Текст книги "Вместе! Джон Леннон и его время"

Автор книги: Джон Винер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Леннон – «Забывает»

В ФБР после переизбрания Никсона решили, что задача по нейтрализации Леннона выполнена. «Учитывая, что объект перестал принимать активное участие в революционной деятельности и что он, как представляется, отвергнут нью-йоркскими радикалами, его дело может быть закрыто», – докладывал «наверх» руководитель нью-йоркского отделения Бюро.

Служба иммиграции и натурализации тем не менее не стала действовать в унисон с ФБР. Спустя неделю после выборов правительственные адвокаты сделали официальное заявление, из которого явствовало, что они не собираются оставлять Леннона в покое. Это была печальная новость. Ведь Никсон добился, чего хотел: он обеспечил себе еще четыре года пребывания у власти, дал по носу всем оппонентам, включая и Леннона, который ушел из активной политической деятельности. Но администрации этого оказалось мало. Оправдывались худшие опасения Джона.

Впрочем, один светлый огонек все же замерцал во мраке. Сержант лондонской криминальной полиции Норман Пилчер, арестовавший Джона в 1968 году, 8 ноября 1972 года был отдан под суд по обвинению в «заговоре с целью нарушить нормы законности». Джон давно утверждал, что марихуану, обнаруженную у него в лондонской квартире Пилчером, подбросили туда накануне обыска. Если бы Пилчера признали виновным, то и давнее решение суда в отношении Джона могло быть пересмотрено, и тогда у американской Службы иммиграции и натурализации больше не осталось бы повода депортировать его из Соединенных Штатов. Адвокат Уайлдс потребовал отсрочки слушания дела Джона до вынесения приговора Пилчеру, но СИН отклонила его запрос.

19 декабря произошло еще одно обнадеживающее для Джона событие – в британском парламенте начали обсуждать законопроект, согласно которому должны были отменить все приговоры, вынесенные за хранение незначительного количества марихуаны, – в том числе и приговор Джону. Уайлдс тотчас послал новый запрос об отсрочке слушания, но вновь получил отказ. 23 марта 1973 года Служба иммиграции и натурализации вынесла окончательный вердикт на сорока семи страницах: прошение Йоко разрешить ей постоянное проживание в США удовлетворили, Джону же отказали. Ему предписали в течение шестидесяти дней покинуть страну.

2 апреля Уайлдс подал новую апелляцию. А 13 апреля, основываясь на законе о свободе информации, он послал запрос на получение документов СИН, надеясь доказать, что другие иностранные граждане, ранее осужденные за хранение незначительного количества марихуаны, в отличие от Джона не подвергались депортации. 26 апреля он подал ходатайство о приостановке дела до момента получения запрошенных документов. Апелляционные инстанции назначили очередное слушание на 10 сентября.

У адвокатов Джона оставался в запасе еще один стратегический ход: ожидалось изменение в иммиграционном законодательстве США. 30 апреля конгресс начал рассматривать законопроект, по которому Генеральный прокурор получал право разрешать постоянное проживание в стране иностранным гражданам, ранее осужденным за хранение незначительного количества марихуаны. В палате представителей законопроект поддерживал Эдвард Коч (будущий мэр Нью-Йорка), в сенате – Алан Крэнстон. В тот год конгресс, однако, не принял новый закон. Это произошло лишь десять лет спустя.

Между тем Джон и Йоко купили себе квартиру в «Дакоте», историческом здании в западной части Центрального парка, где жили разные знаменитости: Лорен Баколл, Леонард Бернстайн, Рекс Рид. Впоследствии Джон и Йоко покупали освобождавшиеся квартиры в доме. Несколько квартир на первом этаже они переоборудовали в рабочие кабинеты, а сами жили на шестом этаже, откуда открывается замечательный вид на Центральный парк. Этот переезд из двухкомнатной квартирки в Гринвич-Виллидж в роскошную «Дакоту» символизировал расставание Джона с политическим активизмом.

В июне Джон вместе с Йоко поехал в Кембридж (Массачусетс), где она выступила перед делегатами Международной феминистской конференции. Как потом рассказывал их ассистент Джон Хендрикс, Джон и Йоко сближались с феминистским движением, так как «все больше убеждались в том, что в антивоенном движении доминируют мужчины».

Именно в это время у них взял интервью Дэнни Шехтер, ведущий бостонской радиостанции «Даблъю-би-си-эн», которая ориентировалась на «новых левых» и контркультуру. Шехтер спросил Йоко, изменился ли Джон в связи с его интересом к проблемам положения женщины в современном обществе. Она отвечала: «Вам это может показаться банальным, но он вот стал учиться готовить. Он теперь познает в себе и эту сторону». Шехтер обратился к Джону: «Вы хороший повар?» Джон: «Да нет, я ведь только хочу научиться. Вообще-то я всего лишь один раз готовил еду». Это прозвучало банально. «Большинство мужчин не умеют ни приготовить себе еды, ни ухаживать за собой, – продолжал Джон. – Если бы рядом со мной никого не было, я бы, наверное, умер с голоду… Мы, правда, не совсем эмансипированная пара, мы все еще ведем друг с другом борьбу. Главным образом за жизненное пространство».

«А как вы справляетесь с моногамией?» – Шехтер задал вопрос, который в то время широко дебатировался. «Очень хорошо!» – ответил Джон потешной скороговоркой. На этот вопрос ответила Йоко: «Многие женщины «гуляют» потому, что лишены возможности самовыражаться каким-то иным образом. У меня полно работы. У меня помимо работы есть Джон, так что почти не остается времени на что-то другое. И поскольку я так много сил отдаю работе, я всегда беспокоюсь, не мало ли времени мы уделяем друг другу».

Джон ответил по-своему: «Раньше, еще до нашего знакомства, в сексуальном плане мы были индивидуалистами. Это похоже на то, как если бы ребенок с полными карманами денег попал в кондитерский магазин и ел бы все подряд. При желании так можно прожить всю жизнь. Но какого черта? Мы вот предпочитаем все время проводить вместе и углублять наши взаимоотношения. Нам вечно не хватает времени…»

Шехтер затронул деликатный вопрос об уходе Джона из радикальной политики. «Кажется, вас не видели в недавних немногочисленных акциях?» – «Вы правы, – ответил Джон. – Именно в немногочисленных акциях… Когда об этом заговорила пресса, произошло то же самое, что и с «Битлз». Все говорят: ах, вот вы теперь чем занимаетесь! Пожалуйста, продолжайте в том же духе, чтобы мы привыкли к вашему нынешнему имиджу! Слушайте, мы же живем, развиваемся».

У Джона тем не менее не нашлось сколько-нибудь убедительного объяснения, почему он «развивается» прочь от «новых левых». Шехтер переменил тему: «Вы что-нибудь сочиняете сейчас?» – «Сейчас – ничего! – отрезал Джон. – Я, знаете ли, либо сочиняю, либо не сочиняю. Я не хочу превращать это в ремесло. Иначе можно просто загубить музыку. Это как после школьных экзаменов не можешь раскрыть книжку – тошнит. Всякий раз, когда я беру в руки гитару, я понимаю, что получается все то же старье. Я хочу немного передохнуть».

Он не смог признаться, что провал альбома «Однажды в Нью-Йорке» иссушил в нем творческую энергию. И продолжал: «В моем первом сольном альбоме участвовал Джордж. Или Ринго? Да, Джордж был в «Вообрази себе». Он даже не мог теперь припомнить, как создавал свои лучшие произведения!

На помощь пришла Йоко, заметившая, что Джон не из тех музыкантов, что штампуют один альбом за другим и не могут подумать ни о чем другом. «Очень жаль, что люди мыслят стереотипами. Вот Джон бросается в какое-нибудь новое дело и смотрит – что из этого получится…»

Напоследок Шехтер задал сакраментальный вопрос о возможном воссоединении «Битлз». Джон ответил: «Ну, давайте представим, что «Битлз» снова вместе. Но что бы они ни сделали, это уже не будет так же здорово, – как раньше [«Битлз» в его устах – уже «они», а не «мы» – Авт.]. Все лелеют эту несбыточную мечту – эх, как оно было в 60-е! Но ничего ведь не повторяется. Это только мечтания…»

Шехтер его прервал: «…которым, как кто-то сказал, настал конец». – «Ну да! – подхватил Джон. – Только мы все никак не можем избавиться от этой иллюзии».

Эпоха 60-х закончилась, но кое-кого из ветеранов «нового левого» движения можно было обнаружить в рядах феминисток, в группах поддержки стран «третьего мира», в движении защитников окружающей среды. Левые создавали местные группы активистов, занимавшихся вопросами жилищного строительства, продовольственными кооперативами. Продолжай Джон оставаться политическим активистом, ему, английскому поп-музыканту, после окончания войны оказалось бы трудно найти для себя подходящую форму участия в этих группах. В таких условиях самым поразительным оказалось не то, что он отошел от политической деятельности, а то, что продолжал оставаться верным своим радикальным убеждениям. В то время как многие заслуженные радикалы сошли с политической сцены, Джон продолжал работать и сочинять новые политические песни, свидетельством чему стал его новый альбом «Игра воображения», записанный в сентябре и выпущенный в следующем месяце.

«Сначала я хотел назвать его «Занимайтесь любовью, а не войной», – вспоминал Джон в 1980 году. – Но тогда это звучало уже так избито, что этим выражением невозможно было пользоваться. Я передал смысл этого лозунга косвенным образом, но суть осталась той же». Джон сказал, что к моменту выхода альбома «все уже говорили, будто 60-е – это просто шутка, что ничего такого особенного не произошло и все, кто кричал о любви и мире, – просто чудаки… А я попытался сказать: давайте продолжать в том же духе!»

Критики не расслышали политических интонаций в музыке альбома. Рой Карр в «Мелоди мейкер» хвалил Джона за отказ от «бездумного политического активизма», которым отмечен альбом «Однажды в Нью-Йорке». Автор «Битломании» Рон Шомбург, который терпеть не мог политическую музыку Джона, выделил особенно ему понравившуюся «Люси». Столь же высоко оценил ее и биограф «Битлз» Николас Шафнер. Эта песня, впрочем, не менее политизированная, чем остальные вещи Джона. В первой же строчке он затрагивает тему своего поединка с иммиграционной службой. «Сейчас все поражены паранойей, – говорит он, – но именно это чувство заставляло совсем недавно требовать: «Освободите нас – немедленно!» Этот лозунг фактически и стал припевом. В следующих строках Джон обращается к Никсону и его сатрапам: теперь, когда было раскрыто уотергейтское преступление, Джон напоминал о Вьетнаме, о крови убитых на войне. В музыкальном плане похожая на «Власть – народу!», новая песня по содержанию была глубоко личной и отражала тайные переживания Джона, вызванные угрозой депортации.

Как сообщал текст на пластинке, вслед за «Люси» Джон записал «Национальный гимн нутопийцев». А на конверте была напечатана «Декларация Нутопии» – колкий ответ Джона на депортационный ордер. Слушатели тщетно пытались обнаружить на пластинке «Гимн». Многие решили, что три секунды молчания между двумя соседними композициями и есть означенная вещь. Это был старый трюк Джона Кейджа.

В целом «Игра воображения» сполна выявила степень ущерба, нанесенного тяжбой Джона с иммиграционной службой его творчеству. Новый альбом отметил возврат к богатому звучанию песен в «Вообрази себе», весьма впечатляющему, но на данном этапе творчества Леннона это всего лишь означало, что он не осмеливается на рискованные эксперименты. А ведь его лучшие вещи всегда являлись плодом рискованных начинаний – и яркий и глубоко личный «Пластик Оно бэнд», и простая и лиричная «Вообрази себе». Вместе с ощущением бессилия и страха, вызванным его борьбой с властями, он испытал утрату творческого импульса и веры в свои возможности.

Критик Лестер Бэнгс все же расслышал политические мотивы в «Игре воображения», и они ему не понравились. «Нет, это вам не Франц Фанон, это все тот же толстый англичанин, что когда-то пел «Извивайся и ори», – писал он в журнале «Крим». – От альбома к альбому его на удивление беспомощные «тематические» опусы все больше напоминают словесный понос, а в этом альбоме он достиг пика красноречия и сыплет своими избитыми лозунгами, как из рога изобилия». Бэнгс считал, что «все это может производить впечатление только на заинтересованных слушателей», потому что то, о чем поет Джон, – «бессодержательная чушь».

Политические темы «Игры воображения» привлекли внимание и других рок-критиков. Джон Ландау оценил альбом еще ниже, чем «Однажды в Нью-Йорке», заявив, что «Джон заблудился в изменившемся социальном и музыкальном ландшафте 70-х годов».

Джон дал интервью журналу «Кроудэдди», в котором подвел итоги года. Вспомнив, что его историческое интервью «Роллинг стоун» было озаглавлено «Леннон вспоминает», он предложил назвать новое интервью «Леннон забывает».

Но разве он забыл о провале «Однажды в Нью-Йорке»? «Не могу сейчас припомнить, каково мне тогда было, – сказал он. – Наверное, радоваться особенно было нечему – кому же понравится, когда тебя оплевывают со всех сторон, но я до сих пор горжусь песней «Женщина – что черномазый в этом мире». В ней все правда, это была хорошая пластинка. Она неплохо звучит, и очень жаль, что никто не удосужился внимательно ее послушать и что она мало исполнялась по радио. Что там еще было?.. Ну да, альбом получился неплохой, да только это была не та музыка, которую хотели тогда слушать».

От него ожидали других слов. Руководитель рекламной кампании альбома «Игра воображения» Тони Кинг убеждал Джона: «Ты не должен быть озлобленным радикалом… Ты музыкант, а не боец. Вот что пресса должна внушать публике. Если ты нравишься публике, Джон, твои пластинки будут покупать. Если же ты им не нравишься, твои пластинки никому не нужны. Это же так просто!»

Если судить по рекламному интервью журналу «Мелоди мейкер», Джон отказывался следовать этим инструкциям. Его попросили рассказать о новом альбоме. «Альбом называется «Игра воображения», – ответил он. – Ну, альбом как альбом – рок-н-ролл на разных скоростях. Это не политический, не философский альбом… Он лишен какого-то глубокого смысла… Я выпускаю эти альбомы только потому, что от меня их ждут».

«Игра воображения» имела весьма скромный успех. В хит-параде альбом занял девятое место. Вспомним: альбом «Однажды в Нью-Йорке» добрался только до сорок восьмой строчки, а «Вообрази себе» в свое время вышел на первое место. «Игра воображения» продержалась в списках восемнадцать недель – чуть дольше, чем «Однажды в Нью-Йорке». В то же время альбом «Ринго» занял третье место, а «Сбежавший ансамбль» Пола в течение четырех недель возглавлял хит-парад и продержался в списках семьдесят четыре недели. Сингл «Игра воображения» расходился так себе и занял лишь восемнадцатое место в списках. В 1980 году Джон ставил себе в заслугу то, что одним из первых использовал в своей музыке ритмы реггей. «И это звучало очень даже неплохо», – говорил он.

За полтора года слушаний дела о депортации Джона и его адвокатов шесть раз вызывали в суд. Им пришлось делать многочисленные запросы, писать массу прошений и апелляций, заполнять ворохи анкет. Они ходили в различные судебные инстанции и в апелляционное управление по делам иммиграции, они тщательно изучали английское и американское законодательство. Невзирая на все эти усилия, Джону по-прежнему было предписано в течение шестидесяти дней покинуть страну. Впрочем, дату выезда временно отсрочили на период рассмотрения его дела в апелляционных инстанциях. Из-за всей этой нервотрепки в творческой и личной жизни Джона наметился кризис.

Джон и Йоко решили, что настал момент, когда им лучше расстаться. Йоко предложила Джону съездить в Лос-Анджелес. По словам Эллиота Минца, «она словно подсказывала ему: «Поезжай в Диснейленд, отправляйся в рай Хефнера. Развлекись. Развейся». Он завершил работу над альбомом «Игра воображения» в сентябре, а в октябре уехал вместе со своей секретаршей Мэй Пэнг.

Разрыв Джона и Йоко мог иметь катастрофические последствия для его тяжбы с иммиграционной службой. Ведь в течение полутора лет Джон доказывал, что депортация разрушит супружескую пару, занимающуюся поисками дочки Йоко. Только полгода назад Йоко подала прошение с просьбой не вынуждать ее делать мучительный выбор между дочерью и мужем. По получении последнего ордера на депортацию Джон и Йоко опубликовали совместное заявление: «Отпраздновав четвертую годовщину нашего брака, мы не собираемся спать в разных кроватях. Мир и любовь всем». Уехав в Лос-Анджелес с Мэй Пэнг, «он подрывал свои позиции, – говорил мне Леон Уайлдс. – Все его дело теперь висело на волоске. Правительство тотчас заинтересовалось новым поворотом событий. Мне как-то позвонили и спросили: «Мы слышали, ваши клиенты расстались?» Я выворачивался, как мог!»

Джон и Йоко были вместе с мая 1968 года. Они принимали ЛСД, демонстрировали свои обнаженные тела, дали миру шанс, а в общем, занимались своими делами. Они воплощали самый дух 60-х. В 1973 году 60-е наконец угасли: Соединенные Штаты начали вывод войск из Вьетнама, карьера президента Никсона потерпела крах, а эмбарго на нефть и последовавший за этим спад производства положили конец экономическому буму, благодаря которому и расцвела молодежная культура. И точно так же, как союз Джона и Йоко отметил высший взлет эпохи 60-х, их разрыв в 1973 году, похоже, символизировал ее завершение.

«74-й год не повторится!»

– Ура холостяцкой жизни! – так отреагировал Джон на его и Йоко решение расстаться.

Вспоминает Эллиот Минц: «Я встретил его в аэропорту Лос-Анджелеса. Джон получил свободу, и путь его лежал в Голливуд. У него была здоровенная пачка аккредитивов, но он сказал, что не знает, как их обналичить. Я повел его в свой банк, где он подписал сто стодолларовых аккредитивов, и банк выдал ему десять тысяч наличными. В самолете он уже немного выпил и, выйдя из банка, стал рассовывать десять тысяч по карманам. Он признался, что до сих пор ни разу не был в банке. Тогда я предложил ему сходить в супермаркет.

Веселое настроение не покидало его всю первую неделю. Я водил его по Голливуду – показывал дома кинозвезд. А он показал мне дом, где они с Йоко жили во время занятий психотерапией с Яковом. Он хотел найти и тот дом, в котором состоялась встреча «Битлз» с Элвисом, но не нашел. Каждый вечер мы куда-нибудь выезжали. Ему ужасно понравился ресторан под названием «Дом блинов». Мы отправились туда часа в четыре утра, потому что это было единственное заведение, работавшее в столь ранний час, а мы оба чувствовали страшный голод. Ему понравились простенькие пластиковые столики, закатанное в пластик меню. Наверное, он давно не посещал столь скромного ресторана. Что ему особенно понравилось, так это шесть баночек с разными сиропами на столе: можно было бесплатно попробовать любой. Эти сиропы напомнили ему английский трикл, тягучий мармелад, который, по его словам, был любимым лакомством детворы в Ливерпуле».

Однажды в клубе «Рокси» давал представление Джерри Ли Льюис. Джон никогда не видел Льюиса «живьем». Эллиот Минц повел его на концерт. «После шоу я познакомил их за кулисами. Джон упал перед Льюисом на колени и облобызал его ботинок. Джерри Ли похлопал Джона по плечу и сказал: «Ну ладно, сынок, ну ладно».

Были еще и другие события, восхитившие Джона: визит к Элтону Джону, знакомство с Элизабет Тейлор на званом ужине, поездка в Лас-Вегас. «Но радостного возбуждения от пребывания в Лос-Анджелесе ему, кажется, хватило всего на неделю, – вспоминает Минц. – Потом его охватила печаль, которая его уже не покидала. Ему становилось все хуже и хуже. И хотелось лишь одного – вернуться к Йоко.

Однажды хмурым дождливым днем, – продолжает Минц, – мы пошли в топлесс-бар под названием «Клуб неудачников». Было три часа. В это время в баре сидели только настоящие пьяницы. Мы с ним выпили. Он все выспрашивал, что мне говорила Йоко. Джон знал, что Йоко звонит мне почти каждый вечер. Он интересовался, разрешит ли она ему вернуться. Мы посмотрели выступление танцовщицы, допили и ушли. Моросил дождь. Надвигалась гроза. Он тихо напевал какую-то песенку. Он тосковал по дому».

«Пропавший уикенд», как потом назвал Джон этот период разрыва с Йоко, длился полтора года. «За это время феминистская половинка моей души умерла», – говорил Джон. Обратим внимание: он описывает эту пору своей жизни с точки зрения феминизма. В действительности же тогда он вновь стал тем бузотером-пьяницей, каким был в пору своей разгульной юности в Ливерпуле. Он спал с Мэй Пэнг, жил под одной крышей с Ринго, Китом Муном, Клаусом Вурманом, подружился с Гарри Нилссоном. Его настроение резко менялось – от самой обычной печали до приступов слепой саморазрушительной ярости.

Мэй являлась полной противоположностью Йоко. Йоко была требовательной, имела тяжелый характер, что особенно проявлялось во время ссор с Джоном. Мэй ничего не требовала от Джона. Йоко была на шесть лет старше Джона, Мэй – на одиннадцать или двенадцать моложе. Йоко вышла из среды нью-йоркского художественного авангарда. Мэй работала простой секретаршей в компании звукозаписи. Она не могла соперничать с Йоко по части интеллекта – трудно вообразить, о чем Джон мог с ней разговаривать. Но зато она знала массу стареньких рок-н-ролльчиков, которые они с Джоном пели вдвоем. Этого Йоко не умела. В своих мемуарах Мэй Пэнг изображает себя робкой и безгласной девушкой, благодарной Джону за то, что он вообще обратил на нее внимание, боящейся его частых вспышек гнева, покорно сносящей все его унижения и оскорбления.

«Когда я была с Джоном, мне казалось, что каждая минута может оказаться последней.. Но разве можно было долго оставаться рядом с таким непредсказуемым человеком? Я очень страдала. Я его так любила… Я, должно быть, просто сошла с ума».

В марте 1974 года в лос-анджелесском клубе «Трубадур» произошел инцидент, ставший символом всего этого полуторагодичного периода. Пьяного Джона выгнали из зала после того, как он сорвал выступление группы «Смазерс бразерс». На следующий день о скандале сообщили все крупнейшие газеты, в том числе «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Как заявила присутствовавшая там женщина-репортер, во время потасовки Джон ударил ее. Этот инцидент, помимо всего прочего, сослужил плохую службу Джону в его тяжбе с СИН: газетные вырезки об учиненном им скандале попали в его досье как пример его антиобщественного поведения. Дебош на концерте «Смазерс бразерс» мог кому-то показаться просто безобидной пьяной выходкой, но лично для Джона этот инцидент имел тяжелые последствия. Томми Смазерс участвовал с Джоном и Йоко в их монреальской «постельной забастовке», пел с ними «Дайте миру шанс» на первой записи песни. Скандал в «Трубадуре» оскорбил его – ведь это было первое выступление группы после длительного перерыва. В клубе собралось множество его друзей, представители индустрии звукозаписи. Безобразная выходка Джона начисто перечеркнула все добрые воспоминания об их монреальской акции.

Вспоминая об этом отрезке своей жизни в 1980 году, Джон говорил, что на подсознательном уровне испытывал «суицидальные чувства». В песне «Я теряю тебя» с альбома «Двойная фантазия» он, возможно, вспоминает о «пропавшем уикенде» в обществе Мэй Пэнг: «Что я делаю здесь… в незнакомой комнате?»

В Лос-Анджелесе Джон кое-что записал. Он стал делать с Филом Спектором альбом старых рок-шлягеров, который позже вышел под названием «Рок-н-ролл». «Игра воображения» в музыкальном отношении оказалась шагом назад – к звучанию «Вообрази себе». Джон решил, что если он не будет, подобно Йоко, осваивать еще нехоженые музыкальные тропы и если он вернется к истокам рок-музыки, то ему следует пройти этот обратный путь до конца – к самым ранним образцам, вдохновившим «Битлз».

В основе нового проекта лежал миф о возрождении рок-н-ролла – представление, будто Джону удастся восстановить музыкальную форму и творческую энергию, вернувшись к корням рока. «Я тогда все думал: что же мне сделать, чтобы вырваться из рутины песен на тему того, что чувствует Джон Леннон, – объяснял он впоследствии. – Больше всего на свете я люблю старые рок-н-роллы. Мне так нравились оригинальные записи, что я не осмеливался сам их исполнять. Но, видя, как все вокруг только портят музыку, я подумал: «Какого черта! И я попробую».

Песни, которые Джон решил записать для альбома «Рок-н-ролл», были не просто старыми шлягерами. Они символизировали его музыкальную биографию. Джон записал «Будет день» Бадди Холли. Название «Битлз» Джон в свое время придумал по аналогии с названием группы Холли «Крикетс», а «Будет день» стала первой песней, которую Джон разучил на гитаре в 1957 году. Он пел и другие песни Бадди Холли: «Так легко», когда в составе группы «Джонни энд зе мундогз» он впервые выступил на телевидении в 1959 году, и «Слова любви», записанные «Битлз» в 1964 году.

Самые старые шлягеры альбома «Рок-н-ролл» – «Какая жалость!» Фэтса Домино и «Би-боп-а-лула» Джина Винсента, которые семнадцатилетний Джон пел в 1957 году с «Кворримен». С Джином Винсентом «Битлз» выступали вместе в 1962 году в клубе «Кэверн». В «Рок-н-ролл» вошло немало песен Литтл Ричарда: «Скольжу и падаю» и «Рыжий Тедди» (вещи 1956 года), «Наведи шухер!» (1958 года). В 1962 году «Битлз» выступали с Литтл Ричардом в одной концертной программе. Пол часто исполнял песни Ричарда. Теперь наступил черед Джона.

Для альбома «Рок-н-ролл» Джон записал две песни Чака Берри: «Не поймаешь!» – откуда он, по его признанию, позаимствовал две первые строчки песни «Вместе» – и «Сладкие шестнадцать лет». Эту песню «Битлз» исполняли во время концертов в Гамбурге. «Тощая Марони» стала четвертой композицией Ларри Уильямса, которую исполнил Джон, – до этого он записал три песни, в том числе «Взбалмошную мисс Лиззи» в альбоме «Битлз»-65».

Джон работал в студии с октября по декабрь 1973 года. И вдруг Спектор исчез, прихватив с собой кассеты с уже готовыми записями и оставив совершенно непонятную записку… Неудачи преследовали Джона: он не мог добиться от американских властей разрешения остаться в стране, отношения с Йоко вконец разладились, и вот теперь Спектор отказался завершить работу над практически готовым диском.

…Тяжба Джона с иммиграционной службой по-прежнему отнимала много времени и сил. В марте 1974 года Уайлдс обратился в окружной суд с иском о временной отсрочке решения о высылке Джона. Иск был озаглавлен так: «Джон Уинстон Оно Леннон против Соединенных Штатов Америки». 1 мая суд отклонил иск. 18 июля апелляционные инстанции отклонили апелляцию Джона и снова предписали ему в шестидесятидневный срок покинуть пределы страны.

Тем временем дела у президента Никсона шли все хуже и хуже. 17 ноября во Флориде он произнес ставшие потом знаменитыми слова: «Я не мошенник!» А 8 декабря признался, что в 1970 и 1971 годах уплатил менее одной тысячи долларов подоходного налога, что вызвало у простых американцев куда большее негодование, нежели сообщение о взломе штаб-квартиры демократов в «Уотергейте». В апреле 1974 года контрольная комиссия конгресса объявила, что Никсон должен внести в госбюджет 432 787 долларов и 33 000 долларов штрафа. 9 мая в конгрессе начались слушания по делу об импичменте Никсона.

24 июля Верховный суд единогласно вынес решение о том, что Никсон обязан передать все «уотергейтские» пленки государственному прокурору. 27 июля специальная комиссия палаты представителей большинством голосов (27-11) рекомендовала высшему законодательному органу страны вынести решение об импичменте Никсона за преступное сокрытие фактов взлома и другие нарушения законности в ходе расследования «уотергейтского дела». 8 августа Никсон подал в отставку, а 8 сентября Джералд Форд простил его, после чего многие обозреватели сделали вывод, что люди Никсона обо всем договорились с Фордом еще до того, как тот был назначен на пост вице-президента. Сторонники Леннона из числа конгрессменов в августе внесли на рассмотрение конгресса поправку в иммиграционное законодательство…

Сенатский подкомитет по внутренней безопасности (СПВБ), явившийся инициатором депортации Леннона, блокировал все попытки Уайлдса доказать, что депортационный ордер имеет политическую подоплеку. Джон, разумеется, не мог знать, что у СПВБ был двадцатилетний опыт преследования радикалов. Как писал известный борец за гражданские права Фрэнк Доннер, СПВБ вместе с Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности «нанесли прогрессивным общественным движениям в нашей стране куда больший ущерб, чем все спецслужбы, вместе взятые!». СПВБ, в недрах которого родилась идея о высылке Леннона, насчитывал 26 членов, которых газета «Вашингтон пост» назвала «сворой бывших маккартистов, вынашивающих злобные замыслы и разглагольствующих о коммунистическом заговоре». Всеми делами там заправлял, как писала та же «Вашингтон пост», не председатель подкомитета, а его главный консультант – 63-летний Дж. Дж. Сурвайн, бывший журналист из Невады, который обрел печальную славу в 50-е годы своим участием в «охоте» на красных. В те годы его влияние на Капитолии было столь значительным, что его называли «девяносто седьмым сенатором». Сурвайн поддерживал тесные связи с ЦРУ и ФБР, получая там материалы, которые он потом публиковал под видом «разысканий подкомитета». Так что Уайлдс недалеко ушел от истины, когда утверждал, что вся информация о политических планах Джона, которой располагал этот подкомитет, была добыта в ФБР.

Хотя Уайлдс не мог ничего добиться от СПВБ, в августе СИН удовлетворил его запрос о предоставлении ему нескольких дел о депортации, аналогичных делу Джона. Он обнаружил, что более ста иностранцев, имевших судимость за хранение наркотиков, получили право проживания в США по «гуманитарным соображениям». Эти факты шли вразрез с утверждениями СИН, будто депортация Джона продиктована требованиями действующего законодательства. К тому же многие из тех, кому разрешили проживание в стране, были осуждены за более серьезные преступления – хранение героина, изнасилования, даже убийства. Уайлдс передал результаты своих разысканий журналисту Джеку Андерсону, который опубликовал их в конце августа.

В ноябре Джон подал новый иск, требуя для себя возможности официального опроса сотрудников иммиграционной службы и ознакомления с документами СИН, чтобы выяснить, не стал ли он жертвой политической вендетты бывшего генерального прокурора Джона Митчелла. 1 января 1975 года Митчелла признали виновным в соучастии в «уотергейтском деле». На следующий же день окружной судья удовлетворил иск Джона. Это стало его первой победой.

Летом 1975 года Джон и Мэй Пэнг вернулись в Нью-Йорк. Леннон выпустил сингл «Что помогает тебе пережить эту ночь», ставший победителем хит-парада, и альбом «Стены и мосты», также занявший верхнюю строчку в списке хитов. Обе пластинки возглавили списки популярности в ноябре. Это был первый действительно крупный успех Джона после распада «Битлз». Сингл символизировал отречение Леннона от всех принципов, которых он придерживался после ухода из «Битлз». Новая песня свидетельствовала о переосмыслении тематики его раннего творчества. В альбоме «Вообрази себе» самый каверзный вопрос, который он мог задать Полу, звучал так: «Как тебе спится?» В интервью «Ред моул» в 1970 году он рассказал о мучившей его бессоннице. Он тогда прекрасно усвоил урок: «От страха и страданий никуда тебе не деться, их нельзя ни подавить, ни игнорировать». Последняя строка песни: «Все, что помогает тебе прорваться к свету» – звучит чуть ли не экуменически, но ее неплохо бы сравнить с душераздирающей литанией в «Пластик Оно бэнд», где он утверждал, что не верит больше ни в Будду, ни в мантры. Новая песня Джона звучала весело и беззаботно, но имела многозначительный подтекст: он отказывался от опыта самопознания, обретенного в результате мучительной борьбы. Казалось, Джон сам превратился в Пола – человека без политических убеждений, который штамповал хиты и мог безмятежно спать по ночам. Может быть, именно потому Джон сказал как-то Элтону Джону: «Песня «Что помогает тебе пережить эту ночь» – далеко не самая любимая мною вещь».