Текст книги "Башня из пепла"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Лейтенант колебался.

– Господин полковник,– решился он наконец,– вы думаете, у нас есть шанс победить? Нас ведь так мало. Горстка людей против целой крепости.

В тусклом свете коридора лицо Антонена казалось особенно измученным и обеспокоенным.

– Я не знаю,– ответил он.– Ничего не знаю. У капитана Баннерсона были необходимые связи; если бы он остался, у нас набралось бы больше сторонников. Но я не знаю солдат так, как знал их Карл. Мне неизвестно, кому мы можем доверять.– Полковник замолчал и твердой рукой схватил лейтенанта за плечо. Спустя мгновение он продолжил: – Но мы все равно должны попытаться. Всю зиму финская армия голодает и мерзнет и смотрит, как враг сжигает наши дома. Единственное, что дает им силы, это надежда вернуть все назад. Без Свеаборга их мечте не дано осуществиться – Антонен печально покачал головой.– Мы не можем этого допустить. Потому что вместе с мечтой умрет и Финляндия.

Лейтенант кивнул.

– Можете на нас рассчитывать. Мы еще заставим проснуться адмирала Кронштета.– Он ухмыльнулся и поспешил прочь.

Оставшись в одиночестве в пустынном коридоре, Бенгт Антонен вытащил саблю и повернул ее так, что от клинка отразился тусклый свет, горевший в коридоре. Он с грустью посмотрел на блестящий металл и спросил себя, скольких финнов ему придется убить, чтобы спасти Финляндию.

Оба часовых смущенно переступали с ноги на ногу.

– Я не знаю, полковник,– сказал один из них.– Мы получили приказ никого не пускать в арсенал без специальной санкции.

– Мне представляется, что мой чин является достаточной санкцией! – рявкнул Антонен.– Я приказываю вам пропустить нас.

Солдат с сомнением посмотрел на своего товарища.

– Ну,– пробормотал он,– наверное, в таком случае...

– Нет,—перебил его другой часовой.– Полковник Ягерхорн приказал нам никого не впускать без специального разрешения адмирала Кронштета, это касается и вас.

Антонен окинул его холодным взглядом.

– Видимо, нам придется поговорить с адмиралом Кронштетом,– заявил он.– Думаю, он будет рад услышать о том, что вы не подчинились прямому приказу.

Солдаты топтались на месте и не сводили глаз с разъяренного полковника. Бенгт Антонен нахмурился и приказал:

– Давайте. Быстрее!

Пистолетные выстрелы, прозвучавшие из ближнего коридора после этих слов, застали часовых врасплох. Один из них вскрикнул от боли и прижал ладонь к окровавленной руке, его пистолет с грохотом упал на пол. Второй резко развернулся на шум, но Антонен тут же метнулся к нему и железной хваткой сжал дуло мушкета. Прежде чем солдат успел понять, что происходит, полковник вырвал у него из рук оружие. Из расположенного справа коридора вышла группа людей, вооруженных в основном мушкетами, у некоторых в руках дымились пистолеты.

– Что будем делать с этими двумя? – спросил мрачного вида капрал, возглавлявший отряд, и демонстративно приставил штык к груди часового, который еще оставался на ногах.

Другой, прижимая к себе простреленную руку, упал на колени.

Передав мушкет часового одному из солдат, стоявших рядом с ним, Бенгт Антонен приказал:

– Свяжите их. И не спускайте с них глаз. Мы не хотим ненужного кровопролития.

Капрал кивнул и штыком показал часовым, чтобы они сдвинулись в сторону. Антонен, повозившись немного с ключами, распахнул тяжелую дверь в арсенал крепости.

Вслед за ним внутрь вбежало несколько человек. Они готовились к этому моменту и потому действовали быстро и слаженно. Тяжелые деревянные ящики протестующе скрипели, когда их начали открывать, послышался звон металла, солдаты, не теряя ни минуты, передавали оружие своим товарищам.

Стоя на пороге, полковник с волнением наблюдал за происходящим.

– Поторопитесь! – приказал он.– И не забудьте прихватить побольше пороха и патронов. Нам придется оставить здесь людей, чтобы они охраняли арсенал от попыток захватить его и...

Услышав выстрелы в дальнем коридоре, а также топот бегущих ног, Бенгт Антонен резко обернулся, шагнул в коридор. И замер на месте.

Солдаты, которых он оставил в коридоре, лежали бесформенной кучей у дальней стены, их оружие валялось неподалеку. Полковник оказался лицом к лицу с отрядом, значительно превосходившим его собственный, а возглавлял его полковник Ягерхорн, который сжимал в руке пистолет.

– Все кончено, Бенгт,– заявил он.– Мы знали, что ты придумаешь что-нибудь в этом роде, и наблюдали за каждым твоим шагом с тех пор, как подписано перемирие. Твой заговор провалился.

– Я бы не был на твоем месте так в этом уверен.– Антонен, несмотря на потрясение, не растерял решимости.– К настоящему моменту мои люди захватили кабинет адмирала Кронштета и, используя его в качестве пленника, отправились к главным батареям.

Ягерхорн откинул голову назад и расхохотался.

– Не будь дураком! Наши люди захватили твоего лейтенанта и его отряд еще прежде, чем они успели подойти к адмиралу. У тебя не было ни одного шанса на победу.

Антонен смертельно побледнел. Ужас и отчаяние промелькнули в его глазах, но их тут же сменил холодный гнев.

– Нет! – выкрикнул он.– Нет!

Выхватив из ножен саблю, которая вспыхнула серебряным светом, он метнулся к Ягерхорну и успел сделать три шага, когда ему в плечо ударила первая пуля. Пальцы разжались, выпуская клинок. Вторая и третья попали ему в живот, и он, скорчившись, опустился на пол.

Ягерхорн бросил на него равнодушный взгляд.

– Эй вы, в арсенале! – крикнул он, и его голос звонким эхом пронесся по коридору.– Сложите оружие и медленно выходите наружу. Нас больше, и вы окружены. Восстание закончено. Не заставляйте нас проливать кровь.

Ответа не было. Ветеран-капрал, которого держали на мушке люди Ягерхорна, крикнул:

– Делайте, как он говорит. У него слишком много людей, нам с ними не справиться.– Он посмотрел на своего командира.– Полковник, прикажите им сложить оружие. У нас нет ни единого шанса. Скажите им!

Ответа не последовало. Полковник Бенгт Антонен умер.

Спустя всего несколько минут после начала бунт был подавлен. Вскоре над бастионами Варгона взмыл русский флаг.

А потом – и над всей Финляндией.

Эпилог

Старик с трудом приподнялся на кровати и с любопытством уставился на посетителя, который замер в дверях. Это был высокий, могучего телосложения мужчина с холодными голубыми глазами и грязными светлыми волосами, в форме майора шведской армии. Он держался уверенно, как опытный воин.

Затем гость шагнул вперед и остановился у изножья кровати.

– Значит, не узнаете меня, адмирал Кронштет? – проговорил он.– Я знаю почему. Думаю, вы постарались забыть Свеаборг и все, что с ним связано.

Старик отчаянно закашлялся.

– Свеаборг? – едва слышно повторил он, пытаясь вспомнить незнакомца, стоявшего перед ним,– Вы были в Свеаборге?

Его гость рассмеялся.

– Да, адмирал. По крайней мере, некоторое время. Меня зовут Баннерсон, Карл Баннерсон. Тогда я был капитаном.

Кронштет заморгал.

– Да, да, Баннерсон. Я вас вспомнил, хотя вы сильно изменились с тех пор.

– Изменился. Вы отослали меня в Стокгольм, а потом я сражался с Карлом Иоанном против Наполеона. Я видел множество сражений и не одну осаду, сэр. Но я не забыл Свеаборга. И никогда не забуду.

Адмирал скорчился в приступе страшного кашля.

– Что вам нужно? – наконец с трудом проговорил он.– Я не хочу показаться вам грубым, но я болен и мне очень трудно говорить.– Он снова закашлялся.– Надеюсь, вы меня простите.

Баннерсон обвел глазами маленькую грязную спальню, потом выпрямился и достал из нагрудного кармана толстый запечатанный конверт.

– Адмирал, – сказал он и тихонько стукнул конвертом по ладони.– Адмирал, вам известно, какой сегодня день?

Крониггет нахмурился.

– Шестое апреля,– ответил он.

– Да, шестое апреля тысяча восемьсот двадцатого года. Прошло ровно двенадцать лет с тех пор, как вы встретились с генералом Сухтеленом на Лонане и отдали Свеаборг России.

Старик медленно покачал головой.

– Прошу вас, майор. Вы всколыхнули воспоминания, которые я давным-давно запрятал в самые дальние уголки памяти. Я не хочу говорить про Свеаборг.

Глаза Баннерсона метали молнии.

– Не хотите? Плохо. Вы бы предпочли вспомнить про Руогсинсалми, верно? Но мы не станем обсуждать ваши победы, а поговорим про Свеаборг, желаете вы этого или нет.

В его голосе прозвучала такая ярость, что Кронштет вздрогнул.

– Хорошо, майор. Мне пришлось сдаться. Окруженный со всех сторон льдом, Свеаборг был уязвим. Наш флот оказался в опасности. Порох кончался.

Шведский офицер окинул его презрительным взглядом.

– У меня имеются документы, – сказал он, показывая на конверт,– которые доказывают, как сильно вы ошибались. Факты, адмирал!

Резким движением он разорвал конверт и швырнул бумаги на кровать Кронштета.

– Двенадцать лет назад вы сказали, что враг превосходит нас числом,– начал он, и его голос зазвучал сурово и холодно.– Это было неправдой. Русским едва хватало людей, чтобы взять крепость, когда мы ее сдали. У нас было семь тысяч триста восемьдесят шесть солдат и двести восемь офицеров. Гораздо больше, чем у русских.

Двенадцать лет назад вы заявили, что Свеаборг невозможно удержать зимой из-за льда. Чушь! У меня имеются письма от лучших военных стратегов Швеции, Финляндии и России, которые утверждают, что Свеаборг был очень силен, вне зависимости от времени года.

Двенадцать лет назад вы говорили о страшных обстрелах могучей русской артиллерии. Ее не существовало. У Сухтелена имелось не более сорока шести пушек, в том числе шестнадцать мортир. У нас же было в десять раз больше.

Двенадцать лет назад вы утверждали, что у нас заканчивается провиант, а запас пороха катастрофически истощился. И опять вранье! У нас было девять тысяч пятьсот тридцать пять пушечных снарядов, десять тысяч патронных сумок, два фрегата и более ста тридцати маленьких кораблей, достаточно шкиперского имущества и продовольствия столько, что нам хватило бы на несколько месяцев, а также три тысячи бочонков пороха. Мы вполне могли дождаться помощи от Швеции.

– Прекратите! – выкрикнул адмирал и зажал руками уши.– Прекратите! Я не желаю вас слушать. За что вы меня мучаете? Неужели вы не можете оставить старика в покое?

Баннерсон наградил его презрительным взглядом.

– Я не буду продолжать,– сказал он.– Но я оставлю вам документы. Можете сами их прочитать.

Кронштет задыхался, хватал ртом воздух.

– Это возможность...– с трудом выдавил из себя он,– Возможность сохранить все для Швеции.

Баннерсон рассмеялся, и его горький смех прозвучал жестко и безжалостно.

– Возможность? Я был одним из ваших курьеров, адмирал. Я знаю, какую возможность предоставили вам русские. Они задержали нас на несколько недель. Так когда я добрался до Стокгольма? Когда доставил ваше сообщение?

Старик медленно поднял голову и посмотрел Баннерсону в глаза. Он смертельно побледнел, у него заметно дрожали руки.

– Третьего мая тысяча восемьсот восьмого года,– сказал Баннерсон, и Кронштет вздрогнул, словно его ударили.

Швед повернулся и направился к двери. Затем, остановившись на пороге, снова посмотрел на адмирала.

– Знаете,– проговорил он,– история забудет Бенгта и то, что он попытался сделать, и будет помнить полковника Ягер-хорна лишь как первого финского националиста. Но насчет вас у меня нет уверенности. Вы живете в русской Финляндии на свои жалкие тридцать сребреников – Он покачал головой.– Что, адмирал? Что скажет о вас история?

Он не услышал ответа. Граф Карл Олоф Кронштет, вице адмирал флота, герой Руотсинсалми, плакал, зарывшись ли цом в подушку.

 
Через день он умер.
Надеждой, растаявшей в мареве крыш,
Несчастьем, обманом, бичом —
Любым из имен назовите, но лишь
Не тем, что он был наречен.
Его соименникам быть каково
С клеймом его имени, ядом его?
Мерзейшую мерзость всех стран и времен
Сгребите, смешайте в одно,
И смесь назовите таким из имен,
Чтоб слух разъедало оно,—
Свеаборг предавшего имя черней
Любой черноты, всех чудовищ страшней.
Й. Л. Рунеберг. Сказания прапорщика Столя [8]8
  Перевод А. Етоева.


[Закрыть]
 

И смерть его наследие
© Перевод В. Гольдича, И. Оганесовой.

Пророк пришел с юга, держа флаг в правой руке и топорище – в левой, чтобы проповедовать идеи американизма. Он говорил с бедными и злыми, с запутавшимися и напуганными – и пробудил в них решимость. Его слова были подобны огню, озарившему землю, и, где бы он ни выступал со своим обращением, тысячи людей готовы были последовать за ним.

Его звали Норвел Арлингтон Борегард, и прежде, чем стать пророком, он занимал пост губернатора. Это был крупный коренастый мужчина с круглыми черными глазами под кустистыми бровями и с квадратным лицом, которое становилось багровым, когда находился повод для волнения. Пухлые губы, как правило, насмешливо улыбались.

Однако его ученикам было все равно, как он выглядит, потому что Норвел Арлингтон Борегард являлся пророком, то есть непререкаемым авторитетом. Он не творил чудес, но вокруг него все равно собирались уверовавшие в него – на севере и на юге, бедные и богатые, сталевары и фабриканты. И вскоре их число равнялось численности целой армии.

– Максимиллиан де Лорье умер,– громко сообщил себе Максимиллиан де Лорье, расположившийся в темном кабинете с множеством книжных полок.

В темноте вспыхнул огонек, пламя качнулось, когда он поднес спичку к трубке, и погасло. Максим де Лорье откинулся на спинку кресла и не спеша раскурил трубку.

Нет, подумал он. Не получается – слова звучат как-то неправильно, фальшиво. Я Максим де Лорье, и я жив.

Да, ответила другая часть его существа, но это ненадолго. Перестань обманывать самого себя. Все говорят одно и то же. Рак. Максимум год, может быть, даже меньше.

Значит, я умер. Смешно. Но я не чувствую себя мертвецом. И даже представить не могу, как это будет. Нет, только не я!

Он предпринял новую попытку.

– Максимиллиан де Лорье умер,– твердым голосом объявил он темноте.

И покачал головой – нет, ничего не получается.

У меня есть все, ради чего стоит жить. Деньги. Положение. Влияние. И еще много-много всего!

Ответ прозвучал у него в голове холодно и безжалостно. Это не имеет никакого значения. Больше ничто не имеет значения, только рак. Ты умер. Ты живой труп.

У него неожиданно задрожала рука, из нее выпала трубка, и на дорогой ковер просыпался пепел.

Максимиллиан де Лорье медленно встал с кресла и прошел по комнате, по дороге прикоснувшись к выключателю. Остановился около большого зеркала у двери и принялся разглядывать высокого седовласого мужчину с бледным лицом и дрожащими руками.

– А моя жизнь? – спросил он у отражения.– Что я сотворил со своей жизнью? Прочитал несколько книг. Ездил на спортивных машинах. Сколотил приличное состояние. Провал, сплошной провал.

Он снова тихонько рассмеялся, но его отражение по-прежнему выглядело мрачным и потрясенным.

– И чего я добился в жизни? Останется ли через год какое-нибудь подтверждение того, что Максим де Лорье жил на этом свете?

Он сердито отвернулся от зеркала, умирающий человек с глазами, подернутыми пеплом. Вот что останется после него: дорогая тяжелая мебель, блестящие деревянные стеллажи с тяжелыми, переплетенными в кожу книгами, остывший, весь в саже камин и охотничьи ружья над каминной полкой.

Неожиданно прежний огонь вновь вспыхнул в глазах Максимиллиана де Лорье. Он быстро пересек комнату, снял одно из ружей и принялся гладить приклад дрожащей рукой.

– Проклятье, я еще не умер.– Его голос звучал жестко, холодно и решительно.

Затем он рассмеялся диким, пронзительным смехом и принялся чистить ружье.

Пророк, словно ураган, пронесся на своем личном самолете по Дальнему Западу, неся миру свое Слово. И всюду, чтобы поприветствовать его, собирались огромные толпы, и суровые отцы семейств сажали себе на плечи детей, чтобы те услышали, что он говорит. Длинноволосых пустословов, которые осмеливались высмеивать его, заставляли замолчать, а иногда устраивали им хорошую головомойку.

– Я – за обычного человека,– говорил он в Сан-Диего,– за патриотов-американцев, о которых сегодня все забыли. Америка – свободная страна, и я не сомневаюсь, что кто-то думает иначе, но я не позволю коммунякам и анархистам захватить власть. Пусть они знают, что им не удастся развернуть коммунистический флаг над нашей родиной, пока здесь остается хотя бы один истинный американец. И если, чтобы проучить их, нам придется разбить парочку голов, что ж, так тому и быть!

И они стекались к нему – патриоты, суперпатриоты, ветераны Второй мировой, рассерженные и напуганные. Они размахивали флагами и приклеивали на бамперы своих машин наклейки с именем «Борегард».

– Каждый человек имеет право на инакомыслие! – кричал пророк, стоя на возвышении в Лос-Анджелесе.– Но когда длинноволосые анархисты выступают за прекращение войны, это уже не инакомыслие, а государственная измена! А когда предатели пытаются остановить поезда, которые доставляют все, что необходимо нашим парням, воюющим за морем, я считаю, что мы должны выдать полицейским крепкие дубинки, развязать им руки и позволить пролить немного коммунистической крови. Это научит уважать закон!

И все, кто его слушал, радостно приветствовали эти слова, подняв такой шум, что он заглушил топот кованых сапог, раздававшийся вдалеке.

Высокий седой мужчина сидел в шезлонге, уставившись на номер «Нью-Йорк тайме», который лежал у него на коленях. Непримечательный тип в поношенной спортивной куртке, купленной в магазине готовой одежды, и дешевых солнечных очках – в толпе мало кто обратил бы на него внимание. И еще меньше, вглядевшись, узнали бы в нем Максимиллиана де Лорье.

Кривая улыбка скользила по его губам, когда он читал одну из статей на первой странице. Заголовок гласил: «Состояние де Лорье ликвидировано». Дальше более мелким шрифтом сообщалось: «Английский миллионер исчез; друзья считают, что он перевел свои деньги в швейцарские банки».

Все правильно, подумал он. Человек исчезает, а деньги остаются – в том числе и в заголовках газет. Интересно, что напишут газеты через год? Что-нибудь вроде: «Наследники ждут чтения завещания».

Он просмотрел страницу, и его глаза остановились на передовой статье. Он молча изучал заголовок и хмурился. Затем медленно и внимательно прочитал остальной текст.

Закончив, де Лорье встал, аккуратно сложил газету и бросил ее за борт в струю мутной зеленой воды, которая мчалась вслед за лайнером. Потом он засунул руки в карманы куртки и медленно зашагал в свою каюту в экономическом классе. Газета несколько раз перевернулась в пенящихся волнах, пока не намокла и не скрылась из виду. Она нашла свой последний приют на грязном, усеянном камнями дне, где царили вечный мрак и тишина. Вскоре крабы уже деловито сновали взад и вперед по фотографии приземистого мужчины с квадратным лицом, кустистыми бровями и кривой ухмылкой.

Пророк направился на восток с целью отомстить: там была родина ложных провидцев, которые увели его народ с пути истинного, там же находилась цитадель тех, кто выступал против него. Норвел Арлингтон Борегард решил атаковать врага в его собственном логове. Однако толпы его последователей оказались даже многочисленнее, чем где-либо, а сыновья и внуки эмигрантов, все до единого человека, встали на его сторону.

– Я защищаю маленького человека,– сказал он в Нью-Йорке.– Я поддерживаю право каждого американца сдавать внаем свой дом или продавать свои товары тому, кому он пожелает, без вмешательства бюрократов с большими портфелями или яйцеголовых профессоров, сидящих в своих башнях из слоновой кости и решающих, как мы с вами должны жить.

И люди, собравшиеся его послушать, восторженно вопили, соглашаясь с ним, и размахивали флагами, и приносили ему клятву верности, и скандировали: «Борегард! Борегард! Борегард!» Пророк ухмылялся и радостно махал им рукой, и журналисты с востока, писавшие о нем, недоверчиво качали головами и бормотали зловещие слова, вроде «харизма» и «ирония».

– Я выступаю за права рабочего человека,– сообщил Пророк съезду лейбористов в Филадельфии.– И я говорю, что анархисты и демонстранты должны прекратить свою дурацкую болтовню и начать работать, как все остальные! Почему наше правительство защищает бездельников? Почему вы, честные труженики, должны платить налоги, чтобы кучка ленивых невежественных уродов могла проводить свои дни, ничего не делая?

Толпа взревела, демонстрируя согласие, и Пророк сжал кулак и торжествующе потряс им над головой. Ибо его Слово тронуло сердца тех, кто проливает пот и выбивается из последних сил, чтобы не умереть с голоду. Он завоевал их души. Они больше не будут поклоняться фальшивым богам.

И они стояли, плечом к плечу, и вместе пели «Звездное знамя».

В Нью-Йорке Максим де Лорье сел в автобус у таможни и направился в самое сердце Манхэттена. В руках у него был всего один чемодан с вещами, и он не стал останавливаться в отеле. Вместо этого он зашел в самый большой банк города.

– Я хочу обналичить чек,– сказал он кассиру.– Банк в Швейцарии.

Неровным почерком он заполнил страничку в чековой книжке, вырвал ее и протянул служащему.

Брови клерка полезли вверх, когда он увидел цифру.

– Хм-м-м,– пробормотал он.– Мне придется это проверить, сэр. Надеюсь, вы не против. Надеюсь, у вас есть документы, мистер...– Он снова посмотрел на чек.– Мистер Лоуренс.

Де Лорье добродушно улыбнулся.

– Разумеется. Я бы не стал пытаться получить такую сумму, не имея документов.

Через двадцать минут он покинул банк и уверенно зашагал по улице.

Он купил кое-какую одежду, газеты, огромное количество карт, побитую старую машину и целый арсенал: винтовки с оптическим прицелом, пистолеты, боеприпасы. И в конце концов снял номер в отеле, чтобы было где переночевать.

Максимиллиан де Лорье бодрствовал почти всю ночь. Сначала он изучал газеты, которые купил, несколько раз звонил в их информационные службы и тщательно записывал то, что ему отвечали.

Затем он разложил карты и принялся внимательно их изучать – почти до утра. Выбрав те, что ему были нужны, он провел на них толстую черную линию, постоянно сверяясь со своими записями, и красным карандашом обвел название не слишком большого города в Огайо.

А потом сел и принялся приводить в порядок оружие.

Пророк вернулся на Средний Запад, охваченный возбуждением, потому что здесь, более чем где бы то ни было, исключая его родину, он нашел свой народ. Верховные священнослужители, которые преклонялись перед ним, прислали ему доклады, где речь шла об одном и том же: в Иллинойсе все будет прекрасно, в Индиане – еще лучше, там его ждет настоящий успех, в Огайо – просто здорово.

И потому Пророк ездил по Среднему Западу и нес свое Слово тем, кто был готов его услышать, проповедуя американские идеалы в самом сердце Америки.

– Чикаго – мой город,– повторял он, путешествуя по Иллинойсу.– Вы, ребята из Чикаго, умеете обращаться с анархистами и коммунистами. В Чикаго полно разумных, прекрасных, патриотически настроенных парней. Вы не допустите, чтобы террористы отняли город у его законопослушных жителей.

Люди рукоплескали ему, и Борегард повел их строем к полицейскому управлению. Какой-то длинноволосый критикан выкрикнул: «Нацист!», но его одинокий голос утонул в восторженных выкриках. Впрочем, замыкавшие колонну два громилы-охранника начали быстро и умело пробираться к нему сквозь толпу.

– Я не расист,– говорил Пророк, перебравшись через границу в северную Индиану.– Я выступаю за права всех добропорядочных американцев, вне зависимости от их расы, вероисповедания и цвета кожи. А еще я уверен, что каждый человек должен работать, как вы и я, вместо того чтобы жить в грязи, невежестве и безнравственности на подачки правительства. И я говорю, в анархистов и бандитов нужно стрелять, как в бешеных псов.

И люди рукоплескали и приветствовали его, а потом понесли его Слово своим друзьям, родным и соседям. Так количество сторонников Пророка росло с головокружительной скоростью.

Пророк направился на восток, в Огайо, а мертвец двинулся на запад, ему навстречу.

– Вам подходит эта квартира, мистер Лорел? – спросила худая немолодая женщина, приоткрыв перед ним дверь.

Максимиллиан де Лорье прошел мимо нее и положил чемодан на продавленную двуспальную кровать, стоявшую у стены. Дружелюбно улыбнувшись, он направился к окну, отодвинул штору и выглянул наружу.

– О боже,– пробормотала хозяйка, нервно перебирая ключи,– надеюсь, вы не против того, что тут рядом стадион. В следующую субботу состоится игра, и мальчишки страшно шумят.

И она громко топнула ногой, раздавив таракана, который выбежал из-под ковра.

Де Лорье небрежно махнул рукой.

– Комната меня вполне устраивает, – сказал он.– По правде говоря, я люблю футбол, а отсюда мне все будет прекрасно видно.

– Хорошо,– кивнула женщина и протянула ему ключ.– Плата за неделю вперед, если не возражаете.

Когда она ушла, де Лорье аккуратно закрыл дверь и подтащил стул к окну.

Прекрасный вид, подумал он, просто идеальный. Разумеется, трибуны находятся на другой стороне, так что платформу, скорее всего, поставят лицом к ним. Но это не проблема. Борегард – крупный мужчина, вероятно, его будет отлично видно со спины. А дополнительное освещение окажется очень кстати.

Удовлетворенно кивнув, он вернул стул на место. Затем устроился поудобнее, чтобы привести в порядок оружие.

На улице стояла холодная погода, но стадион был забит до отказа. Трибуны не смогли вместить всех желающих, и потому людям разрешили сесть на траву поля вплоть до самого подножия платформы, задрапированной красной, белой и голубой материей.

Американские флаги, поднятые на шесты по обеим сторонам платформы, трепетали на ветру, а между ними находилась трибуна оратора. Два ослепительно белых прожектора проливали свое сияние на трибуну, добавляя мощи огням, освещавшим стадион; микрофоны были не один раз проверены. Хорошо, что они прекрасно работали, потому что оглушительный рев, который приветствовал Пророка, когда тот вышел на трибуну, смолк, только когда он заговорил. Наступила полная тишина, и первый же призыв оратора прозвучал как взрыв.

Время не приглушило огня, который полыхал в душе Пророка, и его слова, пронизанные верой и гневом, были обжигающе горячи. Они слетали с платформы, громкие, исполненные вызова, эхом отражались от трибун и далеко разносились в ясном, холодном воздухе спустившейся на город ночи.

Они добрались и до жалкой квартирки, где из удобств имелась лишь холодная вода и где Максимиллиан де Лорье сидел в темноте в полном одиночестве, глядя в окно. Он удобно устроился на стуле, держа в руках тщательно вычищенную крупнокалиберную винтовку с оптическим прицелом.

Пророк, стоящий на возвышении, обращался к патриотам и тем, в чьих сердцах поселился страх. Он говорил об американских идеалах, и его слова, словно кнут, хлестали коммунистов, анархистов и длинноволосых террористов, которые заполнили города страны.

– ...Да, добропорядочные жители Огайо! Когда я обрету власть, по улицам наших городов можно будет ходить без опаски. Я развяжу руки нашим полицейским и позабочусь о том, чтобы они следовали букве закона и преподали террористам и преступникам парочку серьезных уроков.

«Парочку уроков,– подумал де Лорье.– Да, да, все сходится. Полиция и армия будут учить граждан, как им следует жить. А это очень умелые учителя. Ведь в качестве средств обучения они применяют дубинки и пистолеты. О, мистер Борегард, как же здорово все укладывается в схему!»

– ...И я говорю, что, когда наши юноши, наша прекрасная молодежь из Миссисипи, и Огайо, и из других штатов сражается и умирает за океаном за наш флаг, здесь, дома, мы должны оказывать им самую мощную поддержку, на какую только способны. Включая необходимость разбить головы жалким предателям, которые оскорбляют наш флаг и призывают к победе врага, а также выступают против войны. Я говорю, пришла пора показать им, что делают патриотично настроенные истинные американцы с государственными преступниками.

«Государственная измена... Да, тот, другой, много лет назад тоже говорил о государственной измене. Он сказал, что избавится от предателей, засевших в правительстве, предателей, ставших причиной поражения и унижения нации».

Максимиллан де Лорье медленно отодвинул стул, опустился на одно колено и прижал винтовку к плечу.

– ...Я не расист, но я говорю, что эти люди должны...

 Лицо де Лорье покрылось смертельной бледностью, руки, державшие винтовку, слегка дрожали.

– Он болен.– Хриплое бормотание нарушило тишину.– Как же опасно он болен! Но имею ли я право? Если он то, что им нужно, могу ли я пойти против них ради победы здравого смысла?

Его начало отчаянно трясти, все тело покрылось холодным потом, несмотря на ветерок, который дул с улицы.

Слова Пророка окружали его со всех сторон, но он больше не слышал их. Его мысли вернулись в прошлое, и де Лорье увидел другого Пророка и землю обетованную, в которую он повел свой народ. Он вспомнил эхо шагов огромной армии на марше, вой ракет и бомбардировщиков, разрывающий ночь. Он вспомнил запах гари, повисший над полем боя, и ужас, который испытал, услышав стук в дверь.

А еще он вспомнил газовые камеры, приготовленные для представителей низшей расы. И руки у него больше не дрожали.

– Если бы он умер раньше,– сказал Максимиллиан де Лорье самому себе в кромешной темноте,– как бы они узнали, чего им удалось избежать?

Он навел перекрестье прицела на затылок Пророка, его палец на курке напрягся.

И винтовка выплюнула смерть.

Норвел Арлингтон Борегард, который вознес над головой кулак, вдруг резко дернулся и повалился с платформы вперед, прямо в толпу, собравшуюся внизу. В следующую секунду ночь разорвали пронзительные вопли, а люди из секретной службы, отчаянно ругаясь, бросились к поверженному Пророку.

К тому моменту, когда они до него добрались, Максимиллиан де Лорье уже поворачивал ключ в замке зажигания, чтобы направить свою машину в сторону платного шоссе.

Новость о смерти Пророка потрясла страну, и со всех сторон понеслись горестные стоны.

– Они его убили,– рыдали люди,– проклятые коммунисты поняли, что он сможет их уничтожить, и они его убили.

А иногда говорили:

– Это ниггеры, проклятые ниггеры. Они знали, что Борегард намерен поставить их на место, и потому отняли у него жизнь.

Порой раздавались следующие утверждения:

– Это демонстранты! Проклятые предатели! Борегард вывел их на чистую воду, он произнес вслух их имя – кучка анархистов и террористов. Вот за что они его убили, грязные ублюдки.

Той ночью по всей стране горели кресты, и пики уставились остриями в небо. Пророк стал Мучеником.

А три недели спустя помощник Борегарда объявил по национальному телевидению, что он намерен стать его преемником.

– Наше дело не умерло! Я обещаю вам сражаться за идеалы Бо. И мы одержим победу!

Люди рукоплескали и радостно вопили, услышав его слова.