Текст книги "Иоганн Гутенберг"

Автор книги: Джон Мэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Тем не менее католическая духовная власть осталась единственной объединяющей силой к северу от Альп. После того как в 800 году Карл Великий короновал себя в Риме, он стал идеалом прочного политического и духовного единства. Эта идея распространялась к востоку вместе с обломками самой империи, возникшей под эгидой Германии в XIII веке и известной как Священная Римская империя (которую более поздний лидер назовет первым рейхом, чтобы иметь возможность претендовать на третий). Ни один король Германии не чувствовал себя настоящим правителем до тех пор, пока его не короновал папа, провозглашая императором.

Ни один король Германии не чувствовал себя настоящим правителем до тех пор, пока его не короновал папа, провозглашая императором.

Папское благословение, полученное в Риме, стало особо радостной новостью для 400 территориально-государственных образований империи. Чтобы оказывать влияние, императору нужны были деньги и солдаты, желательно из имперских имений, а не из своих личных владений. Если он оказывался успешным игроком, то мог рассчитывать на увеличение своих доходов при значительной помощи Церкви, от сбора дани, денежных поступлений от еврейской общины и даже от целых городов. Но император не смог бы достичь слишком многого без поддержки со стороны наиболее влиятельных лиц. Поэтому в 1356 году король Германии и знатные князья составили контракт, в котором определили порядок получения упомянутых средств (этот контракт вошел в историю под названием «Золотой телец»). В соответствии с ним процедура выбора короля легла на плечи наиболее влиятельных людей: короля, трех архиепископов и трех дворян. С этого момента они выступали в качестве избирателей, именуемых «большой тройкой»: Люксембурги, Виттельсбахи и Габсбурги, – и каждый из них выдвигал своего кандидата на имперский трон (фигурально выражаясь, поскольку фактически он не был по-настоящему имперским до рукоположения папы). Конечно, никто не хотел терять свое влияние. Поэтому пост короля не был слишком привлекательным для тех, кто стремился к власти. Королю никогда не хватало денег, и у него не было единого центра управления империей. Его истинная опора – местное население, поскольку имперские владения были незначительны и так и норовили ускользнуть из-под ног после каждого брачного союза, мирного или военного передела территорий. В федерации осторожных аристократов королю, не имевшему ни денег, ни внушительных по размеру земель, было трудно консолидировать власть.

В федерации осторожных аристократов королю без денег и внушительных по размеру земель было трудно консолидировать власть.

В 1415 году у короля Сигизмунда появилась возможность это сделать и консолидация земель стала его первостепенной задачей. На момент избрания в 1411 году ему было уже 47 лет и он жил насыщенной и полной опасностей жизнью, типичной для непредсказуемой средневековой Германии. Будучи сыном императора, он родился в знатной семье и имел хорошие связи. Супруг королевы Венгрии, сводный брат короля Германии, являвшийся одновременно и королем Богемии, и зятем королевы Польши (так уж получилось, что она была сестрой его жены), Сигизмунд мечтал стать императором и возродить былую славу времен Карла Великого. Являясь добропорядочным христианином, он пытался совершить крестовый поход против турок, но ему пришлось спасаться бегством вместе со своей женой. Попытавшись захватить Богемию, он арестовал своего сводного брата, затем арестовали его самого. После освобождения Сигизмунд пошел войной на Неаполь и через какое-то время был провозглашен немецким королем, так как его главный соперник умер спустя три месяца после занятия престола. Таким он предстал тогда: страстно желавшим обрести стабильность и сделать все, что в его силах, для христианского мира, подготовив таким образом почву для своей папской коронации. Благодаря ему 29 кардиналов, 33 архиепископа, 150 епископов и 70 тысяч их придворных, слуг и помощников присутствовали на Констанцком соборе, споря о том, как лучше всего преодолеть последствия Великого раскола. Вполне естественно, что Сигизмунд стремился найти любой дополнительный способ для укрепления своей власти, поэтому он обратил свой взор на непокорный город Майнц.

* * *

Майнц, доминировавший в районе Рейна, стал центром избирательной системы. Архиепископ Майнца управлял самой крупной из 10 территориально-государственных образований империи, находившихся под властью Церкви. Именно он учредил королевскую клятву при коронации, благодаря чему стал немецким аналогом архиепископа Кентерберийского. Но его статус был специфичным для немецких земель. Он был и архиепископом, которому подчинялись 13 епископов, и князем, обладавшим достаточной властью, чтобы поднять как налоги, так и армию, – при желании (но лишь теоретически). На практике это было не так просто, поскольку ему приходилось иметь дело с конфликтовавшими группами патрициев и представителей гильдий, каждый из которых преследовал собственные интересы и хотел внести свою лепту в управление городом. Именно эти споры и послужили основанием для вмешательства Сигизмунда, который, в свою очередь, составил план действий, преследовавший лишь его собственные интересы – и как короля, и как выдвиженца Люксембургов. Действующий архиепископ-князь, Иоганн из Нассау, в предшествующем году голосовал на выборах против него, поэтому Сигизмунду нужно было вывести архиепископа из игры путем поддержания городского совета.

Архиепископ Майнца управлял самым крупным из 10 территориально-государственных образований империи под властью Церкви.

Все переговоры велись вокруг денег. Архиепископ контролировал монетный двор, который находился на центральной площади Майнца недалеко от собора. Совет хотел, чтобы город получил право на чеканку своих собственных монет. В 1419 году Сигизмунд дал на это согласие, рассчитывая на то, что новая имперская монета, отчеканенная в Майнце, укрепит его влияние во всей рейнской земле. Но этого не произошло, поскольку архиепископ не позволил имперской монете снизить размер его доходов, но в какое-то время казалось, что Майнц объединится с Франкфуртом и будет образован единый центр чеканки монет под названием апфель-гульден (нем. – яблочные золотые) – так их называли из-за сходства по форме с яблоком.

На фоне этих событий молодой Иоганн Гутенберг занимается учебой, вероятно, в одном из пяти университетов, основанных на немецкоязычных землях с середины XIV века. Возможно, он выбрал Эрфуртский университет (образованный в 1379 году), весьма популярный у студентов из Майнца, среди которых были, в частности, два двоюродных брата Иоганна.

Молодой Иоганн Гутенберг учился, вероятно, в одном из пяти университетов на немецкоязычных землях.

Некий «Иоганн из Альтавиля» (старое латинизированное название Эльтвилле) был зарегистрирован в университете в 1418 году и закончил его два года спустя. Если это был тот самый Иоганн, о котором мы ведем речь, он нашел неплохое место для того, чтобы почувствовать пульс времени.

Клерикалы на Констанцком соборе говорили об окончании Великого раскола, о роли короля Сигизмунда как руководителя собрания, а также о продолжавшихся беспорядках в Богемии. Эти волнения начались за 10 лет до восстания последователей Яна Гуса. Их причиной стал один из тех тайных вопросов, который непосвященным может показаться совершенно эксцентричным. Речь идет об основном элементе таинства евхаристии, то есть причащения, в ходе которого христиане выполняют данную им на Тайной вечере заповедь Христа, заключающуюся в том, чтобы пить вино и вкушать хлеб. Согласно римской традиции, при этом можно пользоваться и одним лишь хлебом, если, например, нет вина (что достаточно часто бывает у миссионеров, скажем, в Исландии). Нет, не так, утверждал еретик Гус. Нужно обязательно использовать и то, и другое. Причащение необходимо раздавать sub utraque specie, то есть «в обоих видах», откуда и произошло еще одно название последователей Гуса – ультраквисты. Когда один из пап обратился к Сигизмунду, королю Германии, за помощью, тот ухватился за просьбу, используя ее лишь как предлог для расширения сферы своего влияния. Сигизмунд предложил свою помощь, но только при условии, что папа согласится еще на один собор, на этот раз в немецком городе Констанце, где Сигизмунд наиболее зрелищно выступил с публичным изложением своих целей. Король прибыл в город в канун Рождества 1414 года и провел свою свиту прямо в собор, в то время когда местные жители собирались на всенощную. Заполнив первые ряды своими сторонниками, Сигизмунд надел рясу священника, чтобы иметь возможность самому проводить службу. Вся эта постановка произвела желаемый эффект, на который он и рассчитывал: здесь, на виду у всего мира, находился король Германии в роли священнослужителя и проводил римскую литургию.

Причиной волнений стал вопрос, который непосвященным покажется эксцентричным. Речь идет о причащении, в ходе которого христиане выполняют данную им на Тайной вечере заповедь Христа – пить вино и вкушать хлеб.

Под руководством Сигизмунда собор принял решение придать Гуса смертной казни через сожжение, а гуситов в массовом порядке отлучить от церкви. Помимо этого, они избрали нового папу (Мартина V) и запланировали даты следующих соборов. Но это не решило ни одну из проблем, поскольку отношения между папой Мартином и собором оставались натянутыми, а разъяренные гуситы объявили войну, фактически национальное восстание. Немецкий бургомистр в Праге был выброшен из окна ратуши на радость ликующей толпе. (Похоже, это превратилось в традицию – выбрасывать влиятельных людей из окон. Одно из таких убийств послужило началом Тридцатилетней войны в 1618 году, а второе ознаменовало собой приход к власти коммунистов в 1948 году.)

Все эти события были хорошо известны в Эрфурте. Когда на должности, занятые местными, гуситы решили назначить немцев, здесь преподавали профессора, изгнанные из Праги. Гутенберг, если он действительно там находился, имел возможность общаться с теми, кто предсказывал наступление тяжелых времен для гуситов и был одержим идеей преследования как Сигизмунда, так и папы. Он, наверное, выслушивал жалобы чехов и немцев, которые выступали против коррупции Церкви, продававшей индульгенции за деньги. Гутенбергу, вероятнее всего, были знакомы имена тех, кто выступал в поддержку предоставления простым людям возможности читать Библию на своем родном языке (в соответствии с идеей, провозглашенной Джоном Уиклифом из Англии), на латыни или даже на чешском (в результате событий, связанных с Яном Гусом). Из брошюр, напечатанных методом ксилографии, он мог узнать о казавшейся бесконечной войне между Францией и Англией, которую сейчас мы называем Столетней войной. Он приобрел бы некоторые книги, скорее всего, купил бы и переписанный за некоторую плату местными писарями популярный учебник по грамматике латинского языка «Грамматическое руководство» (Ars Grammatica), создатель которого – ученый Элий Донат, живший в IV веке.

Гутенбергу, вероятно, были знакомы имена выступавших в поддержку предоставления простым людям возможности читать Библию на родном языке.

В 1420 году Иоганн вернулся в Майнц, где только что умер архиепископ Иоганн из Нассау, проживший достаточно долгую жизнь и успевший увидеть завершение своего амбциозного проекта по строительству двухэтажных монастырей. Местный гений из Майнца изобразил архиепископа в виде статуи из камня, которая к моменту приезда Иоганна уже находилась в соборе (вы можете увидеть ее и в наши дни: это третья колонна справа от алтаря). И монастыри, и статуя свидетельствуют о богатстве Церкви тех дней, чего нельзя сказать о городе. У Иоганна было мало оснований для оптимизма. Он не имел своей собственности, не унаследовал состояние, а его аннуитеты оказались в опасности. Его старший брат, Фриле, жил со своей семьей в доме Гутенбергов, а мать, Эльза, переехала в более скромное жилье, хотя и не продала свой дом в Эльтвилле. Поскольку мать занималась торговлей, Гутенберга исключили из рядов патрициев, а стало быть, и из того направления в бизнесе, которое обеспечило бы ему безбедную жизнь.

В 1420 году у Гутенберга не было собственности, он не унаследовал состояние, а его аннуитеты оказались в опасности.

* * *

Это направление – чеканка монет. Отец Гутенберга как совладелец монетного двора был тесно связан с данным видом деятельности. Дядя, тезка Иоганна, тоже его совладелец. И он, в свою очередь, был знаком с сыновьями как минимум еще двоих совладельцев, Хайнца Райзе и Иоганна Кумоффа, которые жили в доме Гутенбергов в более ранние годы. Дядя Иоганна наверняка знал, как чеканятся монеты, поскольку, вероятно, наблюдал за этим процессом на монетном дворе, находившемся на рыночной площади в двух минутах ходьбы от их дома.

«Штамповка» в данном случае – это главное слово, поскольку, строго говоря, при чеканке били не по самой монете. Монеты отливались в металлическую форму, состоявшую из одной или двух матриц с рельефной поверхностью; матрица изготавливалась с помощью пунсона, и именно по пунсону с рельефным рисунком производился удар. Любой человек с хоть каким-то опытом в изготовлении ювелирных украшений или книжных переплетов тотчас же узнает пунсон для чеканки монет: ручка, напоминающая рукоятку долота, стальной стержень длиной в несколько сантиметров, на торце которого пунсонист выгравировал изображение. Этот стержень с выгравированным в стали изображением устанавливался на заготовку из более мягкого металла, затем по стержню ударяли молотком, в результате чего оставалось зеркальное изображение рисунка, выгравированного на торце; примерно так клеймят рогатый скот или ставят печать. Когда изображения на двух матрицах (представлявших собой две стороны монеты) были готовы, их прикладывали друг к другу, получая таким образом литьевую форму. В нее заливали расплавленное серебро или золото – и получалась монета.

К XV веку профессия пунсониста считалась уже древним искусством.

Ключевой элемент во всей этой технологии – пунсон. К XV веку профессия пунсониста считалась уже древним искусством, при котором подмастерье сначала обучался технике закалки стали, то есть ее нагреванию и последующему охлаждению до приобретения прочности, граничившей с хрупкостью. Затем его учили выбирать один-единственный из множества различных гравировочных инструментов, имевших на конце крохотное углубление или острие, заточенное под углом, а также с его помощью срезать едва видимые глазу частички стали с торца пунсона. Казалось бы, невероятно, как можно резать сталь сталью таким образом, но, если частички достаточно малы, они без труда отделяются до тех пор, пока не появится микроскопическая скульптура, буква, изображение, цифра или фигура в виде рельефа, четко выделяющегося на фоне основы. Точность высококвалифицированного пунсониста была просто поразительной, а эмоции от результата выполненной работы такие же, как если бы была создана скульптура.

Послушайте, что говорит один из современных пунсонистов Фред Смейерс, голландский дизайнер, имеющий опыт работы в типографии и весьма лирично описывающий свое ремесло в книге «Контрпунсон» (Counterpunch).

Чтобы работать было удобно, следует остро заточить гравировочный инструмент. Для проверки остроты его заточки поставьте гравер вертикально на ноготь большого пальца. Даже без давления вы почувствуете, что он немного углубляется в ноготь, поскольку тот, конечно же, очень мягок. Если вам без труда удается срезать тонкую стружку с ногтя пальца, то ваш гравировочный инструмент достаточно острый. Если мы расположим его на торце пунсона под определенным углом, режущая кромка инструмента углубится в его незакаленную сталь. Это происходит так же легко, как и при помещении гравировочного инструмента на ноготь пальца. Прилагая небольшое усилие (его даже усилием назвать нельзя), перемещаем инструмент вверх, срезая при этом микроскопическую стальную стружку. Твердо держа руку, можно срезать и более длинную стружку, в том числе длиной в 3 миллиметра. Сталь при этом перестает быть похожей на сталь. Она и выглядит, да и по ощущениям больше напоминает холодное сливочное масло: та же легкость, та же сила давления, те же приятные ощущения, с которыми вы отрезаете большие или меньшие кусочки с помощью ножа. Тем более приятно испытывать это при работе с материалом, который и прочен, и имеет мелкую структуру, – со сталью.

Ударная обработка металлов – основа технологии изготовления штампов. На гравюре XVIII века видно, что со времен Гутенберга технология изменилась не сильно.

Это действительно искусство в миниатюре, сравнимое с нанесением китайскими гениями текста на зерна риса. Стальная стружка, срезаемая таким методом, имеет толщину не более 0,01 миллиметра – это ширина точки на матричном принтере с разрешением 6,25 миллиона точек на квадратный дюйм. Для сравнения: в первых матричных принтерах разрешение составляло от 90 до 120 тысяч точек на квадратный дюйм.

В современных лазерных принтерах разрешение составляет 750 тысяч точек на квадратный дюйм (измеряется в размерах гранул тонера, а не в точках, как раньше, но терминология осталась прежней). Теперь вспомним, что эти крохотные частички стали имели толщину не более 0,01 миллиметра; они могут быть еще меньше и составлять 0,1 от этой величины, то есть иметь толщину всего в 1 микрон (0,001 миллиметра, или 0,025 дюйма). В результате приходим к поразительному выводу: Иоганн Гутенберг с самого раннего детства находился среди людей, которые могли выгравировать букву на стали, размер которой был как минимум в шесть, а может быть, и в 60 раз меньше разрешения современного лазерного принтера, – и это как раз в то время, когда король Сигизмунд предоставил Майнцу право чеканить имперские монеты, что повлекло за собой рост спроса на разработку новых изображений и новых пунсонов.

А сам ли Гутенберг проделывал всю эту работу? Неизвестно. Свидетельства за то десятилетие как в поддержку, так и в опровержение данной гипотезы отсутствуют. Единственное, что мы можем сказать с уверенностью, так это то, что Гутенберг был знаком с теми, кто умел это делать, причем именно тогда, когда, похоже, спрос на это ремесло резко возрос.

Гутенберг с раннего детства находился среди людей, которые могли выгравировать букву на стали.

* * *

Майнц неумолимо приближался к банкротству после ряда финансовых кризисов, из которых город то и дело приходилось выводить на протяжении еще 26 лет. Причем аналогичная картина периодически повторялась: городской совет, в котором преобладали члены гильдий, пытался повысить налоги, после чего патриции скрывались в сельской местности, аннуитеты урезались, выплаты в счет погашения долгов уменьшались, кредиторы не давали займов, архиепископ спасал город, не забывая при этом сохранить за собой многовековые привилегии. В 1430 году архиепископ стал посредником в заключении мира; при этом были сформулированы запутанные положения закона о количестве заместителей мэров и казначеев, а также о том, у кого должны быть дубликаты ключей от городской казны. Майнц даже обещал иммигрантам освобождение от налогов сроком на 10 лет. Ни один из этих шагов не пошел на пользу. В 1438 году долг города составил 373 тысячи гульденов – сумма, достаточная для того, чтобы скупить все дома в городе. Напряженность нарастала и впоследствии, к концу жизни Гутенберга, привела к началу войны.

Старший брат Иоганна, Фриле, вернулся со своей семьей, чтобы выплатить налоги и со временем войти в новое руководство в качестве одного из трех заместителей мэра города. Но сам Иоганн, похоже, был одним из тех, кто без энтузиазма воспринял новый общественный порядок, поскольку, вероятно, не мог себе представить, чем он будет зарабатывать на жизнь. Один из аннуитетов Иоганна уменьшился вполовину, что снизило его доходы с 23 до 10 гульденов – этой суммы было достаточно лишь для того, чтобы сводить концы с концами всего несколько месяцев в году. Гутенберг был бы не против выбить из городского чиновника, некоего Никлауса фон Вёрштадта, обещание выплачивать аннуитеты при любых обстоятельствах; на самом деле тот даже дал ему личные гарантии на случай невозможности платежа.

Представьте себе молодого человека, которого на каждом шагу подстерегают опасности: «черная смерть» на фоне развала общества, угроза гражданского неповиновения, лишение статуса патриция, который мог бы значительно улучшить его жизнь. Гутенбергу было почти 30 лет, он был холост, умен, хорошо образован и (как показала его дальнейшая карьера) целеустремлен. Тем не менее в течение 10 лет, даже если он и зарабатывал деньги на мелкие расходы в качестве пунсониста или чеканщика монет, то не сделал ничего заслуживавшего интерес. Единственное документальное свидетельство о Гутенберге на данном жизненном этапе – записи о едва заметных изменениях в суммах его аннуитетов. К 30 годам он вполне мог почувствовать разочарование.

К 30 годам Гутенберг был холост, умен, хорошо образован и, как показала его дальнейшая карьера, целеустремлен.

Приблизительно в 1429 году Гутенберг, похоже, принял решение, возможно, под влиянием зашедших в тупик переговоров, окончательно поссоривших представителей гильдий и патрициев. На момент соглашения о примирении наш герой числился как непроживающий, и архиепископ, выступавший посредником в этих переговорах, дал Гутенбергу возможность вернуться. Но тот отказался и исчез из всех письменных документов Майнца на последующие 20 лет. Похоже, он покинул это место, как бросают плохую работу. Но, каковы бы ни были причины, Гутенберг, скорее всего, отправился попытать счастья в более стабильном и благополучном городе.

Гутенберг, скорее всего, отправился попытать счастья в более стабильном и благополучном городе.