Текст книги "Крошка Черити"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Джорджетт Хейер
Крошка Черити

Глава 1

Хотя пожилому джентльмену, страдающему от несварения желудка и исключительно тяжелого приступа подагры, почти невозможно получить удовольствие от чего-либо, кроме облегчения физических страданий, граф Рокстон наслаждался своей обличительной речью. Он всегда считал своей обязанностью краткие визиты наследника использовать для отеческих наставлений. Со стороны его упреки выглядели несправедливыми, потому что виконт Десфорд любому показался бы образцовым сыном, которым может гордиться самый строгий отец. Кроме привлекательного лица и гибкой, но атлетической фигуры, он обладал легким характером, поистине неисчерпаемым терпением и вдобавок – чувством юмора, которое обнаруживало себя только искорками смеха в глазах и многим казалось неотразимым. Но его отец не относился к их числу: страдая от подагры, находил эту черту характера раздражающей.

Стоял июль, но погоду едва ли можно было назвать знойной, и граф распорядился затопить в библиотеке. Они с сыном сидели по разные стороны камина, граф – поместив перевязанную ногу на скамеечку, его отпрыск (незаметно отодвинувшийся от тлеющих поленьев) в небрежной позе раскинулся напротив. На виконте были бриджи из оленьей кожи, куртка и высокие сапоги – словом, образцовый наряд джентльмена, ненадолго остановившегося в деревне, но несомненная элегантность его облика, сказывающаяся и в покрое куртки, и в манере повязывать шейный платок, послужила для графа предлогом, чтобы заклеймить сына чертовым денди. Последовал слабый протест:

– О нет, сэр! Мои знакомые были бы потрясены, услышав ваши слова!

– До меня дошли слухи, – произнес отец, сверля его взглядом, – что вы именуете себя коринфийцами!

– По правде говоря, – примирительным тоном ответил виконт, – я не называю себя никак! – Он выждал минуту, наблюдая со смешанным чувством сострадания и насмешки за разъяренным отцом, и продолжил: – Да что вы, сэр! Чем я заслужил такую взбучку?

– А что вы сделали, чтобы заслужить поощрение? – тут же грозно отозвался отец. – Ничего! Вы ветрогон, сэр! Легкомысленный повеса, ни на секунду не задумывающийся над обязательствами, которые налагает на него происхождение! Вы ведете себя как какой-то безродный плебей! Вы мот и транжира – и не стоит напоминать, что вы независимы в своих тратах на лошадей, на пари и юбки, – я достаточно хорошо об этом помню! Я всегда говорил – с той минуты, как ваша двоюродная бабушка изъявила желание сделать вас своим наследником, – и говорю сейчас, и буду говорить, что это в точности то, чего и следовало ожидать от подарка этой легкомысленной особы! Как мило было с ее стороны вручить вам карт-бланш на любого рода… экстравагантные причуды! Но довольно, – продолжал милорд с некоторой непоследовательностью, но с предельной искренностью, – я больше ничего не скажу! Она была тетушкой вашей матери, поэтому я умолкаю!

Он помедлил, бросив вызывающий взгляд на своего отпрыска, но тот лишь кротко запротестовал:

– Не стоит, отец…

– Если б она позаботилась распорядиться так, чтобы наследство было использовано на благо вашей будущей жены и семьи, я счел бы это истинным благословением, – сказал милорд и сразу же добавил: – И вовсе не потому, что сам я не готов способствовать вашему вступлению в брак.

Он снова помедлил, и виконт, угадывая продолжение, вежливо вставил, что считает себя многим обязанным отцу.

– О нет! – мрачно оборвал его светлость Рокстон. – Не поверю этому, пока вы не подарите мне внука, забыв о том, как жжет вам карманы бабушкино наследство. Ей-богу, что за дети у меня! – произнес он, внезапно расширив круг обвиняемых. – Ни один из вас не позаботился о своем роде! В моем возрасте положено иметь целую толпу внуков, услаждающих последние годы! Есть они у меня? Их нет! Ни одного!

– По правде говоря, у вас их трое, – примирительно вставил виконт. – Не могу утверждать, что они действительно услада вашей старости; но я считаю только справедливым по отношению к моей сестре Гризельде, чтобы не забывали о ее трех отпрысках!

– Девчонки!.. – отрезал граф, жестом отвращения отбросив это возражение. – Кроме того, они Броксбурны! А я хочу мальчиков, Эшли! Каррингтонов, продолжателей нашего рода, семейной чести и традиций!

– Нельзя так решительно сбрасывать их со счета! – возразил виконт. – Рассуждая здраво, если б я из благодарности к вам, сэр, женился в двадцать лет и моя бедная жена каждый год приносила бы мне близнецов, вы все же могли оказаться обманутым в своих ожиданиях – представьте, если б я произвел на свет одних девочек?..

Эта попытка остроумно закончить спор (а граф всегда был расположен к хорошей шутке) могла бы привести к успеху, но боль в перевязанной ноге заставила лорда Рокстона поморщиться, и он грозно произнес:

– Смехотворные отговорки, сэр! Я мог бы напомнить, что вы – благодарение Господу! – не единственный мой сын!

– Конечно, – согласился виконт с тем же непоколебимым добродушием, – и так как Саймон слишком молод, чтобы наполнить бывшую свою детскую собственными отпрысками, я надеюсь на Гораса, когда война кончится – а по всем расчетам, ей осталось длиться недолго, – и он вернется к нам.

– Горас! – простонал его светлость. – Я буду считать за счастье, если он не привезет с собой какой-нибудь французский пучок кружев и перьев!

– О, мне это не кажется возможным, – сказал виконт. – Он вовсе не так расположен к иностранкам, сэр, и сознает свой долг перед семьей не хуже вас.

– Мне не дожить до этого, – произнес граф трагическим тоном и тут же разрушил достигнутое этой жалобой впечатление, воскликнув: – Скорее вам до этого не дожить!

Виконт рассмеялся – не вполне искренне.

– О нет, нет, отец! – воскликнул он. – Не пытайтесь меня напугать! Я с вами близко знаком двадцать девять лет и давно научился понимать, когда меня водят за нос! Помилуйте, сэр, да вы весь – жилы да кости, правда, имеющие некоторую склонность к подагре, которой легко могли бы избежать, если б не выпивали больше двух бутылок портвейна в присест. Не сомневаюсь, что вы еще дадите жару моему сыну, как мне сейчас!

Выраженная Десфордом уверенность в превосходном здоровье отца была приятна графу Рокстону, но про себя он отметил, что никогда не одобрял и не понимал жаргона, распространенного между современными молодыми людьми. Он поборол желание указать виконту, что, когда потребуется его мнение о винном рационе отца, о том будет спрошено: никакое сыновнее почтение не заставило бы Эшли промолчать, а графу не хотелось ввязываться в спор – он чувствовал себя на этой почве не вполне уверенно. Он лишь сказал:

– Ваш сын? Избавьте, Десфорд, – я не интересуюсь побочными отпрысками, хоть, возможно, вы и ведете им счет.

– Нет, сэр, ничего такого мне не известно, – произнес виконт, не обращая внимания на намеренно оскорбительный намек.

– Рад это слышать! Но если бы вы согласились жениться по моему совету, ваш сын сидел бы у меня на коленях в эту самую минуту!

– Мне кажется маловероятным, сэр, чтобы его попытки устроиться на ваших коленях в эту самую минуту доставили вам удовольствие!

Граф от души расхохотался, но сразу же напустил на себя прежнюю суровость:

– О, нет нужды понимать мои слова так буквально! Беда в том, что вы поступили очень скверно, отказавшись просить руки Генриетты Силвердейл. Никогда не думал я, что столкнусь с такой неблагодарностью, Десфорд! Можно подумать, что я подобрал вам невесту, которая вам не по душе или с которой вы вовсе не знакомы – что, должен вам сказать, нередко бывало в мое время! Напротив, я выбрал девушку, с которой вы близко знакомы всю вашу жизнь и к которой, как мне казалось, искренне привязаны. Я мог бы поискать кого-нибудь познатнее, но все, о чем я заботился, – это ваше счастье! И как были вознаграждены мои усилия? Отвечайте, сэр!

– О, помилуйте, сэр! – воскликнул виконт, в первый раз обнаруживая нетерпение. – К чему ворошить историю девятилетней давности? Неужели вы не можете допустить, что Хетта не больше хотела выйти за меня, чем я – жениться на ней!

– Нет, не могу, и если вы намерены заявить, что не привязаны к ней, можете не сотрясать зря воздух!

– Конечно, я привязан к ней – как если б она была моей сестрой! Мы по-прежнему лучшие друзья, но мужчине не годится жениться на сестре, как бы она ни была ему мила! Причина в том, отец, что вы с сэром Джоном совершили величайшую ошибку! Для меня остается загадкой, как вы могли быть такими болванами, чтобы, обговорив план действий между собой, воспитывать нас, как будто мы и впрямь брат и сестра! Каким ударом это стало для меня в один прекрасный день! Нет, нет, не надо ругать меня за «болванов»! Я сказал: «Для меня остается загадкой» – вот мои точные слова!

– Не пытайся умаслить меня этими лицемерными извинениями! – проворчал отец.

– Я знаю, что это безнадежная затея, – сказал виконт. – Но надеюсь, по крайней мере, услышать объяснение, сэр: отчего вы так стремитесь увидеть меня связанным по рукам и ногам, когда сами женились в тридцать?

– Чтобы удержать вас от разврата! – скорее запальчиво, чем обдуманно парировал граф.

– Ох-хо! – насмешливо протянул виконт. – Сказано с большим знанием дела, не так ли? Что ж, я давно подозревал, что в свое время вы не были таким воплощением добродетели, как пытаетесь нас всех уверить!

– Воплощением добродетели? Нет, конечно! – с отвращением отверг это предположение граф.

– Нет, конечно, – со смехом повторил виконт.

– Нет! Я был таким же шалопаем, как и все молокососы, но никогда не ронял себя связью с распутницами!

При этом намеке веселый хохот виконта оборвался. Он бросил испытующий взгляд на отца и, нахмурившись, поинтересовался:

– Что это значит? Если ваш упрек адресован мне, позвольте выразить сожаление, что вас ввели в заблуждение на мой счет!

– Нет, нет! – раздраженно отмахнулся милорд. – Я говорю об этом болване Саймоне!

– Саймон!.. А что же он, черт подери, натворил?

– Только не пытайтесь убедить меня, что вы не слышали о его бесконечных попойках, хмельных забавах и возмутительных выходках в компании всякого сброда, негодных повес, вызывающих отвращение и…

–…И тем не менее – это так! – бесцеремонно перебил его Десфорд. – Мы видимся не слишком часто, но можете быть уверены, что я бы знал, если б Саймон связался с подобной публикой! Благодарение Господу, слушая вас, можно предположить, что Саймон вступил в «Клуб плутов» и проводит каждую ночь в «Финише» или в Раунд-Хаус! Вам не стоит придавать такое значение его компании; я сам с подобной публикой не вожусь, но лишь потому, что мне двадцать девять, а не двадцать три, так что я уже вырос из безумств зеленой юности. Но приятели Саймона – не негодяи и вовсе не повесы. Это слишком сильно сказано, отец, можете мне поверить!

– Какая жалость, что вы редко видитесь! – сказал граф. – Впрочем, мне следовало бы знать, что вы вряд ли сочтете это своим делом.

– Пожалуй, следовало бы… – честно согласился виконт.

– Я смирился с этим, – произнес граф, заметно сдерживая раздражение, – и, вероятно, попусту терял бы время, уговаривая вас взять в свои руки юного шалопая!

– Разумеется, отец. Как вы полагаете, много внимания он обратит на мои советы?

– Ох, ладно, – проворчал граф Рокстон, – при всех ваших недостатках, уж вы-то придерживаетесь хорошего вкуса, вы – член клуба «Четырех коней». Мне говорили, что младшие охотно подражают вам, так что вы наверняка имеете большее влияние на брата, чем я.

– Будь у вас братья, отец, – сказал виконт, улыбаясь, – вы бы знали, что младшие братья встречают в штыки все, что им говорит старший, даже если он куда лучший образец для подражания, чем ваш покорный слуга! Мне жаль вас разочаровывать, но я вынужден решительно отказаться от всякого вмешательства в дела Саймона. Собственно, я считаю, что в этом нет никакой нужды, но если уж вы настаиваете – займитесь этим сами!

– Как, черт возьми? – взорвался его отец. – Этот легкомысленный чертенок не станет меня слушать! Возможно, я кажусь вам старым брюзгой, но это лишь потому, что я стремлюсь остановить его падение! Иначе в один прекрасный день нам придется спасать его от долговой ямы! Хотя, возможно, к тому времени ему пойдет только на пользу посидеть за решеткой!

– Знаете, сэр, вы рисуете слишком мрачное будущее для нашего юного Саймона! Не стоит будоражить себя воображаемыми несчастьями, даже если он чем-то огорчил вас!

– Мне следовало бы догадаться, что уж вы не станете попусту себя будоражить! – проворчал граф, сраженный новым приступом боли. – Вы все одинаковы! За что я наказан выводком себялюбивых, никчемных, неблагодарных потомков? Конечно, ваша матушка избаловала вас до безобразия, и я был достаточно глуп, чтобы попустительствовать ей в этом! Что до вас, Десфорд, – будь я проклят, если вы не худший во всем выводке! Я умываю руки – и чем быстрее вы уберетесь, тем лучше! Не знаю, каким ветром вас занесло домой, но лучше б вы подхватили горячку! Не желаю больше вас видеть!

Виконт встал и очень вежливо произнес:

– Ну что ж, в таком случае я ухожу, сэр! Не буду взывать к вашей доброте, к чувству справедливости, поскольку они позволяют вам так обходиться со мной. Я не решусь даже просить вашу руку на прощание – но только, чтобы спасти свое самолюбие от еще одного удара!

– Шут! – буркнул отец, резко протянув руку.

Виконт взял его руку и, запечатлев на ней почтительный поцелуй, произнес:

– Берегите себя, отец! До свидания!

Граф, хмуро смотревший, как он выходит из библиотеки, произнес тоном человека, которого посетила счастливая мысль:

– Я предполагал, что ваше появление дома преследует какую-то цель.

– Разумеется. – И виконт бросил дерзкий, насмешливый взгляд через плечо. – Я хотел увидеть маму!

И отбыл в спешном порядке. Торопливо закрытая дверь отрезала его от взрыва брани, вызванного этим финальным выпадом.

В холле он увидел дворецкого; встретив полный искренней симпатии и сочувствия взгляд этого старейшего обитателя родительского дома, виконт хмыкнул и произнес:

– Смотрите на меня хорошенько, Педмур, ибо видите вы меня в последний раз! Отец изгоняет меня. Он говорит, что я никчемный повеса и шут; дюжины других обвинений я в данную минуту не могу припомнить. Можете ли вы понять такую бесчувственность?

Дворецкий неодобрительно прищелкнул языком, покачал головой и с глубоким вздохом ответил:

– Это все подагра, милорд. У его светлости дурное настроение.

– Дурное настроение! – повторил виконт. – На самом деле вы хотели сказать, что он совершенно безжалостен с каждым, кто имеет неосторожность попасться ему на пути!

– Не могу согласиться с вашей светлостью, так что воздержусь от ответа, – строго произнес Педмур. – Но если вы соблаговолите принять совет от человека, знакомого с привычками его светлости намного дольше, чем вы, – я бы почтительно просил вас не обращать внимания ни на одно слово, произнесенное им во время приступа подагры, потому что ничего такого он на самом деле не думает. А если вы позволили себе по обыкновению поддразнивать его, неудивительно, что он наговорил лишнего!

– Боже мой, Педмур, неужели вы полагаете, что мне это неизвестно? – с искренней симпатией улыбнулся виконт. – Не считайте меня ослом! Где моя мать?

– Миледи в своей гостиной, милорд.

Виконт кивнул и легко взбежал по широкой лестнице. Леди Рокстон встретила его теплой улыбкой и приветливо протянула ему руку.

– Входи, мой дорогой! – сказала она. – Скажи, на тебя обрушилась настоящая буря?

Он поцеловал ей руку и ответил:

– О Боже, еще какая! Он терзал меня, как только мог! Честно говоря, он сказал, что больше не желает видеть моего лица.

– Ох, милый, какой ужас! Но ты же знаешь, он этого вовсе не думает. Ну конечно, ты все понимаешь, ты всегда все понимаешь без лишних слов, правда?

– Не очень на то похоже! Недаром и вы, и старый Педмур решили, что я нуждаюсь в ободрении! Конечно, я и без подсказки могу истолковать все правильно – никто близко знакомый с его светлостью, кроме патентованного олуха, не подумает, что эти слова вызваны чем-то кроме подагры и расстроенного желудка! Я боялся худшего, когда увидел, как щедро он угощает себя крабами под карри за обедом; неприятное предчувствие укрепилось, когда он налег на вторую бутылку портвейна. Не сочтите это дерзостью, но почему он ведет себя так неблагоразумно?

– Конечно, – ответила леди Рокстон, – это очень вредно для него, но спорить бесполезно, потому что он с возмущением отказывается от предписанной доктором Четтлом полезной пищи и выражает желание съесть что-то более удобоваримое, а ты знаешь, Эшли, каков он, если разгневается! Эти его приступы ярости!

– О да! – усмехнулся виконт.

– Для него выходит еще хуже, потому что он совсем падает духом, жалуется, что весь горит, как в огне, что с ним не считаются… И для домочадцев это тоже очень скверно, потому что даже Педмур – ты ведь знаешь, как он предан нашей семье, – не любит, когда в него швыряют чем попало, в особенности если попадают…

– Неужели он ведет себя так ужасно? – пораженный, выговорил виконт.

– О нет, очень редко! – заверила его леди Рокстон примирительным тоном. – Он почти всегда потом очень пристыжен и старается загладить свои вспышки. Нет нужды объяснять тебе, что он будет мелочно-язвительным до вечера. Но надеюсь, что завтра он сможет съесть кусочек вареного цыпленка. Так что не стоит озабоченно хмуриться, милый: похоже, пройдет несколько недель, прежде чем он позволит себе взяться за свои излюбленные лакомства.

– За вас, мама, я беспокоюсь больше, чем за него! Как только вы выносите такую жизнь? Я бы не смог!

– А я и не думаю, чтобы ты смог, – ответила она, улыбаясь. – Ты не знал его в молодости и не был влюблен в него. А я была, и помню, каким веселым, приятным и забавным он был раньше и как счастливы мы были тогда. И, мы по-прежнему любим друг друга, Эшли.

Виконт слегка нахмурился и резко спросил:

– Неужели он требует от вас такой восточной покорности?

– О нет, никогда! Честно говоря, его поведение иногда меня задевает, но он никогда не позволял себе чем-нибудь кинуть в меня, даже когда я решилась посоветовать ему добавить немного воды и настойки ревеня к портвейну – это чудесное средство для больного желудка, как ты знаешь. Но он ни за что не соглашается. Честно говоря, он просто приходит в ярость!

– Неудивительно, – рассмеялся виконт. – Полагаю, вы почти заслужили, чтобы склянка с настойкой полетела в вас!

– Да, он так и сказал, но, конечно, ничего подобного не сделал. Только расхохотался, в точности как ты. Что привело его в такую ярость, милый? Возможно, ты как-нибудь задел его? Я знаю, ты бы никогда специально не стал дразнить его. Он был рад видеть тебя, заказал к обеду салат из крабов и приказал Педмуру подать лучший портвейн.

– Господь милосердный, и все это в мою честь? Конечно, я не стал говорить ему, но я отнюдь не в восторге от портвейна, хотя мне пришлось выпить порядочно. Но я не сказал ни одного неосторожного слова! Могу только предположить, что крабы и вино оказались тяжеловаты для его желудка и поэтому несут ответственность за все последствия. – Он помолчал, восстанавливая в памяти беседу с отцом в библиотеке, и его брови снова нахмурились. Виконт взглянул на мать и медленно произнес: – Хотел бы я знать, что заставило его снова, после стольких лет, вернуться к идее моей женитьбы на Хетте?

– О, он снова говорил об этом? Как неудачно.

– Но почему, мама? Он не вспоминал об этой затее годами!

– Нет, и это одна из его приятнейших черт. Он страшно вспыльчив, но никогда не позволяет себе неприличной настойчивости. Боюсь, он вспомнил об этом, потому что дорогая Генриетта, кажется, чрезвычайно удачно выходит замуж.

– Господь милосердный! – воскликнул виконт. – И вы даже не упомянули об этом! Кто же этот счастливчик?

– Не думаю, чтобы вы были знакомы, потому что он совсем недавно приехал из Хертфордшира и, кажется, чрезвычайно редко бывает в Лондоне. Он кузен мистера Бурна и получил от него в наследство Мэрли-Хаус. По словам леди Дрейкотт, это замечательный молодой человек, очень респектабельный, обладающий тысячей достоинств и изысканнейшими манерами. Сама я с ним не знакома, но от души надеюсь, что это хотя бы отчасти соответствует действительности. Я ведь очень привязана к Генриетте и желаю ей наилучшим образом устроить свою жизнь. И если верить леди Дрейкотт, то этот мистер… мистер Нетерсоул… нет, не Нетерсоул, но что-то в этом роде, просто создан для нее.

– Вероятно, донельзя унылый тип, – произнес виконт.

– Да, но добродетельные люди всегда немного скучны, Эшли. Мне кажется это естественным. Кроме того, мы должны помнить, что леди Дрейкотт склонна к преувеличениям. Она считает каждого, кто ей приглянулся, достойным причисления к лику святых, и каждого, кому посчастливилось меньше, негодяем. – Глаза леди Рокcтон сверкнули. – Кстати, она говорит, что ты – сильная личность и отлично владеешь собой.

– Весьма обязан, – проворчал виконт. – Чтобы так сказать, нужно хорошо изучить меня.

Она рассмеялась:

– В самом деле. Вот наглядный пример того, как выгодно иметь хорошие манеры. Как ни прискорбно, но это гораздо практичней, чем воспитывать в себе более ценные качества… – Она с насмешливой улыбкой ущипнула сына за подбородок. – Но меня тебе не провести, дорогой! Ты действительно настоящий повеса, как и сказал, по моим предположениям, твой отец. Я хотела бы, чтобы ты сделал предложение какой-нибудь милой девушке и остепенился. И не нужно возражать! Я вовсе не собираюсь дразнить тебя!

Она отдернула руку, но сын поймал и удержал ее, испытующе поглядев на мать:

– Правда, мама? Вы хотели, чтобы я женился на Хетте тогда, девять лет назад? Вы хотели бы иметь такую невестку?

– Какое необычное внимание к моим чувствам, милый! Надеюсь, ты не считаешь меня глупой гусыней, подталкивающей тебя к браку с девушкой, которая тебе не по душе! Честно говоря, я страшно сожалею о Хетте… Как бы то ни было, это уже старая история, не будем к ней возвращаться. Обещаю тебе, что встречу твою избранницу с радостью – и с такой же радостью буду приветствовать мужчину, который составит счастье Хетты.

– Вы готовы его приветствовать, хотя даже имени не можете вспомнить, вот как? Силвердейлы сейчас в Инглхерсте? В городе я не видел Хетту неделями. Насколько я понял из того, что она успела сказать мне на балу в Кастлриа, сейчас она, вероятно, прикована к Уортингу, бедняжка!

– Когда этим летом оказалось, что единственный дом в Уортинге, с которым леди Силвердейл готова примириться, занят, – произнесла его мать голосом, лишенным всякого выражения, – она внезапно обнаружила, что от морского воздуха у нее начинается разлитие желчи, и предпочла вернуться домой в Инглхерст.

– Что за отвратительная женщина! – искренне произнес виконт. – Ох, ладно! Не стоит и говорить, что Хетта будет куда счастливее, когда оставит ее. Я завтра заскочу в Инглхерст на обратном пути в Лондон и попробую раскусить, что представляет собой этот Нетер-как-его-там!

Несколько озадаченная, леди Рокстон произнесла с мягким укором:

– Мой дорогой мальчик, надеюсь, ты не станешь расспрашивать о нем Хетту?

– Боже мой, конечно, стану! – произнес виконт. – Между нами с Хеттой всегда было мало секретов – как между мной и Гризельдой, – добавил он, предлагая матери направление для размышлений. – Даже меньше!