Текст книги "Друг стад"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Ну что ж, я рад, что мы успели вовремя. Хотя состояние Кинга оставляет желать лучшего, полагаю, он выкарабкается; но мне нужно на несколько дней оставить его у себя.

– Как скажете, – легко согласился Сайрус. – Слово доктора – закон! Кстати, не в службу, а в дружбу. Пока Кинг у вас, не дадите ему глистогонного? Думаю, весит он около ста пятидесяти фунтов.

– Ну, конечно.

– И еще, Джон. Можно попросить вас отложить эту кость в банку? Я знаю, что вы с такими случаями всякий день сталкиваетесь, но мне хотелось показать эту штукенцию папе.

– Ну, конечно, – повторил я и повесил трубку, задумчиво качая головой. Вот теперь к списку моих вопросов для собачьего психолога добавились пункты третий и четвертый.

Вопрос номер три касается оценки собаки в денежном эквиваленте. Обычно при первом звонке объявляется, что собака стоит пятьсот долларов. Но как только ставишь диагноз, сумма резко увеличивается. А уж если пес умрет, цена просто-таки возрастает до небес. И почему бы это?

Пункт четвертый: если верить хозяевам, на свете полным-полно собак весом в сто пятьдесят фунтов. Однако на такой вес потянет изрядное количество собачьей плоти. Может быть, дорогая собака с приступом кашля ночью просто кажется тяжелее?

Я частенько задумывался о субъективной ценности собак и прочих питомцев. Вот Ровер, например, явно ничего собою не представлял как собака охотничья, рабочая или сторожевая. Однако как исчислить в долларах узы эмоциональной привязанности между Ровером и семьей? Самая мысль о том покажется нелепостью. Доказано, что психическое здоровье людей во многом зависит от их питомцев. С другой стороны, Кинг – рабочая собака, натасканная на птиц, возможно, с длинной родословной, и стоимость его нетрудно установить на рынке охотничьих пород.

Иногда ветеринару, работающему с крупными животными, не так-то просто переключиться на мелких, тем более, что приходится привыкать к иным оценочным категориям. На ферме ценность скота измеряется в долларах, и все решения касательно ветеринарных услуг соизмеряются с рыночной стоимостью коровы или овцы. Если удается доказать, что та или иная операция или прививка со всей определенностью повлияют на продуктивность отдельного животного или всего стада, тогда владелец, возможно, и согласится на рекомендованную процедуру. Но затраты должны себя оправдывать. Когда же практикующий ветеринар возвращается в свою клинику для мелкого зверья и надевает чистый белый халат, экономика становится совсем иной. Может быть, именно поэтому практика широкого профиля никогда не наскучит.

8

Сельские ветеринары проводят немало времени в разъездах от одной фермы к другой, спеша то на вызов, то с вызова, – что дает им немало времени для размышлений. По пути домой после особенно напряженного дня, – шутка ли, ловить арканом коров в полуразвалившихся загонах да толкаться в тесноте битком набитых хлевов! – я задумался о более совершенном способе фиксации скота для проведения различных ветеринарных процедур. Импровизированные, грубые и хаотичные, близкие к родео методы, которыми я до сих пор пользовался, рано или поздно приведут к увечью, причем, возможно, пострадаю не только я, но и животные, и кто-нибудь из работников, или один из зачастую присутствующих тут же всезнающих наблюдателей.

В двух последних пунктах остановки за день мне пришлось столкнуться с одним таким пресловутым всезнайкой по имени Саффорд. Понаблюдав его в действии пару часов, я почти уверился: при работе со скотиной без такого, как он, просто не обойтись. Он знал все на свете, особенно если речь шла о коровах. У него был наготове ответ на любой вопрос, шла ли речь о событиях за рубежом или видах на урожай сахарного тростника в южной Луизиане.

– Ага, я и сам такое сотню раз проделывал, – похвалялся он, следя, как я удаляю рога годовалой телке. – Сущие пустяки работенка, лишь бы звезды благоприятствовали. – Большинство фермеров этой области ни за что бы не стали удалять рога, кастрировать теленка или производить любую другую необязательную хирургическую операцию над своими животными, не сверившись предварительно в календаре насчет фаз луны и зодиакальных знаков. Я, конечно, не возражал: лишь бы звезды благоприятствовали получению гонорара!

– Ага, мне уж сколько раз доводилось объяснять начинающим ветеринарам, что к чему, – напропалую хвастался он. – Кто, как не я, помог доку Уильямсу из Уэйнсборо встать на ноги, – а теперь в городе найдется немного людей богаче его. Разъезжает на вот такенной машине, работает в огроменном, пижонском собачьем госпитале. – Тут Саффорд пустился в пространные разглагольствования о том, как следует лечить чесотку у собак, как купировать уши бульдогам и почему суку можно стерилизовать только после того, как она несколько раз принесет щенят. – Ага, да я и сам вроде как ветеринар, вот оно как. Прослушал курс по ветеринарии, было дело.

– Правда? А где именно? В Оберне? – полюбопытствовал я.

– Ну, вообще-то это был не то чтобы настоящий курс... что-то вроде съезда скотоводов в Уэйнсборо под началом представителя совета графства. Он нам рассказывал, как телят кастрировать. – Так я, собственно, и думал. Однако знал я про себя, что собеседник обладает и некоторым количеством ценных сведений, так что, тестируя коров, я прислушивался к его разглагольствованиям со всем вниманием.

– А вы Карни Сэма Дженкинса знаете? – полюбопытствовал я, осматривая зубы очередного животного.

– Ага, всему, что он знает про коров, он у меня научился, – с гордостью объявил мой собеседник. Опять-таки, ничего неожиданного я не услышал. – Да только сейчас мы почти не видимся. Мы вроде как повздорили насчет того, как лечить пустохвост.

– В самом деле? – Я навострил уши. Мне всегда бывало любопытно послушать о различных вариациях лечения этого мнимого, явно фольклорного заболевания.

– Ага, он уверял, что, разрезав корове хвост, надо засыпать внутрь черный перец, а надо-то красный, это вам любой дурак скажет! По крайней мере, меня так учили в здешних краях. Может, этот новомодный способ он на севере графства подцепил. – Я не сдержал улыбки, живо представив себе двух взрослых людей, поглощенных жарким спором: какого цвета перец сыпать на хвост заболевшей корове. Суровые профессора из ветеринарного колледжа в обморок бы грянулись и, пожалуй, "провалили" бы на экзамене незадачливого студента, дерзнувшего хотя бы упомянуть про "пустохвост". Но я все чаще жалел про себя: и почему преподаватели не сочли нужным предостеречь нас, выпускников, о том, что нам предстоит столкнуться с верой в самые что ни на есть нелепые заболевания и методы лечения! Но тут очередной вопрос вернул меня в настоящее.

– Док, а сколько лет этой корове? – полюбопытствовал кто-то из толпы.

– Да ее, пожалуй, уже и до выборов допустят, – отвечал я. – Вы только гляньте: зубы до корней стерлись! – Пятеро наблюдателей немедленно шагнули ближе; увенчанные бейсболками головы сдвинулись в нескольких дюймах от пасти престарелой скотины, пока я держал ее за нос одной рукой, а другой оттягивал нижнюю губу. Пациентка покорно открыла пасть, – точно голодный птенец. Нормальный горожанин, проходя в тот момент по дороге и наблюдая странное зрелище, – группа мужчин заглядывает в разверстый коровий зев! классифицировал бы ситуацию как "нечто странное", – и под таким ярлыком ввел бы ее в пожизненную базу данных.

– Не диво, что бедолаге недужится, – объявил Саффорд. Однако мысли его были поглощены совсем другим. – Ага, вот что вам надо, юноша: обзаведитесь-ка вы расколом на колесиках, чтобы таскать его за собою от фермы к ферме и скотину пользовать. А то, того и гляди, набьете себе шишек, управляясь со здешними дикарками, особливо в окрестностях Нидхэма и Гилбертауна. Ага, это ваш счастливый билетик. Ага, я и доктору Уильямсу такую помог раздобыть. – Я заметил, что мой собеседник большинство своих фраз начинал со слова "Ага", причем в его устах это словечко звучало примерно как "Агэ". Так я и прозвал его, – "Саффорд Агэкалка", – про себя, конечно, а не вслух.

Выруливая на подъездную дорожку у дома, я уже решил, что последую совету Агэкалки. Я не только куплю раскол; я попробую убедить окрестных скотовладельцев оснастить свои фермы более качественным оборудованием для работы с животными. Это поможет претворять в жизнь намеченную программу, равно как и существенно упростит для них рутинные процедуры вроде вакцинации, дегельминтизации и все такое прочее. Я знал, что некоторые скотоводы встретят эту мысль "в штыки": особенно те, что терпеть не могут чужих наставлений. Но я скажу им, что авторы идеи – Агэкалка и Карни Сэм; в устах местного жителя она, небось, такого протеста не вызовет.

– Я вот надумал приобрести передвижной раскол, если подвернется что-нибудь за умеренную цену, – сообщил я Джан тем же вечером, с запозданием приступая к ужину.

– Ну, слава Богу! – с энтузиазмом поддержала меня жена. – Я вечно себя не помню от страха, думая, не случилось ли с тобой чего! Кроме того, тогда, небось, тебе не придется возиться с коровами до глубокой ночи! Глядишь, будешь домой приезжать пораньше! А то мы с детьми тебя почитай что и не видим!

Я и в самом деле с семьей проводил куда меньше времени, чем мне бы хотелось. Я частенько уезжал из дому, пока жена с детьми еще спали, а возвращался, когда они уже легли. Джан и я всегда мечтали об обширной клиентуре, но за последние месяцы на нас свалилось столько работы, что и не продохнуть.

Позвонив в несколько мест, я узнал про некоего умельца, живущего за три графства к востоку: он смастерил раскол для моего уважаемого коллеги и сокурсника доктора Уилсона по прозвищу "Кнут". Кнут остался очень доволен работой и обратился к мастеру от моего имени.

Конструкция приспособления была до крайности проста. Ходовая часть состояла из оси и двух колес, а сам раскол достигал примерно десяти футов в длину, – то есть вмещал двух взрослых коров, поставленных одну за другой. Стенки из пропитанных сосновых досок размерами два на двенадцать дюймов устанавливались под углом, на манер воронки: снизу на ширине 18 дюймов, но в верхней части расходились до 30. "Головной затвор", сделанный из того же материала, что и стенки, в нижней части крепился неподвижно, а вверху расходился надвое: корова совала голову в огромное V-образное отверствие, и оператор ее тут же фиксировал. Чтобы закрыть затвор, оператору достаточно было порезче рвануть за веревку, прикрепленную к вертикальной металлической перекладине, нескольким тросам и стяжной муфте. Однако проделать это нужно было, точно рассчитав момент: как только любопытная корова просунет голову между двумя вертикальными досками; в противном случае животное прорвется сквозь заслон и сбежит. Кроме того, дергая за веревку, оператор должен был убрать собственную голову подальше от опускающейся металлической перекладины, – в противном случае неосторожность грозила обернуться серьезной травмой.

Большинство имеющихся в продаже расколов изготовлялись из стали, со стенками из вертикальных металлических прутьев. Но стоило корове ступить в новый деревянный раскол, свет и потенциальный путь к спасению животное видело только впереди, ведь стенки были сплошными. Такая конструкция, как утверждалось, вполне себя оправдывала, ежели установить ее напротив частично приоткрытой двери в хлев, битком набитый коровами.

На изготовление моего раскола у мастера ушел какой-нибудь месяц, причем трудился он только по вечерам. В воскресенье мы вчетвером загрузились в белый микроавтобус Джан и покатили в окрестности города Эвергрин забирать наше приобретение: его предстояло доставить назад на прицепе. Разумеется, мы воспользовались возможностью заодно навестить доктора Уилсона с семьей. Пока он и я беседовали о делах профессиональных, – уж так оно водилось среди ветеринаров в те времена, наши супруги делились опытом насчет выведения зеленых пятен с комбинезонов и футболок и рассуждали на прочие женские темы, типичные для начала шестидесятых. В "дискуссиях" девяностых годов супруги зачастую меняются ролями. Дамы разглагольствуют о ветеринарной практике, в то время как мужчины обмениваются советами и мыслями насчет того, как управляться с непослушными детьми. В тот день все наши отпрыски отлично провели время, гоняясь друг за другом по двору; могу поручиться, что и они на свой детский лад делились своими наблюдениями насчет отцов и их пациентов.

Однако приятности общения не вечны; очень скоро мы уже возвращались в графство Чокто. На обратном пути машина слегка сбавила скорость, ведь на буксире ехала моя новая игрушка! Попривыкнув к мысли о том, что раскол здесь, никуда не делся, Джан и я принялись обсуждать недавний визит к коллеге-ветеринару. Хотя среди обитателей графства Чокто друзей у нас появилось немало, славно было пообщаться с кем-то, кто тоже зарабатывает себе на жизнь столь же необычным способом, как и мы. Я весьма высоко ценил наш независимый образ жизни, однако зачастую тосковал по обществу другого ветеринара-профессионала, с которым мог бы проконсультироваться по поводу трудных случаев, или предаться воспоминаниям о зубодробительных курсах из нашего студенческого прошлого, не говоря уже о том, чтобы разделить срочные вызовы и воскресные дежурства.

***

На следующее утро я проехался туда-сюда по городу с расколом на прицепе, дабы продемонстрировать миру сие новое приспособление и убить время до первого визита к наиподлейшему стаду браманских коров на юге графства Чокто. Я собирался в первый же день подвергнуть удивительное орудие самому что ни на есть жесткому испытанию. Пусть эти скотоводы полюбуются, как нужно обращаться с коровами!

Проезжая аптеку, скобяную лавку Доггетта и народ, собравшийся на восточном крыльце здания суда в ожидании открытия, я усиленно махал рукой, ухмылялся и жал на гудок. Люди чесали в затылке и переглядывались, гадая, что еще за военное оборудование прибыло в город. Минуя парикмахерскую, я вскинул руку, намеренно замедляя скорость, так, чтобы подгадать как раз к тому моменту, когда на светофоре загорится красный свет. Обернувшись через плечо, я увидел, что и Майэтт, и Чаппелл приникли к окну, заодно со своими клиентами в простынях, и указывают ножницами и опасными бритвами в мою сторону. Один из клиентов так заинтересовался происходящим на улице, что спрыгнул с кресла, не дождавшись окончания бритья: половина его лица была обильно умащена Чаппелловским кремом для бритья. Я понял: мой утренний тур по городской площади и деловому кварталу имел стопроцентный успех; к вечеру парикмахерская информационная сеть разнесет вести о новой докторской "прибамбасине" по всему графству, равно как и за его пределы. Чаппелова цирюльня как одно из мощнейших средств распространения информации неизменно вселяла в меня благоговейный трепет.

Завершив свою миссию, я взял курс на юг и, преисполненный несокрушимой уверенности в себе, покатил в поселение Водной долины, на назначенную встречу с браманами. До чего ж приятно ехать по проселочным дорогам, – из тех, что проложены, что называется, от фермы к рынку, – гудком приветствуя людей, занятых в садах и во дворе, и наблюдать их реакцией. Одни просто выпучивали глаза, опираясь на мотыги или лопаты, другие, – особенно дети, выбегали к обочине и провожали меня изумленными взглядами.

Несколько минут спустя я уже прибыл на ранчо, развернувшись, подъехал к хлеву и, одной рукой сжимая руль и глядя в зеркальце заднего вида, поставил машину так, чтобы подогнать двухколесный раскол точнехонько к дверям. Мистер Грин, его работники и даже коровы, приникшие к щелям, молча наблюдали за происходящим. Я видел: мое умение управляться с прицепом при помощи заднего хода явно произвело на всех сильное впечатление, – этот навык, или, скорее, искусство я приобрел в подростковые годы в Теннесси, задним ходом заводя четырехколесный навозоразбрасыватель в "предбанник" тесного хлева для мулов. Я добился своего: толпа смотрела мне в рот, и теперь что помешает мне, – обладателю новехонького приспособления, новой клиники и замечательнейшей супруги, – стать лучшим практикующим ветеринаром во всей юго-западной Алабаме?

После повсеместного обмена рукопожатиями все присутствующие с похвалой отозвались о моем современном оборудовании, о моем свежевыстиранном комбинезоне и надраенных сапогах и даже о том, как сверкают чистотой мои пробирки для забора крови и тест-таблицы, – я как раз извлек их из грузовика и в должном порядке разложил на новехоньком рабочем столе. Поставив раскол на землю, я тщательно прикрепил его к столбам хлева двумя блестящими цепями, а затем тряхнул хорошенько, проверяя, удержит ли он норовистую корову.

– Ну, что ж, я готов, а вы там как? – объявил я, переводя рычаг в верхнее положение.

Вскоре первая корова осторожненько сунулась в открытую заднюю часть раскола. Я затоптался на месте, зашаркал сапогами, дабы удостовериться, что твердо стою на ногах: вокруг было довольно-таки грязно и слякотно. Затем собрался с мужеством – и крепче перехватил рычаг. Я походил на нервного игрока в гольф, что в сотый примеривается к мячу, пока, наконец, кто-то из партнеров не выкрикнет с досады: "Да ради всего святого, Марвин, бей, наконец!"

Внезапно корова со скоростью выпущенной пули рванула вперед, и я, как только животное ткнулось в головной затвор, со всей силы резко дернул рычаг вниз. Смутно помню, что раздался громкий стук, – нечто среднее между отдаленным взрывом и грохотом при столкновении двух встречных грузовиков, а затем, долю секунды спустя, перед глазами у меня заплясали звезды большие и маленькие, и я словно со стороны услышал, как клацнули зубы. Видимо, пребывая в состоянии эйфории, я напрочь позабыл о стальной перекладине над головой, и, обрушившись вниз, она проложила в моем черепе борозду достаточно глубокую, чтобы хлопок сажать, – по крайней мере, так утверждали отдельные работники.

Спустя мгновение, – а, может, несколько минут, – мне плеснули в лицо водой из пруда, я пришел в себя и осознал, что лежу навзничь в грязи, а голова у меня болит, как никогда в жизни.

– ДОК, А ДОК, С ВАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ? – твердил кто-то. "Уй, мамочки, кровищи-то сколько!" – вторил ему другой голос. Услышав слово "кровь", я попытался сесть, но тут все вокруг поплыло – и свет погас.

Словно в тумане, вижу, как на полном ходу мчался куда-то грузовик... а потом я пришел в себя в небольшой больничной приемной. Отчетливо помню, что спросил, где я, и мне ответили: "В Гилбертауне". Припоминаю свои ощущения в тот момент, когда мне с тихим поскрипыванием зашивали рваную рану на голове; припоминаю, как объяснял медсестре и прочему больничному персоналу, что именно, как мне кажется, со мною произошло. Но с тем же успехом я мог бы обращаться к глухим детишкам с Марса.

– Раскол для фиксации? Это еще что за штука? И зачем вам вдруг понадобилось ловить корову? – говорили они, глядя на меня как на сумасшедшего. Неужто отродясь не слышали про ветеринаров, коров, дегельминтизацию и все такое прочее?

Мой раскол так и простоял на ранчо "Грин" недели две, – до тех пор, пока я не набрался мужества попросить хозяев снова согнать коров и дерзнул опять там показаться. Те же работники с энтузиазмом приветствовали мое возвращение; не обошлось и без дружеского похлопывания по спине. Я поблагодарил их за заботу и извинился за то, что свалял такого дурака.

– Приведите мне корову! – заорал я. – Да только не ту, что в прошлый раз! Хватит с меня поездок в Гилбертаун!

Коровы ранчо "Грин" шли через раскол одна за одной, – прямо как доктор прописал! К сожалению, несколько дали положительную реакцию на бруцеллез, так что мне пришлось еще не раз возвращаться на ферму для клеймения и биркования зараженных животных и повторного тестирования здоровых через интервалы в тридцать один день. Однако больше я себе голову не разбивал, несмотря на то, что мои друзья-приятели из числа наемных рабочих то и дело меня к тому подзуживали, – дескать, тогда им еще один выходной обломится.

Несмотря на то, что голову мою и по сей день украшает заживший рубец и еще несколько шрамов, свой раскол я просто обожаю. Были времена, когда я думал, что и другие расколы для фиксации скота обеспечат мое досрочное прибытие в роскошную ветеринарную клинику в небесах. И, тем не менее, хотел бы я пожать руку тому джентльмену, что изобрел и сконструировал первую передвижную установку такого рода. Предоставляя возможность надежно фиксировать скотину для рутинного ветеринарного обслуживания, это устройство существенно облегчило мне жизнь, – а уж от скольких опасностей уберегло! Если бы не раскол, мне бы пришлось тратить невесть сколько времени на дикие гонки с арканом, пытаясь загнать животное в угол между амбаром для кукурузы и кормушкой.

А поскольку бегать сломя голову за коровами мне больше не приходилось и теперь я всякий день возвращался домой на несколько минут раньше, и у Джан тоже появился повод для радости!

9

Джан и я были очень довольны тем, что практика у нас обширная, и трудимся мы, не покладая рук, над тем, что считаем важным; однако у нас двоих почти не оставалось времени на внерабочие занятия, как, скажем, вечером сходить в кино или тихо-мирно поужинать в каком-нибудь приятном ресторанчике Меридиана, городка в тридцати пяти минутах езды к западу. Гольф, охота и общественные обязанности, – вот чему в первую очередь посвящал я свободное от практики время, однако не случалось такого, чтобы я не откликнулся на срочный вызов. Джан время от времени играла в бридж, а также с удовольствием помогала женскому клубу "Гражданки", спонсирующему разнообразные муниципальные мероприятия.

Неспециализированная сельская практика отнимает немало сил и времени, если ты – единственный ветеринар в графстве, поскольку не с кем поделить срочные вызовы в ночное время и на выходных. Поэтому живешь как на иголках: боишься, что в самый неподходящий момент зазвонит телефон и собеседник на том конце провода сообщит о какой-нибудь неведомой болезни и потребует диагностики и лечения. Однако невзирая на весь наш энтузиазм и готовность в любое время дня и ночи поспешить на помощь нашим постоянным клиентам, зачастую такое положение вещей весьма нервирует, – особенно когда ветеринар и его спутникспутница жизни пытаются оставить детей с приходящей няней и выйти поразвлечься хоть на часик-другой. Вот уже несколько месяцев Джан предлагала выкроить вечер сходить в кино, но в силу самых разных причин у нас все не получалось.

Местный кинотеатр принадлежал мистеру Гарвису Аллену, бизнесмену и владельцу небольшого магазина. Назвал он кинотеатр весьма удачно, "Гала", – соединив первый слог собственного имени с частью фамилии. Атмосфера там царила непринужденно-домашняя. Однажды вечером Джан позвонила в магазинчик на углу, принадлежащий Гарвису, и спросила насчет вечернего сеанса.

– Во сколько начинается первый вечерний сеанс? – спросила она.

– Да в точности не скажу. Вот как только все подойдут, так и начнем, отвечал Гарвис.

– И в котором же часу это будет? – уточнила Джан.

– Да где-нибудь в часиков шесть-семь. Вас с доктором это устроит? спросил он.

Будучи родом из южного города покрупнее, где кинотеатры работали в строгом соответствии с расписанием сеансов, и отнюдь не удобства ради местного ветеринара и его супруги, Джан несколько опешила от подобной демократичности. Она предпочитала более деловой подход и большую пунктуальность в том, что касается начала просмотра, нежели заключала в себе фраза: "вот как все подойдут". А я подумал про себя, что подобный ненапряжный подход к жизни по-своему приятен, даже если в крупном городе он себя не оправдает. Я напомнил жене, что, пожалуй, неспешный ритм жизни это одна из причин, побудивших нас поселилиться в небольшом городишке, а не, скажем, в Мемфисе.

Чудесный белый шпиц Гарвиса по кличке Самбо числился одним из самых частых гостей нашей клиники. Кто-нибудь из подручных Гарвиса едва ли не каждую неделю привозил Самбо к нам – вымыть песика с шампунем и расчесать; а иногда и сам Гарвис являлся со своим ненаглядным любимцем проконсультироваться насчет какого-нибудь пустячного недомогания. Мне всегда казалось, что необходимость свозить Самбо в клинику для него всегда служила отличным предлогом для того, чтобы сбежать из магазинчика и прокатиться за город, потому что после осмотра и процедуры лечения Гарвис неизменно выезжал на шоссе и мчался на север, в направлении, противоположном магазину и "Гала".

– Мисс Джан, а вот вы в киношке так ни разу и не побывали. А почему бы? – полюбопытствовал он однажды, явившись в клинику вместе с Самбо. Пес чихал и кашлял: с беднягой приключился бронхит.

– Откуда вы знаете, что так-таки ни разу? Вы там всегда сидите? удивилась моя жена. – И когда вы наконец выпишите хорошие фильмы, вместо этих вечных вестернов с их сплошной пальбой?

– Я-то всегда на месте, а как же иначе-то? Я, знаете ли, владелец киношки; кому же и знать, кто приходит на сеанс, а кто – нет? – гордо объявил Гарвис. – А в следующем году мы закажем новые фильмы, что вам и этим янки с бумажной фабрики непременно по душе придутся.

– Почему бы вам не поговорить с моим муженьком, пока он чистит уши вашему Самбо? Я его домой не могу заставить вернуться к ужину, а вы говорите: кино! – пожаловалась Джан.

– А что у вас, скажем, идет сегодня? – осведомился я.

– Отличная штука, про сражение в Тихом океане, там еще этот Джон Уэйн3 играет.

– Неужто "Пески Иодзимы4"? – воскликнул я. – Это же мой любимый фильм! Джан, пойдем, ну пожалуйста! Я постараюсь освободиться пораньше и все вызовы перенести на завтра.

– Джон, ты же этот фильм видел уже три раза, а не то все четыре! Неужто эта кровавая бойня тебе еще не опротивела?

– Ну, как сказать; зато начинаешь думать, сколь многим пожертвовали эти люди, и как нам повезло жить и благоденствовать в добрых старых Соединенных Штатах. Такой патриотичный подъем накатывает: просто-таки хочется бросить все и уйти в морские пехотинцы! – в порыве чувств прокричал я.

– А вот и не возьмут тебя туда, пока не протестируешь всех коров и не расплатишься по закладной за клинику. И вообще, в армию стариков-очкариков не берут, – хихикнула Джан, оборачиваясь к Гарвису, который тоже забавлялся от души, прислушиваясь к ее добродушному подтруниванию. Я быстро ввел Самбо антибиотик и отсчитал ему недельный запас тройных сульфанидных таблеток. И, покинув клинику, неразлучная парочка, как всегда, укатила на север.

Джан согласилась-таки устроить "выход в свет", хотя моего восторженного желания еще раз посмотреть фильм о Второй Мировой войне не разделяла. Буквально за несколько минут она договорилась с приходящей няней и составила расписание на вечер.

– Мы поедем в "Гала" к семи, поужинаем попкорном и кока-колой, а после фильма заглянем в "Дейри Квин" и съедим по роскошному пломбиру с сиропом, орехами и фруктами, если кафе еще не закроется, – обстоятельно перечисляла она.

– А если закроется? Фильм-то длинный, а "Д.К." сворачивает лавочку еще до одиннадцати, если народу мало.

– Ну, тогда остановишься у придорожного магазинчика и купишь баночку "Доктора Пеппера" и пирог "Лунный". А я подкреплюсь дома пахтой и кукурузным хлебом. – Не то, чтобы меню прозвучало очень уж многообещающе для "выхода в свет" с любимой супругой; зато возможность побыть вдвоем подальше от телефонных звонков с лихвой искупала все.

Несколько часов спустя мы притормозили на южной стороне городской площади, припарковались перед универмагом "Бедсоул" и, рука об руку, поднялись по сорока ступенькам к небольшому закутку, где продавали билеты. Там, спиной к окошку, восседал Гарвис, листая очередной киношный каталог. Я стукнул в стекло, он стремительно развернулся и схватил рулон билетов размером со ступичный колпак.

– Добрый вечер, Док; добрый вечер, мисс Док, – возгласил он, вскакивая на ноги, как предписывает пресловутая южная учтивость. Держу пари, будь на нем шляпа, Гарвис бы не преминул таковую снять, или, по крайней мере, дотронулся бы до нее в знак приветствия, – ведь перед ним стояла дама! Сколько прикажете?

Я оглянулся по сторонам: в пределах десяти шагов не было ни души.

– Два, наверное. А сколько нужно? – уточнил я.

– Два и нужно; вас ведь вроде как только двое, – согласился Гарвис, вертя головой, на случай, если подошел кто-то еще. – Кстати, мисс Док, вам, может статься, любопытно будет узнать: в будущем году нам пришлют несколько отменных фильмов, в том числе один про этого русского парня, который стихи писал. "Доктор Виварго" или что-то в этом духе. – Он протянул каталог Джан.

– Я про него слышала; только, сдается мне, называется он "Доктор Живаго", по роману Пастернака, – отвечала Джан. – Говорят, фильм и впрямь первоклассный. – Судя по интонациям ее голоса, жена моя с трудом сдерживала смех. "Доктор Виварго", надо же такое сказать!

Мы еще немного побеседовали о том, о сем, а затем неспешно прошествовали в фойе, задержавшись лишь для того, чтобы изучить огромные афиши, возвещающие о новых поступлениях. Когда мы, наконец, дошли до "пункта контроля", там, на табуреточке, уже восседал Гарвис, терпеливо нас поджидая.

– Вы их продаете, вы их и отбираете? – усмехнулась Джан. Гарвис скользнул взглядом по билетам, разорвал их надвое и вернул нам наши половинки.

– Как насчет попкорна? – осведомился он, вставая с табуретки и занимая место за буфетной стойкой.

– С удовольствием! Два попкорна, средний стакан кока-колы и большой "Доктор Пеппер".

– Извините, у нас только кока-кола, – посетовал Гарвис.

– Хорошо, тогда будьте добры маленькую и большую.

– Док, больших стаканов у меня нет. Как насчет двух маленьких? – Он пошарил в коробке со всяким хламом в смутной надежде отыскать чашку покрупнее.

– Пусть будут две маленьких. Мне большая порция вообще противопоказана, я на диете. – Гарвис, не улыбнувшись, наполнил три маленьких стаканчика: видно, обиделся на дурацкую шутку насчет диеты.

Я не смел поднять глаз на Джан, опасаясь, что оба мы разразимся смехом. Я видел, что и она избегает глядеть в мою сторону. Из сострадания она перешла в начало ряда, за пределы моего поля зрения.

– А вон и ваш пациент, Док, – сообщил Гарвис, указывая на старый диван рядом с лестницей, ведущей на балкон. Там, бесцеремонно оккупировав всю посадочную площадь, мирно спал Самбо. Дышал он вроде бы нормально. Надо думать, укол принес ему желанное облегчение.

– Самбо! Просыпайся, старик! Док на тебя глянуть хочет! – заорал Гарвис. Он словно вовсе не замечал людей, рассевшихся в зрительном зале буквально в нескольких шагах от него, и, похоже, утратил всякий интерес к буфету, билетам и новым посетителям, уже столпившимся у кассы. Видно было, что Самбо – его гордость и радость.