Текст книги "КГБ в ООН"

Автор книги: Джордж Капоши

Соавторы: Пьер Хасс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Тимсфорд доставлял дополнительную информацию о прицеле еще трижды – в ноябре и в начале декабря.

После последней закладки, осуществленной 3 декабря, он получил указание раздобыть электронное устройство, применяемое в военных самолетах. Конечно, его не купишь, единственный способ получить его – попросить кого-нибудь вроде Тимсфорда украсть его на заводе.

Инженеру сообщили о желании русских завладеть этим устройством в написанной карандашом записке, вложенной в конверт с деньгами. Конверт он нашел на обычном месте – под ковриком в машине на стоянке у ресторана в Лейк-Саксессе.

В конверте оказалась 1000 долларов: 500 – за последнюю микропленку с данными о прицеле и 500 – за электронный прибор. По государственным контрактам прибор продавался примерно за 75 долларов, но русские не скупились, видно, очень уж хотели его получить.

Это задание было непростым даже для ФБР. Русские знали, что у Тимсфорда есть возможность вынести прибор с завода, и если бы инженер не раздобыл его, работа его была бы поставлена под угрозу и с ним могли прекратить все связи.

Но ФБР быстро решило проблему. На помощь пришло министерство обороны, предоставив ранний образец устройства, оказавшийся крайне ненадежным.

Получая устройство, русские этого не знали, и возможно, так и не узнали, пока не столкнулись с трудностями и убытками при его производстве на электронных заводах в Советском Союзе.

Конечно, для проверки работы прибора в воздухе в самолет вполне могли посадить Александра Петровича Ковалева. И если бы что случилось, вряд ли кто из советских руководителей посочувствовал бы ему.

Ковалеву пришлось пережить позорное разоблачение его шпионской деятельности государственным департаментом. Это произошло 3 февраля 1954 года, когда посол Генри Кэбот Лодж получил возможность вручить первую из многочисленных за его долгую карьеру в ООН нот, которая уведомляла Советский Союз об уличении в шпионаже одного из его граждан. Это был Александр Петрович Ковалев. Его объявили персоной нон грата. Через неделю, 10 февраля, он отплыл домой на пароходе «Грипсхолм».

А Фредерик Тимсфорд?

Он удостоился благодарности ФБР, однако не получил денежного вознаграждения за долгую и опасную роль контрразведчика. Но, в конце концов, он получил от русских 6 тысяч долларов за груду бесполезной информации.

В этом деле есть одна странность. До 23 мая 1960 года – целых шесть лет – не было объявлено о причастности Ковалева к шпионажу, равно как и о его депортации. Имя его появилось лишь в списке пятнадцати советских представителей, объявленных персонами нон грата, в 1960 году. Этот список США приготовили для оглашения в Совете Безопасности, защищаясь от советских обвинений по поводу инцидента со сбитым над Россией самолетом-разведчиком «У-2».

Приводим официальный текст госдепартамента с информацией о деле Ковалева. С тех пор об этом больше не упоминали.

«Ковалев прибыл в Соединенные Штаты 8 октября 1950 года в качестве второго секретаря советской делегации в Организации Объединенных Наций. В ходе своего пребывания в Соединенных Штатах Ковалев сумел получить непроявленные микропленки с материалами разведывательного значения, заложенные в условном месте в городе Нью-Йорке. Завербованному агенту было приказано остановить машину в условном районе Нью-Йорка в условное время, положив у заднего стекла красный пакет, что служило предупреждением о закладке материалов. Дополнительный знак в виде пометки в телефонном справочнике в нью-йоркском ресторане должен был сказать агенту, что доставленный на место закладки материал получен. Материалы разведывательного значения оставлял на месте закладки в Нью-Йорке завербованный агент, а забирал Ковалев. Агенту было выплачено 500 долларов за электронное устройство для передачи Советам и еще 500 долларов за снятые на микропленку части инструкции, имеющей отношение к автоматическому устройству управления кораблями. За эти действия 3 февраля 1954 года Ковалев был объявлен государственным департаментом персоной нон грата и выслан из Соединенных Штатов 10 февраля 1954 года».

На этом сообщение заканчивается.

Теперь мы можем сообщить остававшиеся неизвестными сведения об одной из первых встреч в Вашингтоне Фредерика Тимсфорда с помощником военно-морского атташе, который называл себя Виктором Устиновым.

Встреча вечером 6 октября 1952 года в мужском баре прославленного вашингтонского отеля «Мейфлауэр» дала ФБР возможность сорвать маску с советского агента.

Он потягивал мартини и инструктировал Тимсфорда насчет нового опознавательного знака – банановой кожуры. Как мы уже говорили, сидевшие за столиком рядом два федеральных агента записывали разговор между русским атташе и американским инженером. А один из троих мужчин, занявших столик поблизости, фотографировал происходившее.

Когда в лаборатории ФБР проявили пленку, то с легкостью установили подлинную личность человека, называвшего себя Виктором Устиновым. Снимок сидевшего с Тимсфордом господина соответствовал фотографии в досье госдепартамента, на которой был изображен помощник советского военно-морского атташе Игорь Александрович Амосов.

Амосов получил приказ о депортации в один день с Ковалевым – 3 февраля 1954 года. Он уехал быстрее Ковалева – через четыре дня, 7 февраля.

ФБР пресекло операцию Ковалева – Амосова, но ему не довелось хотя бы недолго почивать на лаврах. В Организации Объединенных Наций зрело новое дело о шпионаже.

Глава пятая
КРАСНЫЙ ПОЛКОВНИК И ШКОЛА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА

Громкое дело Ковалева – Амосова еще не утихло, а ФБР уже собирало свидетельства против другого подозреваемого, Максима Мартынова, члена Военно-штабного комитета ООН – организации, не имеющей иных целей, кроме формирования вооруженного контингента ООН.

Из Западного Берлина молнией донеслась весть о желании Советов заполучить разведывательные учебные материалы армии Соединенных Штатов из Школы Генерального штаба в Форт-Левенуорте (штат Канзас). Соответствующее предложение было сделано в августе 1954 года полковнику американской армии, которого мы будем называть Фрэнком С. Пилгримом.

Полковник Пилгрим, тридцатидевятилетний профессионал, служил в Берлине с окончания Второй мировой войны. И вот пришло время возвратиться в Штаты. Полковнику предоставляли ежегодный отпуск, и он предпочитал проводить его в поездках по европейским странам. Теперь же он навсегда покидал свой пост в Германии, получив приказ по истечении отпуска прибыть в Левенуорт для продолжения службы.

Полковник Пилгрим не удивился, когда, ответив на телефонный звонок, раздавшийся в американской штаб-квартире в Западном Берлине утром 12 августа, он услышал голос Алексея Владимирова, полковника советского гарнизона в Восточном Берлине. Между ними установились вполне дружеские отношения. Часто встречаясь для обсуждения официальных вопросов, связанных с ситуацией на границе между Восточным и Западным Берлином, они начали общаться и во внеслужебное время, иногда вместе обедали в ресторанах то в одной, то в другой части разделенного города.

Звонок утром 12 августа был чисто дружеским.

– Слышал, вы нас покидаете, – сказал Владимиров искренне огорченным тоном. – Это просто ужасно! Мы отлично сработались…

Полковник Пилгрим признался, что сожалеет об окончании своего пребывания в Берлине. Каждый день здесь доставлял ему радость, а сейчас не терпится вернуться и «посмотреть, что стало со Штатами».

Он мимоходом упомянул о возможности служить в Форт-Левенуорте.

– Может быть, пообедаем? – предложил русский полковник. – Хотелось бы повидаться с вами перед отъездом.

Приглашение было принято. Через пять дней, 17 августа, полковник Пилгрим пересек границу русского сектора и встретился с Владимировым неподалеку от Могилы Неизвестного Солдата. Он оставил свой джип на стоянке и вместе с русским офицером сел в советский штабной автомобиль, ожидавший поблизости.

– В ресторан не поедем, – сообщил Владимиров Пилгриму, когда шофер повел машину. – Едем ко мне. Я заказал обед. Напоследок хочется как следует посидеть с другом.

Квартира русского полковника располагалась на первом этаже просторного трехэтажного каменного дома. Дом стоял на тенистой улице приблизительно в десяти минутах езды от границы.

Двери открыл молоденький русский ординарец. Войдя в гостиную, Пилгрим увидел крепко сбитого незнакомца примерно одного с ним роста в темно-синем строгом костюме. Мужчина вскочил с кресла и энергично, но тяжело пошел навстречу вошедшим. Он широко улыбнулся, когда полковник Владимиров представил его как Аркадия Востокова, близкого друга. Он хорошо говорил по-английски, хотя и с заметным русским акцентом.

Ординарец накрыл стол в столовой. В застольной беседе не было ничего особенного – говорили об обстановке в Берлине, о женщинах, о погоде, перескакивали на другие темы. Наконец к Владимирову подошел ординарец и прошептал ему что-то на ухо.

– Не может быть! – удивленно воскликнул полковник. – Нет кофе? – Он вскочил. – Господа, извините, я сбегаю в магазин купить кофе.

Не сказав больше ни слова, он умчался, предоставив Пилгриму и Востокову занимать друг друга разговорами.

Востоков прищурился и спросил Пилгрима:

– Наверное, вы рады вернуться в Соединенные Штаты? И в Нью-Йорке будете?

– Надеюсь, – кивнул Пилгрим, глядя на собеседника с любопытством. – А почему вы об этом спрашиваете?

Востоков улыбался, потягивая из стакана воду. Потом поставил стакан и посмотрел Пилгриму в лицо.

– Хотелось бы там с вами встретиться. Видите ли, у вас есть возможность получить много денег. Есть у меня одна затея… секретная. Уж поверьте, она должна прийтись вам по вкусу. Особых хлопот не предвидится…

Пилгрим слушал, прикинувшись, будто обдумывает намек. Служба в штабном разведывательном отделе не прошла даром: он понял, что имеет дело с советским агентом, который пытается завербовать его. Опыт подсказывал, что не следует отвергать предложения.

– Что вы задумали, господин Востоков? – заинтересованно спросил Пилгрим и подался вперед, демонстрируя неподдельное любопытство.

– Мне нужны учебные пособия, которые выпускает ваша армия, разведывательные учебники, которыми пользуются в Школе Генштаба…

Востоков говорил прямо. Минуту Пилгрим молча улыбался, потом встал и прошелся по комнате, как бы взвешивая столь серьезное предложение. Он пытался изобразить человека, готового на предательство, чтобы собеседник поверил ему.

– Сколько заплатите? – спросил Пилгрим, похлопывая себя по карману.

Русский казался довольным.

– Не беспокойтесь, ваши труды окупятся сполна. Сейчас важно договориться о месте и времени встречи в Нью-Йорке. – Он встал и подошел к стоявшему у окна Пилгриму. – Я постараюсь приехать в Нью-Йорк к 15 октября. Встретимся на северо-восточном углу Мэдисон-авеню и 86-й улицы. Скажем, в четыре часа дня. – Положив руку на плечо Пилгрима, Востоков улыбнулся. – Может быть, сам я прийти не смогу, тогда меня кто-то заменит. Давайте условимся о сигналах. Наденьте штатский костюм, приходите один. Если будет холодно, будьте в куртке или в пальто. Но под ними обязательно должен быть твидовый пиджак. Постойте несколько минут на углу, потом посмотрите на часы. К вам подойдут и спросят: «Мы не встречались в Берлине на Шпехштрассе?» Вы ответите: «Да, я жил в девятнадцатом доме».

Внимательно выслушав указания, Пилгрим спросил, какие учебные материалы он должен достать.

– Любые опубликованные, – серьезно объяснил Востоков. – Мы хорошо вам заплатим, но хотелось бы получить самое лучшее. Нам нужны самые современные материалы…

Пилгрим усмехнулся, стараясь скрыть охватившие его дрожь и волнение. Им овладело желание поскорее вернуться в американскую штаб-квартиру и доложить начальству о советских планах. Он думал, как будет в Нью-Йорке передавать советскому агенту учебники и как тот изумится, когда его окружат и арестуют агенты ФБР.

– Если я или кто-то другой не встретится с вами пятнадцатого или вы сами не сможете прийти на встречу, увидимся в том же месте и в то же время двадцать пятого, – добавил Востоков.

Он назвал Пилгриму еще шесть дат на случай, если какая-либо предыдущая встреча не состоится. Все они приходились на 15-е и 25-е числа следующих месяцев.

– Вам все ясно, полковник? – спросил Востоков.

Пилгрим кивнул, сохраняя непроницаемое выражение лица:

– Абсолютно ясно.

Через минуту оба оглянулись, услышав стук хлопнувшей двери. Вернулся хозяин, полковник Владимиров, с пакетом под мышкой.

– Достал! – триумфально улыбнулся он. – До чего трудно найти хороший кофе! Поэтому я и отправился за ним сам. Авторитет русской армии очень высок в берлинских бакалейных лавках. Вот вам лучший южноамериканский кофе.

Кофе подали в гостиную. Владимиров, Востоков и Пилгрим сидели в мягких креслах, обсуждая положение дел в мире и другие проблемы, ни одна из которых и близко не касалась темы, которую русский штатский изложил американскому военному.

Пришла пора уходить, и Пилгрим с Востоковым обменялись крепкими рукопожатиями.

– Я действительно был очень рад познакомиться с вами, – сказал Пилгрим.

– Я тоже, полковник, – улыбнулся Востоков, многозначительно подмигнув.

Полковник Владимиров отвез американского коллегу к его джипу, стоявшему у Могилы Неизвестного Солдата, и двое офицеров с разных сторон «железного занавеса» тепло пожали на прощанье друг другу руки. Владимиров ни разу не упомянул о Востокове, словно не имел никакого отношения к сделке, по крайней мере, ничем не намекнул, что знает об этом.

Вернувшись в американскую штаб-квартиру в Западном Берлине, полковник Пилгрим немедленно доложил начальству в штабном разведывательном отделе о том, что случилось с ним нынче в Восточном Берлине, и подробно пересказал разговор с русским, который назвался Аркадием Востоковым. Потом сел рядом с художником, помогая составить портрет человека, предложившего ему выкрасть армейские разведывательные учебники.

Через три недели Пилгрим уехал из Берлина в Нью-Йорк. В аэропорту Айдлуайлд его встретили агенты ФБР, предупрежденные о готовящейся интриге. Они отвезли полковника в отель «Коммодор» рядом с Центральным железнодорожным вокзалом на Восточной 42-й улице.

Агенты сообщили полковнику, что они обязаны жить рядом с ним и повсюду сопровождать его на протяжении следующей недели или десяти дней. Зачем это нужно, они не сказали, а полковник не спрашивал. В течение всего этого времени они расспрашивали Пилгрима о его армейской карьере, семейном положении, деталях биографии. Любопытство офицера росло. Иногда он задавал вопросы. «Все это необходимо для подготовки к делу», – отвечали ему.

На десятый день нервное напряжение Пилгрима дошло до предела: он не понимал, что нужно агентам. Не превратился ли он сам в подозреваемого? Наконец его посвятили в тайну.

«Все это время мы вас изучали, полковник, – объяснили ему. – Теперь нам известно о вас все, как каждому, кто близко знаком с вами. Нам было необходимо ознакомиться с вашей походкой, осанкой, выправкой, манерой сидеть, разговаривать, с поведением, привычками. Дело в том, что вы не пойдете на встречу с Аркадием Востоковым или с другим русским агентом. С ними будет иметь дело ваш двойник».

На лице Пилгрима появилось смешанное выражение изумления и разочарования. Изумление было вызвано тем, что он даже не подозревал, сколь пристально ФБР его изучает, а разочарование тем, что он сам рассчитывал нанести противнику удар. Однако он согласился с соображениями ФБР, которое предпочитало вести дело на свой лад, и вскоре перестал огорчаться, увидев подобранного ФБР двойника. Это был вылитый полковник – тот же рост, то же сложение, те же темные волосы, голубые глаза, крупный крючковатый нос и срезанный подбородок, то же румяное лицо, тот же серьезный вид.

Оставалось лишь два внешних отличия. Агент ФБР Фред Пек был на несколько лет моложе Пилгрима и не носил пышных темных усов. Но прилетевший из Вашингтона гример позаботился о том и о другом.

В течение нескольких следующих дней Пек и Пилгрим проводили вместе по десять – двенадцать часов. Агент старался уловить и запомнить каждую черту полковника, кропотливо вживался в образ, оттачивая и доводя до совершенства детали. К концу недели оба стали зеркальным подобием друг друга.

Настало 15 октября. Пек был готов. Но его руководители решили заставить русских подождать. Если Пилгрим, изображаемый Пеком, придет на первое свидание, им может показаться, будто он чересчур рьяно берется за дело, и это вызовет подозрение.

Агенты приготовились к наблюдению за местом встречи на углу Мэдисон-авеню и 86-й улицы. Они заранее расположились вокруг. За много дней до встречи ФБР позаботилось о возможности попасть в помещения на втором и третьем этажах стоящих поблизости зданий, откуда можно было следить за углом. Укромные позиции служили не только наблюдательным пунктом для агентов, оснащенных сильными подзорными трубами, там установили шестнадцатимиллиметровые кинокамеры, способные запечатлеть все происходящее с помощью мощных телескопических объективов.

Длиннофокусным объективам, которыми пользовалось ФБР, предстояло сфотографировать советского дипломата, который работал в ООН, в тот момент, когда он пытается получить американскую секретную информацию. Раньше, в ходе расследования дела помощника советского военно-морского атташе Игоря Александровича Амосова, фотоаппараты успешно сработали, зафиксировав его встречу с Фредериком Тимсфордом в Вашингтоне.

В шестнадцать часов десять агентов ФБР заняли свои места у окон с плотно задернутыми шторами и на улице. Здесь они изображали разнорабочих, ремонтников, мелких служащих. Один из агентов подметал пол в винном магазине на том углу, где должна была состояться встреча, и внимательно наблюдал, что творится на улице.

Условленный час миновал, а человек, который бы отвечал описанию Пилгрима, так и не появился. У всех агентов был портрет Аркадия Востокова, но никто не заметил никого похожего.

Однако сотрудники ФБР заметили трех мужчин, которые маячили поблизости, прохаживаясь взад-вперед и оглядывая улицу. В них узнали штатных работников советского представительства в ООН.

Минут двадцать пять эта троица кружила на углу, то сходясь, то расходясь, как бы наблюдая за ситуацией. Возможно, они высматривали полковника Пилгрима.

После шестнадцати тридцати русские, подозвав такси, уехали. ФБР тоже упаковало свои бинокли и камеры с телескопическими объективами и покинуло сцену.

25 октября, в день второго свидания, агент Фред Пек, мастерски овладевший искусством ходить, говорить и выглядеть как полковник Пилгрим, в полной готовности в пятнадцать пятьдесят семь прибыл на место действия. Такси высадило его на юго-восточном углу. Он вышел из машины, остановившейся у автобусной остановки, потом пересек 86-ю улицу, направляясь к северо-восточному углу, и остановился на условном месте перед винным магазином. В магазине опять находился сотрудник ФБР с метлой в руках. По противоположной стороне улицы прохаживались другие агенты, присматривая за усатым Пеком, который ждал, сунув руки в карманы пальто. Еще два агента прогуливались мимо Пека. Оперативники, прячущиеся в домах, приготовились снимать сцену длиннофокусными камерами и следить в бинокли.

В шестнадцать часов одну минуту были замечены двое русских из советского представительства, пересекавших 86-ю улицу. Камеры заработали. Приблизившись, мужчины взглянули на Пека, но этим и ограничились. Они бросили на него долгий пристальный взгляд и пошли своей дорогой, не подав вида, что узнали его. И Пек притворился, будто не обратил на них никакого внимания, он просто подал сигнал, о котором договорился с Востоковым, – посмотрел на свои часы.

Русские дошли до конца квартала, повернули и пошли назад. Они вновь испытующе взглянули на Пека, двинулись дальше, перешли 86-ю улицу и исчезли.

В шестнадцать тридцать ФБР решило, что русские не пытаются вступить в контакт с Пеком. Наблюдение было снято.

«Что случилось? – недоумевал Пек. – Раскусили маскировку?»

Мысль о том, что русские, которые никогда не встречали настоящего полковника Пилгрима, заподозрили подмену, казалась неправдоподобной.

Оставалось ждать следующей даты – 15 ноября.

Как и прежде, Пек приехал на такси, которое высадило его у автобусной остановки, как и прежде, расплачиваясь с шофером, бросил быстрый взгляд на противоположный угол. Он чувствовал, что рандеву состоится. Пек уже заметил прямую, высокую, плотно сбитую фигуру в темно-синем пальто и черной широкополой шляпе. Мужчина стоял на северо-восточном углу спиной к винному магазину, держа руки за спиной, и посматривал по сторонам.

«Должно быть, это он», – сказал себе Пек, ожидая зеленого сигнала светофора. Затем он пересек улицу и медленно прошел мимо стоявшего на углу человека, глядя прямо перед собой. Сотрудники ФБР увидели, как высокий мужчина пристально посмотрел вслед уходившему Пеку. Несколько агентов, вооруженных биноклями, сразу его узнали.

«Это серьезно, – заметил один из оперативников. – К нашему парню прислали крупную шишку, военного».

Это был Максим Мартынов, советский член Военно-штабного комитета ООН. Тридцативосьмилетний Мартынов, полковник Советской Армии, находился в Соединенных Штатах с 1949 года в качестве представителя СССР в военном департаменте ООН.

Пек дошел до конца квартала, потом повернул обратно по Мэдисон-авеню. Шагая, агент держал в памяти важную особенность полковника Пил-грима – выправку. Надо было держаться прямо, развернуть плечи, к чему приучила полковника многолетняя военная подготовка.

Вновь проходя мимо замедленным шагом, Пек оглянулся и посмотрел на Мартынова. Русский встретился с ним взглядом. Губы Мартынова чуть приоткрылись, словно он собирался заговорить. Но, видимо, он передумал. Пек остановился шагах в десяти и опять бросил взгляд на Мартынова, который не сводил с него глаз. Пек немного выждал, шагнул вперед, вскинул левую руку и посмотрел на часы. Одновременно он вытащил из правого кармана пальто небольшой бумажный пакет.

Взгляд Мартынова был прикован к пакету. Он продолжал испытующе рассматривать высокого человека с военной выправкой, наконец, принял решение и направился к нему.

– Полковник, мы не встречались в Берлине на Шпехштрассе? – спросил он на ломаном английском.

– Да, я жил в девятнадцатом доме, – с улыбкой ответил двойник американского полковника.

Мартынов протянул руку:

– Меня зовут Шульц, я ждал встречи с вами.

Он оглядел спешащих мужчин и женщин, матерей, кативших в колясках малышей на прогулку в Центральный парк. Казалось, толчея беспокоит его, и он предложил проехаться.

Пек не хотел уходить от наблюдателей ФБР.

– Я предпочел бы немного пройтись, – сказал он. – Я столько ездил в последнее время, что хочется размять ноги.

– Хорошо, – согласился Мартынов.

Пек махнул в сторону Центрального парка, находящегося в квартале отсюда:

– Пойдемте туда, мистер Шульц, там красиво и тихо.

Русский кивнул.

Они перешли Мэдисон и направились по 86-й улице к Пятой авеню, потом перешли на противоположную сторону. Здесь начинался парк. Мартынов почти сразу спросил Пека насчет обещания раздобыть в Форт-Левенуорте разведывательные учебные материалы.

– У меня их пока еще нет, мистер Шульц, – извиняющимся тоном объяснил Пек. – Не скажу, что получить их особенно трудно, просто на такие дела нужно время. Думаю, долго вам ждать не придется.

Мартынов забросал Пека вопросами о деятельности разведки в армии, расспрашивал о численности штата, о местах расположения персонала, об объеме подготовки, о сотрудничестве с Центральным разведывательным управлением и о многом другом, связанном с разведывательными операциями. Пек отвечал на каждый вопрос, но не всякий раз правильно. ФБР предвидело вопросы и тщательно подготовило каждый ответ. Были и правильные ответы: ФБР знало, что Советы заметят неверное ответы на определенные вопросы. Ничего существенного Пек Мартынову не сообщил. Однако нужно было заинтересовать его, чтобы он загорелся еще большим желанием получить разведывательные учебники.

Впрочем, его нетерпение уже было заметно.

– Послушайте, полковник, – не выдержал Мартынов, – нужно добыть материалы любой ценой. –

И он сунул в руку агенту пачку банкнотов по 10 и 25 долларов. – Это вам на расходы, – улыбнулся он. – А когда мы получим от вас посылку, заплатим большие деньги.

Пек предложил встретиться в то же время на том же месте 25 января.

– Согласен, – кивнул Мартынов.

Они пожали друг другу руки и разошлись.

На следующую встречу Пек пришел вовремя. Сотрудники ФБР снова были на своих местах. Встретившиеся приветствовали друг друга. Казалось, Мартынов обрадовался, увидев в руках Пека портфель.

– Они у вас, полковник? – взволнованно спросил он, не сводя с портфеля глаз.

– У меня, – кивнул Пек. – Пойдем в парк?

– Нет, – твердо ответил Мартынов. – Пойдемте куда-нибудь в другое место, чтобы не быть на виду.

В сгущавшихся сумерках сверхчувствительные объективы и пленки следили за двумя мужчинами, с идеальной точностью регистрируя каждый их шаг на пути через дорогу, на южную сторону 86-й улицы, в маленький, богато декорированный бар отеля «Кройдон», где только начинали собираться любители коктейлей. Мартынов направился к угловому столику.

Официант принял заказ: для Мартынова – водку со льдом, для Пека – виски. Как только он отошел, русский шепнул:

– Не повышайте голоса, просто ответьте: вы принесли то, что нужно?

Пек кивнул.

– Все здесь, – улыбнулся он, поглаживая портфель, который поставил на пол слева от себя.

Нетерпение Мартынова перешло все границы. Он потянулся к портфелю, но Пек остановил его.

– Пока рано, – сказал он. – Сперва поговорим о деньгах.

Агент тянул время. Через несколько минут в бар вошли несколько посетителей и расселись за ближними столиками. Русский внимательно их осмотрел. Кажется, их присутствие слегка встревожило его.

– Слушайте, – сказал он наконец, – давайте уйдем отсюда. Мне здесь что-то не нравится.

Пек подхватил портфель и водрузил его посередине стола.

– Мистер Шульц, – сказал он, – это вам. Берите.

Мартынов, кажется, удивился, но протянул к портфелю руку.

В этот миг два солидно одетых посетителя, сидевшие за разными столиками, быстро метнулись к ним. Жест Пека, поставившего портфель на стол, служил сигналом. Внезапно у стола в сумрачном янтарном освещении бара возникли двое, вытащили удостоверения в кожаных обложках и представились агентами ФБР.

Взгляд Мартынова переметнулся к дверям. Он понял, что не сможет убежать, и возмущенно закричал:

– Что вы делаете? Я дипломат. Вы слышали о дипломатической неприкосновенности? Вы не имеете права ко мне прикасаться!

Он сунул руку в нагрудный карман пиджака и вытащил дипломатический паспорт. Агенты ФБР ничего не могли поделать.

– Хорошо, – сказал один из них. – Мы не можем вас задержать. Уходите. Но вы знаете, что это значит: через неделю вас вышвырнут из Америки.

Агенты расступились. Мартынов сорвался с места и пулей вылетел в дверь. Трое оперативников в нерешительности наблюдали, как он садится в автобус, идущий в южном направлении, где находилось советское представительство в ООН.

ФБР направило доклад об этом деле генеральному прокурору и в государственный департамент. 21 февраля 1955 года Соединенные Штаты объявили Мартынова персоной нон грата. Через пять дней он улетел домой.

И опять ФБР в зародыше пресекло советскую разведывательную операцию, исходившую из ООН. Но как только одно дело заканчивалось, обязательно начиналось другое. На следующий год ФБР занималось не одним, а сразу тремя делами советских «подпольщиков» из ООН.

Первое из них попало во все газеты. Речь идет о бегстве девяти членов команды советского танкера «Туапсе», покинувших корабль после того, как он встал на причал в Сан-Франциско. Моряки заявили, что не хотят возвращаться в Россию и просят убежища. Им его предоставили.

Но 7 апреля 1956 года пятеро из девяти моряков внезапно покинули убежище в Соединенных Штатах и вернулись в Россию. Они исчезли так быстро, что американские власти не имели возможности их расспросить.

Попытки официальных представителей иммиграционной службы допросить пятерых человек в аэропорту Айдлуайлд пресек Аркадий Соболев, глава русской делегации в ООН, заявивший, что моряки не хотят отвечать на вопросы.

Внезапное решение вернуться и быстрый отъезд в Россию, где по-прежнему царила атмосфера секретности, породили предположения, будто их вынудили к возвращению шантажом и, возможно, угрозами. Эта история подтолкнула сенат к расследованию деятельности Советов в ООН.

Эпизод этот вызывал озабоченность госдепартамента, который распорядился выдворить из страны двух советских дипломатов и сделал резкий выговор высокопоставленному дипломату Соболеву. Штаты направили резкую ноту Кремлю, требуя, чтобы советское правительство предложило Соболеву и его штатным сотрудникам в будущем строго придерживаться своих обязанностей в Организации Объединенных Наций.

В ноте было сказано, что Соболев настойчиво вмешивался в беседу с моряками иммиграционных властей в аэропорту, «несмотря на присутствие аккредитованных представителей советского посольства в Вашингтоне».

Свидетельство, представленное сенатскому подкомитету по внутренней безопасности в середине апреля, подтвердило, что русские вышли за рамки своих функций в ООН и занялись порочащей их деятельностью.

Рядом с Соболевым в ноте госдепартамента упоминались еще два члена советской делегации – атташе Александр Гуринов и Николай Туркин, третий секретарь советской делегации. Заявляя, что Гуринов и Туркин вели себя вызывающе, нота утверждала, что оба они «преступили пределы своей должностной компетенции и таким образом злоупотребили своими служебными привилегиями».

Хотя США выслали Гуринова и Туркина, формально депортации подвергся только Туркин, так как Гуринов сопровождал пятерых моряков в Россию.

Советский Союз прислал традиционное опровержение, отвергая все обвинения против своих дипломатов, однако не сделал попыток заставить госдепартамент пересмотреть приказ о высылке Гуринова.

Присутствовавшим в аэропорту репортерам показалось, что Гуринов держался в стороне: он стоял за стеной из шести здоровенных советских работников ООН. Его роль в возвращении моряков так и не была точно выяснена. Сам Гуринов, разумеется, ничего не рассказывал.

Свидетели сцены в аэропорту, которые позже давали показания перед подкомитетом сенатора Истленда, говорили, что главным вдохновителем захвата моряков был Константин Павлович Екимов, первый секретарь советского представительства в ООН. Имя Екимова в ноте госдепартамента не прозвучало, он упоминался анонимно как «ответственное лицо, находившееся в аэропорту».