Текст книги "Коллекционер сердец"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

А между тем я с радостью позволила помощнику мэра и попечителю проводить меня на улицу и даже была им за это благодарна.

Боже! О чем я думаю! Мои родители давно умерли. Я точно это знаю. И моего спокойствия они больше не потревожат! Никогда…

Потом в городе К. начались светские приемы: лица, улыбки, рукопожатия. Ладно бы только рукопожатия, но меня обнимали и тискали совершенно незнакомые люди. Они кричали: «Добро пожаловать домой! Почему вы так долго к нам не приезжали?» В мою честь был даже дан обед в городском комитете по культуре, и все, кто там был, похоже, горели одним-единственным желанием – сфотографироваться со мной на память. У меня от слишком яркого света стала кружиться голова, а глаза резало от постоянных вспышек. На мгновение мне даже пришла в голову мысль, что у меня может испортиться или даже пропасть зрение, и я впала в панику. Неужели они хотят меня ослепить? Может, это часть их жуткого плана?

Но жители города К. проявляли по отношению ко мне такое неподдельное дружелюбие и до такой степени были исполнены энтузиазма в стремлении мне угодить, что темная, оборотная сторона, которую мог иметь этот визит, мне скорее всего только померещилась. Конечно, неприятный осадок после посещения дома престарелых какое-то время у меня еще оставался, но я вынуждена была пить и есть на этих встречах, поскольку воздерживаться от еды и питья на банкетах не только невоспитанно, но и грубо. Ни у кого не должно было возникнуть и намека на мысль, что я пренебрегаю их гостеприимством и чувствую себя выше их.

Но все-таки я действительно выше их! Ведь я все-таки уехала отсюда.

Меня повезли в школу города, где я когда-то училась, – с узкими оконцами и низкими потолками. Там и дышать-то было трудно. Пришлось произнести речь на тему «Моя жизнь после отъезда из К.». А потом меня повезли в первую лютеранскую церковь, которую посещала моя семья, повинуясь чувству долга. Затем мы отправились в публичную библиотеку, где седая библиотекарша с бульдожьим лицом распространялась о том, как хорошо она помнит мою темноволосую головенку, склоненную над книгой. Далее мы посетили множество других мест, которых я, признаться, совершенно не помнила. Наконец я попросила водителя лимузина остановиться в тенистой аллее. Когда я отошла в сторону, меня буквально вывернуло наизнанку, желудочные судороги и спазмы были на удивление сильными. Думаю, водитель лимузина и помощник мэра были немало шокированы моим поведением, хотя ничего мне не сказали. И я тоже ничего им не сказала, только, вытерев платком рот, пробормотала:

– Спасибо, водитель. А теперь поезжайте дальше, пожалуйста.

Ты на нас всегда поглядывал. Уж я-то знаю. Исподволь– когда казалось, что и не смотришь вовсе.Смотрел, чего уж там – по крайней мере на этих девчонок, которыми и я сама всегда восхищалась. Как бы невзначай следил за моим взглядом, который всегда в них упирался. Возьмем, к примеру, Е. – она была старше меня года на два, а то и больше. Отчаянная девчонка, ничего не скажешь, она уже окончила школу, а может, и не окончила, а просто бросила. Думаешь, мы ничего не видели? Видели! Все на тебя смотрели, в особенности эти девочки с Шеридан-роуд и Кайюга-роуд – в тесных джинсах и футболках или в ярких купальных костюмах на скалах каменоломни, находившейся неподалеку от набережной. Чудное время! Трещат цикады, воздух жарок, в нем разливается какая-то особенная истома… Я тогда забиралась на самую высокую скалу и бросалась оттуда в зеленоватую воду. И все время ощущала на своей тощей, нескладной фигурке критические, оценивающие взгляды «больших» девочек, которые сами не прыгали, а все больше смотрели. В частности, на мои узкие бедра и плечи, на худые ноги – ну и на все остальное. Или мне это только казалось? Парни, лежавшие рядом с ними на полотенцах в вальяжных позах, иногда свистели или кричали мне что-то вслед, но я не знаю, что именно, я не прислушивалась и уж тем более не оглядывалась. Хотя, конечно, я все подмечала. А ты все время на них смотрел. Думал, они не замечали? Напрасно. Они все на свете замечали.Уж как ты старался со всеми подружиться, стать своим, разговаривать так же, как они. Ты увивался сразу за всеми: за Л., с длинными черными и блестящими, свешивавшимися ниже спины волосами, за Дж., дочкой помощника шерифа, за М, которая заходилась от хохота, когда мальчики начинали ее щекотать, за Е., золотой от загара, веснушчатой, с ленивым взглядом зеленых кошачьих глаз. Как я уже говорила, я все это видела и даже принимала участие в их забавах. К примеру, столкнулась в воде (случайно) с одним мальчиком, приятелем Е. Он и еще один его приятель неожиданно схватили меня за щиколотки и потянули ко дну. Конечно, это была игра, забава, не более, но мне было обидно; парни хохотали как сумасшедшие, а потом в воду стали прыгать и другие: М. прыгнула, ударив пятками меня по ягодицам, затем Дж., вцепившись, словно злое дитя, мне в волосы, потом Л., оцарапав ногтями мне плечи и руки, ну а потом в воду бросились и все остальные… Они протащили меня под водой вокруг большой, с изломанной, острой поверхностью гранитной глыбы, ободрав мне все лицо, ключицы, плечи, мои маленькие грудки, да так быстро, что я и опомниться не успела. Через минуту все было кончено, и я, окровавленная, выползла на обломок скалы у берега, судорожно хватая воздух ртом. Я на них после этого даже не посмотрела – такое отвращение все они у меня вызывали. Но я все слышала: их смех, гул голосов, громче всех, кстати, был голос Л. А потом я уловила, как стали захлопываться дверцы машин, и они уехали.

Ну почему, почему ты так меня ненавидел? Я ведь любила тебя!

Шрамы, оставшиеся после этого, теперь почти невидимы. Так, какие-то беленькие черточки на подбородке и щеках… Но для меня каждый такой шрамик – зарубка на память. Однажды, когда мне было пятнадцать и я поняла, что еще немного – и я уеду из К., меня охватило чувство ничем не замутненного счастья. Я всегда знала, что мне придется отсюда бежать, спасая свою жизнь.

И вот сегодня, когда я, предваряя свое выступление, произнесла речь в культурном центре К., я увидела Е. Она подошла ко мне, пожала руку и как ни в чем не бывало спросила: «Ты помнишь? Помнишь меня?» – и улыбнулась скромно, даже застенчиво. Точно так же улыбнулась, как и ее пухлощекая подруга Л., с избытком косметики на лице (если бы мне не сказали, кто это, я бы ее не узнала). Та пришла с мужем, одним из членов городского комитета по культуре, который все время бросал на меня вожделеющие взоры. Потом вокруг меня замелькали лица: Дж., М. и другие – или, быть может, просто похожие на них? Как они мне аплодировали, как улыбались, едва не выскакивая из платьев, пытаясь напомнить мне и всем остальным, что я лично с ними знакома! Можно было подумать, будто все они являлись моими лучшими друзьями. Между прочим, я своим выступлением постаралась дать им понять, что так оно и есть и они до сих пор остаются ближайшими моими друзьями, как, впрочем, и остальные жители родного города: хотела, чтобы они мной гордились. Их гордость – часть моей профессиональной гордости исполнителя. Мы редко предстаем перед публикой такими, какие мы есть, и никогда не демонстрируем своих шрамов – ни на душе, ни на теле. Тем не менее боль и смертельный ужас, которые я испытала, когда они протаскивали меня под водой вокруг гранитной глыбы с острыми как бритва краями и гранями, были самыми настоящими, подлинными, и эти боль и ужас так же свежи в памяти, как будто все это произошло вчера. Закончив выступление, я кланялась и улыбалась, всматриваясь в устремленные на меня со всех концов зала сияющие дружелюбием лица, но при этом не выделила из толпы взглядом ни Е., которая радовалась за меня как родная сестра, ни Л., вскинувшую вверх руки, чтобы было лучше видно, как она приветствует мой успех, ни Дж. или М. или похожих на них размалеванных женщин средних лет. И я не бросила им в лицо облитые яростью и горечью слова: Как же сильно все вы изменились! И почему вы здесь собрались? Когда-то я вас любила, а вы заплатили мне за любовь ненавистью. Но теперь я вас не люблю! Вы мне совершенно безразличны.

Итак, мое последнее выступление в К., городе, где я родилась и выросла, подошло к концу, завершилось в вихре калейдоскопа лиц, улыбок и фотовспышек. Очень может быть, что я сфотографировалась на память с Е., а также с Л. и ее мужем; в тот день столько было сделано снимков на память, что всего и не упомнишь. Я подписала столько афишек и программок, что и не сосчитать; не сосчитать также поцелуев, которые горожане запечатлели у меня на щеках. Концерт затянулся, хотя на программке значилось время его окончания – десять часов. Это и неудивительно, ведь «концерт» не только выступление, но еще и многочисленные встречи и общение с людьми. После весьма успешного выступления в К. мне было позволено наконец укрыться в салоне черного лимузина мэра, который отвез меня в гостиницу. Я без сил распласталась на постели, смутно припоминая, что завтра в 6.40 утра поезд на Филадельфию увезет меня из этого города. Это будет мой второй побег из К. Я так устала и хотела спать, что мне едва хватило сил стащить дорогое сценическое платье и тесные туфли на высоких каблуках. Скользнув под прохладную простыню, я уперлась взглядом в потолок гостиничного номера. С реки дул пронзительный холодный ветер, а в стекла барабанили капельки дождя, будто вновь и вновь задавая мне вопрос: «Куда тебя занесло? Почему тебя опять забросило в это зловещее местечко?» Я лежала, ощупывая свое израненное тело, шрамы на груди, острых коленях, худых бедрах и щуплых плечах, читая, как слепой, используя азбуку Брайля, эти тайные иероглифы. Как ни хотела я заснуть, мне это не удалось. В мозгу метались пугающие, отрывочные мысли – он пульсировал, как сердце пойманной в силки птицы. Мне слышались голоса, доносившиеся из темных углов номера, потом передо мной мелькнуло лицо человека с черным провалом рта, вроде бы выкрикивавшего: «Добро пожаловать в К.! Да здравствует самая выдающаяся гражданка города К.! Добро пожаловать! Добро пожаловать! Добро пожаловать…»

Стало трудно дышать, я присела на постели в надежде, что так мне станет легче. Воздух в комнате был холодный и такой густой, насыщенный и тягучий, что его, казалось, можно было резать ножом. Я включила лампу, стоявшую на столике рядом с моей чудовищных размеров кроватью, и увидела, что весь стол заставлен вазами с букетами астр, лилий, гвоздик и огромных, полностью распустившихся роз. Рядом красовалась карточка, где черным каллиграфическим почерком было выведено: ОСТАВАЙСЯ У НАС НАВСЕГДА!

Лепестки цветов казались клейкими на ощупь, а ароматы букетов тяжелыми, одуряющими, даже удушливыми; кроме того, мне чудилось, будто от цветов по комнате распространяется маслянистое облачко. В панике я вскочила с постели, с большим трудом открыла окно и стала устанавливать вазы на подоконник, а затем срывать с цветов лепестки и выбрасывать из окна. Ветер подхватывал их и нес в сторону реки.

На моих обнаженных руках остались полосы желтой липкой пыльцы, едкой, как кислота. Кожа покраснела, как обваренная, а на ней угрожающе ярко проступили шрамы.

Городской парадокс

В течение нескольких месяцев в нашем городе шла оживленная полемика – по крайней мере среди интеллектуалов и людей, для которых понятия «общечеловеческие ценности» и «социальный прогресс» не пустой звук.

Откуда берутся все эти люди? Где тот неисчерпаемый источник, дающий все новые и новые жизни?

Как человек науки и переводчик, я старался в этом вопросе придерживаться нейтралитета и, несмотря на все циркулирующие в обществе слухи и мнения, сохранить, насколько это возможно, объективный, лишенный предвзятости взгляд на события. По этой причине я не примкнул ни к одной из полемизирующих групп.

Что бы там кто ни говорил, представляется неоспоримым тот факт, что за последние десять лет наш дряхлеющий город превратился в один из самых густонаселенных полисов Северной Америки. Разумеется, не следует забывать, что человеческие существа имеют тенденцию плодиться и размножаться, но только этим нельзя объяснить феномена появления на улицах города во все возрастающих количествах взрослых особей. Как уже говорил, я не пытался предложить какого-либо объяснения этому явлению, и уж тем более средства, которое могло бы эту ситуацию изменить. Скажу сразу, я занят исключительно собственной персоной и своими изысканиями, и если меня нет дома, значит, я в институтской библиотеке, что в паре кварталов от моего жилища. (Как работнику университета, обладающему научной степенью и кое-какими заслугами, мне предоставлено право проживать в исторической части города. Мои занятия не имеют никакого отношения к поднявшемуся в городе ажиотажу и связаны с переводом текстов по теологии XVI века с латыни на современный английский язык. Эта деятельность, как вы понимаете, требует уединения, а также кропотливого изучения первоисточников, справочной литературы, библиографии и всевозможных документов эпохи. Переводами старинных текстов я увлекся двенадцать лет назад, когда был студентом выпускного курса. Но моя работа, которой я уделяю все свободное время, еще далека от завершения.)

Так вот, когда все началось, я неожиданно обнаружил, до какой степени разъезжавшие по городу некоторые принадлежавшие муниципалитету автомобили (без опознавательных знаков!) стали отвлекать меня от работы. Эти серо-стального цвета мини-автобусы с тонированными стеклами спереди и полным отсутствием окон сзади напоминают фургоны по доставке товаров, но не имеют никаких отличий, позволяющих определить их принадлежность к какой-либо фирме. Они раскатывают по городу, заворачивая даже на территорию университетского городка, и встретить их на улицах можно в любое время дня и ночи. Я полагаю, больше всего их в самых густонаселенных и неблагополучных криминогенных районах, но они могут вырулить из-за угла даже на узких, мощенных булыжником улицах старой части города. Они редко привлекают к себе внимание лихим поворотом или движением на повышенной скорости. Не заезжают они также и на тротуары и не ездят по встречной полосе, как частенько делают автомобили полицейских. Нет у них ни сирен, ни проблесковых маячков, ни слепящих противотуманных фар. Хотя они снабжены лестницами, ясно, что никакого отношения к борьбе с огнем они не имеют. Окна у них до такой степени затемнены, что в них нельзя увидеть даже свое собственное отражение. (Я слышал, как об этом говорил кто-то из студентов или молодых преподавателей, но молодежь, как известно, склонна все преувеличивать.) Впрочем, солидному человеку едва ли придет в голову заглядывать в тонированное стекло кабины чужого автомобиля.

Когда впервые заметил на улице такой стального оттенка мини-автобус, я не подумал о нем как о представителе целого класса аналогичных машин. Признаться, я о нем вообще не думал (других дел у меня нет, что ли?), но когда вскоре мне навстречу выкатил еще один, точно такой же, я понял, что у муниципалитета таких машин не одна или две, а гораздо больше.

Я, разумеется, их не считал. И никогда никаких записей относительно количества мини-автобусов и обстоятельств, при каких мне довелось их встречать, не вел.

Но все же… Несколько недель назад я возвращался домой в девять вечера, что вряд ли можно счесть поздним временем, принимая во внимание космополитический характер и нравы нашего города. Я шел из института привычным маршрутом, минуя красивое, выстроенное в готическом стиле старинное здание, как вдруг увидел в северо-восточной части университетского парка – или мне показалось, что увидел, – странную сценку, напоминавшую картинку из кошмарного сна. Обнаженный ребенок, волосы которого полыхали зеленоватым пламенем, выбежал из темноты и устремился к проезжей части улицы, отчаянно крича и взывая о помощи. Возможно, он выскочил на открытое место, потому что заметил меня (в чем я не уверен – я не уверен даже, что он просил о помощи, поскольку из его воплей ничего невозможно было понять). Ребенок говорил, вернее, гортанно вопил на языке, который я не могу причислить ни к одному из полудюжины европейских языков, с какими знаком. Я словно прирос к месту, не имея ни малейшего представления, как быть дальше. Я отнюдь не человек инстинктов и уж тем более не способен действовать повинуясь импульсу. А ведь все произошло так быстро! (Прохожих на улице было немного, и все они шли своей дорогой, не глядя по сторонам.) Между тем ребенок снова издал отчаянный вопль – он уже находился рядом с оградой парка, как вдруг его закрыл от меня невесть откуда взявшийся безликий мини-автобус стального цвета. Он притормозил – секунд на пятнадцать, не больше, – а потом покатил дальше и скоро скрылся за ближайшим поворотом.

Ребенок с охваченными пламенем волосами исчез, как сквозь землю провалился!

Вот почему, описывая этот эпизод, я отзываюсь о нем как о картинке кошмарного сна. Если разобраться, все мы полны странными или даже ужасными видениями – своего рода искаженными, разрозненными образами реальной жизни, впечатлениями дня, которые могут предстать перед мысленным взором в самый неподходящий момент, в особенности когда наши мысли и чувства в смятении.

(Все это, конечно, из области мистики, но и неувязочка имеется. На том месте, где согласно моему представлению находился ребенок, была примята трава и остались лужицы. И еще: эта фантастическая сцена оставила у меня странное ощущение, будто здесь был пущен в дело брандспойт, но кем, сказать не могу – этого я не видел. А если и видел, то забыл.)

Итак, если все это произошло в действительности, то я забыл об этом, как забываю о сотнях и сотнях мелких фактов, которые мы неосознанно отмечаем и сразу выбрасываем из памяти.

Самое главное, никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть того, что ты якобы видел. Такой факт единичен, индивидуален и рассчитан только на твое восприятие. После того как передо мной вдруг появился ребенок с пылающими волосами, а потом почти неожиданно исчез, я поспешил нагнать прохожего, следовавшего по той же улице – он был визуально мне знаком по институту, – и спросил:

– Скажите, вы не видели только что?…

Коллега-преподаватель нахмурился, поднял на меня отсутствующий взгляд и раздраженно произнес:

– Прошу меня простить, но я очень спешу…

И, ускорив шаг, удалился. Я, секунду поколебавшись, тоже двинулся по улице, не оглядываясь и стараясь преодолеть охватившую вдруг меня дрожь.

«Да, вот так, с налету, всего и не осознаешь, – подумал я, – тут теория требуется!…»

В последующие недели меня снова постигали подобные загадочные видения. Причем здесь же, в старом квартале, где всегда так спокойно, что и слова бранного никогда не услышишь. Один ли я видел это, или были другие люди, созерцавшие нечто подобное, сказать не могу. Сам факт присутствия других людей вовсе не свидетельствует о том, что они что-то видели. (К тому же у нас в университете невмешательство в частную жизнь возведено в закон, и бывает, люди, которые годами работают рядом, ничем, кроме вежливых фраз приветствия, друг с другом не обмениваются и уж тем более не ведут разговоров о мини-автобусах стального цвета, о том, что происходит при их появлении.) Я также слишком хорошо знаю, что люди, которых официально называют свидетелями, подчас ни черта на самом деле не видели.

Относительно того, что видел сам, замечу: не уверен, будто являвшиеся мне видения – не важно, схожи они, как близнецы, или чем-то отличаются – имеют какую-то связь. Иными словами, не стану утверждать, что, по сути, все они имеют нечто общее. Да и как доказать, что увиденное мной происходило на самом деле, а не было галлюцинацией? Никаких записей я не веду и свои видения не систематизирую, поэтому невольно могу погрешить против истины, неосознанно преувеличив или присочинив то, чего не было.

Как я уже упоминал, чтобы разобраться с этими странными явлениями, нужна прежде всего теория. Хорошая, солидная теория – никак не меньше!

Вот, к примеру, описание последнего видения, когда дыхание у меня сбилось, а к лицу прилила кровь – до того сильную тревогу и страх я тогда испытал.

Такие сильные проявления беспокойства совсем не в моем духе, это, если хотите, обратная, темная сторона моей натуры.

Стояло раннее мартовское утро, яркое и ветреное. Меня разбудили доносившиеся из окна крики – тревожные, пронзительные, на высокой истерической ноте. Я поднялся с постели, подошел к окну спальни и осторожно выглянул на улицу сквозь щелку жалюзи. (Я живу в этой квартире уже двенадцать лет. Она расположена на шестом этаже старинного особняка, который принадлежит университету. Да, здесь я познал счастье! Что еще нужно для счастья человеку, когда он живет рядом с библиотекой и занимается любимым делом?) Так вот, выглянув на улицу, я даже зажмурился: до того невероятным, словно дьявольское наваждение, было зрелище, которое предстало передо мной. Группа похожих на пугала и искалеченных людей обоего пола в оборванной одежде (многие не имели руки или ноги и ковыляли, опираясь на сучковатые палки или примитивные костыли) копалась в мусоре, высыпанном из перевернутых контейнеров! Это было мерзко, отвратительно! Я никогда не видел ничего подобного, тем более в непосредственной близости от своего дома. Лица людей, если, разумеется, их можно было назвать лицами, искажали алчность, злоба и ненависть. В глазах одного мужчины полыхнула ярость, поскольку горбатой женщине в уродливой накидке удалось раньше его добраться до гниющего расколотого арбуза. Другая женщина, помоложе, стоя на четвереньках, стискивала в своих пальцах, больше походивших на когти, какое-то живое существо, отчаянно пытавшееся удрать, – то ли крысу, то ли кошку, возможно, даже крохотную собачку-дворняжку. Меня чуть не стошнило, но я продолжал созерцать эту сцену, не в силах отвести взгляд. Что это за жалкие создания? Откуда взялись? Почему оказались в нашем городе?

Почти в ту же минуту, как будто его вызвал из небытия овладевший мной ужас, из-за поворота выкатил серо-стальной безликий муниципальный мини-автобус и, остановившись под моими окнами, скрыл своим корпусом происходящее. Какое облегчение! Потом подкатил и остановился рядом второй мини-автобус, а следом за ним – третий. Еще никогда я не видел столько этих машин одновременно.

Как обычно, они оставались на месте недолго. Эффективность, с какой действовали их экипажи, а главное – тишина, сопровождавшая эти действия, вызывали изумление. Распахнулись задние, без окон, двери – и оттуда посыпались люди в униформе. Впрочем, что они делали, так и осталось для меня загадкой, поскольку мое восприятие за событиями не поспевало. То, что я видел, походило на фрагмент фильма, прокручивавшегося с огромной скоростью, и я ничего не мог ни разглядеть, ни понять. В следующую минуту машины почти синхронно сдвинулись с места и исчезли за ближайшим поворотом. Улица предстала перед моим взором именно такой, какой ей и надлежало быть в ранний утренний час. На том месте, где только что стояли серо-стальные мини-автобусы, остались лишь лужицы, вода в которых отливала странным красноватым цветом.

Уродливые существа, копошившиеся на помойке и дравшиеся из-за добычи, исчезли, словно их никогда и не было!

В это яркое, пронзительное мартовское утро я продолжал стоять у окна, мучительно размышляя о происшедшем.

Я смотрел на улицу с высоты шестого этажа – угол был очень крутой, прямо головокружительно крутой, а я, надо сказать, часто испытываю головокружения. Тем не менее свойственное всякому человеку науки стремление к познанию победило и заставило меня снова раздвинуть створки жалюзи, устремив взгляд на залитый асфальтом прямоугольник, где несколько минут назад копошились странные существа (?), а теперь абсолютно ничего (?) не было.

Но если эти существа мне привиделись, не значит ли это, что теперь я, имея дело с каким-нибудь предметом или явлением, не смогу отличить действительность от видения – миража, если хотите?

Такие вопросы задавать себе вредно: стоит только раз усомниться в своей способности воспринимать реальность, как подобным сомнениям не будет конца.

В то же время не было необходимости убеждать себя, что невероятной сцены с убогими людьми у мусорных контейнеров не было вовсе. Вот сейчас, когда серо-стальные мини-автобусы укатили, там точно никого и ничего нет, и никакая это не иллюзия, а самая что ни на есть реальность. Вот вам и проект теории: то, что я наблюдал, не было видением, а просто-напросто мне приснилось, ведь я только что поднялся с постели и не успел высвободиться из объятий Морфея. А что взять с человека, которому приснился сон? Слава Богу, за свои сны мы перед обществом не в ответе.

В теологических трактатах, которые я перевожу, ведется полемика о том, в ответе ли человек за свои сны, какими бы грешными они ни были. Некоторые богословы утверждают, что нет, поскольку это происки дьявола, который рад внести смятение в человеческие мысли и чувства, а ночь – самое удобное для этого время, поскольку люди не вольны в своем выборе, что видеть во сне, а что – нет.

В античном мире на сей счет придерживались иной точки зрения. Многие философы утверждали, что смертные обязаны отвечать за свои поступки, пусть они даже совершались под воздействием богов или героев, которые являлись им во сне и диктовали свою волю. Ничего удивительного: во времена античности смертные были лишь игрушкой в руках вечно ссорившихся между собой богов и богинь, и им за все приходилось отдуваться. Во времена Просвещения и вплоть до нашего времени человека судили и судят только за деяния, которые он осуществляет по собственной воле в реальном мире. По этой причине его сны, галлюцинации и прочие имеющие к нему отношение загадочные явления, не поддающиеся ни классификации, ни определению, не должны вменяться ему в вину.

Но встает вопрос: можно ли как-то обозначить то, что в принципе (или так считается?) не подвержено маркировке?

Отложив предыдущие труды, я занялся теорией муниципальных серо-стальных мини-автобусов. Это было в чистом виде интеллектуальное упражнение, так сказать, гимнастика ума, поскольку я ничего не записывал и не систематизировал.

В упрощенном, схематическом виде моя теория такова: муниципальные мини-автобусы (немаркированные) в строгом смысле этого слова «не существуют», как не существуют законы, которые они претворяют в жизнь. Ведь не все существующее в нашем воображении или наших снах существует на самом деле.

Гипотетическая реальность в нашем сознании создается посредством поступающего в мозг потока поверхностных впечатлений, получаемых им посредством зрения, слуха и перерабатывающихся путем чрезвычайно сложных и запутанных процессов. Но это лишь ничтожно малая часть информации, получаемой мозгом и ему доступной. Блоки этой информации нельзя рассматривать как «более реальные» или «менее реальные», иное дело, если некая информация быстро стирается из сознания. Тогда сам факт ее исчезновения, ее мимолетность свидетельствуют об ирреальности означенной информации.

Словом, того, чего перед нами в данный момент нет, никогда перед нами и не было. Как в противном случае доказать, что нечто действительно было?

Что не обозначено (хоть как-то!), того не существует.

Могу посоветовать еще один способ, чтобы избежать бессмысленных видений: возвращайтесь пораньше домой (желательно до темноты) и поплотнее задергивайте шторы на окнах.