Текст книги "Зима в Непале"

Автор книги: Джон Моррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

По дороге из Селе нам то и дело попадались носильщики с грузом, направляющиеся в Катманду. Из разговоров с ними я выяснил, что в этом горном районе не хватает соли.

Большинство гуркхов – крестьяне. Почти все они страдают от авитаминоза, однако вызвано это не нехваткой, пищи, а неправильной диетой. Основные культуры здесь – рис и маис, причем почти каждая семья выращивает их больше, чем это требуется для ее непосредственных нужд. Но в Непале невозможно достать соль, и излишки зерна иди продают, с тем чтобы на эти деньги купить соль, или обменивают на соль непосредственно.

Торговля солью совершенно не организована; каждая семья вынуждена принимать собственные меры, чтобы обеспечить себя солью. Это означает, что от 20 до 25 % всего населения гор один-два месяца в году проводят в походах за солью.

Недалеко от Селе нам стали попадаться группы тибетцев. Это были не пришельцы из-за перевалов, а люди, издавна жившие на непальской территории. Тибетцы предпочитают холодный сухой климат, даже небольшую жару они переносят с трудом; теперь, с началом зимы, они гнали овец на продажу в Катманду. Многие женщины несли щенят мастиффов [24]24
  Мастифф – порода охотничьих собак.


[Закрыть]: в столице на них был большой спрос. Эти животные, если их воспитывать не как комнатных собачек, становятся очень злыми, и их используют в качестве сторожевых псов.

За время нашего путешествия ни один гуркх ни разу не попросил у нас подаяния, зато всякий раз, когда мы встречались с тибетцем, тот инстинктивно протягивал руку. Я давно забыл тибетский язык, который когда-то немного знал, но того, что я еще помнил, хватило нам для развлечения на целый день – мои неуклюжие попытки произносить тибетские слова встречались каждый раз взрывами добродушного смеха. Почти все тибетцы, которые попадались нам по дороге, были торговцами, но однажды мы встретили нищенствующего отшельника. Что-то монотонно распевая себе под нос, он шел в гору. Наряд отшельника был так убог, что, казалось, попытайся схватить его за рукав, и лохмотья свалятся наземь. В одной руке он нес небольшой барабан, в другой – потрепанный зонтик. Старик был очень мил, но, к сожалению, его давно не мытое тело издавало такой запах, что мы не смогли остановиться и поговорить с ним.

Почти у всех тибетцев, даже у тех, кто постригся в монахи, сильно развит природный инстинкт торговца. Хотя Тибет издавна был закрыт для внешнего мира, сами тибетцы могли путешествовать по нему свободно. До недавнего времени обычным зрелищем в Гималаях был тибетский караван мулов. Особенно часто их можно было наблюдать зимой, когда тибетцы спускались со своего открытого всем ветрам плато, чтобы принять участие в сезонной перевозке товаров. Однажды я встретился с большой группой тибетцев на их обратном пути из Сингапура в Тибет. Обычно летом они переваливали через горы Непала и где-нибудь на юге закупали вытяжку из медвежьей поджелудочной железы и растертые в порошок рога носорогов. Эти средства имели большой спрос в Китае, поскольку считалось, что они обладают возбуждающими свойствами. На деньги, полученные от продажи, покупалась дешевая бирюза, которая высоко ценилась в Тибете. Кроме того, сингапурские серебряные доллары благодаря их размерам можно было выгодно продать гуркхам, которые использовали их в качестве женских украшений. Ни один из тибетцев не говорил ни слова ни на одном языке, кроме своего собственного, и все же (как они мне сами рассказывали) каким-то образом они каждый год совершают долгое путешествие в Сингапур.

К этому времени мы настолько привыкли к бесконечным подъемам и спускам, что они уже не досаждали нам, хотя моих собственных сил все еще не хватало. Недалеко от Селе тропа свернула в густой лес и круто спустилась к реке Бури-Гандак. Перед тем как выйти к ней, мы оказались на небольшой прогалине. Стаи бабочек парили над землей, в воздухе носились зимородки. Кругом было совершенно пустынно, и, хотя место это не годилось для лагеря, так как поблизости не было воды, мы не могли оторваться от созерцания буйного великолепия природы, окружавшей нас. Распаковав рюкзаки, мы неторопливо закусили на свежем воздухе и после завтрака уснули. Проснулся я от легкого шороха и, подняв глаза, увидел, как на расстоянии нескольких ярдов от меня листья как-то странно зашевелились. Прежде чем я сообразил, в чем дело, ветви раздвинулись, и появилась огромная голова буйвола. Крайне серьезно животное посмотрело на меня и исчезло так же бесшумно, как и появилось: казалось, передо мной ожила картина Дуанье Руссо.

Пройдя милю или около того дальше по реке, мы попали в деревню. Здесь была небольшая школа, первая, которую мы увидели после Катманду. На земле под открытым небом сидели в кружок дети. Как только мы приблизились, они забыли про занятия и с шумом окружили нас, выпрашивая лекарства. Место это расположено в низине, поэтому здесь распространена малярия, но никаких средств для ее лечения нет. Здесь нам удалось достать самое желанное угощение: огромный ананас. Владелец его был в восторге, расставшись с этим плодом за шесть пенсов.

На следующий день мы наконец прибыли в город Гуркху, где собирались остановиться на несколько дней. Этот переход я запомнил как самый изнурительный за все время нашего путешест&ия. Под конец мне казалось, что я просто не дойду. Наш путь начался с крутого спуска почти в четыре тысячи футов. Затем немедленно последовал такой же подъем. Пройдя по высокому гребню несколько миль, мы увидели перед собой глубокую долину: нам предстояло ее пересечь. Но это еще не все: когда, выбиваясь из сил, мы забрались наконец на вершину холма, увенчанного старой гуркхской крепостью, то обнаружили, что сам город лежит на тысячу футов ниже. Эти места я мечтал увидеть больше, чем что-либо еще в Непале, и не только потому, что с ними связано возвышение королевства, – ведь здесь было сердце страны гуркхов. Однако в тот момент мне хотелось одного: спать, и моей энергии хватило лишь на то, чтобы расшнуровать башмаки.

Я проснулся только в девять часов. Накануне вечером, когда мы достигли лагеря, уже спустилась темнота, а сейчас, утром, я увидел, что наша палатка стоит посреди убранного рисового поля, в нескольких сотнях ярдов над городом. Наш лагерь уже окружила толпа любопытствующих жителей. Они сидели на корточках вокруг, как вороны. Всякие попытки прогнать их были совершенно бесполезны. Когда Анг Дава кричал на них, они с визгом разбегались, но через пять минут возвращались обратно.

Гуркха издавна была центром административного округа, а сейчас здесь находится также резиденция местного губернатора. До революции, которая произошла десять лет назад, губернатора назначал сам махараджа обычно из членов своей семьи. Таким образом, они получали неограниченные возможности для личного обогащения. В настоящее время эта должность рассматривается как важный политический пост, хотя взяточничество и коррупция распространены в стране едва ли не более широко, чем во времена господства семьи Ран. Тем не менее к этому вопросу нельзя подходить с европейскими мерками: на Востоке взятка зачастую рассматривается как обязательный элемент деловых отношений.

За неимением более подходящего слова, Гуркху, как и другие местные центры, называют городом. Однако фактически это не более, чем просто большая деревня. На одной из улиц есть несколько небольших магазинов, в которых можно достать только самые простые вещи – сигареты, керосин или ситец. Здесь нет ни электричества, ни канализации. Губернатор занимает нечто вроде большого фермерского дома, а перед его официальной резиденцией находится маленькая площадь для парадов и казармы местного гарнизона. Эти воинские части, размещенные в различных местах страны, мне кажутся совершенно бесполезными. Но Непал всегда считался военным государством, и, по-видимому, национальная гордость требует сохранения армии. Судя по тому, что я видел, эта армия совершенно не отвечает современным требованиям, к тому же офицерские посты заняты людьми, получившими воинское звание по праву рождения. Огромная часть национального дохода идет на содержание армии (правда, ни воздушных сил, ни артиллерии в ней нет), и приходится сожалеть, что эти суммы не используются в других целях, например на образование или на строительство больниц, в которых так нуждается Непал.

Старая крепость Гуркхи одиноко стоит на вершине горы, на высоте около полутора тысяч футов над современным городом. Я был удивлен, что местные жители не проявляют к ней никакого интереса, но тем не менее в ее маленьком дворе круглые сутки стоит военный караул. Благодаря относительной удаленности и полной непригодности для использования в современных целях эта крепость – твердыня Притхви Нарайяна – сохранилась в своем первоначальном виде. Из того, что мы видели в Непале, это самое старинное сооружение. Особенно великолепна резьба по дереву – в Катманду такой не увидишь. Я думаю, что украшения на крепостных сооружениях были выполнены уже после завоевания Непальской Долины. Ведь трудно поверить, что в Гуркхе неварцы жили в тот период, когда она была еще изолированным княжеством.

В крепость ведет лестница, а в маленькой пещере, вырубленной в скале ниже уровня двора, находится святилище Горакхнаг, святая святых первых гуркхов; теперь это национальная святыня. Иностранцам строжайше воспрещается входить в священные храмы Катманду и других городов Непальской Долины, потому что после таких посещений необходима очистительная церемония, прежде чем храм можно снова использовать в религиозных целях. Поэтому мы были удивлены, когда нас радушно приветствовал жрец. Он предложил нам снять башмаки и следовать за ним. Помещение оказалось таким маленьким, что мы вползли туда почти на четвереньках. В углублениях скалы находилось несколько ржавых трезубцев и мечей, но никакого изображения божества не было. В одном углу при тусклом свете можно было разглядеть нечто похожее на детскую кроватку – миниатюрный трон, на котором, по преданиям, сидел Притхви Нарайян, когда был ребенком. На полу разбросаны цветы ноготков; в пещеру несколько раз влетали голуби. У этой святыни, может быть благодаря полному отсутствию украшений, удивительно умиротворенный вид. На меня она произвела более сильное впечатление, чем любой разукрашенный храм столицы.

Старый жрец рассказал мне, что всю свою жизнь он провел в Гуркхе, большую часть времени присматривая за Горакхнатом. Я удивился, почему он разрешил нам войти в святилище.

– Раньше, – ответил жрец с обаятельной улыбкой, – я не пустил бы вас. Тогда я был молод и глуп. Много лет я провел в созерцании, читая священные тексты, но в них нигде не говорилось, что чужой человек не может входить в наши храмы. Теперь я верю, что перед богом все люди равны: одни из нас хорошие, другие – плохие, но цвет кожи здесь ни при чем.

За все время нашего путешествия этот старик был единственным человеком, который сознательно взял на себя выполнение долга, возложенного на него его брахманским происхождением. Большинство же брахманов, живущих в горах, невежественны и ограниченны. Они спекулируют на суевериях и страхах крестьян, многие из которых настолько увязли у них в долгах, что низведены почти до положения рабов. Повседневная жизнь деревни диктуется брахманами: даже определить благоприятный день для начала пахоты могут только они. За все услуги нужно платить; в подавляющем большинстве случаев этот же брахман ссужает крестьянину необходимую сумму денег. В Непале установлен определенный процент на заем, но существует он только в теории. На практике невозможно одолжить деньги меньше, чем за пятнадцать процентов в месяц. Поэтому многие семьи влезли в долги настолько, что только для уплаты процентов они вынуждены расставаться со всем своим имуществом. Подобная пагубная система приводит к тому, что большая часть лучших обрабатываемых земель в горах находится в руках брахманов-ростовщиков. Из-за огромных процентов крестьянин вообще не может рассчитывать когда-нибудь выплатить долг и практически становится рабом брахмана. При этом сами брахманы не стремятся использовать свои деньги, чтобы жить с большими удобствами, чем остальные жители деревни. Эти скряги получают удовольствие от сознания власти над своими соседями. Меня всегда удивляло, в каких убогих домишках ютятся местные «землевладельцы» (слово «землевладелец» служит в Непале обычно синонимом ростовщика).

Хотя Гуркха и крупнейший центр в горах, иностранцы редко посещают этот город, тем более что основной путь в горы, по которому следуют многочисленные гималайские экспедиции, через него не проходит.

Через несколько дней после нашего отъезда из Катманду там произошел один из обычных политических переворотов Правительству было предъявлено обвинение в том, что оно не выполняет должным образом своих обязанностей, а премьер-министр и некоторые члены кабинета были посажены в тюрьму по обвинению в коррупции. Состояние связи в Непале оставляет желать лучшего, поэтому до Гуркхи это известие дошло как раз в то время, когда мы прибыли туда, то есть две недели спустя. У населения это сообщение не вызвало особого интереса. Политика, сказали нам, это то, что происходит в столице, и к тем, кто живет в горах, она не имеет никакого отношения. Тем не менее в Катманду нам говорили, что в Гуркхе активно действуют демократические силы, но ничего подобного мы не заметили. В городе несколько раз происходили волнения, но политической окраски они не имели и были вызваны чрезмерными взятками, которых требовали правительственные чиновники от местных торговцев.

Мы провели в Гуркхе несколько дней и, хотя наше путешествие едва началось, я хочу прервать свое повествование, чтобы более подробно описать народ. среди которого мы находились.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Сведения, которые содержатся в этом очерке, посвященном социальной жизни гуркхов, в основном были почерпнуты мною из бесед с магарами и гурунгами: представители этих племен были солдатами в полку, в котором я служил одно время.

Еще в Кэмбридже, где я изучал антропологию, меня научили никогда не задавать наводящие вопросы, так как на них обычно следуют ожидаемые ответы. Поэтому основой для этого описания послужили сведения, полученные мною в тысячах случайных разговоров.

Перед тем как отправиться в путешествие по Центральному и Западному Непалу, я нарисовал в уме некую гипотетическую картину жизни в этих горах. Мой практический опыт подтвердил реальность этой картины, помог заполнить пробелы и исправить некоторые неправильные представления.

В условиях горного ландшафта, столь характерного для Непала, даже соседние деревни настолько изолированы друг от друга, что в каждой из них существуют местные обычаи, празднества и даже религиозные культы. Особенно заметны различия между племенами, населяющими западные и восточные районы страны: ведь основные западные племена – магары и гурунги – гораздо дольше подвергались воздействию идей индуизма, поскольку именно сюда бежали из Индии раджпуры и их сторонники. Поэтому я намеренно воздерживаюсь от описания таких социальных установлений и обычаев, которые характерны лишь для отдельного района. Полное освещение жизни гуркхов потребовало бы специального изучения каждой из существующих сейчас деревень и вряд ли возможно.

^{Гурунг из клала Гхале}

К этническим группам, известным в настоящее время под общим названием гуркхов, относятся магары и гурунги, населяющие центральные и западные нагорья, рай и лимбу, занимающие восточные районы, и четри, местожительство которых не ограничено определенным округом.

Кроме них во всех частях Непала есть еще значительное количество брахманов. Жизнь большинства из них нисколько не отличается от жизни гуркхов, среди которых они живут. Многие из брахманов – земледельцы, но предполагаемое более высокое происхождение дает им определенные преимущества. В течение многих поколений они приобрели некоторые характерные черты горного народа, но рассматривать их как гуркхов нельзя, поскольку по происхождению они индийцы.

«Брахманы, – отмечал Брайан Ходжсон в 1874 году, – когда они впервые прибыли в горы Непала, встретили там неграмотных и неверующих туземцев, гордых и суровых. Они увидели, что ум непальцев свободен и готов воспринять их учение, но что дух их нельзя сломить и унизить, и поэтому брахманы стали действовать применительно к обстоятельствам. Самым первым и наиболее отличившимся новообращенным они, вопреки вере, которую проповедовали, пожаловали высокое положение и честь относиться к сословию кшатриев (в непальском произношении – четри)».

«Но брахманам, – продолжает он, – нужно было удовлетворить не только свое честолюбие, но и чувственность. Они нашли, что местные женщины, даже наиболее интересные и высокопоставленные, не заставляют себя долго просить, однако в характере этих женщин всегда было что-то от нрава их соплеменников-мужчин – немедленная реакция обиды на унижение. Эти женщины в самом деле были готовы принять в свои объятия цивилизованных брахманов, но они не желали, чтобы на их детях лежало клеймо позора. И вот брахманы, вопреки своей вере, пожаловали потомству от этих союзов положение второго сословия индуизма. Так новообращенное и незаконное потомство брахманов положило начало современному многочисленному и исключительно разветвленному племени людей, называющихся кхас (четри). „Кхасами“ первоначально называли любого неверующего гуркха. Теперь это слово стало гордым титулом даже тех, кто принадлежит к воинскому сословию Королевства Непал».

Я сам видел людей, называвших себя брахманами, чей облик был точь-в-точь таким, как у гуркхов. Однако со времени распространения индуизма с его настойчивым требованием социальной сегрегации смешанные браки более не допускаются. Тем не менее, по-видимому, нет оснований предполагать, что гуркхские женщины, многие из которых исключительно привлекательны, стали менее сговорчивы в современных, более жестких социальных условиях.

Все племенные языки гуркхов принадлежат к одной семье – тибето-бирманской. Но с наплывом в Непал эмигрантов с равнин Индии и тем более таких эмигрантов, которые благодаря превосходству в образовании и социальном положении вскоре должны были возвыситься до ранга вождей неграмотных племен, возникла необходимость в общем языке. В качестве такового на сцену вышел непали, ставший официальным языком двора и правительства. Некоторые племена гуркхов, и в особенности их женщины, поскольку они остаются дома, до сих пор говорят только на своем племенном наречии, и в течение моего путешествия я время от времени натыкался на изолированные деревни, где не в состоянии был объясняться. Но непали имеет тенденцию постепенно вытеснять другие языки, и я полагаю, что с течением времени они выйдут из употребления.

Непали принадлежит к новоиндийской группе индоевропейской языковой семьи и происходит от санскрита. Никаких диалектов в нем не существует, но произношение меняется в различных частях страны, и, кроме того, имеются небольшие различия в словаре: в некоторых из наиболее отдаленных районов, например, в обычный непальский язык вошли слова тибето-бирманского происхождения. В настоящее время значительная часть мужского населения Непала пользуется двумя языками, разговаривая как на непали, так и на том или ином из племенных наречий.

Распространенная среди непальцев, исповедующих индуизм, кастовая система, которая заимствована из Индии и которую нельзя встретить больше нигде в мире, создает в обществе атмосферу обостренной социальной дифференциации. Не будучи ни чисто социальной, ни чисто религиозной, система каст содержит элементы обеих. Каждый член индуистской общины принадлежит к той или иной касте или подкасте, которых очень много. С одной стороны, каста является организующим началом, а с другой – кастовая система делит общество на группы, которые в силу запрещения смешанных браков и совместного приема пищи, питья и даже курения препятствует социальной сплоченности.

«Кастовая система… – пишет Л. С. О’Мэйли, – по своей сути противоположна принципу равенства всех людей, поскольку существует иерархия каст, основанная на том принципе, что люди неравны и не могут быть равны. Различные касты занимают высокое или низкое положение в зависимости от того, как к ним относится индуистская община в целом, при обязательном условии превосходства брахманов, образующих как бы вершину пирамиды, в которой слоями, одна под другой размещены остальные касты».

Среди многих гуркхов, живущих в горах Непала, распространена примитивная форма анимизма, в которой можно обнаружить следы буддийского влияния, но присутствие среди них большого числа брахманов вынуждает их соблюдать правила различных каст, к которым они были произвольно приписаны. С моей точки зрения, взгляды, навязанные кастовой системой, чужды складу ума гуркхов; но сохранение и укрепление этой системы во многом отвечает интересам брахманов, чье положение и богатство основаны исключительно на их предполагаемом более высоком происхождении.

Нужно сказать, что в Непале существует определенная религиозная терпимость. Получили разрешение действовать христианские медицинские миссии при строгом условии, что они не будут никого обращать в христианство. Много здесь буддистов, которым всегда предоставлялась полная свобода в отправлении их религиозных обрядов. В течение долгого времени в Катманду была мечеть, которую посещали торговцы-мусульмане, но, к моему удивлению, я обнаружил несколько мусульманских семей еще и в горах. Кроме своих имен, эти люди ничем не отличались от местных жителей – гуркхов – и говорили только на непали. Они не знают о своем происхождении, но я предполагаю, что это потомки беженцев с равнин Индии. Сомнительно, чтобы в настоящее время можно было точно определить те черты, которые характеризуют религиозную мысль гуркхов, – настолько они переплетены с внешними влияниями. В Тибете и соседних районах Северного Непала большинство населения является последователями той странной формы тантрийского буддизма, которая широко известна под названием ламаизма; и, поскольку гуркхи первоначально имели большую культурную близость с Тибетом, чем с какой-либо другой страной, многие из их философских идей весьма сходны с ламаистскими. Однако большую роль сыграло проникновение индуизма из Индии, и горы Непала стали, таким образом, местом встречи двух религий. Не существует больше какого-либо значительного или даже хотя бы резко заметного расхождения между ними: каждая заимствовала что-то от другой, и кастовая система, вероятно сначала едва признаваемая как таковая, постепенно утвердилась вместе с приходом к власти индуистской королевской династии, которая, само собой разумеется, должна была признать превосходство брахманов.

Хотя никакого настоящего столкновения между индуистской и буддийской мыслью не было, они не слились воедино. В Непале есть много изолированных и недоступных долин, где сохранились старые верования и обычаи, не затронутые воздействием индуизма. Но тот странный способ, каким эти две религии приспособились друг к другу, отчетливее всего виден в столице.

Перемены в Непальской Долине были гораздо более заметны. Катманду всегда поддерживал различные культурные связи с Индией, и мало кто сомневался в том, что невары, населявшие Непал до нашествия гуркхов, получили буддизм непосредственно с юга. Многочисленные святыни, находящиеся в Долине, до сих пор посещаются благочестивыми буддистами не только из соседнего Тибета, но и из таких далеких стран, как Бирма, Цейлон и даже Япония. Но когда невары подчинились завоевателям-гуркхам и последние установили свое автократическое правление, расхождение между двумя религиями, естественно, стало более резким. Ортодоксальный индуизм был религией завоевателей, и в Непальской Долине он поэтому не подвергся большому влиянию идей буддизма. Не так обстояло дело с обратным влиянием, и ни в одной другой части мира мы не встретили столь явных признаков влияния индуистских идей на буддизм, как в Непале.