Текст книги "Присяжный заседатель"

Автор книги: Джордж Доус Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Молчание.

– В каком смысле? Ничего я о ней не думаю.

– Мне кажется, что ты ее вроде как опекаешь.

– Опекаю? Просто мне не нравится вся эта затея. На кой черт только мы связались с этой полоумной монахиней.

– Не думаю, что она такая уж монахиня. Ребенок-то у нее есть. Значит, половая жизнь ей не в диковинку. Как по-твоему, Эдди, она сексуальная?

– Да ладно тебе. Типичная мамаша.

– А глаза? Разве они не сексапильные?

– Винсент, ты что, собираешься там до скончания века торчать? Она едет в твою сторону очень быстро.

Тем временем пальцы Учителя ощупывают “череп” изнутри. Пальцы обнаруживают трещины, в трещинах нечто, похожее на мох. Что-то щекочет запястья – вроде бы паутина. Стало быть, это и есть склероз. Распад, запустение.

– А по-моему, она очень сексуальная и необычайно умная, – говорит Винсент.

– Неужели? Ну, тебе виднее.

– Она делает скульптуры, которые нужно не видеть, а осязать.

– Дерьмо какое-то, – комментирует Эдди.

Следующий ящик называется “МЕЧТА ОБ УВОЛЬНЕНИИ”. Название кажется Учителю интригующим, но пошарить рукой в ящике уже некогда. Ладно, думает он, оставим до следующего визита. Будет стимул. Он выходит из мастерской.

Еще минута требуется для того, чтобы вернуться в дом и установить следующий “вечный жучок” в параллельный телефонный аппарат.

Затем Учитель выходит из дома и аккуратно запирает за собой дверь.

Садится в машину, едет по Семинарскому переулку. Мимо проезжает “субару”, за рулем Энни Лэйрд, рядом ее сын. Водитель красного “лотоса” провожает их рассеянным взглядом.

Энни и Оливер, поужинав, сидят в комнате, освещенной голубоватым мерцанием компьютера. Оливер ест мороженое, Энни сосредоточенно склонилась над клавиатурой.

– Это еще что такое? – спрашивает она.

– Это Цитадель.

– Понятно. А что такое Цитадель?

– Не знаю, мам. Что-то такое в замке.

– Господи, а это еще кто?

– Только без паники. Это рабы-тролли. Они не очень страшные.

– У меня такое ощущение, что эти джентльмены хотят меня обидеть.

– Мам, они дегенераты. Очень медленно двигаются. Главное, размахивай мечом, и ничего с тобой не случится. Да не туда же! Сюда!

– Ой, помогите! А это что такое?

– Это ловушка! Осторожно!

– Что? А теперь куда?… Оливер!

– Мам, спокойствие. Они к тебе подойдут поближе, и ты их заделаешь.

– Куда идти-то? Куда? Они совсем близко!

– Жми вот сюда. Быстрее!… Молодец! Теперь вот этого! Круши его!

– Оливер…

– Да лупи же ты его! Мама! Что ты делаешь?

– Не знаю! Помогите! Как мне повернуться?

– Вот так! Давай бей! Отлично!

– Ага, получил!

– Мам, ты просто гений.

– Они покойники?

– Покойники.

– И это сделала я сама?

– Я же говорю, ты молодец. Как ощущения?

– Прекрасно.

– Еще бы.

– Мне сейчас даже не хочется думать о семьях этих несчастных рабов-троллей. Наверно, сегодня вечером их вдовы и дети зарыдают, но мне наплевать. Я чувствую себя просто превосходно. Ой, мамочки! А это еще что за чудовище?

– Спокойно, мам, без паники. Это всего лишь Паук Смерти.

Учитель сгибается в три погибели и смотрит на освещенные окна.

Снова раздается трель пересмешника. Птичка слегка охрипла, сидит где-то совсем близко. Учитель поднимает голову. Он на краю лужайки, под деревьями. Ближайшее дерево раскидистое, ветки крепкие. Вполне годится.

Учитель лезет вверх по стволу.

Пересмешник затыкается и легкой тенью уносится куда-то прочь.

У Учителя за спиной два тяжелых ящика, но он карабкается очень ловко. Ящики выкрашены в желто-зеленый цвет, по виду – обычные скворечники.

Метрах в шести над землей Учитель останавливается и оборачивается к дому. Все видно как на ладони. Тогда он усаживается на сук поудобнее и прикрепляет один из “скворечников”. Внутри находится батарея. Провод ведет ко второму “скворечнику”, который Учитель устанавливает на соседней ветке.

Пересмешник возобновляет свой концерт. Ночью он поет куда лучше, чем днем – как-то задушевнее и эмоциональнее. Пересмешники по ночам всегда во власти вдохновения.

Учитель открывает второй ящик. Внутри пять принимающих устройств “ICOM 7000”. Каждый настроен на “вечные жучки”, установленные в телефонных аппаратах, а также на паразитические передатчики в гостиной и детской. Учитель наводит пять параболических антенн, маскирует провод среди листвы.

Еще четыре принимающих устройства подсоединены к коммутатору. Учитель вставляет в левое ухо маленький наушник и начинает колдовать над цифровым тюнером. Настраивается на канал 1. Частота – 143.925 мегагерц. Канал 1 – это кухня.

Учитель слушает, ничего особенно интересного: кап-кап, кап-кап. Кран течет.

Он щелкает селектором, настраивается на комнату Оливера.

Ага, вот вы где, голубчики.

Пищит компьютерная музыка, слышится голос Энни:

– Как же я его убью? Он в два раза больше меня!

Детский смех:

– Когда имеешь дело с Пауком Смерти, нужно отрубить ему все ноги.

Энни:

– Как это?

Раздается легкое пощелкивание, затем взрыв хохота. Наушники стереофонические: левым ухом Учитель слышит смех матери, правым – смех мальчишки.

– Да сдохни же ты! – верещит Энни. – Слушай, почему он не падает?

– Мам, я же сказал тебе: ему нужно отрубить все ноги.

– У меня не получается!

– Берегись! Рабы-тролли!

– Караул! На помощь!

Щелк-щелк. Щелк-щелк. Энни отчаянно визжит, компьютерная музыка исполняет похоронный марш.

– Все-таки ты какая-то неполноценная, – заявляет Оливер.

Тем не менее требует, чтобы мама осталась еще на одну игру. Энни отказывается, ей нужно работать.

Учитель смотрит в освещенное окно. Видит, как женщина поднимается вверх по лестнице.

Он щелкает селектором, настраивается на кухню. Энни стоит возле освещенного окна, насвистывая компьютерную мелодию. Останавливается возле холодильника, о чем-то думает. Три листа, медленно кружа, проплывают по освещенному квадрату окна. Энни пьет из горлышка. Стоит, не двигается, смотрит в темноту. Учитель слышит, как она вздыхает. Вид у нее усталый.

Энни решительно встряхивает головой и почему-то на цыпочках выходит на крыльцо. Закрывает за собой дверь, спускается во двор. Зажигается свет в сарайчике, где находится ее мастерская. Через минуту в мастерски начинает орать магнитофон. Поет Джоан Арматрейдинг. Учитель снимает наушники, берет в руку радиотелефон. Нажимает на кнопочки.

После первого же звонка в трубке раздается голос его любовницы Сари.

– Алло?

– Сари, как ты там?

– Вожделею, – отвечает она. Он так и видит Сари перед собой: лежит на кровати, раскинувшись на подушках.

– А ты как? – спрашивает она. Учитель говорит тихо, почти шепотом:

– Все так же. Думаю о тебе постоянно, поэтому с вожделением у меня все в порядке. Но вести у меня вообще-то неважные.

Он устраивается на суку поудобнее, вдыхает прохладный ночной воздух полной грудью, рассеянно смотрит на освещенное окно сарая. Хозяйки не видно, лишь шевелятся какие-то тени.

– Что такое? – обеспокоенно спрашивает Сари. Она поняла: он не придет.

– Сегодня не смогу, – говорит Учитель. – Завтра очень важная презентация, а ночью мне нужно обработать одного клиента.

– Где ты?

– Я по тебе скучаю, – отвечает Учитель.

– Но где ты?

– На улице. Где-то в окрестностях Фарао.

– У тебя там тихо.

– Да, я вышел из машины, сижу под звездным небом. Вокруг деревья, светится окно в доме. Мне одиноко. Я представляю, как ты лежишь сейчас в кровати, как ты сердито хмуришь лоб. Послушай, мне действительно очень жаль. Ты самая замечательная женщина на всем белом свете. Если кто-нибудь услышит, как я сейчас с тобой разговариваю, то наверняка подумает, что это грабитель и пальнет в мою сторону из дробовика. Поэтому, если наш разговор внезапно прекратится, не пугайся. Видно, не судьба мне познакомиться с твоей мамой.

Сари изо всех сил пытается засмеяться. У нее не очень получается.

– Прости меня, – просит Учитель. Выдерживает паузу, чтобы дать ей немного подумать. Потом строго спрашивает:

– Сари, ты не обиделась?

– Не очень, – отвечает она. – Но я не должна позволять тебе обходиться со мной таким образом, я знаю. Эбен, ты слишком много работаешь.

– Я очень… люблю эту работу, – тихо и нежно говорит он.

В освещенном окне появляется Энни Лэйрд. На миг задерживается, идет дальше.

– Но знай, Сари, что мне ужасно тебя не хватает. Хорошо бы мне придумать компромисс: чтобы я мог одновременно находиться внутри тебя и работать с клиентами.

На сей раз она смеется. Напряженность немного спадает.

– Может, в четверг получится, – говорит он.

– А завтра? – упавшим голосом спрашивает она.

– Завтра не получится. Извини. Завтра я должен ужинать со своим клиентом.

Окно Энни уютно светится. Учитель действительно любит свою работу. Волшебная ночь, свежий ветерок, аромат листвы, учащенное биение пульса, тихий шелест природы…

Глава 2
“ПОКАЗЫВАЙ ЕЙ СВОЮ ЛЮБОВЬ”

Энни кружится по району Сохо и никак не может найти место для стоянки. Если в длинной веренице припаркованных автомобилей и есть зазор, то там непременно торчит пожарный кран. Все-таки Энни решает рискнуть: оставляет свой “субару” во втором ряду. Может, повезет. В конце концов, нельзя же потратить весь день на поиски места для парковки.

Галерея находится на западном Бродвее. Энни идет до нее пешком, разглядывая витрины дорогих магазинов. Весь асфальт изрисован и исписан цветными мелками. Возле булочной Энни замедляет шаг, а у витрины кофейного магазина вообще останавливается.

Она любит Нью-Йорк, хоть больше в нем и не живет.

Влюбленная парочка сидит за столиком в открытом кафе. Оба читают – каждый свое, но мужчина рассеянно поглаживает запястье женщины кончиками пальцев. Энни завистливо смотрит. Как ностальгия, не мучает?

Разве что совсем чуть-чуть.

Но ее ждет еще одно испытание. Уже на Бродвее какой-то сногсшибательный красавец с готическими скулами бросает на нее заинтересованный взгляд. Это очень приятно. Следующие несколько шагов Энни борется с собой – ей очень хочется оглянуться и посмотреть, оглянулся ли на нее он.

Но подобные порывы мучают ее недолго.

Куда больше ее расстраивает витрина, на которой выставлены игрушки для богатых детей. Там установлен совершенно потрясающий механический дракон, выдыхающий клубы дыма из сине-зеленых ноздрей. За такое чудо Оливер, наверно, продал бы душу дьяволу. Энни думает, не зайти ли внутрь, не спросить ли про цену. Хотя зачем нарываться на унижение? Продавец, конечно, ответит, но взгляд у него при этом будет презрительным.

Энни вздыхает, идет дальше. Вот она уже на Принс-стрит. Забыла про дракона, забыла про влюбленную парочку и про красавца. Настроение у нее веселое, жизнерадостное. Она пересекает улицу, входит в большое здание, поднимается на третий этаж. Там находится галерея Инез Газаррага. Энни выставила у Инез три свои работы. Общее название скульптурной группы “Герметичные видения”.

У входа за отдельным столом сидит Лэйни, секретарша. Кабинет Инез дальше, за залом.

Энни замирает на месте, не веря своим глазам.

Над ее злополучными ящиками вывешены ослепительно-красные розетки. Сердце Энни замирает, она зажмуривается.

– Не может быть! Это галлюцинация.

Она открывает глаза – нет, над каждым ящиком действительно вывешен красный кружок. Целых три кружка! Причем не сомнительные половинки, означающие, что на данное произведение заявлен опцион, а самые что ни на есть настоящие красные ордена: товар продан и деньги получены.

Энни хочется запеть: “Продано! Продано! Продано!”

За спиной весело смеется Лэйни, а потом из кабинета выскакивает Инез и шепчет Энни на ухо:

– Наконец-то продано. Я уж думала, этого никогда не случится. Пойдем со мной.

Она уводит Энни в свой кабинет.

– Покупателя зовут Зак Лайд, – сообщает она, закуривая сигарету.

Когда-то Инез работала фотомоделью и снималась для журнала “Вог”. Ее обожали поэты-битники и абстрактные экспрессионисты. Тогда у Инез было прозвище “Бельдам-сан-мерси”, то есть “прекрасная дама, не ведающая жалости”. Теперь же Инез весит больше ста килограммов, кожа чуть не лопается от жира, а характер совсем испортился. Скрипучим голосом она заявляет:

– Я слышала про этого типа и раньше, читала про него в газетах. У него отличная репутация. Знаешь, такой очень вежливый, но взглянет – мороз по коже. Этот свое дело знает досконально. Любит минималистов. Обожает Мардена, Элис Эйкок, недавно купил несколько работ Кристи Раппа. Одним словом, не любитель мраморных ковбоев с мужественным выражением лица. Говорят, у него собственная коллекция, причем высшего класса, но обычно он покупает вещи для друзей и знакомых. А в друзьях у него ходят очень крупные коллекционеры, милочка. Ты даже не представляешь себе какие.

– Ну какие?

– Да ты о них и не слышала.

– Как же я о них и не слышала, если они такие знаменитые коллекционеры?

Инез сосредоточенно листает блокнот.

– Ну вот. Ты слышала когда-нибудь о Сато Юскэ?

– Нет.

– А о господине, которого зовут Ёсида Ясэй?

Энни качает головой.

– Ну хорошо. А как насчет несравненного Мори Сёити?

– Понятно, – кивает Энни. – Значит, мои работы поедут в Японию?

– Точно не знаю, – пожимает плечами Инез. – Я только повторяю имена, которые он мне назвал.

– И ты даже не выяснила, куда именно отправят мои…

– Говорю тебе, с этим человеком объясняться не просто. Он ничего конкретного не сообщает. Говорит примерно так: “Надо будет провести кое-какую исследовательскую работу, подыскать подходящую коллекцию”. Одним словом, наводит тень на ясный день.

– Ну а цена? – спрашивает Энни. – Ты не разочарована?

– Вот, смотри – чек на двадцать четыре тысячи долларов. Половина твоя. Так что с ценой все в порядке.

Инез довольно улыбается. Энни тоже хочет улыбнуться, но ее по-прежнему одолевают сомнения.

– Слушай, девочка, по-моему, ты не врубаешься, – вздыхает Инез. – Ты продала три своих ящика большому человеку. Любой другой на твоем месте визжал бы от радости, как поросенок. Я бы, например, просто описалась бы от счастья.

– Нет-нет, я очень рада, – возражает Энни. – Просто мне хотелось бы знать, куда попадут мои работы. И потом, кто этот человек – я так и не поняла. Коллекционер? Посредник? Чем он зарабатывает на жизнь?

Инез пожимает плечами.

– Насколько я поняла, он управляет каким-то потребительским фондом. У него свой офис на Мэйден-Лейн, только, по-моему, он не любит там сидеть. Во всяком случае, я твердо знаю одно – коллекционированием он занимается. Ну и путешествует немало. Увидел у меня на стене мантру и начал рассказывать про Непал. Скажу тебе, девочка, что этот парень говорит, как пишет.

– В каком смысле?

– Так поет – заслушаешься. Забываешь обо всем на свете. – Инез смеется. – Сама увидишь. Он сказал, что хочет с тобой познакомиться и работать вместе. Работать – понимаешь?

– Нет, не очень.

– Ей-богу, ты все-таки дура. Человек хочет с тобой сотрудничать. Только учти: ты будешь работать с ним напрямую, и я не возражаю. Но не вздумай меня надувать.

Энни не верит своим ушам.

– Ты что, Инез? Я же тебя люблю.

– Это, конечно, очень трогательно, но кто тебя знает – вдруг у тебя будет собственная выставка в Лувре, и ты забудешь о своей старой подруге, которая должна получать свой процент.

– Инез, как тебе не стыдно.

– Все контракты только через меня. Поняла?

– Конечно.

– Иначе я тебя изничтожу. Живьем сожру.

Инез корчит страшную гримасу: надувает губы, оскаливается, грозит кулаком. Энни думает, что ее подруга сейчас похожа на асфальтовый каток. Проедет – мокрое место останется.

Тут Инез начинает хохотать и вручает ей чек на двенадцать тысяч долларов.

И тут Энни наконец верит в свое счастье. Душа ее взмывает в облака. Она говорит о чем-то с Инез, но сама себя не слышит. Двенадцать тысяч долларов! И это только начало. Впереди блестящая карьера. Она целует Инез, потом Лэйни, спускается на лифте вниз. На улице ее приветствует дуновение свежего ветра, асфальт залит солнцем. Двенадцать тысяч долларов! Мысли путаются, но общее состояние иначе как блаженством не назовешь.

– Энни Лэйрд?

Она оборачивается. Сзади стоит тот самый красавец с готическими скулами.

– Я вас недавно видел на улице…

– Да, я помню.

– Не сразу сообразил, что это вы. Когда до меня дошло, я был уже на Брум-стрит. Вернулся сюда, стал вас разыскивать, едва нашел.

Оказывается, у него карие глаза с желтыми искорками. И еще очаровательная, немного асимметричная улыбка.

– Слава Богу, я вас разыскал.

Энни смотрит на него с недоумением. Тогда красавец представляется:

– Я Зак Лайд.

Неужели это и есть ее патрон? Этот красавчик?

– Я купил несколько ваших вещей, – говорит он.

– Да-да, – мямлит Энни. – У меня в бумажнике лежит ваш чек.

Ей кажется, что она – бедная Золушка, несчастная сиротка, которую волшебная сила вознесла на вершину счастья.

– Конечно, я заплатил за ваши работы недостаточно, я хорошо это понимаю. Но ведь цену назначал не я. Я бы с удовольствием посмотрел и другие ваши работы. Готов заплатить за них больше.

Энни спрашивает:

– Откуда вы узнали, что я – Энни Лэйрд? Мы ведь раньше не встречались.

– Инез показала мне вашу фотографию. В каталоге.

– Ах да.

– Должен сказать, фотография не слишком удачная.

Энни так приятно, что она даже забывает поблагодарить за комплимент – просто кивает и опускает голову. Воцаряется неловкая пауза. Энни смотрит на асфальт, на мягкие итальянские мокасины Лайда. Тротуар изрисован какими-то бессмысленными иероглифами. Неведомый художник разукрасил ими всю улицу. Что, собственно, он хотел изобразить? Двенадцать тысяч долларов! Собственный патрон-покровитель! Весь мир, сходящий с ума по ее ящикам!

Тут Энни вспоминает о мучающем ее вопросе.

– Но почему Япония? – спрашивает она, поднимая глаза. – Неужели вы в самом деле пошлете туда мои работы?

– Видимо, да.

– И я никогда их больше не увижу?

– Разумеется, увидите. – Уверенная, ободряющая улыбка. – Если хотите, можем поговорить об этом. Пообедаем вместе?

– Сейчас?

Он смотрит ей в глаза, а она поднимает руку с часами.

– Сейчас половина двенадцатого. В два я должна вернуться в наш округ. Понимаете, меня назначили присяжным заседателем.

Лайд с сочувствием морщится.

– Ну что ж, причина серьезная, – улыбается он.

– Разве что где-нибудь перекусить наскоро? – задумчиво говорит она. – Это, пожалуй, можно.

И вот они отправляются на Салливан-стрит, где в уютном дворике подают простую тихоокеанскую пищу. Над столиком шумит ветвями краснолистый клен. Официант, судя по всему, хорошо знает Зака Лайда. Первым делом он спрашивает, как ему быть с несчастной геранью, которая у него дома совсем загибается. Зак принимает сосредоточенный вид.

– Что именно с вашим цветком?

– Листья пожелтели, – жалуется официант. – Знаете, по краям.

– Думаю, слишком много воды, – говорит Зак. – Дайте цветку немного прийти в себя. Пусть сам разберется, что ему нужно. Не поливайте его вообще.

Официант задумчиво кивает и уходит.

Других посетителей во дворике нет. Ветерок сюда не проникает, но солнца хоть отбавляй. Выложенный кирпичом пол так и вспыхивает под лучами.

Энни пробует сначала ахипоки с зелеными перцами. Должно быть, это очень вкусно, но бедной женщине сейчас не до гастрономических изысков. Зак Лайд рассказывает ей следующее:

– Значит, так. Вы хотите знать, что будет дальше с вашими произведениями. Думаю, Инез упомянула о моих японских друзьях. Это бизнесмены – будем называть их так. Я часто делаю для них подобные приобретения. В девяти случаях из десяти они остаются довольны моим выбором.

Энни спрашивает:

– Они покупают произведения искусства для дома или для офиса?

– Иногда произведения искусства так и остаются на складе. Бывает и так, что я просто посылаю фотографию, а само произведение остается у меня.

Энни ничего не может понять.

– Они что, даже не видят оригинал?

– Понимаете, я должен вам объяснить, как это происходит. Эти люди – не такие уж ценители прекрасного. Они умны, дальновидны, прекрасно разбираются в бизнесе. Но от искусства достаточно далеки. Вы знаете Японию?

– Нет.

– Современное искусство там сейчас в большой цене. Оно как лотерея – стоимость не фиксирована, подвержена резким взлетам и спадам. Это как бы игра на бирже.

– Я ничего в этом не понимаю.

– Ну хорошо, я обрисую вам ситуацию. Для примера. – Он придвигается к ней чуть ближе. – Предположим, некий мистер Кавамото оказывается в долгу у мистера Окита. Кавамото – богатый предприниматель. Окита – тоже предприниматель, но несколько иного сорта. Он – якудза. Якудза – это вроде мафии, но без бандитизма, без насилия. Мистер Окита – человек воспитанный, культурный, уважаемый. Как может мистер Кавамото вернуть свой долг? Деньгами нельзя – это привлекло бы внимание налоговой службы. И тогда он дарит мистеру Окита произведение искусства. Допустим, работу молодой скульпторши из штата Нью-Йорк. Цена произведения невелика – полмиллиона йен. На наши деньги это пять тысяч долларов. Но мистер Окита все равно глубоко тронут – дело не в стоимости подарка, а во внимании. Затем, как это часто бывает с произведениями искусства, на следующий год цена скульптуры вдруг резко возрастает. Вице-президент компании мистера Кавамото звонит мистеру Окита и предлагает выкупить подарок обратно – за двадцать миллионов йен. Сумма, конечно, значительная, но для компании ничего не стоит списать ее на расширение производства, деловые расходы и прочее. Мистеру Окита очень жаль расставаться с подарком, но, не желая обижать партнера, он неохотно соглашается. Таким образом, долг выплачен, налоговая служба придраться ни к чему не может. Все довольны. Скульпторша тоже не пострадала, потому что во всех галереях мира отныне известно, что ее произведение было продано за двести тысяч долларов. Улавливаете общую схему?

– А что происходит с самой скульптурой? – спрашивает Энни. – После этого ее что, выбрасывают?

– С какой стати? Это двести тысяч долларов!

– На самом ведь деле она столько не стоит.

– Еще как стоит. Ведь за нее именно столько и заплатили. Вы не учитываете того, что я посылаю в Японию действительно талантливые произведения – смелые, перспективные, оригинальные. Я работаю с художниками, у которых есть талант, но нет имени и карьеры. Именно в этих делах я и незаменим. Хорошая рецензия в журналах “Арт-форум” и “Флэш-арт”, приличная мастерская, экспозиция на Базельской ярмарке, подборка иллюстраций в журнале “Документа”. И пусть вас не смущает японская махинация – она лишь восстанавливает справедливость. Так или иначе, вас все это не касается – это моя работа, предоставьте ее мне. Ваше дело – сидеть в студии и создавать свои ящики.

В глазах Энни вспыхивает искорка.

– Ах, значит, и для меня все-таки дело найдется? Большое спасибо. Послушайте-ка, мистер Лайд…

– Зовите меня просто Зак.

– Послушайте…

– Могу я называть вас Энни?

– Можете называть меня как угодно, но я не желаю иметь ничего общего с подобными, подобными…

– Грязными делишками, хотите вы сказать? Вы обиделись? Представьте себе, что Рафаэль говорит своему покровителю: “Извините, ваше высочество, но мне ничего от вас не нужно, потому что вы жестокий тиран, который любит варить своих врагов живьем в кипящем масле. Бог с ней, с мировой славой и памятью потомков, я предпочитаю безвестность”.

– Я хочу сказать…

Он останавливает ее жестом.

– Энни, для чего, по-вашему, я это делаю? Из-за денег? Мне такой доход не нужен. У меня есть свое дело, и на жизнь мне хватает.

Возвращается официант. Хочет спросить Лайда еще о чем-то, но тот отмахивается от него и говорит:

– Дэвид, давай не сейчас, ладно?

Официант испаряется.

Зак Лайд наклоняется к своей спутнице.

– Я занимаюсь этим для того, чтобы художник мог спокойно работать, чтобы вы могли создавать свои ящики и не ломать голову над тем, как прокормить ребенка. Это понятно? Пускай у вас в голове будет сумбур, хаос, что угодно. Главное – не тратьте время на добывание хлеба насущного. Только представьте себе – вам будет совершенно наплевать на идиотов, распоряжающихся в мире искусства. Вы работаете, и голова у вас ни о чем не болит.

Он резко отворачивается, глубоко вздыхает, покачивает головой.

– Впрочем, дело ваше. Это ваша жизнь, ваша карьера. Можете сидеть на своих ящиках. Чек возвращать не нужно – это знак моего восхищения. Желаю вам всяческого благополучия.

Он оборачивается, ищет взглядом официанта.

– Мистер Лайд, – тихо говорит Энни.

– Зак.

– Зак, вы очень убедительны. – Энни пытается улыбнуться. – Просто… Все это так неожиданно. О Господи, мне трудно свыкнуться с этой мыслью. Я вовсе не хотела вас обидеть. – Она смотрит на тарелку, где лежит свернутая трубочкой лососина. Улыбается. – Здесь очень вкусно кормят, но, к сожалению, я больше не могу есть.

– Ничего. Вам пора. Вы ведь участвуете в процессе, правильно?

– Да-да, там-то и есть настоящая жизнь, а это все фантазии. – Она качает головой. – Жаль, что нужно ехать. Мы могли бы еще о многом поговорить.

– Ничего, у нас будут и другие встречи.

– Когда?

– За ужином.

– Что-что?

– Давайте поужинаем сегодня вместе.

Оливер едет на велосипеде. Голова задрана, взгляд устремлен куда-то на верхушки деревьев. Мать не выдерживает, кричит:

– Оливер, смотри на дорогу!

Тогда сын опускает глаза и видит, что чуть не врезался в бровку тротуара. Вдвоем они едут вдоль берега озера. Заворачивают за угол – там здание старой библиотеки, перекресток Ивовой улицы с Церковной улицей. Когда Оливер хочет затормозить, он пользуется не ручным тормозом, а педалями. Пропустив машины, мать и сын пересекают перекресток и выезжают на травянистую велосипедную дорожку. Оливер оборачивается.

– Мам, ты мне купишь новый велосипед?

– Отстань, – говорит она.

– Настоящий новый “мангуст”, а?

– Оливер, помолчи.

– Да нас же никто не слышит.

– Все равно. Ты мне надоел.

Они проезжают мимо бронзовой статуи Ханни Стоунлей, героини американской революции. Героиня сидит на бронзовом коне и разевает свой бронзовый рот в беззвучном крике.

Оливер не унимается:

– А как насчет “Пауэрбука”?

– Это еще что такое?

– “Пауэрбук”? Это компьютер с вмонтированной игровой приставкой.

– Понятно.

– Так купишь или нет?

– Не куплю. А если ты заикнешься хоть кому-нибудь о наших успехах, я вмонтирую тебе игровую приставку прямо в глотку.

– Ну мама!

– Что?

– Это совсем не смешно.

– А я и не собиралась тебя веселить.

– Довольно глупое замечание..

– Ничего, переживешь.

– Ха-ха-ха! – иронически кривится сын. – Игровая приставка у меня в глотке – надо же до такого додуматься!

Он приподнимается и с силой жмет на педали. С озера дует легкий ветерок.

– Ха-ха-ха! – орет Оливер во все горло. Мама стала знаменитой. Мы купим коттедж на берегу, где сейчас живут Диллсы, и Джулиет будет приходить, чтобы поплавать в нашем бассейне.

– Мама, крути педали! – кричит он, обернувшись назад.

Вот они уже едут по Семинарскому переулку. Мимо, тоже на велосипеде, проносится Шон Карди. Вежливо кланяется, сигналит своим скрипучим звонком. Оливеру немножко стыдно, что его видели вместе с мамой, как маленького. Но ничего, у Шона Карди своих проблем тоже хватает. Во-первых, он отличник. Во-вторых, его мамаша заведует погребальной конторой. Не позавидуешь. Поэтому Оливер кивает однокласснику с неприступным видом и сгибается над рулем велосипеда так, словно это не велик, а настоящий мотоцикл. Ничего, скоро мама ему и в самом деле купит спортивный “харлей-дэвидсон”. А что такого? Если вокруг дома будет большой участок, мне и водительские права не понадобятся, думает он. На чем хочу, на том и гоняю. Теоретически рассуждая, я мог бы получить “харлей-дэвидсон” уже завтра. Недельку потренируюсь, а потом приглашу Джулиет, чтобы она сидела у меня за спиной.

Дом уже близко. Мать и сын проезжают мимо вылизанного газона мистера и миссис Целлер, которые как раз гуляют со своей болонкой. Оливер от души презирает всех троих. Вот показался и их собственный заросший двор. Оливер резко сворачивает вправо, срезая нос Энни. Спрыгивает у вяза, берет велосипед “под уздцы” и вдруг замирает на месте. С крыльца на него скалится человеческий череп.

– Елки-палки, – ахает Оливер. – Это еще что такое?

Вопрос идиотский – и так видно, что это такое: череп, подвешенный к дверной ручке. Сзади подходит мама. Ахает.

На черепе табличка, где большими буквами написано: “Оливер Лэйрд”.

Прежде чем Оливер успевает опомниться, ему в висок и в ухо ударяет холодная струя. Мальчик оборачивается и получает следующий заряд прямехонько между глаз. Убийца сидит на дереве и стреляет из водяного пистолета. Это, разумеется, Джулиет.

– Ты покойник, – объявляет она, целясь в него из своего оружия. Глаза у Джулиет зеленые, волосы рыжие. Она – лучшая подруга мамы.

– Падай, ты убит, – требует она, снова прицеливаясь.

– Это нечестно! – возмущается Оливер.

– Смерть не бывает честной.

– Но я не вооружен!

Он разевает рот пошире, чтобы заорать во всю глотку, но получает следующий заряд.

– Твой жизненный путь окончен, Оливер.

Он пожимает плечами, выпускает из рук велосипед и медленно заваливается на бок, а потом, картинно раскинувшись, падает. При этом не спускает глаз со своей “убийцы”. Джулиет спрыгивает с дерева. Рост у нее за метр восемьдесят, телосложение почти мужское, если не считать некоторых смущающих спокойствие Оливера округлостей. Когда Джулиет сплетничает о чем-нибудь с мамой или возится с Оливером, она расслабляется, вид у нее домашний и уютный. Но мальчику приходилось видеть, как она кокетничает с молодыми людьми – один раз в ресторане и еще один раз в шашлычной. В такие моменты Джулиет распрямляется в полный рост и слегка откидывает голову назад. Разговаривая с представителями противоположного пола, она чуть-чуть покачивается и в эти моменты больше всего похожа на готовящуюся к броску кобру. Как бы Оливеру хотелось, чтобы Джулиет когда-нибудь поплясала свой змеиный танец перед ним! Лежа на земле, он спрашивает:

– Чья черепушка-то?

Джулиет целует маму в щеку, но оружие по-прежнему направлено на Оливера.

– Твоя, неудачник. Видишь, там написано? – Потом спрашивает маму. – Что это за потрясающие новости, достигшие моего слуха?

– Неужели черепушка настоящая? – вмешивается Оливер. – Где ты ее раздобыла?

Он вскакивает и снимает череп с двери.

– Подарил один ординатор из нейрохирургии.

– Твой любовничек, да? – язвительно спрашивает Оливер.

– Не твое собачье дело. Он хотел бы быть моим любовничком. А подарок мне понравился. Череп – это оригинальнее, чем букет цветов.

– И он тебе нравится?

– Много будешь знать, скоро состаришься.

– Это точно, я скоро состарюсь. – Оливер шевелит челюстью черепа, которая крепится на пружине. Раздается звук, напоминающий скрип двери. – Ух ты! Так нравится он тебе или нет?

– Как же он мне может нравиться? Ведь он ординатор из нейрохирургии. Ты себе не представляешь, какая это скучная публика.

– Понятно.

– Если тебе осталось жить на свете всего два часа, проведи их с ординатором из нейрохирургии. Два часа покажутся тебе двумя годами. Череп можешь оставить себе, но обещай мне, что не будешь таскать его в школу и на улицу. Я думаю, похищать черепа из больницы не совсем законно.