Текст книги "Приключения знаменитых книг"

Автор книги: Джон Винтерих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

ЭДГАР ПО
И ЕГО «РАССКАЗЫ»

I

Бедняга Кальвин Томас умер, так и не узнав, как близок он был к славе. Умер в Спрингфилде, в штате Миссури, через несколько лет после окончания Гражданской войны, отделенный тысячью миль и почти полувеком от того времени и места, где соприкоснулся он с бессмертием. В 1827 году, вскоре после того, как этот Томас завел типографию в Бостоне, имя его появилось на титуле тоненькой книжки, называвшейся «Тамерлан и другие стихотворения». Кроме Тамерлана и мистера Томаса, на титуле других имен не было; вместо автора стояло уклончивое – Бостонец.

Книга была даже вдвойне анонимна, потому что Томас знал «бостонца» под именем Эдгара А. Перри, рядового 1-го артиллерийского полка Соединенных Штатов, служившего в то время в форте Независимость возле Бостона. А на самом деле имя Перри было Эдгар Аллан По. Поэтому, если позднее Томасу приходилось слышать о знаменитом писателе Эдгаре По, он и не догадывался, что это и есть тот самый рядовой Перри, который весьма неудачно дебютировал в литературе в давнишние бостонские времена. Через несколько месяцев после издания «Тамерлана» Томас переехал в Нью-Йорк, а батарею, где служил Перри, перевели в Чарльстон. Издатель забыл своего бывшего автора, и, по словам его дочери Марты Томас, «не отождествлял со знаменитым поэтом, автором „Ворона"».

Книжка с «Тамерланом» не была шедевром полиграфии. Впрочем, и содержание книги не было верхом совершенства. Автору и издателю нечем было гордиться, скорее, они могли надеяться на снисхождение к неудаче двух восемнадцатилетних юнцов. Томас постарался продемонстрировать на титульном листе все шрифты, которыми располагала его типография на Вашингтон-стрит, и все это заключил в самую безобразную обложку, какую только можно было придумать. Книга вышла примерно в сорока экземплярах, из них сохранилось семь или восемь – довольно большой процент. Есть множество книг, в том числе и несколько произведений самого Эдгара По, от которых осталось куда меньше экземпляров, но «Тамерлан» всегда будет символом редкой книги для американцев. Теперь это библиофильская ценность, хотя, конечно, если бы Эдгар По ничего больше не написал, «Тамерлан» остался бы всего лишь образцом посредственной лирики той эпохи.

Эдгар По

II

Родители Эдгара По были актерами, они оставили его сиротой, когда ему еще не было трех лет. О матери достоверно известно, что она умерла рано, об отце это можно сказать со значительной определенностью. Во всяком случае, он исчез, и судьба его так и осталась тайной.

Ребенка усыновил Джон Аллан из Ричмонда, преуспевший табачный торговец. Материальный достаток в семье был, конечно, переменой к лучшему для маленького Эдгара, но он скоро стал баловнем своих бездетных приемных родителей, а это ни одному ребенку не идет на пользу. Через четыре года, когда мальчику было семь лет, Алланы переехали в Лондон. Война с Англией была окончена, путь для торговых судов опять сделался безопасен, и мистер Аллан собирался открыть контору в Лондоне. Война Англии с Францией тоже была окончена, но об этом Алланы узнали уже в Англии, потому что во время битвы при Ватерлоо они находились в пути. Они пробыли в Англии до лета 1820 года. Эдгар По провел это время в школе, причем ни разу за все время не переплывал пролива между Англией и европейским континентом, и с тех пор вообще за границей не бывал.

Дома в Америке он закончил школу и поступил в Виргинский университет, где проучился только один семестр, но вовсе не потому, что его исключили, как принято думать. И репутацию пьяницы и игрока ему вряд ли придумали бы, если бы он не стал знаменитым писателем. Всего четырьмя годами раньше в Боуденском колледже был оштрафован на пятьдесят центов за игру Готорн. К счастью, из этого случая не раздули для Готорна дурной славы. По, несомненно, играл на большие суммы и чаще, чем его собрат по перу, и пил больше. Что ж, с тех пор миновали поколения студентов, более злостных игроков и пьяниц, не обладавших в свое оправдание гениальностью. Просто По, на свою беду, был на редкость подвержен действию алкоголя и к тому же имел обыкновение пить залпом. А это очень несчастливое совпадение. Привычка пить залпом до сих пор распространена в Америке и породила два исторических явления: горького американского пьяницу и Восемнадцатую поправку к Конституции – сухой закон.

Вернувшись в Ричмонд, По некоторое время работал в конторе Аллана, дела которого пошатнулись после возвращения из Англии. Спустя несколько месяцев По, следуя давнишнему своему желанию, отправился повидать мир. Он поехал в Бостон и в мае 1827 года вступил в армию. В Бостоне он встретился с Томасом и, собрав все написанное в отрочестве и юности, издал «Тамерлана». Почему он записался в армию под именем Эдгара Перри, невозможно объяснить. Таких случаев в армии тысячи, и у каждого – своя подоплека. У Эдгара По, конечно, не было никаких особенных мотивов; возможно, идея пришла к нему только в ту минуту, когда на вербовочном пункте у него спросили фамилию. Его поведение в армии, по словам его командира, было безупречным: «Имеет хорошие привычки и совсем не пьет». Стоит отметить, что за несколько месяцев он был произведен в старшины – это наивысший чин, которого он как доброволец мог добиться.

Почему бы ему не стать офицером? С согласия и частично при поддержке своего приемного отца Эдгар По в июле 1830 года поступил в Военную академию Соединенных Штатов. За год до этого он издал вторую книгу стихов, или, вернее, переиздал первую с некоторыми добавлениями. Книга называлась «Аль Аарааф, Тамерлан и мелкие стихотворения», вышла она в Балтиморе в 1829 году. Лучше бы он посвятил себя литературе уже тогда и избежал бы многих неприятностей, которые ожидали его в Военной академии в Вест-Пойнте. 28 января 1831 года военный суд обвинил его в уклонении от обязанностей и неподчинении приказам. Решение суда утвердил военный министр, и По был исключен из академии. Покидая Вест-Пойнт, он имел только двадцать четыре цента. Он отправился в Нью-Йорк, где выпустил третью свою книгу (опять сборник уже печатавшихся стихов с добавлением новых), названную «Стихи» и помеченную как «второе издание». Потом он уехал к родственникам в Ричмонд и поселился у своей вдовой тетки Марии Клемм.

Иллюстрация к произведениям По

III

Два года прошли в одиночестве и размышлениях. Эдгар По объявился вновь на литературном горизонте в октябре 1833 года – выиграл 50 долларов в конкурсе на лучший рассказ, устроенном «Балтиморским субботним посетителем». Его рассказ назывался «Рукопись, найденная в бутылке». Поэтический конкурс того же журнала опять выиграл По – его стихотворение называлось «Колизей». Однако «Посетитель» счел неуместным присудить оба приза одному человеку, и поэтическое первенство отдали некоему Джону Хьюиту, которому эти деньги (25 долларов) даже не были нужны: он предпочел взять вместо них серебряный кубок, где его успехи более долговечно запечатлены.

50 долларов в 1833 году – это не 50 долларов теперь, но такому человеку, как Эдгар По, эта сумма показалась бы огромной в любом веке. Вообще литературным трудом тогда можно уже было хорошо заработать, но для По все это еще было ново. Он приобщился к литераторской профессии, с тех пор жизнь его – часть истории американской периодической печати. Положим, не только периодической, но началось с периодики.

В 1839 году рассказов, напечатанных По в журналах, набралось достаточно, чтобы выпустить двухтомник «Гротески и арабески». Два тома вышли в 1840 году в Филадельфии. По оставил за собой авторское право (которое стоило, правда, гораздо меньше, чем серебряный кубок мистера Хьюита) и двадцать экземпляров из семисот пятидесяти напечатанных. В 1836 году он женился на своей двоюродной сестре Вирджинии Клемм, которой тогда было едва четырнадцать лет. Она умерла совсем молодой в 1847 году.

По не был плодовитым писателем, как Диккенс или Теккерей; ему не хватало нетерпения публики, ждущей и требующей от любимого писателя все новых и новых произведений, и следствия этого нетерпения – издателей, торопящихся удовлетворить публику. Поэтому прошло пять лет, прежде чем появилась следующая книга Эдгара По; вернее, это были две книги, и на них-то и покоится слава По. В 1845 году вышли «Ворон и другие стихотворения» и «Рассказы».

«Рассказы» представляли собой том в 228 страниц в кожаном переплете. Титульный лист был чудом немногословности. Не было ни предисловия, ни перечня более ранних периодических выпусков; читатель сразу вовлекался в самые захватывающие поиски клада, какие только случались в Америке. Из двенадцати включенных в книгу новелл по крайней мере шесть стали известны всему миру. Какой еще сборник может похвастаться такой известностью? Многие, пожалуй, знали два-три рассказа из «Книги эскизов» Ирвинга, может быть, по одному из «Дважды рассказанных историй» и «Легенд старой усадьбы» Готорна. Но шесть из двенадцати! Посмотрите, сколько старых знакомых встретите вы в этом сборнике:

Золотой жук.

Черный кот.

Месмерическое откровение.

Страницы из жизни знаменитости.

Падение дома Эшеров.

Низвержение в Мальстрем.

Беседа Моноса и Уны.

Разговор Эйрос и Хармионы.

Убийство на улице Морг.

Тайна Мари Роже.

Похищенное письмо.

Человек толпы.

Из этих новелл «Страницы из жизни знаменитости», «Падение дома Эшеров», «Разговор Эйрос и Хармионы» уже печатались в сборнике «Гротески и арабески».

«Рассказы» По стали одиннадцатым томом «Библиотеки американских книг», которую издавали Вили и Путнам. Это собрание иногда путают с их же «Библиотекой отборного чтения». Хотелось бы надеяться, что никто не усмотрит здесь намека на то, что американская литература – не отборное чтение. Правда, «Библиотека отборного чтения» первой взяла на вооружение лозунг-рекламу: «Только настоящая литература», между тем «Библиотека американских книг» к рекламе не прибегала, и ее тома расходились по мере их литературных достоинств. А достоинства эти были весьма неравны. Но в списке готовящихся к выпуску изданий значится и «Новая книга Натаниэля Готорна». Этой «новой книгой» оказались «Легенды старой усадьбы». Поистине, без По и Готорна «Библиотека» выглядела бы довольно бедной. Эти же два автора прославили ее. Любой современный издатель был бы счастлив, если бы его рекламный список за полгода содержал столько кандидатов в бессмертие.

IV

«Рассказы» были настоящим литературным триумфом, хотя в то время это не для всех было очевидно. Даже сами издатели Вили и Путнам искали одобрения у газет и утешались такими отзывами: «захватывающе интересные рассказы», «написаны с большой силой», «доставят многим редкое удовольствие» и так далее. Но ни один критик не увидел истинного своеобразия этой книги и не угадал ее места в американской литературе.

«Рассказы» были также издательским триумфом. Сборник составлял не сам Эдгар По, а издатель Эверт Дуйкинк. Отец Дуйкинка был одним из первых нью-йоркских издателей. Человек довольно состоятельный, Дуйкинк бросил адвокатскую карьеру вскоре после окончания Колумбийского университета и, с 1835 года до самой смерти, в 1878 году, посвятив себя изданию самых лучших произведений американской литературы, устроил судьбу не одного шедевра. Эдгар По, однако, был недоволен отбором рассказов. «Эти «избранные» вовсе не лучшие мои вещи. Они ни в коей мере не дают обо мне верного представления». Дуйкинк, к счастью, был опытнее По и угадал вкусы будущих поколений читателей. И правда, Эдгар По вряд ли написал потом что-нибудь, достойное заменить лучшие из «Рассказов». Он умер в Балтиморе 7 октября 1849 года. Через пять дней исполнялось шестнадцать лет с того дня, когда он впервые выступил с прозаическим произведением, выиграв конкурс «Субботнего посетителя».

Иллюстрация к произведениям По

Несмотря на то, что «Рассказы» 1845 года – самое значительное произведение По, они не представляют особой ценности для коллекционера. Это объясняется, конечно, тем, что экземпляров сборника довольно много, их сравнительно легко достать. Зато «Тамерлан», «Аль Аарааф» и «Стихи» практически недоступны, «Гротески и арабески» встречаются чаще, но тоже не так часто, как «Рассказы». Из «Рассказов» наиболее редки экземпляры, которые сохранили оригинальные бумажные обложки.

За два года до появления сборника «Рассказов» Эдгар По решил издавать свои новеллы серией, по одной в номере. Эту идею подал литераторам Диккенс, чей «Пиквик» вышел в Америке частями еще семью годами раньше. С тех пор были таким же образом изданы «Очерки Боза», «Оливер Твист», «Николас Никльби», «Лавка древностей» и «Барнаби Радж», а также бессчетное количество произведений других авторов. Затея По, однако, не удалась, и был напечатан только один номер. В него вошли «Убийство на улице Морг» и «Человек, которого изрубили в куски». Сохранилось только четыре экземпляра этого номера, т. е. вдвое меньше даже, чем «Тамерланов».

Интересна история рукописи «Убийства на улице Морг», – пожалуй, самой знаменитой новеллы сборника и, безусловно, весьма значительной с точки зрения ее влияния на литературу. Не было бы «Убийства на улице Морг», возможно, не появились бы Шерлок Холмс и месье Лекок, Эркюль Пуаро и патер Браун. Рассказ впервые печатался в «Журнале Грема» в Филадельфии за апрель 1841 года. Рукопись выбросили в корзину для ненужных бумаг, откуда ее извлек по каким-то своим соображениям один из наборщиков по фамилии Джонстон. Через некоторое время Джонстон переехал в Ланкастер, где работал в типографии «Вестника», а потом открыл фотоателье. Он прослужил всю Гражданскую войну в пехотном полку, но, к счастью, за время его отсутствия рукопись не пропала. После войны здание, где находилась рукопись, дважды горело, но всякий раз она оказывалась в уцелевшей части помещения. Чья-то небрежная рука опять ее выбросила, и опять, по самой невероятной случайности, она была спасена. Правда, рукопись несколько истрепалась во всех этих приключениях, поэтому Джонстон отдал ее в переплет. В конце концов он продал ее одному неутомимому коллекционеру из Филадельфии за двести долларов. Коллекционер завещал рукопись государству и теперь она хранится, надежно укрытая от всех случайностей.

НАТАНИЭЛЬ ГОТОРН
И «АЛАЯ БУКВА»

I

Сидя в тускло освещенном вагоне поезда, едущего из Сейлема в Бостон, Джеймс Филдс был поглощен чтением рукописи. Это была рукопись в прямом смысле: пишущая машинка еще не была изобретена. Более того, рукопись была свернута в трубочку, и поэтому ее было неудобно читать. Был конец 1849 года, холодная ночь, и наверняка в вагоне было или холодно до дрожи, или жарко, как в пекле. Трудно придумать менее благоприятные условия для первого знакомства автора с издателем. А Филдс был издателем, и от него зависело, быть или не быть книге.

Несмотря на все неудобства, Филдс был поглощен чтением. Рукопись была не закончена, однако издатель не сомневался, что продолжение будет не хуже отрывка, который он держал в руках. Прежде чем лечь спать в ту ночь, он отправил записку автору: «Вернусь в Сейлем завтра и договоримся об издании».

Эта весть, должно быть, обрадовала бывшего таможенника сейлемского порта Натаниэля Готорна, хотя, впрочем, он имел основания ее ожидать. Имя его уже появилось на обложках нескольких книг, а еще несколько вышло без его имени (в основном мало интересная писанина). Две из этих книг были встречены не без одобрения. В числе поклонников нового автора был и Филдс. Поэтому он и поехал в Сейлем сообщить таможеннику Готорну, что «готов издать двухтысячным тиражом все, что тот напишет».

«Помнится, я уговаривал его показать мне уже им начатое, – писал Филдс через двадцать лет. – Он качал головой, давая понять, что ничего еще не написал. В эту минуту я бросил взгляд на его бюро, стоявшее тут же. Мне почему-то подумалось, что там непременно должна быть спрятана новая рукопись, и я был так в этом убежден, что тут же высказал ему свое предположение. Казалось, он смутился, однако опять покачал головой. Я поднялся, чтобы идти, и просил его не провожать меня в холодную прихожую, однако предупредил, что навещу его опять через несколько дней. Я уже спускался по лестнице, когда он окликнул меня из комнаты, прося подождать минуту. И тут, вбежав в прихожую со свернутой рукописью, он сказал: «Как только вы догадались, что она была там? Раз уж вы меня разоблачили, возьмите и когда приедете домой и прочтете, скажете мне, годится ли она на что-нибудь? Сам я не могу понять: то ли это очень хорошо, то ли очень плохо».

Сам Готорн, кстати, был все-таки уверен, что «очень хорошо». У него были к тому же самые практические причины желать себе успеха. Три года назад влиятельные друзья достали ему место в сейлемской таможне с годовым окладом в 1200 долларов. В 1847 году генерал Тэйлор выиграл сражение при Буэна Висте и в 1849 году на гребне успеха поднялся на пост президента Соединенных Штатов. Явились новые фавориты, и в конце концов таможенник пал последней жертвой войны Америки с Мексикой, оставшись без места с женой, двумя детьми и домом, за который надо было платить двести долларов в год. У Готорнов же было всего сто пятьдесят долларов, накопленных в лучшие времена. Вот почему успех от продажи книги был бы как никогда кстати.

Натаниэль Готорн

II

Вряд ли был другой такой страстный и непреклонный поборник того, что он считал справедливостью, как полковник Джон Готорн. На счастье или на беду себе – неизвестно, но именно ему довелось председательствовать на знаменитом «процессе ведьм» в 1632 году. В результате несколько человек были осуждены за колдовство на смертную казнь. Что бы ни ждало бедных грешников на том свете, оно не могло сравниться с ужасом их последних часов. Правда, вопреки существующей легенде, не все ведьмы были женщинами, а было среди них и несколько мужчин, и были они не сожжены, а повешены. Это, однако, нисколько не смягчило дальнейшей участи судьи Готорна, и проклятие несчастных повисло над ним и его родом, и все неудачи Готорнов с тех пор объясняются этим проклятием.

Правда, проклятие не омрачило дней сына судьи, Джозефа, который был фермером и спокойно умер в своем доме. Не повлияло оно и на судьбу его внука Даниэля, морского офицера, вышедшего невредимым из нескольких столкновений с англичанами. Даниэль умер восьмидесяти пяти лет и, должно быть, тоже у себя дома. У Даниэля было три сына, один из которых, Натаниэль, стал капитаном торгового судна. Вот он сделался первой жертвой проклятия. Судьба привела его в Голландскую Гвиану, на север Южной Америки, где он заболел лихорадкой и умер в тридцать два года. Наверно, прошли месяцы, прежде чем это известие дошло до Сейлема, где жила его вдова с тремя детьми. Средним был Натаниэль, четырех лет, а кроме него были еще две девочки, одна старше, другая младше его.

Двадцатисемилетняя вдова с тех пор вела затворнический образ жизни, не выходя из своей комнаты даже к обеду. Несмотря на столь мрачную атмосферу, у Натаниэля было вполне нормальное детство. Как и подобает его возрасту, он дрался с неким Томом Найтом на том основании, что Том был «мальчиком очень задиристого нрава», а однажды Натаниэль «серьезно поранил ногу, играя в мяч».

В 1820 году высшее образование было дешевле, чем стало оно впоследствии, но даже тогда Готорн вряд ли мог поступить в Боуден, если бы семья его матери не имела достаточно средств, чтобы помогать вдове капитана и трем его детям. Итак, Натаниэль поехал в Боуден, на дилижансе, в который на одной из остановок вошел Франклин Пирс, через тридцать два года ставший президентом Соединенных Штатов. Его правление было самым неинтересным, зато он был джентльменом и хорошим другом. Пирс был уже второкурсник и мог многое рассказать о жизни в Бранзвике. Бранзвик в то время был полон будущими знаменитостями. Там учились Пирс и Готорн, с Готорном на одном курсе учился поэт Генри Лонгфелло, а среди однокурсников Пирса был Кальвин Стоу, будущий муж писательницы Гарриет Бичер-Стоу. Там учился Джонатан Силли, которому было суждено через восемнадцать лет заслужить печальную славу единственного конгрессмена, убитого на дуэли другим конгрессменом.

Много ли семнадцатилетних юношей знают, «чем они хотят заниматься», когда они поступают в колледж? Теперь, впрочем, еще меньше, чем в 1821 году, потому что в те времена из университета было только четыре дороги. Одна вела в церковь, другая в суд, третья в больницу, а четвертая обратно в колледж. Готорн за неделю до отъезда из Сейлема еще не был уверен, хочет ли он вообще учиться. Но мысль об учебе уже зародилась в сознании, как показывает его письмо матери, которая гостила тогда у брата в штате Мэн. Письмо датировано 13 марта 1821 года:

«Всяких книг я теперь читаю меньше, чем раньше, потому что готовлюсь к занятиям. Я согласен поступить в колледж, потому что ведь каникулы я все равно буду проводить с тобой. Но все же жаль выбрасывать четыре лучших года жизни. Я еще не решил, какую выберу профессию. Конечно, о пастырстве и речи быть не может. Я думаю, даже ты не можешь желать, чтобы я избрал такой скучный образ жизни. Нет, мама, я не рожден, чтобы произрастать все время на одном месте и чтобы жить и умереть тихим и безмятежным, как – лужа. Что до законников, то их и так уже столько, что по крайней мере половина из них голодает. Остается медицина. Однако я не хотел бы жить болезнями моих собратьев. На мою совесть лег бы тяжелый камень, если бы мне пришлось послать какого-нибудь злосчастного пациента «ad infernum», что в переводе значит «в нижнее царство». О, если бы я мог быть достаточно богат, чтоб жить без профессии! Как ты думаешь, не стать ли мне писателем и не положиться на свое перо? Право же, мои писания совсем по-писательски невразумительны. Какую гордость ты бы испытывала, видя, как критики хвалят мои сочинения наравне с лучшими произведениями наших отечественных писак! Но писатели обычно бедны, так что к черту их…»

«Никому не показывай это письмо», – добавлено после подписи, и такова уж участь человеческая, что именно это письмо стало известно всем!

Разворотный титул «Алой буквы»

Разворотный титул «Алой буквы»

Однокашники Готорна знали по крайней мере, что они собираются делать, когда закончат колледж. Силли и Пирс стали юристами, Стоу остался в Бранзвике библиотекарем и через год поступил в Андоверскую духовную семинарию. Лонгфелло поехал в Европу, готовясь занять место на кафедре современных языков в своем родном колледже. А Готорн вернулся в Сейлем и десять лет провел в одной комнате. Это были годы тягостного одиночества, описанные им позднее: «Вот я сижу в моей старой привычной комнате, где я часто сидел в дни минувшие… Здесь я написал много рассказов, сожженных и уцелевших, но достойных той же судьбы. В этой комнате, наверно, живут духи, ибо тысячи и тысячи видений являлись мне здесь, а некоторые из них стали даже видимы для всего мира. Если у меня когда-либо будет биограф, он должен уделить особое внимание этой комнате, потому что столько лет моей одинокой молодости бесплодно протекли здесь, здесь сложился мой ум и характер, здесь я радовался и надеялся, здесь впадал в отчаяние. И здесь я долго и терпеливо ожидал, когда же мир узнает обо мне, и подчас недоумевал, почему же еще мир не узнал меня, узнает ли вообще – по крайней мере, прежде чем я сойду в могилу. А иногда мне казалось, что я уже в могиле, и жизни во мне осталось лишь настолько, чтобы медленно остывать и цепенеть. Но чаще я бывал счастлив, по крайней мере так, как умел, как представлял себе счастье».

Биографы явились в свое время, и один из них «уделил особое внимание этой комнате», назвав одну из глав жизнеописания Готорна «Комната под сводами». А первый биограф Готорна, его зять Джордж Латроп, пишет, что в тот период «Готорн мало общался даже с членами своей семьи. Ему приносили еду и оставляли перед запертой дверью. Обитатели старого дома на Герберт-стрит редко встречались в семейном кругу… Утверждение о том, что Готорн несколько лет «не видел солнца», неверно, но правда то, что он почти всегда гулял по городу ночью, и, говорят, очень любил ходить смотреть ночные пожары». Впрочем, последнее – вовсе не признак гениальности; наоборот, он был бы оригинален, если бы не любил смотреть на пожары.

Первый плод одиночества в «комнате, населенной духами», появился в 1828 году. Это был «Фаншо», изданный на средства автора. Из-за одного этого книга должна была впоследствии сделаться редкостью, потому что у Готорна не было денег на большой тираж. Но писатель сам постарался впоследствии уничтожить это издание, так что от автора и времени удалось спастись не более чем двадцати экземплярам. Готорн писал также для ежегодника «Болтовня», издателем которого был Дж. Гудридж (Питер Парли). Вместе с сестрой они составили «Всемирную историю Питера Парли» – на основе географии, не менее удачную, чем сто семьдесят других книг, вышедших с именем Питера Парли, которых, по сообщению их неутомимого издателя, к 1856 году разошлось до семи миллионов экземпляров [16]16
  Так называемый Питер Парли вел с читателями, преимущественно юными, общедоступные беседы о всевозможных науках. Книги эти переводились и в России, например, «Беседы Питера Парли о солнце, луне и о звездах».


[Закрыть]. Но имя самого Готорна тогда еще не появлялось в печати. Это произошло позднее, в 1837 году, с выходом «Дважды рассказанных историй», включивших восемнадцать рассказов, из которых восемь были взяты из разных номеров «Болтовни». В «Болтовне» за следующий, 1838 год Готорн опубликовал новеллу «Эндикотт и Красный Крест», одним из персонажей которой была «…молодая женщина, довольно красивая, осужденная носить на груди платья букву П на глазах всего света и собственных детей. И даже ее дети знали, что обозначает эта буква. Выставляя напоказ свой позор, несчастная, доведенная до отчаяния, вырезала роковой знак из красной материи и пришила его золотыми нитками, по возможности изящнее, к платью, так что можно было подумать, что буква П означает «Прелестная», или что-нибудь в этом роде, но никак не «Прелюбодейка».

На одном экземпляре «Дважды рассказанных историй», переплетенных коричневым сафьяном по его особому желанию, Готорн написал: «Мисс Софии Пибоди, с искренним почтением от ее друга, Нат. Готорна. 1838». В 1842 году, после трех– или четырехлетней помолвки они поженились и поселились в доме в Конкорде, где через четыре года были написаны «Легенды старой усадьбы». Потом Готорны вернулись в Сейлем, а еще через четыре года произошла его знаменательная встреча с Филдсом.

Иллюстрация к «Алой букве». Эстер выходит из тюрьмы

Иллюстрация к «Алой букве». Перл и Алая буква

III

Верный своему слову, Филдс на следующий день приехал в Сейлем «в таком необыкновенном волнении», что бывший таможенник «никак не мог поверить, что с ним говорят вполне серьезно». Как ни сомневался Готорн в серьезности похвал Филдса, он во всяком случае мог видеть, что тот действительно намерен издать его произведение. Следующие дни прошли в обсуждении деталей. Готорн хотел выпустить книгу новелл, подобно «Дважды рассказанным историям» и «Легендам старой усадьбы». Он хотел назвать ее «Легенды былого, а также наброски, экспериментальные и вдохновенные». Рукопись, которую читал Филдс, должна была занять в книге около двухсот страниц. Это была повесть, называемая «Алая буква». Готорн считал ее слишком «мрачной», чтобы быть изданной отдельно. Филдс держался обратного мнения и в конце концов победил. Незадолго до того, как решение было принято, Готорн писал Филдсу:

«В рассказе нет отклонений от темы и нет никакого разнообразия, кроме различных поворотов той же мрачной идеи, поэтому, я думаю, он многим покажется утомительным, а некоторым даже отвратительным. Не рискуем ли мы, ставя судьбу всей книги на одну эту карту? Охотник заряжает ружье пулей и несколькими дробинками. Следуя этому благоразумному примеру, я хочу объединить одно длинное произведение с полдюжиной коротких, чтобы в том случае, если не удастся попасть в публику самым крупным зарядом, я еще мог бы надеяться на более мелкие. Впрочем, я готов довериться вашему суждению и не огорчусь, если вы будете настаивать на отдельном издании.

В последнем случае единственным подходящим заголовком может быть «Алая буква», ибо «Таможня» – это введение, своего рода дверь в целое здание, которую я распахиваю для своих гостей. Было бы смешно, если бы они предпочли там остаться у входа, видя впереди темноту и угрюмость! Если название книги будет «Алая буква», то нельзя ли напечатать его на титульном листе красной краской? Я не уверен, что это в хорошем вкусе, но несомненно это пикантно и уместно, и, я думаю, послужит приманкой для публики».

Рукопись «Алой буквы» была закончена 3 февраля 1850 года. На следующий день Готорн писал другу:

«Я только вчера закончил мою книгу; начало уже печатается в Бостоне, а конец до последнего дня был еще здесь в Сейлеме у меня в голове, так что, как видишь, это история не меньше четырнадцати миль длиной… Моя книга, по словам издателя, выйдет не раньше апреля. Он говорит о ней с восторгом, как и миссис Готорн, которой я вчера вечером прочитал конец. Она очень расчувствовалась и ушла спать с головной болью, что я считаю своим большим достижением. Судя по воздействию повести на мою жену и на издателя, я мог бы ожидать крупного успеха. Однако я ни на что подобное не рассчитываю. Некоторые части книги написаны сильно, но мои сочинения не отвечают и никогда не будут отвечать вкусам широкой публики, а потому не получат большой популярности. Некоторым они очень нравятся, другие ничего в них не находят. В книге есть введение, описывающее мою жизнь на таможне. Оно написано с фантазией и, может быть, окажется более привлекательным, чем само повествование, в котором не хватает солнечного света и проч. Сказать правду, дьявольски мрачная книга, в которую просто невозможно было внести радостную ноту».

«Алая буква» вышла в середине марта, т. е. через полтора месяца после того, как была написана. По словам Латропа, первое издание в пяти тысячах экземпляров разошлось в течение десяти дней. Мы помним, что Филдс вначале обещал издавать по две тысячи экземпляров «всего, что автор напишет». Прочтя рукопись, он, возможно, решил увеличить тираж, но вряд ли думал, что дойдет до пяти тысяч. Для этого у Филдса было слишком много профессиональной осмотрительности, или, может быть, вернее сказать, недостаточно профессиональной дальновидности. С технической точки зрения, маловероятно, чтобы тираж был пять тысяч экземпляров, так как не было сделано матриц.

Второе издание вышло 30 марта 1850 года, во всяком случае, эта дата стоит под предисловием к нему. Для третьего издания текст был заново набран и сделаны матрицы, поскольку предприятие было явно удачным и издатель это понял. «Алая буква» не стала сенсационным бестселлером, как «Хижина дяди Тома», но все же это был тот случай, когда издатель мог сожалеть о том, что его право на издание не вечно.