Текст книги "Приключения знаменитых книг"

Автор книги: Джон Винтерих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

УИЛЬЯМ ТЕККЕРЕЙ
И «ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ»

I

Среди всех категорий книгопродавцев самые бедные и самые несчастные те, что торгуют в поездах. Они ходят из вагона в вагон, предлагая свой товар, к великой досаде тех пассажиров, которые решили вздремнуть в дороге. Так ничего и не сумев продать, торговцы покидают вагон, а пассажиры тут же забывают об их существовании, и никому даже в голову не приходит задать себе вопрос: куда пошел этот горемыка и что вообще ждет его впереди? Совсем другое дело – уличные разносчики газет. Известно, что из них получаются миллионеры, во всяком случае, все миллионеры в юности торговали газетами на перекрестках.

Жаль, что осталась неизвестной судьба книготорговца, который 16 ноября 1852 года ходил по экспрессу Бостон – Нью-Йорк, предлагая в числе других книг произведения некоего Теккерея. История помнит о нем только, что он был розовощек и что в одном вагоне он продал пассажиру экземпляр «Обыкновенной истории и других рассказов» этого самого Теккерея. Книга была в красном матерчатом переплете и в конце ее красовался список готовых к выходу изданий Популярной библиотеки, среди которых было еще пять книг У. Теккерея. Кроме того, одно его произведение значилось в списке «почти готовых». Шесть красных книжек были всего лишь собранием всякой всячины для чтения в поезде (то было время «дорожных библиотечек»), и вряд ли имя Теккерея было способно привлечь покупателей к бедному продавцу, поэтому осталось непонятным, что побудило его предлагать эту книгу. Теккерей мог бы тогда же выяснить причину столь необъяснимого предпочтения, ибо пассажир, купивший книгу у румяного торговца, был сам автор, собственной персоной, за четыре дня до этого приплывший из Англии на пароходе «Канада» и путешествовавший с лекциями по Америке. Но торговец шагнул в следующий вагон – и навсегда потерялся из виду.

Уильям Теккерей в 1864 г.

Гравюра Дж. Брауна с картины С. Лоуренса

Книжка, купленная в вагоне во время путешествия, которое увело Теккерея на другой конец земли из тех мест, где сорок один год тому назад он родился, эта красная книжка напоминала о печальных событиях прожитых лет. «Обыкновенная история» впервые издавалась в «Журнале Фрезера» в 1840 году, но ее выход был прерван тяжелым ударом, постигшим автора в личной жизни. Невеста писателя, уже четыре года с ним помолвленная, заболела неизлечимым нервным расстройством. Они встретились в Париже в 1836 году, когда Теккерей работал там корреспондентом «Конституционалиста» – издания, впоследствии потерпевшего провал и унесшего все состояние Теккерея.

За несколько месяцев до трагедии 1840 года был основан сатирический журнал «Панч». «Фрезер» и «Панч», да еще несколько подобных журналов вскоре сделали Теккерея известным журналистом, но от известности журналиста до славы писателя – долгий и трудный путь. Само собой напрашивается сравнение с Диккенсом: на год моложе Теккерея, он был тогда, в 1846 году, уже автором «Пиквика», «Оливера Твиста», «Лавки древностей», «Мартина Чеззлвита» и других произведений, обеспечивших ему бессмертие шекспировского масштаба.

Теккерей в тот, 1846 год, занялся произведением, которое, как он надеялся, «возьмет, наконец, глупую публику за живое». У него был грандиозный план. Он работал над большим романом, для которого пока не мог придумать более внушительного названия, чем «Карандашные зарисовки английского общества». Уже была готова значительная часть рукописи, когда Теккерею пришла идея, заставившая первоначальное название потесниться и стать подзаголовком. То было самое настоящее вдохновение, и, как и прилично вдохновению, пришло оно в самый неожиданный миг – Теккерей лежал в постели. Вдохновенная мысль заставила его вскочить, и, вспоминает писатель, «я трижды обежал вокруг комнаты, повторяя на ходу «Ярмарка тщеславия, Ярмарка тщеславия!».

Ярмарка тщеславия описывается в назидательной книге «Путь паломника». Но все потому об этом и знают, что так назвал свой роман Теккерей. Паломник рассказывает: «Тогда я увидел в моем Сне, что когда они выбрались из Пустыни, они сразу увидели перед собой Город, и называется тот Город Тщеславием; и в том Городе Ярмарка, которая называется Ярмаркой Тщеславия… На той Ярмарке продается всякий товар, вроде Домов, Земли, Ремесел, Чести, Предпочтений, Титулов, Стран, Королевств, Желаний, Удовольствий и Восторгов всех сортов, например, Продажных Женщин, Жен, Мужей, Детей, Хозяев, Слуг, Жизней, Крови, Тел, Душ, Серебра, Золота, Жемчуга, Драгоценных Камней, и чего только еще там не продается. Более того, на этой Ярмарке можно все время наблюдать Надувательства, Обманы, Игры, Дураков, Болванов, Мошенников и Плутов всех мастей. Как на всякой ярмарке, здесь есть Ряды и Улицы, все под названиями, где это продается, – Площади, Ряды и Улицы, по названиям которых легче всего отыскать Товары: Английский ряд, Немецкий ряд, где продается несколько разновидностей Тщеславия» [13]13
  Этой книгой XVII века интересовался Пушкин, переложивший из нее один отрывок стихами – «Однажды, странствуя среди долины дикой».


[Закрыть].

Сколько прекрасных сюжетов для «карандашных зарисовок» из жизни любого общества!

II

«Ярмарка тщеславия» – из той благородной компании знаменитых книг, о которых ходят романтические легенды, будто они долго не могли найти издателя. Иногда эти истории правдивы – нас даже убеждают, что все они правдивы, так же как говорят, будто каждый капиталист был в молодости беден. Но что касается «Ярмарки тщеславия», то легенды о ней не подтверждаются. Отрывок из романа был показан редактору «Нового ежемесячника» и отвергнут им, и это единственный романтический эпизод в его судьбе. После этого первые главы были отправлены в «Панч» с несколькими рисунками Теккерея и просьбой заплатить пятьдесят гиней, и все это было с такой готовностью принято, что писатель очень расстроился, как же он «не попросил на десятку больше».

Книга издавалась по частям, и первая часть вышла в январе 1847 года. Обложки были желтые, потому что все остальные цвета уже ассоциировались с каким-либо известным серийным изданием. Теккерей сам нарисовал эскиз этой обложки, но его творение не могло соперничать с прекрасным эскизом злосчастного Сеймора для «Пиквика» или обложками «Очерков Боза» и «Оливера Твиста», нарисованными знаменитым Крукшенком.

Возможно, обложка тут и не причем, но первые номера «Ярмарки тщеславия» жестоко обманули все коммерческие ожидания издателей. Ожидания были большие, так как фирма процветала и только недавно заключила восьмилетний контракт с Диккенсом, заплатив ему солидный аванс. Книга Теккерея продолжала выходить наверно лишь потому, что издатели предпочитали терпеть убытки, чем признать свою неудачу и подорвать престиж фирмы.

И вдруг «Ярмарку» начали раскупать. Это напоминает историю «Пиквика», но сходство здесь только внешнее. «Ярмарка тщеславия» так и не стала вторым «Пиквиком». И не было у Теккерея никакого Сэма Уэллера, благодаря которому обрел популярность Диккенс. Кроме того, даже во времена высшего успеха «Ярмарка тщеславия» расходилась только по семь тысяч экземпляров каждого выпуска, а это не составляет и шестой части проданных «Пиквиков». Правда, этого количества оказалось достаточно, чтобы вселить надежду в сердца издателей и самого Теккерея. А также для того, чтобы в 1848 году роман переиздали в Америке: два тома в мягкой бумажной обложке и один том в матерчатом переплете.

Для успеха «Ярмарки тщеславия» нет особых объяснений – просто роман понравился. К счастью, угодил он и критике, которая имеет так много влияния на «глупую публику». В январе 1848 года, когда появилось двенадцать выпусков «Ярмарки тщеславия», «Эдинбургское обозрение» поместило статью, которая существенно повлияла на судьбу книги:

Иллюстрация У. Теккерея к «Ярмарке тщеславия»

Иллюстрация У. Теккерея к «Ярмарке тщеславия»

«Нам хотелось бы, чтобы читатель понимал: говоря об этом писателе, мы имеем в виду в первую очередь, если не исключительно, «Ярмарку тщеславия» (ежемесячное издание). Правда, роман еще не закончен, но, на наш взгляд, превосходит все написанное этим автором. Главное обаяние произведения – в его полной свободе от нарочитости и вычурности, как в стиле, так и в чувстве, в доверительной откровенности с читателем, в благородной небрежности, с которой автор позволяет мыслям и чувствам, подсказанным событиями, течь их естественным руслом, словно он сознает, что ничто мелкое или недостойное, нуждающееся в приукрашивании или сокрытии, не может исходить от него. Одним словом, это книга человека благородного по духу, а не просто претендующего на благородство. Его чувство хотя и не так глубоко, как у Диккенса, но возвышенно; может быть, тем более возвышенно, что он, кажется, борется с ним и почти стыдится его. Но попытки настроиться на сатирический, иронический или философский лад напрасны; снова и снова мы восхищаемся тем, как тонкая и добрая натура его остается свободной от суеты и, гордая своим высоким умом, все же платит дань сердцу».

В те времена от критики зависело все: она могла создать репутацию, а могла и погубить. «Эдинбургское обозрение» чаще губило, чем создавало. Поэтому хвалебная статья о «Ярмарке тщеславия» (написанная, кстати, другом Теккерея, что не должно вызывать у нас сомнения в его беспристрастности) сыграла большую роль в судьбе романа.

III

В 1848 году вторым изданием вышел роман «Джейн Эйр» с длинным и восторженным посвящением Теккерею. Первое издание было подписано псевдонимом Каррер Белл и пользовалось огромным успехом. Тогда никто не знал, кто скрывается за псевдонимом, думали даже, что это сам Теккерей. Настоящее имя автора было Шарлотта Бронте, но об этом узнали только в 1849 году. А тогда, в 1848 году, имя автора было не так уж важно, потому что все читали «Джейн Эйр», говорили о «Джейн Эйр»; заметили все и посвящение, которым открывалась книга:

«Условности – это еще не мораль. Ханжество – не благочестие. Может быть, не всем приятно видеть эти понятия разделенными, ибо их привыкли смешивать, находя удобным выдавать видимое за действительное, белить стены храма, не заботясь о чистоте гробниц. Может быть, даже возненавидят того, кто постигнет их и выставит на показ, но, ненавидя, будут в долгу перед ним.

Есть в наше время человек, слова которого не для нежных ушей и который провозглашает правду голосом пророческим, бесстрашно и дерзновенно. Признан ли автор «Ярмарки тщеславия» в высших кругах? Не могу сказать. Знаю только, что если бы те, на кого направлен его сарказм и гнев, вняли бы его предостережениям, то они и их потомство могли бы еще избежать полной гибели.

Почему я упоминаю об этом человеке? Потому что, как мне кажется, я вижу в нем талант, более глубокий и редкий, чем думают его современники; потому что он более других способен возродить наше общество и восстановить пошатнувшийся миропорядок; и, наконец, потому, что ни один критик до сих пор не нашел для него правильных слов и верных сравнений. Писали, что он похож на Филдинга, говорили о его юморе, меткости и комическом даре. Он так же похож на Филдинга, как орел на стервятника. Филдинг мог довольствоваться легкой добычей, Теккерей – никогда. Его остроумие ярко, его юмор обаятелен, они – следствие глубокого таланта, подобно тому, как стальная молния, озаряющая летнюю тучу, есть следствие электрической смертоносной искры, сокрытой в ее лоне. Наконец, я упоминаю о мистере Теккерее, потому что ему я посвящаю это издание «Джейн Эйр» – если он согласится принять этот дар от незнакомого ему автора».

Шарлотта Бронте. Художник Дж. Томсон

Прочтя это посвящение, публика принялась читать «Ярмарку тщеславия». Сам Теккерей называл его «величайшим комплиментом, когда-либо ему сделанным», и, когда по окончании серийного издания роман вышел отдельным томом, один из первых экземпляров был послан в подарок автору «Джейн Эйр» – «С благодарностью и уважением от У. М. Теккерея». Они встретились только в 1849 году, когда Шарлотта Бронте, уже известная миру под своим настоящим именем, гостила в Лондоне. Оттуда она написала письмо домой отцу – типичное письмо провинциальной барышни из столицы домой родителям, если бы только оно не содержало рассказа о встрече с Теккереем:

«Пишу тебе опять, чтобы рассказать, как я здесь живу. С тех пор, как я уехала из дому, я повидала столько такого, о чем с удовольствием буду рассказывать тебе дома за чаем. Я была в театре и видела Макреди в «Макбете». Видела картины в Национальной галерее. Видела прекрасную выставку Тернера, а вчера видела Теккерея. Он обедал здесь с несколькими джентльменами. Высокий мужчина, с необычным лицом, вовсе не красивым, а даже довольно уродливым. Выражение у него большей частью серьезное, несколько сатирическое, хотя он умеет выглядеть и добрым. Ему не сказали, кто я, и его не представили мне, но я скоро заметила, что он смотрит на меня сквозь свои очки. А когда мы все встали из-за стола, он просто и спокойно подошел ко мне и сказал: «Дайте мне пожать вашу руку». Он сказал мне всего несколько слов, но, уходя, опять очень ласково пожал мне руку».

В другом письме она описывает этот случай более подробно и эмоционально:

«Когда назвали имя мистера Теккерея, и я увидела, как он входит в комнату, увидела его высокую фигуру, услышала его голос, мне показалось, что все это происходит со мной во сне. Я только потому поняла, что это наяву, что стала от смущения совсем глупой. Какие муки я терпела! Если бы еще мне не пришлось говорить, все сошло бы гладко. Но ко мне обращались с вопросами, надо было отвечать, что стоило больших усилий и говорила я глупо».

А своей подруге она писала: «Мне было легко со всеми, кроме Теккерея, а с ним я была ужасно глупа». А ведь эта застенчивая северянка была красноречива на бумаге и сумела лучше других распознать словесный дар автора «Ярмарки тщеславия».

IV

«Ярмарка тщеславия» не представляет столько библиографических загадок, как «Пиквик». Ведь путаница с первым изданием «Пиквика» возникает из-за смены иллюстраторов; Теккерей же сам иллюстрировал свой роман – к радости издателей и будущих библиографов и коллекционеров. В самом подробном библиографическом каталоге, вышедшем в 1919 году, «Ярмарке тщеславия» отведено девять страниц, и каждый собиратель старых изданий Теккерея обязательно справляется с этим каталогом. Однако для того, чтобы отнести экземпляр к первому изданию, достаточно, чтобы он обладал тремя признаками:

1. Заголовок «Ярмарка тщеславия» на первой странице текста должен быть напечатан простым крупным шрифтом.

2. На странице 336 должна быть иллюстрация, изображающая лорда Стайна.

3. На странице 453 в девятнадцатой строке снизу должны быть слова «мистер Пит» (в более поздних изданиях исправлено на «сэр Пит»).

Лорд Стайн. Рисунок У. Теккерея

Пункты 1 и 3 – всего лишь технического характера, но за пунктом 2 скрывается целая история. Дело в том, что когда вышло первое издание романа с иллюстрациями Теккерея, многие нашли, что портрет лорда Стайна на стр. 336 слишком напоминает маркиза Хартфорда. Так это или нет, можно спорить, но что таково было намерение самого Теккерея – несомненно. Национальный биографический словарь так и пишет о маркизе, что его помнят в основном как прототипа лорда Стайна в «Ярмарке тщеславия» Теккерея. А надо сказать, что этот словарь никогда не полагался на одни лишь слухи, к тому же одним из редакторов словаря был выдающийся критик Лесли Стивен, зять Теккерея, а кому уж знать, как не ему? Старшая дочь Теккерея, Анна, позже вспоминала: «Наверно, моему отцу сказали, что портрет похож на лорда Хартфорда, и он предпочел не печатать его в следующих изданиях; а может быть, это издатель дал ему такой совет. Я помню, как старшие разговаривали об этом, но не могу сказать, что именно они говорили».

Биографы Теккерея тоже не могут сказать ничего определенного. Интересно, правда, как они оценивают самого маркиза Хартфорда. Один из биографов пишет: «Настоящий Хартфорд был гораздо более странным существом, чем его литературное воплощение. На первый взгляд, свидетельства современников противоречивы. Например, один говорит: «Я никогда не видел человека, до такой степени сосредоточенного на том, что он считает своим долгом». Другой же утверждает: «И жизнь и смерть его были одинаково безобразны и отвратительны для всякого, кто имел понятие о добре и морали». Вот крайние суждения, конечно, не свободные от личной и политической предвзятости. На самом же деле личность Хартфорда остается непостижимой».

Что маркиз послужил прототипом Стайна – несомненно, а следовательно, так же несомненно и то, что, рисуя Стайна, Теккерей имел в виду маркиза. Спорно здесь следующее: потребовали ли друзья вельможи изъятия портрета, издатель ли настоял на этом, или же сам Теккерей решил, что нарушил границы дозволенного, а может быть, даже и нормы хорошего вкуса.

Но это еще не все. Ведь лорд Стайн изображен и на странице 421 (часть XIV), и почему эту иллюстрацию сочли возможным оставить – вторая половина загадки. Возможно, первый портрет изъял сам автор или издатель, а второй они оставили, решив, что он не так напоминает Хартфорда. Логично заключить, что если бы тут вмешались друзья маркиза, их претензии относились бы к обеим иллюстрациям с лордом Стайном. Как жаль, что Анна Теккерей была слишком мала и не запомнила разговор, который ей посчастливилось слышать! Тогда у нас был бы ключ к загадке. Хотя, впрочем, какая радость в загадке, если ответ на нее известен?

ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ
И «АЛИСА В СТРАНЕ ЧУДЕС»

I

Шел 1862 год. Это был восемьдесят шестой год независимости Америки и, наверно, самый грустный и тревожный ее год. Накануне годовщины Декларации Независимости президент Линкольн обратился с призывом к нации: армии требовались еще шестьсот тысяч добровольцев. Неспокойно было на Потомаке, тревожно на Миссисипи, и пушки преграждали дорогу в залив. Уже пятнадцать месяцев шла гражданская война между Севером и Югом.

В то время как американская нация вела отчаянный бой за свое существование, за океаном, в Англии, три маленькие девочки, Лорина, Алиса и Эдит Лидделл слушали увлекательный рассказ о приключениях своей ровесницы Алисы, которая спустилась через кроличью нору под землю и увидела там много удивительного. До них не долетал гром пушек, и маленькие слушательницы ничего не знали о том, какие потрясения переживают их соплеменники за океаном. Бурные события июля 1862 года их нимало не касались.

Рассказчиком удивительных историй был преподаватель математики из Оксфорда. Ему совсем недавно минуло тридцать, но он опубликовал «Замечания к Эвклиду», «Программы по алгебраической геометрии», «Формулы простой тригонометрии» и еще одну-две такие же книжки, одни названия которых способны вселить страх и ненависть в детское сердце. Правда, отец девочек сам был составителем греческого словаря, так что они привыкли к соседству ученых книжек. К тому же, их отец был деканом оксфордской церкви Христа и, следовательно, старшим коллегой этого математика, а тот был в доме своим человеком. Поэтому у девочек не было причин пугаться своего старшего друга, даже несмотря на то, что он недавно принял церковный сан и теперь подписывался не только Магистром наук, но и его преподобием.

Льюис Кэрролл. 80-е годы XIX века

4 июля 1862 года река Чарвел в Оксфорде была, конечно, куда более подходящим местом для прогулки на лодке, чем Потомак или Миссисипи. В тот день его преподобие и маленькие барышни Лидделл отплыли на две мили вверх по течению, до самого Годстоу, на берегу они с удовольствием попили чаю и принялись слушать Приключения Алисы в Подземелье. Далека от них была война в Америке в тот жаркий летний день, и еще дальше первая мировая война, во время которой полвека спустя, в одном и том же бою, во Фландрии, погибли два сына Алисы Лидделл.

Имя оксфордского математика было Чарлз Лутвидж Доджсон. Был он душой этого маленького общества. Он вообще умел занимать людей, с которыми бывал дружен. В 1843 году, когда ему исполнилось одиннадцать лет, он построил у себя в саду игрушечную железную дорогу – одну из первых в истории. На ней было несколько станций, снабженных буфетами, а с пассажиров требовали билеты. Умел он показывать самые настоящие фокусы. Однажды построил кукольный театр, для которого сам делал марионеток, сам писал пьесы и сам их разыгрывал. Как-то раз, чтобы развеять скуку зимнего дня, он построил в снегу лабиринт – просто всем лабиринтам лабиринт, такой он был запутанный. Вообще распутывать загадки было его страстью, и такой же страстью, естественно, стала для него математика. По той же причине он увлекся фотографией, а в то время любителей-фотографов было так же мало, как теперь любителей-авиаторов, или даже еще меньше. И так же страстно он любил детей, особенно девочек. Он любил их с нежностью, которую часто можно встретить в закоренелых холостяках, но он к тому же обладал даром, который очень редок среди холостяков и которым даже не всякий отец может похвастаться, – он умел доставлять детям удовольствие.

Но мистер Доджсон был не только хорошим математиком и рассказчиком интересных историй. Он написал несколько юмористических стихотворений, которые с успехом были напечатаны. Ему, однако, не хотелось, чтобы эти два его лица – математика и сочинителя – путались. Поэтому он придумал себе псевдоним. Сначала он взял фамилию Дэрс – по названию местечка Дэрсбери в графстве Чешир, где он родился. Потом переменил в своем имени Чарлз Лутвидж порядок букв и получил Эдгар Кутвеллис, а потом Эдгар У. X. Вестхилл; затем он переделал на латинский лад Чарлза в Каролуса, а Лутвиджа в Лудовикуса, переставил их местами, одно из этих имен опять перевел, и получился Луис Кэрролл, красоты ради превратившийся в Льюиса Кэрролла.

Рисунок Л. Кэрролла

На берегах Чарвела 4 июля было всего лишь обычным днем. Алиса Лидделл вспоминала только, что стояла жара и сидеть в тени на берегу было лучше, чем грести в лодке. Поэтому, возможно, рассказанная история особенно понравилась, и Доджсон обещал записать ее для Алисы. Эта рукопись потом только дважды покидала руки своей хозяйки: первый раз в 1885 году, когда она оказалась нужна Доджсону для факсимильного издания, и второй раз в 1928 году, когда на самом знаменательном книжном аукционе у Сотби в Лондоне она была продана за 75 250 долларов. Купил эту рукописную книгу американец, и она так и осталась в Америке, где ее часто выставляют в публичных библиотеках по всей стране.

«У меня и мысли не было об издании, когда я писал эту историю, – заявлял Льюис Кэрролл в предисловии к факсимильному изданию 1886 года. – Эта идея пришла потом, и подали ее те самые «слишком снисходительные друзья», которые вообще часто бывают виноваты в том, что автор слишком поспешно бежит в типографию». Самым виноватым из друзей, судя по всему, оказался Джордж Макдональд, сам детский писатель. Теперь мало кто читает его «Дэвида Элджинброда» или «Роберта Фалконера», но даже если бы Макдональд не написал ни строчки, его заслуга перед литературой от этого не уменьшилась бы. У него были сын и дочь, Гревил и Мэри, и, возможно, Льюис Кэрролл рассказывал им историю Алисы в присутствии отца. Во всяком случае, Макдональд эту историю узнал и уговорил автора показать ее издателю.

Фирма Макмиллана была тогда еще молодой, издавала главным образом религиозные книги и большое количество литературы по математике, и милостиво отнеслась к новому автору. Льюис Кэрролл не решался сам иллюстрировать книгу, хотя для рукописи, подаренной Алисе, он нарисовал неплохие картинки. Ему повезло, он получил согласие художника Джона Тэннила, тогда не столь знаменитого и не звавшегося еще сэром Джоном Тэннилом. Правда, он уже очень успешно начал сотрудничать в «Панче», для которого работал всю жизнь, до 1901 года, и сделал почти две с половиной тысячи рисунков. Договор с Тэннилом на издание книги Кэрролла был заключен в 1864 году, в апреле. Через девять месяцев книга вышла из печати. Она называлась уже не «Алиса в Подземелье», и не «Алиса в Стране Эльфов», как раньше, а «Приключения Алисы в Стране Чудес». 4 июля 1865 года, когда Америка встречала уже восемьдесят девятую годовщину независимости, омраченную убийством Линкольна, Алисе Лидделл был вручен первый дарственный экземпляр.

Иллюстрация Джона Тэннила. 1866 г.

II

«Приключения Алисы в Стране Чудес» имели успех, хотя и не произвели сенсации. Только с пятого издания, через три года, ее начали печатать с матриц, стереотипными изданиями. К тому времени книга стала уже так популярна, что когда в 1872 году вышло ее продолжение, «Алиса в Зазеркалье», спрос был так велик, что восемь тысяч экземпляров разошлись даже раньше, чем Льюис Кэрролл получил авторские экземпляры. К 1885 году, через двадцать лет после первого издания, в Англии было продано 120000 «Алис». К 1898 году, когда умер Льюис Кэрролл, их общее число в Англии превысило 260000. А вместе с переводами и американскими изданиями тираж «Приключений Алисы» в конце века приблизился к миллиону. С тех пор цифры росли так стремительно, что счет «Алисам» давно потерян.

Неожиданная слава и всеобщее признание для автора были таким же испытанием, как для застенчивого человека – вдруг оказаться лицом к лицу с многотысячной толпой восторженных поклонников. Ясно, что Льюис Кэрролл не хотел, чтоб ему поклонялись, но по своей деликатности не мог он и сопротивляться поклонению. Поэтому он продолжал внушать, даже самому себе, что писатель Льюис Кэрролл и его преподобие Чарлз Лутвидж Доджсон – разные люди. В 1890-х годах Эдвард Бок, редактор «Дамского Домашнего Журнала», популярного в то время, навестил его в Оксфорде и предложил написать продолжение «Алисы». «Вы ошибаетесь, мистер Бок, – был ответ. – Перед вами не тот, кто вам нужен». «Так ли я вас понял, мистер Доджсон, – не унимался Бок, – вы хотите сказать, будто вы не Льюис Кэрролл и не писали «Алисы в Стране Чудес?» Мистер Доджсон ушел и тут же вернулся с одним из своих сочинений по математике: «Вот что я написал». Бок вспоминал, что его лицо при этом «не выражало ничего кроме сочувствия редактору, который совершил глупейшую ошибку».

Иллюстрация Джона Тэннила. 1866 г.

«Как я вам уже сказал, мистер Бок, – вы ошибаетесь, – продолжал Доджсон, – перед вами не Льюис Кэрролл». Пауза, потом вопрос: «Вы первый раз в Оксфорде?» «После этого я провел в его обществе два замечательных часа, – вспоминал Бок, – которые закончились обедом. Но все попытки навести разговор на Льюиса Кэрролла оказались бесплодны». Провожавший редактора оксфордский профессор, коллега Доджсона, объяснял: «Он ведет себя так со всеми, даже со мной. Он не хочет быть Льюисом Кэрроллом и очень ревниво оберегает свою тайну. Поэтому он живет так замкнуто. Всякую минуту он боится, что кто-нибудь упомянет при нем «Алису».

III

Что бы он почувствовал – раздражение, смущение или просто сострадание – если бы он мог узнать, что первые издания «Приключений Алисы в Стране Чудес» стали теперь самой желанной добычей коллекционеров? На первом месте, конечно, первое и второе издания. Мы говорим о них сразу, потому что собственно первое издание выделить очень трудно. «Алиса» – единственная в своем роде книга, потому что путаница с первым ее изданием не объясняется разными выпусками. Конечно, было одно, самое первое издание, но от него осталось так мало экземпляров, что по молчаливому соглашению книголюбов оно признано несуществующим. В этом негласном заговоре коллекционеров и книготорговцев не участвуют только с полдюжины счастливых обладателей этого сокровища, да и эти-то экземпляры большей частью принадлежат не частным лицам. Но все, в общем, предпочитают игнорировать существование подлинного первого издания «Алисы». Что ж, книголюбы обманывают лишь самих себя.

Виноват в том, что столько нормальных во всех отношениях людей стали жертвами самогипноза, Льюис Кэрролл. Когда в 1865 году из печати вышли самые первые две тысячи экземпляров, автор остался недоволен типографской работой и сумел уговорить издателей изъять все издание. Неизвестно, сколько книг было уже продано к тому времени. Скорее всего, немного. Во всяком случае, торговцы с готовностью вернули полученный товар в издательство. Книги были возвращены и разосланы в детские больницы и рабочие клубы, где их очень скоро зачитали до дыр. Если бы Британский музей содержал в то время детскую больницу, он мог бы теперь похвастаться «Алисой» 1865 года.

Тот, кому было поручено собрать у торговцев книги, проявил такое прилежание, что, должно быть, получил от издателей награду, но коллекционеры, знай они имя этого человека, предали бы его анафеме. Это благодаря его усердию экземпляров самого первого издания осталось не больше шести и надежды на новые находки нет.

Иллюстрация Джона Тэннила. 1866 г.

Хотя с «настоящими первоизданиями» «Алисы» дело обстоит крайне плохо, все же у библиофилов есть возможность достать нечто почти равное по ценности и к тому же гораздо более дешевое. Дело в том, что не все изъятое издание было распространено в Англии. Большая часть его осталась на складе и потом была отправлена в Америку. Таких экземпляров было семьсот пятьдесят, правда, их отличает новый титульиый лист, на котором стоит имя издателя Аплтона и год издания – 1866. Такие экземпляры гораздо реже и ценнее, чем лондонское издание того же года, но им, конечно, далеко до экземпляров с титульным листом 1865 года. Все же американские экземпляры, в сущности, принадлежат к первому изданию, и ничем, кроме одного листа, от него не отличаются, тогда как лондонское издание 1866 года – это уже совсем другая книга, заново набранная и по-другому сшитая.

Обиделись ли американцы, что этот негодный товар сочли достаточно хорошим для «неотесанных янки»? Правда, надо сказать, что у издателей, по всей вероятности, не было никаких обидных для американцев мыслей. Наверняка они не были согласны с Льюисом Кэрроллом, что гравюры Тэннила плохо отпечатаны, а текст нечеток. Но они уступили автору, и уж, конечно, не могли продолжать продажу у него под носом, в Англии. По оставшимся экземплярам Аплтона и сейчас видно, что Льюис Кэрролл был излишне придирчив – печать вполне качественная. Встает вопрос, знал ли Льюис Кэрролл, что часть издания отсылается в Америку? Если это было сделано с его ведома, значит, и с его одобрения. Тогда американские патриоты могут обижаться на него, а не на издателей.

Лондонская «Алиса» 1866 года, как было уже сказано, это совсем новое издание, но именно оно везде принимается за первое. Правда, каталоги обычно оговаривают: «первое вышедшее в свет издание», или «первое принятое издание» или даже «первое издание согласно каталогам». Два последних обозначения верно передают суть проблемы, первое же – просто неправильно. Издание 1865 года вышло так же несомненно, как выходит всякая книга. То, что вышло, можно потом изъять, но это же не отменяет факта издания.