Текст книги "Неоконченные предания Нуменора и Средиземья"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Ниэнор в Бретиле

Что до Ниэнор, она мчалась через лес, слыша позади крики погони; и на бегу сорвала она с себя одежды и бежала нагая; она бежала весь день, как зверь, которого вот–вот загонят насмерть, и он мчит, не смея остановиться и перевести дыхание. Но к вечеру безумие вдруг оставило ее. Она постояла минутку, словно в изумлении, а потом, сраженная смертельной усталостью, рухнула, как подкошенная, в заросли папоротника. И там, в гуще старого папоротника и упругих весенних завитков, она лежала и спала, ничего вокруг не замечая.

Утром она проснулась и обрадовалась солнцу, словно впервые увидела его; и все вокруг казалось ей новым и незнакомым, и она не знала имен вещей. Ибо позади нее была лишь темная пустота, не пропускавшая ни единого воспоминания, ни единого слова. Лишь тень страха помнила она, и оттого была пуглива и все время искала, куда бы спрятаться: стоило какому–нибудь шороху или тени потревожить ее, она тут же взлетала на дерево или ныряла в кусты, проворно, словно белка или лиса, и долго выглядывала из–за листьев, прежде чем выйти из убежища.

Она пошла дальше в ту же сторону, куда бежала, и вышла к реке Тейглин, и утолила жажду; но еды она не могла найти, ибо не знала, как это делается, и ей было голодно и холодно. Деревья за рекой казались гуще и темнее (так оно и было, ибо там начинался Бретильский лес), и потому она наконец перебралась на тот берег, набрела на зеленый курган и бросилась наземь: у нее не осталось сил, и казалось ей, что тьма, лежащая позади, вновь настигает ее, и солнце затмевается.

Но на самом деле то была большая гроза, что пришла с юга и принесла с собой молнии и ливень; и девушка вжалась в землю, напуганная ударами грома, и черный дождь хлестал ее нагое тело.

И случилось так, что несколько жителей Бретиля проходили мимо в тот час, возвращаясь с охоты на орков, торопясь к убежищу, что было неподалеку, за Переправой Тейглина; и вот полыхнула молния, и Хауд–эн–Эллет озарился белым пламенем. И Турамбар, который вел людей, отшатнулся и зажмурился, содрогнувшись; ибо показалось ему, что он видит на могиле Финдуилас призрак убиенной девы.

Но один из его людей бросился к кургану и окликнул предводителя:

– Сюда, господин! Тут молодая женщина, она жива!

И Турамбар подошел и поднял ее, и с ее мокрых волос заструилась вода; девушка же прикрыла глаза, дрожала и не сопротивлялась. Турамбар, дивясь, что она лежит здесь совсем нагая, укрыл ее своим плащом и отнес в охотничью избушку в лесу. Там они разожгли огонь и закутали ее в одеяла, и девушка открыла глаза и посмотрела на них; и как только ее взгляд упал на Турамбара, лицо ее просияло, и она потянулась к нему, ибо ей показалось, что она наконец обрела нечто, что искала во тьме, и она успокоилась. А Турамбар взял ее за руку, улыбнулся и сказал:

– Ну что, госпожа моя, не скажешь ли ты нам, как твое имя и какого ты рода, и какая беда приключилась с тобой?

Она ничего не ответила, только покачала головой и заплакала; и они больше не тревожили ее, пока она не поела, – она с жадностью съела все, что ей дали. Наевшись, она вздохнула и снова вложила свою руку в руку Турамбара; и он сказал:

– У нас ты в безопасности. Переночуй здесь, а утром мы отведем тебя к себе домой, на гору в лесу. Но мы хотели бы знать твое имя и твоих родичей – быть может, мы могли бы отыскать их и сообщить им о тебе. Назови же их.

Но она снова ничего не ответила и расплакалась.

– Не тревожься! – сказал Турамбар. – Наверно, повесть твоя слишком печальна, чтобы рассказывать ее теперь. Но я дам тебе имя и буду звать тебя Ниниэль, «слезная дева».

Услышав это, она подняла глаза и покачала головой, но повторила:

– Ниниэль…

Это было первое слово, что произнесла она после забытья; с тех пор лесные жители так ее и звали.

Утром они понесли Ниниэль в Эффель–Брандир; а наверх, к Амон–Обелю, вела крутая дорога, вплоть до места, где она пересекала бурный поток Келеброс. Через него был переброшен деревянный мост, а под мостом поток срывался с источенного каменного порога и ниспадал многоступенчатым каскадом в каменную чашу далеко внизу; и в воздухе дождем висели брызги. Над водопадом была зеленая лужайка, и вокруг росли березы; а с моста были хорошо видны теснины Тейглина, милях в двух к западу. Там всегда бывало прохладно, и в летнюю жару путники отдыхали там и пили холодную воду. Димрост, Дождевая Лестница, звался тот водопад, но с того дня прозвали его Нен–Гирит, Вода Дрожи; ибо Турамбар со своими людьми остановился там передохнуть, и Ниниэль сразу же продрогла и ее охватила дрожь, так что они никак не могли согреть и успокоить ее[59]59
  Можно предположить, что только после всех этих событий, когда Турин и Ниэнор погибли, люди вспомнили этот ее приступ дрожи и поняли, отчего он напал на нее, и тогда–то Димрост и переименовали в Нен–Гирит; но в легенде всюду употребляется название Нен–Гирит.


[Закрыть]. Поэтому они поспешили дальше; но не успели они достичь Эффель–Брандира, как Ниниэль уже металась в жару.

Она долго пролежала больная, и Брандиру понадобилось все его искусство, чтобы выходить ее, и женщины лесных жителей сидели над нею день и ночь. Но лишь когда Турамбар был рядом, она лежала спокойно и спала тихо; и вот что замечали все, кто ходил за ней: в самом глубоком бреду, как бы ни мучил ее жар, ни разу не произнесла она ни слова ни на каком языке, эльфийском или человеческом. И когда силы мало–помалу стали возвращаться к ней, и она снова начала есть и ходить, бретильским женщинам пришлось заново учить ее говорить, словно ребенка. Но она легко училась и радовалась, словно человек, вновь обретающий затерявшиеся сокровища, великие и малые; и когда она наконец выучила достаточно слов, чтобы говорить с друзьями, она стала спрашивать:

– Как называется эта вещь? Я потеряла ее имя во тьме.

И когда она снова смогла ходить, она часто посещала дом Брандира: ей больше всего хотелось узнать имена всего живого, а Брандир хорошо разбирался в таких вещах; и они часто бродили вместе по садам и полянам.

И Брандир полюбил ее; когда Ниниэль набралась сил, она часто подавала хромому руку, чтобы он мог опереться на нее, и называла его братом; но сердце ее было отдано Турамбару, и лишь ему улыбалась она, и смеялась лишь его шуткам.

Однажды вечером, в пору золотой осени, сидели они рядом, а склон холма и дома Эффель–Брандира светились, залитые лучами заката, и было тихо–тихо. И спросила у него Ниниэль:

– Теперь я знаю, как называются все вещи, только твоего имени я не знаю. Как тебя зовут?

– Турамбар, – ответил он.

Она замерла, словно прислушиваясь к какому–то отзвуку; потом спросила:

– А что это значит? Или это просто тебя так зовут?

– Это значит «Властелин Черной Тени», – ответил он. – Ибо и у меня за спиной лежит тьма, Ниниэль, и она поглотила многое, что было мне дорого; но теперь я, по всей видимости, взял над ней верх.

– Значит ты тоже убежал от нее? Бежал, бежал – и прибежал в эти прекрасные леса? – спросила она. – А когда тебе удалось спастись, Турамбар?

– Да, – ответил он, – я бежал много лет. А спасся я вместе с тобой. Пока ты не пришла, Ниниэль, было темно, но с тех пор стало светло. И мне кажется, что я обрел то, что тщетно искал много лет.

И, возвращаясь в сумерках домой, он говорил себе:

– Хауд–эн–Эллет! Она явилась с зеленого кургана. Что это – знамение? Как же понять его?

И вот благодатный год прошел, и наступила мягкая зима, а за ней – еще одно красное лето. В Бретиле было мирно, лесные жители держались тихо и не покидали границ своих земель, и из соседних краев никаких вестей не приходило. Ибо орки, что в те времена стекались на юг, в мрачные владения Глаурунга, или приходили как соглядатаи к границам Дориата, чурались Переправы Тейглина и обходили ту реку далеко с запада.

А Ниниэль теперь вполне выздоровела, набралась сил, и красота ее расцвела; и Турамбар, не таясь более, попросил ее руки. Ниниэль была очень рада; но когда об этом узнал Брандир, у него на сердце сделалось неспокойно, и он сказал ей:

– Не спеши! Не думай, что я желаю тебе зла, но я посоветовал бы тебе подождать.

– Ты всегда желаешь лишь добра, – ответила она. – Но почему ты советуешь мне подождать, о мудрый мой брат?

– Мудрый брат? – переспросил он. – Скажи лучше, хромой брат, нелюбимый и немилый. Даже не знаю, почему. Но на этом человеке лежит тень, и мне страшно.

– Была тень, – возразила Ниниэль, – он мне сам говорил. Но он спасся от нее, как и я. А разве недостоин он любви? Теперь он держится скромно, но ведь раньше он был великим вождем, все наши враги бежали бы, едва завидев его, разве нет?

– Кто тебе это сказал? – спросил Брандир.

– Дорлас, – ответила она. – Разве он сказал неправду?

– Правду, – сказал Брандир, но ему это не понравилось – Дорлас был предводителем тех, кто стоял за войну с орками. Брандиру все же хотелось как–то удержать Ниниэль, и поэтому он сказал:

– Правду, но не всю: он был военачальником в Нарготронде, а сам он с севера; говорят, он был сыном Хурина из Дор–ломина, из воинственного дома Хадора.

Когда Ниниэль услышала это имя, по лицу ее пробежала тень. Брандир это заметил, но неправильно понял ее, а потому добавил:

– Да, Ниниэль, очень похоже, что такой человек вскоре опять уйдет на войну, и, может быть, далеко отсюда. А если такое случится, каково придется тебе? Берегись, ибо я предвижу, что, если Турамбар снова отправится в битву, не он, но Тень одержит победу.

– Плохо мне придется, – ответила Ниниэль, – но незамужней не лучше, чем жене. А жена, быть может, сумеет лучше удержать его, и спасти от тени.

Однако слова Брандира смутили ее, и она попросила Турамбара подождать еще немного. Турамбар удивился и опечалился; а когда он узнал от Ниниэли, что это Брандир посоветовал ей подождать, ему это очень не понравилось.

Но когда наступила следующая весна, он сказал Ниниэли:

– Время идет. Мы долго ждали, больше ждать я не стану. Делай то, что велит тебе сердце, Ниниэль, любовь моя, но знай: я выберу одно из двух. Либо я снова уйду в глушь, на войну, либо женюсь на тебе – и никогда не пойду воевать, разве затем, чтобы защищать тебя, если зло будет грозить нашему дому.

Ниниэль была действительно счастлива. Они заключили помолвку, и поженились в середине лета; лесные жители устроили большой пир и выстроили молодым красивый дом на Амон–Обеле. Там они зажили счастливо, но Брандир все был неспокоен, и в душе его сгущалась тень.

Появление Глаурунга

А Глаурунг с каждым днем набирал мощь и коварство; он сделался тучен, и собрал к себе орков, и правил ими, словно некий король, и подчинил себе все былые земли королевства Нарготронд. И еще до конца того года, третьего с тех пор, как Турамбар поселился среди лесных жителей, Дракон начал досаждать их владениям, в которых на краткий срок воцарился было мир; ибо на самом деле Глаурунгу и его Хозяину было отлично известно, что в Бретиле еще живут вольные люди, последние из Трех Племен, что до сих пор не покорились власти Севера. А этого они не могли стерпеть; ибо Моргот стремился покорить весь Белерианд и обшарить его до последнего уголка, чтобы не осталось ни одной норки или щелки, где жил бы кто–то, кто не был его рабом. Так что догадывался ли Глаурунг, где прячется Турин, или (как думают иные) Турину и впрямь удалось на время укрыться от очей Зла, что преследовало его – разница невелика. Ибо в конце концов мудрость Брандира оказалась тщетной, и Турамбару не осталось иного выбора, кроме как сидеть сложа руки и ждать, пока его не разыщут и не выкурят, как крысу, либо отправиться в бой и выдать себя.

Но когда в Эффель–Брандир впервые пришли вести об орках, Турамбар остался дома, уступив уговорам Ниниэли. Ибо она говорила ему:

– Но ведь нашему дому пока никто не угрожает, – а помнишь, что ты мне обещал? Орков, говорят, совсем немного. И Дорлас рассказывал, что до твоего прихода такие нападения случались нередко, и лесные жители всегда отражали их.

Но лесных жителей стали одолевать. Эти орки были опасной породы, злобные и коварные, и они пришли не как прежде – случайно, по дороге в другие земли, или малыми шайками, – нет, они явились именно затем, чтобы захватить Бретильский лес. Поэтому Дорласу и его людям пришлось отступить с потерями, и орки перешли Тейглин и забрались далеко в леса. И Дорлас пришел к Турамбару, показал свои раны и сказал:

– Смотри, господин, после ложного затишья настал час нашей нужды, как я и предвидел. Разве не просил ты, чтобы тебя считали не чужестранцем, но одним из нас? Разве эта опасность не грозит также и тебе? Ибо дома наши недолго останутся сокрытыми, если дать оркам глубже проникнуть в наши земли.

Потому воспрял Турамбар, и снова взял меч свой Гуртанг, и отправился в битву; и лесные жители, узнав об этом, немало воодушевились и собрались к нему, и вот уже под его началом оказалось несколько сотен. Тогда они прочесали лес и перебили всех орков, что пробрались туда, и повесили их на деревьях у Переправы Тейглина. А когда явились новые враги, лесные жители устроили засаду и застали их врасплох, и орки, не ожидавшие встретить такого большого войска и устрашенные возвращением Черного Меча, обратились в бегство, и многие были убиты. Тогда лесные жители сложили большие костры, свалили трупы солдат Моргота в кучу и сожгли, и дым от пламени мести черной тучей поднялся в небеса, и ветер унес его на запад. Однако кое–кто из орков все же остался в живых, и принес вести об этом в Нарготронд.

Вот тогда–то Глаурунг разгневался по–настоящему; но некоторое время он лежал недвижно, размышляя об услышанном. Оттого зима прошла спокойно, и люди говорили:

– Слава Черному Мечу Бретиля – вот, все наши враги повержены.

И Ниниэль успокоилась и радовалась славе Турамбара; но он был в задумчивости и говорил в сердце своем: «Жребий брошен. Настал час испытания, когда станет известно, правду ли говорил я или хвастался впустую. Не стану я больше убегать. Пусть буду я воистину Турамбаром, ибо хочу собственной волей и отвагой одолеть свой рок – или погибнуть. Но суждено ли мне погибнуть или победить, а Глаурунга я все–таки убью».

Тем не менее на сердце у него было неспокойно, и он разослал самых отважных людей на разведку в дальние земли. Открыто этого не обсуждали, но само собой вышло, что Турамбар теперь распоряжался как хотел, словно это он был владыкой Бретиля, а с Брандиром никто не считался.

Пришла весна, полная надежд, и люди пели за работой. Но в ту весну Ниниэль понесла, и сделалась бледной и слабой, и радость ее угасла. А люди, которые ходили за Тейглин, вскоре принесли странные вести – что на равнине, в той стороне, где Нарготронд, горят леса; и люди не знали, что бы это могло быть.

Немного спустя пришли новые известия: пожары распространяются на север, и палит леса сам Глаурунг. Ибо он оставил Нарготронд и снова куда–то двинулся. Те, кто поглупее, а также склонные к надежде, говорили:

– Вот, его воинство разбито, и теперь он наконец образумился и решил вернуться, откуда явился.

Другие говорили:

– Будем надеяться, что он проползет мимо.

Но Турамбар знал, что на это надеяться нечего, и Глаурунг ищет его. И потому он втайне от Ниниэли день и ночь раздумывал, что же ему предпринять; а тем временем весна сменилась летом.

И вот наступил день, когда двое разведчиков в ужасе прибежали в Эффель–Брандир: они видели самого Большого Змея.

– Воистину, господин, – говорили они Турамбару, – он приближается к Тейглину и ползет напрямик. Он лежал посреди большого пожарища, и деревья дымились вокруг него. Смрад от него идет нестерпимый. И его мерзкий след тянется на много лиг, от самого Нарготронда, и похоже, что он нигде не сворачивает, но метит прямо к нам. Что же делать?

– Немногое можно сделать, – ответил Турамбар, – но я уже поразмыслил об этом немногом. Ваши вести принесли скорее надежду, чем угрозу; ибо если он и впрямь, как вы говорите, ползет прямо, никуда не сворачивая, тогда у меня есть замысел, что по плечу сильным духом.

Люди дивились его словам, – больше он пока ничего не сказал; но, видя его твердость, все приободрились[60]60
  Если бы Глаурунг действительно собирался вернуться в Ангбанд, можно было предположить, что он поползет по старой дороге к Переправе Тейглина, и этот путь не слишком отличается от того, который вывел его к Кабед–эн–Арасу. Видимо, предполагалось, что он будет возвращаться в Ангбанд тем же путем, каким он приполз на юг, в Нарготронд, вверх по Нарогу к Иврину. Ср. также слова Маблунга (стр. 143): «Я видел, как Глаурунг покинул Нарготронд, – я думал, что он… возвращается к Хозяину. Но он повернул к Бретилю…»
  Когда Турамбар выражал надежду, что Глаурунг поползет прямо, не сворачивая, он имел в виду, что Дракон мог бы проползти вдоль Тейглина к Переправе и попасть в Бретиль, не перебираясь через теснину, где на него можно было напасть: ср. то, что он сказал своим людям у Нен–Гирита (стр. 130).


[Закрыть].

Надо сказать, что река Тейглин выглядела так: она сбегала с Эред–Ветрина, такая же быстрая, как Нарог, но поначалу текла по равнине, пока, наконец, ниже Переправы, набрав силу от других потоков, не пробивала себе путь через подножие высокого нагорья, на котором был расположен Бретильский лес. И там она бежала по глубоким ущельям со склонами, подобными каменным стенам, а воды, зажатые на дне, гремели и бурлили. И точно на пути Глаурунга, к северу от устья Келеброса, лежала одна из таких теснин, отнюдь не самая глубокая, но самая узкая. Поэтому Турамбар выслал на холм трех смельчаков следить за действиями Дракона; сам же он решил отправиться к высокому водопаду Нен–Гирит, где он мог быстро узнать новости и сам видеть земли далеко вокруг.

Но сперва он собрал лесных жителей в Эффель–Брандире, и обратился к ним, и сказал:

– Люди Бретиля, нам угрожает смертельная опасность, которую способно отвратить лишь великое дерзание. Но числом здесь не возьмешь: нам поможет лишь хитрость, да надежда на удачу. Если мы выйдем на Дракона всем своим войском, как на отряд орков, мы лишь вернее погибнем и оставим своих жен и детей беззащитными. Поэтому я говорю вам: оставайтесь здесь и готовьтесь к бегству. Ибо если Глаурунг явится, вам следует оставить это место и рассыпаться по лесу; тогда хоть кому–то удастся уйти и выжить. Ибо он, несомненно, постарается добраться до нашей крепости, разрушить ее и уничтожить все, что ему попадется; но надолго он здесь не останется. Все его сокровища – в Нарготронде, и там есть глубокие пещеры, где он может спокойно лежать и набирать силу.

Тогда люди испугались и пали духом, ибо верили в Турамбара и надеялись на более утешительные слова. Но Турамбар сказал:

– Да, готовьтесь к самому худшему. Но до этого не дойдет, если только мой замысел верен и удача будет на моей стороне. Ибо не верю я, что Дракон этот непобедим, хотя его мощь и коварство и растут с годами. Я о нем кое–что знаю. Сила его – скорее в злобном духе, что живет в нем, чем в мощи тела, хоть он и велик. Вот что рассказывали мне некоторые из воинов, что сражались в битве Нирнаэт, когда и я, и большинство внимающих мне были еще детьми: на поле битвы гномы сразились с ним, и Азагхал из Белегоста ранил его так глубоко, что Змей бежал в Ангбанд. А у меня найдется шип подлиннее и поострее ножа Азагхала. И Турамбар выхватил Гуртанг из ножен и взмахнул им над головой, и показалось смотревшим на него, что из руки Турамбара в небо на много футов взметнулся язык пламени. И все вскричали:

– Черный Шип Бретиля!

– Черный Шип Бретиля, – воскликнул Турамбар, – да убоится его Дракон! Ибо надо вам знать: такова судьба Дракона (и, говорят, всего его племени), что, как ни могуча его роговая броня, будь она хоть прочней железа, брюхо у него все равно змеиное. И потому, люди Бретиля, я пойду и постараюсь любыми средствами добраться до брюха Глаурунга. Кто пойдет со мной? Мне нужно всего несколько воинов с могучими руками и твердым сердцем.

Тогда выступил вперед Дорлас и сказал:

– Я пойду с тобой, господин, – я предпочитаю идти навстречу врагу, чем дожидаться его.

Но остальные не спешили откликнуться на призыв, ибо страх пред Глаурунгом овладел ими, а рассказы разведчиков, видевших Дракона, разнеслись по селению и были сильно преувеличены. Тогда вскричал Дорлас:

– Слушайте, люди Бретиля! Теперь видно, что в нынешние злые времена мудрость Брандира оказалась тщетна. Прятаться некуда. Неужто никто из вас не пойдет с нами вместо сына Хандира, чтобы не опозорить дом Халет?

Так оскорбил он Брандира, который хоть и сидел на почетном месте главы собрания, но никто не обращал внимания на него. Горечью наполнилось его сердце; ибо Турамбар не одернул Дорласа. Но некий Хунтор, родич Брандира, встал и сказал:

– Дурно поступаешь ты, Дорлас, что так позоришь своего владыку, – ведь тело его, по несчастью, не способно подчиняться воле его сердца. Берегись, как бы с тобой не вышло наоборот! И как можно говорить, что мудрость его оказалась тщетна, если советов его никто не слушал? Ты сам, его вассал, вечно пренебрегал ими. А я тебе скажу, что Глаурунг теперь явился к нам, как и в Нарготронд, потому что мы выдали себя своими деяниями, чего и боялся Брандир. Но раз беда на пороге, то я, с твоего дозволения, сын Хандира, отправлюсь в бой дома Халет.

Тогда сказал Турамбар:

– Троих довольно! Я беру вас двоих. Поверь, владыка, я не презираю тебя. Понимаешь, нам надо спешить, и наше дело требует силы. Мне думается, что твое место – с твоим народом. Ты ведь мудр, и ты целитель; а, быть может, вскоре здесь будет великая нужда и в мудрости, и в исцелении.

Но эти слова, хоть и учтивые, лишь еще сильнее обидели Брандира, и сказал он Хунтору:

– Ступай, но без моего дозволения. Ибо на этом человеке лежит тень, и он погубит тебя.

Турамбар торопился уйти; но когда он пришел к Ниниэли попрощаться, она разрыдалась и вцепилась в него.

– Не ходи, Турамбар, молю тебя! – твердила она. – Не бросай вызов тени, от которой ты бежал! Не надо, не надо, лучше беги снова и возьми с собой меня, уведи меня, далеко–далеко!

– Милая, милая Ниниэль, – ответил он, – нам с тобой некуда больше бежать. Мы окружены в этих землях. Даже если бы я решился уйти и бросить народ, что приютил нас, мне пришлось бы увести тебя в бесприютную глушь, где ты погибла бы вместе с нашим ребенком. Отсюда до любой земли, что еще недоступна Тени, не меньше сотни лиг. Мужайся, Ниниэль. Я говорю тебе: ни тебя, ни меня не убьет ни этот Дракон, ни другой враг с Севера.

Тогда Ниниэль перестала плакать и замолчала, но ее прощальный поцелуй был холоден.

Потом Турамбар с Дорласом и Хунтором со всех ног пустились к Нен–Гириту, и пришли туда, когда солнце уже клонилось к западу и тени удлинились; их ждали там последние двое разведчиков.

– Ты как раз вовремя, господин, – сказали они. – Дракон все полз и полз; когда мы уходили, он уже добрался до Тейглина и смотрел на другой берег. Он движется по ночам, так что еще до завтрашнего утра можно ожидать нападения.

Турамбар посмотрел в сторону водопада Келеброса и увидел заходящее солнце и струи черного дыма у реки.

– Нельзя терять времени, – сказал он, – но вести эти хорошие. Я боялся, что он поползет в обход, – если бы он отправился на север, к Переправе и на старую дорогу в низине, все было бы потеряно. Но теперь он в каком–то порыве гордыни и злобы прет напролом.

Но, говоря так, он помыслил про себя: «Или… Неужто столь злобная и жестокая тварь страшится Переправы, как и жалкие орки? Хауд–эн–Эллет! Быть может, Финдуилас все еще стоит меж мной и моим роком?»

Он обернулся к своим товарищам и сказал:

– Вот что нам надо сделать теперь. Нам придется немного подождать: в этом деле что слишком рано, что слишком поздно – все худо. Когда стемнеет, спустимся вниз к Тейглину, и как можно осторожнее. Берегитесь! Глаурунг слышит не хуже, чем видит – заметь он нас, и все пропало. Если доберемся до реки незамеченными, надо спуститься в ущелье, перейти реку и подняться туда, где он поползет, когда двинется дальше.

– Да как же он там переберется? – спросил Дорлас. – Может, он и гибкий, но он же огромный, – как же он спустится и поднимется, ему же вдвое сложиться придется? А потом, если у него это и выйдет, нам–то какая польза, что мы будем внизу, у бешеного потока?

– Может, у него это и выйдет, – ответил Турамбар. – Если так случится, тогда нам придется худо. Но, судя по тому, что мы узнали о нем, и по тому, где он остановился, я надеюсь, что он задумал иное. Он ведь приполз к Кабед–эн–Арасу – вы говорили, там однажды олень перепрыгнул реку, спасаясь от охотников Халет. Дракон сделался теперь так велик, что, как мне думается, он попробует перекинуться через ущелье. Вот в этом и есть наша надежда, и придется нам положиться на это.

Когда Дорлас услыхал это, сердце у него упало: он знал земли Бретиля лучше любого другого, и Кабед–эн–Арас был воистину мрачным местом. С востока был обрыв футов сорок высотой, весь голый, только наверху росли деревья; на другой стороне берег был не такой крутой и высокий, и за склон цеплялись деревца и кустарники; а меж скалами по камням несся бурный поток, – днем ловкий и отважный человек мог перейти его вброд, но ночью это было очень опасно. Но таков был замысел Турамбара – и бесполезно было с ним спорить.

И вот в сумерках они тронулись в путь; они не пошли прямиком в сторону Дракона, а сперва отправились к Переправе; не доходя до нее, свернули к югу по узкой тропе и вошли под сень леса, что рос над Тейглином[61]61
  У меня не нашлось карты, чтобы проиллюстрировать детали расположения местности, но вот этот набросок, по крайней мере, соответствует указаниям текста:


[Закрыть]. По мере того, как они шаг за шагом приближались к Кабед–эн–Арасу, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, в воздухе все явственнее ощущалась гарь и тошнотворная вонь. Но при этом стояла мертвая тишина, даже ветер улегся. Позади, на востоке, зажглись первые звезды, и на фоне угасающего запада вверх поднимались ровные струйки дыма.

Когда Турамбар ушел, Ниниэль осталась стоять недвижно, как камень; но Брандир подошел и сказал:

– Ниниэль, не бойся худшего, пока оно не случилось. Но разве не советовал я тебе подождать?

– Советовал, – ответила она. – Но теперь–то что в этом толку? Любовь может жить и причинять страдания и вне брака.

– Знаю, – сказал Брандир. – Но в браке все же тяжелее.

– Я третий месяц ношу его ребенка, – сказала Ниниэль. – Но не похоже, чтобы я больше боялась потерять его именно поэтому. Я тебя не понимаю.

– Я сам себя не понимаю, – сказал он. – Но все же мне страшно.

– Да, ты утешишь! – воскликнула она. – Но Брандир, друг мой, будь я женой или невестой, матерью или девой, а страх мой нестерпим. Властелин Судьбы отправился бросить вызов своей судьбе, – как же могу я оставаться здесь, ожидая запоздалых вестей, добрых или дурных? Быть может, в эту ночь он встретится с Драконом, и не могу я ни стоять, ни сидеть – как же мне провести эти ужасные часы?

– Не знаю, – ответил Брандир, – но как–то надо провести их и тебе, и женам тех, кто отправился с ним.

– Пусть они поступают, как велит им их сердце! – воскликнула она. – Но что до меня – я пойду к нему. Я не могу быть за много миль от моего господина, когда он в опасности. Я отправлюсь навстречу вестям!

Услышав это, Брандир исполнился черного ужаса и вскричал:

– Ты не сделаешь этого, пока я в силах помешать тебе! Ведь ты же погубишь весь замысел. А если случится худшее, эти мили дадут нам время спастись.

– Если случится худшее, я не стану спасаться, – сказала она. – Тщетны твои советы, и ты не сможешь мне помешать.

И она явилась к людям, что все еще толпились на площади в Эффеле, и воскликнула:

– Люди Бретиля! Не стану я дожидаться здесь. Если господин мой погибнет, тогда конец всякой надежде. Ваши земли и леса сгорят дотла, и дома ваши обратятся в прах, и никому, никому не спастись! Так чего же мы ждем здесь? Вот, я отправляюсь навстречу вестям и тому, что пошлет мне судьба. Пусть же все, кто думает так же, идут со мной!

И многие решили идти с нею: жены Дорласа и Хунтора – потому что их возлюбленные отправились с Турамбаром; иные – из жалости к Ниниэли, оттого что хотели быть рядом с ней; многих же просто влекли вести о Драконе, и они в своей отваге или в своем неразумии (ибо мало знали о том, что им угрожает) думали узреть небывалые и достославные деяния. Ибо так высоко ставили они Черного Меча, что большинству казалось, будто даже Глаурунгу с ним не справиться. И потому они поспешили вперед, и немалой толпой, навстречу опасности, которой сами не ведали; они шли почти без отдыха, и к ночи, усталые, вышли наконец к Нен–Гириту вскоре после того, как Турамбар ушел оттуда. Но ночь остудила горячие головы, и многие теперь сами дивились своему безрассудству; когда же они услышали от разведчиков, что остались у водопада, как близко отсюда Глаурунг и какой отчаянный план задумал Турамбар, сердце у них застыло, и они не посмели отправиться дальше. Иные беспокойно поглядывали вперед, в сторону Кабед–эн–Араса, но ничего было не видно и не слышно – лишь холодный шум водопада. Ниниэль же сидела в стороне, и ее трясло, как в лихорадке.

Когда Ниниэль со своими спутниками ушла, Брандир сказал тем, кто остался:

– Смотрите, как меня опозорили! Всеми моими советами пренебрегают! Пусть же Турамбар будет вашим владыкой по имени, раз он уже присвоил все мои права. Ибо я отрекаюсь от своей власти и от своего народа. Пусть никто более не приходит ко мне за советом и исцелением! – и сломал свой жезл. А про себя подумал: «Теперь ничего у меня не осталось, кроме любви к Ниниэли, – и оттого, куда бы она ни пошла, в разуме или в безумии, я последую за нею. В этот черный час ничего наперед не скажешь; но может случиться, что даже мне удастся спасти ее от какого–нибудь несчастья, если я буду рядом».

И потому опоясался он коротким мечом, что редко делал прежде, взял свою клюку, вышел из ворот Эффеля и, стараясь идти как можно быстрее, захромал вслед за остальными по длинной дороге, что вела к западной границе Бретиля.