Текст книги "Дитя в небе"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

3

Она взяла у меня видеокассету и, сунув ее в щель видеомагнитофона, нажала все необходимые кнопки. На экране телевизора появился Фил. Привет, Уэбер! Очень рад, что ты наконец дошел до этой стадии. Я, конечно, надеялся на это, но в людях, которых любишь, ошибиться легче всего. Причем, это худшая из возможных ошибок. Но в тебе я не ошибся.

Очевидно, ты хотел бы побольше узнать насчет Спросони. И «Мистера Грифа» заодно. Интересно, много ли она уже успела тебе поведать? Впрочем, это неважно. Я сам расскажу тебе, что смогу, а если у тебя появятся вопросы, на них ответит она.

Последовавшее за этим явилось для меня полной неожиданностью. Я ожидал, что Фил расскажет мне всю историю теми точными и ясными фразами, которые я так привык от него слышать. Но, вопреки моим ожиданиям, на протяжении следующей четверти часа он крутил мне любительское видео вроде того, с последними минутами жизни моей матери.

Только на сей раз Стрейхорн показал мне страшно одинокого ребенка, разговаривающего с воображаемым невидимым другом по имени Спросоня. Зато реального друга в этих его фильмах не было. И уж тем более таинственной маленькой красотки, сидящей рядом со мной.

Фил (и Спросоня) лазили по деревьям, строили крепость, сражались на мечах. По ходу действия он рассказывал о тех их совместных годах: как он сначала придумал ее, чтобы заполнить пустоту своей одинокой восьмилетней жизни, каким еще целям служила его воображаемая подруга, о том, когда она исчезла.

– Лет в десять, я по уши влюбился в Китти Уилер. Поскольку в моей жизни внезапно появилась настоящая девочка, Спросоня оказалась больше не нужна. После Китти появилась Дебби Салливан, а потом Карен Иноч. Я просто… перестал в ней нуждаться. Теперь у меня были настоящие подружки.

Да ты, должно быть, и сам помнишь их, Уэбер? Своих подружек по четвертому классу? Скажи, разве мы кого-нибудь любили сильней?

Спросоня сидела рядом со мной и тоже смотрела. Пошевелилась она только единственный раз, да и то просто нетерпеливо стукнула пяткой по низу дивана, когда что-то показалось ей слишком скучным.

Когда с воспоминаниями о начальной стадии их совместной истории было покончено, изображение на экране растворилось в искусном затемнении, а потом передо мной вновь возник Фил, сидящий на диване в своей гостиной.

– Впервые за многие годы я вспомнил о ней лишь во время разговора с одним парнем. Мы говорили о наших воображаемых друзьях детства. Именно тогда у меня и возник замысел «Мистера Грифа»,

Будучи на съемках в Югославии, я набросал несколько страниц диалогов. Просто грубые наброски – ничего мало-мальски законченного или вообще стоящего. Я надеялся вернуться к ним после окончания работы над «Полночь убивает». Но, увидев эти свои наброски через некоторое время, я понял, что они каким-то чудом превратились в целый рассказ. Законченный рассказ.

Кое-что об этом я уже слышал от Вертуна-Болтуна, кое-что оказалось для меня новым. Девчонка продолжала колотить по дивану до тех пор, пока я, чтобы заставить ее перестать стучать, не положил руку ей на колено.

У меня была куча вопросов, я хотел бы прояснить некоторые продолжающие смущать меня вещи. Но ведь не станешь задавать вопросы телевизору.

Стоило ему начать говорить конкретно о ней, я тут же почувствовал, как она напряглась и замерла.

– Чего люди по-настоящему не осознают, Уэбер, так это того, что мы сами создаем своих ангелов-хранителей. Обычно люди представляют себе ангелов, примерно как на карикатурах в «Нью-Йоркере»[91]91
  «Нью-Йоркер» – популярный американский литературно-развлекательный журнал. Издается с 1925 года.


[Закрыть] – этакие музы с арфами, выглядывающие из-за плеча испытывающих творческие затруднения писателей.

Однако на деле все гораздо сложнее. Они есть, это верно, но появляются всегда лишь специально приспособленными для наших нужд.

В раннем детстве Спросони у меня не было. А потом я просто нарисовал в воображении идеального друга, который мне потребовался. Очевидно, тогда я еще не осознавал, насколько больше мне была нужна настоящая Китти Уилер – из плоти и крови. Потому что, стоило появиться Китти, как – фрррр! Спросоню только и видели.

Мой ангел-хранитель или идеальная подружка появилась лишь тогда, когда была мне абсолютно необходима.

Мы как раз торчали в какой-то занюханной облупившейся церквушке в Уоттсе, снимая один из начальных эпизодов для «Полночь убивает». Я поднял голову и вдруг увидел ее. – Он щелкнул пальцами и криво усмехнулся. – Я мог бы сказать, что она появилась ниоткуда, но это было бы просто глупо. Она появилась из моей собственной чертовой башки!

Помнишь, ведь тогда я уже начал работать над «Мистером Грифом», поэтому, подсознательно, я не был так уж потрясен, увидев ее.

Сказалось это, да еще тот факт, что я помнил ее лицо по далеким дням своего детства. Все равно как заглянуть в школьный альбом и увидеть там лицо кого-то, о ком ты двадцать лет и думать не думал. Ах, да. Я его помню! Вот какова была моя первая реакция.

Только ощущение это было гораздо ближе, где-то под самой кожей. Я не сразу узнал ее, но с первого же момента ни капли не сомневался, что в какой-то период жизни это лицо являлось для меня необыкновенно важным.

Первое, что она сказала, было…

Экран телевизора потемнел

– Я сама расскажу. – Она повернулась ко мне, сжимая в руках пульт дистанционного управления. —Тогда он действительно был в беде! Он делал эти гадкие фильмы, от которых всем становилось плохо и страшно. Знаешь, что происходит, когда вы их делаете? Знаешь, что они делают с вами? Очень многое. Тебе тоже начинают вредить. И еще как!

– О ком ты говоришь?

– Конечно о Боге, глупый! Когда Бог начинает на тебя сердиться, лучше делать то, что он велит, а не то рискуешь угодить в большую беду!

– То есть, Бог не хотел, чтобы Фил делал свои фильмы?

– Вот именно. – Она преувеличенно энергично закивала головой и вручила мне пульт. Дискуссия был окончена. Она высказала все, что хотела.

Примерно через час проснулась Саша и в поисках меня вышла в гостиную. Большую часть этого времени я слушал Спросоню, а потом, когда она ушла, досматривал остаток нового сегмента стрейхорновской кассеты. А после этого я еще довольно долго сидел, тупо уставившись на погасший экран и пытаясь развязать множество завязавшихся в моей голове узлов. Это было нелегко. Нет, это было просто невозможно.

Будучи ангелом, она спустилась на землю, чтобы убедить Фила перестать снимать «Полночь убивает». Дело зашло чересчур далеко – он начал копаться в тех потаенных уголках человеческого и космического духа, проникать в которые, а уж тем более познать их, не должен был ни в коем случае. Кровавик оказался слишком близок к открытию какой-то исключительно важной правды. А Стрейхорн был слишком близок к нему.

Наверное, проще объединить и вычленить суть монологов каждого из них в своего рода диалог на разделенном пополам экране. Вот, послушайте:

"Я не знаю, на каком этапе, когда все так обернулось, Уэбер: где я наткнулся на некую рудную жилу в подсознании и начал добывать настоящий металл. Она не захотела сказать мне, что является нормальной территорией, а что – владениями дьявола ".

"Они у него становились все хуже и хуже! Мне было сказано: «Иди и вели ему остановиться. Люди напуганы и убивают друг друга».

«Но ведь такими же были и все предыдущие фильмы „Полуночи“. Чем же так уж отличался именно этот? И почему Спросоня не появилась раньше?»

«Тебе позволяли делать то, что ты делал, пока это не стало опасным».

"Опасным для кого? Я задал этот вопрос дважды: ответа не было. Она лишь сказала: перестань снимать этот фильм. И все. Представляешь себе? Бюджет в три с половиной миллиона долларов, в работе занято сорок человек, а я должен вот так просто взять и остановиться?

У меня был интересный сюжет, но я вовсе не считал его произведением искусства или чем-то таким уж… выдающимся. Так с чего же мне было останавливаться? Фильмы ужасов вряд ли способны потрясти мир. Если они сделаны хорошо, они тебя пугают. Ты выходишь из кино, начиная немного больше ценить свою безмятежную жизнь. Вот и все ".

«Он не остановился! Он не послушался меня. Знаешь, как это плохо? Знаешь, в какую беду можно угодить из-за этого ?»

"Помнишь, Моисею нужно было доказать фараону, что он послан Богом[92]92
  Моисей доказывал фараону… – имеется в виду библейский миф о Моисее и евреях в Египте. Брат Моисея, Аарон, доказывая могущество своего Бога, бросил перед фараоном свой посох, и тот превратился в змею. За ослушание фараона Господь наслал на его царство первую из «десяти казней египетских» – Аарон ударил своим посохом по воде в реке, и та превратилась в кровь (Исход, 7:10-20).


[Закрыть]? И те чудеса, которые он демонстрировал египтянам? Ну, там, превращая воду в кровь, а свой посох в змею?

Я попросил Спросоню показать мне чудо. Думаю, и ты тоже. Ну и как, убедился, что она вполне реальна, да? А знаешь, как она выполнила мою просьбу? На вечер превратила меня в тебя.

Не забыл, как один раз в Нью-Йорке ты вылезал из такси, а девушка, живущая в доме напротив, которая так любит ходить по квартире нагишом, хотела взять его? И ты еще тогда спросил: ''Хотите эту грудь?" Замечательный вопрос. Я даже использовал эти твои слова в фильме. Надеюсь, ты не против.

Я даже знаю, когда это было, Уэбер. В тот день, когда ты услышал, что Фил Стрейхорн застрелился ".

«Но он и после этого не остановился! Он знал, что покончит с собой, знал все остальное, но не останавливался!»

"Я не останавливался, поскольку был заинтригован. Что я такого сделал? К чему такому я подошел вплотную, если испугал даже их?

Уж не Прометей ли я, случаем? Может, я урвал немного их большого огня? Может, я оказался близок к тому, чтобы сложить наконец их дерьмовый кубик Рубика!

А ты сам остановился бы, окажись ты на моем месте? Вот то-то, слишком любопытно. Даже страх, в сущности, не что иное, как чистый адреналин, поверь мне. Чем больше Спросоня убеждала меня бросить фильм, тем более я заинтересовывался ".

Фильм был закончен, даже несмотря на гибель в один из последних дней съемки Мэтью Портланда (и с ним еще десяти человек). Часть съемочной группы отправилась на церемонию открытия нового торгового центра в долине Сан-Фернандо, чтобы заснять торжества для одной небольшой сцены в «П. У.»

Архитекторы спроектировали здание так, что стоянка для машин располагалась на крыше. На середине речи местного мэра одна из гигантских опорных балок вдруг треснула и обломилась. Крыша обрушилась вниз. Мгновенно сверху рухнули на публику шесть автомобилей: упали, как бомбы, сквозь пролом в крыше в самую середину зала. Я видел все это в телевизионных новостях и, помню, тогда еще подумал, покажи такое в кино, никто просто не поверит. Особенно запоминающимся было зрелище зеленого микроавтобуса, валяющегося вверх тормашками в большом, все еще извергающем струи воды фонтане.

В день похорон Мэтью из лаборатории вернулись последние части фильма. Когда Фил наконец получил возможность просмотреть их, он понял две вещи: «Полночь убивает» – фильм более, чем посредственный, и в материалах не хватает самой важной сцены.

В лаборатории сказали, что вернули все полностью, но, в любом случае, проверят еще раз. Саша отправилась к ним, чтобы поприсутствовать при проверке, но вернулась ни с чем.

– Для съемок этого эпизода я выгнал всех с площадки. Остались только мы с Мэтью, камера, да еще звукооператор. Кровавик заговорил в первый и последний за все фильмы раз. Возможно, это был единственный текст, который я писал по вдохновению. Вся серия вращалась вокруг этого монолога.

Хочешь знать, что случилось дальше? Мэтью и Алекс Карсанди, оператор, оказались в торговом центре, когда обрушилась крыша. После этого в живых из тех, кто знал, что происходило в той сцене, остались только звукооператор Райнер Артуc и я.

Спросоня не брала пропавшей ленты. Я верю ей, потому что, когда я рассказал ей о пропаже, она буквально ударилась в истерику. Мол, именно поэтому погибли Мэтью и остальные: сцена, как только она была отснята и стала частью реальности, сделалась действенной и опасной, как нервно-паралитический газ.

Все было в порядке, пока она существовала только на бумаге, но едва ее сняли, заключенное в ней зло как бы родилось на свет и начало распространяться вокруг. Единственным способом остановить это зло было либо уничтожить саму сцену, либо, как пришло мне в голову чуть позже, того, кто ее создал. Поэтому я исключительно благородно и с полным сознанием собственной вины покончил с собой. Ну и дурак. Ничего это не дало.

Как бы невероятно и мелодраматично это ни звучало, все это правда. Вот почему явилась Спросоня —помешать мне выпустить эту сцену в жизнь. Поняв, что у нее ничего не выходит, она осталась со мной, надеясь убедить уничтожить ее позже.

Ты сам видел, что произошло с Сашей и Спросоней. Ни та, ни другая абсолютно ничего не могли с этим поделать. Ведь мы с Сашей не были близки уже очень давно. И, тем не менее, она все равно забеременела. Это случилось как раз в тот день, когда мы отсняли пропавшую впоследствии сцену. И еще у нее появился рак.

И Спросоня ничем не может помочь, во всяком случае, до тех пор, пока этот эпизод существует.

Хочешь верь, хочешь нет, но, даже сейчас, находясь здесь, я по-прежнему не знаю, где он. После смерти узнаешь множество самых удивительных вещей, но еще удивительнее то, чего тебе узнать так и не удается.

И вот что забавно. Ты, наверное, знаешь, что, после того, как человека арестовывают, он имеет право на один телефонный звонок. Вот и здесь то же самое – они дают кому-либо из все еще живущих шанс выручить тебя. Единственный шанс исправить что-то важное – то, что ты испортил. Если вдуматься, то это очень интересное испытание любви.

Вот поэтому я и выбрал тебя, Уэбер. Я спросил, ничего, если ты поищешь пленку?

Ты должен найти ее до того, как все пойдет прахом. Первым, что они показали мне, когда я попал сюда, было то, что случится с тобой, если ты не сможешь найти ее и уничтожить. Это жестоко и страшно. Ты даже представить себе не можешь насколько.

Он уставился прямо в камеру.

– Всю жизнь мне хотелось стать большим художником и создавать настоящие произведения искусства. Один раз мне это удалось. Ровно однажды, когда мне по-настоящему удалось хоть что-то оживить.

Результат? Худшее, что мог совершить человек. Я создал произведение искусства, но при рождении оно наделало столько шума, что разбудило злых троллей, спавших в пещере. Теперь они вылезают оттуда, и они разъярены. Господи, как же они разъярены!

4

Когда появился Вертун-Болтун, я стоял, уставившись на куст сирени. Сирень пахнет совершенно так же, как и выглядит. У нее просто не может быть другого запаха или цвета. Цветки сирени попросту пахнут чем-то розовато-лиловым, этим своим навязчивым, простоватым, фиолетовым запахом, загадочным и сладковатым, вот-вот готовым превратиться в запах тления. Задумываясь об этом, сначала понимаешь, что сочетание цвета и запаха правильное, а потом приходишь к выводу, что оно просто идеально.

Уайетт приехал на филовом «ХКЕ». Саша настояла, чтобы мы воспользовались им для поездки в долину к Райнеру Артусу, и даже не думали брать машину напрокат.

Когда я, наконец, дозвонился до Артуса шел уже четвертый день нашего пребывания в Лос-Анджелесе. У него был автоответчик, который постоянно отвечал мне голосом Питера Лорре[93]93
  Лорре, Питер (1904-1964)– немецкий и американский актер. Из-за своей характерной внешности обычно играл роли негодяев.


[Закрыть], что ''никого нет дома". Поначалу это казалось жутковатым, а затем стало раздражать – набираешь номер в пятнадцатый раз и снова слышишь, как голос этого скользкого немца снова повторяет: "Хе-хе-хе. Я извиняюсь, я дико извиняюсь, но абонента 933-5819 в настоящее время нет дома…

Я попросил Уайетта поехать со мной, поскольку он знал всю историю. А Саша – нет. Почему я ей не рассказал? Потому что у нее сейчас и без того было достаточно проблем, и я, прежде чем рассказывать ей что-либо, хотел выяснить побольше сам. Это имело смысл.

Уайетт же первым обмолвился о Спросоне и именно поэтому знал все. Кроме того, благодаря дискуссиям, то и дело возникающим у нас в труппе, я знал, насколько глубоко он верил во все оккультное и в «иные миры».

Саша же не верила. Для нее жизнь и смерть были всего лишь добром и злом: все же остальное представляло собой либо недоказанную теорию, этакий костыль для слабых, либо очевидную глупость. Если бы я поведал ей, что она беременна ангелом, который, в свою очередь, беременен ею самой (не говоря уже обо всем остальном), Саша, скорее всего, наверное, опустила бы голову и расплакалась в отчаянии. А может, сделала бы и что-нибудь похуже. В самый первый вечер моего пребывания у нее, она в три часа ночи пришла в мою комнату и забралась ко мне в постель. «Я боюсь. Позволь мне побыть с тобой».

С каждым днем она выглядела все хуже и хуже. После похорон она регулярно ходила в клинику Калифорнийского университета и сдавала разные анализы. Люди, само место, анализы – все это пугало ее и делало наше присутствие рядом с ней еще более важным.

Хотя Саша и знала, что Уайетт собирался остановиться у приятеля, на второй день она попросила его тоже перебраться к ней. Пожалуй, это было и к лучшему, поскольку они быстро нашли общий язык и подолгу обсуждали, каково это быть тяжело, неизлечимо больным. Я рассказал ей о своем опыте общения с членами нашей Раковой Труппы, Уайетт поведал, каково просыпаться каждое утро и, через пару секунд после того, как сознание поднимает свой занавес, вспоминать, что это вполне может произойти сегодня.

Иногда им хотелось, чтобы я присоединился к ним, иногда нет. Порой, сидя в соседней комнате, я напряженно прислушивался к их то тихим, то внезапно набирающим громкость голосам и думал, что они обмениваются лишь им одним известными секретами, измерить глубину которых не может никто, кроме них. Смерть, а тем более неминуемая смерть, должна иметь свой собственный язык, специфическую грамматику и словарь, понятный только по ту сторону ограды.

Театр – искусство позитивное. По крайней мере, он пытается придать словам больше жизни. Если слова уже и так живы и прекрасны, хорошая драма помогает вознести их над бренной землей. Я видел, как это случается в театре, причем не раз даже у нас в труппе, в Нью-Йорке. Актеры, с которыми я там работал, привносили во все, что мы делали, свои энтузиазм и страх, и окончательную энергию. Я мог направлять их, но те талант или вдохновение, которыми они обладали, усиливались, в основном, страшным тиканьем отмеряющих им время часов, а вовсе не тем, что я мог им сказать. Мне представлялось, будто я даю им только то, что можно просунуть сквозь маленькую дырочку в стеклянном окне или через ячейку сетчатой ограды. Для меня этот опыт был бесценен, поскольку их энергия и усилия были весьма поучительны и понятны: все мотивировалось откровеннейшей и здоровейшей алчностью, с которой мне когда-либо приходилось встречаться —алчностью, требующей прожить еще один день.

Прислушиваясь к разговорам Уайетта и Саши, я частенько представлял себе эту ограду и то, какой неприступной она кажется до тех пор, пока в совершенно неожиданный момент жизни вдруг с ужасом не обнаруживаешь, что ты уже на той стороне.

Уайетт своим лучшим голоском Вертуна-Болтуна окликнул меня из машины:

– Так мы едем, или ты намерен до вечера изучать сирень?

Я отломил благоухающую ветку и подошел к машине.

– А когда должна вернуться Саша?

– Это зависит от того, насколько быстро ей сделают анализ. Возможно, через несколько часов.

Открыв дверцу, я положил цветы на приборную доску.

– Расскажи-ка мне поподробнее об этих анализах. Он завел машину и отъехал от тротуара.

– Ну, они то что-то выкачивают из тебя, то что-то тебе вкачивают. Они разглядывают твои внутренности так, будто это видеоигра, но, заканчивая ее, никогда не говорят тебе, кто выигрывает. Ты пьешь какую-то дрянь, от которой твои кишки начинают сверкать, как Лас-Вегас, а потом тебе говорят, что ты можешь отправляться в сортир и спустить свой Лас-Вегас в унитаз. Это и унизительно и страшно, но хуже всего становится, когда они, наконец, все же показывают тебе твои снимки или еще что-нибудь, а ты ни бельмеса не понимаешь. Ты чувствуешь себя полным идиотом, поскольку на снимках твое тело, только ты его не узнаешь. Тебе не остается ничего другого, как верить тому, что покровительственным тоном рассказывают тебе о происходящем в твоем несчастном измученном теле врачи. Тебе отчаянно хочется понять, и, когда они начинают объяснять, ты сосредотачиваешься изо всех сил, но все равно ничего не улавливаешь. Они говорят «гемоглобин» и «уровень лейкоцитов», и еще кучу всего такого, твой мозг замыкается, и ты вообще перестаешь что-либо понимать.

Но они чувствуют даже и это. Поэтому перестают пользоваться медицинскими терминами и начинают разговаривать с тобой, как с умственно отсталым. У одного врача, который меня консультировал, была чертова компьютерная игра, где ты должен сражаться с раковыми клетками, вторгающимися в твой организм. Если сыграл хорошо, ты выиграл – то есть, выжил. Эта штука еще так тонко пищала: бип, бип, бип. Я много раз играл в эту чертову игру и один раз все же выиграл. Как это было приятно. Я играл в эту бессмысленную компьютерную игру, представляя себе, что эти крошечные писки издавали хорошие ребята, защищающие мое тело.

Он притормозил у знака и взглянул на меня.

– Все эти анализы, Уэбер, чушь собачья. Те, что они сегодня делают Саше, скорее всего, второстепенные. Их берут, когда уверены, что твои дела плохи, но, прежде чем выбирать для тебя подходящее лечение, хотят выяснить, насколько они плохи.

– Слушай, а что ты сделал, когда впервые узнал о том, что болен?

– Вышел на улицу и купил сэндвич с копченым мясом. Никогда в жизни мне ничто не казалось таким вкусным. Еще купил сэндвич с копченым мясом и пачку «Мальборо». К тому времени я уже три года как бросил курить, но какого черта, верно?

Поездка к Артусу обещала быть долгой, и по дороге мы обсуждали всевозможные «что-то-тут-не-так» последних дней.

– А знаешь, что еще очень странно? То, что он убил Блошку. По идее, Стрейхорн просто не способен был убить свою собаку.

– Даже если бы сошел с ума?

– Даже и в этом случае. Я ведь прожил с ним достаточно долго. Не таким он был человеком. Обычно он даже москитов ловил и выпускал за окно. А в этой псине он просто души не чаял. Ему все в нем нравилось. Зачем же ему было убивать своего любимца?

– Наверное, потому что он спятил.

Мы говорили и говорили. Один из нас высказывал идею или теорию, и мы тут же начинали препарировать ее или выдвигали другую, или обкатывали ее со всех сторон, как бильярдный шар.

Незадолго до прибытия на место, Уайетт, наконец, выдал самое интересное из предположений.

– Готов держать пари…

– Что?

– Я собирался сказать довольно странную вещь, но теперь вижу, что это вполне разумно. Все случившееся и все, о чем мы говорили… это же чистый «Доктор Фаустус»[94]94
  «Доктор Фаустус» – роман Томаса Манна, вышедший в 1947 году, философская притча о ''трагедии эстетизма", о рискованном расширении пределов человеческого опыта, саморазрушении личности в обмен на художественные прозрения и утонченные переживания.


[Закрыть]. – Он по-прежнему смотрел на дорогу, лицо его, как и лицо любого водителя, было совершенно бесстрастным. Я и сам в глубине души с затаеннейшим ужасом подумывал об этом.

– Ну-ка, поясни.

– Знаешь, Уэбер, по-моему, ты просто хочешь, чтобы я признался тебе в том, будто верю в возможность подобных вещей и в наше время. Но ведь ты и так знаешь, что верю.

– Нет, расскажи мне, как ты пришел к этой мысли. Он покрутил головой, словно от долгого пребывание за рулем у него затекла шея.

– Мы все в колледже читали «Доктора Фаустуса». Умному парню не по душе его жизнь. Все получается совсем не так, как ему хотелось бы. Что же делать?

Конечно, обратиться к Богу. Но Бог не отвечает, и наш парнишка обращает взор себе под ноги.

Люцифер говорит– ну конечно, я помогу. Я устрою тебе красивую жизнь, но после смерти твоя душа будет принадлежать мне.

Фаустус соглашается и ставит подпись под договором. Что случилось дальше мы знаем – он получает столь любезное ему могущество, но использует его по-дурацки. Обладая властью над миром, он использует ее на то, чтобы появилась Елена Прекрасная и он смог бы ее трахнуть.

Тебе это ничего не напоминает?

– Фила. Он тогда был страшно подавлен и готов на все.

– Так и вышло– он написал «Полночь»! Но, Уэбер, ко всему прочему, он был еще и умен. Не забывай. Вот почему он пошел на сделку. Правда, это всего лишь моя теория. Он, конечно, заключил какую-то очень важную сделку, да, но только потому, что считал, будто сможет без этого обойтись. Он ошибался.

– И с чем же он расстался?

Уайетт повернул голову и холодно взглянул на меня.

– С моральным равновесием. Фил делал лучшие фильмы ужасов в мире, таких больше никто никогда не снимет. Но они слишком хороши – слишком ужасны.

Славу ему принесли презренные, отвратительные кошмары. Поначалу они являлись для него чем-то вроде циничной шутки, но со временем это ухватило его за яйца и уже не отпускало. Обрати внимание на то, как он всегда стремился поучаствовать в других проектах. Но каждый раз его, так или иначе, затягивало обратно в это его «полуночное» дерьмо.

Только однажды появилась надежда, что ему все же удастся вырваться. Но тогда сразу произошли три вещи: появился ангел, и давай на минуту допустим, будто это действительно был ангел, а не какая-то странная маленькая девочка. Она велела ему не снимать эпизод. Но он все же снял его. И каков результат? Двое его лучших друзей гибнут при странных, почти невероятных обстоятельствах.

По-твоему, здесь нет связи? Ты не видишь ни причины, ни следствия? В конце концов Самый Обыкновенный Парень получил все: великолепные фильмы, сделавшие Кровавика культовой фигурой. Со злом все в порядке до тех пор, пока оно оригинально. Это приносит известность. Но Стрейхорна так мучают угрызения совести, что он кончает с собой. И, наконец, мелкая, но весьма специфическая деталь, Шизик Фил убивает не только себя, но и одного из тех немногих, кого он по-настоящему любил – совершенно невинную и преданную псину.

– Плюс то, что случилось с Сашей.

– Да, и это тоже.

– Хорошо. Допустим, Уайетт, ты прав. А как же тогда посланные им Саше и мне видеокассеты? Что они означают? Как он ухитрился послать весточку из ада?

– Вот этого я пока и сам не понимаю. Может быть, он говорит правду. Возможно, ему и впрямь дали последнюю возможность искупить свою вину через кого-то, кого он любил.

Но сейчас лично я ничему бы не верил. В «Докторе Фаустусе» мне больше всего нравилась та часть, где дьявол столь искусно соблазняет человека. Он отнюдь не хватает его за ногу и не тащит за собой. Нет, напротив, они с Фаустусом ведут совершенно замечательные беседы, во время которых дьявол убеждает его не продавать душу, поскольку ад просто ужасное место. И в конце концов Фаустус вынужден едва ли не уговаривать его согласиться. Думаешь, все это не было спланировано заранее? По-твоему, зло так и бегает в поисках нас? Как раз наоборот.

Мы гоняемся за злом до тех пор, пока оно не поймает нас. Это же совершенно очевидно.

* * *

Прежде, чем поведать о случившемся в доме Артуса, я должен хоть немного рассказать вам об этом человеке.

Несмотря на свою репутацию одного из лучших звукооператоров Голливуда, он всегда с трудом находил работу, поскольку был исключительно требовательным и невероятно въедливым человеком. Он никогда ничего не проверял дважды – нет, поскольку он все проверял по пять раз. Ему нужно было не лучшее оборудование, ему обязательно требовалось два комплекта лучшего оборудования на тот случай, если что-нибудь случится с одним. Он любил рассказывать историю о пианисте Кейте Джаретте"[95]95
  Джаретт, Кейт (род. В 1945 г.) – американский джазовый пианист, композитор и саксофонист, один из самых выдающихся и оригинальных джазовых музыкантов второй половины XX века. В последние годы получил широкую известность и как классический пианист.


[Закрыть], который к каждому концерту требует по два специальных рояля – просто на всякий случай.

Голливуд готов сутки напролет носиться с любыми, даже самыми идиотскими требованиями кинозвезд, но у него не хватает терпения на капризы технического персонала. Когда Райнер Артус требует два магнитофона «Награ»– просто так, на всякий случай – будьте уверены, несколько важных шишек обязательно поднимут вой. Поэтому Артус хоть и работал, но не так часто, как мог бы.

Но Фил все равно использовал его на съемках всех фильмов «Полуночи» – несмотря ни на что, поскольку знал, чего стоит Артус, и еще потому, что важнейшей составляющей фильмов ужасов является именно звук. Короче, они вполне устраивали друг друга.

Нам как-то довелось работать с Артусом в одном из фильмов, но мне он показался чересчур замкнутым, слишком властным, и я всегда в глубине души задавался вопросом, а не являлся ли он в свое время нацистом? Фил считал, что нет, но я так уверен не был. Я знал, что у Артуса был трудное детство в

Германии, с будто сошедшей со страниц трудов Фрейда[96]96
  Фрейд, Зигмунд (1856-1939)– австрийский врач-психиатр и психолог, основатель психоанализа. Развил теорию психосексуального развития индивида. За основу психоаналитической терапии взял метод свободных ассоциаций.


[Закрыть] матерью. У нее была так развита анальная ретенция, что в ванной она вешала два разных полотенца– одно для «верхней» половины тела, а другое– для «нижней». Поймав детей на том, что они одним полотенцем вытираются целиком, она била их. Таким образом, совсем нетрудно было понять, почему ее сын столь педантичен. В мире Райдера царил абсолютный порядок, и просто не могло быть пыли. Его длинная машина буквально сверкала, и пепельницы в ней всегда были безукоризненно чистыми, хотя он и курил, как паровоз. Та же чистота царила и в его доме. Фил утверждал, что Артус даже медитировал, пылесося гостиную. Одним из самых ярких воспоминаний, оставшихся у меня после посещения его дома много лет назад, действительно был стоящий в кладовке самый примечательный из когда-либо виденных мною пылесосов. Да-да, я тайком заглянул туда. Машина была огромной, изобиловала кнопками и клавишами, и скажи мне тогда кто-нибудь, что это русский спутник, я бы, наверное, поверил.

Он жил на сонной тупиковой улочке в одном из тех построенных в стиле полу– ''Миссия " домов, которые когда-то возводились в Калифорнии целыми кварталами. Когда Уайетт подрулил к входу, до нас донеслись рвущиеся из окон звуки дорзовскои[97]97
  «Дорз» – американская рок-группа, чрезвычайно популярная на рубеже 60-70-х годов. Особенную известность группа приобрела благодаря своему руководителю, солисту, композитору и поэту Джиму Моррисону, тайна загадочной смерти которого в 1971 году в Париже до сих пор не раскрыта.


[Закрыть] "Зажги во мне огонь ".

– Это у него так играет?

– Думаю, да. Но, по-моему, Райнер всегда ненавидел рок.

Уайетт кивком указал на дом.

– Похоже, у него изменились вкусы.

– У Райнера никогда не менялись вкусы. Пошли.

Мы прошли через поросшую пожухшей травой и высокими сорняками плешивую лужайку. Райнер любил возиться на участке. В последний раз, когда я был здесь, эта лужайка была просто идеальной. А теперь она больше всего походила на какую-то кожную болезнь.

Поднявшись на крыльцо, мы увидели, что сетчатая дверь распахнута настежь и в дом то влетают, то вылетают наружу целые тучи ленивых черных мух.

– Здорово смахивает на дом Флэки Фунта из «Зап Комикс»[98]98
  «Зап» – комикс.


[Закрыть].

– Или из «Тобакко Роуд»[99]99
  «Тобакко Роуд» – популярные комиксы по одноименному роману известного американского писателя Э. Колдуэлла о жизни южных штатов.


[Закрыть]. – Я позвонил. Сквозь оглушительную музыку я услышал, как кто-то громким криком приглашает нас войти.

– Райнер? – Я медленно вошел.

– Ага.

– Райнер, это Уэбер Грегстон. Вы где?

– Здесь, в спальне. Просто идите прямо.

Мы двинулись через дом, который был не то чтобы грязным, а, скорее, каким-то… нечистым. Запах стоял такой, будто в доме кто-то умер. Медленно продвигаясь вперед, я почувствовал, как Вертун-Болтун ухватился сзади за шлевку на моих джинсах. Он шепнул:

– Ничего? Ты не против?

Я улыбнулся и покачал головой.

– Это хорошо, я все равно бы не отцепился.