Текст книги "Самое время для новой жизни"

Автор книги: Джонатан Троппер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 13

Мистеру Джорджу Бернарду от доктора Сэмюеля Рихтера, больница Маунт-Синай

4 октября 1998 года

Пожалуйста, срочно свяжитесь со мной. Элисон Шоллинг указала вас как контактное лицо на случай экстренной необходимости.

Джек всегда регистрировался в отелях под одним из вымышленных имен. Под каким именно на этот раз, мы угадали со второй попытки и оставили ему сообщение. Дурацкая затея, но Элисон была непреклонна. Джек перезвонил через час на телефон, на самом-то деле стоявший на столике работницы регистратуры в Маунт-Синай – бывшей любовницы, а ныне приятельницы Чака. Звонок переключили на доктора Сэмюеля Рихтера, который вообще-то был медбратом и зачитывал по бумажке текст, тщательно продуманный Чаком. Мнимый доктор Рихтер сообщил Джеку, что мисс Шоллинг попала в серьезную автокатастрофу, получила травму головы и разнообразные повреждения внутренних органов. Перечисляя их, он сыпал непонятными медицинскими терминами, рассчитанными на то, чтобы запутать и одновременно до смерти напугать несведущего человека. Имя Джека, сказал доктор, было указано на листочке, лежавшем в бумажнике мисс Шоллинг, вместе с именами членов ее семьи; с ними связаться не представляется возможным, так как они отдыхают за границей. Мы делали ставку на то, что Джек будет слишком обеспокоен и не задастся вопросом, как доктор вышел на него в “Плазе”.

Элисон не ошиблась: пейджер Чака загудел почти сразу. Он лежал между нами на столе и вдруг заплясал, вибрируя, по поцарапанной столешнице. Чак поймал пейджер у самого края, посмотрел на экранчик, сказал: “Это он”. Через минуту пейджер зажужжал снова. Мы сидели в бесхозном кабинете, который, по словам Чака, интерны использовали в качестве курилки.

– Похоже на крик о помощи, – заметил я.

Чак нажал “отбой”. Отвечать сразу мы не собирались, хотели заставить Джека всерьез поволновался, а Чак знал по опыту, что игнорировать сообщения – самый верный способ этого достичь. Через минуту пейджер сработал опять. На этот раз Чак взял телефон, позвонил в “Плазу” и сообщил портье номер комнаты, присланный Джеком, – тот схватил трубку после первого же сигнала. Я наклонился к Чаку, чтобы слышать весь разговор.

– Алло, – начал Чак лениво, – вы присылали сообщение мне на пейджер?

– Чак, это Джек! – заорал Джек, и Чаку пришлось даже отодвинуть трубку от уха. – Слышал про Элисон?

– А что с ней?

– Попала в аварию. Дьявол, Чак, она в твоей больнице!

– Да что произошло? – Теперь Чак изобразил беспокойство.

– Понятия не имею! Автокатастрофа или что-то в этом роде. Сейчас же выезжаю!

– Постой. Успокойся и расскажи толком. Откуда ты знаешь, что она в больнице?

– Мне позвонил, – принялся нетерпеливо объяснять Джек, – вернее, оставил сообщение какой-то доктор Рихтер.

– Сэм Рихтер, – переспросил Чак, – из неотложки?

– Да! Сэмюель Рихтер.

– Проклятье, у него уже смена закончилась. Спущусь и сам все разузнаю.

– Еду к тебе сейчас же.

– Стоп-стоп-стоп, Джек, в реанимационное так просто не попадешь, тебя не пустят. Кроме того, ты слишком заметен. Всех тут переполошишь. Оставайся на месте, я все проверю и перезвоню.

– Ну нет уж, – возразил Джек, – еду сейчас же, и точка!

– Хорошо-хорошо, – Чак словно бы раздумывал, как все устроить, – тогда давай сделаем вот что. Подъезжай ко входу с Девяносто восьмой улицы, поднимайся на лифте на восьмой этаж. Мой кабинет 812-й. Встретимся там, и я отведу тебя к ней. А пока едешь, попробую все выяснить.

– Договорились. Буду через пятнадцать минут.

– Чу́дно. Еще две просьбы.

– Какие? – Джек с трудом сдерживался.

– Во-первых, надень что-нибудь неприметное. Представление нам тут не нужно.

– Понял. Вторая?

Чак глубоко вздохнул: от того, как Джек отреагирует на вторую просьбу, зависел успех всего предприятия.

– Приезжай один. Вряд ли мне даже по блату удастся провести всю твою свиту через дежурную медсестру.

– Понял, еду. – И Джек повесил трубку.

– Едет.

Чак нервно усмехнулся.

Мы чувствовали себя детьми, которые хулиганят по телефону.

– Превосходно, – отозвался я без особого энтузиазма.

Чак полез в стол, достал маленький кожаный футляр, похожий на футляр для бритвы, и вытащил из него весьма неприятного вида шприц и грушевидную ампулу. Стянул зубами с иглы красный пластмассовый колпачок, погрузил ее в ампулу и потянул за поршень, внимательно наблюдая, как жидкость наполняет шприц. Когда шприц заполнился на три четверти, Чак вытянул иглу из ампулы, слегка надавил на поршень – с кончика иглы брызнуло несколько капель, – а затем, по-прежнему держа колпачок в зубах, одним точным движением надел его обратно. Потом Чак поднес шприц к глазам и постучал по нему пальцем, пристально рассматривая содержимое.

– Что ты делаешь? – поинтересовался я.

– Смотрю, нет ли воздушных пузырьков, – объяснил он, укладывая шприц обратно в футляр.

– Что в шприце?

– Торазин. Действует минут через пять.

– А побыстрее ничего нет?

– Только удар тупым тяжелым предметом по голове.

– И что мы будем делать с ним эти пять минут?

– Без понятия. Хорошие анекдоты знаешь?

Чак полез в другой ящик, достал сине-зеленый сверток и бросил мне.

– Медицинский халат и брюки, – пояснил он, – для нашего дерзкого побега. Уже можешь переодеваться.

Я разоблачался, натягивал легкую униформу и вдруг ощутил себя героем какой-то фантасмагории. Мы, два взрослых человека, собираемся похитить третьего и выключить его из жизни. Известнейшая кинозвезда исчезнет бесследно, и это будет наших рук дело. Ну и авантюра! Приходится даже переодеваться для маскировки. Посмотрев на Чака, вытиравшего ладони о свою белую курточку, я заметил:

– Нам бы еще музыку из “Миссия невыполнима” для полноты картины.

Через несколько минут пейджер Чака снова запрыгал по столу. Я схватил его, глянул на экранчик: “Все в сборе”. Это Линдси, сидевшая на другой стороне улицы в машине Элисон, BMW защитного цвета, подавала условный сигнал.

– Элвис вошел в здание, – сообщил я.

– Все по местам, – сказал Чак слишком уж громко и встал за дверью.

Я занял позицию за столом. В желудке будто копошился выводок проглоченных кроликов. Сейчас войдет Джек, все поймет, и я прочту в его глазах: “Предатель”, – мысль эта приводила меня в ужас. Горло вдруг превратилось в пустыню, губы прилипли к деснам, невозможно было унять дрожь в правой ноге. Я взглянул на Чака, тот, не отрываясь, мрачно глядел на меня. Мы стали заложниками этих минут, тянувшихся вечность, но вечность закончилась быстро – распахнулась дверь.

Джек влетел в кабинет так стремительно, что я даже испугался, не получит ли Чак дверью по лицу, как в “Трех балбесах”. На секунду предстало видение: Чак без сознания сползает по стене, все еще сжимая в кулаке предательский шприц, а Джек поворачивается, глядит на меня свирепо с полуулыбкой, как в кадре, и говорит: “Ну так что происходит, Бен?”

Но Джек лишь шагнул к столу, тяжело дыша, и спросил:

– Бен, что стряслось?

Если он и удивился, увидев меня, то виду не подал, вроде бы не заметил даже медицинского халата. Джек был в темных очках, лиловой бейсболке “Лейкерз”, глубоко надвинутой на лоб, раскрасневшийся, потный, словно бежал всю дорогу или как минимум восемь этажей вверх по лестнице. Меня кольнуло чувство вины: похоже, мы заставили Джека поволноваться не на шутку, – но я тут же напомнил себе, что идея ведь принадлежала Элисон. Отчаянные времена и все такое.

– Джек, Элисон в порядке, – выдавил я. – Присядь на секунду.

– В порядке? – он сдернул очки и кепку, все еще пытаясь унять одышку. – Ты ее что, видел?

– Видел, Джек, – я встал из-за стола. – Присядь, я тебе расскажу.

Джек потянул к себе литой пластиковый стул, плюхнулся в него. В тот самый момент, когда зад Джека приземлился на сиденье, Чак молча шагнул из-за двери и, не колеблясь ни секунды, вонзил иглу ему в плечо. Джек взвыл – больше от удивления, чем от боли, – вскочил на ноги, инстинктивно двинул локтем назад, чтобы сразить невидимого противника. Острие локтя пришлось Чаку ровно посередине лица, раздался хруст, и из носа Чака хлынул кровавый гейзер.

– Сволочь! – завопил Чак, падая на колени, закрывая лицо ладонями. Кровь стекала по его рукам на пол. Джек отшвырнул ногой стул, быстро развернулся и, подняв руки к груди, встал – весьма убедительно – в боевую стойку какого-нибудь каратиста или дзюдоиста. Готовясь к съемкам, Джек много тренировался с мастерами восточных единоборств. Тренировки явно не прошли даром.

– Какого черта? – Джек уставился на коленопреклоненного Чака. – Чем ты меня уколол?

Чак, пошатываясь, поднялся на ноги, сгреб с полки на дальней стене бумажные полотенца, приложил к носу.

– Твою мать, Джек! – проревел он. – Сломал мне к черту нос!

– Да какого хрена здесь происходит? Бен?! – заорал Джек, поворачиваясь ко мне.

Глаза его сверкали, отломившаяся от шприца игла до сих пор торчала в плече. Я моментально понял: наш план был ужасной глупостью. И принял решение.

– Успокойся, Джек, – сказал я. – Все хорошо.

Одной рукой придерживая пострадавший нос, другую Чак протянул к Джеку.

– Все в порядке, Джек, – Чак взял его за предплечье.

Большая стратегическая ошибка. Джек решил, что Чак возобновил нападение, схватил его за запястья и приложил об стол. Гулкий глухой удар – бедро Чака врезалось в столешницу. Бедняга тихо застонал и сложился пополам.

– Полегче, Джек! – прокричал я беспомощно.

И минуты не прошло, как мы начали претворять в жизнь свой план, а все уже, мягко говоря, полетело кувырком. Джек бросил взгляд в сторону двери, и я понял: он собирается бежать.

– Не двигайся, Джек! – заорал я. – Не вздумай! Сработало. Секунды на три – потом он рванулся к выходу, но тут вошла Элисон, спокойно прикрыла за собой дверь. Увидев ее, Джек остолбенел.

– Элисон… – прошептал Джек. Лицо его застыло: он был потрясен.

– Прости меня, Джек, – сказала она и медленно направилась к нему, раскрыв объятия.

– Ты цела, – произнес он без выражения, сдавленным голосом, рассеянно вытаскивая иглу из плеча.

– Да, – она обвила руками его шею и притянула к себе. – Прости, что нам приходится так поступать, милый, пожалуйста, прости.

Джек попробовал отстраниться от Элисон, заглянуть ей в глаза, но она держала его крепко, что-то шептала на ухо, а я только стоял как вкопанный и наблюдал. Чак пытался остановить кровь, хлеставшую из сломанного носа, и напрочь забыл про Джека. Поэтому через минуту, когда тот вдруг потерял сознание, я вынужден был перемахнуть через стол, оцарапав по дороге левую голень, чтобы помочь Элисон подхватить Джека. Он повалился мне на руки столь внезапно, что я плюхнулся на пол и там остался сидеть. Джек растянулся у меня на коленях, словно ребенок, который вдруг заснул.

Какое-то время мы не двигались. Чак застыл над столом, прижимая окровавленные полотенца к лицу. Элисон стояла у двери, так широко распахнув глаза, что, казалось, они вот-вот буквально выскочат из орбит. А я по-турецки сидел на полу с Джеком, пускавшим слюну мне на бедро.

– Первый этап, – резюмировал я, – завершен.

– Как по нотам разыграли, – голос Элисон слегка дрожал.

Чак издал булькающий стон и привалился к столу:

– Он мне нос сломал. Поверить не могу. Сломал мне к черту нос.

Следующий этап, паче чаяния, прошел гладко. Чак привез каталку, мы накрыли Джека одеялом, довезли по белому больничному коридору до лифта. На первом этаже Чак вытащил из какой-то каморки инвалидное кресло, и мы втроем усадили в него Джека. Проходящие мимо медсестры и санитары посматривали на нас с удивлением, но, как и предсказывал Чак, все были слишком заняты и, едва бросив взгляд, шли по своим делам.

По пандусу мы выкатили кресло на улицу, пересекли запруженную в час пик (что было нам на руку: мы легко затерялись) Пятую авеню, подъехали к припаркованной во втором ряду машине, где ждала Линдси. Мы с Чаком подняли бесчувственное тело Джека, водрузили на заднее сиденье. От натуги нос Чака, к тому времени уже заметно распухший, опять начал кровить.

– Чак, нос, – сказал я.

– Проклятье, – Чак стащил с себя медицинскую куртку, скомкал и приложил к лицу.

– Что с ним? – поинтересовалась Линдси с переднего сиденья, глянув через плечо.

– Да так, небольшая авария, – пояснил я. – Чак, может, стоит вернуться и наложить повязку?

– Как тебе сказать, – прогнусавил Чак. – Хочешь, чтобы Джек пришел в себя посреди Пятой авеню?

– Верно. Тогда едем.

– Остановимся только у какого-нибудь магазинчика, возьмем льда.

Мы сели в машину. Чак и я – сзади, подперев с обеих сторон Джека, Элисон – за руль, рядом с ней Линдси. Спустившись по Девяносто шестой, притормозили у магазинчика, взяли льда и выехали на Гарлем-Ривер-драйв. Адреналин улегся в крови, я понял, что насквозь промок от пота, поэтому открыл окно и подставил лицо ударам свежего осеннего ветра. Каждый раз, когда мимо проезжал автомобиль, мне казалось, кто-нибудь заметит неладное, но нас не удостаивали и второго взгляда. К тому времени, как перед нами вырос мост Джорджа Вашингтона, я поверил: побег удался.

– Ну вот, – сказала Линдси весело, когда мы въезжали по мосту в Нью-Джерси. – Пересекли границу. Полагаю, теперь мы преступили и федеральный закон.

– Ты же не думаешь всерьез, что Джек на нас заявит? – спросил я.

– Я бы заявил, – буркнул Чак.

– Ты просто злишься за свой сломанный нос.

– Что ты, вовсе нет, – он поглядел на Джека сквозь полиэтиленовый пакет со льдом, положил ладонь ему на голову и с отвращением оттолкнул от себя. Джек стал падать вперед и уткнулся в спинку сиденья Линдси.

– Если действительно до этого дойдет, я надеюсь, он поймет все-таки, что мы для него стараемся, – сказала Элисон.

– Ну-ну, можешь и дальше себя в этом убеждать, – пробубнил Чак через пакет со льдом.

– Может, музыку послушаем? – вмешалась Линдси и включила магнитолу, прежде чем кто-нибудь успел возразить.

В разговор вступили 10 000 Maniacs с песней “These Are Days”, мы замолчали, откинулись на спинки сидений и принялись размышлять над безумством, которое только что совершили, или, скорее, над тем, действительно ли совершили безумство, над которым стоит поразмыслить. Все ведь зависит от точки зрения: пятеро друзей едут отдохнуть в горы или четыре преступника похитили известнейшую кинозвезду и везут в другой штат. Как бы там ни было, ближайшие дни обещали стать незабываемыми.

Я посмотрел на Линдси – сквозняк из моего окна ерошил ей волосы – и отдался сладостному предчувствию, какого давно не испытывал. Глубокий, медовый голос Натали Мерчант разливался по салону, мы въезжали в оранжево-розовое царство закатных теней Пэлисейдз-парквей. Будь что будет, подумал я, мы на пороге незабвенных дней.

Глава 14

Загородный дом Шоллингов стоял на озере Кресчент в предместье нью-йоркского городка Кармелина. Озеро, имевшее форму полумесяца, было видно почти из каждого окна, потому что дом располагался в его излучине и задним фасадом выходил к воде. Здание, обшитое мореным деревом, представляло собой типичный образец современной сельской архитектуры – смесь колониального особняка и кондоминиума; сплошь скатные крыши, световые люки, окна. К задней стене примыкала площадка на сваях, выходившая к озеру. Глядишь на этот особняк, на лес вокруг и чувствуешь себя на страницах каталога “Джей Кру”. Именно такой дом я хотел бы иметь, если б было с кем его разделить.

Мы проехали по длинной узкой аллее, огибавшей слева обширную территорию перед домом, и остановились поближе к входу. Элисон побежала открывать, включать свет, а мы с Чаком вынесли по-прежнему бесчувственного Джека из машины. Во время поездки Джек пошевельнулся, и Чак сделал ему еще инъекцию – на этот раз мидазолама – прямо в вену, сказав, что теперь Джек проспит до утра. Холл был заставлен нашими чемоданами, Элисон прислала их сюда днем раньше с Люси, родительской экономкой, которую отрядили подготовить спальни и прибрать в доме. Ей также поручили перед отъездом снабдить всем необходимым кухню – настоящий подвиг, учитывая размеры кухни: в ней поместилась бы вся моя квартира.

Мы проследовали за Элисон вверх по лестнице, затем по маленькому коридору до кабинета ее отца. В доме витал немного затхлый, хвойный дух, который всегда напоминал мне о летнем лагере. Сам кабинет был прямоугольной формы, обстановку его составляли красного дерева письменный стол и книжные шкафы, закрывавшие три стены. Глянув на них мельком, я увидел “Оксфордский словарь”, “Британскую энциклопедию”, всех от Мильтона и Шекспира до постмодернистов – Пинчона и Бартельми – в жестких переплетах, целую полку старых выпусков “Нью-Йоркера” и “Комментари”, а между ними – стопки бумаг и папки из манильского картона. Окон в кабинете не было. Четвертую стену хозяин почти полностью отвел под семейные фотографии. На снимках сестры Шоллинг постепенно взрослели, неизменно оставаясь чистенькими и загорелыми, будто фотографировались только летом. У этой стены стоял просторный раскладной диван. Дверь справа от дивана вела в небольшую ванную, тоже без окон. Мы уложили Джека, стянули с него туфли, накрыли одеялом (оно лежало свернутым рядом на полу).

– Вряд ли наш постоялец будет счастлив, когда проснется, – заметил Чак.

Нос его превратился в бесформенную глыбу, а от переносицы ко лбу разливался отвратительный лиловый синяк. Как же он, наверное, мучился.

– Когда проснется, мы о нем позаботимся. Элисон выпроводила нас, достала из верхнего ящика стола старомодный металлический ключ – такой нужно еще приладить к замочной скважине, – закрыла дверь, вставила ключ и дважды резко повернула влево. Я покрутил ручку, приналег плечом. Дверь из прочного дерева – тополя или клена – открывалась внутрь, и я вполне уверился, что Джек не сможет ее выломать.

Элисон положила ключи на верхнюю планку дверного наличника, и мы направились вниз, в кухню, где Линдси в поисках еды уже добралась до холодильника.

– Я одна умираю с голоду или еще кто-нибудь? – Голос Линдси звучал из глубин холодильника диковинным эхом.

Через полчаса мы закатили маленький пир из пасты с маринарой, чесночного хлеба, омлета с сыром, блинчиков с овощами, зеленого салата. Мы вчетвером приготовили еду, сели за стол, это как-то умиротворяло и узаконивало, что ли, всю нашу затею, она теперь не казалась такой уж безумной.

– Хочется даже молитву произнести, – сказал я.

– Понимаю, о чем ты, – Элисон накручивала спагетти на вилку по всем правилам – придерживая их ложкой. – У меня такое чувство, будто сегодня День благодарения.

– Да уж, я благодарна, что мы провернули эту авантюру без потерь. Никого не арестовали, никто не пострадал.

– Как, простите? – возмутился Чак, набивая рот блинчиками.

– Ах да, – спохватилась Линдси. – Тогда я благодарна, что пострадал только Чак.

– Иди-ка ты на добром слове, – проворчал Чак, сделал несколько жадных глотков пива и приложил бутылку к носу.

– Господи, – сказал я, – кажется, и не расставались, целую вечность сидим вот так вместе.

– О чем ты? – не понял Чак. – Мы же все время встречаемся.

– Это другое. Сходимся в спешке, один опаздывает, другой является раньше времени…

– Третий вырубает официанта, – добавила Элисон, криво усмехнувшись.

– Вот почему мы ходим в рестораны, – продолжил я. – Если б готовили еду сами, половина из нас к началу ужина разбежалась бы. – А здесь мы как будто остановились. Сблизились, успокоились.

– Как в университете, да? – улыбнулась мне Линдси. – Вместе, и конца-края этому не видно.

– Да, наверное. – Я насадил на вилку блинчик.

– Бен, ты всегда был сентиментальным, – заметил Чак.

– Да все мы сентиментальны, просто Бен высказывается вслух. – Элисон коротко улыбнулась мне – поблагодарила.

С тех пор как мы покинули город, она заметно оживилась. Еще и беспомощность в придачу ко всему омрачала ее: несколько месяцев Элисон наблюдала, как Джек убивает себя, страдала молча, не зная, что предпринять. Теперь наконец она действовала и больше не была одинока.

– Помяните мое слово, – Чак допил пиво и положил себе еще спагетти, – нашему другу там, наверху, по пробуждении эта встреча бывших однокашников не покажется такой уж милой.

– Кто его знает, – возразил я. – Джек ведь невозмутимый парень. Может, скажет “ну и ладно” и примет все как есть.

– Ну-ну, – отозвался Чак язвительно. – Хочешь увидеть завтра беззаботного Джека? Тогда, надеюсь, ты запасся коксом, потому что только он сделает Джека вменяемым.

– Верно, – вздохнула Элисон. – Он был в таком бешенстве, когда я высыпала кокаин в унитаз…

– А ведь он проснется завтра и даже не поймет, где находится, – осенило меня. – Мы как-то об этом не подумали.

– Надо ему хотя бы записку оставить, – предложила Линдси. – Бен, ты у нас писатель.

– Можно подумать, это комплимент, – оскалился Чак.

Я ткнул в его сторону блинчиком на вилке. После ужина смотрели вечерние новости, посвященные в основном крушению поезда в Нью-Джерси. Тринадцать погибших. Я вспомнил, что сказал однажды Чаку: новости – раздутый статистический отчет о самых сенсационных на сегодня смертях. Самые плохие новости, заметил я в тот вечер, даже предварялись особыми заставками. Во время рекламы я принялся за коротенькую (как предполагалось) записку Джеку, обернувшуюся в результате полноценной эпистолой. Так всегда. Если нужно написать тысячу слов и сроки поджимают, иссякаю после первого же абзаца, но попроси сочинить незначительную записочку, которую и прочтет-то лишь адресат, и чернила польются рекой.

Дорогой Джек!

Не беспокойся, ты в безопасности. Мы с Элисон, Линдси и Чаком скооперировались и открыли частную реабилитационную клинику, первый и единственный пациент которой – ты. Я совершенно уверен, что, проснувшись, ты будешь вне себя, заскучаешь по съемкам и по коксу, конечно, но мы, Джек, знаешь ли, уже давно скучаем по тебе. Ты всегда говорил, я живу прошлым, считаю, что нет ничего лучше старых добрых студенческих времен. “Живи мгновением, Бен, – поучал ты, – ничего не вернешь”. Помню, даже подарил мне кассету с записью одной-единственной строчки Билли Джоэла, повторявшейся снова и снова. Полтора часа: “…Не всегда были добрыми старые дни, Не так плохо завтра, как кажется”. И велел слушать каждый вечер перед сном, чтоб я усвоил. С настоящим ты всегда ладил лучше меня, и я завидовал тебе. До сих пор. Возможно, я не прав, полагая, что старые дни всегда были добрыми, но одно знаю твердо: старый Джек всегда был добрым, и жилось ему лучше, чем нынешнему.

Из всех моих знакомых ты был самым невозмутимым парнем – с холодной головой. Или прохладной, как обратная сторона подушки. Ничто не выводило тебя из равновесия, не могло поколебать твоей уверенности. Тебе легко жилось мгновением: твои мгновения оказывались лучше чьих бы то ни было. Тебе доставались лучшие женщины, и все вокруг, кажется, любили тебя. Подлинная популярность – ты не прилагал к ней ни малейших усилий, вовсе о ней не заботился. И я думал: как же мне повезло быть твоим другом.

Но сейчас, впервые со времен нашего знакомства, я чувствую, что счастливей тебя. Возможно, моя жизнь складывается не совсем так, как хотелось бы, но она не рассыпается в прах – буквально – у меня под носом. Ты натянут как струна, Джек, и каждый твой выход в свет оборачивается очередной выходкой – пищей для газетчиков. Теперь ты счастливый обладатель судимости, почти все время проводишь с людьми, которым плевать на тебя, коль скоро им достается кусок пирога. Ты знаменит, Джек, но мгновение, которым ты живешь, убивает тебя.

Я знаю, где-то внутри тебя все еще существует безмятежный, счастливый Джек, человек, живущий по своим правилам, в своем собственном ритме. Не скучаешь по нему? Я вот скучаю. Мы привезли тебя сюда, чтобы отыскать этого человека – отыскать для себя и для тебя. Ты был ничем, и мы любили тебя, ты прославился и стал ничем, но мы все равно любим тебя, поэтому не можем сидеть сложа руки и наблюдать, как ты себя травишь.

Помнишь, в университете мы ночами напролет смотрели фильмы о животных? Я до сих пор так делаю. Вот недавно смотрел про бамбукового лемура. Он называется так, потому что преспокойно питается ядовитыми стеблями бамбука, которых не ест ни одно другое животное. Желудок лемура вырабатывает особые ферменты, способные переварить яд. Но вот какая штука: эти ферменты очень быстро теряют способность расщеплять любые другие вещества, и лемур уже не может питаться ничем, кроме ядовитых стеблей. И, если бамбука вдруг не станет, лемур умрет. Такую цену спрашивает с него мать-природа за пристрастие к яду. А чем готов заплатить ты?

Уж не помню, кому первому пришла в голову идея нынешнего предприятия, но мы все согласились: надо спасать тебя от этой отравы. Чак говорит, понадобится несколько дней, чтобы вывести кокаин из организма, и еще несколько, чтобы прошла ломка. То есть нашим пациентом тебе быть минимум неделю, поэтому располагайся поудобнее и дай нам знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Когда наша затея кажется мне безумной, я спрашиваю себя: сделал бы ты то же самое для меня, для любого из нас? И всегда отвечаю “да”. Не раздумывая.

Искренне твой, Бен.

P. S. Скажу (вдруг это тебя утешит), что после твоего удара нос Чака выглядит весьма эффектно.