Текст книги "Кольцо Соломона"

Автор книги: Джонатан Страуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Джонатан Страуд
Кольцо Соломона

Часть первая

1
Бартимеус

Закат над оливковыми рощами. Небо, точно стыдливый отрок после первого поцелуя, налилось персиковым румянцем. В распахнутые окна веял легчайший ветерок, несущий вечерние ароматы. Ветерок шевелил волосы юной девы, что одиноко и задумчиво стояла на мраморном полу, и развевал ее одеяние, заставляя его облегать стройные, смуглые формы.

Дева подняла руку; тонкие пальцы кокетливо потеребили локон на шее.

– Отчего ты так застенчив, господин мой? – мурлыкнула она. – Подойди ближе, дозволь мне взглянуть на тебя!

Старик, стоявший в противоположном пентакле, опустил восковой цилиндр, который держал в руке, и воззрился на меня своим единственным глазом.

– Клянусь великим Иеговой, Бартимеус! Неужто ты думаешь, будто это может подействовать на меня?!

Мои ресницы призывно затрепетали.

– Я еще и станцую, ты только подступи поближе, хотя бы на шажок! Ну давай побалуй себя! Я спляшу тебе танец Семи Покрывал!

– Нет уж, благодарю! – раздраженно ответил волшебник. – И это тоже прекрати, будь любезен!

– Прекратить? Что именно?

– Ну, вот это! Прекрати так вихляться! Время от времени ты… Ну вот! Опять ты!

– Да брось, морячок, однова живем! Чего ты жмешься? Что тебя пугает?

Мой хозяин выругался.

– Возможно, когти на твоей левой ноге. Возможно, твой чешуйчатый хвост. Возможно, также и то, что даже новорожденный младенец знает: нельзя выходить из защитного круга, когда тебе это предлагает лукавый, злобный, двуличный дух вроде тебя! Ныне же замолчи, проклятая воздушная тварь, и оставь свои жалкие искушения, а не то я поражу тебя такой казнью, какой не ведал и Египет издревле!

Старикан заметно перевозбудился, запыхался совсем, седые волосы торчат дыбом во все стороны. Он достал из-за уха свой стилус и мрачно сделал пометку на цилиндре.

– Я отметил твое имя, Бартимеус! – сказал он. – Это уже вторая пометка! И если строка заполнится до конца, ты навсегда будешь вычеркнут из списка тех, кто заслуживает особых поблажек, понял? Никаких больше жареных бесов, никаких отпусков, ничего! Ладно, к делу. У меня есть для тебя работа.

Дева в пентакле сложила руки на груди и наморщила очаровательный носик.

– Я же только что выполнил для тебя работу!

– Ну да, а это еще одна!

– Я выполню ее, когда отдохну.

– Нынче же ночью!

– А почему именно я? Отправь, вон, Туфека или Ризима.

Ослепительный зигзаг фиолетовой молнии вырвался из указательного пальца старикашки, пересек разделявшее нас пространство, и мой пентакль объяло пламенем. Я взвыл и заметался, не помня себя от боли.

Наконец треск пламени утих, и боль в ногах отпустила. Я кое-как остановился.

– Да, Бартимеус, ты не солгал! – хихикнул старикашка. – Пляшешь ты и впрямь недурно! Ну что, будешь еще перечить мне? Смотри, сейчас одной пометкой на цилиндре станет больше!

– Нет-нет, это совершенно ни к чему!

Я с облегчением увидел, как волшебник медленно сунул стилус за морщинистое ухо. Я энергично хлопнул в ладоши.

– Так что, говоришь, есть новая работенка? Радость-то какая! Какая честь для меня, что ты избрал своего скромного слугу среди стольких достойных и могущественных джиннов! Что же заставило тебя обратить свой взор именно на меня, о великий хозяин? Та легкость, с какой я поверг великана с горы Ливана? Рвение, с которым я обратил в бегство мятежников-хананеев? Или просто моя слава в целом?

Старик почесал нос.

– Вообще-то нет. Скорее твое вчерашнее поведение: сторожевые бесы видели, как ты в обличье павиана шатался по кустам у Овечьих ворот, распевая похабные песенки про царя Соломона и громко похваляясь своими подвигами.

Дева угрюмо пожала плечиками.

– Может, это и не я был!

– Слова «Бартимеус – лучший из лучших!», повторяемые громко и назойливо, говорят об обратном.

– Ну ладно, ладно! Положим, я перебрал букашек на ужин. Это же никому не причинило вреда!

– Не причинило вреда, говоришь? Стража донесла об этом своему надсмотрщику, тот доложил мне. Я доложил об этом верховному волшебнику Хираму, и, полагаю, с тех пор это достигло ушей самого царя! – Его физиономия сделалась чопорной и надменной. – И царь недоволен!

Я надул щеки.

– А что, лично он мне об этом сказать не может?

Волшебник выпучил свой единственный глаз – это было похоже на яйцо, вылупляющееся из цыпленка.[1]1
  Второй глаз ему вышиб Ризим – это был один из тех редких случаев, когда наш хозяин допустил небольшую ошибочку в заклинании. Нам еще пару раз удавалось подпалить ему зад, и на затылке у него остался шрам с того раза, когда я едва не укокошил его удачным рикошетом, но, невзирая на длительную карьеру мага, на протяжении которой он повелевал целой дюжиной грозных джиннов, волшебник и поныне оставался силен и боек. Стреляный воробей, ничего не скажешь! (Здесь и далее, кроме особо оговоренных, примечания автора.)


[Закрыть]

– И ты смеешь предполагать, – вскричал он, – будто великий Соломон, царь Израиля, владыка всех земель от Акабского залива до широкого Евфрата, снизойдет до беседы с жалким, воняющим серой рабом вроде тебя?! Ну и мысль! Я за всю жизнь не слыхал ничего столь оскорбительного!..

– Да ладно тебе! Вон только посмотри, на кого ты похож. Наверняка ты слыхал много чего похуже!

– Еще две пометки, Бартимеус: за дерзость и за наглость! – Он снова добыл цилиндр и принялся яростно черкать по нему стилусом. – Ну все, довольно с меня этой чепухи. Слушай внимательно. Соломон желает пополнить свое собрание новыми диковинками. Он повелел своим волшебникам обшарить пределы обитаемого мира в поисках прекрасных и могущественных вещиц. В этот самый миг во всех стенных башнях Иерусалима мои соперники призывают демонов, не менее кошмарных, чем ты, и рассылают их, подобно огненным кометам, за добычей в древние города, к северу, югу, западу и востоку. Все надеются ошеломить царя добытыми сокровищами. Но они будут разочарованы, Бартимеус. Ведь это мы добудем ему прекраснейший дар из всех! Ты понял?

Милая дева приподняла губку; влажно блеснули мои длинные, острые клыки.

– Что, опять грабить могилы? Такими сомнительными делами Соломону следовало бы заниматься самому. Но нет, разумеется, ему, как всегда, нельзя и пальцем шевельнуть, чтобы использовать Кольцо! Как можно быть таким лентяем?

Старик криво улыбнулся. Черная дыра пустой глазницы как будто поглощала свет.

– Любопытные речи ты ведешь! Такие любопытные, что я, пожалуй, сейчас отправлюсь и доложу о них царю. Кто знает? Быть может, он все же снизойдет до того, чтобы шевельнуть пальцем и использовать Кольцо против тебя!

Воцарилась тишина. В комнате сгустились тени, по моей стройной спине пробежал холодок.

– Да нет, ни к чему, – буркнул я. – Добуду я ему это ненаглядное сокровище. Куда ты меня посылаешь-то?

Мой хозяин указал на окна, за которыми перемигивались веселые огоньки нижнего Иерусалима.

– Лети на восток, в Вавилон! – велел он. – В ста милях к юго-востоку от этого жуткого города, в тридцати милях к югу от нынешнего течения Евфрата, лежат некие холмы и древние земляные валы, обнесенные стеной, от которой остались лишь развалины. Местные крестьяне избегают этих руин, страшась призраков, кочевники пасут свои стада подальше от этих курганов. Там ныне обитают лишь религиозные подвижники и другие безумцы, но это место не всегда было таким заброшенным. Некогда у него было имя.

– Эриду, – негромко сказал я. – Как же, знаю.[2]2
  Эриду Семихрамный, город, белый, как кость, сияющий посреди зеленых полей. Один из первых людских городов. В свое время его зиккураты вздымались выше, чем летает сокол, а аромат пряностей с его рынков ветра разносили до Урука и до моря… Но потом река изменила русло, земля превратилась в пустыню. Люди истощали и сделались жестоки; храмы их обрушились в пыль, и сами они и их прошлое были забыты. Всеми, кроме таких духов, как я. Ну и разумеется, волшебники о них тоже не забывали – когда жажда золота пересиливала в них страх.


[Закрыть]

– Удивительны, должно быть, воспоминания такого существа, как ты, видевшего, как города возводились и рушились во прах… – Старик содрогнулся. – Нет, даже думать об этом не хочу. Но раз ты помнишь это место, тем лучше! Обыщи его руины, найди то, что осталось от храмов. Если древние свитки не лгут, внутри немало тайных святилищ, и кто знает, какие свидетельства былого величия там хранятся! Если повезет, ты обнаружишь часть древних сокровищ непотревоженными.

– В этом я не сомневаюсь, – заметил я, – учитывая, кто их стережет!

– О да, древние защитили их на славу! – театрально возопил старец, вскидывая руки в показном ужасе. – Кто знает, какие существа до сих пор таятся там? Кто знает, что за твари бродят в руинах? Кто знает, что за жуткие обличья, какие кошмарные чудища… Слушай, прекрати там ковыряться, да еще хвостом! Это негигиенично!

Я выпрямился.

– Ладно, ладно, – проворчал я. – Идея ясна. Я отправлюсь в Эриду и посмотрю, что удастся там раскопать. Но при одном условии: когда я вернусь, ты немедленно отпустишь меня на волю! Никаких споров, никаких уверток. Я слишком долго пробыл на Земле, у меня вся сущность ноет, как гнилой зуб.

Хозяин расплылся в беззубой ухмылке, выпятил подбородок и погрозил мне морщинистым пальцем.

– Это все зависит от того, что ты мне принесешь, Бартимеус! Если ты сумеешь произвести на меня благоприятное впечатление, я, быть может, тебя и отпущу. Смотри же не подведи! Ну, готовься, я сейчас свяжу тебя с твоим заданием.

Где-то посреди заклинания под окном зычно затрубил рог – то был сигнал закрытия Кедронских ворот. Издали ему откликнулись часовые с Овечьих ворот, Тюремных ворот, Конских и Водяных ворот, и так по всем городским стенам, пока наконец не протрубил огромный рог на крыше дворца, возвещая, что Иерусалим заперт на ночь и может спать спокойно. Пару лет назад я бы еще понадеялся, что это отвлечет моего хозяина и заставит его сбиться и тогда я смогу ринуться вперед и пожрать его. Сейчас я не тешил себя надеждами. Он был слишком стар и слишком опытен. Чтобы до него добраться, потребуется что-то посерьезнее.

Наконец волшебник произнес последние слова. Тело прелестной девы сделалось текучим и полупрозрачным; какое-то мгновение я висел в воздухе, подобно статуе из шелковистого дыма, а потом беззвучно исчез.

2
Бартимеус

Сколько бы раз ты ни видел ходячих мертвецов, всегда забываешь, какие они на самом деле жалкие и растрепанные. Нет, когда они только вылезают из стены, они смотрятся недурно: на них работают и эффект внезапности, и жуткие провалы глазниц, и скрежет зубовный, и – если заклятие Реанимации сработано на совесть – кошмарные бестелесные вопли. Но потом они принимаются неуклюже гоняться за тобой по всему храму, дергая тазом, сверкая коленными чашечками, топыря костлявые руки, – это, видимо, должно смотреться угрожающе, но выглядит так, как будто они собираются сесть за фортепьяно и выдать забойный рэгтайм. И чем быстрей они бегают, тем сильней расшатываются у них зубы, а камни ожерелий подпрыгивают и застревают в глазницах. Наконец они начинают спотыкаться о свои погребальные пелены, падать на пол и вообще путаться под ногами у легконогих джиннов, которые мирно идут своей дорогой. Ну и разумеется, как это свойственно скелетам, они не в состоянии выдать ни одной приличной реплики, которая придала бы хоть немного интереса смертельно опасной ситуации, в которой ты находишься.

– Ну же, ребята, – говорил я, вися на стене, – неужели среди вас нет никого, с кем стоило бы поболтать?

Свободной рукой я метнул через зал сгусток плазмы, и под ногами у одного из мечущихся мертвецов разверзлась бездна. Скелет исчез в небытии, я метнулся вверх, оттолкнулся от сводчатого потолка и ловко приземлился на голову статуи бога Энки в противоположном конце зала.

Слева от меня выбрался из своей ниши мумифицированный труп. На нем были лохмотья раба, проржавевшие кандалы и ржавая цепь на иссохшей шее. Скрипя суставами, он ринулся на меня. Я дернул за цепь, голова отлетела. Я поймал ее на лету еще до того, как тело рухнуло наземь, и метнул в живот одному из его пыльных собратьев, аккуратно перебив позвоночник.

Спрыгнув со статуи, я приземлился в самом центре храмового зала. Теперь мертвецы тянулись ко мне со всех сторон. Одеяния на них были тонкими и непрочными, как паутина, на запястьях болтались бронзовые обручья. Те, что некогда были людьми – мужчинами и женщинами, рабами и свободными, придворными и послушниками, представителями всех слоев общества Эриду, – перли на меня, щелкая зубами и вскинув желтые зазубренные когти, готовясь растерзать мою сущность.

Я парень культурный и приветствовал их всех, как подобает. Взрыв налево. Судороги направо. Осколки древних людей весело посыпались на майоликовые рельефы с изображениями шумерских царей.

Это дало мне небольшую передышку. Я огляделся по сторонам.

За двадцать восемь секунд, что прошли с тех пор, как я ворвался сюда сквозь потолок, мне еще ни разу не представилось возможности спокойно изучить обстановку, но некоторые вещи сделались ясны с самого начала благодаря декору и общему устройству храма. Во-первых, это был храм Энки, бога воды, – об этом говорила как статуя, так и многочисленные барельефы, где обильно был представлен он сам вместе со своими спутниками, рыбами и водяными драконами, – и храм этот был заброшен как минимум полторы тысячи лет назад.[3]3
  На мой опытный взгляд, стиль храма выглядел как позднешумерский (ок. 2500 до н. э.), с легким намеком на древневавилонский декаданс, хотя, откровенно говоря, летавшие вокруг части тел изрядно мешали оценить его по достоинству.


[Закрыть] Во-вторых, за все века, прошедшие с тех пор, как жрецы опечатали двери и покинули город, предоставив пескам пустыни невозбранно его заметать, до меня сюда никто не входил. Это было заметно по слою пыли на полу, по нетронутому валуну, перекрывавшему вход, по усердию стражей-покойничков, и, наконец – хотя это-то и было главным, – по статуэтке, что красовалась на алтаре в дальнем конце зала.

То был водяной змей, воплощение Энки, искусно отлитый из чистого золота. Статуэтка тускло поблескивала в свете Вспышек, которые я разбросал во все стороны, чтобы осветить зал, и рубиновые глаза горели злобно, точно тлеющие уголья. Вероятно, она была бесценна даже как просто древнее произведение искусства, но это еще не все. В ней была и магия – странная пульсирующая аура, видимая на высших планах.[4]4
  Семь планов бытия налагаются один на другой, однако все семь доступны лишь высшим, наиболее восприимчивым существам. Таким, как я. На самом деле интеллект и способности существа можно приблизительно оценить на основании того, сколько всего планов оно способно видеть, например: лучшие из джиннов – семь; фолиоты и высшие бесы – четыре; кошки – два; блохи, тараканы, люди, клопы и т. п. – один.


[Закрыть]

Отлично. Стало быть, так и сделаем. Беру змею и сваливаю.

– Простите, простите… – Я вежливо пробирался сквозь толпу мертвецов, время от времени расшвыривая их пылающими Инферно.

Однако из узких ниш во всех стенах лезли все новые и новые. Казалось, этому не будет конца, но ведь тело мое было телом юноши, и движения мои были проворны и уверенны. С помощью заклинаний, тычков и пинков я мало-помалу продвигался к алтарю…

Где и увидел очередную ловушку.

На четвертом плане золотая змея была опутана тончайшими нитями, светящимися изумрудным светом. Даже мне, джинну, увидеть их было непросто.[5]5
  Разумеется, для взора смертных сторожевые заклятия, подобные этому, всегда незримы, однако со временем на нитях скапливаются мельчайшие частички пыли, наделяя их призрачным присутствием и на первом плане тоже. Это дает находчивым ворам-людям некоторые шансы. Например, древнеегипетский расхититель гробниц Сенедж Воинственный использовал дрессированных летучих мышей, чтобы держать крохотные свечки над теми участками пола, что казались ему подозрительными, и это позволяло обнаруживать еле заметные тени, отбрасываемые накопившейся пылью, и таким образом благополучно обходить ловушки. По крайней мере, так он говорил мне незадолго до того, как его казнили. Взгляд у него был честный, но, право же… летучие мыши… даже и не знаю!


[Закрыть] Выглядели они совершенно безобидными, но тревожить их мне не хотелось. Шумерских алтарных ловушек, в принципе, лучше избегать.

Я остановился перед алтарем, погрузившись в размышления. Нет, я знал несколько способов обезвредить подобные нити, и мне ничего не стоило от них избавиться, но для этого требовалось время и место…

От размышлений меня отвлекла острая боль. Опустив глаза, я обнаружил, что некий особенно неприглядный труп (при жизни он, похоже, страдал многочисленными кожными заболеваниями, так что мумификация пошла ему только на пользу) подобрался ко мне вплотную и вонзил зубы в сущность моего предплечья.

Каков храбрец! Нет, этот заслуживал особого обращения! Я дружески сунул руку ему в грудную клетку и разрядил там небольшой Взрыв, направленный вверх. Этот трюк я не пробовал уже много десятилетий, и выглядел он так же забавно, как всегда. Черепушка мертвеца взлетела вверх, точно пробка из бутылки, хряснулась о потолок, дважды отскочила от стен и (вот тут мне сделалось не до смеха!) брякнулась на землю рядом с алтарем, порвав по пути паутинку светящихся нитей.

Вот как неразумно развлекаться, не закончив дела!

Планы бытия тяжко содрогнулись. Для моего слуха это был всего лишь слабый толчок, однако в Ином Месте он, должно быть, прозвучал раскатом грома.

На миг я застыл совершенно неподвижно: стройный юноша с темной кожей, в белой набедренной повязке раздраженно уставился на извивающиеся обрывки нитей. Потом я выругался на арамейском, еврейском и нескольких других языках, метнулся вперед, схватил статуэтку и поспешно отступил назад.

За спиной у меня теснились мертвецы. Я не глядя швырнул в них Потоком, и их размело в разные стороны.

Обрывки нитей у алтаря уже не извивались. Они стремительно растекались во все стороны, образуя на каменных плитах лужу – или портал. Лужа доползла до валяющейся на полу головы мертвеца, и голова медленно провалилась в нее – в небытие, прочь из этого мира. Последовала пауза. Лужа вспыхнула всем многоцветьем Иного Места, только далеким и приглушенным, как будто сквозь грязное стекло.

Ее поверхность содрогнулась. Сейчас что-то будет…

Я развернулся и прикинул расстояние до пролома в потолке, сквозь который я проник сюда: в зал до сих пор стекали ручейки потревоженного песка. Прорытый мной ход небось уже обвалился под тяжестью песка, на то, чтобы выбраться наружу, потребуется время – а времени-то у меня и не было. Сторожевое заклятие действует быстро.

Я нехотя развернулся лицом к порталу. Поверхность лужи растягивалась и выпячивалась. Из нее вынырнули громадные зеленые руки с блестящими прожилками. Когтистые лапищи ухватились за каменные плиты, мускулы напряглись, и в мир вынырнуло тело – кошмарное тело. Голова была человеческой,[6]6
  Вот видите? Я же говорю, кошмар полный!


[Закрыть] с длинными, волнистыми прядями черных волос. Следом появился точеный торс из того же зеленого вещества. А последовавшая за ним нижняя часть явно была собрана с бору по сосенке. Оплетенные мышцами ноги были от зверя – возможно, льва или еще какого-нибудь серьезного хищника, – но заканчивались они орлиными когтями. Зад существа был, по счастью, прикрыт юбочкой, и сквозь разрез в юбочке торчал длинный и жуткий скорпионий хвост.

Пока пришелец выбирался из портала и распрямлялся, в зале царила зловещая тишина. Даже оставшиеся мертвецы как-то приутихли.

У существа было лицо шумерского владыки: правильные черты, оливковая кожа, черные волосы, ниспадающие блестящими локонами. Полные губы, квадратная борода умащена маслом. Но глаза у него были как черные дыры, пробитые в плоти. И эти дыры уставились на меня.

– А, Бартимеус! Не ты ли потревожил ловушку?

– Привет, Наабаш. Боюсь, что я.

Существо потянулось так, что суставы хрустнули.

– Ох, ну и зачем же ты это сделал? Ты ведь знаешь, как жрецы относятся к тем, кто тревожит покой храмов и ворует сокровища. Они твои кишки на подтяжки пустят. Ну… точнее, не они, а я.

– Знаешь, Наабаш, по-моему, жрецам теперь нет дела до здешних сокровищ.

– Правда? – Пустые глаза окинули взглядом храм. – Да, тут и впрямь давненько не подметали. Что, много времени прошло?

– Больше, чем ты думаешь.

– Но заклятие-то действует по-прежнему, Бартимеус. Тут уж ничего не поделаешь. «Пока камень стоит на камне и существует наш город…» Ну, дальше ты знаешь.

Скорпионий хвост дернулся с сухим, энергичным треском, из-за плеча Наабаша выпрыгнуло блестящее черное жало.

– Что это у тебя в руках? Никак священный змей?

– Я пока не разглядывал, сперва надо с тобой разобраться.

– A-а, ладно-ладно. Ты всегда был боек, Бартимеус, боек и дерзок не по чину. Не помню, чтобы кого-то бичевали чаще, чем тебя. Как же твоя непочтительность бесила людей!

Шумерский владыка улыбнулся, обнажив аккуратные двойные ряды остро отточенных зубов. Задние лапы чуть шевельнулись, когти сильнее впились в камень. Я видел, как натянулись связки, готовясь к внезапному прыжку. Я не сводил глаз с его лап.

– И кого же ты донимаешь теперь? – продолжал Наабаш. – Кто твой нынешний работодатель? Вавилоняне, наверное? В последний раз, как я проверял, они явно что-то замышляли. Они всегда зарились на золото Эриду.

Черноглазый юноша пригладил курчавые волосы. Я слабо улыбнулся.

– Я же говорю, времени прошло куда больше, чем ты думаешь!

– A-а, долго ли, коротко, мне все едино! – негромко ответил Наабаш. – Дело есть дело. Священный змей останется здесь, в сердце храма, и невежественные люди не смогут воспользоваться его могуществом.

Надо сказать, что я про этого змея до сих пор ни разу не слышал. На мой взгляд, это был типичный образчик старого хлама, из-за каких начинаются войны между древними городами, кричащая побрякушка, отлитая из золота. Однако полезно все-таки знать, что именно ты украл.

– Могуществом? – переспросил я. – А что он может-то?

Наабаш хмыкнул и с печалью в голосе ответил:

– Да так, ничего особенного. Внутри находится элементаль, которая при нажатии на хвост изрыгает изо рта потоки воды. Жрецы выносили его к народу во времена засухи, чтобы подбодрить людей. Кроме того, если я правильно помню, там внутри еще спрятана пара-тройка механических ловушек, чтобы отпугивать грабителей, которым вздумается отковырять изумруды с когтей. Видишь, там под каждым коготком имеются потайные шарниры…

Тут я сделал ошибку. Убаюканный спокойным тоном Наабаша, я невольно бросил взгляд на змея, которого держал в руках, чтобы посмотреть, что там за шарниры такие.

А ему, разумеется, только того и надо было.

Стоило мне отвести глаза, звериные лапы в мгновение ока согнулись, распрямились – и Наабаш исчез.

Я еле успел отскочить – скорпионий хвост рассек пополам плиту, на которой я стоял. На это мне проворства хватило, но от его руки мне уйти не удалось: громадный зеленый кулак огрел меня по ноге, как только я взмыл в воздух. Этот удар и драгоценный артефакт, который я держал в руке, помешали мне выполнить мой обычный маневр, который я с таким изяществом применяю в подобных ситуациях.[7]7
  «Беглое колесо»™, © и т. д. Бартимеус Урукский, ок. 2800 до н. э. Ему часто подражают, но никто еще не сумел превзойти создателя. Этот маневр запечатлен для вечности на росписях гробницы Рамзеса III эпохи Нового Царства: если приглядеться, на заднем плане «Предстояния царской фамилии перед богом Ра» за спиной фараона виден я, укатывающийся прочь.


[Закрыть] Вместо этого я упал, ушибся, перекатился по рассеянным на полу мертвецам и снова вскочил на ноги.

Наабаш тем временем выпрямился с царственным достоинством. Он развернулся в мою сторону, наклонился, уперся в пол человеческими руками – и прыгнул снова. А что же я? Я запустил Судороги в потолок у себя над головой. И отскочил вбок. Скорпионий хвост снова рассек каменные плиты – но на этот раз Наабаш не успел развернуться и достать меня на лету, потому что на него обвалился потолок.

Над погребенным храмом лежали пески пустыни, копившиеся полтора тысячелетия, так что следом за обвалившейся кладкой последовал приятный бонус: могучий серебристо-бурый каскад хлынул на Наабаша, похоронив его под несколькими тоннами песка.

В других обстоятельствах я бы задержался, чтобы громко позлорадствовать над стремительно растущей кучей, но я знал, что Наабаша даже целая гора песку надолго не задержит. Пора было сваливать.

На плечах у меня выросли крылья. Я метнул вверх еще один Взрыв, чтобы получше расчистить проход, и рванулся сквозь потолок и дождь сыплющегося сверху песка, навстречу ожидающей меня ночи.