Текст книги "Присяжный заседатель"

Автор книги: Джордж Доус Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Все понял. Большое спасибо.

Джулиет скрывается за углом дома и возвращается со своим велосипедом, который замаскировала в кустах.

– Я так и знала, что твоему извращенному уму такой подарок понравится. Так я требую подробностей, – оборачивается она к маме.

Но Оливер берет инициативу на себя.

– У нее целых три красных кружка!

Джулиет непонимающе хлопает глазами.

– Это правда, – подтверждает мама. – Три красных кружка.

– И еще будут! – выпаливает Оливер.

– У тебя что, краснуха? – встревоженно спрашивает Джулиет.

Оливер и мама заговорщицки ухмыляются. Череп тоже разделяет их веселье. Потом мама торжественно объявляет:

– Я продала три работы.

У Джулиет отвисает челюсть.

– Энни!

– Причем очень влиятельному коллекционеру. Он говорит… – Она щелкает пальцами, не в силах найти нужное слово. – Он говорит, что я буду суперзвездой.

Джулиет отчаянно визжит.

– Тихо ты! – пугается мама.

– Энни! Это так здорово!

Мама триумфально упирается руками в бока.

– У меня в кармане двенадцать тысяч долларов.

– Ой, Энни!

Джулиет подпрыгивает, хватает маму руками за щеки и сплющивает их так, что губы у мамы становятся похожими на рыбьи.

– Энни, мать твою, это так здорово!

– Не выражайся! – говорит мама.

Потом Энни и Джулиет победоносно пожимают друг другу руки. Джулиет в восторге начинает молотить кулаками по маме, и та, хохоча, хватает ее за запястья. Подруги обнимаются, и Джулиет снова начинает молотить маму, но уже по спине. Она гораздо выше, поэтому в ее объятиях мамы почти не видно. Джулиет подмигивает Оливеру, протягивает свою длинную руку и хватает его за шею, явно намереваясь задушить и без того уже подстреленного врага.

Учитель сидит в своей учительской, погруженный в медитацию. Он в позе лотоса, взгляд устремлен на салаграммы, нарисованные на деревянном полу.

Это пирамида из красных дисков.

Учитель набирает в грудь воздуха. Пурака.

Воздух проходит вдоль позвоночника, крутясь спиралью, спускается по пути, который именуется Красной Дорогой. Дыхание спускается в темный пруд, вокруг которого растут белые кипарисы.

Речака. Дыхание свободное.

Еще один вдох. Пурака.

Один из красных кружков отрывается от нарисованной пирамиды и повисает в воздухе перед глазами Учителя. Это уже не кружок, а шар. Он легкий, невесомый, внутри шара Учитель видит лицо своего отца. Отец пьян. Он лежит на полу кладовки. Кладовка находится в подвале дома, где прошло детство Учителя. Отец орет во всю глотку арию Беллини. У него так называемый лирический баритон, в уголках рта застыла слюна.

Выдох. Речака. Шар взмывает выше.

Перед глазами застывает еще один шар, и Учитель заглядывает в него.

Он сидит на кухне все в том же родительском доме. Повсюду груды немытой посуды, заплесневевшие объедки. Он намазывает горчицей хлеб. В холодильнике где-то должен валяться кусок колбасы. С одной стороны она подгнила, но ничего, можно отрезать. Учитель смотрит на бутерброд и видит, что в горчице увяз таракан. Мальчик быстро хватает таракана двумя пальцами и смотрит на него. Вымазанные в горчице ножки отчаянно шевелятся, но таракан не двигается, он беспомощен.

Речака. Видение исчезло.

Новый вдох, новый шар.

Мать с криком врывается в уборную, чуть не сшибив дверь с петель. Папа сидит на унитазе, читая Фому Аквинского. “Ну и что теперь, Принцесса?” – кричит мама. Папа встает. Видно, что задница у него вымазана в дерьме. Он делает неловкий шажок вперед, спущенные штаны ему мешают. Папа хочет плюнуть матери в лицо, но промахивается. С улыбкой смотрит на сына, закрывает дверь.

Регулируя дыхание, Учитель складывает три шара в пирамиду, выравнивает их в правильный треугольник, потом мощным вдохом проглатывает.

Встает, включает автоответчик.

Было три звонка, все от Сари.

Учитель подходит к пульту, нажимает на кнопку. Это канал 1, кухня Энни Лэйрд. У клиента в гостях подруга, она врач. Они болтают о всякой ерунде, учительская наполняется веселым смехом. Послушать женщин приятно. Лао Цзы сказал: “Мастер путешествует с утра до ночи, не покидая своего дома”.

Энни и ее подружка переходят к интересной теме: начинают обсуждать Зака Лайда.

Энни смущена.

– Блузку в сеточку? Ни за что на свете.

– Почему нет? – фыркает Джулиет. – Ты в ней такая сексуальная.

– Джулиет, перестань. Я не хочу выглядеть сексуальной. Этот человек – мой потенциальный патрон, а не потенциальный…

– Кто?

– Друг. Не важно.

– Ну конечно. Просто всего лишь сногсшибательный, умный, богатый мужчина. Это для тебя недостаточно хорошо. Ты, так и быть, согласилась с ним поужинать, но на большее рассчитывать он не должен.

– Пойми, Джулиет, это не свидание, а деловая встреча. Кроме того, позволь тебе заметить, ты упомянула не все его достоинства. Еще он очень уверен в себе, остроумен и не забудь про готические скулы.

– Видишь, как у тебя глаза засверкали. Стало быть, решено: ты надеваешь блузку в сеточку. И не будь с ним чересчур застенчивой.

– Я вовсе не застенчивая.

– Еще какая застенчивая.

– Я скрытная, а не застенчивая.

– Нет, ты обожаешь запираться в себе.

– Ничего подобного. Просто, когда я с мужчинами, я не болтлива.

Джулиет громко хохочет.

– Болтлива? Ты так это называешь?

Совершенно ясно, что терпение Джулиет на исходе. Она сидит, покачиваясь в кресле-качалке, и лопает конфеты “Лорна Дун”, любимую усладу Оливера. Отхлебнув чаю, Джулиет назидательно говорит:

– Это не болтовня, девочка, это искусство. С мужчинами разговаривать нужно так. Сначала говоришь ему что-нибудь приятное, чтобы он весь надулся от важности. Потом немного мурлыкаешь, чтобы мужчина доверчиво к тебе потянулся. Тут самое время нанести точный удар иголкой, чтобы надувшийся шар лопнул. Мужчина скисает, а ты начинаешь снова гладить его по шерстке. Он дуреет, мягчает, ты снова гладишь его против шерстки. Потом по шерстке, против шерстки, по шерстке, против шерстки. В конце концов, совершенно обессиленный, он падает к твоим ногам.

– А дальше что?

– Как что? Ты говоришь, что он, конечно, молодец хоть куда, но для тебя он всего лишь патрон и деловой партнер. Ты никогда не будешь ему принадлежать. Энни, слушай, когда тебе говорят умные вещи, иначе я тебе башку оторву. – Джулиет звонко хохочет.

– Слушай, Джулиет…

– Что?

– Ты когда в последний раз высыпалась?

Джулиет задумывается.

– Ты имеешь в виду, по-настоящему спала? Если не считать легких приступов сонливости в разгар операции, последний раз я по-настоящему спала… Какой сегодня день?

– Среда.

– Не может быть!

– Я тебе точно говорю.

– Ты абсолютно уверена?

– Абсолютно.

– В понедельник я, кажется, спала. Часа два, а то и три.

– Господи, тебе нужно немедленно ложиться в кровать. Зачем ты сюда притащилась?

– Как же мне было не прийти? Когда я услышала сообщение по автоответчику, я чуть не лопнула от любопытства. Ты, Энни, совершенно потрясающая. Всю жизнь мечтала, не сдавалась, занималась своим искусством, и вот твоя мечта осуществилась.

– Я не сдавалась, потому что я чокнутая.

– Слушай, а ты звонила своему Слайви? Сказала, что увольняешься?

– Я не могу уволиться.

– Это еще почему?

– Все эти воздушные замки могут рухнуть.

– Ничего они не рухнут! С завтрашнего дня будешь заниматься исключительно своими ящиками.

Энни смеется.

– Во всяком случае, не с завтрашнего. Мне нужно быть в суде.

– Ах да, я совсем забыла. Как у тебя там дела?

– Ничего, но очень уж скучно. Адвокаты задают мне кучу всяких вопросов. В общем, суд меня утвердил.

– А что за процесс?

– Так, ничего особенного. Я согласилась, потому что хотела немного развеяться. А теперь, сама понимаешь, все это мне совершенно некстати.

– Ну и плюнь на них.

– Уже поздно.

– Ничего не поздно.

– Джулиет, иди-ка ты спать.

– Нет, мы с Генри идем в кино.

– Ты совсем спятила.

– Если твой недоносок хочет, могу взять его с собой.

– Это будет зависеть от того, кто поведет машину.

– Ладно-ладно, Генри поведет. Но я тоже хотела тебе кое-что рассказать.

– Что?

– Знаешь, ты не единственная, с кем случаются чудесные происшествия.

– И что же с тобой случилось?

Джулиет облизывает губы и заговорщицки взмахивает ресницами. Сразу видно, что разговор пойдет о чем-то сексуальном.

– Где он? – шепотом спрашивает она.

– Оливер? У себя в комнате. Он нас не слышит. – Энни придвигается поближе. – Ну же, рассказывай.

– Значит так, это было вчера ночью. В два часа меня вызвали из ординаторской в травматологию. Привезли парня с огнестрельной раной. Там должен был дежурить ординатор четвертого года обучения, но его никак не могли разыскать – наверное, прикорнул где-нибудь. А звонить дежурному хирургу и вытаскивать его из дома мне не хотелось. Поэтому я отправилась в операционную сама. Привозят парня, черного, на вид лет двадцать. Он в полном сознании, сложен, как Аполлон. – Она отпивает чаю. – Кстати, знаешь, кто мне ассистировал?

– Неужели Генри?

– Да, нас последнее время часто назначают с ним в одну смену. Боятся, что без Генри я что-нибудь напортачу. Стало быть, мне ассистирует Генри и еще один медбрат. Я беру ножницы, разрезаю на парне штаны. Он ранен в бедро. Пуля вошла вот сюда, вышла вот отсюда.

Ничего особенно серьезного, кость не задета. Пара пустяков. Но дело не в этом. Разрезаю я на нем штаны, и что я вижу – парень без трусов. Энни, такого красавца я в жизни не видывала. Ты понимаешь, о чем я говорю. Дело даже не в величине, а в фактуре. Он похож на этот… как его? Такой черный драгоценный камень.

– Оникс?

– Вот-вот, оникс. Две живописные жилки, и так слегка подрагивают. Очень похож на спящую кобру.

Подруги громко хихикают, потом Джулиет вспоминает про Оливера и шипит, приставив палец к губам.

Подруги хохочут еще громче.

– Не забывай, что рядом стоит Генри. Внимательно смотрит за моей реакцией. Я не подаю вида. Подхожу к парню, налаживаю капельницу. Он говорит: “Вы чего это? Эту штуковину присоединяют ко всяким старикам, которые сами не могут есть. А у меня зубов полон рот. Хотите, доктор, я вас съем? Кстати, как вас зовут? Меня зовут Ричард”. У него совершенно потрясающие белоснежные зубы, и вообще он так хорош собой, что я просто таю. “Я должна это сделать, Ричард”, – говорю я. “Пусть это сделает доктор”, – требует он. “Я и есть доктор”. Он вздыхает: “Вы доктор? О Господи, значит, я покойник”. Я обрабатываю рану, а он спрашивает: “Ну и что вы про все это думаете?” Я говорю: “По-моему, Ричард, ты попал в скверную историю”. Он говорит: “Это еще что. Вот когда я доберусь до сукина сына, который сделал во мне дырку, история будет действительно скверной. Вам привезут его сюда в мешке, высыпят на пол, и вы никогда его уже не соберете”. Но я, сама понимаешь, его не слушаю, потому что занята обработкой раны. Мне начинает казаться, что у него там гематома, внутреннее кровоизлияние. Я начинаю щупать ему бедро, чтобы проверить мышечную реакцию. А должна тебе сказать, подружка Энни, что мускулы у этого парня как каменные. Для сравнения я начинаю щупать второе бедро. Он смотрит на меня и говорит: “Знаете, док, мне это начинает нравиться”.

А я и сама вижу, что ему это нравится. Потому что его штуковина вдруг начинает расти.

– Не может быть! – шепчет Энни.

– Честное слово! Представляешь, такая черная кобра, делающая стойку и раздувающая капюшон.

Подруги киснут от смеха.

– И вот мы все смотрим друг на друга: я на кобру, она на меня, Генри тоже на меня, и Ричард на меня. Причем этот нахальный негр закидывает руки за голову и лежит с таким видом, словно…

Джулиет заходится смехом и после небольшой передышки продолжает:

– Однако я, как-никак, доктор. Поэтому продолжаю делать свое дело. Щупаю ему ляжки, стараюсь не смотреть, куда не следует. Лицо у меня при этом заливается краской, а ты знаешь, как я умею краснеть. Скажу тебе честно, больше всего в этот момент мне хотелось сожрать эту штуковину без остатка. Потом Ричард вдруг берет меня пальцами за запястье и крепко пожимает. А я совершенно обессилела, уже ничего не соображаю. Он спрашивает: “Как вас зовут, док?” А я хлопаю глазами и бормочу: “Гематома”. Он говорит: “Как-как? Гема Тома? Ну и имечко”. Я беру себя в руки и отвечаю: “Все, Ричард, ты отправляешься в хирургическое отделение. Пока”. Его увозят в хирургическое делать фасциотомию. Увы, больше я его никогда не увижу.

Оливер, разумеется, подслушивал. В деревянном полу его комнаты находилась очень удобная щель, через которую все было слышно, если лечь и прижаться к щели ухом. У мальчика в голове полный сумбур. Он сидит за столом, пытаясь решить задачу по математике, но мысли все время путаются.

“В балетной школе четырем балеринам больше шестнадцати лет, тридцати пяти процентам балерин от десяти до шестнадцати лет, а еще три будущие балерины в возрасте от семи до девяти лет. Одна из них негритянка, другая одноглазая кобра, а когда все балерины собираются вместе и хотят сожрать кобру целиком…”

Оливер встряхивает головой. Он так и видит перед собой Джулиет и этого типа с его членом. Как это она сказала – “раздутый капюшон”? Сердце у Оливера ноет.

Нет, она для меня слишком старая, думает он. У нее шуры-муры с взрослыми мужиками, зачем ей такой сопляк, как я?

Может быть, деньги помогут? Если мама станет очень богатой, можно будет купить дом по соседству с Джулиет. Буду каждый вечер закатывать вечеринки. Все знаменитости будут приходить в гости, потому что я сын великой Энни Лэйрд. Я куплю “харлей-дэвидсон”, построю настоящий трек. Но катать буду одну только Джулиет, а прочих девчонок и близко не подпущу… Господи, какой я все-таки идиот. Лезет в голову всякая чушь…

– Оливер!

– Чего?

– Собирайся, доделаешь уроки у миссис Колодни.

По лестнице поднимается мама.

Это возвращает мальчика к реальности.

– Какая еще миссис Колодни? Ты же говорила, что я буду ночевать у Джесса?

– Увы, ничего не вышло. Мать Джесса отказалась от этой чести. Говорит, что от тебя слишком много шума. Поэтому ты отправляешься к миссис Колодни.

– Нет! Ни за что на свете!

Энни наклоняется над своим отпрыском и шипит:

– Я сказала, к миссис Колодни!

– Мама, перестань барабанить по моей голове.

Дело в том, что Энни для пущей убедительности шлепает его по затылку. Она всякий раз ведет себя несерьезно после того, как поболтает с Джулиет.

– Ты все понял? – говорит она. – Вот и молодец. На самом деле я пошутила. Сейчас Джулиет повезет вас с Джессом в кино, а потом, так и быть, можешь ночевать у своего Джесса. Ты доволен? Видишь, тебе предстоит свидание с Джулиет, твоей единственной любовью до гроба. Давай пошевеливайся. Мне тоже нужно на свидание.

– Ты же говорила, что это деловая встреча.

– Ну ладно, пусть будет деловая встреча. Только пошевеливайся.

Энни получает в подарок двенадцать красных с желтыми прожилками лилий. Плюс к тому ужин во французском ресторане. Вино, которое подавали к ужину, называлось “Домен-де-Конт-Лафон-Шардоннэ”, но, если честно, шоколадный мусс понравился ей гораздо больше. Когда после ресторана они вдвоем шли к машине, дул благоуханный ветерок, а луна загадочно просвечивала сквозь облака. В ночной тиши мужественный смех Зака Лайда казался необычайно мелодичным, чарующе позвякивали многочисленные ключи на его брелке, когда он открывал дверцу машины. От льняного пиджака мецената пахло чем-то волшебным и упоительным.

И вот они едут в элегантном автомобиле, а из динамика льется музыка Вивальди.

У перекрестка машина замедляет ход, а фары выхватывают из темноты пасущуюся козу, которая задумчиво положила мохнатую бороду на край деревянной изгороди. Глаза козы вспыхивают фосфором. Кажется, что животное наслаждается скрипичным концертом. Порыв ветра гонит по тротуару вихрь опавшей листвы. Мир прекрасен и полон тайны. Как она раньше этого не замечала?

Энни спрашивает у Зака, когда он начал коллекционировать произведения искусства.

– Я работаю на Мэйден-Лейн, – говорит он. – Там вдоль улицы тянется унылая бетонная стена, мимо которой я проходил каждый день. Однажды вдруг вижу – в стене разлом, а в разломе целый маленький город, выстроенный из глины. Дома, храмы, колонны. В жизни ничего подобного не видел. Представляете, стена расписана всякой похабщиной, кругом груды мусора, пустые банки из-под пива, и вдруг такое чудо. Я стал выяснять, кто построил этот глиняный город. Выяснилось, что этим занимается какой-то бродяга, которого часто видят на ступенях церкви. Я нахожу ему квартиру, нахожу покровителей, выставляю его произведения в художественной галерее. Бродяга был наполовину чокнутый (он и сейчас чокнутый), но какое это имеет значение? Теперь он может лепить свои глиняные города, не приторговывая наркотиками. Он лепит с утра до вечера, он совершенно счастлив. Жаль только, что большинство его произведений так никто и не увидит. С этой истории и началось мое увлечение искусством.

Фары выхватывают из темноты почтовые ящики, каштаны, какие-то амбары. Они возникают на миг и тут же исчезают. И все это под музыку Вивальди. Энни никогда особенно не любила Вивальди, но сегодня маэстро пришелся как нельзя кстати. Особенно анданте со скрипкой и виолончелью. Музыка навевает на Энни сон. Хочется прислониться головой к мужскому плечу и задремать.

Перестань, идиотка, говорит она себе. Не раскисай. Неужели ты думаешь, что сегодня можно распускать нюни? Если поведешь себя по-бабьи, упустишь всю замечательную карьеру, вместо дела получатся шашни. И во всем будут виноваты готические скулы. Неужели ты поведешь себя как дура только из-за того, что тебе нравится его машина, его улыбка, его цитаты из восточной философии и темно-карие глаза? О Господи…

Сиди прямо, подлая баба.

Энни выпрямляется.

Ей очень хочется спросить у Зака, можно ли положить ему голову на плечо.

ДЕРЖИ ПАСТЬ НА ЗАМКЕ!

Зак говорит:

– Знаете, чем мне больше всего понравился тот бродяга? Он безошибочно уловил, в чем истинная суть города. В основе хаоса, который окружает нас, жителей мегаполиса, лежит некая простая геометрия. Именно в этой простой геометрии и заключается истинный смысл искусства. Вот почему мне так понравились ваши ящики. Когда суешь руку в темноту, в утробу, ты как бы погружаешься в глубинную суть вещей. Лао Цзы говорит, что возвращение – это движение к Тао. Возвращение, понимаете? У меня такое ощущение, что мудрость…

Он спохватывается и улыбается.

– Ну, меня опять понесло.

– Нет-нет, говорите, мне нравится. Мне редко приходится беседовать с людьми, у которых столько… интересных идей.

– Вы хотели сказать, столько мусора в голове?

– Кто такой Лао Цзы? Это что-то религиозное, да?

– Религия называется даосизм. Ее основатель – фигура полумифическая.

– Значит, вы даосист?

Он смеется.

– Сам не знаю. Лао Цзы говорит: “Когда дурак слышит о Тао, он громко хохочет”. Как раз мой случай. Но я нахожу это учение весьма мощным и убедительным. Лао Цзы говорит: “Стань долиной, перестань бороться с судьбой, преградами, и ручьи сами понесут к тебе свои воды”.

На перекрестке Энни говорит:

– Здесь налево.

Зак только коротко взглядывает на нее, никаких вопросов не задает, едет, куда велено. Должно быть, сразу понял – она приглашает его к себе домой.

Когда они входят в мастерскую, Энни говорит:

– Терпеть не могу электрический свет. Подождите минуточку, я зажгу свечу.

Зак смотрит на ящики, что висят на стене.

– Но я тогда не смогу рассмотреть… Ах да, ведь это совершенно не важно.

Энни достает из ящика спички и зажигает восковую свечу.

– Ну вот, так лучше.

Потом гасит свет. Еще одну зажженную свечу ставит на подоконник. В щели одной рамы задувает ветер, и пламя свечи колеблется.

Зак стоит возле ящиков. Оглядывается на нее, спрашивает:

– Какой сначала?

Энни зажигает третью свечу.

– Не имеет значения.

– Действовать так же, как в галерее? То есть совать руку, и все?

– Да-да, щупайте их.

Он выбирает “Мечту об увольнении”. Энни следит за выражением его лица. Вот рука исчезла под юбочкой, на лбу собрались морщины. Она отлично знает, что сейчас нащупывают его пальцы. Сначала маленькую клетку для птички. В донышке проделана дыра, куда можно просунуть руку. Затем пальцы должны нащупать клавиатуру компьютера. Зак выворачивает руку, чтобы достать до клавиш. Выясняется, что клавиши покрыты сверху кусочками наждачной бумаги.

Смотреть, как меняется выражение его лица, очень интересно.

Зак сует руку еще дальше, нащупывает прутья решетки. Дверь клетки распахнута, замочек сломан. Зак просовывает пальцы в дверцу. Их касается дуновение ветерка (внутри встроен крошечный вентилятор). Однако дальше руку не просунешь – отверстие слишком мало.

Зак так увлекся, что согнулся в три погибели. Его глаза смотрят куда-то вдаль. Потом он поворачивается и говорит:

– Замечательно. И учтите, это не мечты – вы действительно можете взять и уволиться, сбежать из ада. В вашей власти заниматься отныне исключительно искусством.

Энни краснеет.

Но краснеет и Зак.

– Вообще-то мне как-то неловко… – говорит он.

– Почему?

– У меня такое ощущение, что я залез вам под юбку и сунул руку в ваш внутренний мир. – Он смеется.

На лице Энни против воли появляется кокетливая улыбка. Энни хочет стереть ее, но ничего не получается. Смотреть на Зака очень приятно, просто не оторвешься. Энни осторожно пятится к большому креслу и усаживается на мягкие подушки. Ей смешно. Она говорит:

– А вы суньте руку вон в тот ящик.

– В который?

– Вон в тот. – Она показывает на “Кардинала О`Коннора”.

– Эту работу я уже знаю, – внезапно говорит он.

– Нет, вы ее еще не видели.

– Говорю вам, я ее знаю.

– Да я только что ее закончила.

– Я уже лазил в этот ящик вчера.

Он довольно ухмыляется. С лица Энни, наоборот, сползает улыбка.

– Вчера? Но вчера мы еще не были знакомы.

– И тем не менее я здесь был.

Что за шутки? Очевидно, она еще не вполне научилась понимать его юмор. Энни в недоумении, однако видит, что он уже не улыбается, да и атмосфера в комнате неуловимо изменилась. Лицо у него вдруг стало совсем другим – холодным, угрожающим. Мир вдруг дал трещину, и первое слово, которое приходит в голову охваченной ужасом женщине – “Оливер”. Тут она вспоминает, что Оливера дома нет – он у Джесса. Хорошо, Оливер в безопасности, но что будет с ней? Чужой мужчина стоит между ней и дверью. Как выбраться из западни, куда бежать? Нужно скорее чем-нибудь вооружиться, иначе будет поздно. Энни хочет встать, но чужой мужчина говорит:

– Вы лучше сидите.

Он включает свет. После полумрака делается больно глазам, а мужчина берет стул и садится перед креслом.

– Слушайте меня внимательно, – говорит он мягким голосом. – Вы в серьезной опасности. Ваш сын тоже.

– Оливер? Почему? Где он?

– Он ведь у Джесса, верно?

– Пожалуйста, – бормочет она.

Зак Лайд понижает голос, почти шепчет:

– Замечательный ребенок, правда? Помните, как вы с ним вчера играли на компьютере? В “Повелителя Драконов”, или как там она называлась, эта игра. Появляется страшный Паук Смерти, вы пугаетесь, а Оливер говорит вам: “Спокойно, мам, без паники”. Помните?

Энни сидит с разинутым ртом, в глазах у нее слезы.

– Откуда… – Она не может справиться с голосом. – Откуда вы все это…

– Когда я слушал, как вы смеетесь, я решил во что бы то ни стало помочь вашему сыну. Он должен остаться в живых. Вы меня слышите? Сейчас для него очень опасный период. Он может совершить какую-нибудь глупость, все испортить, и тогда мы его потеряем. – Мужчина щелкает пальцами. – Чик – и готово.

Энни, как зачарованная, смотрит на его пальцы.

– Ему нужно избавиться от мечтательности. Фантазии – замечательная вещь, но еще нужно уметь управлять своими поступками. Мне кажется, из парня будет толк, только дайте ему время. Он вырастет, будет счастлив, талантлив, красив. Когда-нибудь по всему дому будут бегать ваши внуки. И с вашей подругой Джулиет ничего не случится. У вас есть двоюродная сестра во Флориде, верно? И с ней тоже все будет в порядке. Все, кого вы любите, останутся живы и здоровы. Вы меня понимаете? Если да, кивните. Ну же.

Энни кивает.

– При этом вам ничего не нужно делать. Только проявляйте терпение. Ждите, не нервничайте, а когда придет время, произнесите всего два слова. Два слова – и все. Вы ведь знаете, что это за слова?

Энни смотрит на него немигающим взглядом.

– Знаете или нет? Догадались?

Она медленно качает головой. Глаза мужчины прищуриваются. Он наклоняется и шепчет ей прямо в ухо:

– “Не виновен”.

Учитель вспоминает, как Энни сказала своей подруге: “Я не застенчивая, я скрытная”.

Она держит свои чувства при себе, наружу не выплескивает. Еще она сказала, что не любит болтать с мужчинами.

Замкнутая женщина, скрытная, предпочитает держать свои тайны в темноте, в деревянных ящиках. Хочешь сунуть туда нос – чувствуй себя чужаком, шарь в темноте наугад. Она хочет, чтобы все вокруг чувствовали себя непрошеными гостями. На такую где сядешь, там и слезешь.

И все же именно на эту женщину он делает ставку. Она должна повлиять на решение присяжных. Она будет хитрить, изворачиваться, убеждать, подчинять остальных заседателей своей воле.

Учитель подходит к окну, смотрит в ночную тьму. Торопиться некуда, пусть немного подумает, придет в себя.

Может быть, я сошел с ума? Как я мог остановить выбор именно на ней?

Я действительно рехнулся, думает Учитель и улыбается.

Энни не понимает, почему вокруг так темно. Что случилось с электричеством? Мир померк, стал серым и тусклым. Единственный звук – собственное прерывистое дыхание. Энни оглядывается по сторонам и видит, что ошиблась – свет горит, в комнате светло. Даже свечи горят – целых три штуки. Одна из них почти погасла на сквозняке. Откуда тут взялись свечи? Зачем она зажгла свечи, если горит электричество? Раздается тихий вкрадчивый голос.

– Энни, – зовет ее голос откуда-то из-за спины. – Вы меня слышите?

Она закрывает глаза.

– Вам нужно слушать очень внимательно.

Она не отвечает. Потом набирает полную грудь воздуха и тихо говорит:

– Да, я слышу.

– У вас есть и другой выбор. Вы можете подождать, пока я уйду, а потом позвонить в полицию. Или прямо в ФБР. Не пройдет и часа, как сюда приедут агенты. Это люди честные, неподкупные, они будут охранять вас изо всех сил. И вас, и вашего ребенка.

Он делает паузу. Ему торопиться некуда.

– Вы знаете, что будет потом?

Учитель ждет, пока она отрицательно покачает головой.

– Сначала вас и Оливера поместят на секретную охраняемую квартиру. Когда закончится процесс, вы попадете под действие программы защиты свидетелей. Думаю, вы о ней слышали. Для вас придумают новую жизнь. Увезут в другой штат, дадут вам новые имена. Иногда даже делают пластическую операцию. Подыщут вам работу по специальности. Вы ведь работаете на компьютере, верно? Но о скульптуре, разумеется, не может быть и речи. Это я вам гарантирую: стоит вам хоть где-нибудь выставить свои работы, под любым именем, в любой форме, и мы тут же выйдем на ваш след. С тем же успехом вы можете выставляться в Нью-Йорке под собственным именем. Вас немедленно разыщут. Где угодно, хоть на краю земли.

Учитель достает из кармана маленький блокнот.

– Посмотрите вот это.

Энни смотрит на блокнот и не двигается.

– Мне трудно повторять по два раза одно и то же, – говорит он. – Нам предстоит работать вместе, тут уж ничего не поделаешь.

Тогда Энни открывает блокнот и видит, что на первой странице приклеен заголовок из газеты. “МАФИОЗИ СОГЛАСЕН ДАВАТЬ ПОКАЗАНИЯ”. Тут же фотография – изможденный мужчина с печальными глазами.

Самой статьи нет – отрезана ножницами. Энни смотрит на мужчину, она видит его впервые. Тогда Учитель велит ей перевернуть страницу. Там еще одна вырезка – в траурной рамке. Некий Харольд Браун, владелец видеопроката в городе Линкольне, штат Небраска, покончил жизнь самоубийством. Чуть ниже приклеена цветная фотография, на которой гроб с телом покойного.

– Это он и есть, наш мафиози, – говорит Учитель. – Он тоже воспользовался программой защиты свидетелей. Только она его не защитила. Вам интересно, как его разыскали? Я сам толком не знаю, но, кажется, установили “жучок” в телефон его сестры. Очень долго ждали, потом он позвонил. Переверните еще одну страницу.

Пальцы Энни дрожат, она никак не может перевернуть страницу. Мужчина приходит ей на помощь.

“НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ НА ЦЕЛЛЮЛОЗНОМ КОМБИНАТЕ В САВАННЕ”.

– Этому человеку не следовало бы работать на таком опасном производстве, – говорит Учитель. – Он всю жизнь торговал наркотиками, разве ему справиться со станком? Даже непонятно, почему программа защиты свидетелей нашла для него такую работу. – Он нагибается ближе. – И как у них только хватило мозгов оставить его хоть на миг без охраны?

Он переворачивает еще одну страницу.

– Полюбуйтесь еще вот на это.

Здание суда, по ступенькам спускается какая-то женщина.

– Это Линда Бенелли, – объясняет Учитель. – Ее просили не давать показаний, а она заупрямилась. Это я во всем виноват. Надо было попытаться поговорить с ней по душам. Я и не думал, что ее показания так огорчат моих коллег. Хотите знать, что было дальше? Переверните страничку.

Он снова помогает ей.

Энни смотрит на фотографию пожилой пары. Снимок сделан на Рождество, старик и старушка улыбаются. Внизу газетный заголовок: “ПОЖИЛАЯ ПАРА ИСЧЕЗЛА БЕССЛЕДНО”.

– Это ее родители, – поясняет Учитель. У Энни перед глазами все кружится, но она усилием воли прогоняет дурноту.

– А откуда я знаю, что все это…

– Что все это правда? – понимающе кивает, он. – Этого вы знать не можете.

Он забирает у нее блокнот.

– Конечно, все это ерунда. Детские сказки. Абсолютно ничего не доказывает. – Он сует блокнот в карман. – Мне казалось, Энни, что вы и так все поймете. Конечно, я мог бы вам принести в коробке человеческую голову. Хотите, сделаю это? Мне очень важно вас убедить. Если не получится и вы отправитесь в полицию, мистеру Боффано конец. Мне тоже конец. Все ваши близкие погибнут. И все ради чего? Непонятно. Ради бессмысленной мести. Зачем нужны все эти неприятности? Даже если я попаду на электрический стул, это не слишком меня опечалит. Я говорю правду, дорогая Энни, можете мне верить.

Энни поднимает глаза и видит, что он сидит перед ней на корточках. У него огромное лицо, оно заслонило весь остальной мир.

– Вы мне верите? – допытывается он. – Вы мне поможете?

Энни очень трудно дышать.

– Я не могу, – говорит она. – У меня не получится. Я начну рыдать и никогда не остановлюсь. Вы не представляете, какая я плакса. Меня выведут из состава присяжных, меня близко не подпустят к…

– Неужели вы думаете, что судья позволит вам выйти из состава суда только из-за того, что вы расплачетесь?

– Но у него не будет другого выхода.

Учитель качает головой.

– Извините, но в этом случае мы вынуждены будем заподозрить вас в предательстве.

– Господи, нет! Клянусь, я ни слова никому не скажу!

– Энни, лично я вам верю. Но сомнение все равно останется. А сомнение – штука опасная. Наверняка с кем-нибудь из ваших близких случится трагедия.