Текст книги "Патогенез. История мира в восьми эпидемиях (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Кеннеди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Около 200 000 лет назад кочевые группы охотников-собирателей Homo sapiens и неандертальцев столкнулись друг с другом, когда покидали свои родные земли в Восточном Средиземноморье. Когда эти два вида начали взаимодействовать, они уже были подвержены воздействию различных патогенов на протяжении сотен тысячелетий. У них выработался хотя бы частичный иммунитет к болезням, которые были эндемичны для их собственного вида, но они были бы чрезвычайно уязвимы для бактерий и вирусов, распространяемых другим видом. Патогены, вызывавшие относительно безобидные симптомы у Homo sapiens, могли быть смертельно опасны для неандертальцев, и наоборот. В результате инфекционные заболевания создали "невидимый барьер": для Homo sapiens было невозможно мигрировать из Африки, потому что рано или поздно они столкнулись бы с неандертальцами и их патогенами и заболели бы, и то же самое происходило, когда неандертальцы продвигались на юг. Для ранних людей Восточное Средиземноморье должно было казаться проклятым царством, палеолитическим эквивалентом толкиеновского Мордора.

Без вакцин наша иммунная система – единственная защита от инфекционных заболеваний. Homo sapiens мог преодолеть невидимый барьер, созданный неандертальскими болезнями, путем дарвиновской эволюции. Рано или поздно произошли бы генетические мутации, которые позволили бы иммунной системе Homo sapiens эффективно противостоять неандертальским патогенам. Поскольку у людей с такими вариантами генов было больше шансов выжить, со временем они широко распространились среди населения. Но Homo sapiens выбрал гораздо более быстрый путь к иммунитету – скрещивание. Скрещивание с другим близкородственным видом – это непреднамеренный вид биохакинга: оно сразу же наделяет вид вариантами генов, которые уже адаптированы к новой среде. Интрогрессированная ДНК неандертальцев сыграла решающую роль в адаптации Homo sapiens к новым патогенам, с которыми они столкнулись во время миграции из Африки. Этот процесс был назван "моделью яда-антидота" адаптивной интрогрессии: Неандертальцы дали Homo sapiens "яд", подвергнув их воздействию нового патогена, но также и "противоядие" в виде интрогрессированных вариантов генов, которые придают устойчивость к патогену. В результате многие из неандертальских вариантов генов, которые остались в нашем геноме, относятся именно к нашему иммунному ответу.

Мы даже кое-что знаем о том, с какими патогенами сталкивались Homo sapiens при взаимодействии с неандертальцами. Варианты генов неандертальцев, которые, скорее всего, сохранились у европейцев сегодня, кодируют белки, взаимодействующие с РНК-вирусами, в частности с ВИЧ и гриппом, и впервые были приобретены около 50 000 лет назад. Это убедительное доказательство того, что Homo sapiens столкнулись с подобными заболеваниями, когда смешались с неандертальцами в Восточном Средиземноморье. Поскольку неандертальцам не удалось выжить, менее понятно, с какими болезнями боролись Homo sapiens. С теоретической точки зрения наиболее вероятными кандидатами являются РНК-вирусы, поскольку они менее точны, чем ДНК, при копировании своего генетического кода; в результате мутации происходят гораздо чаще, и существует большая вероятность того, что РНК-вирус адаптируется и преодолеет видовой барьер. Это объясняет, почему так много современных заболеваний вызывается РНК-вирусами – не только грипп и ВИЧ-СПИД, но и корь, полиомиелит, лихорадка Эбола, атипичная пневмония и, конечно, Covid-19.

Неандертальцы были не единственным видом человека, скрещивавшимся с Homo sapiens. Тот же процесс произошел при взаимодействии современных людей с денисовцами, жившими в Восточной Евразии. Несмотря на слабый физический след, который они оставили после себя – всего несколько фрагментов костей, – варианты их генов присутствуют в геномах миллиардов ныне живущих людей. ДНК денисовцев составляет менее 1 процента геномов жителей Восточной и Южной Азии, но от 3 до 6 процентов геномов жителей Новой Гвинеи. И, как и в модели "яд-антидот" неандертальцев и Homo sapiens, многие интрогрессированные варианты генов денисовцев вовлечены в процессы, связанные с иммунитетом, что позволяет предположить, что эти гены способствовали адаптации Homo sapiens к патогенам, с которыми они столкнулись, продвигаясь в Восточную Евразию.

Помимо иммунной системы, интрогрессированные варианты генов денисовцев обусловливают удивительное физическое разнообразие современных людей, позволяя им жить в самых разных экстремальных средах обитания. Тибетцы несут мутацию денисовского гена, влияющую на красные кровяные тельца, что позволяет им комфортно жить на плато высотой 13 000 футов или 4000 метров, где воздух содержит на 40 процентов меньше кислорода, чем на уровне моря. Другой вариант гена, увеличивающий размер селезенки, носят сама-баджау, кочевой народ, живущий на флотилиях лодок в морях у Филиппин, Малайзии и Индонезии. В селезенке хранятся красные кровяные тельца, переносящие кислород, и когда человек задерживает дыхание, она выбрасывает эти тельца, чтобы повысить уровень кислорода; это помогает объяснить, как сама-баджау способны нырять на глубину более 230 футов или 70 метров, не имея ничего, кроме набора грузил и пары деревянных защитных очков. Инуиты северной Канады и некоторых районов Гренландии и Аляски сохранили денисовские гены, влияющие на хранение жиров, что помогает им процветать в исключительно холодном климате. Эти возможности, возможно, не попадают в рамки фантастического романа, но тем не менее они необычны. Однако, если задуматься, иммунная система вполне может оказаться самой замечательной суперспособностью из всех.

Вирусы палеолита и появление современных людей

Модель "яд-антидот" не является односторонним процессом. Неандертальцы также должны были выработать устойчивость к инфекционным заболеваниям, переносимым Homo sapiens, путем адаптивной интрогрессии. Геном неандертальца, жившего примерно 100 000 лет назад в горах Алтая, содержит варианты генов Homo sapiens, которые усиливают иммунный ответ на вирусные инфекции. Но если адаптивная интрогрессия помогла обоим видам выработать иммунитет к болезням друг друга, почему Homo sapiens возобладал, а неандертальцы исчезли? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть, как климат влияет на распространенность инфекционных заболеваний.

Последний ледниковый период, длившийся примерно с 110 000 до 12 000 лет назад, покрыл льдом большую часть Северной Евразии и затруднил выживание неандертальцев. Оценки численности их популяции варьируются от 5 000 до 70 000 человек – ничтожно мало, если учесть, что они были расселены по региону, простиравшемуся от Атлантического океана до Сибири. Не стоит удивляться тому, что существуют доказательства длительного инбридинга. Анализ ДНК женщины-неандертальца, жившей более 50 000 лет назад в горах Алтая, показывает, что ее родители были сводными братьями и сестрами и что спаривание между близкими родственниками было распространено среди ее недавних предков. Последствия ледникового периода были бы гораздо менее катастрофическими в Африке, где все еще жили Homo sapiens. Пища была бы по-прежнему в изобилии, а понижение температуры сделало климат более благоприятным. Когда современные люди начали выходить за пределы Африки, их численность составляла от 120 000 до 325 000 человек, а их геном был в четыре раза разнообразнее. Поэтому Homo sapiens были бы более устойчивы к инфекционным заболеваниям, которые переносили неандертальцы.

Климат также влияет на способность двух видов выживать в патогенных микроорганизмах друг друга. Чем ближе к экватору, тем жарче, потому что больше солнечной энергии попадает на землю. Растительность в виде деревьев и растений, как правило, более обильная, что, в свою очередь, поддерживает густой и разнообразный животный мир. Ярчайший пример тому – тропические дождевые леса, которые занимают чуть более 5 процентов поверхности Земли, но являются домом для половины животных планеты. Они кишат жужжащими насекомыми, воющими обезьянами, поющими птицами, а иногда и большими кошками, идущими на охоту. Все эти животные поддерживают жизнедеятельность огромного количества микробов, некоторые из которых вызывают инфекционные заболевания. Подавляющее большинство патогенов, способных заразить человека, являются зоонозными – то есть они зарождаются в организме животных, а затем преодолевают видовой барьер и заражают нас. Поэтому разнообразие жизни в тропических регионах означает, что там гораздо больше смертельных патогенов, чем в зонах умеренного климата. Homo sapiens, чьи предки миллионы лет жили в Африке, нес на себе гораздо больше болезней, чем неандертальцы, обитавшие в Европе сотни тысяч лет. В результате Homo sapiens должен был выработать устойчивость к неандертальским вирусам и бактериям раньше, чем неандертальцы стали толерантными к патогенам Homo sapiens.

Когда между 50 и 40 тысячами лет назад Homo sapiens приобрел иммунитет к болезням неандертальцев, они наконец-то смогли мигрировать на север из Африки в районы, населенные неандертальцами, и не заболеть при этом ужасными болезнями. Проклятие, из-за которого Восточное Средиземноморье на протяжении десятков тысяч лет было практически непригодно для жизни, было снято. Наши предки отправились вглубь Евразии, где столкнулись с сообществами неандертальцев и денисовцев, которые никогда не сталкивались с африканскими патогенами и не имели возможности выработать толерантность. В течение относительно короткого периода времени все другие виды людей вымерли и были заменены новым вездесущим Homo sapiens. Мир уже никогда не будет прежним. Он перестал напоминать Средиземье с его богатым набором человеческих видов и быстро превратился в планету с преобладанием Homo sapiens, которую мы населяем до сих пор.

Глава 2. Неолитические чумы

С эпидемиологической точки зрения это был, пожалуй, самый смертоносный период в истории человечества.

-Джеймс Скотт

Стоунхендж: построенный иммигрантами

Когда я еду из Лондона к родителям на юго-запад Англии, шоссе A303 пересекает мрачную, почти безлесую равнину Солсбери. Примерно на полпути движение замедляется, и водители поворачиваются, чтобы поглазеть на аккуратно расположенные мегалиты, стоящие на горизонте примерно в 150 метрах от дороги. С тех пор как появились письменные источники, люди были очарованы Стоунхенджем. Первым о нем написал историк двенадцатого века Генри Хантингдонский. Он заметил, что "никто не может понять, как камни были так искусно подняты на такую высоту и почему они были там установлены". Его современник, Джеффри Монмутский, предположил, что ее построил волшебник Мерлин с помощью великанов. С тех пор все, от Уильяма Вордсворта до Spinal Tap, вымышленной хэви-метал группы, задавались вопросом, кто и зачем построил Стоунхендж. Только в последние пару десятилетий археологи начали давать частичные ответы.

Первый этап строительства состоялся около 5 000 лет назад. На нем были созданы круглая земляная насыпь и ров, которые сегодня составляют фундамент Стоунхенджа. Затем, примерно через 500 лет, были перевезены и подняты камни. Голубые камни весом от 2 до 5 тонн были привезены с холмов Пресели в западном Уэльсе, на расстоянии более 140 миль. Более крупные сарсеновые камни весом до 25 тонн были привезены из 15 миль к северу. Во времена до появления колес и одомашненных лошадей это был удивительный подвиг. Мы не знаем, зачем неолитическим жителям Британских островов понадобились все эти хлопоты, но есть множество улик, указывающих на то, что Стоунхендж был местом, имеющим большое социальное и религиозное значение: на добычу, формирование, транспортировку и установку камней ушли десятки миллионов человеко-часов; во время летнего солнцестояния солнце встает прямо посередине двух самых высоких сарсеновых камней; в окрестностях захоронено большое количество кремированных останков; люди приезжали туда из самых отдаленных уголков Шотландии и западного Уэльса, привозя с собой свиней, чтобы поесть на пиршественной площадке неподалеку.

Стоунхендж – одно из чудес Британских островов. В пантеоне великобританских икон он стоит в одном ряду с покойной королевой или рыбой и чипсами. Но кто же на самом деле его построил? Один только взгляд на мегалиты говорит о том, что строители имели глубокие познания как в астрономии, так и в инженерном деле. А масштаб проекта позволяет предположить, что они принадлежали к большому, процветающему и организованному обществу. Но до недавнего времени у нас не было более подробной информации. Затем, в 2019 году, ученые опубликовали исследование, в ходе которого была извлечена и проанализирована ДНК из древних скелетов семидесяти трех доисторических британцев. Оно показало, что – подобно тому, как Виндзоры на самом деле являются домом Саксен-Кобург и Гота, а треска была завезена в страну еврейскими беженцами в XVI веке – происхождение Стоунхенджа очень сложное.

Стоунхендж был построен не самыми первыми людьми, постоянно проживавшими на Британских островах. Его построили земледельцы, которые происходили из Анатолии и прибыли в северо-западную Европу около 6 000 лет назад и почти полностью заменили генетически отличную популяцию охотников-собирателей, которая жила там с конца ледникового периода. Ирония в этом очевидна. За три года до обнародования результатов исследования британский электорат проголосовал за выход из Европейского союза. Гнев по поводу неконтролируемой иммиграции из Восточной Европы, а также страх, что турецкие граждане вскоре смогут переезжать в Великобританию без визы, были признаны основными факторами, повлиявшими на исход референдума. Художник-концептуалист Джереми Деллер отреагировал на публикацию исследования, создав фальшивый дорожный знак с надписью "Стоунхендж: построен иммигрантами", выполненный в цветах и шрифте обычного британского дорожного знака.

Анализ ДНК также показал, что долголетие Стоунхенджа резко контрастирует с судьбой людей, которые перевозили и расставляли гигантские камни. Предположительно, первые земледельцы Британии пошли на все эти хлопоты, потому что хотели создать сооружение, которым будут пользоваться и восхищаться будущие поколения. Но очень быстро Стоунхендж превратился в памятник исчезнувшему народу. Уже через столетие или два после установки великих сарсеновых камней предков строителей памятника сменила другая, генетически и культурно отличная группа, которая и составляет основу нынешнего населения Соединенного Королевства. Таким образом, даже те белые британцы, которые претендуют на роль коренного населения, не имеют прямого отношения к строителям Стоунхенджа.

Хотя история Стоунхенджа относится к тому небольшому уголку мира, в котором я живу, она иллюстрирует более общее явление. В доисторический период происходили массовые миграции, в результате которых новая популяция переселялась в тот или иной регион и почти полностью уничтожала предыдущих обитателей. Почти всегда мигрантам невольно помогало невидимое, но разрушительное оружие массового уничтожения: инфекционные заболевания, к которым они были в определенной степени невосприимчивы, но к которым первоначальные сообщества практически не имели сопротивления. Помимо новых патогенов, неолитические иммигранты принесли с собой новые гены, новые языки и новые идеи, такие как земледелие и металлургия. Таким образом, чума, случившаяся тысячи лет назад, сыграла решающую роль в формировании мира, в котором мы сейчас живем.

Худшее решение в истории человечества?

Первые 2 миллиона лет после того, как человек выделился в отдельный род, и первые 300 000 лет существования Homo sapiens как вида, повсеместно добывали себе пропитание охотой и собирательством. До недавнего времени было принято считать, что все охотники-собиратели жили небольшими эгалитарными группами, часто не больше, чем их расширенная семья, и что эти группы почти исключительно кочевали, преодолевая огромные расстояния, продиктованные миграциями животных и сезонной доступностью растений. Это романтизированное представление было основано на наблюдениях антропологов XIX и XX веков за обществами собирателей, включая бушменов сан в пустыне Калахари или аборигенов в австралийской глубинке. Однако ошибочно полагать, что такие сообщества просто дают возможность заглянуть в далекое прошлое. Хотя многие наши доисторические предки, возможно, жили именно так, было немало и исключений.

Как отмечают авторы книги "Рассвет всего" Дэвид Грэбер и Дэвид Венгроу, последние археологические исследования обнаруживают спорадические, но вполне определенные свидетельства того, что фуражиры вели себя так, как обычно ведут себя сельскохозяйственные общества. В болотах Месопотамии, где пищи было в изобилии, население селилось в полустационарных поселениях до того, как занялось сельским хозяйством. Кормовые люди, с которыми европейцы столкнулись, когда достигли северо-западного побережья Канады, проводили зиму в больших деревнях. 11 000-летние богато украшенные каменные храмы Гёбекли-Тепе на территории современной юго-восточной Турции свидетельствуют о том, что охотники-собиратели были способны строить монументальную архитектуру. Есть и другие примеры этого явления, в том числе массивные земляные сооружения в Поверти-Пойнт, штат Луизиана, которые были созданы коренными американцами около 3600 лет назад.

Как мы видели в предыдущей главе, инфекционные заболевания не полностью отсутствовали в обществах охотников-собирателей, но они были гораздо менее распространены: кормовой образ жизни препятствовал их появлению и распространению. За исключением собак, охотники-собиратели не одомашнивали животных, что ограничивало возможность патогенных микроорганизмов переходить от одного вида к другому. Хотя кормовые общества жили не только изолированными, мобильными группами, а некоторые группы, по-видимому, периодически собирались в большие скопления, население Земли было относительно небольшим. До широкого распространения оседлого сельского хозяйства на планете, вероятно, проживало около 5 миллионов человек – менее одной тысячной от сегодняшнего числа жителей. Такой малонаселенный мир предоставлял ограниченные возможности для распространения патогенов, когда они появлялись. Справедливо предположить, что охотники-собиратели в целом были относительно здоровыми людьми. Исследование, основанное на наблюдениях за сообществами, занимавшимися добычей пищи в течение последних пятидесяти лет, оценило среднюю продолжительность жизни охотников-собирателей примерно в семьдесят два года. Примечательно, что эта цифра всего на один год меньше, чем средняя продолжительность жизни в мире сегодня, согласно данным Всемирного банка.

Так называемая неолитическая революция – или первая сельскохозяйственная революция – началась 12 000 лет назад в Плодородном полумесяце. Она почти точно совпала с окончанием последнего ледникового периода и началом голоцена – периода относительно теплого и стабильного климата, который сделал возможным развитие сельского хозяйства. Но это не ознаменовало собой момент, когда все жители Ближнего Востока внезапно отказались от охоты и собирательства и занялись выращиванием сельскохозяйственных культур и разведением животных. Скорее, это было начало длительного процесса. Первыми людьми, попытавшимися выращивать растения и разводить послушных животных, вероятно, двигало не желание производить больше пищи: она уже имелась в изобилии в Плодородном полумесяце – отсюда и название, а изменение климата было благом как для фуражиров, так и для фермеров. Скорее всего, земледелие возникло как серия игривых экспериментов или как способ проводить больше времени в году в полупостоянном поселении, а не в движении.

На протяжении многих столетий между деревнями Ближнего Востока происходил обмен результатами многочисленных заигрываний с земледелием. Примерно через три тысячелетия неолитическая революция завершилась – хотя Грэбер и Венгроу утверждают, что этот процесс был слишком долгим и слишком запутанным, чтобы вообще называть его революцией. Как бы вы ее ни называли, к 9 000 лет назад более или менее все жители региона перешли на "неолитический набор", который обеспечивал их большей частью калорий: он включал пшеницу эммер, эйнкорн и ячмень, а также овец, коз, свиней и крупный рогатый скот. В течение следующих нескольких тысяч лет, независимо от развития событий на Ближнем Востоке, аналогичные преобразования произошли и в других странах: в Китае население одомашнило рис, сою и различные виды свиней, а в Индии – просо, бобы мунг, другой сорт риса и горбатый скот зебу. Оседлое сельское хозяйство медленно, но верно распространялось по Евразии, и к 2000 году до н. э. земледелие поддерживало крупные города от Средиземноморья до Дальнего Востока. Земледелие также появилось в Перуанских Андах, Мезоамерике и Западной Африке, где оно предвещало возникновение ранних городов и государств; и в Амазонии, восточных лесах Северной Америки и центральных нагорьях Новой Гвинеи, где оно этого не делало.

Была ли неолитическая революция благом или злом для человечества? В том, что американский политолог и антрополог Джеймс Скотт называет "стандартным цивилизационным нарративом", который отстаивают все – от Томаса Гоббса до Маркса, – принятие оседлого сельского хозяйства предполагается как "эпохальный скачок в благосостоянии человечества: больше досуга, лучшее питание, большая продолжительность жизни и, наконец, оседлая жизнь, способствующая развитию бытовых искусств и развитию цивилизации". Альтернатива стандартному цивилизационному нарративу рассматривает доисторических охотников-собирателей как реальный эквивалент Адама и Евы в Эдемском саду. Люди жили в атмосфере счастливого изобилия, пока не решили заняться земледелием. Возможно, это дало нам возможность производить больше еды, но также привело к появлению деспотизма, неравенства, нищеты и изнурительной, отнимающей много сил работы. Жан-Жак Руссо является, пожалуй, самым известным сторонником теории "падения человека", а недавно Джаред Даймонд заявил, что переход к оседлому земледелию был "самой страшной ошибкой в истории человеческой расы".

Грэбер и Венгроу утверждают, что обе эти грандиозные теории чрезмерно упрощают спор. Они исходят из того, что освоение оседлого сельского хозяйства – в частности, зернового земледелия и хранения зерна – привело к возникновению иерархий и государств. В стандартном цивилизационном нарративе это лучшее, что когда-либо случалось с нашим видом; для Руссо и Даймонда это худшее. Но связь между земледелием и цивилизацией далеко не однозначна. Самые ранние примеры сложных государств появляются лишь через шесть тысячелетий после начала неолитической революции на Ближнем Востоке, а в некоторых местах, где возникло земледелие, они вообще не развивались. "Говорить, что зерновое хозяйство было ответственно за возникновение таких государств, – это все равно что утверждать, что развитие исчисления в средневековой Персии ответственно за изобретение атомной бомбы". К счастью, влияние оседлого сельского хозяйства на инфекционные заболевания поддается более простому анализу.

Первая эпидемиологическая революция

Выращивая богатые калориями зерновые, земледельческие общества могли прокормить гораздо больше людей на том же количестве земли: Даймонд считает, что в 100 раз больше. Недавнее исследование показало, что наша планета способна прокормить не более 10 миллионов охотников-собирателей. К 1800 году н. э. население Земли выросло примерно до 900 миллионов человек при наличии лишь самых элементарных технологий, так что эта оценка вполне соответствует действительности. Сейчас Земля поддерживает почти 8 миллиардов человек, хотя и неуверенно.

После перехода к земледелию население росло в пять раз быстрее. Демографический бум был вызван резким повышением рождаемости: женщины стали рожать гораздо чаще. Если у охотников-собирателей ребенок рождался примерно раз в четыре года, то в ранних сельскохозяйственных обществах женщины рожали в среднем раз в два года. Недавнее исследование народа паланан агта на Филиппинах показывает, что даже в XXI веке у кочевых охотниц-собирательниц заметно меньше детей, чем у тех, кто перешел на оседлый образ жизни. Земледелие позволяет женскому организму быстрее восстанавливаться после нагрузки, связанной с воспитанием детей, поскольку они едят богатые калориями злаки и молочные продукты, а не низкокалорийную дичь, морепродукты и растения, и тратят гораздо меньше энергии на вынашивание младенцев. Неолитическая диета также позволила быстрее отучить детей от грудного молока. По моему собственному опыту, когда мы начали давать нашей дочери твердую пищу, первое, что мы попробовали, были Weetabix, замешанные на молоке, и каши со сливками. Не могу представить, что все пошло бы так же хорошо, если бы мы использовали оленину и грецкие орехи.

Неолитическая революция не привела к неумолимому демографическому буму. Между 500 и 1000 годами после перехода общины к оседлому земледелию наблюдается заметное увеличение числа смертей, в результате чего рост населения выравнивается, а в некоторых случаях и вовсе сходит на нет. Чем вызван такой резкий рост смертности? Частично ответ связан с рационом питания. Охотники-собиратели употребляли в пищу широкий ассортимент сезонных семян, орехов, фруктов и овощей. В 1960-х годах американский антрополог Ричард Боршай Ли заметил, что фуражиры в пустыне Калахари ели более 100 видов растений. В отличие от них, неолитические фермеры, как правило, выращивали только один или два злака. В хорошие годы это давало им достаточно пищи, чтобы пережить тощие зимние месяцы, семена для урожая следующего года и зерно для уплаты налогов. Однако было много возможностей для того, чтобы что-то пошло не так.

Болезни или неблагоприятная погода могли уничтожить урожай. Хранившиеся излишки могли быть украдены налетчиками, съедены вредителями или уничтожены плесенью. Следовательно, у оседлых земледельцев было гораздо больше шансов умереть с голоду, чем у охотников-собирателей. Американский антрополог Маршалл Сахлинс сардонически называет переход к сельскому хозяйству "неолитическим Великим скачком вперед" – это намек на Второй пятилетний план Коммунистической партии Китая (1958-1962), который привел к величайшему в истории голоду и гибели десятков миллионов людей. Даже когда урожай не пропадал или зерновые запасы выдерживали зимние месяцы, в рационе неолитических людей не хватало белка и витаминов. В результате почти везде, где люди перешли к оседлому земледелию, ранние фермеры были менее здоровы, чем охотники-собиратели. Их скелеты были короче и чаще демонстрировали признаки анемии из-за дефицита железа и дефекты эмали из-за недостатка витаминов A, C и D, кальция и фосфора.

Недоедание ослабляет иммунную систему, и это стало проблемой, поскольку после появления сельского хозяйства подверженность людей патогенным микроорганизмам заметно возросла. В обществах охотников-собирателей существовали некоторые инфекционные заболевания, но эпидемии не могли разразиться в небольших, разрозненных, кочевых группах охотников-собирателей с такой же силой, как в густонаселенных, хорошо связанных между собой земледельческих обществах. Джеймс Скотт называет неолитические деревни "многовидовыми лагерями переселенцев". Впервые в истории люди жили в тесном соседстве с различными животными – как одомашненными, так и паразитами, например крысами. Это способствовало возникновению новых зоонозных инфекционных заболеваний, которые переходят от животных к человеку. Теснота и антисанитарные условия жизни способствовали распространению болезнетворных микроорганизмов от человека к человеку или через зараженную воду. Даже сегодня на Филиппинах у тех агта, которые перешли к оседлому сельскому хозяйству, уровень заражения вирусными и паразитическими червями выше, чем у тех, кто по-прежнему ведет традиционный кочевой образ жизни охотников-собирателей.

Множество ДНК-доказательств подтверждают один из ключевых аргументов Уильяма Макнилла: переход к оседлому сельскому хозяйству в сочетании с ростом населения и расширением торговли создал золотой век для вирусов, микробов и других животных. Многие инфекционные заболевания, от которых страдают современные люди, вызваны патогенами неолита. Гепатит В циркулирует среди европейского населения уже около 7000 лет. Считается, что чума – а именно Yersinia pestis – появилась в земледельческих поселениях на юго-востоке Европы около 6 000 лет назад. Туберкулез появился примерно в то же время, хотя мы не можем точно сказать, где именно. Корь произошла от чумы крупного рогатого скота в первом тысячелетии до нашей эры.

Даже если нет геномных доказательств, археологические данные подтверждают, что эпидемиологическая революция последовала за неолитической революцией. Происхождение оспы неизвестно, но она тесно связана с коровьей оспой. Три мумии, включая молодого фараона Рамсеса V, были покрыты сыпью, напоминающей оспу. Самые древние из этих останков датируются шестнадцатым веком до нашей эры. Полиомиелит, по-видимому, появился примерно в то же время: На древнеегипетских картинах изображались здоровые с виду люди с увядшими конечностями и маленькие дети, которые ходили с помощью трости.

Распространению болезней, переносимых комарами, способствовало развитие сельского хозяйства в Западной Африке. Комар Anopheles gambiae, переносящий самую смертоносную форму фальципарум-малярии, не может размножаться в очень затененной воде. Они не смогли бы размножаться в густых тропических лесах, покрывавших большую часть региона, поэтому появление подсечно-огневого земледелия стало благом как для комаров, так и для плазмодия, вызывающего малярию. Геном паразита, вызывающего малярию фальципарум, показывает, что, хотя он впервые начал заражать людей задолго до неолитической революции, за последние несколько тысяч лет произошло внезапное и заметное увеличение численности популяции. Комар Aedes aegypti, распространяющий желтую лихорадку, также получил большую выгоду от недавней деятельности человека, поскольку он любит размножаться в емкостях, наполненных застойной водой. Это заставило американского историка Джона Макнилла предположить, что они, по сути, являются одомашненными насекомыми.

Эта приливная волна инфекционных заболеваний унесла жизни стольких людей, что оставила шрам на нашей ДНК. Недавнее исследование проанализировало эволюцию более 1500 генов, играющих роль во врожденной иммунной системе человека, и показало, что большинство адаптаций, когда благоприятная мутация нового гена быстро распространяется по популяции, произошло за последние 6-13 тысяч лет, что примерно соответствует периоду, когда люди занялись оседлым сельским хозяйством. В земледельческих обществах, достаточно больших и хорошо связанных между собой, чтобы поддерживать цепочку инфекций, инфекционные заболевания, появившиеся после неолитической революции, быстро стали бы эндемическими детскими болезнями. Любой человек, достигший зрелого возраста, подвергся бы воздействию этих патогенов, выжил бы и выработал определенный уровень иммунитета. Поэтому археологи, изучающие скелеты на доисторических кладбищах по всему миру, отмечают, что примерно через 1000 лет после перехода к оседлому земледелию доля детских и подростковых скелетов заметно возросла.