Текст книги "Черный мотылек"
Автор книги: Джорджетт Хейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
ГЛАВА 2
Милорд в «Белом олене»
«Сэр Энтони Ферндейл» сидел за туалетным столиком в «Белом олене», лениво полируя ногти. На стуле висел роскошный шелковый халат. За его спиной Джим занимался париком, не забывая о приготовленном к одеванию кафтане и жилете.
Карстерз оставил свое занятие, зевнул и откинулся на стуле: стройный ловкий мужчина в рубашке из льняного батиста и абрикосовых атласных штанах. Он некоторое время рассматривал в зеркале свой галстук и наконец поднес к нему руку. Солтер затаил дыхание. С чрезвычайной неторопливостью рука чуть сдвинула булавку с бриллиантами и изумрудом – и снова опустилась. Солтер вздохнул с облегчением, – господин перевел взгляд на него.
– Никаких неприятностей, Джим?
– Никаких, сэр.
– У меня тоже. Просто на удивление легко. У этих птах храбрости, как у воробьев. Двое мужчин в карете: один – задиристый мошенник – торговец, а другой – его клерк. Боже! Как мне жаль этого человека!
Он застыл с баночкой румян в руке.
Солтер вопросительно посмотрел на него.
– Да, – кивнул Карстерз. – Очень жаль. Похоже, толстяк шпыняет и задирает его, как это у них водится. Жирный трус! Он попрекал его даже моим появлением! Да, Джим, ты прав: он не понравился мне, этот мсье Фадби. Поэтому, – невинно добавил он, – я избавил его от ларца с деньгами и двухсот гиней. Подарок беднякам Льюиса.
Джим повел плечом, хмурясь.
– Если вы отдаете все, что отбираете, сэр, то зачем вообще грабить? – напрямую спросил он.
Губы милорда сложились в иронической улыбке.
– Таково мое назначение, Джим, – высокое назначение. И, кроме того, меня забавляет эта игра в Робин Гуда: отнимать у богатых и давать бедным, – добавил он специально для Солтера. – Но вернемся к моим жертвам: ты бы хохотал, если бы увидел, как малышка вывалился из кареты, когда я открыл дверцу!
– Вывалился, сэр? Почему же?
– Он взялся мне это объяснить. Оказывается, ему приказали держать дверцу, чтобы не дать войти мне, – поэтому когда я ее распахнул, то, вместо того, чтобы отпустить ее, он выпал на дорогу. Конечно, я нижайше извинился – и мы немного поговорили. Очень милый человечек… Но я не мог не рассмеяться, когда он растянулся на дороге!
– Жаль, что я не видел, ваша честь. Мне бы очень хотелось быть с вами. – Он не без гордости оглядел модную фигуру своего господина. – Я бы много дал, чтобы посмотреть, как вы останавливаете карету, сэр!
С заячьей лапкой в руке Джек встретил в зеркале его восхищенный взгляд и расхохотался.
– Не сомневаюсь… Я придумал превосходный голос: чуть осипший и пропитой, немного, пожалуй, громковатый… Ах, такой могли бы слышать в кошмарных снах. И уверен, что слышат, – задумчиво добавил он, прикрепляя мушку в уголке рта. – Так? По-твоему, чересчур низко? Ничего, сойдет… Что происходит?
Внизу на улице поднялась суматоха: стучали копыта, перекликались конюхи, по булыжнику прогремели колеса. Джим подошел к окну и, вытянув шею, чтобы лучше видеть, посмотрел вниз.
– Карета приехала, сэр.
– Я догадался, – ответил милорд, пудрясь.
– Да, сэр. О, Боже, сэр! – он затрясся от смеха.
– Что еще?
– До чего забавно, сэр! Два джентльмена: один толстый, другой маленький! Весь съежившийся, как паук, а другой…
– Похож на бегемота – особенно лицом?
– Да, так, сэр. Довольно похож. Он в фиолетовом.
– О, Господи! В фиолетовом – с оранжевым жилетом!
Джим снова всмотрелся.
– Так и есть, сэр! Но как вы узнали? – Джим еще не успел договорить, как его осенило, и глаза его вспыхнули.
– Полагаю, что имел честь встречаться с этими джентльменами, – невозмутимо проговорил милорд. – Пряжку, Джим… Огромная такая карета и колеса выкрашены желтым?
– Да, ваша честь. И к тому же джентльмены немного не в духе.
– Вполне вероятно. У меньшего джентльмена одежда… немного выпачкана?
– Мне не видно, сэр: он стоит позади толстого.
– Мистер Шмель… Джим!
– Сэр? – Он поспешно оглянулся на резкий оклик.
Милорд стоял, брезгливо держа двумя пальцами жилет с узором горохового цвета на горчично-желтом фоне. Под его суровым взглядом Джим опустил глаза и стал похож на школьника, пойманного на какой-то шалости.
– Ты приготовил это… это уродство – чтобы я его надел? – вопросил он внушающим ужас тоном. Джим мрачно взглянул на жилет и кивнул:
– Да, сэр.
– Разве я не сказал: «кремовый фон»?
– Да, сэр. Я думал… думал, что это – кремовый!
– Мой любезный друг… это… это… я даже не могу сказать, что это! И еще гороховый!.. – Он содрогнулся. – Убери…
Джим поспешил забрать оскорбивший милорда предмет.
– И принеси мне вышитый атлас. Да, так. Он услаждает взор.
– Да, сэр, – согласился сконфуженный Джим.
– На этот раз ты прощен, – добавил милорд, весело сверкнув глазами. – А что поделывают наши друзья?
Солтер вернулся к окну.
– Они ушли в дом, сэр. Нет, вон джентльмен-паучок! Похоже, он торопится, ваша честь.
– А! – проговорил граф. – Можешь помочь мне надеть кафтан. Спасибо.
Милорду не без труда удалось попасть в великолепное атласное одеяние, которое сидело на нем, словно влитое, так великолепно было подогнано по фигуре. Он расправил кружевные манжеты и, чуть нахмурившись, надел на палец перстень с изумрудом.
– Думаю пробыть здесь несколько дней, – заметил он спустя несколько мгновений. – Чтобы… э-э… не возникло подозрений.
И он посмотрел на слугу из-под полуопущенных ресниц.
Не в натуре Джима было расспрашивать хозяина о делах, а тем паче удивляться каким-либо его словам или поступкам: он предпочитал получать и немедленно исполнять его приказы. Он испытывал к Карстерзу собачью преданность и обожание, слепо следуя за ним, и был счастлив ему служить.
Карстерз нашел его во Франции совершенно без средств: предыдущий хозяин уволил его из-за безденежья. Став личным слугой милорда Джона, он так и остался при нем, оказавшись незаменимым человеком. Несмотря на удивительно невыразительное лицо, он был совсем не глуп и не раз выручал Карстерза из опасных переделок, нередких в бесславной и рискованной карьере грабителя. Лучше всех понимая своего непредсказуемого господина, – он и на этот раз догадался, о чем тот думает. В ответ на его взгляд он многозначительно подмигнул.
– Так этих джентльменов вы сегодня ограбили, сэр? – спросил он, выразительно ткнув большим пальцем в сторону окна.
– Мгм. Мистера Шмеля и его спутника. Похоже, что так. Мне не по душе мистер Шмель. Я нахожу его несимпатичным. Но есть некоторая вероятность, что он обо мне того же мнения. Я собираюсь продолжить наше знакомство.
Джим презрительно хмыкнул – и получил в ответ вопросительный взгляд.
– Ты не в восторге от нашего друга? Пожалуйста, не суди по внешнему виду. Может, у него прекрасная душа. Но я не думаю. Н-нет, право же, не думаю. – Он легко рассмеялся. – Знаешь, Джим, похоже, мне предстоит сегодня недурной вечер!
– Не сомневаюсь, ваша честь. Провести толстого джентльмена можно играючи.
– Вероятно. Но мне придется иметь дело не с толстым джентльменом, а, если не ошибаюсь, с властями этого очаровательного городка. Я не ошибся – паучок возвращается?
Солтер пододвинулся к окну.
– Да, сэр. И с ним еще трое.
– Вот именно. Будь любезен, подай мне табакерку. И трость. Спасибо. Я чувствую, что пришло время показаться. Пожалуйста, не забудь: я только что приехал из Франции и не спеша еду в Лондон. И держись поглупее. Да, вот так.
Джим радостно ухмыльнулся: он не напускал на себя глупого выражения, и шутка господина доставила ему немалое удовольствие. Он широким жестом распахнул дверь и проводил взглядом «сэра Энтони», жеманно засеменившего по коридору.
В кофейной комнате лондонский торговец, которого звали мистер Фадби, излагал свои обиды, перемежая рассказ многочисленными выразительными паузами и подчеркивая слова. Его слушали мэр, секретарь городского совета и приходской пристав. Всех троих вызвал мистер Чилтер, его клерк, в соответствии с приказом: мистер Фадби любил, чтобы у него было много слушателей. Вот и сейчас, несмотря на потерю своего драгоценного ящика с наличностью, он получал немалое удовольствие.
А вот мистер Хеджез, мэр, удовольствия не получал. Это был суетливый человечек, страдавший несварением желудка. Его ничуть не интересовало происшедшее, и он не понимал, чего хочет от него мистер Фадби. Его оторвали от обеда, он был голоден и, сверх всего прочего, находил мистера Фадби на редкость непривлекательным типом. Однако разбой на большой дороге был делом довольно серьезным, следовало что-то предпринимать: поэтому он слушал рассказ с притворным интересом, напустив на себя глубокомысленный вид, и в нужные моменты издавал звуки, изображающие сочувствие. И чем дольше он смотрел на мистера Фадби и слушал, тем меньше тот ему нравился.
Секретарь городского совета тоже не испытывал к нему расположения. В мистере Фадби было что-то, отталкивающее, его обращение становилось особенно неприятным, если общественное положение его собеседника было ниже его собственного. Приходской же пристав вообще ни о чем не думал. Решив (совершенно справедливо), что происшедшее не имеет к нему никакого отношения, он откинулся на спинку своего стула, равнодушно разглядывая потолок.
История, которую излагал Фадби, удивительно мало напоминала истину. Этот сильно приукрашенный рассказ, в котором сам он вел себя поразительно отважно, был придуман по дороге в Льюис.
Он все еще разглагольствовал, когда милорд вошел в комнату. Лениво подняв монокль, Карстерз оглядел собравшихся, чуть поклонился и прошел к огню. Он уселся в кресло и больше ни на кого не обращал внимания.
Мистер Хеджез сразу же признал в нем аристократа и досадовал, что мистер Фадби говорит так громко. Но тот, обрадовавшись появлению еще одного слушателя, продолжил свой рассказ с огромным удовольствием – и еще большее громким голосом.
Милорд изящно зевнул и взял понюшку табаку.
– Да-да, – суетился мистер Хеджез, – но я не вижу, чем могу помочь – разве только послать в Лондон за сыщиками. Но если посылать в Лондон, сэр, то, разумеется, за ваш счет.
Мистер Фадби ощетинился.
– За мой счет, сэр? Вы сказали – за мой счет? Я изумлен. Повторяю – я изумлен!
– Да, сэр? Я могу послать городского глашатая с описанием лошади и… э-э… предложить награду за поимку человека, который будет на ней сидеть. Но, – он пожал плечами и переглянулся с секретарем ратуши, – не думаю, чтобы это сильно помогло делу, так, мистер Бранд?
Секретарь поджал губы и развел руками:
– Боюсь, что так, очень боюсь, что именно так. Я бы посоветовал мистеру Фадби развесить повсюду листки.
Он откинулся на стуле с видом человека, выполнившего свою долю работы и не намеренного больше утруждаться.
– Ха! – прорычал мистер Фадби, надувая щеки. – Ужасный расход, но, наверное, придется так и поступить. Однако, я уверен, что если бы не ваша трусость, Чилтер, – да, говорю я, трусость! – у меня не отобрали бы мои двести фунтов. – Он потянул носом и бросил на покрасневшего, но молчащего Чил-тера взгляд, полный укоризны и презрения. – Но кучер уверяет меня, что обязательно узнает эту лошадь, если снова ее увидит – хотя самого человека почти не запомнил. Чилтер! Как он описал лошадь?
– О! Э-э… гнедая, мистер Фадби. Гнедая с белыми полумесяцами на лбу и белым чулком на передней ноге.
Джек полял, что ему пора вступить в игру. Полу-обернувшись в своем кресле, он навел свой лорнет на мистера Чилтера.
– Прошу прощения? – протянул он.
У мистера Фадби заблестели глаза. Наконец-то благородный джентльмен проявил интерес! Он снова начал свой рассказ специально для милорда. Карстерз холодно посмотрел на него и, заметив это, мистер Хеджез поспешил на выручку.
– Э-э… да, мистер Фадби, конечно! Извините, сэр, я не имею чести знать вашего имени.
– Ферндейл, – ответил Джек, – сэр Энтони Ферндейл.
– Э-э… да, – мистер Хеджез поклонился. – Молю вас простить меня за то, что обременяю вас нашими…
– Нисколько, – сказал милорд.
– Да… конечно… Дело в том, что эти… э-э… джентльмены имели несчастье быть ограбленными по дороге сюда.
Лорнет сэра Энтони снова повернулся к собравшимся. На лице его отразилось некоторое удивление.
– Все эти джентльмены? – спросил он. – Боже мой!
– Ах, нет-нет, нет, сэр! Ничуть! Только мистер… э-э…
– Фадби, – подсказал сей достойный джентльмен и, обнаружив, что сэр Энтони отвесил ему ледяной поклон, сразу же встал. Уперев костяшки пальцев в стоящий перед ним стол, он медленно и с величайшим трудом согнул свое тело. Сэр Энтони наклонил голову, после чего, к общему удовольствию всех присутствующих, мистер Фадби поклонился еще раз – даже более величественно, чем раньше. Мистер Хеджез заметил, что у сэра Энтони неудержимо изгибаются губы. Дождавшись, пока мистер Фадби сядет, он продолжил:
– Да… Мистер Фадби и мистер…
– Мой помощник! – отрезал Фадби.
Сэр Энтони одарил мистера Чилтера своей удивительно ласковой улыбкой и снова повернулся к мистеру Хеджезу.
– Понимаю. Грабеж посреди дня, так ведь?
– Средь бела дня! – прогудел Фадби.
– Э-э… да-да, – вмешался мэр, опасаясь, что торговец снова начнет рассказывать. – Вы не видели животное, которое описал мистер… э-э… Чилтер?
– Удивительное дело, – медленно проговорил Карстерз, – но я только что купил именно такое.
Он осмотрелся, недоуменно улыбаясь и приподняв бровь.
– Ну! – произнес мистер Фадби. – Ого!
– Боже мой, сэр, какое странное совпадение! Могу я узнать, где вы его купили и у кого?
– Меньше двух часов тому назад. Я купил ее у оборванного негодяя по дороге сюда. Я подумал еще – как странно: откуда у него такая кобылка – чистокровка, клянусь! – и я удивился, почему ему не терпится от нее избавиться.
– Ему не терпелось, потому что он понимал, что его по ней узнают, – любезно растолковал ему мистер Фадби.
– Несомненно. Может, вы хотите ее увидеть? Я пошлю своего слугу.
– Ах, нет-нет! – воскликнул мэр. – Мы не станем вас затруднять…
– Я буду только рад, – поклонился Джек, искренне надеясь, что мистер Фадби не пожелает смотреть на Дженни: он был уверен, что та выдаст его своей откровенной привязанностью.
– Нет-нет, сэр Энтони, это совершенно ни к чему, уверяю вас, но тем не менее, я вас благодарю. Мистер Фадби, если вы опишете самого грабителя, я позабочусь о листках.
– Опишите его, Чилтер! – недовольно приказал мистер Фадби.
Мистер Чилтер неожиданно улыбнулся.
– Конечно, сэр! – охотно сказал он. – Это был рослый простоватый негодяй, чудовищно высокий…
– Насколько высокий? – прервал его секретарь ратуши. – Шести футов?
– О, не меньше, – соврал мистер Чилтер. – И толстый.
У Джека затряслись плечи.
– Толстый, говорите? – мягко спросил он.
– Очень толстый, – подтвердил мистер Чилтер, – и на редкость грубый: ужасно ругался.
– Наверное, вы не видели его лица?
Мистер Чилтер колебался.
– Я видел его рот и подбородок, – сказал он, – и я заметил, что от его верхней губы идет шрам… э-э… вниз.
Рука Карстерза невольно погладила совершенно гладкий подбородок. Либо этот человек – прирожденный сочинитель, либо он почему-то не хочет, чтобы разбойника поймали.
– Ну, сэр Энтони, – сказал мэр, – это описание напоминает вам того человека?
Милорд задумчиво нахмурил лоб.
– Высокий, – медленно повторил он, – и толстый. Кажется, вы сказали «толстый», мистер Чилтер?
Несколько забеспокоившись, мистер Чилтер повторил свое описание.
– А! И длинный шрам – да, это несомненно он. И к тому же, – дерзко добавил он, – сильно косит левым глазом. В целом – весьма непривлекательный негодяй.
– Похоже на то, сэр Энтони, – сухо отозвался мэр. Он ничуть не поверил его словам о косоглазии, решив что заезжий аристократ потешается над ним. Тем не менее он не собирался спорить: чем скорее он покончит с этим неприятным делом, тем лучше. Поэтому он очень серьезно записал все подробности и, пообещав, что этого человека будет легко найти, собрался уходить.
Секретарь городского совета встал и похлопал приходского пристава по плечу, после чего сей достойный джентльмен отбросил позу внушительного бездействия и следом за мэром вышел из комнаты.
Встал и мистер Фадби.
– Наверное, деньги не вернуть уже, – капризно сказал он. – Если бы вы, Чилтер, не были таким…
– Позвольте предложить вам понюшку, мистер Чилтер, – мягко вмешался милорд, протягивая свою усыпанную каменьями табакерку, – вы, сэр, несомненно захотите посмотреть на мою кобылу?
– Я не разбираюсь в лошадях, – хмыкнул Фадби. – Это мой помощник запомнил все детали. – И он устрашающе ухмыльнулся.
– Тогда окажите мне честь пройти со мной в конюшню, мистер Чилтер. Надо нам удостовериться насчет кобылы. Мистер… э-э… Фадби, мое почтение.
– Чилтер, а я на вас обиделся, – сказал Карстерз, когда они вышли в садик.
– На меня, сэр? А… э-э… за что же, сэр Энтони?
Подняв глаза, он увидел, что собеседник смеется.
– Да, мистер Чилтер, всерьез обиделся: вы сказали, что я толстый!
– Вы, сэр! – ахнул он, изумленно уставившись на своего спутника.
– А еще – что я ужасно ругаюсь, и что у меня шрам от губы к подбородку.
Мистер Чилтер остановился на дорожке.
– Так это были вы, сэр? Это вы нас остановили? Это вы — тот человек, который распахнул дверцу?
– Да, я тот бесстыдный прохвост. Я еще раз прошу у вас прощения за то, что столь неловко открыл дверцу. А теперь объясните мне, почему вы постарались напустить пыли в их сонные глаза?
Они снова медленно двинулись вперед. Чилтер покраснел.
– Я, право, не знаю, сэр… только… только вы мне понравились, и… и…
– Понятно. Вы необыкновенно добры, мистер Чилтер. Как бы я мог отблагодарить вас?
Его спутник покраснел еще больше и гордо поднял голову.
– Спасибо, сэр, но это излишне.
Они уже подошли к конюшне. Карстерз открыл дверь, и они вошли.
– Тогда вы, может быть, примите вот это в знак моей симпатии?
Мистер Чилтер воззрился на перстень с изумрудом, который сиял и подмигивал ему с ладони милорда. Заглянув в синие глаза, он пролепетал:
– Право, сэр, я… я…
– Оно досталось мне честным путем! – взмолился тот. – Ну же, Чилтер вы не захотите обидеть меня отказом? Вы возьмете его: в память о человеке… толстяке, мистер Чилтер, который грубо выбросил вас на дорогу?
Тот взял перстень дрожащими пальцами.
– Я благодарю вас самым…
– Не надо, прошу вас. Это я благодарю вас за вашу любезную помощь… Идемте, посмотрите на мою Дженни! Ну, девочка? – Заслышав его, кобыла повернулась в стойле, начала бить копытом и ржать.
– Я ничего не понимаю, сэр – ни почему вы разбойничаете, ни почему почтили меня своим доверием и откровенны со мной. Но… я благодарен вам.
С этими словами мистер Чилтер вложил свою руку в руку милорда и во второй раз в жизни почувствовал крепкое пожатие его добрых пальцев.
– О, ваша честь! Вы потеряли изумруд!
– Нет, Джим. Я его подарил.
– Вы… вы его подарили, сэр?
– Мгм… Паучку.
– Н-но…
– А он сказал, что я толстый.
– Сказал, что вы толстый, сэр? – переспросил ошарашенный слуга.
– Да. Очень толстый. Кстати, позволь тебе сообщить, что я купил Дженни сегодня в Фиттеринге у гадкого негодяя, который ограбил мистера Шмеля.
И он пересказал Джиму все, что произошло внизу. Когда он кончил, слуга сурово покачал головой.
– Вы, наверное, никогда не научитесь осторожности, сэр, – укорил он его.
– Я? Что я сделал?
– Зачем вам понадобилось открываться этому паучку? Ужасно неосторожно! Очень вероятно, что он проболтается толстому джентльмену, и весь город начнет за вами охотиться.
– И это показывает, что ты ничего не смыслишь в паучках, – спокойно ответил его господин. – Подай мне пудру.
ГЛАВА 3
Представляющая достопочтенного Ричарда Карстерза
Уинчем! Великолепный старинный дом с окнами в частых переплетах; он вознесся над каменными террасами, полузаросшими вьющейся зеленью. Дом окружен газонами, частью сбегающими к реке, которая с журчанием струится по валунам и гальке меж нависающими над ней деревьями и голубыми небесами, такая чистая и сверкающая, что глубоко в ее русле видны мириады разноцветных камешков.
Противоположная часть бархатистых газонов уходит к фруктовым садам и тихим лугам.
По обе стороны дома раскинулись террасы, сверкающие в лучах солнца. Их каменные ступени спускаются к миниатюрному озеру, заросшему кувшинками и населенными беззаботно снующими рыбками.
Мощеные дорожки бегут меж цветников, бушующих морем красок, и ныряют под суровые старинные деревья, стоящие здесь уже долгие годы. За речкой лежит прохладный лес, устланный темным мхом, весной там расцветают примулы. Листва деревьев столь густа, что солнечный свет ложится на землю лишь редкими пятнами.
По террасам взбираются розы: желтые и красные, розовые и белые – они перебрасывают длинные соцветия через перила. Они цепляются за стены дома переплетаясь с пурпурным клематисом, жасмином и бледной жимолостью. Воздух напоен ароматами – а с клумбы поднимается дымный запах лаванды.
Старинное здание словно бы дремлет, утопая в лучах солнца. Ничто не подает признаков жизни, лишь павлин расправляет хвост на ступенях террасы.
Здесь жили многие поколения Карстерзов. Граф сменялся графом, правление было безраздельным. Сейчас впервые здесь не было графа. Никто не знал, где он. Старый граф месяц назад умер, но старший сын не занял его места. Он отсутствовал уже шесть лет, и никто не смел произносить его имени, ибо оно было опозорено. Старый граф выгнал сына и запретил о нем говорить. Но окрестные жители его помнили. Они пересказывали истории о его бесшабашной отваге, вспоминали милую улыбку и обходительность, его беззаботность, неизменную доброту и веселость. А как умел он скакать верхом! Смотреть на него было одним Удовольствием! А как фехтовал! Как он бился с молодым мистером Уэлшем в той вон рощице, и вся округа сбежалась поглядеть? Ах, это был боец, наш мистер Джек! Как он одним ударом выбил клинок из руки мистера Уэлша, а потом стоял и ждал, пока тот поднимет его? А как у него сверкали глаза, как он смеялся, радуясь жизни?
Историям не было конца, и старики, качая головами и вздыхая, мечтали снова увидеть молодого господина. Они указывали через плечо на поместье и многозначительно пожимали плечами. Кому нужен такой хозяин, как мистер Ричард? По крайней мере, не им. Да, конечно, он хозяин рачительный и добрый человек – но они предпочли бы мастера Джона: тот смеялся и шутил, и никогда не был таким унылым, как мистер Ричард.
В самом же доме Ричард Карстерз шагал по библиотеке, время от времени останавливаясь, чтобы с болью взглянуть на портрет брата, висевший над письменным столом. Художнику удалось точно передать взгляд синих глаз, – и они улыбались Ричарду так же, как, бывало, улыбался Джон: весело – и в то же время с болью.
Ричарду было двадцать девять, но он казался вдвое старше. Он был очень худ и на его благообразном лице лежали глубокие морщины. Серые глаза смотрели тоскливо и устало, рот, хоть и красиво очерченный, был странно безвольным. Одетый строго, без былого щегольства, сейчас он был в черном в память об отце: возможно, именно из-за этого цвета, нарушенного только кружевом у шеи, его лицо казалось таким безвременно постаревшим. Он был начисто лишен мальчишества брата: даже улыбка его казалась натянутой и усталой, и в смехе редко звучало веселье…
Вынув хронометр, он сравнил его с часами на каминной полке. Оказавшись у двери, он чуть ли не испуганно открыл ее и прислушался.
Он не услышал ни звука, закрыл дверь, и снова стал ходить по комнате, нетерпеливо ожидая, когда зазвонит колокольчик. Колокольчик не звонил, но спустя какое-то время в коридоре раздались шаги, и в дверь кто-то постучался.
В два шага Ричард оказался у двери и широко распахнул ее. Там стоял Уорбертон.
Ричард схватил его за руку.
– Уорбертон! Наконец-то! Я жду уже больше часа.
Мистер Уорбертон с поклоном высвободился.
– Сожалею, что не мог приехать раньше, сэр, – сухо ответил он.
– Не сомневаюсь, что вы ехали так быстро, как могли. Входите, сэр.
Он ввел адвоката в комнату и закрыл дверь.
– Садитесь, Уорбертон, садитесь. Вы… нашли моего брата?
Уорбертон снова поклонился.
– Я имел счастье видеть милорда, сэр.
– Он здоров? Весел? Он переменился, а? Наверное, постарел, или…
– Милорд мало изменился, сэр.
Ричард едва не топнул ногою в нетерпении.
– Ну же, Уорбертон, ну же! Расскажите мне все. Что он сказал? Он будет получать доходы? Будет?..
– Милорд, сэр, сначала не хотел брать ничего, но, по здравому размышлению… э-э… согласился получить долю, причитающуюся старшему сыну. Доходы с имений он просил вас использовать самому.
– А! Но вы сказали, что я не притронусь к тому, что ему принадлежит?
– Я пытался убедить милорда, сэр. Безрезультатно. Он желает, чтобы вы пользовались Уинчемом по своему усмотрению.
– Я не притронусь к его деньгам!
Уорбертон чуть заметно пожал плечами.
– Как желаете, сэр.
В его любезном голосе прозвучало что-то, заставившее Ричарда, стоявшего у секретера, бросить испытующий взгляд на адвоката. В глазах его мелькнуло подозрение. Казалось, он собирался что-то сказать, но Уорбертон продолжил:
– Я полагаю, в одном отношении могу вас успокоить, мистер Карстерз: обстоятельства милорда вполне удовлетворительные. Средств у него достаточно.
Но… но он живет… разбоем!
Губы Уорбертона чуть скривились.
– Разве нет? – не унимался Карстерз.
– Он хочет, чтобы мы так считали, сэр.
– Это так! Он… остановил меня!
– И ограбил вас, сэр?
– Ограбил меня? Он не мог бы ограбить собственного брата, Уорбертон!
– Извините, мистер Карстерз: вы правы. Милорд не мог бы ограбить брата. И все же я знавал человека, способного и на такое.
Повисшее молчание казалось бесконечным. Подозрение вновь вспыхнуло во взгляде Карстерза. Щеки его побледнели, он облизал пересохшие губы. Сжимавшие спинку стула пальцы судорожно разжимались и снова напрягались. Вопросительный взгляд лихорадочно обшарил лицо адвоката.
– Джон сказал вам… сказал вам…– начал было он – и безнадежно сбился.
– Милорд ничего мне не сказал, сэр. Он был удивительно сдержан. И он не мог бы сказать мне ничего, чего бы я не знал.
– Что вы хотите сказать, Уорбертон? Почему вы так на меня смотрите? Почему вы виляете? Открыто говорите, что вы имеете в виду?
Уорбертон поднялся, сжимая кулаки:
– Я знаю, мастер Ричард, кто вы таков!
– О! – Карстерз вскинул вверх руку, словно защищаясь.
Снова воцарилось напряженное молчание. С огромным усилием Уорбертон взял себя в руки и снова надел на себя личину бесстрастности. После мучительного возгласа Ричард снова успокоился. Он сел. На лице его, сменив страшную напряженность, появилось едва ли не облегчение.
– Вы узнали правду… от Джона. Он… собирается разоблачить меня.
– Нет, сэр. Я знал правду не от него. И он никогда не разоблачит вас.
Ричард повернул голову. Его глаза, полные затаенной боли, встретились со взглядом Уорбертона.
– О? Так значит, вы?..
– Не я, сэр. Я дал слово его светлости. Все эти годы я молчал ради вашего отца – теперь буду молчать ради него.
Голос его сорвался.
– Вы… так привязаны к Джону? – Ричард говорил по-прежнему апатично и устало.
– Привязан?! Боже правый, мастер Дик, я люблю его!
– И я, – очень тихо проговорил Ричард.
Не услышав ответа, он поднял глаза:
– Вы мне не верите?
– Когда-то я был в этом уверен, сэр. Теперь!.. – Он пожал плечами.
– И все же это правда, Уорбертон. Я отдал бы все, что мог, лишь бы уничтожить события той ночи.
– Мне трудно этому поверить, сэр. От вас одного зависит, будет ли восстановлено его доброе имя. А вы молчите.
– Уорбертон, я… Ах, неужели вы думаете, что я равнодушен к тому, что Джон стал отверженным?
При виде страдания, отразившегося в серых глазах, Уорбертон немного смягчился.
– Мастер Ричард, я не хотел бы думать о вас плохо. Мастер Джон не стал мне ничего рассказывать. А вы… вы не можете мне объяснить, как получилось, что вы позволили ему взять на себя вину в вашем мошенничестве?
Ричард содрогнулся.
– Я ничего не могу объяснить – мне нет извинений. Я его вынудил – Джека, моего брата! Все из-за того, что я обезумел от любви к Лавинии… Боже, я сойду с ума! Я полагал, что сумею это забыть – и тут… тут я встретился с ним! Его лицо напомнило мне все. И с того дня я не знаю, как жить – и не объявить правду! Но я никогда не смогу! Никогда не смогу!
– Расскажите мне, сэр, – попросил невольно тронутый Уорбертон.
Ричард спрятал лицо в ладонях.
– Это все вспоминается каким-то кошмаром… Наверное, я был безумен… Я почти не сознавал, что делаю. Я…
– Спокойнее, сударь. Не забывайте: я почти ничего не знаю. Что заставило вас пометить карты?
– Долги. Отец отказался их оплатить – надо было найти денег. Я не мог вынести скандала – говорю вам: был безумно влюблен в Лавинию! Я ни о чем больше думать не мог. Я охладел к Джону, потому что мне показалось, что и он влюблен в нее. Мне мучительно было думать, что потеряю ее из-за скандала… А тогда, у Дэра, я проигрывал. Я знал, что не смогу расплатиться. Боже! Я как сейчас вижу: у локтя Милу-арда пачка моих долговых расписок – все растет, растет…
Джек играл против Милуарда до меня, и выиграл. Я помню, как все смеялись и говорили, что удача, наконец, повернулась к нему лицом – ведь он всегда проигрывал в карты. Мы с Милуардом играли той же колодой… Кажется, был еще один стол. Дэр играл в кости с Фитцджеральдом, кто-то за моей спиной играл с Джеком в фараон. Я понял, что Джеку опять не везет – я слышал, как они смеются. И все время я проигрывал… проигрывал.
Я уронил на колено булавку от галстука. По-моему, никто этого не заметил. Когда я ее поднял, у меня вдруг мелькнула мысль пометить карты… О, это было низко, я знаю! У меня в руках был трефовый туз: я царапнул ему уголок булавкой. Как это оказалось легко! Постепенно я пометил все четыре туза и трех королей.
Никто ничего не заметил, но я боялся – я не смел продолжать. Я приколол булавку на место. Вскоре я начал выигрывать – понемногу. Потом к столу подошел Трейси Бельмануар и стал наблюдать за нашей игрой. С этого момента все разладилось. С него все и началось.
Трейси стоял позади меня и смотрел… Я чувствовал его спиною – словно какой-то черный мотылек висит… Не знаю, как долго он стоял, мне показалось – много часов… Я ощущал на себе его взгляд. Мне хотелось закричать – клянусь, руки у меня дрожали…
Вдруг он пошевелился. Я положил туза червей. А он мягким пугающим голосом сказал: «Минутку!»
Милуард удивился. Я пытался убедить себя в том, что Дьявол ничего не заметил… Метка на рубашке была такой слабой, что я сам еле различал ее. И он, сторонний наблюдатель, никак не мог ее обнаружить. Он шагнул вперед. Я помню, что он задел мое плечо. Я помню, как его бриллианты отразили свет свечей. По-моему, я совершенно отупел.
Я только повторял про себя: «Сумасбродный Дьявол! Сумасбродный Дьявол!» – да все глядел на эти мерцающие бриллианты. Потом я подумал: «Он – брат Лавинии, но мне он не по душе, не по душе…» До чего глупые мыслишки! А в горле у меня пересохло – совершенно пересохло.
