Текст книги "Жертва разума (Жертва безумия)"

Автор книги: Джон Сэндфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Уэзер с минуту смотрела на нее, а потом обратилась к Лукасу:

– Но так нельзя.

– Нечто вроде «Уловки-22»,[43]43
  Любая парадоксальная бюрократическая уловка, ставящая человека в безвыходное положение, замыкающая его в порочном кругу. По названию романа Джозефа Хеллера.


[Закрыть] – признал он.

– По-моему, это варварство, – резко сказала Уэзер.

– Я считаю варварством растление малолетних, – столь же резко отозвался Лукас.

– Но если человек пытается получить помощь, чего ты еще хочешь? Посадить его в тюрьму?

– Послушайте, я не собираюсь с вами спорить, – заявил Дэвенпорт. – Либо вы в это верите, либо нет.

– Лукас…

– Может быть, вы позволите мне отступить и спокойно съесть мой бифштекс? Ради бога…

– Но меня тревожит сложившаяся ситуация, – сердито заявила Элли. – Очень тревожит.

Тем же вечером, но много позднее, Уэзер оперлась на локоть и сказала:

– Варварство.

– Я не хотел спорить с Элли, – сказал Лукас. – Но вот что я тебе скажу: терапия не помогает тем, кто насилует детей. Психиатры слишком много о себе думают. Растлителей нужно сажать в тюрьму. Каждого и всякий раз, когда их удается найти.

– И ты называешь себя либералом, – сказала из темноты Уэзер.

– Распутником, а не либералом, – поправил ее Лукас и потянулся к ней.

– Оставайся на своей половине постели, – заявила Уэзер.

– Можно я положу на твою половину один палец?

– Нет. – И через некоторое время: – Это не палец…

Глава 10

Джон Мэйл смотрел поздний выпуск новостей и чувствовал себя замечательно. Он был один, если не считать большого телевизора и компьютеров. Он мог выходить в Интернет через телефон, и он отслеживал все новости, связанные с сексом и компьютерами. У него имелось две телефонные линии, работали три компьютера. По одному Мэйл слушал новости; одновременно он вышел на сайт alt-sex.blonds, периодически что-то копировал и пересылал на второй компьютер.

Мэйлу хотелось спать, он устал и ощущал приятную боль в нижней части живота, а также жжение в коленях. Энди Манетт была той еще крошкой: он понял это десять лет назад, когда первый раз положил на нее глаз. Он получил все, на что рассчитывал: отличное тело – и она сопротивлялась. Он наслаждался схваткой и своим успехом. Всякий раз, когда ему удавалось ее оседлать, он чувствовал, что одержал победу.

А теперь, в довершение ко всему, о нем говорят в телевизионных новостях. Все на него смотрят. Они вполне могут его найти, через несколько недель или месяцев. Но со временем он предпримет необходимые шаги.

Джон отбросил эту мысль и обратился к своей любимой теме: Дэвенпорт. Полицейский прятался. О нем ничего не говорили. Совсем ничего.

Мэйл принялся просматривать новостные сайты в Интернете, сортируя их по темам. Ему хотелось поместить сообщение о Манетт, рассказать, что он с ней делает. Он так и поступит, если доберется до компьютера в университете. Некоторые парни с alt-sex его оценят…

Может быть, он позволит себе сделать небольшой намек и отправить совсем короткое сообщение? Нет. Они смогут найти путь к нему, выследить его – Интернет подключен к его настоящему телефонному номеру.

Впрочем, телефон зарегистрирован не на его имя.

В Интернете он зовется Тэб Пост и Пит Рейт – имена, которые он извлек из клавиатуры. В магазине и с фургоном он Ларри Ф. Росес. Настоящий Ларри Ф. Росес живет где-то на юге, во Флориде или Луизиане. Ларри продал фургон вместе со всеми бумагами за наличные, чтобы не делиться деньгами с бывшей женой.

Для ипотечной компании Джон назвался Мартином Ладуксом. У него имелись документы Марти – права с его собственной фотографией, карточка социального обеспечения, даже паспорт. И он платил за Марти подоходный налог.

Он больше не Джон Мэйл. Джон Мэйл умер…

Мэйл отодвинул передвижной столик, на котором в фольге лежал пирог с курицей и стояла бутылка кока-колы – его любимое блюдо. Он подумал о Грейс. Встал, зашел на кухню, взял еще одну бутылку с кока-колой и снова подумал о ней.

Грейс может доставить ему удовольствие. Она такая свеженькая. Ее тело только начало формироваться, и она будет сопротивляться. Он лег на диван и закрыл глаза. И все же, когда он на нее смотрел, то не чувствовал голода, который испытывал, глядя на ее мать. И это до сих пор его удивляло. В первый раз отведя Энди Манетт на матрас, он едва не потерял сознание от радости. Может быть, Грейс. Со временем. В качестве эксперимента. Джон не сомневался, что она будет в шоке, когда поймет, что ее ждет…

Мэйл допил кока-колу, когда зазвонил телефон, стоявший на тумбочке у дивана. Он на ощупь снял трубку.

– Алло?

– Мистер Ладукс?

Мэйл сел: на этот голос стоило обратить внимание.

– Они ищут вашу лодку. Полиция знает, что вы следили за ней с озера.

Отбой. Мэйл посмотрел на телефон. Дерьмо. Он хотел знать, кто ему позвонил: разговор лицом к лицу получился бы интересным.

Лодка… Мэйл нахмурился. Когда он брал в аренду лодку, ему пришлось показать документы – права на имя Ладукса, под которым он здесь жил. Старик записал фамилию у себя в журнале. Но где он его держит, Мэйл не знал. Он не обратил внимания. Проклятье. Именно так Дэвенпорт до него и доберется: когда он расслабится.

Мэйл встал, взял куртку и фонарик и вышел из дома. Холодно. Но тучи исчезли вместе с солнцем, и на небе сиял Млечный Путь, точно «Ролекс» Господа Бога. Поехать на машине? Нет. Отличный вечер для прогулки. Может быть, какая-нибудь киска в конце пути, хотя его яички уже начали болеть…

Фонарик помогал ему видеть кочки и выбоины, и Мэйл направился к грунтовой дороге, по привычке проверив почтовый ящик. Ничего; почтальон всегда приходит до десяти часов, и Джон уже брал сегодня дневную почту, когда встал. Он запер ящик и зашагал по дороге.

На севере, над кронами деревьев, уже виднелось оранжевое сияние Миннеаполиса. Но когда он свернул на юг, по тропинке к лачуге, где прятал женщин, там было темно, как в желудке. Пахло кукурузной листвой.

Мэйл жил на маленькой ферме. Точнее, раньше здесь была ферма. Сосед выкупил ее, когда она перестала приносить доход, отрезал сто пятьдесят акров и оставшиеся десять продал вместе с домом и несколькими разваливающимися строениями. Новый владелец, алкоголик, работавший на бойне, не следил за домом, который постепенно пришел в негодность. Потом он покончил с собой. Следующий хозяин построил дом ближе к дороге, а сзади – небольшую конюшню на две лошади. Когда его дети выросли, он переехал во Флориду. Очередной владелец превратил конюшню в гараж, но зимой ему стало скучно, и он вернулся в город. И тогда ферма досталась Мэйлу.

К тому моменту, когда он сюда перебрался, старый дом превратился в жалкие развалины. К нему был пристроен курятник и навес для машины, который представлял собой груду гниющих досок. Чуть в стороне находилась бывшая конюшня, почти полностью заросшая кукурузой. А еще дальше – фундамент амбара.

Дом разрушился, зато подвал и погреб сохранились. Мэйл провел туда новый электрический кабель от собственного дома, это заняло у него всего два часа.

Некоторое время он беспокоился из-за того, что держал женщин в доме. Сюда мог забрести какой-нибудь охотник за антиквариатом. Сейчас таких развелось огромное множество; они ходили по старым фермам, снимали бронзовые ручки, прижимные дверные пружины, древние системы отопления, старинные кувшины для маринада – их становилось все меньше и меньше – и даже гвозди, если те были ручной ковки и в хорошем состоянии.

Однако искатели антиквариата ребята нервные. Судьи относились к ним как к грабителям, коими они, по сути, и являлись, поэтому Мэйл поставил два датчика движения, которые работали от батарей, и чувствовал себя в безопасности. Любой охотник за антиквариатом моментально сбежит, как только сработает сигнализация; ну, а если это будут полицейские, игра все равно будет окончена.

Единственную опасность представлял Хехт, сосед-фермер, флегматичный немец, член какой-то экзотической религиозной секты. У него не было телевизора, он не выписывал газет. Хехт никогда не выказывал интереса ни к чему, кроме собственного трактора и земли. Мэйл ни разу не видел, чтобы сосед подходил к старому дому, за исключением посадок и сбора урожая, когда он работал на своих полях. А к этому моменту женщин здесь, конечно, уже не будет.

Мэйл шагал, ориентируясь на круг света от своего фонарика. Пахло пылью и кукурузой. Когда он поднялся на вершину холма и осветил склон, старый дом напомнил ему обитель ведьмы из старого готического романа. От его стен исходило слабое призрачное сияние, которое возникает у старых деревянных домов, когда-то выкрашенных белой краской.

Когда Мэйл подошел к крыльцу, по его спине пробежал холодок, ему показалось, что из стоявшей чуть в стороне цистерны доносится какой-то шум. Нет, все тихо.

Тяжело ступая, он начал спускаться.

Грейс услышала, как он приближается, и приподнялась, опираясь спиной о стену. Она сомневалась, что ее мать обратила внимание на его шаги: Энди лежала на матрасе часами, закрыв одной рукой глаза; она не спала, но и не была в сознании.

Девочка решила, что пришла пора атаковать похитителя.

Мэйл уже четыре раза уводил с собой ее мать, избивал, а потом насиловал. Сквозь стальную дверь девочка слышала звуки ударов и приглушенный голос матери – очевидно, она просила о пощаде. Он бил ее по лицу, сказала ей Энди, открытой ладонью, но с тем же успехом мог наносить удары доской. В последний раз он что-то ей сломал, и Энди потеряла сознание. Так показалось Грейс.

Она решила, что должна напасть на Мэйла, даже если будет вооружена только ногтями. Он медленно убивал ее мать, и она понимала, что, когда он покончит с ней, придет ее черед.

– Нет. – Энди привстала.

Под носом у нее запеклась темная кровь. Глаза напоминали дыры, губы распухли. Но она услышала шаги и пришла в себя, повернулась и сумела произнести одно слово.

– Я должна что-то сделать, – прошептала Грейс.

Он приближался.

– Нет. – Энди покачала головой. – Я не думаю… я не думаю, что он будет что-то делать, когда увидит, что я в таком состоянии.

– Он тебя убивает. Я думала, ты умираешь, – прошептала Грейс.

«Она скорчилась на краешке матраса, словно съежившаяся собака у пруда», – подумала Энди. Глаза девочки лихорадочно горели, кожа стала тонкой, как папиросная бумага.

– Возможно, но пока мы не можем с ним сражаться. Нам нужно… что-то. – Она села, услышав шаги Мэйла на лестнице. – Нам нужно нечто, что позволило бы его убить.

– Что? – Грейс принялась отчаянно озираться по сторонам, но в их клетке ничего не было.

– Мы должны проявить изобретательность… но сейчас я не в состоянии, не в силах думать. – Энди прижала руки к вискам, словно опасалась, что ее череп развалится на части.

Он уже был совсем близко.

– Тебе нужно лечь так, как ты лежала раньше, – решительно сказала Грейс. – Закрыть глаза рукой. И молчать, что бы он ни делал.

Она уложила мать, и они услышали, как открывается наружный засов. Энди была слишком слаба, чтобы спорить, поэтому она просто кивнула и закрыла рукой глаза. Грейс отползла в угол, прижав колени к груди и обхватив их руками. Она неотрывно смотрела на дверь.

Мэйл слегка приоткрыл ее, заглянул внутрь, увидел обеих, снял цепь и распахнул дверь.

– Вставай, – сказал он Энди.

– Ты что-то с ней сделал, – испуганно сказала Грейс. – Она не двигается с тех пор, как ты ушел.

Это заставило его остановиться.

Мэйл наморщил лоб и хрипло повторил:

– Вставай. – Он пнул ногу Энди.

Та отвернулась к стене и слегка отползла подальше от него, словно женщина в мультфильме, умирающая от жажды.

– На этот раз ты что-то с ней сделал, – повторила Грейс и тихонько заплакала.

– Заткнись, – прорычал Мэйл. – Заткнись, проклятый маленький… нытик…

Он сделал шаг к ней, словно собирался ее ударить, и Грейс смолкла, пытаясь вжаться в стену. После некоторых колебаний Мэйл снова пнул Энди.

– Вставай.

Женщина попыталась отползти подальше. Мэйл схватил ее за ноги и резко дернул, повернув на спину.

– Воды, – проскулила она.

– Что?

Ее глаза закрылись, она лежала совершенно неподвижно. Грейс снова заплакала.

– Заткнись, я сказал! – рявкнул он и отошел на шаг, не зная, что делать дальше.

– Ты сделал ей больно, – сказала Грейс.

– Когда я вернул ее сюда, она была не такая, – сказал Мэйл. – Она шла сама.

– Думаю, ты что-то сделал… с ее головой. Она говорит с Женевьевой и папой. Где Жен? Что с ней? Она с папой?

– О, дерьмо, – раздраженно пробормотал Мэйл и снова толкнул ногой левую ногу Энди. – Тебе нужно поскорее прийти в себя, потому что я с тобой еще не закончил, – заявил он. – До этого еще далеко.

Он направился к двери.

– Дай ей воды, – напоследок сказал он Грейс.

– Я давала, – разрыдалась Грейс. – Но она… намочила пол.

– Ё-мое, – прорычал Мэйл.

Дверь захлопнулась, но она не слышала, как он задвинул засов. Грейс затаила дыхание. Неужели он забыл? Нет. Дверь снова распахнулась, и Мэйл бросил полотенце. Грейс его уже видела, когда он выводил мать из клетки, – полотенце лежало на полу, рядом с матрасом, на котором он ее насиловал.

– Помой ее, – сказал Мэйл. – Утром я вернусь.

Дверь снова закрылась, и они услышали удаляющиеся шаги. Несколько минут они ждали, затаив дыхание, но он не вернулся.

– Это было замечательно, – прошептала Энди. Она приподнялась, чувствуя, как слезы текут по ее щекам, а потом улыбнулась потрескавшимися губами. – Грейс, ты молодец.

– На этот раз мы его победили, – прошептала в ответ девочка.

– Мы сможем сделать это снова, – сказала Энди, приподнялась и оперлась спиной о стену. – Но нам нужно что-то найти.

– Что найти?

– Оружие, чтобы его убить.

– Здесь? – Грейс оглядела пустую клетку, ее глаза широко раскрылись, но в них не было надежды. – Где?

– Мы что-нибудь найдем, – сказала Энди. – Мы должны.

Мэйл взял фургон – теперь он стал синим, дверь украшала надпись «Компьютеры Росеса» – и поехал по Третьей автостраде, потом по I-494, залил полный бак бензина и наполнил красную пластиковую канистру, в которую вошло пять галлонов. В магазине, работавшем круглосуточно, он купил две кварты машинного масла, заплатив за все двадцать долларов.

Он потратил на поездку до Миннетонки сорок минут, обдумывая ситуацию. Мэйл много размышлял о преступлениях и о том, как все устроено. Если бы дело происходило в кино, он бы забрался в офис, где сдавали в аренду лодки, с помощью фонарика нашел бы нужные документы, а потом сыграл бы в прятки с охранником… Но жизнь не кино, и его лучшими помощниками были расчет и невидимость.

«Прокат лодок Ирва» расположился у изгиба дороги, рядом с озером, здесь же находились старая бензоколонка, продуктовый магазин и кафе – все закрытые. Мэйл проехал мимо, проверяя, нет ли рядом какого-то движения или полицейских. Он заметил два автомобиля, один впереди, другой сзади, и никаких полицейских. Пешеходов тоже не было. Свет падал только от холодильника в кафе.

Джон проехал полмили по дороге до перекрестка, сделал разворот и вернулся обратно. Мимо промчалась машина; в доме, который находился в четверти мили от заправки, горел свет, но рядом Мэйл никого не заметил. Он припарковался у магазина на заправке, вышел из кабины и забрался в кузов. Там он за минуту смешал машинное масло с бензином, и его пары придали ему энергии. Мэйл не делал этого с тех пор, как вышел из больницы – теперь он ни в чем таком не нуждался, – но все же какое-то воздействие оставалось.

Получив смесь, он зашел в магазин и купил дешевую пластиковую зажигалку и кока-колу. В отделении для перчаток у него лежала клейкая лента. Вернувшись к фургону, он положил ленту на зажигалку, чтобы все было наготове, открыл кока-колу, вставил ее в держатель для бутылок и поехал к Ирву.

«Прокат лодок» расположился в обычном деревянном сарае с причалом, бензиновым насосом и спусковой аппарелью для лодок. Двадцать алюминиевых рыбачьих суденышек подпрыгивали на волнах. Мэйл помнил, что он видел внутри стойку с кассовым аппаратом и полдюжины резервуаров с мелкой рыбешкой, несколько дешевых удочек и спиннингов, груду зеленых надувных подушек и оранжевых спасательных жилетов. Там сильно пахло бензином, машинным маслом, водорослями и гнилью.

Мэйл снова проехал мимо, развернулся, проверил, нет ли машин, которые следуют за ним, подождал, пока одна из них промчится мимо и исчезнет из вида, потом вернулся к Ирву. Впереди все было спокойно. Он свернул на парковку, остановился у грязного окна с рекламой: ПРОКАТ ЛОДОК ИРВА. Последняя буква стерлась.

Джон не стал выключать двигатель, быстро обошел фургон, вынул из кармана нож с выкидным лезвием, вырезал в верхней части пластиковой канистры дыру размером с грейпфрут и сразу почувствовал сильный запах бензина. Он взял канистру и собрался распахнуть дверь, когда появились фары приближающегося автомобиля. Мэйл застыл на месте, прислушиваясь, но машина пронеслась мимо.

Он выбрался из фургона, взял зажигалку с пассажирского сиденья, поднял тяжелую канистру, включил зажигалку и швырнул канистру в окно.

Стекло разбилось – похожий звук можно услышать, когда официантка в кафе роняет на пол поднос с тарелками: но никто не закричал, никто не прибежал. Мэйл придавил клапан зажигалки – газ загорелся, – прихватил его липкой лентой, чтобы зажигалка не погасла, и бросил ее в разбитое окно. Внутри мгновенно вспыхнуло пламя. Когда он выезжал с парковки, горело все здание.

Проклятье, жаль, что он не может остаться.

Мэйл смотрел на горящий сарай в зеркало заднего вида, пока тот не исчез за поворотом. Когда Джон был ребенком, он поджег дом в Северном Сент-Поле и вернулся, чтобы посмотреть на пожар. Мэйл любил пламя. Более того, ему нравилось находиться в толпе, собравшейся поглазеть на огонь. Он чувствовал себя как кинозвезда: ведь именно он устроил представление.

Прислушиваясь к разговорам, Джон понял, что все получают удовольствие, наблюдая за пожаром в доме соседа.

На обратном пути, под ночным небом, он думал об Энди Манетт. Возможно, перерыв пойдет ему на пользу. Он слишком много ее трахал, и теперь ему не помешает отдых.

А завтра она ему понадобится – во всяком случае, одна из них.

Он уже это чувствовал.

Глава 11

Лукас встал через несколько минут после Уэзер, что далось ему нелегко в такой ранний час. Из восточного окна в комнату проникал бледный свет. Пока Дэвенпорт мылся, Уэзер приготовила завтрак. Одеваясь, он вытащил кольцо из ящика с носками, покрутил его в руках и бросил в карман брюк, как делал не раз за последний месяц.

На кухне Уэзер стояла возле раковины и, тихонько напевая, вырезала оранжевую сердцевину из мускусной дыни. Лукас все еще чувствовал себя так, словно ему хорошенько врезали молотком по лбу.

– Сегодня будет что-нибудь хорошее? – осведомился он.

Его утренний голос звучал, словно ржавые ворота, но Уэзер уже к этому привыкла.

– Ничего особенно интересного, – ответила она. – Сначала женщина со шрамом от электрошокера на лице. – Уэзер прикоснулась к щеке перед ухом, чтобы показать место шрама. – Я рассчитываю максимально уменьшить шрам – а если получится, и вовсе от него избавиться.

– Похоже, ей не помешал бы специалист по пластическим операциям, – заметил Лукас, засунул два куска хлеба в тостер и стал искать корицу.

– Иногда я сама становлюсь пластическим хирургом, – сказала Уэзер. – Потом ребенок; это может быть интересно. Скорее всего, будет шесть операций. Мы собираемся развернуть ее череп назад…

Лукасу нравилось смотреть, как Уэзер говорит, радовал энтузиазм, с которым она рассказывала о своей работе, хотя он часто ничего не понимал. Ему довелось присутствовать на полудюжине операций, он надевал халат, и ему объясняли, где он должен встать, чтобы никому не мешать. Его поражала точность движений Уэзер и та легкость и уверенность, с которой она отдавала команды, и он вдруг понял, что мог бы делать свою работу и получать от нее радость.

К этому прилагалось диковинное стальное эго, характерное для всех хирургов; Уэзер обладала им в полной мере – она управляла операционной, как старший сержант взводом. Точно так же вел себя Хауэлл, наставник Уэзер. Хауэлл был специалистом по реконструктивно-пластической хирургии, ему перевалило за пятьдесят, и он часто заходил, когда Уэзер работала. У Лукаса всякий раз возникало желание бросить Хауэлла в сточную канаву, хотя он был неплохим человеком.

– Ты меня слушаешь? – спросила Уэзер.

– Конечно, – ответил Дэвенпорт, наблюдая за тостером. – Просто я при смерти.

– У тебя что-то не так с обменом веществ, – сказала она. – Как ты можешь делать сразу шесть вещей в три часа ночи, но не способен прибавить к двум два в шесть часов утра? Тебе необходимо сдать анализы. Как давно с тобой такое?

Лукас закатил глаза.

– От того, что какой-то тип будет светить мне фонариком в задницу, я не стану чувствовать себя лучше, – заявил он и хмуро посмотрел в кухонное окно. Во дворе, в поисках червей, прыгал дрозд. – Господи, где мой пистолет, когда он мне так нужен?

Уэзер встала из-за стола, чтобы выглянуть наружу, и увидела дрозда.

– Я сдам тебя «Друзьям животных».[44]44
  Общественная организация, выступающая против жестокого обращения с животными.


[Закрыть] Любители птиц встают в пять утра, чтобы покормить голубей на крыльце.

– Отличное пушечное мясо для калибра 0.45, – сказал он.

Они позавтракали, обсуждая текущие дела, потом Лукас поцеловал Уэзер на прощание, похлопал ее по заду и улегся лицом вниз на диван.

Шерилл и Блэк заканчивали работу в офисе Манетт. Лукас заехал туда в восемь, все еще чувствуя, что находится вне своей временной зоны. Блэк в обычной манере ворчал на напарницу и качал головой, глядя на Лукаса.

– Шесть парней. Ни одной женщины. Андерсон всех проверяет. Сегодня мы получим отчет. Мы их ищем, ФБР изучает карты. Сейчас мы просматриваем все во второй раз, ищем новые варианты… не таких психов.

– А что относительно тех шести?

– Жестокие придурки, – ответил Блэк.

– Да, жестокие, – повторила Шерилл. Как и Уэзер, она была ранней пташкой, и Лукасу казалось, что она высасывает энергию у него и у своего напарника. – И я бы хотела знать, что мы будем делать с теми насильниками.

– Мы до них доберемся, – обещал Лукас. – Просто сейчас мы не хотим, чтобы средства массовой информации устроили скандал. У нас и без того хватает проблем.

– Мне кажется, что Третий канал побил вчера вечером все рекорды глупости, – заявила Шерилл. – Они пороли такую чепуху, что у меня заболели зубы.

– Я не понимаю, чем занимаются эти люди, – сказал Блэк. – Совершенно не понимаю.

– Делают деньги, – ответил ему Лукас. – Теперь понял?

Когда Дэвенпорт уходил из офиса Манетт, секретарша, которая едва не потеряла сознание от потрясения в первый день, подняла руку и быстро огляделась по сторонам. Лукас сразу все понял. Он обернулся, перехватил взгляд секретарши и свернул налево. В конце коридора имелся небольшой альков с кока-колой, кофейным автоматом и пирожными. Через секунду к Лукасу, который потягивал диетическую коку, подошла секретарша.

– Мне как-то не по себе, когда я разговариваю с вами, – сказала она.

У нее на груди висел именной жетон – Марселла. Она говорила неуверенно, словно еще не решила, стоит ли ей продолжать беседу.

– Любая деталь может оказаться полезной, – сказал Дэвенпорт. – Все, что угодно: не забывайте, там две девочки.

Она кивнула.

– Но после разговоров с адвокатами я чувствую, что кого-то… предаю. Нэнси ничего не узнает?

Полицейский покачал головой:

– Никто ничего не узнает.

Женщина снова с опаской посмотрела в сторону кабинетов.

– Дело в том, что карточки Энди существуют не только в этом офисе.

Лукас нахмурился.

– Не только в этом? Мне сказали, что она работала только здесь.

– Да, если речь шла о самостоятельной работе. Но она стажировалась в университете и консультировала в окружной тюрьме Хэннепина. Ну, вы знаете, экспертизы по решению суда. Большинство из ее пациентов были несовершеннолетними, но с тех пор прошло много лет, сейчас они стали взрослыми.

– Она упоминала кого-то из них?

– Нет, у нее не было такого права, ну, вы понимаете… соблюдение врачебной тайны. Но они ее пугали. Иногда она о них говорила – о том, как один подросток прижал ее к двери, а другой зашипел, как кошка, и ей показалось, что они готовы на нее наброситься. В особенности ее пугали насильники. Она говорила, что чувствует, как от них исходит чувство голода. Энди казалось, что некоторые из них напали бы на нее прямо там, в комнате для допросов в тюрьме, если бы не были в наручниках. Мне кажется, люди, которых она там видела… были самыми опасными.

– Господи, почему никто об этом нам не рассказал? – спросил Лукас.

Женщина опустила взгляд.

– Вы знаете почему, мистер Дэвенпорт. Все вас ненавидят за то, что вы взяли карточки. Я и сама не уверена, что вам следовало так поступать. Возможно, вы уничтожили многие годы работы. Но нельзя забывать об Энди, и я не могу не думать о девочках.

– Хорошо, вы очень нам помогли, Марселла, – сказал Лукас. – Я говорю совершенно серьезно. Все останется между нами, но, если мы сумеем воспользоваться вашей информацией, я расскажу миссис Манетт, что вы для нее сделали, если вы согласитесь.

Он допил диетическую кока-колу, а секретарша вернулась на свое место. Затем Дэвенпорт снова зашел в кабинет Манетт.

– Что такое? – спросила Шерилл, когда его увидела.

– Полагаю, нас перехитрили – существуют другие карточки. Речь идет о преступниках. Пошли отсюда, мы потеряли много времени.

Университет мог бы начать возражать, но шеф полиции позвонила губернатору, тот – трем членам правления, а они – университетскому президенту, который заявил:

– Учитывая все обстоятельства – ведь речь идет о чудовище, которое может издеваться над невинной женщиной и детьми, – мы согласны обеспечить властям Миннеаполиса ограниченный доступ к некоторым карточкам наших пациентов.

– Насколько ограниченный? – спросил Лукас у начальника архива университета.

Он отправился туда вместе с Шерилл и Блэком, чтобы его звание придало им веса.

– Ограниченного тем, что вы будете запрашивать, – сухо ответил начальник.

– Вопросы будут задавать эти люди, – сказал Дэвенпорт, кивком показав на Шерилл и Блэка. – И мы очень ценим вашу помощь.

Лукас узнал о пожаре у Ирва во время второго завтрака, за собственным письменным столом. О нем написали в «Стар трибюн»: ПОЖАР В МИННЕТОНКЕ. СГОРЕЛА СТАНЦИЯ ПРОКАТА ЛОДОК.

В статье цитировались слова начальника пожарной службы: «Это поджог, но пока нам не удалось установить мотив. Мы опрашиваем соседей…»

Лукас позвонил начальнику пожарной службы, которого несколько раз встречал.

– «Коктейль Молотова», смесь бензина с машинным маслом, – сообщил ему тот. – Работал любитель, но и профессионал не справился бы с такой задачей лучше. Все сгорело до самого фундамента. Старина Ирв был застрахован всего на шесть тысяч долларов, так что он этого не делал. Если только я чего-то не пропустил.

Шерилл с мрачным видом сидела в университете за читальным аппаратом для микрофильмов. Ей пришлось пользоваться антикварным оборудованием, и глаза у нее быстро покраснели от чтения документов десятилетней давности.

– Ничего себе!

– Что такое? – Блэк сидел за соседним столом, у его ног стояли три пустые банки из-под пива. Он был в коричневых носках с синими вышитыми узорами.

– Парень трахался с выхлопными трубами, – сказала Шерилл.

Блэк посмотрел на нее.

– От автомобилей?

– Честное слово. – Она не уловила двойного смысла и захихикала, водя пальцем по строчкам на экране. – Ты знаешь, как его поймали?

– Он застрял, – предположил Блэк.

– Нет.

Блэк на секунду задумался.

– Его механическая газонокосилка подала в суд за сексуальные домогательства?

– Он попытался трахнуть горячую выхлопную трубу, – ответила Марси. – И ему пришлось обратиться в больницу из-за ожога третьей степени.

– Бедняга, – простонал Блэк.

Он опустил руку и поправил у себя в паху, после чего записал несколько слов в блокнот.

– Нашел что-нибудь? – спросила Шерилл, когда увидела, что он пишет.

– Парень, которого интересовал секс и огонь, – сказал Блэк. – Похоже, он сильно ее напугал. – Он перешел к следующей странице досье. – Манетт пишет, что «у него сильная сексуальная дезадаптация, которая выражается в агрессивном сексуальном поведении и отождествлении с огнем».

– С мужчинами вечно происходят какие-то мерзости, – сказала Марси, когда Блэк нажал на кнопку и включил принтер. – Женщины никогда так не поступают.

– Ты слышала анекдот о «лучшем друге»?

– О, нет, не желаю слушать. – И она не слишком убедительно затрясла головой.

– Так вот, парень опаздывает на работу, и босс…

– Замолчи, – перебила его Шерилл.

– Ладно, если ты и правда не хочешь слушать, – сказал он. – Я схожу за распечаткой.

Он вернулся через минуту с распечаткой, и Марси сказала:

– Ну, хорошо, рассказывай свой анекдот.

Блэк бросил распечатку рядом с читальным аппаратом и продолжал:

– …и босс говорит: «Проваливай отсюда. Ты уволен. Я больше не желаю видеть твою задницу». Парень тащится к двери, он ужасно огорчен, выходит, садится в машину и на полпути домой, на перекрестке, ему в бок врезается автомобиль подростка. Уродует ему машину, а у него даже нет страховки. Господи, худший день в его жизни… Машину увозят, и он едет домой на автобусе. Возвращается в одиннадцать часов утра и слышит звуки из спальни. Похоже на секс. Стоны, кряхтенье, шорох простыней… Он входит и видит, что его жена трахается с его лучшим другом.

– Ничего себе дерьмо, – сказала Шерилл.

– И парень срывается, – продолжает Блэк. – Он кричит жене: «Катись отсюда, шлюха. Забирай свои тряпки, одевайся и проваливай. И никогда не возвращайся домой, иначе я из тебя дух вышибу». Потом поворачивается к лучшему другу и говорит: «А ты – плохой пес! Плохой пес!»

– Ну, прям ужасно смешно, – сказала Шерилл и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Ну, так не смейся, – заявил Блэк, который знал, что анекдот ей понравился.

Поверх распечатки он написал: «Джон Мэйл».

Ирв оказался широкоплечим пожилым человеком с короной густых седых волос и розовой лысиной на затылке. Его большой, изрытый оспинами нос был красным, словно он злоупотреблял виски. Одетый в полинявшую фланелевую рубашку и парусиновые брюки, Ирв сидел на скамейке рядом со своим причалом.

– Что я могу для вас сделать? – спросил он, когда к нему подъехал Лукас.

– Вы Ирв? – Слева виднелся почерневший фундамент, наполненный землей, – и ничего больше.

– Да. – Тот прищурился и посмотрел на Лукаса. – А вы полицейский?

– Из Миннеаполиса, – сказал Дэвенпорт. – Что думаете? Сумеете все восстановить?

– Наверное. – Ирв потер крупный нос тыльной стороной ладони. – Делать больше нечего, а страховка даст половину требуемых средств.

Лукас подошел к фундаменту. О пожаре свидетельствовала лишь сажа на камнях.

– Быстро вам удалось все расчистить.

Ирв пожал плечами.

– Осталось только дерево и стекло да несколько цистерн. Все сгорело, как факел. Остальное убрали с помощью ковшового погрузчика. Мусор вывезли через пять минут. – Он снял очки и протер стекла полой фланелевой рубашки. – Проклятье.