Текст книги "Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка"

Автор книги: Джордан Белфорт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Проблема заключается в том, что вы теряете чувствительность к определенным вещам: вы чуть-чутьпересекаете черту и ничего не происходит, так что вы решаете, что можно сделать еще шажок, но на этот раз заходите чуть дальше. Это в самой природе вещей, что бы вас ни завораживало – само действие, или адреналин, или пусть даже вас ничто не завораживает, а вы просто как будто окунаете ногу в горячую-горячую ванну. Сначала вы не можете держать в воде даже один большой палец, потому что вам слишком горячо. Но через минуту вы уже погружаете все свое тело в воду, и она кажется вам прекрасной.

Когда я поступил в Американский университет, то все пошло еще хуже. Я начал встречаться с девушкой из очень богатой семьи, у ее отца был переплетный бизнес. Его звали Дэвид Рассел, и у него были миллионы. Можете не сомневаться, он тоже считал мою работу на пляже прекраснейшей выдумкой. Однажды, когда у него дома была большая вечеринка, он меня всем показывал и говорил: «Это тот парнишка, о котором я вам рассказывал!» А потом он просил меня рассказать всем, как я приезжал к шести утра к греку-дистрибьютору и набивал холодильники итальянским мороженым, а потом ходил по пляжу, продавал свое мороженое от лежака к лежаку и удирал от копов, когда те хотели поймать меня за то, что я торгую без лицензии. И, можете не сомневаться, все гости тоже были уверены, что я занимаюсь самим прекрасным делом, о каком они только когда-нибудь слышали. Они даже поднимали за меня тост. «Выпьем за будущего миллионера», – говорили все они.

Я улыбнулся, вспоминая то время.

– Я был тогда всего лишь первокурсником, но знал, что они правы. Я знал,что когда-нибудь стану богатым, и все мои друзья это знали. Даже когда я работал на пляже, я всегда зарабатывал в два раза больше всех других продавцов. И это не считая бубликов с маслом и ожерелий из ракушек. Я просто работал дольше и больше других – даже больше Элиота, который тоже был очень трудоспособным. Но в конце каждого дня, когда мы с Элиотом усаживались отдохнуть, всегда оказывалось, что я заработал на пятьдесят процентов больше, чем он.

Я перевел дух и воспользовался этим, чтобы приблизительно прикинуть настроение моих мучителей. О чем они сейчас думают? Могут ли они понять меня? Я был совершенно не похожим на них существом. Если говорить о Ведьме, то я вообще принадлежал к другому биологическому виду. В любом случае они все выглядели ошеломленными. Они просто сидели, уставившись на меня, как на психа.

Я снова вернулся к своим первым взрослым годам:

– Как бы то ни было, но закончив колледж, я решил учиться на стоматолога, потому что хотел зарабатывать много денег. Сегодня это звучит невероятно забавно: мне казалось, что стоматология – это дорога к богатству. Думаю, на меня все же повлияла вся та лапша, которую мне вешала на уши моя мать, пока я рос.

Я еще подумывал пойти учиться на врача, но на это нужно безумное количество времени. Интернат, ординатура, аспирантура – карьера доктора казалась невероятно длинной. Ну и к тому же я проспал вступительный экзамен в медицинский колледж, и этот вопрос отпал сам собой. Ну как я мог сказать матери, что проспал тест, результатов которого она ожидала с того момента, как я появился на свет? Ее сердце было бы разбито.

Так что я, как хороший сын, решил, что должен солгать ей, и сказал, что просто решил не сдавать этот экзамен, потому что понял – карьера врача не для меня. Я сказал ей, что мое призвание – стоматология.

Я медленно покачал головой, поражаясь тому, как много лет назад решилась моя судьба.

– Как бы то ни было, мы приближаемся к той части моей истории, когда начинается настоящее безумие: к моему первому дню в стоматологической школе.

Я цинично улыбнулся:

– Вы, наверное, слыхали старое выражение о том, что все дороги ведут в Рим?

Все согласно кивнули.

– Ну а в моем случае все дороги вели в «Стрэттон», и я вступил на свою дорогу в первый же день, когда нас знакомили со школой. Нас было сто десять студентов-стоматологов, мы все сидели в аудитории и жаждали услышать первые мудрые слова от декана. Я помню все так, как будто это было вчера. Я оглядывал аудиторию, пытаясь понять, с кем мне придется конкурировать, и размышляя, все ли здесь присутствующие, как и я, мечтают получать много денег, или же среди нас есть люди, которым просто нравится стоматология, потому что они хотят служить человечеству или что-то в этом роде.

Я покачал головой, как бы желая показать, что мои последние слова противоречат логике.

– Аудитория была полна – половину слушателей составляли мужчины, а половину женщины. Декан стоял перед нами, опираясь на дешевую деревянную трибуну. Он выглядел вполне прилично, ему было за пятьдесят, и он был неплохо одет. Он был весь седой и из-за этого выглядел успешным, респектабельным и очень стоматологическим, по крайней мере, мнетак казалось. Но на лице его было такое мрачное выражение, лица, как будто он подрабатывал охранником в тюрьме штата.

Такое же, как у тебя, Джоэл, паршивый ты ублюдок!

Но несмотря на это, в целом он выглядел нормально. Так что, когда он схватился за микрофон, я наклонился вперед и стал слушать.

Он сказал на удивление звучным голосом: «Я рад приветствовать вас всех в Балтиморском колледже стоматологии. Все вы имеете право сегодня гордиться собой. Вы поступили на одну из самых прекрасных образовательных программ в этой стране».

Тут он остановился, чтобы придать больше веса своим словам. «Пока что все хорошо», – подумал я. А он сказал: «То, чему вы научитесь за ближайшие четыре года, обеспечит вам уважаемое место в обществе и жизнь с достаточной степенью комфорта. Так что, пожалуйста, давайте сейчас все поаплодируем друг другу. Вы, конечно, это заслужили. Добро пожаловать вам всем!» И тут он поднял свой микрофон в воздух, и все сразу захлопали в ладоши. Вернее, все, кроме меня. Я был в отчаянии. Именно в эту минутуя понял, что совершил большую ошибку.

Тут я покрутил головой – чтобы не позволить этому воспоминанию расстроить меня.

– Все дело было в том, что он использовал слова «достаточная степень комфорта». Господи, ну что за дрянное слово? Этот ублюдок знал, он знал, блин, что золотой век стоматологии уже позади, так что он просто не смог выдавить из себя слова «полный комфорт». Вместо этого он решил говорить обиняками и использовал выражение «достаточная степень комфорта», а это ведь совсем другое дело.

Но больше всего меня шокировало то, что, поглядев по сторонам, я увидел, что никого это не взволновало. Все были довольны и счастливы, все радостно хлопали в ладоши – хлоп-блин-хлоп, – и у всех у них на лицах было выражение радостного ожидания. Завтрашние Дантисты! Я этого никогда не забуду, или, вернее, никогда не забуду всю ирониюэтого момента, когда они все хлопали, а я был готов вскрыть себе вены.

Я остановился, испустил глубокий вздох и сказал с оттенком грусти в голосе:

– По правде говоря, я задолго до этого понял, что совершил ошибку. Я знал это еще в детстве. Кого я обманывал? Мне не хватило бы терпения так долго учиться.

Я смиренно склонил голову:

– Я родился только с частью нужных качеств. Я был чертовски умен и прекрасно умел болтать, но мне не хватало терпения. Я хотел быстро стать богатым, хотел все получить немедленно. Это стало причиной моего падения. А начав каждое лето зарабатывать так много денег на пляже, я уже почувствовал вкус крови. Катастрофа была неминуема. Я был похож на высококлассный гоночный автомобиль, который мчится вперед по автостраде со скоростью двести миль в час: я был должен или выиграть гонку, или же разбиться и сгореть, словно космический корабль. События могли пойти по одному из этих путей.

Я поджал губы и с суровым видом покачал головой:

– Ну, к сожалению, моя интуиция меня не подвела. Как только аплодисменты затихли, декан поднес микрофон ко рту и сказал: «Я хочу открыть вам один маленький секрет. Золотой век стоматологии уже позади. Те, кто пришли сюда просто потому, что хотят зарабатывать много денег, попали не туда. Так что последуйте моему совету, уходите прямо сейчас и никогда не возвращайтесь. В мире есть много более быстрых способов разбогатеть, так что избавьте себя от хлопот».

Потом он еще что-то сказал, но я уже не слушал, потому что искал глазами пожарный выход. А потом он еще глубже вонзил нож в рану: «Помните, ваша главная задача – практиковать профилактику. Так что если вы будете хорошо работать, то пациенты станут приходить к вам все реже и реже». Тут он закивал головой, как будто изрек величайший перл мудрости. Потом он опять начал говорить, но я перестал слушать. Я вообще-то в это время сам кое-что говорил, а именно: «Простите, извините, простите…», пока выбирался из аудитории по ногам прямо посреди его речи. Я помню, что все как-то странно на меня смотрели, но мне было наплевать.

Я помолчал для большего эффекта.

– Вот так я в первый же день ушел из стоматологической школы. Все из-за декана. Оставалось только решить, как сказать об этом матери.

– Какой ужас, – воскликнула Ведьма, – она, наверное, была в отчаянии! – и Ведьма поджала губы и угрожающе посмотрела на меня.

Так-так-так! Ведьма все-таки, несмотря ни на что, симпатизирует моей матери! Похоже, что моя мать просто неотразима. Я сказал:

– Да, Мишель, моя мать была бы очень расстроена, если бы я ей сказал, но я, конечно же, этого не сделал. – Я пожал плечами с видом хорошего мальчика. – Я слишком любил ее для того, чтобы сказать ей правду. Кроме того, она же была моей мамой, и я начал врать ей пяти лет от роду.

Я улыбнулся Ведьме самой озорной своей улыбкой:

– Так зачем же мне было говорить ей в тот момент правду, Мишель?

Ведьма ничего не сказала, только два раза дернула носом.

Господи! Я быстро наклонил голову, стараясь защититься от ее колдовских чар.

– Как бы то ни было, – продолжал я чуть дрогнувшим голосом, – я сказал матери, что в стоматологической школе все прекрасно, а потом спрятался от нее в Мэриленде на четыре месяца и целыми днями качался в спортзале и валялся на солнышке. В Балтиморе в это время года очень хорошо, так что время пролетело быстро. У меня все еще оставалось что-то от заработанных на пляже денег, так что я жил неплохо. В конце концов, чтобы подработать, я выставил свое стоматологическое снаряжение на аукцион, все бормашины и сверла, чашечки и марлевые прокладки – они заставили нас купить все это дерьмо до начала занятий, так что я не знал, что теперь с ним делать.

Псих почесал в затылке и сказал:

– Вы действительно выставили на аукцион все свое стоматологическое оборудование? Серьезно?

Я кивнул и гордо улыбнулся.

– Точно! Я развесил объявления по всему кампусу, и желающих нашлось много – вы понимаете, Грег, я уже тогда понимал важность соотношения спроса и предложения. Я знал, что для успешного аукциона должно прийти много потенциальных покупателей. Так что я его разрекламировал.

Я снова солидно пожал плечами, как матерый капиталист:

– Видели бы вы этот аукцион, это было нечто! Я проводил его в лаборатории зубного техника, среди мензурок и бунзеновских горелок. Пришло пятьдесят или шестьдесят человек, большинство из них в белых халатах стоматологов. А у меня на голове был синий пластиковый козырек, как у букмекера.

Сначала они все смущались, так что начал я весьма театрально. Сначала я говорил очень быстро, как настоящий аукционист, ну а потом все пошло само собой.

«Итак, – быстро заговорил я, – у меня есть прекрасный высокоскоростной наконечник бормашины, выпущенный нашими хорошими друзьями из Звездной Стоматологической Лаборатории. Он из нержавеющей стали, самоохлаждающийся и совершает двадцать тысяч оборотов в минуту. Вот он, совсем новенький, с пожизненной гарантией. Только посмотрите, какой красавец!» И я поднимал наконечник, чтобы все могли его увидеть. «Он вам просто необходим, – говорил я, – он необходим любому дантисту, который серьезно собирается предоставить своим пациентам первоклассное стоматологическое обслуживание. Он совершенно новый, и вы сэкономите на этой покупке девятьсот пятьдесят долларов. Есть ли у меня первая ставка в двести долларов?… Есть ли у меня двести долларов? Я ищу двести долларов…»

И какой-то парень с всклокоченными рыжими волосами и в очках с роговой оправой поднял руку и сказал: «Я возьму за двести долларов», а я ответил: «Великолепно! У нас начальная ставка в двести долларов от очень умного человека в белом халате и очках в роговой оправе… Ставит ли кто-нибудь двести пятьдесят? Я ищу двести пятьдесят! Есть ли у нас двести пятьдесят? Господи боже мой. Ну давайте! Это же просто копейки. Помните, это сверло самоохлаждающееся, и оно распрыскивает воду, чтобы предотвратить перегрев. Это настоящее произведение искусства…» Тут какая-то азиатка с безупречной кожей и телом, похожим на пожарный шланг, подняла руку и с готовностью сказала:

«Я заплачу двести пятьдесят», а я ответил: «О-о-о! У нас есть ставка в двести пятьдесят долларов от прелестной дамы в белом, которая нутром чувствует выгодную покупку. Вы правильно поступили, юная леди!» Так я и продолжал, пока не привел всех в комнате в возбуждение.

Я остановился и перевел дыхание, а потом с большой гордостью сказал:

– В тот день я получил более трех тысяч долларов чистой прибыли. И я в первый раз в жизни почувствовал себя настоящим торговцем. У меня это хорошо получалось. Мой аукционный рэп просто с невероятной скоростью слетал у меня с языка.

Я улыбнулся, вспоминая тот день.

– К концу аукциона в комнату вошел декан и уставился на меня. Через минуту он покачал головой и ушел, так как был слишком поражен, чтобы что-нибудь сказать. Я уверен, что это был первый и последний аукцион в Балтиморском колледже стоматологии. И он очень удался, замечу я вам.

Теперь уже все в комнате хихикали, даже Ведьма и Ублюдок. «Это хороший знак», – подумал я, и поэтому решил перепрыгнуть прямо к своей безумной торговле мясом и морепродуктами:

– Я, правда, забыл упомянуть, что именно вдохновило меня на проведение этого аукциона.

– Вы сказали, что у вас заканчивались деньги, – напомнил Псих.

Я небрежно пожал плечами.

– Ну, это тоже была одна из причин, но не главная. За несколько дней до этого мне позвонил Пингвин Элиот. Я был дома, валялся в постели и глядел в потолок, размышляя о том, чем же мне, блин, стоит заняться в жизни. Я жил в это время в маленькой однокомнатной квартирке под Балтимором, и в ней было два предмета мебели: кровать и разваливавшаяся твидовая кушетка. Пингвин жил в Квинсе, и когда он позвонил, то был очень возбужден, почти задыхался. Он сказал: «Я придумал, как зарабатывать такие же деньги, как на пляже, но круглый год. Я работаю продавцом в компании, торгующей мясом и морепродуктами, и получаю в день двести пятьдесят долларов. Они даже дали мне машину компании». Я думаю, больше всего я был потрясен этими словами. «Да ты что? – сказал я. – Они выдали тебе служебную тачку?! Потрясающе!»

«Да, – ответил Пингвин, – и если хочешь, я могу тебя тоже сюда устроить!»

Я обдумал слова Пингвина. Теперь я понимаю, что должен был догадаться, что здесь не все гладко. Вообще-то Элиот ничего конкретного не сказал об автомобиле, он сказал «машина компании», а это довольно неопределенные слова, правда? Я хочу сказать, если бы вы пришли работать в «Ай-Би-Эм» и вам был бы положен личный автомобиль, то вы не стали бы называть его «машиной компании», а просто сказали: «„Ай-Би-Эм“ предоставила мне служебный автомобиль!» Но все-таки мысль о возможности круглый год зарабатывать деньги, как на пляже, была настолько привлекательна, что я решил не слишком задумываться. Прежде чем повесить трубку, я спросил: «Элиот, а ты уверен, что они возьмут меня на работу? У меня нет никакого опыта в сфере продаж».

Тут я ухмыльнулся:

– Вы даже представить себе не можете, какая ирония содержалась в этом вопросе, – сказал я, продолжая улыбаться.

– В чем же здесь ирония? – бесстрастно спросил Ублюдок, – я не понимаю.

– Да просто такие компании, как «Грейт Америкэн Мит энд Сифуд», где работал Элиот, всегдаищут продавцов. Так же поступают такие компании, как «Стрэттон-Окмонт», или «Монро Паркер», или любая другая фирма, – им всегда нужны продавцы с хорошо подвешенным языком, которые будут работать за процент от продаж.

Я остановился, немного собрался с мыслями, а потом продолжил.

– В «Стрэттон» мы тестировали тех, кто хотел поступить к нам на работу, с помощью зеркала – подсовывали зеркало им под нос и ждали, чтобы оно затуманилось. Если туман появлялся,то мы их нанимали, а если нет, значит, человек умер, и это была единственная причина, которая могла помешатьнам его нанять, – если, конечно, это не был лицензированный брокер. Тогда-то мы уж точноего не нанимали, потому что он слишком много знал. Нам нужны были молодые, наивные, голодные и глупые.

Я пожал плечами.

– Дайте мне такогочеловека, и я легко сделаю его богатым. А вот человека с мозгами и воображением сделать богатым немного труднее.

Но вернемся к нашей истории. Я поговорил еще несколько минут с Пингвином по телефону, слушая его щебетание о том, как прекрасно заниматься продажей мяса и морепродуктов. «Это все продукты ресторанного качества, – щебетал он, – все только самое лучшее!»

Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, но я никогда не считал Элиота лжецом. Он, может быть, отличался излишней доверчивостью, но, безусловно, не был лжецом. Так что я отбросил свой скептицизм, сложил вещи в свой «меркюри куга» 1973 года и поехал в Нью-Йорк, чтобы сообщить ужасную новость своим родителям. Это было в феврале 1985 года. Мне в то время было двадцать два года. Жизнь еще только начиналась.

Глава 7
Рождение продавца

– Значит, вы просто собрались и уехали, – уточнила Ведьма, покачивая головой.

– Да, – небрежно ответил я, – так я и поступил. Вся моя собственность была со мной, и она сводилась к набитому грязной одеждой чемодану и той рубашке, которая была на мне. Ну и, конечно, у меня было три тысячи долларов, которые я выручил на аукционе.

Сегодня, когда я все это вспоминаю, то поражаюсь, как легкомне было собраться и уехать из Балтимора. Я платил за квартиру помесячно, у меня не было никакой мебели, а мои финансовые обязательства были равны нулю. Неприятно было только то, что теперь я должен был снова жить дома с родителями, а это, уверяю вас, не так уж приятно. Они все еще жили в той самой трехкомнатной квартире, где я вырос, и это была та самая квартира, из которой я дал себе слово уйти, как только разбогатею.

Я остановился и задумчиво почесал подбородок.

– Вообще-то, они и сегодня живут в той же квартире, несмотря на все деньги, которые мой отец заработал в «Стрэттон», – я удивленно покачал головой, – вы можете себе это представить? Когда дела пошли хорошо, я предложил купить им дом, но они не захотели переезжать. Я думаю, их можно назвать людьми, полностью привязанными к своим привычкам.

– И как же вы сообщили им обо всем произошедшем? – с нетерпением спросил Ублюдок.

– Ну, я решил, что им будет проще переварить все по частям, поэтому перед отъездом из Балтимора я сказал им, что ушел из стоматологической школы, но умолчал о том, что нашел себе работу продавца мяса и морепродуктов.

Эту бомбу я взорвал уже у них в гостиной, где проходили все важныеразговоры. Отец сидел на своем любимом стуле, мать – на кушетке. Она читала книгу, и я почему-то до сих пор помню, что это была книга «О смерти и умирании».

Не знаю почему, но мать всегда любила такие мрачные книги. А отец тем временем смотрел очередную серию сериала про копов и уничтожал свои легкие бесконечным курением.

Я сел напротив отца и сказал: «Ребята, мне надо с вами пару минут поговорить».

Отец посмотрел на мать и сказал слегка недовольным тоном: «Ли, выключи, пожалуйста, на минутку „Ти Джей Купера“». Мать бросила книгу и почти бегом бросилась к стене, чтобы выключить телевизор. Вот такие были отношения у моих родителей, Безумного Макса и Святой Леи. Она проводила большую часть дня, пытаясь не допустить, чтобы он съехал с эмоциональных катушек.

Я сказал им: «Я понял, что стоматология не для меня. Я проучился целый семестр и теперь точно знаю, что никогда не буду счастлив, если стану работать дантистом». Это, конечно, была ложь, но я решил, что если признаюсь, что ушел в первый же день, то они просто взбеленятся. Но моя мать в любом случае не хотела с этим смириться.

«А я и не думала, что ты всю жизнь будешь простым дантистом, – сказала она, – я мечтала, что ты когда-нибудь откроешь сеть стоматологических клиник или придумаешь новый способ лечения зубов. Еще не поздно».

«Нет, мама, ужепоздно. Я не вернусь туда», – и тут в поисках поддержки я посмотрел на отца. Он в подобных ситуациях обычно вел себя лучше. Он любил кризисные ситуации, они, кажется, его каким-то образом успокаивают, даже сейчас. А вот мелочи выводили его из себя. Я сказал ему: «Папа, послушай, я не хочу быть дантистом. Я хочу быть продавцом. Я создан для того, чтобы продавать». И тут мать вскочила с кушетки и завопила: «О господи, Макс! Только не торговец! Что угодно, только не это!» Потом она повернулась ко мне, сказала: «Посмотри, что ты уже со мной сделал», наклонила голову и показала маленькую прядь седых волос. «Она появилась, когда ты прогуливал уроки в десятом классе и целыми днями курил марихуану с этим ужасным Ричардом Кушнером». Потом она показала на морщинку у себя на лбу и добавила: «А это появилось, когда ты начал выращивать марихуану в чулане и сказал, что это школьный проект по ботанике! А теперь ты уходишь из стоматологической школы, чтобы стать торговцем!»

Я постепенно начинал терять терпение и сказал немного резким тоном: «Мама, я не вернусь в стоматологическую школу, это решено!»

«Нет, не решено!»

«Нет, решено!»

И так мы с ней препирались, пока не вмешался Безумный Макс. «А ну заткнитесь оба, – завопил он, – о господи!» И он удивленно покачал головой. Потом он посмотрел на мать и сказал: «Леа, он не вернется в стоматологическую школу. Зачем?» Потом он посмотрел на меня, тепло мне улыбнулся и сказал с некоторым намеком на британский акцент: «И продавцом чего ты хотел бы стать, сынок? Что бы тебе хотелось продавать?»

– Ваш отец британец? – спросил Одержимый. – Я не знал.

Его тон выдавал крайнее изумление, как будто кто-то сообщил ему совершенно непроверенную информацию.

– Вообще-то нет, – ответил я, – просто он всегда говорит с британским акцентом, когда старается быть рассудительным. Это вторая личность моего отца: сэр Макс. Это его приятное альтер эго. Понимаете, когда Безумный Макс становится сэром Максом, он поджимает губы и начинает говорить как британский аристократ. Это очень занятно, особенно с учетом того, что он никогда не бывал в Англии.

Я опустил уголки губ и пожал плечами, как бы говоря: «Есть вещи, которые не поддаются логике, и не стоит даже задумываться над этим». Потом я сказал:

– Но сэр Макс лучше. Он никогда не выходит из себя. Он во всех ситуациях ведет себя рассудительно.

– И что же вы сказали сэру Максу? – поинтересовался Ублюдок.

– Ну, сначала я мямлил что-то о возможности продавать медицинские или стоматологические товары и о том, как это может сочетаться с моим дипломом. А потом, как будто неожиданно подумав об этом, я заговорил об Элиоте Левенстерне, мясе и морепродуктах. Мать, конечно же, сразу начала меня мучить, используя ее собственный вариант еврейского чувства вины, в котором обычный вариант еврейского чувства вины смешивается с пассивной агрессивностью и сарказмом.

«Мой сын будет торговать мясом! – кричала она, брызгая слюной. – Просто чудесно! Он уходит из стоматологической школы, чтобы торговать вразнос мясом. Его мать должна быть простосчастлива». Она добавила еще несколько хорошо продуманных слов, но тут зазвонил телефон, сэр Макс превратился обратно в Безумного Макса и начал ругаться: «Этот чертов дерьмовый телефон, блин! Кто, черт возьми, имеет наглость звонить домой во вторник вечером? Бестактный ублюдок! Чертов наглец!» Мать вскочила с кушетки и бросилась к телефону со скоростью Джесси Оуэнса, одновременно умоляя отца: «Макс, успокойся! Успокойся! Я сейчас сниму трубку!» Но Безумный Макс все еще бормотал себе под нос проклятия: «Этот чертов ублюдок! Ктопозволяет себе звонить людям домой чертовым вечером вторника?»

Я пояснил с наигранной серьезностью:

– Мой отец просто ненавиделзвонящий телефон! Точно вам говорю, ничто так сильно не выводило его из себя.

– Почему? – спросил Одержимый.

Я пожал плечами.

– В основном потому, что он не любит перемены. Он ненавидит любые проявления перемен. За последние тридцать шесть лет он ни разу не сменил адрес, номер телефона, химчистку, автомеханика, он даже белье относит стирать в одну и ту же китайскую прачечную! Он знает всех владельцев этих заведений по именам, это просто поразительно.

Я покачал головой, чтобы подчеркнуть свою мысль.

– Звонок телефона вносит в его окружающую среду нежеланный раздражающий элемент, создавая возможность перемен. Неважно, принесет этот звонок хорошие или плохие новости, он все равно выведет Безумного Макса из себя.

Я снова пожал плечами, как будто это просто было еще одной характерной чертой Белфортов. Потом я продолжил:

– При нормальныхобстоятельствах самое плохое, что моя мать могла сказать после того, как она сняла трубку, было: «Макс, это тебя!» Но как только Макс брал трубку, он снова становился сэром Максом и начинал говорить с британским акцентом. «Алло! О, здравствуйте! Привет, мой друг!»И он оставался сэром Максом до конца разговора, после чего тут же снова превращался в Безумного Макса, начинал сыпать проклятиями, возвращаясь к креслу, где он до этого сидел, и изрыгал их, пока усаживался обратно.

– Но в тот день, когда моя мать подошла к телефону, оказалось, что звонят не отцу. Это Пингвин звонил мне. Так что отец тут же начал шипеть: «Этот чертов телефон. Всегда одно и то же. Этот чертов Пингвин. Из какой дыры он вылез? Этот придурок Пингвин, этот косолапый идиот…»

К этому моменту мы все истерически хохотали. Первым пришел в себя Ублюдок.

– Ну так что же, Безумный Макс разозлился? Из-за мясного бизнеса?

– Вовсе нет, – ответил я, – повесив трубку, я тут же еще раз сказал им, что получил работу продавца мяса и морепродуктов, и Святая Леа тут же вышла из себя, и опять появился сэр Макс.

Я чуть-чуть помолчал, а потом сказал:

– Проблемы у меня начались только на следующее утро, когда Пингвин подъехал к нашему дому на своей «машине компании», и это оказался грузовичок «тойота». «А это что такое? – накинулся я на него. – Только не говори мне, что это и есть твоя служебная тачка!»

«Ну да, она и есть! Правда, она лапочка?» – ответил он, вылезая из грузовичка в джинсах и шлепках, потом подковылял ко мне и положил мне руку на плечо. Потом он посмотрел на грузовичок и сказал: «А ты как думаешь?»

«Да это же настоящее дерьмо! – заревел я, а потом увидел большой белый холодильник в глубине кузова: – А это, блин, что такое, Пингвин? Это похоже на гроб!» Тут я увидел серый дымок от сухого льда, поднимавшийся от одного из углов холодильника. «А это, блин, что такое?» – спросил я, показывая на него.

Элиот одарил меня улыбкой знатока, поднял указательный палец и сказал: «Иди сюда, я все тебе объясню», обошел вперевалочку машину и открыл крышку холодильника. «Можешь проверить продукты», – гордо прощебетал он и начал одну за другой вытаскивать оттуда коробки и показывать их мне. Каждая коробка была размером с чемоданчик-дипломат, и в них лежали разные сорта мяса или рыбы. Там было все – филе-миньон, креветки, шейки омаров, отбивные из баранины, отбивные из свинины, отбивные из телятины, филе скумбрии, стейк из лосося, крабовые ножки. У него были даже полуфабрикаты – типа котлет по-киевски и куриных шницелей кордон-блю. Я в жизни ничего подобного не видел.

К тому моменту, когда он все это вытащил, мы были в буквальном смысле завалены более чем двумя дюжинами коробок, и я вообще ничего не понимал. Меня что-то беспокоило, но я не мог понять, что. «А как мы заставим рестораны покупать это у нас? – спросил я. – У нас что, все это дешевле? Или лучше качеством?» А Пингвин такой смотрит на меня, как на дурачка, и говорит: «Разве я сказал хоть слово о ресторанах?»

Я взглянул на Ублюдка и тоже покачал головой. Затем усмехнулся и продолжил:

– Вот в этот момент я, наверное, все понял, и остальное уже было несущественно. Раз я не убежал обратно домой и не подал в тот же момент снова документы в стоматологическую школу, значит, я определил тогда свою судьбу.

Я пожал плечами.

– Это мгновение определило все следующее десятилетие моей жизни, включая все безумства «Стрэттон-Окмонт».

Ублюдок наклонился вперед, он был явно заинтригован.

– Почему вы так считаете? – спросил он.

Я на минуту задумался.

– Ну, наверное, потому, что именно в это мгновение я понял, во что ввязываюсь. Я понял, что это все было, – я не сказал слово «жульничество» не только потому, что торговля мясом и морепродуктами не была уж таким откровенным жульничеством, но и потому, что я не хотел, чтобы мои тюремщики считали, что я всю дорогу был жуликом. Пусть они лучше воспринимают «Стрэттон» как исключение на общем фоне лишь частично незаконной жизни, – все это было не совсем законно, – аккуратно произнес я, – а может быть, и совсем незаконно.Но я решил, что раз продукты были так хороши, то я никому не мог принести никакого вреда.

Я пожал плечами, как бы удивляясь собственному рассуждению.

– В общем, за те двадцать минут, что мы ехали до склада, Элиот все мне объяснил. Мы ходили по квартирам и конторам, но никогда ничего не предлагали ресторанам. У наших продуктов были другие цены. «Мы торгуем в розницу, а не оптом», – сообщил мне Пингвин. И хотя он не сказал это прямо, но, конечно, подразумевал, что продаем мы не задешево. «Все дело в удобстве, – прощебетал он, – мы доставляем ресторанную еду прямо домой. Мы можем набить ваши холодильники!» Он все время повторял последнюю фразу и даже назвал себя профессиональным набивальщиком холодильников, как будто это извиняло тот факт, что он завышал цены.

Как бы то ни было, но к тому моменту, когда мы подъехали к складу, я уже очень хорошо понимал, как работала «Грейт Амеркэн Мит энд Сифуд»: не было никаких определенных участков работы, никаких буклетов, никакого обслуживания постоянных клиентов и никакой зарплаты, только работа за проценты. «Мы просто автоматы для „обзвона вслепую“, работаем наугад, – тараторил Элиот, когда мы входили на склад, – вот почему мы зарабатываем так много денег».

Мое интервью при поступлении на работу происходило в облупленном офисе у входа на склад. Оно продлилось восемь с половиной секунд, после чего меня приняли. Я решил, что меня взяли так быстро, поскольку я друг Элиота. Я еще не знал, что они были готовы взять на работу каждого, у кого есть хоть какие-то признаки пульса.