Текст книги "Доппельгенгер (СИ)"

Автор книги: Джонни Рэйвэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Доппельгенгер
Джонни Рэйвэн

I

Не доверяйте зеркалам, люди! Если долго глядеть на своё отражение, оно может ожить. Я видел, так бывало! И только богам ведомо, что будет твориться в его в голове...

Безумный бродяга с Храмовой Площади

Вимарк Альвидери пристально вглядывался в зеркало. С гладкой поверхности на него смотрел стройный и подтянутый мужчина. По человеческим меркам он был очень даже хорош собой: высокий и широкоплечий, одетый в новёхонький серо-зелёный дублет и узкие штаны, которые так удачно подчёркивали крепкие бёдра; лицо благородное, гладко выбритое, с мягкими чертами, длинным, чуть с горбинкой носом и мужественным волевым подбородком с ямочкой. Ореховые глаза под тонкими бровями, прежде взирающие на одних с щенячьим раболепием, а на других – с хищностью коршуна, сейчас были холодны. В них читалось презрение, отвращение и сокрытая глубоко внутри ненависть. Потому что эти глаза, внешность и даже имя принадлежали Вимарку Альвидери. Человеку. А он к этому часу уже полночи, как был мёртв.

          «Трантольстанер, – тихо подумал тот, кто прятался под обликом королевского виночерпия, – меня зовут Трантольстанер...»

          Сколько лет прошло с тех пор, как это имя произносили вслух? Кто уже вспомнит? На сколько имён и прозвищ он откликался за эти годы? Сотня... две. Как много ухмылок, жестов, ужимок и прочих особенностей характера ему пришлось перемерить? Тысячи. А какое количество масок, личин и легенд осталось позади? Уже и не счесть. Одним словом – много.

          Чужие брови сошлись над чужой переносицей; не свои губы изогнулись в хищной улыбке, явив зеркалу злобный оскал. Зато вот смешок – свой, родной смешок – вырвался из груди и, словно крик возмездия, взметнулся к потолку.

          «Завтра вечером, наконец-то, свершится моя месть... Вы заплатите, люди. За всё».

***

          Двое мальчишек сидели на облезающей черепичной крыше. Перед ними расстилался огромный каменный и угловатый город, упирающийся причалами в синюю кайму на горизонте. Красный диск на розовом полотне медленно опускался к морю. Прохладный летний ветерок ерошил волосы, принося запах солёных волн.

– Скажи... Почему мы такие? – спросил младшенький – пухленький, конопатый и рыжий мальчуган, – разглядывая свои новые руки. Такие холёные, с бледной кожей, без мозолей и грязи под ногтями. Их настоящий хозяин никогда не знал тяжёлой работы.

– Какие, Трант? – поинтересовался старший – темноволосый и долговязый юноша, – вгрызаясь в красное яблоко, стащенное с прилавка на базаре. Трантольстанер повернулся к нему, взглянул с искренним и неприкрытым недоумением, как умеют смотреть только дети, и ответил:

– Другие, Квил. Не такие, как они все.

          Квилокин усмехнулся и потрепал брата по рыжим прядкам, отчего тот забавно сморщился.

– А почему солнце жаркое, а луна холодная? – ответил он с грустной улыбкой. – Просто так бывает, братец. Всегда есть «свои», а есть «чужие». И не нам выбирать, на какой стороне родиться...

          Это было яркое воспоминание. Одно из тех, которые проносятся через всю жизнь. И он так сильно скучал по этим дням. Потому что их уже невозможно было вернуть.

***

          Трантольстанер являлся редким представителем почти полностью истреблённого народа. Как себя именовали его предки, он не знал. Люди же их называли по-разному: двояк, фетчер, доппельгенгер, крадун, бедняр. Перевёртыш. Тварь, которая похищает лик, а затем и душу. Так однажды решил кто-то из людей. Этим они и оправдали многовековой геноцид доппельгенгеров.

          Всё немногое, что Трантольстанер знал о своем народе, было почерпнуто от брата, с которым он рос на улочках Артогарда – столицы королевства Бриттолия. Исторически сложилось так, что перевёртыши, никогда не имевшие ни родины, ни государства, ни даже собственного языка, давным-давно ассимилировались в самых крупных городах мира и слились с местным обществом. Существа, порождённые Хаосом, несущие в себе его частичку от рождения, обладали даром полной мимикрии – способностью изменить свой внешний вид и стать двойником кого угодно: вплоть до мельчайших деталей скопировать прообраз не только внешне, но также перенять голос, манеру речи, особенности характера и даже привычки.

Стоило лишь ненадолго взять в руки дорогую человеку вещь, которую он долгое время носил при себе, часто её касался или был к ней привязан, и сразу же после перевёртывания доппельгенгер получал все аспекты характера человека и даже последние пережитые им эмоции, ощущения и мысли – предметы хорошо впитывают ауру и энергетику души, и чем дольше вещица хранилась у хозяина, тем лучше получался воссоздаваемый образ. Недоступными оставались лишь долгосрочные воспоминания. Также доппельгенгер мог перевернуться напрямую, прикоснувшись к прообразу, но тогда он выдавал себя с потрохами, а потому способ превращения через вещь был гораздо надёжнее.

– Я даже от одного из наших слышал, что в старые времена перевёртыши достигали такого мастерства, что могли скопировать образ, стоило им только взглянуть на человека!  – рассказывал брат, когда они одним вечером сидели на чердаке старого дома, поглощая те скромные порции еды, что им удалось украсть в течение дня. – Жаль мы с тобой так не умеем.

– А как можно обнаружить другого доппельгенгера? Вдруг вокруг нас ходит множество собратьев, а мы даже не знаем об их существовании...

– Не знаю, – пожал плечами Квилокин. – Наши рассказывали, что невозможно перевернуться в другого перевёртыша, а значит, если дотронуться до одного из собратьев, ты ничего из него не вытащишь. Но это лишь то, что я слышал. На деле мне не выпадало возможности выяснить.

– Так выясни сейчас! – предложил ему тогда Трант, протянув свою руку. Брат ухмыльнулся и сжал его предплечье. Вскоре отпустил, покачав головой.

– Ничего. Вообще. Ни мысли, ни воспоминания, ни даже маленького глоточка прообраза. Я не могу в тебя превратиться.

– Здорово! – возликовал Трант. – Значит, если мы когда-нибудь дотронемся до человека и ничего не почувствуем, то будем знать, что он – один из наших!

– Это вряд ли, – покачал головой брат. – Раньше нас было больше здесь. Но это было давно. Сейчас в Артогарде, думаю, только мы и остались.

– А где они теперь?

– Кто?

– Ну, другие... «наши». – Трантольстанер всегда хотел встретить кого-нибудь из своего народа, особенно после таких рассказов.

– Они ушли. Кто-то не хотел жить среди людей. Кто-то искал лучшей доли. А кто-то боялся быть пойманным.

– А почему мы не уйдём?

– Мир за стенами гораздо опаснее, чем внутри стен. – В такие моменты, обычно тёплые глаза Квила становились холодными и колючими. – Здесь за порядком следит городская стража. Но вот за стенами, на дорогах и в лесах, люди могут делать всё, что им захочется. Да и нам, двум кузнечикам, гораздо легче затеряться в большом муравейнике, чем на открытой тропе.

          Трантольстанер после того разговора не поверил брату и какое-то время пытался отыскать сородичей, бродя по людным местам и «случайно» касаясь прохожих. Но через несколько месяцев, так и не обнаружив ни одного «пустого» человека, оставил бессмысленные попытки.

II

Шло время, братья совершенствовали навык перевоплощения. Оказалось, что доппельгенгеры могли даже сотворить из своей плоти одежду и украшения выбранного образа. Трантольстанер помнил то неописуемое чувство восторга, когда после сотой попытки ему наконец удалось «вылепить» на себе красивую, расшитую серебристыми узорами тунику, которую он однажды увидел на базаре. Тело она, конечно, не согревала, но зато выглядела великолепно! Единственное ограничение – перевёртыш не мог стать больше или меньше, чем он есть.

Отсюда рождалось первое правило выживания: во время преображения необходимо задействовать всю массу тела, иначе можно застрять где-то на полпути между личинами и тем самым привлечь к себе ненужное внимание. Так как большинство доппельгенгеров были значительно меньше людей и прочих человекоподобных народов, в основном им доставались незавидные роли низкоросликов, что перебрались в людские города: гномов, гоблинов, кобольдов, лепров и клуров – тех существ, которых люди не особо жаловали на своей земле. Либо человеческих детей и подростков, но тогда приходилось сильно ограничивать свои возможности в передвижении и выборе роли.

– Повезло нам с тобой, Трант! – возликовал однажды брат, когда ему впервые удалось преобразиться в худого и высокого проповедника, что собирал милостыню на храмовой площади. – Ух, теперь заживём! Сэйнтир, пьянчуга, после сбора подати всегда пропивает часть денег, а потом спит весь следующий день. Вот в эти моменты я и буду его подменять.

– А я? А я – когда смогу?

– Потерпи, братец, – привычным жестом взъерошил ему волосы брат. – Ещё пару годков, и сможешь даже в орка превращаться!

          Трантольстанер смеялся. Сладкие и беззаботные деньки прошлого. Где же вы теперь?

***

Вторым правилом являлось условие, что преображаться следует только в того, с кем ты точно не столкнёшься нос к носу. Да и если тебя одновременно увидели бы в двух местах, у людей могли возникнуть вопросы. Всегда следовало точно знать, где на момент перевоплощения находился прообраз. А также помнить каждое лицо из круга его общения. Второе-то зачастую и оказывалось самым сложным: у людей нередко оказывалось столько неожиданных связей и знакомств – особенно давних, которые уже невозможно было вытащить из предмета, – попробуй за всеми уследи! Трантольстанер и Квилокин держались строго выверенного порядка, стараясь не задерживаться в одной личине дольше нескольких часов, в итоге за день сменяя около десятка образов. Придуманная братом схема позволяла им годами копить список личин, со временем заменяя «бедные» и «опасные» на «обеспеченные» и «надёжные». И только благодаря строгому следованию правилам им удавалось не попадаться на глаза тем, кто мог увидеть их истинную суть.

– Люди – не все, но некоторые из них – знают о нашем существовании, – наставлял брата Квилокин, пока они пережидали ночи в стогах сена на конюшнях постоялых домов. – Особенно опасны те, у кого есть связь с магией. Охотники за Нечистью и благословлённые служители Церкви. Они могут что-то заподозрить. Их лучше обходить стороной. Но вот чародеи – они точно знают, как нас раскусить, если кто-то из людей укажет на тебя пальцем. Поэтому никогда, слышишь, никогда не превращайся на людях! Совершай преображение только в том случае, когда ты полностью уверен, что тебя никто не видит. И ни за что не появляйся там, где тебя быть не должно.

– А что будет, если поймают? – испуганно спрашивал Трантольстанер.

– Тогда нас уничтожат, – тихо и зловеще отвечал брат, – как паразитов, без зазрения совести. Зачем? Наверное, от страха. Неведения. А может, причина – банальная зависть? Кто их разберёт. Да и какая разница, за что тебя хотят убить, если изменить этого ты не в силах.

Брат рассказывал, что среди доппельгенгеров встречались и такие, кто ради собственной безопасности от разоблачения мог тихо убить человека и полностью забрать себе его жизнь. Возможно, именно этого люди больше всего и боялись. Но Квилокин сызмальства внушил Трантольстанеру, что так поступать нельзя. Ни при каких условиях.

– Иначе выходит так, что люди правы. И мы действительно не заслуживаем места под солнцем.

          С годами Трантольстанер и Квилокин достигли того возраста, когда уже могли превращаться во взрослых. За долгую жизнь в людской столице доппельгенгеры перемерили множество лиц: поначалу всяких бродяг, сирот, попрошаек и нищих. Однако по прошествии лет список доступных им ролей постепенно разрастался: старые образы заменялись новыми – более успешными и обеспеченными; окружение становилось чище, краше и честнее, а трущобы и закоулки Артогарда уступали место презентабельным кварталам и центру города. Их план работал благополучно и непогрешимо, как механизм мастеров-гномов. И всё это время им удавалось жить среди людей и не быть пойманными только потому, что Квилокин продумывал всё на десять шагов вперёд, учитывал даже самую незначительную мелочь, и никогда не рисковал почём зря. Жизнь менялась к лучшему. Пока однажды они не допустили ошибку.

***

          Трантольстанер вприпрыжку бежал вниз по улице, лишь чудом не врезаясь в идущих мимо горожан. Те оборачивались, кричали ругательства вслед, некоторые даже пытались схватить наглеца, что так дерзко вёл себя средь бела дня. Но ему было плевать – Трант слышал лишь топот сапог по брусчатке да стук своего разгорячённого сердца в груди.

          «Неужели, неужели! – думал перевёртыш, не в силах убрать с лица дурашливую улыбку. – Наконец-то всё изменится! Мы дождались, братик, мы заслужили этот шанс!»

          Последние несколько месяцев, он проживал в доме знатного купца из торговой гильдии. Поначалу доппельгенгер примерял роль молодого слуги только в те часы, когда настоящий юноша сбегал на свидания с дочкой одного дворянина. И так как люди, по непонятным для перевёртыша законам, делились на благородных и простолюдинов (хотя ни внешне, ни как-то ещё они не различались), связь молодых возлюбленных являлась запретной, а потому их встречи были тайными. В итоге одним днём тот дворянин покинул Артогард, забрав с собой дочь, и тогда юный слуга из купеческого дома, тихо сбежав со службы, отправился вслед за ними, ведомый зовом сердца. Трантольстанер, ставший свидетелем их пылких признаний и клятв в вечной любви, решил воспользоваться подвернувшейся оказией. Квилокин был против.

– Мы ещё никогда прежде не задерживались надолго в одной роли, – отговаривал он младшего брата. – Что будет, если настоящий слуга вернётся?

– Брось, братец, я знаю людскую породу! – отвечал ему Трант, легкомысленно улыбаясь. – Люди во имя любви готовы на всё: прыгать с крыш, бросаться в драку с противниками во много раз сильнее, предавать друзей, лгать родным и даже убивать соперников. Если этот парень поклялся следовать за возлюбленной до последнего вздоха, значит, так и будет. А отец её в Артоград уже не вернётся. Мы ничем не рискуем.

– Не стоит путать фанатичную страсть и безумную ревность с таким чистым и светлым чувством, как любовь, – хмурился в ответ Квилокин. – Любовь подразумевает счастье для того, к кому ты её испытываешь. И когда твоя любовь счастлива, ты сам становишься счастливым. Но как можно сделать счастливым одного человека, принеся несчастье другому?

– Не знаю, братец, не мне об этом судить. Знаю лишь то, что я не имею права упустить такой случай. Я останусь в доме купца и буду жить в одном образе. По крайней мере, до тех пор, пока не подвернётся роль получше.

          И, несмотря на то, что Квилокин настойчиво отговаривал младшего брата, Трант сдержал своё слово. Как оказалось – не зря. Купец, в чьём доме он прислуживал, был человеком дела, а потому часто уезжал в дальние путешествия. Такие дни нравились перевёртышу больше всего: ведь во время отсутствия хозяина он мог спать до полудня на чердачном лежаке или на сене в конюшнях; в обеденное время кушать разносолы и попивать дорогие вина на кухне с товарищами-поварами; а вечерами вместе с другой прислугой собираться в погребе, где они играли в карты, танцевали или просто обменивались свежими сплетнями. Такая беззаботная жизнь нравилась Трантольстанеру. Квил, который оставался верен своей стратегии и по десять раз на дню менял роли, всё чаще напоминал ему, чтобы Трант не привыкал к сладкой жизни, но тот не слушал. Проблемы надо решать по мере их поступления. К чему волноваться о том, чего ещё не произошло? А сбежать, если что, всегда успеется.

В конце концов, когда прошло уже достаточно времени, а настоящий слуга так и не объявился, брату пришлось признать, что Трантольстанер был прав. Вскоре Квилокин и сам обзавёлся постоянной ролью – он подменил ученика известного на весь города аптекаря. Настоящего юношу-подмастерье, которому вместо изучения ремесла провизора, как желал его отец, грезилась жизнь наёмного солдата. В итоге одной ночью он оставил учёбу и отправился на юг – искать удачу в далёких княжествах, где постоянно бушевали большие и малые войны. Ну а Квил, той же ночью сидевший в таверне на окраине города, примерив одну из своих безликих ролей, случайно познакомился с уже бывшим подмастерьем аптекаря, которому нужен был добрый слушатель. Вино и одиночество сблизили случайных собеседников. Напоследок выговорившись, будущий наёмник с чистой совестью отправился в далёкое путешествие. А Квилокин, обнаружив на столе забытые им перчатки, решил последовать по стопам младшего брата – тем более, что он давно мечтал выучиться какому-нибудь достойному ремеслу.

          Шли дни. Братья-доппельгенгеры входили во вкус жизни в одной роли. Трантольстанер наслаждался не сильно обременённой работой прислуги в купеческом доме. Квилокин же, наоборот, работал за троих. От восхода и до заката он помогал аптекарю изготавливать лекарства, а ночи проводил за изучением огромных талмудов провизорского ремесла.

Одним таким беззаботным днём в отсутствие хозяина Трантольстанер сидел на кухне купеческого дома, где резался в кости с двумя служками-поварами, когда пришла нежданная весть. Купец пропал! Он возвращался из дальнего плавания, когда на северных морях грянули сильные шторма. Многие корабли так и не вернулись в гавань. В том числе и купеческое судно.

«Как же быть? Что же теперь с нами будет? – заголосили разом слуги, повара, охрана. – Родственников у хозяина нет! Кому же достанется всё наследство? Короне? Банку? Гильдии? А, к чёрту, так или иначе, погонят нас со службы!»

          И пока весь дом стоял на ушах, Трантольстанер уже знал, что надо делать. Ведь не зря же он прислуживал здесь всё это время! Перевёртыш тихо проник в хозяйские комнаты и вытащил из тайника любимую фибулу купца, которую тот всегда надевал, принимая гостей. Круглая, сверкающая пластинка приятно легла в ладонь. В тот день Трант впервые совершил кражу не для того, чтобы спастись от голода или согреться в морозы, но во имя извечных властителей людских (и не только) умов. Денег. Ну, а прекрасное изделие из золота, инкрустированное драгоценными камнями, наверняка стоило достаточно, чтобы братья доппельгенгеры получили сполна. За все вынесенные ими страдания и невзгоды.

          «Да и чего врать, жаль будет, если такое богатство достанется тому, у кого и так денег много! – Думал Трантольстанер, любуясь игрой самоцветов и ярким блеском обода произведения ювелирного искусства в своей руке. – Пускай же лучше эта красота послужит во благо тем, кто действительно её достоин...»

          С такими мыслями он и сбежал под шумок, тут же отправившись к брату. На вырученные с продажи фибулы деньги они смогут безбедно жить несколько лет! А может даже уехать куда-нибудь. Отправиться в другие города и земли, увидеть мир! Или открыть своё дело, заняться ремеслом, что будет приносить постоянную прибыль. Чем плохо? Вот он – шанс! Подарок судьбы, который братья так долго ждали все эти годы! Однако, когда Трант добрался до лавки и рассказал всё Квилу, реакция брата оказалась не той, на какую он рассчитывал.

– Как смел ты присвоить себе чужое?! – кричал он на пристыженного Транта. – Кто дал тебе право заниматься грязным воровством?

– Но мы ведь воровали с малолетства! – спорил тот, одновременно испытывая как гнев, так и стыд. – Что плохого в том, что я забрал ничейное?

– Ничейное – это воздух, которым мы дышим. Вода, кою мы пьем. Солнечный свет, что согревает нашу кожу. Но вещь не может быть ничейной! У каждой есть хозяин.

– А что, если хозяина не стало?! Кому тогда она должна принадлежать?

– Наследнику. Либо тому, кто за неё заплатит. Но то, что сделал ты – гнусное воровство! И я не позволю моему брату пасть так низко.

– Все воруют, – буркнул, сдавшись Трант. – Чем мы хуже?

          Брат долго на него смотрел, затем положил ему руку на плечо и тихо произнёс:

– Послушай, братец. Одно дело – воровать ради пропитания, ради того, чтобы выжить, и совсем другое – во имя воровства. Ты имеешь все возможности, дабы честно зарабатывать на жизнь. Так пользуйся ими! Судьба прокляла нас от рождения, но меж тем и даровала великий талант. Мы можем быть кем угодно. И можем заниматься чем угодно. Благодаря нашему дару мы способны взобраться так высоко, как ты и не смел мечтать! Вспомни: кем мы были десять лет назад? И кем стали сейчас?

– Слугой и подмастерьем аптекаря? О да, великая заслуга!

– Ты не прав. Думаешь крестьянин, день за днём орудующий плугом под палящим солнцем, не мечтал бы оказаться на твоём месте? Или грузчик в доках, гнущий спину под тяжестью чужих богатств? Они бы с удовольствием переняли твою роль. Но они не способны! Но мы – другие. И это ведь только начало! Мы не ограничены короткими сроками людских жизней. Не привязаны ни к одной из тысяч оболочек. Мы можем учиться. Расти. Становиться выше, сильнее, искуснее. Поглощать одно мастерство за другим. Вот, в чём наше благословение! У нас есть время и возможность стать кем угодно. Не просто нацепив чужой лик, но и выучившись любому мастерству и ремеслу, что только существуют. Разве не это – высшая награда?

– Кому как, брат Квил. Я бы не отказался от той награды, что уже лежит в моей руке. Тем более, как я уже сказал, воруют все.

          Квилокин помрачнел, и на этот раз его пальцы, уже совсем не ободряюще, впились в плечо Транта.

– Подобными мыслями ты оправдываешь всё зло, что есть в нашем мире, братец. Ты соглашаешься с ним и принимаешь его, рассуждая следующим образом: если все так поступают, значит, и я буду. А это – безвозвратная дорога, что ведёт в бездну. С каждым подобным решением в мире становится на одного хорошего человека меньше, а на одного плохого – больше. Представь себе, что станет с нами, если все будут думать подобным образом? Мы не станем так поступать. Уж лучше оставаться в грязи и нищете, чем жить в богатстве и достатке, но с грехом за душою. Вселенная всё видит. Каждому в итоге достанется по заслугам. Ну а плохие поступки – они как лавина. Чем чаще их совершаешь, тем легче даётся каждое следующее.

          Трант вздохнул. Брата не переспорить. В вопросах морализаторства и чести ему не было равных. Перевёртыш послушно двинулся к выходу, чтобы вернуть украденное на место, когда неожиданно ему пришла идея.

– А что если фибула останется в руках хозяина? Тогда ведь это не будет считаться воровством?

– Что ты имеешь ввиду? – прищурившись, спросил Квилокин.

          И тогда Трантольстанер рассказал ему о почившем купце. О его жадности и злобе, о скверном отношении к добрым слугам, что денно и нощно гнули спины и стирали руки в кровь, дабы улучшить жизнь хозяина. Получая взамен лишь жалкие крохи и ни капли благодарности.

– И теперь, когда купца не стало, все эти хорошие люди отправятся на улицу вместе со своими семьями. Кому они теперь будут нужны? Где им спрятаться от дождя и холода? Чем заниматься, чтобы прокормить себя и своих детей? Мир жесток и несправедлив, брат. Но если есть возможность творить добро, то мы обязаны это сделать. Ты всегда учил меня этому. Почему же из-за одного человека должны страдать десятки? Разве это правильно? Мне кажется, если в наших силах спасти от голода и холода хотя бы несколько несчастных душ, то мы не имеем права отказываться.

– Что ты предлагаешь?

– О, ничего такого. Я просто хочу, чтобы всё оставалось, как было. И даже лучше. – Трантольстанер подошёл к брату и вложил фибулу ему в ладонь. – Пусть купец вернётся домой. А счастливые слуги и дальше будут честно отрабатывать еду и кров над головой.

          Квил долго думал, глядя на драгоценность в своей руке. Затем кивнул. Трантольстанер незаметно улыбнулся. Пускай его слова о злом купце были далеки от истины: хозяин, конечно, не являлся благодетелем, но к прислуге относился с должным почтением, и, по правде говоря, человеком был хорошим. Но кому от этого лучше? Если брату хочется быть спасителем и защитником угнетённых, Трант подарит ему такой шанс.

***

Вскоре, к счастью прислуги и несчастью королевских и гильдейских мытарей, чудом выживший в шторме купец вернулся в родные угодья. Следующие месяцы Трантольстанер, мигом выросший из обычного служки в самого близкого советника хозяина, жил припеваючи под уютным крылышком старшего брата. Устои в купеческом доме тоже претерпели заметные изменения: всем купили новую одежду, подняли жалование, а некоторым даже разрешили перевести родню из окраин в комнаты для прислуги. Поначалу жители купеческого дома сильно дивилась, отчего их хозяин – пускай и не злой, но и не сказать, чтобы уж очень добродушный человек, – неожиданно стал таким заботливым и чутким? Не иначе как счастливое спасение сказалось! В общем, все были довольны.

– Мы должны быть лучше оригиналов, раз уж выпала нам такая непростая доля – подменять других, – любил приговаривать Квил, когда они с Трантом по вечерам потягивали дорогое вино, развалившись в глубоких креслах у камина.

          Но потом случилось нежданное. Всамделишный купец – живой, действительно переживший шторм, выловленный моряками и долгое время не имевший возможности вернуться домой, – объявился через полгода и грянул, словно гром среди ясного неба. Вместе с ним пришла городская стража. И чародеи.

Трантольстанер, сжавшись от ужаса в углу комнаты, не мог пошевелить и пальцем, глядя на то, как пеленают Квилокина. Ворвавшись в кабинет, стражники схватили двойника, заломили ему руки. Квил до последнего упирался и взывал к здравому смыслу, утверждая, что это он – настоящий. Его точная копия с бескровным лицом молчала, скрестив на груди руки. И когда двое чародеев надели на шею Квила обруч из особого, блокирующего магию, металла, отпираться стало поздно. Чужая внешность медленно сползла с брата. Трант впервые увидел истинный облик доппельгенгера. Квилокин был похож на вылепленного неумелой рукой человечка из белой глины: руки, ноги, плечи и прочие части тела полностью лишились каких-либо особенностей. Ни ушей, ни носа, ни волос. Лишь ужасное, пористое лицо без черт – пара впадин с круглыми яблоками и хлопающая линия на месте рта.

Когда брата увели, Трант ещё долго сидел на полу кабинета, боясь привлечь к себе внимание. А потом его накрыл ужас. Они догадаются. Узнают, кто скрывается за внешностью служки. Трант сбежал. Но как бы ему ни было страшно, он заставил себя прийти следующим утром на главную городскую площадь. То, что перевёртыш там увидел, до конца дней будет преследовать его в кошмарах.

Кричащая толпа. Служители церкви. Мрачные чародеи. Предвкушение, злоба, ненависть. Плотные вязанки дров. Факельщики. И апофеоз всего этого безумия – безликое белокожее создание, привязанное к столбу по центру площади.

Тем хмурым утром доппельгенгера – хаотическую тварь, богомерзкое создание и порождение тьмы, что нагло ворует чужие жизни, – прилюдно казнили. Дабы все жители Артогарда знали, от каких ужасов мира их защищает корона, чародеи и великая церковь. Трантольстанер стоял там, среди людей. До самого конца, пока последние языки пламени не угасли, а угли не обратились золой. Никогда ему теперь не забыть вопли сжигаемого заживо брата и оранжевое зарево кострища под серым небом.

III

Потеря брата сильно повлияла на Трантольстанера. Из купеческого дома пришлось уйти. Слишком многое напоминало о роковой ошибке. Также в нём поселился страх быть пойманным и преданным суду. В случившемся перевёртыш винил себя, ведь это он предложил брату занять место купца. Он не удостоверился в гибели прообраза. Он поверил, что жизнь может быть легка и беспечна. Но тот камень, что Трант так бездумно швырнул в колодец судьбы, выскочил обратно огромным сокрушающим булыжником.

Грызущее изнутри чувство вины сводило его с ума. Вскоре, боясь быть пойманным, перевёртыш перебрался в трущобы, где легко можно было затеряться среди тех, на кого большинство граждан старалось не только не обращать внимание, но и вовсе не видеть. Словно их не существовало. И новое окружение вскоре явило ему истинную человеческую натуру. Люди, которых он теперь мог наблюдать в самых нижайших ипостасях, забывались с помощью выпивки. Они и дали Трантольстанеру яркий пример, как можно сбегать от суровой реальности. Перевёртыш, доселе не пробовавший ничего крепче эля, быстро пристрастился к яду зелёного змея во всех его ипостасях. Доселе яркая и полная красок жизнь поблёкла и сузилась до двух цветов: чёрного и серого. Однако доппельгенгеру ещё только предстояло узнать, что эти два цвета тоже делятся на множество оттенков.

Долгое время Трантольстанер скитался по улицам в образах бродяг и нищих, спал в забытых всеми богами ночлежках и впитывал окружающее его зловоние. Он быстро породнился с грязью человеческой души. Заглянул в самые потаённые и тёмные её части. И со временем удивлялся всё меньше. Доппельгенгер видел, как убивают за горсть мелких монет. Как насилуют и унижают тех, кто не способен дать отпор. Как вымещают друг на друге злобу и обиду за несчастную судьбу. Как улыбаясь – ненавидят, заверяя в честности – обманывают, обещая верность – предают. Но главное – он видел, как люди варятся в чёрном котле, полном гнили и мерзости, даже не пытаясь вылезти наружу. И сколько бы Трант ни силился понять, почему они так поступают друг с другом, ответ так и не находился.

          «Ещё немного, и я сам безвозвратно утону в этой тёмной бездне, – подумал он однажды, проснувшись в прокуренном притоне, где пьяные, грязные и вонючие тела спали вповалку на холодной земле. – Неужели им нет дела ни до чего на этом свете? Им плевать на всех, кто находится рядом. Нет, даже хуже. Им плевать на самих себя...»

А затем Трантольстанера озарило. Проблема людей оказалось до смешного банальна. Просто они – люди. Такова их сущность. И не он виноват в смерти Квила. За то время, что братья провели в купеческом доме, всем жилось только лучше. Но когда объявился настоящий хозяин, никто даже пальцем не пошевелил, дабы заступиться за благодетеля. А за что, собственно, погиб его брат? Просто потому, что он не такой, как они? В этом причина?

«Вот именно. Он был убит. Безжалостно прихлопнут. Словно муха – карающей рукой человечества. А всё потому, что люди... Они – просто люди. И если уж для них человеческая жизнь не в цене, то какого можно ждать отношения к другим, непохожим существам?»

Это люди погубили его брата. Так же легко, как они губили своих сородичей. Трантольстанер жаждал мести. И вскоре он осознал простую истину. Хочешь выжить среди чертей – стань дьяволом.

***

          Доппельгенгер наблюдал за людьми и учился быть человеком. Поначалу – воровать, не оставляя следов. Затем – обманывать. Да так убедительно, что даже лживые демоны кричали бы «верю!». Манипулировать и водить за нос ради собственной выгоды. Стравливать и отсиживаться в тени, чтобы потом пожинать лавры на чужих утратах. И чем лучше становились его новые навыки, тем больше ему нравилось забавляться с глупыми людишками. Доппельгенгер играл с человечеством в опасную, но чертовски увлекательную игру.