Текст книги "Заговор в Древнем Риме"

Автор книги: Джон Мэддокс Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Речь Катилины заключала в себе немалый подтекст. Правда, для красного словца он опустил некоторые подробности. Например, тот факт, что Сулла вывел страну из хаоса, который сам и создал. Кроме того, он мог себе позволить удалиться от дел после нескольких лет диктатуры, ибо за это время если не уничтожил, то сослал всех своих врагов, оставив у власти только сторонников, прочно занимавших свои позиции. Не было никаких сомнений, кто именно был предполагаемым новым Суллой. Мне пришлось уставиться в свою чашу, как будто обдумывая слова Катилины.

– Полагаю, – торжественно начал я, осененный внезапной мыслью, – что за таким человеком можно пойти. Двадцать лет назад Метеллы были в рядах самых ярых сторонников Суллы. Почему бы и нет? Разве мне не хватит на это смелости?

– В самом деле, почему?

Кажется, Катилина был удовлетворен, ибо наконец в разговор вступили женщины. Больше ни слова не было сказано о власти и политических интригах, препятствующих достойным людям занять высокую должность. Мое внимание полностью переключилось на Аврелию, которая, казалось, тоже питала ко мне интерес.

Заправившись вином, гости пустились в азартные игры и начали делать ставки. Пришлось присоединиться к остальным, хотя обычно я ограничиваюсь скачками и боями, и то исключительно для того, чтобы польстить своему самолюбию умением предсказывать исход событий. Заключать же пари просто наудачу я никогда не любил.

Хотя я не слишком много проигрывал, меня ужасали суммы, которые ставили на кон остальные. Они называли себя плохо обеспеченными людьми, но их карманы были набиты деньгами. Хотя они изрыгали проклятия, когда фортуна поворачивалась к ним спиной, никто из них всерьез не переживал по этому поводу.

– А ты везучий человек? – спросила меня Аврелия, когда чаша с игральными костями, сделав полный круг, перешла ко мне.

– Не был бы везучим – давно удалился бы в царство мертвых, – ответил я. – Но в азартных играх мне всегда не везет.

– Тогда позволь одолжить тебе немного удачи, – шепнула она.

Делая вид, что наблюдает за игрой через мое плечо, Аврелия прильнула ко мне сзади, и я ощутил, как коснулась моей спины одна из ее упругих грудей. Несмотря на то что нас разделяла ткань одежды, я почувствовал набухший бутон ее соска. Нежное, будто предназначенное исключительно для меня дыхание всколыхнуло волну возбуждения. Пожалуй, потребуется немного подождать, чтобы встать из-за стола, не привлекая к своей особе нежелательного внимания. Чтобы скрыть замешательство, я изо всех сил встряхнул кожаную чашу и, опрокинув ее на стол, отдернул назад.

– О, Венера! – воскликнула Аврелия, будто взывая к богине с молитвой.

И ее мольба подействовала, ибо все кости выпали по-разному и составили наибольшее число очков.

– Потребуется удача, чтобы повторить такой ход, – произнес Катилина, принимая от меня чашу. – Однако мне в таких играх всегда везет.

Встряхнув чашу, он вывалил на стол ее содержимое, после чего громко и от души выругался. Не думаю, что причиной тому была потеря денег. Все кости выпали одной и той же стороной, которая соответствовала единице. Это была так называемая каникула, маленькая собака, что означало наименьшее количество очков.

ГЛАВА 5

На следующей неделе было совершено еще четыре убийства. В каждом из них жертвами оказались всадники. Даже для Рима такое количество трупов за столь короткий срок было явлением необычным, поэтому город наполнился слухами. Орудием первого преступления была, очевидно, дубинка, которой несчастного ударили по голове. Второму пострадавшему перерезали горло. Третьего закололи, а четвертого обнаружили утопленным в Тибре. Последний случай можно было бы причислить к случайности, но после первых трех уже никто не сомневался, что и в четвертом не обошлось без насилия.

Город наполнился сплетнями и толками. Прорицатели делали мрачные предсказания, однако особой тревоги среди жителей не было. Более того, ощущалось какое-то молчаливое удовлетворение. Всадники не были популярным сословием: они не имели ни престижа нобилитета и сенаторского класса, ни многочисленности простого люда. Слишком многие брали у них деньги в долг. Они были богаты и благополучны, что порождало зависть. Кроме того, еще не остыло всеобщее чувство протеста, вызванное непопулярным жестом претора Отона: тот закрепил четырнадцать рядов в амфитеатре за всадниками вслед за местами, которые традиционно занимали сенаторы и весталки. Общее мнение горожан об убийствах склонялось к тому, что этот класс выскочек вполне их заслужил.

Одной из жертв стал Децим Флавий из числа руководителей «красной партии» в Цирке. Я начал расследование именно с него, оправдывая свое решение тем, что Цецилии традиционно поддерживали на скачках «красных», при том что остальные Метеллы всегда были на стороне «белых». Однако ряды обеих партий в последнее время значительно поредели: на скачках теперь доминировали «зеленые» и «синие». «Зеленые» стали партией простого люда, а «синие» представляли аристократов-оптиматов, их клиентов и сторонников. Большинство всадников также были «синими». Располагавшиеся в цирке напротив друг друга представители партий «синих» и «зеленых» перед началом скачек состязались: кто кого перекричит. Надо сказать, что беспорядки в ту пору были большой редкостью.

Чтобы получить какие-нибудь сведения о покойном Флавии, разумней всего было обратиться в Большой цирк. Поэтому, едва узнав об убийстве, я тем же утром направился на Форум, вернее, в Долину Марции, что раскинулась между Палатинским и Авентинским холмами. Именно здесь Тарквиний Приск положил начало римским скачкам в те далекие времена, когда наш город представлял собой небольшое, разместившееся на семи холмах поселение. Оно было таким древним, что теперь уже никто не помнит, почему алтарь Конса находится под землей.

Большой цирк, самое крупное строение в Риме, представлял собой несколько огромных сооружений, в которых размещалось все необходимое, чтобы к началу скачек на песчаные дорожки могли выехать четыре колесницы с возницами, запряженные четверками лошадей. Животных доставляли из Испании, Африки и Антиохии. Каждая лошадь проходила обучение в течение трех лет, а возниц тренировали с детства. Поскольку потери среди них были очень велики, нужно было их постоянно восполнять. Колесницам надлежало быть чрезвычайно легкими, чтобы двигаться как можно быстрее, поэтому их постоянно заменяли новыми, более совершенными. И возничие, и лошади питались по особому рациону. За ними, равно как за колесницами и упряжью, ухаживало множество рабов. В особенности невольники холили коней: чистили стойла и их самих, тренировали и лечили, если это требовалось. Некоторые из рабов были приставлены к лошадям исключительно для того, чтобы с ними разговаривать, содержать в довольстве, сопровождать их на арену перед началом скачек – бежать рядом, всячески ублажая и поднимая их дух.

Разрастался Рим, вместе с ним перемещался и Цирк. Но где бы он ни находился, рядом появлялись штаб-квартиры партий. Не было ничего удивительного в том, что каждая из них владела конюшней, в которой размещалось от восьми до десяти тысяч жеребцов, – такого количества лошадей хватило бы, чтобы обеспечить тягловой силой небольшую провинцию. Другими словами, цирк стал самым крупным институтом в нашей империи, а Большой цирк – самым монументальным сооружением в мире.

Нижние ярусы в нем были каменные, остальные – деревянные. Когда Цирк до отказа заполнялся зрителями, каковых он вмещал более двухсот тысяч, деревянные скамьи исторгали страшные скрипы и стоны, однако никогда не ломались. Велись разговоры о том, что следовало бы выстроить здание целиком из камня, но никаких практических шагов в этом направлении не предпринималось. Народ попросту любил это шаткое древнее строение, несмотря на то что оно таило угрозу необычайно крупного пожара. Трибуны опирались на каменные своды, поднимавшиеся один над другим. Окруженный портиком нижний этаж в миниатюре являл собой целый рынок, в котором размещались лавки, торгующие всевозможными товарами, начиная с колбасы и кончая услугами недорогих проституток. В Риме бытовало мнение, что всякую украденную вещь можно без труда вернуть. Для этого нужно только прийти на этот рынок и купить ее. Вторым подобным заведением был построенный за пределами города цирк Фламиния. Несмотря на то что этот цирк не уступал по размерам Большому цирку и был построен не более 150 лет назад, он никогда не пользовался такой любовью горожан, как его старший брат.

Когда я прибыл в Цирк, жизнь в нем шла полным ходом. До следующих скачек оставалось несколько дней, и все, кто принимал участие в предварительной процессии, участвовали в репетиции. Рабы, которым предстояло нести на плечах носилки со скульптурами богов, подняв специальную платформу, шагали под звуки марша, который музыканты исполняли на трубах, лирах и флейтах. На маленьких позолоченных колесницах, запряженных пони, везли такие атрибуты богов, как фульгуриты, совы и павлины. Этими очаровательными повозками управляли дети, которые по каким-то соображениям должны были иметь в живых обоих родителей. Облаченные в белые одежды, они исполняли свои обязанности с чрезвычайной серьезностью. Музыканты громко играли на своих инструментах, а женщины со всклокоченными волосами неистово плясали с бубнами, изображая менад, чествующих бога Бахуса. Группа мужчин в шлемах с перьями и красных туниках, с копьями и щитами двигалась в медленном ритме величественного военного танца. Следующие за ними артисты, выряженные сатирами с козьими хвостами, привязанными сзади, и огромными фаллосами, прикрепленными к чреслам, исполняли непристойную пародию на этот танец. Не хватало только толпы на трибунах.

На песке проходили тренировки лошадей, чтобы те смогли привыкнуть к беговым дорожкам и окружавшему их обширному пространству. Я прошел вдоль всей арены за невысокой каменной стенкой, которая в те времена еще не была уставлена колоннами, обелисками, изваяниями и статуями богов, которые украшают ее сейчас. Конической формы столбы, стоящие на концах арены, были увенчаны семью золотыми яйцами, символизирующими семь заездов скачек. После каждого заезда одно яйцо снимали. Позже к ним добавили исторгающих воду дельфинов, которые помогали зрителям чувствовать, как утекают их деньги.

После проезда колесницы привезенный из Африки песок на арене тщательно разглаживали. Я не без удовлетворения отметил, что он вновь приобрел свой естественный цвет. Будучи эдилом, Цезарь распорядился, чтобы в песок добавляли измельченную медную руду, придававшую ему зеленоватый оттенок – цвет партии, которую он поддерживал. Миновав хребтовый камень, я осторожно, чтобы не попасть под колесницу, пересек дорожку и вышел через главные ворота стадиона.

За этими воротами размещались конюшни, которые по своим размерам могли соперничать с самим стадионом. Поскольку старейшими партиями были «белые» и «красные», то именно их конюшни и штаб-квартиры располагались ближе всего к Цирку. Штаб-квартира «красных» находилась в шестиэтажном здании, надстроенном над кирпичными стойлами, которые занимали три этажа, включая подвал. Этажи были соединены пандусами, достаточно широкими, чтобы по ним могли проехать две запряженные четверками лошадей колесницы. Надстроенное и оштукатуренное деревянное сооружение выкрасили, естественно, в красный цвет. Снаружи его украсили статуями прославленных лошадей, а на фасаде развесили пластинки с кличками сотен других четвероногих знаменитостей и перечнями их побед. Чем ближе я подходил, тем сильнее конский запах бил в нос, и все же гораздо легче было мириться с ним, нежели с тем зловонием, которым был пропитан город.

Кабинеты начальников занимали большую часть второго этажа деревянного здания. Для своего функционального назначения они были слишком просторны и чересчур роскошно обставлены. При входе в здание у меня создалось впечатление, будто я попал в другой мир. Прежде всего поразили святилища богов, которых я нигде не видел прежде. Кроме того, стены помещений изобиловали загадочной символикой, связанной с ритуалами конной гильдии. Кстати, в церемониях принимали участие все ее члены – как свободнорожденные граждане, так и рабы с вольноотпущенниками. Внутри конной гильдии создавались другие профессиональные гильдии, которые строили собственные алтари и даже маленькие храмы, особенно красивые у гильдии возничих, похороны которых были частыми и наиболее пышными.

Когда я поднялся на второй этаж, рабы устанавливали там довольно грубой работы статую наездницы, сидящей в женском седле на лошади и держащей в руке ключ. Руководил работой человек в одежде всадника.

– Это Эпона, – произнес он, заметив мой интерес к ней. – Галльская богиня-лошадь. Ее подарили нам поставщики лошадей из Трансальпийской Галлии.

– А что означает ключ? – полюбопытствовал я.

– Думаю, что он открывает конюшни, – пояснил человек и, обернувшись, представился: – Гельвидий Приск. Один из руководителей «красной партии». Чем могу служить Сенату и народу Рима?

Римлян всегда отличало любопытное качество – умение с первого взгляда распознать публичного деятеля. Квестор не имел никаких знаков отличия, меня никогда не сопровождали ликторы, да и одежда моя была как у рядового гражданина. Однако этот человек безошибочно угадал во мне чиновника. Менее всего можно было надеяться, что он запомнил мое лицо со дня выборов. В огромной толпе кандидатов нужно было быть двадцатифутовой статуей Юпитера, чтобы врезаться кому-то в память. Избран я был потому, что внес свое имя в список кандидатов, а клиентов у Метеллов было больше, чем у кого-либо иного. Публичные должности низшего ранга были нам предназначены от рождения, а что касается высших постов, то за них приходилось бороться наравне с остальными.

– Меня зовут Деций Метелл. Расследую убийство Децима Флавия.

– Добро пожаловать, квестор. Твой визит – большая честь. Прошу прощения за шум и беспорядок – готовимся к скачкам, подбираем жеребцов для участия в октябрьском Празднике лошади. Пожалуйста, проходи сюда.

Я проследовал за ним в большую комнату. Одну из ее стен почти целиком занимал балкон, выходящий на ворота цирка. На широкой эспланаде разноплеменные конюхи выгуливали лошадей и разговаривали с ними на том языке, какой был им понятен.

Посреди комнаты стоял широкий стол, заваленный грудами свитков и листов папируса. Здесь также высилась стопка бронзовых табличек с родословными лошадей, нередко уходящими корнями в далекое прошлое. За столом сидели секретари-вольноотпущенники и несколько человек, принадлежавших к сословию всадников. Среди всех выделялся человек в странной островерхой шапочке, по которой можно было узнать в нем фламина. Как выяснилось позже, это был Луций Корнелий Лентул Нигер. Он находился здесь в качестве первосвященника жреческого культа Марса и был призван наблюдать за отбором лошадей на октябрьские скачки. Редко можно было встретить фламина за пределами собственного дома, если не считать того времени, когда он исполнял свои жреческие обязанности. Эта должность накладывала большие ограничения – ритуальные табу, что делало жизнь фламина нелегкой. Помнится, место высшего первосвященника, фламина Юпитера, пустовало двадцать четыре года, ибо никому не хотелось брать на себя этот груз.

– Децим Флавий был самым дееспособным руководителем партии, – сказал один из всадников. – Весть об этом ужасном убийстве стала для нас большим потрясением.

– При каких обстоятельствах было обнаружено тело?

– Чистильщик улиц нашел его неподалеку от цирка, – ответил Приск. – Флавий ушел отсюда накануне вечером, еще до темноты. Жил он на противоположной от цирка стороне и частенько ходил домой этой дорогой.

– Не мог бы ты позвать сюда чистильщика? – попросил я, и за ним послали раба. – Не было ли обнаружено рядом с трупом орудие убийства?

– Да, было, – ответил один из директоров.

Он взял коробку и, порывшись среди папирусов, лент и сломанных восковых печатей, вытащил нож и подал его мне. Это было необычное орудие убийства. У него не было крестообразной гарды, рукоятка – из простого рога, а обоюдоострый клинок восьми дюймов в длину на конце резко загибался крючком. Кто-то постарался и тщательно отчистил его от остатков крови.

– Если не ошибаюсь, это нож возничего? – осведомился я.

Поскольку вожжи ездока привязаны к поясу, в его распоряжении имеется всего несколько секунд, чтобы успеть их перерезать и освободить себя от лошади, прежде чем та сбросит его на землю и поволочет за собой. Если ему удастся это сделать вовремя, он может избежать удара об арену или каменную поперечную стенку, который зачастую заканчивается плачевно. Правда, существует еще риск быть затоптанным другой лошадью.

– Да, – подтвердил Приск.

– Скажи, а не мог его убить какой-нибудь возничий?

– Вряд ли, – сказал один из директоров. – Такие ножи выдаются только на время скачек. Конюшие затыкают их возничим за пояс, перед тем как те садятся в колесницу.

– У нас в кладовых такого добра несколько сотен, – подхватил Приск. – А в городе – вообще тысячи. Поклонники скачек выпрашивают их у победивших возниц и хранят у себя как талисманы. Подчас они подкупают конюхов и приобретают у них ножи, с помощью которых возничим посчастливилось освободить себя от колесницы. Ты представить себе не можешь, до чего суеверны эти люди.

Судя по орудию убийства, дело казалось совершенно безнадежным.

– Кто-нибудь знает, давал ли Флавий деньги взаймы под проценты?

– Могу сказать точно: не давал, – ответил Приск. – По крайней мере, за последние несколько лет. Свое состояние он нажил, выращивая лошадей здесь, в цирке. Он много потерял, когда Лукулл освободил азиатские города от долгов. И поклялся больше никогда не иметь дела с денежными ссудами.

Кажется, моя теория о том, что в последнее время стали целенаправленно истреблять ростовщиков, зашла в тупик.

Когда доложили, что прибыл чистильщик улиц, я, поблагодарив присутствующих, удалился, предварительно прихватив с собой нож, который заткнул за пояс туники. Подобных смертоносных сувениров у меня собралась целая коллекция. Впрочем, новый экземпляр не слишком подходил для убийства. Куда разумней было бы использовать, скажем, прямой кинжал или сику. Возможно, убийце пришлось воспользоваться тем, что в тот миг оказалось у него под рукой.

– Он лежал вот здесь.

Чистильщик улиц был человеком средних лет, говоривший с бруттийским акцентом. Бруттии – никчемный народ, об этом знали все римляне. Они сдались Ганнибалу без боя. Однако рабы из них получались неплохие.

– Я собирал мусор вон в ту кучу. Надо будет вывезти ее когда-нибудь ближе к сатурналиям.

Мы шли под деревянной аркадой цирка, которая под действием солнечного тепла исторгала скрипы и стоны. С каждым шагом мрак сгущался все сильнее. Свет мог бы проникать внутрь через арки, если бы близлежащие здания не преграждали ему путь. Мы свернули из главной аркады в короткий туннель, который заканчивался большой кучей мусора, типичного для цирка. Это были сломанные спицы и прочие остатки непрочных колесниц, восковые таблички с записанными ставками, которые проигравшие пари в запальчивости разбили. Тряпки дрессировщиков, солома, оставленная торговцами, и множество прочего хлама, скопившегося, должно быть, за целый год.

– Он лежал прямо здесь, – сказал раб, указав на большое темное пятно у подножия кучи.

Было странно обнаружить возле мусора тело преуспевающего всадника. Прочие жертвы были найдены в местах, не вызывавших подобного недоумения. Может, его убили под аркадой, а сюда приволокли уже мертвым? Однако никаких пятен на пути к мусорной куче я не обнаружил, а при такой ране, какая была у покойного, следы крови неминуемо должны были бы остаться. Должно быть, Флавий был убит возле мусорной кучи. Возможно, его подстерегли где-то снаружи, а потом силой затащили сюда.

– Кто работает здесь в ночное время? – спросил я раба.

– Никто. Когда в цирке нет скачек, вечерами он пустует. Нам, рабам, положено возвращаться в бараки до наступления темноты. А вольным гражданам здесь и вовсе делать нечего. Ночью тут можно встретить разве что шлюх.

Я знал, что безнадежно обследовать окружающую местность, расспрашивая, не встречал ли кто-нибудь людей, похожих на убийц. В темное время суток мало кто выходит на улицы, а те, кто ночами бродил по городу, вряд ли согласились бы дать показания.

Отпустив раба, я ненадолго задержался на месте убийства, размышляя над тем, что уже было известно, однако ничего путного на ум не пришло. Когда же направился в обратную сторону, мне повстречались двое бородатых молодых людей.

Моя рука невольно скользнула под тогу и нащупала рукоятку ножа, изъятого как улика. Мы уставились друг на друга с выражением крайнего удивления. Вдруг передо мной появилась женская фигура, которую в сумраке я поначалу не приметил.

– Деций Метелл? – Я узнал ее сразу по голосу, несмотря на то что лица разглядеть было невозможно.

– Аврелия?

Да, это была она. Даже под покровом полумрака и тяжелой шерстяной столы невозможно было не узнать ее роскошные формы. Голова была покрыта капюшоном, и разглядеть выражения лица не удалось.

– Деций? Что ты тут делаешь? Позволь представить моих спутников. Марк Торий и Квинт Вальгий, друзья моего отчима. Господа, это Деций Цецилий Метелл Младший, квестор, служащий в сокровищнице храма.

Когда она обращалась к своим спутникам, ее голос звучал чуть резче обычного, будто она хотела напомнить им, как следует себя вести.

– Всегда рад тебя видеть, – заверил ее я. – В любое время и в любом месте. Добрый день, господа.

Оба молодых человека чуть кивнули в ответ. На вид им было не больше двадцати. С лохматыми шевелюрами и буйной растительностью на лице они походили на учителей греческой борьбы.

– Что привело тебя к цирку в это мрачное утро, Деций? – спросила Аврелия.

– Одно из тех убийств, которые так потрясли город. Пришлось прийти, чтобы навести кое-какие справки. Жертвой стал один из вождей «красной партии». А сюда я зашел, чтобы взглянуть на место убийства.

– О, так это случилось прямо здесь? – сказала она, глядя мимо меня в темный туннель.

– Оказалось, что там совершенно нечего смотреть, – продолжал я. – Кроме большого кровавого пятна. А что тебя сюда привело?

– Мы пришли, чтобы узнать, как готовится к соревнованию Серебряное Крыло, – ответила она. – На следующих скачках на нем будет выступать Парис из «белой» партии. Квинт знает все о конюшне «белых».

– Серебряное Крыло был участником скачек на протяжении последних шести лет, – сказал Вальгий. – У него двести тридцать семь побед.

Когда он произносил последнюю фразу, в его глазах появился тот самый блеск, который отличал людей его породы. Будучи фанатиками скачек, они держали в памяти все достижения и родословные сотен лошадей. Хотя я всегда питал большой интерес к скачкам, но всему есть предел. Люди, подобные Вальгию, казались мне такими же занудами, как Катон.

– Не желаешь ли присоединиться к нам? – спросила Аврелия.

Ее спутники как будто сразу сникли, но мне на них было ровным счетом наплевать.

– С удовольствием!

Я последовал за ней, и мы все вместе направились в сторону галереи, которая вела в конюшни.

– Что ты думаешь об убийстве, квестор? – спросил Торий.

Я пожал плечами.

– Очередное преступление с целью ограбления. Думаю, несчастного оглушили ударом по голове, когда он шел домой. Потом затащили сюда и перерезали горло. Именно поэтому на месте убийства обнаружена большая лужа крови.

– А тебе не кажется, что в последнее время слишком уж часто жертвами становятся всадники? – спросила Аврелия.

– А у кого, как не у них, больше всего денег? Какой прок грабить бедного человека? Однако я не занимаюсь расследованием убийства и пришел сюда только за тем, чтобы навести некоторые справки относительно самой жертвы. Этого требуют мои служебные обязанности.

Солгал я неожиданно даже для самого себя, но заметил, что лохматые компаньоны Аврелии слегка расслабились в плечах.

Галерея выходила на трибуну высотой в двадцать рядов. Прямо под ней располагалась лоджия, в которой во время скачек сидел распорядитель игр или ответственный магистрат. В тот день там находилась группа случайных людей, которые пришли посмотреть на подготовку лошадей и возничих к скачкам. Стояло прекрасное утро, и на склоне Авентинского холма сиял белизной великолепный храм Цереры, точно целиком сделанный из гипса. То здесь, то там отчетливо вырисовывались святыни иных, еще более древних божеств. Мы стали во всем подражать грекам и давно позабыли о том, что некогда у нас были чисто италийские боги. Давным-давно, когда на месте теперешнего цирка находилась грязная дорога, они еще влачили жалкое существование в долине Марции, которую в те далекие времена на праздники урожая украшали миртом. Алтари Сейи, Сегесты и Тутилины, равно как и прочих полузабытых богинь плодородия, располагались по соседству. Саму же богиню Марцию, в честь которой была названа долина, теперь часто путают с Венерой, а ту, в свою очередь, стала вытеснять греческая Афродита. Несмотря на то что мы, римляне, питаем большую любовь к религиозным церемониям, в отношении к богам у нас царит полная неразбериха.

– Какое славное утро! – воскликнула Аврелия, очнувшись от своей привычной полусонной задумчивости.

Мы взобрались по ступенькам в лоджию, и девушка, проследовав к мраморным перилам, остановилась у статуи Победы, венчавшей один из ее углов. Внизу был слышен грохот колесниц. На возничих были туники красного, белого, синего и зеленого цветов, их головы облегали кожаные шлемы. Иногда к этому облачению добавлялись кожаные наколенники. Кроме того, их тела были перетянуты сложной системой кожаных ремней, предназначенных для страховки в случае падения, а также для того, чтобы освободить руки от огромного напряжения держать поводья четырех лошадей.

– Серебряное Крыло! – воскликнул Вальгий, указывая на одну из лошадей.

Глаза у него загорелись таким блеском, будто он увидел нечто воистину потрясающее.

Впрочем, конь был и впрямь хорош. Хотя прочие скаковые лошади тоже выглядели великолепно, Серебряное Крыло рядом с ними смотрелся настоящим божеством. Он принадлежал к той редкой и древней породе полосатых лошадей, которых остались считаные единицы. У него был темно-серый с белыми полосами окрас, наиболее яркий на спине и по бокам, из-за чего он и получил прозвище Серебряное Крыло. В то утро он не был запряжен в колесницу, а работал с наездником, рабом-нумидийцем, и благодаря облегченной ноше летал по цирку, как стрела.

Рядом с нами двое мужчин о чем-то горячо спорили приглушенными голосами. Один из них стоял спиной, поэтому я его не разглядел, а со вторым был не знаком. Остальные собравшиеся в лоджии люди держались от них на почтительном расстоянии – так обычно предпочитают удаляться от тех, кто облечен властью и при этом разгневан. Аврелия же, судя по всему, не была напугана.

– Мне надо ему кое-что сказать. – С этими словами она направилась в сторону спорщиков.

Не хотелось так скоро лишаться ее общества, поэтому пришлось пойти за ней следом. Когда она приблизилась, человек, который стоял к нам спиной, обернулся, и я тотчас пожалел, что столь опрометчиво согласился сопровождать Аврелию. Это был Марк Лициний Красс. Гнев тотчас сошел с его лица, и он улыбнулся.

– Аврелия! С твоим появлением утро становится еще прекрасней! – Он удостоил ее легкого поцелуя в щеку, после чего перевел взгляд на нас. – Итак, дай-ка взглянуть на твоих кавалеров. Деция Цецилия, разумеется, вижу не в первый раз. Остальных прежде не встречал.

Аврелия представила ему Тория с Вальгием. Голубые глаза Красса были, как всегда, холодны, но внешне он не выказал мне никакой враждебности. Его собеседник к этому времени также напустил на себя невозмутимый вид.

– Это Квинт Фабий Санга, – произнес Катилина. – Пришел посмотреть, как бегут его лошади.

Мельком взглянув на его сандалии, я заметил на лодыжке полумесяц из слоновой кости – знак принадлежности к патрицианскому роду. Санга протянул мне руку, и мы обменялись рукопожатиями.

– Слышал о тебе от отца, – сказал я. – Он утверждал, что твое галльское имение производит лучших в мире лошадей.

Санга улыбнулся.

– Да, мне доводилось иметь дело с Безносым, когда он был проконсулом. И должен заметить, что на конскую плоть у него острый глаз. Всегда настаивал на том, чтобы я лично проверял каждую лошадь, которая приобреталась для иноземных военных формирований.

Сельское хозяйство и выращивание домашнего скота были среди тех немногочисленных видов деятельности, которыми дозволялось заниматься патрициям. Но никто никогда не утверждал, что этим путем нельзя разбогатеть.

– Если бы не празднования луперкалий, меня бы сейчас здесь и близко не было. Ни за что бы не покинул Галлии и своих лошадей.

Роды Фабианов и Квинтов издавна взяли на себя ответственность за проведение весьма необычных, известных с древних времен праздников в честь бога Луперка, покровителя стад.

– Но ведь до луперкалий еще более четырех месяцев, – заметил я.

– В январе мне пришлось бы добираться сюда через Альпы либо плыть морем. Кому это захочется? К тому же здесь, в Риме, сейчас находятся мои галльские клиенты. Им необходимо мое покровительство. – Он бросил взгляд на беговую дорожку. – Среди этих лошадей есть и мои.

Я взглянул на квадригу, запряженную четверкой великолепных галльских гнедых. Выскочив из ворот, она сразу рванулась влево, чтобы занять лучшее для колесницы место, которое находилось рядом с каменной перегородкой. Зрелище было воистину великолепным. Однако во время скачек такие маневры могли иметь весьма плачевные последствия, ибо каждый возница стремится занять ближайший к поперечной стенке ряд. Из-за этого в начале скачек происходит наибольшее количество столкновений. Возницей был симпатичный юноша со струящимися из-под шлема длинными светлыми волосами – характерная особенность людей галльского происхождения. Что-то в его облике мне показалось знакомым, но за тот миг, пока он мчался мимо нас, я не успел вспомнить, где мог его видеть. После того как мы выразили свое восхищение лошадями Санги, Аврелия перевела разговор на другую тему.

– Марк Лициний, – обратилась она к Крассу. – Я принадлежу к коллегии жриц культа Цереры. Наш храм, – она указала на прекрасное здание на холме, – нуждается в ремонте. Не мог бы ты взять на себя ответственность за необходимые реставрационные работы?

Подобной деятельностью богатые люди занимались испокон веков.

– Разве рыночных пошлин недостаточно в этом году? – спросил он.