Текст книги "Цена желаний"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– С собаками? Я, конечно, не гулял, – сказал Кеннет, листая телефонную книгу. – Черт! Придется кому-нибудь за меня посмотреть! Тут несколько страниц Уильямсов!

Черт возьми, и угораздило же эту девчонку иметь такую фамилию!

– С какой же стати вы ругаетесь? – вмешалась Мергатройд. – Посмотрите инициалы. Нет, мисс Тони, вы прекрасно знаете, я не вывожу ваших лютых псов – чего не делаю, того не делаю. Вы бы вместо них завели хорошенького маленького фокстерьера, это другое дело.

– Нет уж, лучше я их сейчас выведу, – сказала Антония, снова надела шляпку и вышла.

Квартира была над гаражом, и кухня сообщалась с помощью железной лестницы с прилегающим к нему двориком. Антресоли гаража, который арендовала Антония, выходившие тоже во дворик, были превращены в просторное помещение для собак. Три суки бультерьеров приветствовали свою хозяйку, как всегда, очень шумно. Она надела на них поводки, позвала Билла и отправилась на прогулку. Мергатройд, которая вышла на площадку железной лестницы, чтобы проводить ее, попросила, если ей попадется по дороге молочная, купить с полдюжины яиц.

– Скорее всего мисс Уильямс пожалует к нам ужинать, – мрачно сказала Мергатройд. – Ваша покойная матушка переворачивается в гробу. Мазила рекламная. И нет теперь мистера Арнольда – некому помешать ее свадьбе с мистером Кеннетом!

– Пустяки, – ответила Антония, пытаясь воспрепятствовать попыткам одной из своих любимиц опутать ее ноги поводком.

– Только я говорю, – продолжала Мергатройд, – так или иначе, а подноготная всегда откроется.

Антония оставила ее наедине с ее размышлениями, а сама отправилась к набережной. Вернулась она через час и про яйца забыла. Накормив собак, она взбежала по лестнице на кухню и застала Мергатройд за приготовлением печенья. Белокурая девушка с умными серыми глазами и квадратным подбородком, облокотившись на стол, наблюдала за Мергатройд. Увидев Антонию, девушка улыбнулась и сказала:

– Привет! А я заглянула на минутку.

– Я не принесла яиц, – сообщила Антония.

– Ничего, я принесла, – сказала девушка. – Я слышала, ваш сводный брат убит. Выражать соболезнование нет необходимости, ведь правда?

– Да. А скромница Вайолет здесь?

– Здесь, – сказала Лесли Риверс очень спокойно. – И потому я думаю, что не останусь.

– Да и нельзя: еды не хватит. Ты видела Кеннета?

– Видела, – сказала Лесли Риверс. – Он с Вайолет. Наверное, мне говорить бесполезно, но, если Кеннет будет так неосторожен, он попадет в тюрьму. Я думаю, полиция непременно решит, что это он убил вашего сводного брата.

– Нет. Они думают, это я. Кеннет там и не был.

– У него нет алиби, – сухо констатировала Лесли. – Он как будто не видит – ведь при том, что он наследует все деньги, и в долгу как в шелку, да к тому же ненавидит Арнольда – все указывает на него.

– А я тем не менее готова поклясться, что это не он, – сказала Антония.

– Главное – будет трудно доказать, что он этого не сделал.

– Не знаю, мог ли он такое сделать! – задумчиво сказала Антония.

Мергатройд выпустила из рук скалку.

– Зато я знаю – не мог, и отродясь знала. Что вы еще скажете, мисс Тони? И это о вашем родном брате, который и мухи не обидит!

– Ну, в состязании по битью мух он всех переплюнет, – рассудительно ответила Тони. – Я ведь не говорю, что он убил Арнольда. Я просто сказала, что не знаю. Но, пожалуй, он бы смог, а ты как думаешь, Лесли?

– Не знаю. Он существо причудливое. Но конечно же нет. Что за ерунду ты городишь, Тони! Ну, я пошла.

Через пять минут Антония забрела в мастерскую, кивнула девушке, сидевшей в большом кресле, и выпалила:

– Привет! Пришла отпраздновать?

Мисс Уильямс глянула в лицо Антонии бархатными карими глазами, подняла руку с тщательно наманикюренными ногтями, чтобы пригладить блестящие черные волосы, и промолвила:

– Тони, дорогая, мне кажется, ты не должна так говорить. Лично я чувствую…

– Боже милостивый, ты была права! – воскликнул Кеннет. – Моя обожаемая, где ты подцепила эту идиотскую манеру? Не говори лично, умоляю!

Чуть заметный румянец залил бледные щеки мисс Уильямс.

– Ну Кеннет!.. – сказала она.

– Ради Бога не оскорбляй ее! – взмолилась Антония. – Не хватало мне еще тошнотворных примирений за ужином. И если уж на то пошло, Вайолет, кто тебя спрашивает, как я должна говорить?

Карие глаза чуть сузились.

– Полагаю, я могу иметь собственное мнение, не так ли? – произнесла мисс Уильямс вкрадчиво.

– А ты хорошеешь, когда сердишься, – вдруг заметил Кеннет. – Продолжай, Тони. Скажи еще что-нибудь.

Красивый рот мисс Уильямс приоткрылся, обнаружив маленькие, очень белые зубки.

– По-моему, вы оба просто чудовищны, и я категорически отказываюсь с вами ссориться. Вдвоем на меня – могу ли я устоять, бедняжка? Как ужасно, что ты оказалась в доме мистера Верикера, когда это случилось, Тони! Должно быть, тебе было очень страшно. Мне об этом просто невыносимо думать. Давайте говорить о чем-нибудь другом!

– Почему тебе об этом невыносимо думать? – повторил Кеннет не столько с иронией, сколько с любопытством. – Ты не выносишь крови?

Она вздрогнула:

– Пожалуйста, Кеннет, не надо. Это в самом деле непереносимо!

– Как хочешь, мое сокровище, хотя я не могу себе представить, почему тебя так воротит при мысли, что Арнольда зарезали. Ведь ты его и не знала.

– О да, я бы не узнала его, если бы увидела. Дело не в этом. Я просто не люблю, когда говорят о таких ужасах.

– Она ведет себя, как подобает женщине, – объяснила Антония. Ее глаза загорелись при виде двух бутылок с золотыми горлышками. – Откуда они объявились?

– Я стибрил их у Фрэнка Кру, – сообщил Кеннет. – Должны же мы отпраздновать.

– Кеннет!

– Все правильно, – вступилась Антония. – Он говорит о том, что разбогател.

– Но нельзя же пить шампанское, когда мистер Верикер убит. Это неприлично.

– Я могу пить шампанское в любое время, – сказала Антония. – Что ты сделала со своими ногтями?

Вайолет протянула руки:

– Серебряный лак. Тебе нравится?

– Нет, – сказала Антония. – Кеннет, если ты теперь наследник, ты должен назначить мне содержание, потому что я хочу купить новую машину.

– Хорошо, все что ты пожелаешь, – согласился Кеннет.

– Конечно, есть налоги на наследство, – рассуждала Вайолет, проявляя практичность. – Просто злодейство брать с наследников такие суммы, но ведь есть еще и дом. Он будет твой, правда, Кеннет?

– Ты говоришь об этой казарме на Итон-плейс? – спросил Кеннет. – Ведь тебе не придет в голову, что я буду жить в таком амбаре, а?

– Но почему же? – Вайолет приподнялась и уставилась на Кеннета. – Такой шикарный район.

– На что нужен шикарный район? Если бы ты зашла в дом, тебе бы не пришло в голову, что я могу там жить. Там турецкие ковры, ампирная мебель, гостиная, обитая розовым шелком, хрустальная люстра и мраморные столы с золочеными ножками.

– От вещей, которые не нравятся, мы можем избавиться, но, должна тебе сказать, я люблю приятные вещи, я имею в виду, хорошие вещи.

– Турецкие ковры на лестницах и золоченые зеркала? – недоверчиво спросил Кеннет.

– А почему бы и нет?

– Дорогая, у тебя просто ужасный вкус.

– Мне нравятся вещи, которые тебе не нравятся. Разве это повод, чтобы грубить? Я думаю, турецкие ковры – для тепла, и… и они дорого выглядят.

Антония, которая тем временем делала коктейли, опустила бутылку джина и устремила свой ясный взгляд на Вайолет.

– Тебе все равно, красивая ли вещь, приятно ли на нее смотреть, лишь бы шибало в нос богатством, – заключила она.

Вайолет быстро, изящным движением встала.

– Ну и что из того, что я люблю роскошь? – сказала она, и в ее низком голосе послышались резкие нотки. – Если бы у вас от рождения был вкус к хорошим вещам, и вам бы пришлось гнуть спину за каждое пенни, вы чувствовали бы то же самое! – Ее длинная ловкая рука презрительно оправила юбку. – Я даже платья шью себе сама. А я хочу… я хочу носить парижские модели, красивые меха, хочу каждую неделю причесываться у дорогого парикмахера и – вообще – хочу иметь все те приятные вещи, ради которых стоит жить!

– Только не надо слагать об этом поэму, – сказала Антония, совершенно не тронутая ее тирадой. – Если Кеннет на самом деле получит наследство, у вас все это будет.

– Конечно получу, – сказал Кеннет нетерпеливо. – Давай поживее коктейли, Тони!

Но Антония вдруг опустила на стол бутылку джина:

– Не могу. Делай сам. Я вдруг вспомнила, что должна была встретиться с Рудольфом, чтобы с ним пообедать. Надо ему позвонить. – Она сняла трубку и начала набирать номер. – Ты не знаешь, он мне не звонил?

– Не знаю. Не думаю. Сколько ты налила джина?

– Много… Алло, это квартира мистера Мезурьера? А, это ты, Рудольф? Слушай, я жутко огорчена из-за обеда. Небось ты прождал сто лет. Но я не виновата. Правда.

На другом конце провода воцарилось молчание. Потом жидковатый мужской голос, малость гнусавый и резкий, произнес с сомнением:

– Это ты, Тони? Я не совсем понял, плоховато слышно. Ты что сказала?

– Обед! – отчеканила Тони.

– Обед? Ах, Бог мой, совсем позабыл! Я безмерно огорчен. Не знаю, как я мог…

– Так ты там не был? – спросила Антония. Снова пауза.

– Тони, дорогая, что-то ужасное с линией. Я ничего не слышу.

– Стукни как следует трубку, Рудольф. Ты забыл об обеде?

– Дорогая, простишь ли ты мне когда-нибудь? – взмолился голос.

– О да! – сказала Антония. – Я тоже забыла. Потому и позвонила. Я была у Арнольда в Эшли-Грин и…

– В Эшли-Грин?!

– Да, почему ты испугался?

– Я не испугался, только какими судьбами тебя занесло туда?

– Не могу сказать тебе по телефону. Лучше приходи. И принеси какой-нибудь еды, здесь почти нечего есть.

– Но, Тони, погоди! Я не могу понять, что заставило тебя поехать в Эшли-Грин? Что-нибудь случилось? Я имею в виду…

– Да, Арнольд убит. Снова пауза.

– Убит? – откликнулся голос. – Боже правый! Ты ведь не хочешь сказать, что его убили, верно?

– Именно это я и хочу сказать. Принеси холодного мяса или еще чего-нибудь, вместе поужинаем. С шампанским.

– Шам… О, конечно! То есть большое спасибо, приду, – сказал Рудольф Мезурьер.

– Из чего я заключаю, – сказал Кеннет, сбивая коктейль с профессиональной ловкостью, – что дружок двигается сюда. Надеюсь, он в добром расположении духа, Тони?

– О, еще бы! – беспечно заверила Антония. – Он на дух не принимал Арнольда.

ГЛАВА V

В квартире Верикеров гостиную заменяла большая мастерская. Ужин был накрыт на конце черного дубового стола после того, как с него были сняты: собачий хлыст, два тюбика краски, «Обзервер» (открытый на кроссворде Торквемады), словарь Чеймберса, географический атлас, том Шекспира и «Оксфордская антология стихов». Пока Мергатройд топала взад-вперед с бокалами и тарелками, Кеннет бросил последний взгляд на полурешенный кроссворд и заявил – как он делал неизменно: «Будь я проклят, если когда-нибудь еще возьмусь за это», Рудольф Мезурьер, который принес пирог с телятиной и ветчиной и полбатона, сказал, что он знал человека, справлявшегося с подобной задачей в двадцать минут, а Вайолет, осторожно пудрясь перед венецианским зеркалом, заметила: нужно иметь память Торквемады, чтобы решать такие кроссворды.

– А откуда взялись эти бутылки? – спросила Мергатройд, завороженная видом золотых горлышек.

– Остались с прошлой недели от вечеринки у Фрэнка Кру, – объяснил Кеннет.

Мергатройд громко засопела, с сердцем брякнула на стол тарелку и возмутилась:

– Тоже придумали! Пожалуй, кто решит – уже поминки.

Гости были явно смущены. Вайолет поджала хорошенькие губки и закашлялась; Рудольф Мезурьер, теребя галстук, неуклюже заметил:

– Какая ужасная история с мистером Верикером. То есть, как-то просто не верится.

Вайолет взглянула на него с благодарностью и наградила его очаровательной улыбкой.

– Невозможно поверить, правда? Я его не знала, но мне становится дурно при одной мысли об этом ужасе. Конечно, я думаю, Кен и Тони просто еще не осознали – совершенно не осознали, – сказала она.

– В самом деле, любимая! – насмешливо откликнулся Кеннет.

– Кеннет, как бы ты ни относился к бедному мистеру Верикеру, пока он был жив, я все же полагаю, ты мог бы хоть притвориться, что скорбишь по поводу его смерти.

– Бесполезно, – сказала Антония, выуживая маслины из высокой бутылки. – Лучше принять нас такими, как есть, Вайолет. Научить Кеннета не выпаливать того, что взбрело ему в голову, задача безнадежная.

– Ну, пожалуй, линия поведения не слишком удачная, – холодно заметила Вайолет.

– Тебе не нравится, потому что он сравнил твою зеленую шляпу с курицей в обмороке. Впрочем, это никакая не линия, это болезнь. Рудольф, хочешь маслин?

– Спасибо.

Он направился в другой конец мастерской, где она примостилась на уголке обеденного стола. Беря маслину с шомпола, который Антония использовала, чтобы извлекать маслины, он поднял на нее глаза и тихо спросил:

– Как это случилось? Почему ты там оказалась? Вот чего я не могу взять в толк.

Она взглянула на него.

– По нашим делам. Я написала ему, что мы собираемся жениться – подумала, он будет рад и, возможно, пришлет нам красивый подарок.

– Да, понимаю. Жаль, что ты со мной не посоветовалась. Я не мог подумать…

– Почему? – перебила его Антония. – Планы переменились?

– Нет-нет! Помилуй Бог, нет! Я от тебя без ума, дорогая, просто неподходящий момент. То есть, ты ведь знаешь, я как раз сейчас в стесненном положении, и человек вроде Верикера должен был непременно подумать, что я погнался за вашими деньгами.

– У меня нет никаких денег. Пятьсот в год деньгами не назовешь. Более того, в этом году не все акции дают доход, поэтому я практически нищая.

– Да, но у него-то деньги были. В общем, лучше бы ты этого не делала, потому что это только поставило меня в неловкое положение. Ну, не то чтобы очень неловкое, но ведь наверняка станет известно, что мы слегка поссорились как раз в тот день, когда его убили.

Антония подняла голову и глянула на Кеннета и Вайолет, сидевших в противоположном конце комнаты. Казалось, они были поглощены ссорой.

– Откуда ты знаешь день, когда он был убит? – спросила она напрямик.

В его темно-синих глазах, опушенных черными ресницами, вспыхнул испуг:

– Я… Разве ты мне не сказала?

– Нет, – ответила Антония. Он неуверенно засмеялся.

– Да нет, сказала – по телефону. Просто позабыла. Но ты ведь понимаешь, какое у меня положение? Конечно, это не так уж важно, но полиция может заподозрить, а кому же хочется быть замешанным… То есть, в моем положении надо быть по возможности осмотрительным.

– Не беспокойся, – сказала Антония. – Они подозревают меня.

– Я просто не понимаю, Тони. Почему ты там оказалась? Что же могло привести тебя туда? Ты ведь месяцами с Верикером не разговаривала – и вдруг бросаешься в коттедж «Риверсайд». Какая-то бессмыслица!

– Нет, не бессмыслица. В субботу утром Арнольд написал мне из конторы мерзкое письмо, я в тот же день получила его. Я поехала, чтобы объясниться с ним по этому поводу.

– Ах, милая! – Мезурьер тихонько сжал ее руки. – Все ясно. Написал обо мне какую-нибудь пакость. Могу себе представить! Но, дорогая, ты не должна была этого делать. Я сам могу о себе позаботиться.

– Полагаю, что можешь, – сказала Антония. – Но все равно, я не хотела, чтобы Арнольд распространял о тебе клевету.

– Милая! И что же он тебе сказал?

– Да ничего особенного, потому что я так его и не увидела. Он написал на нескольких страницах всякую чепуху, и все про то, как мне предстоит вскоре узнать, за какого подлеца я собралась выходить, что ты мерзавец и вор, и все в этом роде.

– Черт, вот свинья! – вспыхнул Мезурьер. – Конечно, он понял, что через год он уже не сможет помешать нашей свадьбе, вот и попытался очернить меня в твоих глазах. У тебя есть это письмо?

– Нет, я его сожгла. Подумала, так безопасней. Он внимательно посмотрел на нее:

– Ты имеешь в виду, чтобы оно не попало в руки полиции? Ты ведь ничего не скрываешь, дорогая? Если Верикер обвинил меня в чем-то конкретном, я хочу знать.

– Нет, ни в чем. – В мастерскую вошла Мергатройд. Антония встала со стола и бросила взгляд на брата. – Если вы кончили ругаться, ужин на столе. – Она подумала и добросовестно прибавила: – И если не кончили – он все равно готов.

Кеннет подошел к столу.

– Я снова рассердил ее, ведь правда, любимая? А где масло и уксус?

– Не рассердил, – сказала Вайолет печальным голосом. – Только обидел.

– Обожаемая! – сказал он сокрушенно, но проказливая улыбка чуть тронула его губы.

– Ничего, все прекрасно, – сказала Вайолет, садясь за стол на свое место, – но иногда я думаю, что тебя интересует только моя красота.

Он сверкнул на нее глазами, полусмеющимися, полусерьезными, и сказал:

– Я преклоняюсь перед твоей красотой.

– Спасибо! – холодно откликнулась Вайолет.

– Она не настоящая красавица, – заметила Антония, борясь с холодной куриной ногой. – У нее глаза слишком широко поставлены, это первое, и потом, не знаю, замечал ли ты, у нее одна сторона лица не такая красивая, как другая.

– Но посмотри на эту прелестную линию подбородка! – сказал Кеннет, уронив деревянную салатную ложку и проводя большим пальцем в воздухе линию.

– Когда же вы оба наконец прекратите! – возмутилась Вайолет. Она бросила обворожительный взгляд на Мезурьера, сидевшего напротив, и сказала: – Ну разве они не ужасны! Разве мы не отчаянные смельчаки, что входим в их семью?

Он ответил ей в том же духе, и они перебрасывались шутками до конца ужина. Попытки вовлечь в разговор брата и сестру были не слишком удачны. У Кеннета лицо пылало – обычный результат флирта Вайолет с другим мужчиной; а Антония, которую Вайолет попросила подтвердить Мезурьеру, что красный цвет ей вовсе не к лицу, что она в красном – как ведьма, ответила с такой отчаянной откровенностью, что разговор оборвался, подобно лопнувшей нитке.

– Вы ведь, кажется, художница? – поспешно спросил Рудольф.

– Нет, – ответил Кеннет.

– Что ж, может быть, я и не художница в том смысле, как вы, высоколобые, это понимаете…

– Ты не художница. Ты не умеешь рисовать.

– Спасибо, дорогой. И тем не менее я этим зарабатываю себе на хлеб, – сказала Вайолет сладким голосом. – На самом деле, мистер Мезурьер, я делаю афиши, занимаюсь рекламой. И думаю, у меня есть что-то вроде профессиональной сноровки… – Кеннет закрыл лицо руками и застонал, – профессиональной сноровки, – повторила Вайолет, – полагаю, мои работы имеют успех. У меня всегда было чувство цвета и линии, и…

– О, дорогая, замолчи! – взмолился Кеннет. – У тебя столько же чувства цвета и линии, сколько у бультерьеров Тони.

Вайолет глянула на него высокомерно:

– Не знаю, ты, видно, хочешь меня раздосадовать, но…

– Мой ангел, ни за что на свете не хотел бы тебя раздосадовать, но если бы ты только существовала, если бы ты молчала!

– Понимаю. Я должна сидеть как истукан, пока ты разглагольствуешь по поводу своих теорий.

– Не может же она вовсе не говорить, Кеннет, – сказала Атония рассудительно. И – к Вайолет: – Он хочет сказать – не говори об искусстве.

– Спасибо. Уж это-то я знаю: ведь, кроме Кеннета, никто не понимает в искусстве.

– А если знаешь, то какого же черта ты…

– Шампанское! – возвестил Рудольф, заполняя паузу. – Мисс Уильямс, вы хотите? Тебе, Тони?

– Почему в этом доме никогда нет льда? – спросил Кеннет, неожиданно отвлекаясь от темы.

– Потому, что мы купили дубовый сундук на деньги, предназначавшиеся для холодильника, – ответила Антония.

Перемена разговора, вкупе с шампанским, тут же спасла компанию от мгновенного развала. Об искусстве больше не заговаривали, и к тому времени, когда обе пары встали из-за стола и переместились на другой конец комнаты, Вайолет стала снисходительнее к Кеннету, который жаждал искупить свои прегрешения, а Рудольф вызвался сделать турецкий кофе, если Мергатройд не возражает. Они с Антонией отправились вместе на кухню и под насмешливым – впрочем, и снисходительным – наблюдением Мергатройд изготовили варево, которое, хоть и озадачило бы турка, можно было тем не менее пить.

Вечер был теплый, и от всего этого напряжения Антония так разгорячилась, что объявила: она должна принять ванну. Она ушла в ванную и вновь появилась в мастерской спустя четверть часа в пляжной пижаме, которая была ей очень к лицу, но оскорбила Мергатройд, сказавшую, что, мол, стыдно ей в воскресенье и все такое прочее. Кеннет без пиджака (что вызвало неодобрение Вайолет) возлежал на диване, заложив сплетенные руки за голову и расстегнув верхнюю пуговицу рубашки. Вайолет сидела на пуфе, изящная, спокойная, выдержанная, а Рудольф Мезурьер, сделав уступку жаре, расстегнул пуговицы своего чересчур приталенного пиджака и курил, склонившись над подоконником и выдувая на улицу кольца дыма.

Через десять минут позвонили во входную дверь, и Антония сказала:

– Это Джайлз.

– Господи, а я и позабыл, что он придет, – сказал Кеннет.

Вайолет инстинктивно потянулась за сумочкой, но успела только заглянуть в зеркальце, когда Мергатройд ввела посетителя и мрачно объявила:

– Вот мистер Джайлз.

Джайлз Каррингтон остановился на пороге, весело оглядывая присутствующих.

– Ну прямо картинка из великосветской жизни и жизни низов, – заметил он. – Тони принимает солнечную ванну?

– Входи и налей себе выпить, – сказал Кеннет. – И не стесняйся сказать нам худшее: мы все здесь свои. Стал я наследником или нет? Если стал, я покупаю холодильник. В этом проклятом доме нет льда.

Джайлз пропустил мимо ушей эти слова, но улыбнулся Вайолет.

– Бесполезно ждать от моих родственничков, что они познакомят нас. Моя фамилия Каррингтон.

– Я знаю. Они безнадежны. А моя фамилия Уильямс. Я невеста Кеннета, вы ведь знаете.

– Нет, не знал, но поздравляю его. Добрый вечер, Мезурьер.

– О, как мило с вашей стороны! – воскликнула Вайолет, бросая на него лукавый взгляд.

– Это просто его итонские манеры, – уверила ее Антония. – Когда начнется инквест, Джайлз?

– Во вторник. Тебе надо будет присутствовать.

– Проклятие! Ты там будешь?

– Конечно. Я тебя привезу. – Джайлз налил себе виски и плеснул содовой. – Машину Арнольда нашли, – сказал он небрежно.

– Где? – спросила Антония.

– В гаражах, в стороне от Кромвелл-роуд.

– Поможет ли это хоть немного полиции, как вы полагаете? – спросила Вайолет.

– Едва ли. Там были, кажется, только чемодан и шляпа Арнольда и корзина со съестным…

– Как – и никакой крови? – лениво спросил Кеннет. – И не было окровавленного ножа? Ну, я бы сказал, полицию просто надули.

– Никакой улики? – спросил Рудольф. – Наверняка должно что-то указывать на убийцу. Я имею в виду, отпечатки пальцев, что-нибудь такое?

– К сожалению, я не могу вам этого сказать, – ответил Джайлз с присущей ему холодной любезностью. – Полиция не настолько доверяет мне свои тайны.

– Ты еще видел этого ягненка-суперинтенданта? – спросила Антония, обнимая руками колени.

– Да, я подвез его назад в город. Кеннет сел.

– Послушай, ты на чьей стороне?

Джайлз Каррингтон бросил на него быстрый взгляд. Кеннет ухмыльнулся.

– Нет, я не в прямом смысле слова, но ты должен действовать в наших интересах.

– Я и пытаюсь, – ответил Джайлз.

– Столько препятствий, – пробормотал Кеннет и снова лег. – Тони вдруг занесло в самую гущу этого дела, я тоже не думаю, что мне удастся доказать свое алиби. И все равно, – продолжал он, откидывая голову, чтобы проследить полет мотылька на фоне стеклянной крыши, – им будет трудновато навесить на меня это убийство. Во-первых, у меня нет ножа и никогда его не было; во-вторых – никто не поверит, что я могу так чисто обделать это дельце, не оставив никаких следов. И потом, я последнее время не ссорился с… – Он снова вскочил. – Проклятье! Какой же я идиот! Я написал ему письмо с просьбой о деньгах, а он отказал. И готов поклясться, он сохранил мое письмо и копию своего ответа.

– О Кеннет, зачем ты говоришь такую ерунду! – взмолилась Вайолет. – Конечно, они на тебя не подумают.

– Может, и подумают, но им будет чертовски трудно доказать, – сказал Кеннет. – Как ты считаешь, Джайлз?

– Если ты пожалуешь завтра в двенадцать в мою контору, я скажу тебе, – ответил Джайлз, допивая виски.

Вайолет встала и оправила юбку.

– Вы, конечно, не можете говорить при мистере Мезурьере и при мне, – сказала она. – И вообще мне пора домой. У меня завтра трудный день. Кеннет, обещай мне, что ты перестанешь глупить и скажешь все мистеру Каррингтону. Ты прекрасно знаешь, что не делал этого, а всякий подумает, что сделал, по тому, как ты себя ведешь.

– Да, вы втроем должны обговорить все, – согласился Мезурьер. – Можно, я провожу вас домой, мисс Уильямс?

Вайолет одарила присутствующих своею скромной улыбкой, и, вопреки громким и возмущенным протестам Кеннета, они с Мезурьером ушли. Вошла Мергатройд, чтобы забрать бокалы, и перебила Кеннета, ругавшего кузена за испорченный вечер:

– Ладно вам, мастер Кеннет. Послушайте лучше, что вам скажет мистер Джайлз, и держите язык за зубами. А если вам что нужно, я на кухне.

Она ушла, и они слышали, как она вернулась на кухню и закрыла дверь. Кеннет снова сел и уперся локтями в колени.

– Мне уже обрыдло это убийство. Они вовек не узнают, кто виноват, так зачем волноваться? – заявил он.

Джайлз вытащил трубку и стал ее набивать.

– Заруби себе на носу, – сказал он, – если полиция не отыщет след убийцы, ты окажешься в тяжелом положении.

Кеннет поднял глаза:

– Почему? Я думал, больше всего подозревают Тони.

– Как ты полагаешь, что станет прежде всего отыскивать полиция? – спросил Джайлз. – Мотив убийства. У Тони мотив – месть или враждебные отношения. Ну, назови это как хочешь. У тебя мотив более высокий – у тебя материальные затруднения, ты пытался вытянуть из Арнольда деньги, а с его смертью ты наследуешь большое состояние.

– Да, но до меня это дошло только после того, как Антония сказала мне, что Арнольд мертв, да и то не сразу. Ведь верно, Тони?

– Сомневаюсь, что это произведет впечатление на присяжных, – сказал Джайлз. – Что ты делал прошлой ночью?

– Навещал Вайолет.

– В какое время?

– Точно не знаю. Примерно полдевятого. Мергатройд ушла, Тони тоже – кажется, отчалила на всю ночь, вот я и пустился в странствие.

– Ты пошел в дом к мисс Уильямс?

– В ее квартиру. Да, но ее не было. На звонок никто не вышел, и я потащился в кино. Не знаю, что это было за кино и как назывался фильм, потому что пришел, когда он уже начался, и фильм был такой скучный, что я почти все время проспал.

– Хорошо, а что ты делал после кино?

– Пошел прогуляться, – ответил Кеннет.

– Куда?

– В Ричмонд.

– Боже мой, зачем? – произнес Джайлз терпеливо, однако понемногу впадая в отчаяние.

– А почему бы и нет? – возмутился Кеннет. – Была прекрасная, очень теплая ночь, и я неплохо вздремнул в кино. Вполне естественно было пойти.

– И ты пошел, – сказал Джайлз.

– Но он действительно ходит на ночные прогулки, Джайлз! – озабоченно вставила Антония. – Мы оба ходим, когда слишком жарко и не хочется ложиться спать.

Джайлз вздохнул.

– И когда же ты вернулся?

– О, что-то в три или в четыре часа, мне кажется. Я не посмотрел на часы.

– И ты не можешь вспомнить никого, кто бы видел тебя – как ты выходил из кино или по дороге в Ричмонд – и кто бы мог тебя узнать? Полицейского ты не встретил?

– По-моему, нет. Проезжали какие-то машины, но людей что-то не помню.

– Фактически ни одного слова из этого рассказа ты не можешь подтвердить, – подытожил Джайлз.

– Нет, – вежливо согласился Кеннет, – и ни одного слова полиция не сможет опровергнуть.