Текст книги "Черный мотылек"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Он наклонился к столу… Протянул свою белую, белую руку… перевернул туза… поднял лорнет и всмотрелся в карту.

Потом он опустил лорнет и достал табакерку. На ней было эмалевое изображение Афродиты… Я услышал, как Трейси просит Милуарда осмотреть туза. Мне хотелось вскочить и задушить его… Я с трудом удержался.

Ричард замолчал. Содрогнувшись, он провел рукой по глазам.

– Милуард увидел царапину. Он воскликнул, что карты меченые! Вдруг все окружили наш стол – и стали говорить одновременно. Джек положил руку мне на плечо: они с Дэром разбирали колоду. А я мог смотреть только на Трейси… Эндовера. Он казался таким пугающим, таким зловещим в этом совсем черном наряде. Глаза он прикрыл… лицо такое белое… И он смотрел на меня! Казалось, он заглянул мне в самую Душу!.. На секунду мне показалось, что он все понял. Мне хотелось воскликнуть, что он ошибся! Мне хотелось закричать ему, чтобы он отвел свой взгляд! Одному Богу известно, что я мог бы сделать… но он перевел взгляд – на Джека. И на его проклятой маске-лице появилась эта презрительная усмешка! Мне хотелось убить его за эту улыбку! По-моему, и Джек ее понял: он бросил карты и уставился на Трейси.

Все наблюдали за ними… на меня никто не смотрел. Если бы посмотрели, я бы выдал себя, но они глядели на губы Эндовера, как завороженные, и только переводили взгляд с него на Джека – и снова на него…

Я помню: Фитцджеральд уронил носовой платок, почему-то меня это ужасно заинтересовало. Я все думал: отчего он не поднимает… и тут Эндовер снова заговорил: «И удача повернулась к Карстерзу лицом?..»

Вот так, Уорбертон! Точно таким чуть вопрошающим тоном.

Не успел Джек ответить, как поднялся шум. Дэр крикнул Эндоверу: «Стыд!» Они смеялись над ним – как то и должно было быть. Но я видел, как они переглядываются: они сомневались. Было подозрительно, что у Джека была эта полоса везения – и то, что он начал проигрывать, как только отошел от этого стола.

Милуард – бедняга Милуард уставился на Трейси и, заикаясь, пролепетал, что мы наверняка играем другой колодой. Я буквально задыхался! А Эндовер его поправил… Почему он это знал?! Больше никто этого не помнил, не обратил на это внимания – только он!

Как сейчас вижу: Джек напряженно застыл, высоко подняв голову, его синие глаза сверкают.

– Должен ли я понимать это так? Вы меня обвиняете, Бельмануар? – сказал он. Ах, как он был взбешен!

Трейси не сказал ни слова. Он только мельком взглянул на меня и снова отвел глаза.

Джек больно сжал мне плечо. Я ощущал его гнев… Дэр воскликнул, что такое предположение чудовищно. Чтобы Джон смошенничал!..

Трейси спросил, не его ли это карты. Боже! Я как сейчас слышу этот мягкий насмешливый голос!

Дэр побагровел (вы знаете, как с ним это бывает, Уорбертон). «Их открыли здесь, в вашем присутствии!» – крикнул он.

«Карстерз открыл», – улыбнулся Трейси.

Это была правда. Но почему это помнил один только Трейси? Они изумленно взирали на него. Дэр повернулся к Джеку, ища подтверждения. Тот кивнул. По-моему, он никогда не был таким надменным.

Вы помните, как Дэр любил Джека? Он попытался все замять – взять ситуацию в свои руки. Бесполезно! Мы были марионетками в руках опытного кукловода – этого дьявола, Бельмануара!

Он один управлял этой ужасной сценой… Он напомнил, что колодой пользовались только трое из нас: Джек, Милуард и я.

Джек засмеялся.

«Теперь вы еще Дика обвините!», – презрительно бросил он.

«Одного из вас – определенно, – улыбнулся Эндовер, – или Милуарда».

Тогда все поняли, что кто-то из нас троих должен был пометить карты. Милуард был сконфужен, но его никто не подозревал. Это был Джек – или я.

До конца моих дней я не забуду весь ужас этих минут. Если меня разоблачат – между мной и Лавинией все кончено. Говорю вам, Уорбертон: в тот момент я совершил бы любой грех! Ничто меня не остановило бы – я не мог ее потерять! Вы не представляете себе, что она для меня значила!

– Могу догадаться, сэр, – серьезно сказал адвокат.

– Нет, нет. Никому не понять глубины моего чувства! По-моему, и Джек не понимал… Я почувствовал, как он снял руку с моего плеча… Он понял правду. Я услышал, как он резко выдохнул через зубы воздух… Мне как-то удалось встать и повернуться лицом к нему. Я не оправдываюсь: я знаю, что вел себя подло. Я посмотрел на него и произнес его имя, словно я едва верю своим ушам. Так все и подумали. Но не Джек. Он понял, что я умоляю его о спасении. Он понял все, что я хотел ему сказать. Мгновение он только смотрел на меня. Я думал… думал… да простит меня Бог, я думал, что он мог бы взять вину на себя. Потом он улыбнулся. Да, я трус, но когда я увидел эту печальную, горькую улыбку на его губах, я почти готов был признаться во всем. Но только лишь почти… Я оказался слишком подлым.

Джек поклонился всем присутствующим и особо – Дэру. Он сказал: «Я должен перед вами извиниться, сэр».

Дэр бросился вперед, сжал ему плечо, крикнул, что не верит!.. Но Джек рассмеялся, и он отшатнулся от него, как от прокаженного! А все они! Боже, видеть, как они отстраняются, стараясь не глядеть на Джека! А лицо Джека бледнеет и мрачнеет… с каждой секундой… И все друзья поворачиваются к нему спиной. Девнант… даже Джим Девнант отошел с Ивенсом к камину.

Я не мог смотреть на Джека. Не смел. Я не мог подойти к нему – отстоять его. Не имел права. Я оставил его стоять там… посреди комнаты… одного. Все завертелось у меня перед глазами… мне было нехорошо…

Я упал на стул, пряча лицо. Мне было все равно: пусть они меня заподозрят. Но они не заподозрили. Они знали, как сильно мы любили друг друга, и не удивились, что я потерял власть над собой.

Я услышал мягкий голос Эндовера: он что-то рассказывал Дэру. О, они были прекрасно воспитаны, эти господа! Они пытались сгладить эту неловкость – отвернулись от Джека.

Джек снова заговорил. Как мужественно он сохранял гордость! Я точно помню, что он сказал: «Мистер Дэр, ваша милость, джентльмены – я приношу вам свои извинения за столь неприятную сцену. Позвольте мне уйти».

Ему не ответили. Я услышал, как он идет к двери… открывает ее. Я не мог поднять на него глаз. Он… он задержался у двери и… произнес только одно – «Дик!» – совсем тихо… Одному Богу известно, как я оказался рядом с ним! Кажется, я опрокинул стул. Это привлекло внимание Дэра. Он сказал: «Вы ведь не уходите, Дик…» Я крикнул ему: «Да!» – и тут Джек взял меня за плечо и вывел из комнаты.

И… и он сказал мне: «Бедный старина Дик!» Он ни словом не упрекнул меня! Он не позволил мне вернуться и сказать правду – я порывался это сделать. Да, Уорбертон, когда Джек подозвал меня к себе, я готов был во всем признаться… но… но Джек мне не дал. Он сказал: «Ради Лавинии»…

Уорбертон громко высморкался. У него дрожали пальцы.

– Что было потом, вы знаете. Мой отец выгнал Джека без копейки – друзья от него отвернулись. Вы помните горе моей матери! И вы знаете, что он уехал… что мы не могли найти его… когда мать умерла. Последние его слова ко мне были: «Сделай Лавинию… счастливой… и постарайся забыть… все это». Забыть это? Боже! Как я ни искал его, я больше ничего не слышал о нем до того дня, как… когда он… остановил меня. Тогда я был почти оглушен внезапностью происшедшего. Он… сжал мою руку… и… рассмеялся! Было так темно – я его почти не видел. Я только успел потребовать адрес, а потом… он уже скакал по пустоши. По-моему… даже тогда… он не держал на меня зла.

– И теперь не держит! – резко сказал Уорбертон. – Но, мастер Дик, если все это правда, почему вы даже теперь не снимете с него обвинения? Ведь…

Ричард покачал головой.

– Сейчас я не могу втягивать в скандал жену. Оправдав его, я погублю ее…

Уорбертон не знал, что говорить. Только после Довольно долгого молчания он откашлялся и сказал, что почтен доверием Карстерза.

Вы… э-э… говорили о том, какую роль в событиях той ночи сыграл его милость. Может быть, ваше… скажем… разыгравшееся воображение ее преувеличило?

Вероятно. Наверное, его необыкновенно сильная личность произвела на меня такое впечатление. Конечно, он не мог руководить мною так, как это мне показалось. Даже Бельмануар не сумел бы заставить меня сделать то, что я сделал. Но… но в тот момент мне казалось, что он толкает… толкает меня… заставляет обвинить Джека. О, несомненно, я был безумен!

Уорбертон с сочувствием посмотрел на Ричарда, вся его фигура выражала отчаяние. Потом адвокат словно ожесточился и вернул себе утерянную на время сдержанность.

– Вы… э-э… твердо намерены не пользоваться доходом с имения, сэр?

– Я не пал столь низко, мистер Уорбертон.

– Его светлость предоставляет в ваше распоряжение Уинчем и все его доходы. Его огорчит ваш отказ.

– Я к ним не притронусь.

Адвокат кивнул.

– Признаюсь, мистер Карстерз, я рад это слышать. Нет нужды снова беспокоить его светлость. По-моему, он не желает иметь связи со… своей семьей. Ему это слишком больно. Но он хотел передать вам привет, сэр. И ее милости тоже.

– Спасибо… Вы… не смогли выяснить его обстоятельства? Он не был с вами откровенен?

– Он очень скрытен, сэр. По-моему, он не несчастен.

– И… не озлоблен?

– Никоим образом, сэр.

Мистер Уорбертон встал, явно намереваясь идти. Ричард неохотно последовало его примеру.

– Вам… больше нечего мне сказать о нем?

– К сожалению, нечего, сэр.

Ричард медленно прошел к двери и открыл ее.

– Разрешите поблагодарить вас, сэр. Вы были так добры, что взяли на себя эту, я уверен, тяжелую обязанность. Я вам очень признателен.

Мистер Уорбертон низко поклонился.

– Не стоит благодарности, сэр. Мне всегда приятно быть чем-нибудь полезным семейству Карстерзов.

Он снова поклонился и вышел.

ГЛАВА 4
Представляющая леди Лавинию Карстерз

Ричард медленно вернулся к креслу. Через минуту он уже сидел, уставив невидящий взор в окно, положив на стол неподвижные руки. Так он долго сидел в полном оцепенении. Наконец, чуть слышно вздохнув, он пошевельнулся и взял перо. Окунув его в чернила, другой рукой он придвинул к себе пачку бумаг. Вскоре он уже сосредоточенно писал.

Минут двадцать перо бегало по бумаге. Потом замерло – Ричард повернулся к двери.

Дверь открылась, впустив леди Лавинию. Она вошла в комнату, шелестя юбками, с вышиванием в руках. Сделав мужу шутливый реверанс, она прошла к креслу с высокой спинкой и протянула пухленькую ручку, чтобы подвинуть его вперед. Впрочем, уже прикоснувшись к спинке пальчиками, она вдруг передумала и порхнула к кушетке, на которой и уселась, взметнув парчовыми юбками и тут же их расправив. Она занялась рукоделием, нервно и поспешно дергая иголкой.

Ричард молча наблюдал за ней, следя за каждым поворотом хорошенькой ручки, каждым движением белокурой головки.

Похоже, молчание пришлось не по вкусу миледи: вскоре она начала постукивать по полу своей изящной ножкой. Но он по-прежнему молчал – и она подняла на него свои чистые небесно-голубые глаза.

– Ты почему такой мрачный, Дик? Почему ты со мной не разговариваешь?

У нее был детский высокий голос и удивительная манера, растягивая фразы, заканчивать их полувопросом. Речь ее завораживала.

Ричард натянуто улыбнулся.

– В самом деле, милая? Умоляю, прости. Только что был Уорбертон.

Лицо ее сразу же помрачнело, пухлые губки капризно надулись.

– Он видел его.

– О? – особенно растянув это словечко, она произнесла его с нескрываемым равнодушием.

– Да. Джек от всего отказывается. Он просит меня быть его управляющим и использовать Уинчем по своему усмотрению. Он очень великодушен.

– Да, о да! И ты будешь, Ричард?

Он не ответил.

– Он… Уорбертон… говорит, что он мало изменился.

– О? – опять это певучее словечко – и крошечный зевок.

– Говорит, что, кажется… Джек… не держит на меня зла…

Он замолчал, ожидая ответа – но она была поглощена тем, что пристраивала себе на корсаж два цветка, только что вытащенных из вазы на столике. На него она внимания не обратила. Карстерз устало отвернулся.

– Если бы не ты, я бы во всем признался. Мне кажется, я сойду с ума, если не сделаю этого.

– Дик! – Она уронила цветы на пол и тут же о них забыла. – Дик!

– О, не надо пугаться! – И он горько добавил: – Не думаю, что у меня хватит мужества сознаться – после шести-то лет!

Лавиния беспокойно водила рукой по кушетке.

– Ты ведь не сделаешь этого, Ричард! Обещаешь? Не сделаешь? Я не вынесу такого позора: обещай, что никогда этого не сделаешь!

– Нет, – медленно проговорил он, не глядя на нее, – нет, я не могу этого обещать.

Она вскочила, отшвырнув вышивание и взволнованно взмахнула руками.

– Значит, ты собираешься это сделать! Хочешь меня опозорить? Я страдаю из-за этой жестокой угрозы, а тебе все равно. Ты…

– Лавиния, ради Бога! – взмолился он, вставая и отталкивая кресло. – Успокойся!

Он знал, что она вот-вот сорвется в один из своих внезапных нервных припадков и раздраженно.

– Не успокоюсь! Знаю, знаю! Ты считаешь меня скандалисткой. Да, да! Нечего хмуриться – ты еще хуже! Нет, я не замолчу. Я – отвратительная женщина, но ты – обманщик, обманщик, обманщик!

Карстерз поспешно подошел к ней.

– Лавиния!

– Нет, нет! Оставь меня в покое! Ты мучаешь меня! Ты отказываешь мне во всем, что я люблю, а потом грозишь меня ославить…

– Это неправда! – не выдержал Ричард. – Я не могу обещать, только и всего. Когда я отказывал тебе в чем-то, что мог бы дать? Видит Бог, ты разоряешь меня…

– Вот, вот! Это я, оказывается, во всем виновата! Скажи, а не ты ли заставил милорда завещать все деньги Джону, хоть и знал, что он оставил бы все тебе, если бы ты промолчал? Ты обо мне подумал?..

– Ради Бога, Лавиния, замолчи! Ты не понимаешь, что говоришь!

Она прижала ладони к пылающим щекам.

– Да! Я несправедлива! Я это знаю, но не говори мне этого, я не вынесу! И не смотри на меня с укоризной, Ричард! Ты меня с ума сводишь, слышишь?

Она металась по комнате, словно хищник в клетке, распаляя себя все сильнее.

– Скажи что-нибудь, Ричард! Сделай что-нибудь! Не стой ты столбом! Ох, не надо было тебе жениться на мне! Я тебя огорчаю, а ты меня портишь, и не понимаешь, что я не могу жить без денег и удовольствий! Я достойна презрения? Да, да – а ты? Ах, почему ты рассказал мне, что смошенничал, уже после свадьбы?

Она разразилась гневными рыданиями. Порванный: в клочки платочек полетел на пол.

Карстерз повернулся к ней спиной, чтобы она не заметила, как сильно уязвила его. Это движение вызвало новую вспышку ярости:

– Ты не можешь в этом сомневаться! – воскликнул он, резко поворачиваясь. – Ты знаешь, как я тебя люблю! Знаешь?

Он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе. Задрожав, она то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. И гнев ее исчез так же внезапно, как и появился.

– О, да, да! Ты ведь любишь меня, Дикки?.. – Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему.

– Люблю, и да поможет мне Бог! – простонал он, отталкивая ее. – А ты… тебе нет дела ни до кого, кроме себя!

– Нет, нет! – воскликнула она, снова прижимаясь к нему. – Не говори так, Дик. Право, я люблю тебя – но я не могу жить без веселья, ты же знаешь, что не могу! Ах, конечно, я ужасная эгоистка, но такая уж я получилась и перемениться не могу. Я сделала тебе больно – а я не хотела! Я не хотела!

– Милая, я знаю, что не хотела, но старайся не быть таким ребенком, молю тебя! Ты так несдержанна, так…

– Я так и знала, что ты это скажешь, – произнесла она потухшим голосом. – Ты меня не понимаешь. Ты хочешь, чтобы я была хорошей, и терпеливой, и снисходительной, а я повторяю – это не в моей натуре.

– Но, Лавиния, ты же можешь себя сдерживать, – мягко сказал он.

– Нет! Не могу! Мы Бельмануары – такими нас создал Бог, такие мы и есть. Он создал нас мотами, весельчаками и сумасшедшими! – Она медленно направилась к двери. – Но ты этого не понимаешь и пытаешься сделать меня степенной и серьезной, хорошей матерью – а я умираю без жизни, без развлечений. Не нужен мне весь этот домашний уклад! – Она медленно открыла дверь. – И теперь у меня болит голова, а ты смотришь печально и говоришь, что это все из-за моей необузданности, лучше бы ты устыдился и был бы на все готов, чтобы утешить меня. Почему ты не можешь отвезти меня в Лондон, ведь ты знаешь, как мне туда хочется?! Ты держишь меня в этом мрачном доме, где мне нечем заняться – только ребенком, да вышиванием! Я так от всего этого устала! Так смертельно устала!

Она ушла бы, если бы он не удержал.

– Постой, Лавиния! Ты говоришь, что несчастна?

Она выпустила дверь и красноречиво взмахнула ручками.

– Несчастна? Нет, я скучаю. Я раздражена. Я недовольна. Как угодно, – так что не грусти, Ричард. Я не могу, когда ты такой серьезный. Ах, почему мы ссоримся?

С характерной для нее порывистостью она снова подбежала к нему, подняв свое прелестное личико.

– Люби меня, Ричард! Увези меня в Лондон и не сердись, что я транжирю твои деньги! Скажи, что это неважно! Скажи, что все пустяки, лишь бы я была счастлива! Почему ты не говоришь этого? Ничто не имеет значения! Не надо быть осмотрительным, Дикки! Будь беззаботным! Будь отчаянным! Будь каким угодно, только не серьезным и старым! – Она умоляюще обняла его. – Отвези меня в Лондон!

Карстерз нежно пригладил ее мягкие волосы, но его взгляд оставался озабоченным.

– Милая, я отвезу тебя, но немного позже. Здесь столько надо сделать. Если ты немного подождешь…

– Ах, если я подожду! Если я буду терпеливой паинькой! Но я не могу! Ах, ты не понимаешь, Дикки – ты не понимаешь!

– Извини, дорогая. Я обещаю отвезти тебя, как только смогу – и мы пробудем там, сколько пожелаешь.

Она убрала руки.

– Я хочу ехать сейчас!

– Милая…

– Хорошо, хорошо! Мы поедем вскоре. Только не надо меня убеждать.

Он встревоженно посмотрел на нее.

– Ты переволновалась, дорогая, и устала.

– Да, – вяло согласилась она. – О, да. Я сейчас пойду отдохну. Прости меня, Дик! – Она поцеловала кончики своих пальцев и протянула их ему. – Когда-нибудь я буду хорошей.

Она повернулась и побежала из комнаты вверх по лестнице, не закрыв за собой дверь.

Ричард на минуту задержался, оглядывая следы ее недавнего присутствия. Механически он нагнулся поднять ее вышивку и обрывки платочка. Два цветка сломались, и он их выбросил. Потом он вышел из комнаты на залитую солнцем террасу и стал смотреть в голубую даль, открывавшуюся за прекрасными садами.

По газону бежал мальчик лет четырех-пяти, размахивая запачканной ручонкой.

– Отец!

Ричард посмотрел вниз и улыбнулся:

– Да, Джон?

Мальчуган вскарабкался по ступеням террасы, на ходу выкладывая новости:

– Там дядя Эндрю, сэр! Он приехал повидаться с вами и идет по саду, ищет вас.

– Да? Он оставил лошадь в конюшне?

– Да, сэр. Вот я и пришел вам сказать.

– Правильно сделал. Пойдешь со мной к нему?

Розовое личико засияло.

– Ой, можно? – воскликнул мальчик и просунул свои пальчики в руку Ричарда.

Они вместе спустились по лестнице и пошли по газону.

– Я убежал от Бетти! – не без гордости объявил Джон. – Вот дядя Эндрю, сэр! – И он помчался навстречу подходящему к ним человеку.

Лорд Эндрю Бельмануар был шурином Ричарда, братом герцога Эндоверского. Он подошел с Джоном на руках и спустил его на землю.

– Добрый день, Дик! Ну, что за балованный ребенок!

– Да. Он только что сбежал от няньки.

– Великолепно! Ну, Джон, пойдем с нами, и обратим в бегство толстую Бетти! – С этими словами он взял Ричарда под руку. – Пойдем, Дик! Мне надо с тобой кое-что обсудить. – И он виновато поморщился.

Мальчик побежал к лесу, а за ним – огромный бульмастиф.

– Ну, что стряслось? – спросил Ричард, глядя в живое, не слишком свежее лицо.

– Настоящая чертовщина, вот что, – ответил его милость, виновато качая головой.

– Долги?

– Господи, да! Я вчера вечером был у Делаби, и ставки были высокие. Я проиграл почти три тысячи, если считать то, что я должен Кэру. И будь я проклят, если знаю, как расплатиться! Трейси заделался вдруг святошей и клянется, что ни за что не даст мне ни пенни. И, похоже, не шутит.

Речь шла о герцоге, и Ричард цинично улыбнулся: он недавно одалживал его милости тысячу гиней для уплаты каких-то «пустячных долгов».

– Да, он не шутит. По-моему, ему просто негде взять денег.

– Да что ты говоришь? Вот невозможный человек! Трейси был в Лондоне недели две тому назад, и ему чертовски везло. Я сам видел как он однажды встал из-за стола с выигрышем в пять тысяч! А теперь не дает мне какие-то жалкие три! Господи, ну что за брат! И еще делает ангельское лицо, будто сам никогда не проигрывался. И к тому же прочел мне нотацию. Можно подумать, я смошенничал, а не… Дик, прости, ради Бога! Я совершенно забыл про Джона… не соображаю, что говорю. Ну что за дурак!

(Он заметил, что Ричарда слегка передернуло.)

– Ты не виноват, – ответил тот с деланым смехом. – Оставь извинения и продолжай.

Они были уже у мостика и перешли через него, направляясь к лесу.

– Да рассказывать почти нечего. Просто надо что-то предпринять, потому что Кэр ждать не станет – да и будь я проклят, если попрошу о чем-нибудь это тощее чучело! Вот я и приехал к тебе, Дик!

Он отпустил его руку и уселся на поваленное Дерево, нимало не заботясь о бархате и кружевах своего наряда.

– Ты – славный парень и не читаешь лекций, не то что Трейси, чтоб его разорвало! И сам играешь по-крупному – или играл. Правда, я уже сто лет не видел, чтобы ты серьезно выигрывал или проигрывал, – так, смотреть не на что. И, в конце концов, ты же муж Лавви… А, проклятье, Дик, тебя так трудно просить!

Прислонясь к дереву, Карстерз с улыбкой рассматривал юного повесу.

– Да, ладно, Эндрю! – успокоил он его. – Проси, пожалуйста, но одному Богу известно, где мне эти деньги взять. Господи, ну что за жизнь! Лавиния все покупает шелка и не знаю что еще, а…

– Она всегда была мотовкой, – проговорил Эндрю, сурово хмурясь.

Ричард расхохотался.

– Ну, а сам ты, конечно, воплощенная бережливость!

Эндрю вознамерился было ответить, но не найдя что, погрузился в глубочайшее отчаяние.

– Ты совершенно прав. Мы – никчемная семейка. Конечно, это все кровь нашего старика – да и ее милость тоже кое-что добавила. Ты с моей матерью не был знаком, Ричард. Лавви – вылитая она. А уж Трейси… Черт побери, но Трейси – сущий дьявол! Ты видал еще у кого-нибудь такое лицо? Нет, конечно, не видал. Этот насмешливый рот, и зеленые глаза… Клянусь душой, имея такого братца, невольно пустишься во все тяжкие! Да, хорошо смеяться, но скажу я тебе, это серьезно!

– А, ну-ну!

– Дальше идет Боб… А, черт! Вот Боба мне жаль! В армии ему платят гроши, а он никогда не умел экономить. Ну вот, я и говорю, еще и Боб – когда бы я его ни встретил, одно только и слышу: «Одолжи мне сотню, Энди!» или что-нибудь в этом роде. И только, чтобы купить любовнице какую-нибудь чушь. Вот от чего тошно-то! Да, у Боба вечно какая-нибудь история из-за юбки! А что до Трейси… Господи, как они могут! Потом идет Лавиния, но, надо думать, ты ее уже достаточно изучил, и, наконец, твой покорный слуга. И, скажу я тебе, Дик, что с этими скачками, картами и выпивкой я вот-вот разорюсь! И вся беда в том, что я никогда не изменюсь. Это у меня в крови, так зачем пытаться?

Он скорчил печальную гримасу и встал.

– Пошли, юный разбойник! Возвращаемся.

Джон, охотившийся неподалеку на головастиков, кивнул и побежал вперед.

– Боюсь, миледи нездорова, – нерешительно сказал Ричард. – Ты хотел ее видеть?

Эндрю заговорщически подмигнул:

– Сцены, а? О, знаю ее. Нет, мне не слишком хочется ее видеть. Ей до меня нет дела – а вот с Трейси они приятели. А – молчу!

Они медленно направлялись к дому. Непривычно молчаливый Эндрю помахивал тростью с золотым набалдашником.

– Конечно, ты получишь деньги. Когда они тебе нужны? – спустя какое-то время спросил Ричард.

– Клянусь честью, ты чертовски добр, Дик! Но если это поставит тебя…

– Чепуха. Когда они тебе нужны?

– Мне бы поскорей заплатить Кэру. Маркем подождет, если…

– Нет-нет! В среду?

– Это вполне удобно. Дик, ты…

– О, глупости! Пустяки. Я хочу, чтобы ты оценил гнедую: я купил ее на той неделе. Может, ноги чуть длинноваты, но лошадка прекрасная.

Джон побежал в дом, а двое мужчин отправились в конюшню. Эндрю болтал всю дорогу, пересказывая шурину самые любопытные из занимавших Лондон сплетен.

Его ничуть не смущало, что собеседник слушал его лишь вполуха: он не оставлял пауз для ответов, и к тому же был настолько добродушен, чтобы не обижаться их отсутствию.

Когда они осмотрели кобылу и вернулись к дому, было уже около четырех, и (что не слишком удивило Карстерза) Лавиния ждала их на террасе: в новом наряде со свежезавитыми и уложенными волосами.

– Похоже, Лавиния поправилась, – заметил Эндрю, поднимаясь с Ричардом по ступенькам. – Она всегда была такая: каждые две минуты – новое настроение. Ну, Лавви?

– Ну, Эндрю! – Она небрежно протянула руку ему для поцелуя, а мужу нежно улыбнулась. – У меня голова почти совсем прошла, – сказала она ему, – а мне передали, что Эндрю приехал повидаться с тобой. Вот я и спустилась. – Она стремительно повернулась к брату: – Скажи, Эндрю, Трейси дома?

– Господи, еще бы! Вчера приехал, чтоб его черти утащили! Он тебе нужен?

– О, да, – кивнула она. – Я с ним хочу повидаться. Мы уже целый век не встречались. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой.

– Но, дорогая, сейчас уже слишком поздно для такой поездки, – запротестовал Ричард, пытаясь скрыть раздражение. – Разве ты не можешь подождать до завтра?

– Придется подождать, Лавви: я тебя сегодня не возьму, это точно. Отсюда я поеду к Флетчерам. Трейси сам навестит тебя завтра, ежели захочет.

– Навестит ли? – усомнилась она.

Тут Эндрю хлопнул себя по жилетному карману.

– А ведь я совсем забыл! – воскликнул он. – У меня для тебя есть письмо. Трейси намерен завтра же тебя навестить. Господи, ну и дырявая же голова у меня!

Он вытащил из кармана кипу бумаг и выбрал одну, запечатанную и надписанную косым почерком.

Лавиния радостно схватила письмо и вскрыла его. Эндрю вернул остальные бумаги в карман с еще одним виноватым смешком.

– Кредиторы, Ричард! – Нетерпеливые кредиторы!

– Давай их мне, – отозвался тот, протягивая руку.

– О, нет! Но спасибо огромное, Дик. Эти совершенно не срочные.

– Почему бы не заплатить им всем и не начать новую жизнь? – попытался уговорить его Карстерз.

– Господи, нет! Да я приду в такой восторг, что в тот же день наделаю кучу новых!

– Разреши мне одолжить тебе для начала тысячу! Разве ты не можешь не залезать в долги?

– Я – и не залезать в долги? Невозможно! Не надо так мрачнеть, Дик: говорю тебе, это у меня навсегда в крови. У нас никогда нет ни пенса, но что с того? Мне должно скоро повезти – нельзя же все время проигрывать! Тогда я смогу с тобой расплатиться, но, конечно, не расплачусь. Проиграю все снова. Уж я-то знаю!

Он говорил так добродушно, что Ричард не мог на него сердиться. В нем была подкупающая прямота. К нему, расточительному, небрежному и чудовищно эгоистичному, Ричард был искренне привязан. Он попытался еще раз уговорить его, но тут вмешалась Лавиния, дочитавшая письмо.

– Трейси приедет завтра днем, – сказала она мужу. – Страшно приятно, правда?

Он согласился, но так вяло, что она не могла этого не заметить.

– И останется обедать! – вызывающе объявила она.

– Конечно, любимая.

– Порадуйся, Дикки, порадуйся! Почему ты не любишь Трейси? Он мой родной брат, – ты должен его любить!

– Конечно, я его люблю, Лавиния. Пожалуйста, не фантазируй.

– О, я не фантазирую. Не сердись, Дикки, милый!

– Ну, если ты его любишь, то я удивлен, – вмешался Эндрю. – Я его терпеть не могу. И не сверкай на меня глазами, Лавви, – мне наплевать.

Лавиния открыла рот, готовясь ему ответить, но Ричард поспешно вмешался. Их ссоры он бы не вынес. Никогда он не мог взять в толк, как это Лавиния опускается до перепалок с озорным юнцом, который откровенно ее дразнит.

Он увлек обоих в дом, чувствуя себя нянькой при двух капризных ребятишках.