишь потом целует сына, качает на руках и обращается к Зевсу с молитвой за него – прежде чем уйти навстречу предначертанной смерти.

Можно вспомнить и великолепную трагедию Эсхила «Персы» – какое выдающееся произведение появилось в Афинах спустя каких-то два десятилетия после того, как сам Эсхил сражался с вторгшимся на остров Саламин персидским флотом! Действие трагедии разворачивается в Персии, где царица и придворные обсуждают возвращение потерпевшего поражение в той битве Ксеркса. Текст написан от лица персов и ясно показывает, с каким почтением и сопереживанием могли относиться древние греки даже к заклятым врагам.

Если же перенестись из Афин в Иерусалим, от «Илиады» к Ветхому Завету, перед нами предстает мифология с совсем иным верхним этажом и совершенно иной высшей силой. Это уже не многоликий пантеон, где боги благосклонны ко всем участникам войны, а целеустремлённое единственное божество, чья милость навеки закреплена только за одной стороной. И запечатленное в тексте отношение к врагу, кем бы он ни был, разительно отличается от греческих понятий. По правде говоря, неприятеля вообще не считают человеком, и война с ним – не благородное «иду на Вы», а захват какой-то вещи. Я подобрал несколько характерных отрывков, которые все вы, не сомневаюсь, легко узнаете, но в рамках нашей темы они помогут понять, что мы тоже вскормлены одной из самых жестоких военных мифологий на свете. Начнем с «Второзакония»:

Когда введет тебя Господь, Бог твой, в землю, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы, Хеттеев, Гергесеев, Аморреев, Хананеев, Ферезеев, Евеев и Иевусеев, семь народов, которые многочисленнее и сильнее тебя,

И предаст их тебе Господь, Бог твой, и поразишь их: тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их.

И не вступай с ними в родство: дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего;

Ибо они отвратят сынов твоих от Меня, чтобы служить иным богам, и тогда воспламенится на вас гнев Господа, и Он скоро истребит тебя.

Но поступайте с ними так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их вырубите, и истуканы их сожгите огнем.

Ибо ты народ святый у Господа, Бога твоего; тебя избрал Господь, Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле (7:1—б).

Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир.

Если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе.

Если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его.

И когда Господь, Бог твой, предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча;

Только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе, и пользуйся добычей врагов твоих, которых предал тебе Господь, Бог твой.

Так поступай со всеми народами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих.

А в городах сих народов, которых Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души;

Но предай их заклятию: Хеттеев, и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь, Бог твой (20: 10–17).

Когда же введет тебя Господь, Бог твой, в ту землю, которую Он клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил,

И с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не садил, и будешь есть и насыщаться;

Тогда берегись, чтобы не забыл ты Господа, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства (6:10–12).

За «Второзаконием» следует самая воинственная во всем Ветхом Завете «Книга Иисуса Навина», и наиболее известной частью этой книги является предание о падении Иерихона. Раздался звук трубы, рухнули городские стены, а затем «предали заклятию все, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, все истребили мечом. […] А город и все, что в нем, сожгли огнем; только серебро и золото и сосуды медные и железные отдали в сокровищницу Дома Господня» (6:20,23). Следующим был взят город Гай: «Так поражали их, что не оставили ни одного из них, уцелевшего или убежавшего. […] Падших в тот день мужей и жен, всех жителей Гая было двенадцать тысяч» (8:22,25). «И поразил Иисус всю землю нагорную и полуденную, и низменные места, и землю лежащую у гор, и всех царей их; никого не оставил, кто уцелел бы, и все дышащее предал заклятию, как повелел Господь, Бог Израилев» (10:40).

Трудно поверить, что этот тот самый Господь Бог, который, как часто твердят нынешние голуби мира, учил: «Не убий!»

Но и это далеко не всё. Далее, в последней, двадцать первой главе «Книги Судей» рассказывается, как сыны Вениамина раздобыли себе жен. В пятой главе той же книги приводится первая библейская песнь – воинственная молитва Деворы. В «Книгах Царств» описаны совершенно чудовищные кровавые бани, которые Илия и Елисей учинили, разумеется во имя Яхве. Затем начались реформы Иосии (4 Цар. 22–23), но вскоре после них, в 586 г. до н. э., сам Иерусалим был осажден и взят царем Вавилонским Навуходоносором (4 Цар. 25).

Тем не менее где-то в вышине, за гранью всей этой жути, парит прекрасный идеал окончательного всеобщего мира, который стал манящей мечтой всех крупных западных мифологий войны со времен Исайи. Вот, например, очаровательный – и часто цитируемый – образ, очерченный в конце 65-й главы книги этого пророка: «Волк и ягненок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому, и для змея прах будет пищею; они не будут причинять зла и вреда на всей святой горе Моей, говорит Господь». Впрочем, несколько ранее тот же Исайя исчерпывающе пояснил, как выглядит его идеал мирной жизни на самом деле:

Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их – служить тебе; ибо во гневе Моем Я поражал тебя, но в благоволении Моем буду милостив к тебе.

И будут всегда отверсты врата твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы были цари их.

Ибо народ и царства, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся.

Слава Ливана придет к тебе, кипарис и певг и вместе кедр, чтоб украсить место святилища Моего, – и Я прославлю подножие ног Моих.

И придут к тебе с покорностью сыновья угнетавших тебя, и падут к стопам ног твоих все, презиравшие тебя, и назовут тебя городом Господа, Сионом Святого Израилева (Ис. 60:10–14).

Странно, непривычно и страшно было услышать эхо подобных мыслей, раскатившееся на торжествах в честь недавней победы Израиля, чей блицкриг продолжался всего шесть дней и закончился уже ко дню отдохновения. В отличие от древнегреческой, эта мифология по-прежнему жива и деятельна. Для полноты картины следует добавить, что у арабов, разумеется, тоже есть одобренная «сверху» воинственная мифология. По преданию, этот народ – потомок семени Авраамова, его первенца Измаила. Больше того. Коран подтверждает, что именно Авраам с Измаилом еще до рождения Исаака отстроили в Мекке священную Каабу – главную святыню и объединяющий символ всего арабского и исламского мира. Арабы чтят тех же пророков, что и евреи: Авраама Моисея и, особенно, Соломона. Иисуса они тоже считают пророком, но главным для мусульман является, конечно, Мухаммед, а он был, помимо прочего, выдающимся воином. Именно Мухаммед дал исламу фанатичную мифологию нескончаемой войны во имя Аллаха.

Идея джихада, «священной войны», основана на определенных строках Корана, смысл которых в эпоху Великих Завоеваний (VIII–X вв) истолковывался как святая обязанность каждого взрослого, вменяемого и годного к войне мужчины-мусульманина. «Предписано вам сражение а оно ненавистно для вас. И может быть, вы ненавидите что-нибудь, а оно для вас благо, и может быть, вы любите что-нибудь, а оно для вас зло, – поистине, Аллах знает, а вы не знаете!» (Сура 2:212 ) В комментарии к этим стихам сказано: «Сражаться за Правое Дело – высшее милосердие. Есть ли иной дар драгоценнее твоей жизни?» Все земли, не относящиеся к «просторам ислама» (дар аль-ислам) следует завоевать, и потому их именуют «простором войны» (дар аль-харб). Записаны и слова Пророка: «Я велел сражаться, пока не свидетельствуют люди, что нет иных богов, кроме Бога, а Мухаммед – Пророк Его». В соответствии с этим каждый мусульманский правитель обязан был ежегодно проводить по меньшей мере одну военную кампанию против неверных, если же война по тем или иным причинам не складывалась, достаточно было просто содержать опытную армию, готовую к джихаду.

Особое место в этом мировосприятии занимают евреи, «народ писания», как называет их Коран. Именно они первыми услышали Слово Бога, но затем, по мнению Мухаммеда, многократно изменяли Ему, отступали от истинной веры, отвергали Господа и даже убивали Его пророков. Коран изобилует обращениями и угрозами в адрес евреев, но я процитирую только один пример. В тексте слово «Мы» подразумевает Бога, «вы» – евреев, а «писание» – Библию:

И постановили Мы для сынов Исраила в писании: «Совершите вы беззаконие на земле дважды и вознесетесь великим превознесением».

И когда пришло обещание о первом из них. Мы воздвигли на вас рабов Наших, обладающих сильной мощью, и они проникли между их жилищ, и было обещание исполненным. Потом Мы вернули вам поворот [успеха] против них и помогли вам богатством и сынами и сделали вас более обильными в пособниках.

Если вы творите добро, то вы творите для самих себя, а если творите зло, то для себя же. А когда пришло обещание о последнем…чтобы они причинили зло вашим ликам и чтобы вошли они в место поклонения, как вошли первый раз, и уничтожили бы все, над чем возвысились.

Может быть. Господь ваш помилует вас, а если вы вернетесь, то и Мы вернемся и для неверных сделаем геенну тюрьмой (Сура 17:4–8).

Так выглядят две мифологии войны, которые по сей день противоборствуют на взрывоопасном Ближнем Востоке и могут когда-нибудь погубить всю планету.

Вернемся, однако, опять в прошлое, ибо продолжением его является наше настоящее. Библейский идеал всесожжения во имя Яхве, сводящийся к избиению всего живого в захваченных городах, представляет собой еврейский вариант общего обычая древних семитов – моавитов, амореев, ассирийцев и остальных. Однако примерно в середине VIII в. до н. э. ассирийский царь Тиглатпаласар III (ок. 745–727 гг. до н. э.) сообразил, похоже, что если поголовно истреблять всех жителей каждой захваченной области, то порабощать будет, собственно, некого. С другой стороны, если оставлять живых, население рано или поздно вновь объединится и придется подавлять восстания. И Тиглатпаласару пришла в голову мысль переводить покоренные племена на новое место: взяв очередной город, ассирийцы обрекали его жителей на тяжкий труд вдали от родины, а освободившееся жизненное пространство населяли чужеземцами. Идея оказалась действенной, многие ее переняли, и спустя пару столетий на Ближнем Востоке не осталось, пожалуй, ни единого оседлого народа – все постоянно переселялись с места на место. Когда завоевали Израиль, его жителей тоже не уничтожили, как случилось бы вcero полвека ранее, а увели прочь. Территорию прежнего царства евреев занял другой народ, получивший позже имя самаритян. То же произошло и в 586 году, когда взяли Иерусалим: его жителей переселили в Вавилон, о чем поется в знаменитом 137-м псалме:

При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе.

На вербах посреди его повесили мы наши арфы.

Там пленящие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши – веселия: «пропойте нам из песней Сионских».

Как нам петь песнь Господню на земле чужой? Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя.

Прильни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего.

Припомни, Господи, сынам Едомовым день Иерусалима, когда они говорили: «разрушайте, разрушайте до основания его».

Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам!

Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!

Но затем вся мифология Ближнего Востока совершенно неожиданно изменилась до неузнаваемости. Случилось это после внезапного появления и блестящих побед персов-ариев над всеми, кроме греков, народами древнего мира. Царство ариев простиралось от Босфора и верховий Нила до самого Инда. В 539 г. до н. э. Вавилон пал под натиском Кира Великого, чьи представления об империи вовсе не были связаны с идеями резни или переселений. Он, напротив, вернул все народы на родные земли, восстановил в правах прежние верования и обычаи, а провинциями правил силой подчиненных властителей из числа местных жителей. Так он стал первым настоящим Царем среди царей, и это гордое звание могущественных персидских монархов стало со временем титулом самого Господа Бога народа Израилева, которому Кир вернул святой город и позволил заново выстроить Храм.

В «Книге пророка Исайи» этого язычника превозносят почти как Мессию, величают «помазанником» Яхве, а деяния его рук считают свершениями десницы самого Бога, вернувшего своим людям священную родину. И, если я правильно понял соответствующую главу, вовсе не персы, а сам избранный народ якобы начал в ту эпоху править миром во имя Господа (Ис. 45:14–25).

Однако персидская мифология связана с именем Заратуштры (греч.: Зороастр), а не Исайи. Поскольку зороастрийская религия оказала существенное влияние не только на иудаизм, но и на все развитие христианства, полезно ненадолго остановиться на ней, прежде чем мы перейдем к примерам мифологий мира.

По воззрениям зороастрийцев, Творцом Мира является бог правды я света, Ахурамазда. Созданный им мир был изначально совершенен, но днгро-Майнью, противодействующий бог зла, тьмы и лжи, наполнил его разнообразными злодеяниями и погрузил Вселенную во мрак неведения, так что ныне происходит непрестанное сражение между силами света и тьмы, истины и обмана. По мнению персов, это затрагивает не отдельный народ или племя, а космические, вселенские силы, и потому каждый человек, независимо от происхождения, должен по собственной воле принять сторону добра или зла. Выбирая добро, он мыслями, словами и делами вносит вклад в возрождение исходного совершенства мира; в противном случае он сам себе вредит и попадет после смерти в соответствующий его прегрешениям круг ада.

Когда приблизится день окончательной победы добра, силы тьмы бросятся в самую отчаянную схватку и наступит пора всеобщих войн и страшных катаклизмов, после чего явится спаситель Вселенной – Саошьянт. Ангро-Майнью и его демоны будут наголову разбиты, мертвые воскреснут в сотканных из незапятнанного света телах и начнется вечная эпоха мира, чистоты, счастья и совершенства.

С точки зрения древнеперсидских царей, именно они осуществляли на Земле волю и правое дело Владыки Света. По этой причине в многонациональной и разнородной по культуре Персидской империи – а она была первой настоящей империей в мировой истории – царил всеобщий и одобренный религией империалистический порыв. Считалось, что, действуя во имя правды, добра и света, персидский Царь Царей рано или поздно станет вождем всего человечества и возродит всемирное благо. Идея выглядела очень привлекательной и быстро распространилась среди всех монархов-завоевателей. В Индии, например, под ее влиянием возник мифический идеал Чакравартина, всеобщего царя, чья просветленная личность принесет людям мир и процветание; этот образ Можно обнаружить в царских символах первого буддистского монарха Ашока (ок. 262–248 гг. до н. э.). Ши Хуанди (221–207 гг. до н. э.), первый император объединенного Китая после бурной эпохи «Сражающихся Царств», утверждал, что правит по воле Небес и в согласии с неясными законами.

Восторженный автор «Книги пророка Исайи» (с 40-й по 55-ю главу был современником Кира Великого и живым свидетелем того, как персы вернули изгнанному народу Иерусалим. Теперь нас не должно удивлять, что в его пророчествах отчетливо заметно влияние зороастрийских идей: «Так говорит Господь помазаннику Своему Киру: […] Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» (45:1; 7). Именно в этих главах, написанных так называемым «Вторым Исайей», встречаются первые восславления Яхве уже не просто как величайшего и могущественнейшего бога среди божеств, но как единственного Бога на свете, в ком могут найти спасение не только иудеи, но и язычники: «Ко Мне обратитесь и будете спасены, все концы земли; ибо Я Бог, и нет иного» (45:22). Прежде, до вавилонского пленения, еврейские пророки видели в Мессии просто идеального царя на престоле Давида, «чтобы Ему утвердить его и укрепить его судом и правдою отныне и до века» (Ис. 9:7). Но после возвращения взгляды меняются, и отразилось это, в частности, в поздних апокалиптических текстах александрийской эпохи – например, в «Книге пророка Даниила» (7:13–27). Возникают представления о Спасителе, который в конце истории придет царствовать над «всеми народами, племенами и языками». Больше того, «многие из спящих во прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12:2).

Не может быть сомнений во влиянии зороастрийской эсхатологии на такие идеи, как конец света и воскрешение усопших. В ессейских свитках Мертвого моря, относящихся к последнему веку до нашей эры, это влияние сквозит в каждой строке. По правде сказать, та эпоха сама по себе была настолько тревожной, что всякий, кто был знаком с древними персидскими представлениями, вполне мог ожидать конца времен и пришествия Саошьянта. Раскол произошел даже в Иерусалиме, где за господство боролись два соперничающих направления: сторонники греческих взглядов и хасидеи, ортодоксальные «благоверные», преданные старому закону. В Маккавейских книгах рассказывается о том, как первые отправились к греческому императору Антиоху, получили соответствующее разрешение и «построили в Иерусалиме училище по обычаю языческому, и установили у себя необрезание, и отступили от святого завета, и соединились с язычниками и продались, чтобы делать зло» (1 Мак., 1:14–15). После этого борьба в священном городе разгорелась с новой силой и достигла вершины, когда греки, поддержавшие притязания бунтующих приверженцев эллинизма на посты среди высшего жречества, разграбили Храм и отдали приказ ставить по всей стране языческие жертвенники. Именно тогда, в 168 г. до н. э., в селении под названием Модин, жрец Маттафия с пятью сыновьями (Маккавеи) убили не только первого же иудея, приблизившегося к языческому алтарю, чтобы принести жертву «по повелению царя» (1 Мак. 2:23), но и греческого чиновника, прибывшего воздвигнуть святилище. Впрочем, затем сами Маккавеи безрассудно присвоили себе права на царствование и верховное жречество, которых не унаследовали. В последующей борьбе за власть семейство ввязалось в целую череду отвратительных предательств и подлых убийств. Возмущенные таким бесчестием, фарисеи, хасидеи и прочие секты подняли восстание, однако оно было с невероятной жестокостью подавлено правившим тогда Александром Яннаем, который за одну ночь распял восемьсот врагов, но прежде умертвил прямо у них на глазах жен и детей. Царь лично наблюдал за казнью, пил при этом вино и открыто развлекался с наложницами. «И столь велик был охвативший народ ужас, – писал еврейский историк Иосиф Флавий в своем повествовании об этом злодействе, – что на следующую ночь 8 тысяч противников царя покинули Иудею и пребывали в изгнании до самой его смерти».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю